Лотта : другие произведения.

Когда уходит любовь. В любви и на войне

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая часть фанфика по сериалу Адъютанты любви. Действие происходит в 1812-1814 годах.
  
  КОГДА УХОДИТ ЛЮБОВЬ
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  
  ***
  
  Мишель сидел у окна, и что-то прилежно писал уже несколько часов в одной из подаренных на Пасху тетрадей. Варя успела уже сходить и на пруд с детьми, и попить чай с дамами на веранде, и сделать еще тысячу дел, иногда заглядывая к мужу, Мишель все продолжал писать. Казалось, он совсем не замечает присутствия жены в комнате. Это становилось, в конце концов, невежливым!
  Варя с обидой вспомнила, как выбирала эти тетради в прекрасном переплете тесненной кожи, как искала подходящий письменный прибор, и выбрала самый красивый - из меди и малахита, как беспокоилась, понравится ли, как представляла эти тетради заполненными стихами и пьесами Мишеля!
  Ну, вот теперь, можно больше не беспокоиться - подарок понравился так сильно, что на дарительницу внимания уже не обращают. Конечно, сидит себе, пишет... что интересно? Мешать ему не хочется, но и терпеть это невнимание, дольше нет сил!
  - Мишель...
  - М-гм?
  - Мишель, что ты пишешь?
  - Я, Варенька, решил кое-какие записи сделать о наших приключениях, - Мишель оторвался от работы с видимой неохотой.
  - Зачем?
  - Ну, как зачем... я же рассказывал тебе о том, чем мы занимались в Петербурге, и про книгу, что издали иллюминаты.
  - Рассказывал, но не все, не пойму я никак вас мужчин! - Варя нахмурилась, - и ты и Петр и Платон Платонович молчите, на вопросы не отвечаете, едва-едва тебя уговорила, хоть что-то мне сказать!
  - Варенька, поверь, вполне достаточно и того, что я сказал. Да, были иллюминаты, да книгу они издали пасквильную. Теперь все в порядке, их поймали, а остальное - детали, их тебе в твоем состоянии, знать не обязательно.
  - Да у меня прекрасное состояние... ладно, - Варя опомнилась, она совсем не собиралась ссориться с мужем, - а твои-то записки при чем здесь?
  - А мне подумалось вдруг, что может быть, не все эти книги уничтожены, или их могут напечатать вновь. Представь, что через много-много лет о нас и нашем времени будут судить вот по такой книжонке. Наши же правнуки и будут судить. Что они о нас подумают? Нет, уж лучше, я напишу все, как было на самом деле. Для сына, для внуков, для истории, в конце концов. Правду напишу.
  - Ты же не все знаешь, Мишель, - да-а-а, эта работа способна поглотить мужа целиком, а что тогда останется на ее долю?
  - Ну, то, чего я не знаю, я постараюсь узнать, думаю, Платон мне в этом поможет, ну и еще кое-кто... - Мишелю очень хотелось вернуться к запискам.
  - Это кто же этот, кое-кто, а? - Варя немедленно вспомнила все свои подозрения.
  - Демьянов, например. Он сейчас уже с Петром не работает, так что, наверное, его можно нанять. Он нас с Платоном знает, доверяет, я ему объясню в чем дело... думаю, что не откажется он мне помочь.
  - Платон Платонович сейчас занят совсем другими делами, - сказала Варя с ноткой сарказма, - ему не до твоих записок и не до Демьянова!
  - Варя... - с упреком произнес Мишель.
  - Ой, прости! - Варя вспомнила свой обет перед иконой Богородицы, что если муж вернется к ней, то она постарается сдерживать свой характер, - прости, не буду тебе мешать.
   Мишель снова уткнулся в свои записи, а Варя пошла в детскую к Софи и Лизе. Оттуда слышались взволнованные голоса. Наверное, опять спор по поводу этой необыкновенной лилии. Господи! Ну, какая лилия, скажите на милость в такую-то пору? Хоть обыкновенная, хоть нет. Аннушка такая выдумщица, всегда рассказывает небылицы, а младшие дети верят! Поговорить, что ли с Ольгой об этом?
  - Варвара Петровна, Варвара Петровна... - молоденькая семнадцатилетняя горничная Лина, окликнула Варю из соседней комнаты.
  - Что тебе?
  - Да вот тут коробка, денщик господина Толстого передал, сказал, что Михаил Алексеевич забыли, когда уезжали.
  - Что ж он с разу-то не отдал, муж, наверное, обыскался, - с досадой сказала Варя, - давай сюда. Интересно, что здесь.
  - Не могу знать.
  Варя хотела было пойти и сразу отдать коробку Мишелю, но потом вспомнила его отсутствующий взор и раздумала. Еще решит, что она специально отрывает его от дел. Нет, нет, лучше посидеть вот здесь на кушетке, отдохнуть от всех. А эта Лина... какое-то лицо у нее подозрительно счастливое, как будто именины у нее.
  Варя вдруг вспомнила, какой счастливой выглядела Лина на Пасху, несколько дней назад, когда христосовалась с Мишелем. Показалось? Или Мишелю, действительно было очень приятно целовать это юное сияющее личико. Варя сжала руки в кулаки. Нет, так невозможно! Нельзя же ревновать Мишеля ко всем женщинам на свете...
  Чтобы успокоится, Варя решила посмотреть, что же такое лежит в коробке. Что Мишель забыл на квартире Толстого, и все это время не вспоминал. Странно в коробке сверток, он, как будто в огне побывал. Письма...Письма?! Любовные письма...Варя закрыла глаза. С одной стороны, читать чужие письма - очень дурно, а с другой - она не могла не прочесть. Письма ее Мишелю...
  
  ***
  
  "...Ты даже не представляешь, дорогой мой, как я сожалею, что мы не сможем видеться целых три недели! Прошу тебя, Мишель, пиши, как можно чаще. Брат так спешно увез меня, что я не успела показать тебе, тот сюрприз, что обещала, помнишь, тогда, у Рославлевых.
  Это ужасно, когда твои родственники совершенно бесчувственные люди! Подумать только, увезти меня в разгар светского сезона заниматься каким-то пошлым разделом имущества. Тиранит брат меня, а пуще того, его женушка! Все шипит, что я на булавки в месяц трачу больше, чем она на одежду в год. Ну и что ей мешает тратить столько, сколько я? Уж точно не бедность, а скорее, непозволительная для светских людей скупость!
  Ну, Бог с ними, в ближайшее время с разделом будет покончено, и я вернусь к тебе, мой бесценный друг. Предвкушаю нашу встречу! Не знаю уж, как и переживу эти дни без тебя. Скучаешь, ли ты по мне? Помнишь ли, нашу последнюю встречу? Я вспоминаю о ней и других наших свиданиях ежеминутно.
  Ну, вот, ангел мой Мишель, что бы ты тоже, почаще вспоминал меня, расскажу я тебе о сюрпризе. Недавно заказала я у вышивальщицы несколько вещиц, a poros, у этой малышки Жюли, фамилия походит на мою, только у нее Ламбер, а не Ламберт, забавно!
  Жюли искусная вышивальщица, я думаю, ты оценишь и орнамент на моей сорочке, и прекрасный, тонкий узор, по шву чулочков... Особенно удались подвязки! На них вышиты наши с тобой вензеля МЛ и ОЛ, переплетенные между собой, словно в объятиях...
  А теперь, любимый, представь себе панталончики из тончайшего батиста, такого тонкого...почти прозрачного, но только почти! Внизу кружева цвета слоновой кости, и расшиты эти панталончики цветами, но не сплошь, а так, кое-где в самых пикантных местах. Представил? Когда я приеду, мы с тобой обязательно проверим, угадал ли ты расположение цветов..."
  У Вари закружилась голова. Она отложила письмо этой бесстыдницы, правда, предварительно посмотрев на дату отправления. Слава Богу, письмо писано задолго до ее знакомства с Мишелем. Варя успела уже тысячу раз пожалеть, что, нарушив все приличия, она все же решилась прочесть письма.
  Что с ней? Стыд-то какой! И ведь, специально ушла в потаенную беседку, в дальнем конце парка, где уж точно никто не помешает! Убедила сама себя, что только даты на письмах посмотрит... потом, что глянет одним глазком на содержание, вдруг письма деловые, и она зря переживает? Как же деловые! До сих пор пахнут духами! А медальоны, ленточки, и локоны, тоже для дела? Нет, она узнает все, какой бы горькой не была правда!
  Раз уж начала - взяла грех на душу, то и отступать нечего. Боже мой! Панталончики с вышивкой! На них Варя наткнулась в первом же письме, что будет дальше? Писать об этом мужчине?! Встретилась бы Варе сейчас светская дама Ольга Ламберт, ей бы мало не показалось! Нет, это же надо, писать такое, Мишелю! Ну и пусть, он не был тогда женат, все равно!
  Мишель тоже хорош, хранит все это! И ладно бы, хранил дома, нет! Он прячет эти письма у Толстого! Наверное, все то время, что Мишель жил в Петербурге, он перечитывал эти письма каждый вечер, а может быть, и встречался с отправительницами?! Интересно только, почему все письма перепутаны, а не сложены аккуратно? Анастасия Марлинская, Варя вспомнила надменную графиню... что пишет эта дама, неужели?
  "Здравствуй, Мишель. Письмо твое одновременно и обрадовало и опечалило меня. Радость мою понять можно: ты написал, ты здоров и благополучен, - чего мне еще желать? Ты пишешь, что нет у тебя никаких новостей, все та же служба, те же караулы... Раньше твоими новостями были движения твоего сердца, твои мысли обо мне. Печалит меня отсутствие, именно таких новостей. В самом деле, не светские же сплетни я мечтала прочесть в твоих письмах.
  Милый, я не упрекаю. Может быть, здешняя скука, заставляет меня быть более придирчивой...что ж, если у тебя новостей нет, то расскажу тебе о моих. День мой проходит так:
  1)Целую медальон с твоим портретом бесчисленное множество раз.
  2)Мечтаю почувствовать хоть один ответный поцелуй, но каждый раз горько обманываюсь.
  3)Вспоминаю твои глаза, губы, весь твой милый моему сердцу облик. Никакой портрет не может передать то, чуть насмешливое выражение твоих глаз, которое я так люблю.
  4)Скучаю, скучаю, скучаю, скучаю.
  Ночи мои проходят в мечтах о твоих прикосновениях..."
  Нет! Это совершенно невозможно читать! Варе показалось, что стало гораздо холоднее, чем прежде. Эти письма, как будто смеялись над ней. Неудивительно... и Мишель еще смел танцевать с графиней при жене?! Нет, нет, конечно, это все давняя история, но это же было! БЫЛО! Неужели, все эти письма об одном? Сколько же их...
  А это что такое? Ирина Ильинская... Ирина... лучшая, самая понимающая подруга на свете... не может этого быть! Но вот письмо. Доказательство на лицо!
  "Милый Мишель... ну вот, испортила почти десть прекрасной бумаги только потому, что непослушные руки выводят вместо приличного обращения "господин Лугин", одни и те же слова: "милый Мишель". Что ж простите мне эту вольность, право, не знаю я, что и делать с руками, браните их, если хотите, но не меня. А еще браните сердце мое глупое, никак оно вас не забудет.
  Сразу скажу, что писать к вам не хотела, но уж раз обещала... а вам, Мишель должно быть стыдно, не нужно было меня целовать на прощание! От вашего поцелуя разум мой помутился, и неосторожное обещание слетело с губ. Пишу к вам первый и последний раз.
  Не буду унижать себя и вас ложью, что у меня все прекрасно. Вы сами знаете, что это не так. Мишель, Мишель... отчего не встретились мы до того, как дала я слово Андрею? Что вам стоило взять отпуск двумя неделями ранее? Впрочем, что рассуждать о несбывшемся! Создателю было угодно распорядится моей судьбой именно так, а не иначе.
  Жизнь моя, хоть пока и не слишком счастлива, но покойна и разумно устроена. Я здорова и имею досуг и возможность для занятий наукой и помощи тем, кто от меня зависит. Думаю, я, что со временем обрету и счастье, по крайней мере, приложу к этому все усилия. Желаю и вам того же! Чистая совесть и осознание того, что мы поступили, как должно помогут и вам и мне.
  На этом считаю обещание свое выполненным. Надеюсь, что и вы выполните свое - не будете ни писать ко мне, не пытаться устроить встречу. Впрочем, может быть, мои опасения беспочвенны? Если так, то хорошо! Время лекарь престранный! По-разному лечит своих пациентов. Иному достаточно пяти минут, иному и пяти лет мало... Что-то я ударилась в ненужные философствования.
  Прощайте, милый Мишель, прощайте! Забудьте меня поскорее...
  Ваш друг, Ирина Ильинская"
  Варя долго сидела, держа в руках это письмо. Мысли куда-то пропали. Было пусто и холодно. Через некоторое время, она аккуратно сложила листок в несколько раз и опустила в бисерный кошелечек, пристегнутый к поясу. Сейчас просто не было сил для того, чтобы осознать все, что случилось.
  Казалось, что прошло много-много часов с тех пор, как Варя взяла в руки злосчастную коробку, между тем, еще даже не начало смеркаться. Действуя почти механически, молодая женщина, развернула следующий листок. На этот раз не было ни числа, ни внятной подписи, да и сама записка оказалась не длинной.
  "Здравствуйте, милый друг. Добрый день или доброе утро или доброй ночи. Когда бы к вам не доставили мою записку, знайте, что я желаю вам всего доброго в любое время дня и ночи. Каково вам спалось нынче? Мне, признаться, так очень плохо - и сегодня, и вчера, и третьего дня. Давно вы не были у нас в гостях! Оттого-то и спится плохо.
  Позвольте пригласить вас на чаепитие, а может быть и на музыкальный вечер. Не забудьте только, что, как будете стоять на набережной перед фасадом нашего дома - так мое окно второе справа в бельэтаже. Не перепутайте! Так как второе окно слева - не мое. Впрочем, если вы придете с другом... можете и перепутать, ничего страшного!
  Да! Если в окне свет гореть не будет - значит, я уже улеглась в постель. Но вы не робейте, и все равно, заходите. Сестрица шлет поклон, привет и сотню поцелуев вам и вашему другу. Я тоже кланяюсь, посылаю привет и сотню поцелуев - воздушных конечно - вашему другу и вам также.
  Остаюсь всегда ваша. Я".
  Варя удивленно перечитала письмо дважды. Странно! Мистификация, не иначе! А может быть это писано не Мишелю? Может быть, это вообще письма Толстому? Варя даже засмеялась - глупо-то как! Имя ее мужа упоминается в каждой строчке этих писем, а она все еще на что-то надеется.
  Толстой...не его ли упоминает автор этой загадочной записки? Сколько же нового открылось в прошлом Мишеля, нового и непонятного! Варя привыкла считать, что муж любил только ее, и никого больше. Да она ревновала, но... никогда не сомневалась в его любви, а тут...
  Локон, завернутый в розовую бумажку. Что связывало его хозяйку с Мишелем? Какие чувства? Как они расстались? Как встретились? Ах, если бы локон умел говорить! Но что это? Кажется, на бумаге что-то написано? Стихи...
  
   "На локон Нанетты"
  
  Когда любовь нам сердце греет,
  Моя прекрасная Наннет,
  И локон говорить умеет!
  Какой по нраву вам сюжет?
  
  Вот локон девушки: невинность,
  И простота - пятнадцать лет.
  Иному тяжкая повинность
  Сестру свою представить в свет!
  
  Вот локон, как любви залог,
  Невеста юная дарит.
  Из-за него взведен курок...
  Залп! И возлюбленный убит.
  
  Вот локон-змейка: обольщенье.
  Еще с Адамовых времен,
  Готов пойти на преступленье.
  Кто тайным чувством опьянен.
  
  Вот локон развился на ложе,
  Заря стыдливо не глядит...
  И удержаться мы не сможем.
  Лаиса! Я твой Аристипп.
  
  Вот локон спрятался - чепец!
  Шлафрок, девичья, попадья...
  Здесь для романтики конец,
  И умолкаю скромно я.
  
  Нанетта! Средь мельканья дней,
  Останься прежней навсегда,
  Как локон твой. В душе моей
  Твой образ не затмят года.
  
  Май 1801 года.
  
  Варя заплакала. Почему-то именно стихи стали последней каплей. А ведь ей Мишель тоже писал стихи, во времена их фиктивной помолвки, и позже, а она только посмеивалась и подвергала их суровому разбору, сравнивая с творениями Державина. Глупая! Как много дала бы она сейчас за тот листочек со стихами, который преподнес ей Мишель, после свадьбы. Где же он сейчас может быть? Варя погрузилась в воспоминания...
  
  ***
  
  Мишель тоже вспоминал. Как же много произошло в 1801 году! Как странно судьбы Мишеля и его друзей переплелись с судьбой сначала цесаревича, а потом императора Александра. Этот злосчастный поход в немецкий трактир был отправной точкой.
  Или все началось немного раньше, когда Петр привлек внимание наследника престола, а сам Мишель принял вызов великого князя Константина? Интересно, как бы все сложилось, если бы Александра сопровождали другие кавалергарды? Или князья вообще бы отказались от этой вылазки?
  Мишель засмеялся. Так странно думать о том, что могло бы случится, или наоборот не случится, если бы обстоятельства тогда сложились по-другому
  ... Алешка Охотников не был бы ранен, защищая цесаревича, скорее всего, тогда бы он погиб гораздо раньше, или нет? Не было бы Петропавловской крепости, и всех тех мыслей, что Мишель тогда передумал... Многого бы не было.
  А Варя? Встретился бы он с нею? Когда? Где? Как бы сложились их отношения? Полюбили ли они друг друга или нет? Уж точно, Варя не обратилась бы к нему с экстравагантной просьбой стать ее фиктивным женихом. Неужели его жизнь могла быть совсем другой, без Вари? Разве это возможно?
  Мишель вспомнил, как несколько месяцев после освобождения из крепости, его томило что-то, чему он не мог подобрать название. Он часто вспоминал Варю, но не понимал еще, что любит ее. Состояние неопределенности, распутье, разброс в мыслях и чувствах, - все это мучило Мишеля. Он жил, как в горячке, пытаясь разобраться в своей жизни прошлой и нынешней.
  Точно! Тогда-то он и видел ларчик с письмами в последний раз перед его пропажей. Май, да, кажется, это был май 1801 года! Он перебирал письма, вспоминал... даже написал стихи "На локон Нанетты" и обернул ими локон кузины. Мишель подводил итоги. Он сидел тогда в квартире Толстого, ожидая Платона с караула, и чтобы не терять времени даром, разбирал бумаги.
  А после...а после Платон пришел, и решительно потребовал пойти куда-нибудь выпить! Ларец Мишель забыл, а после, видимо, денщик Толстого убрал его куда-то. Подумать только! Ларчик был погребен под грудами хлама целых десять лет! Неужели эта же участь постигнет и коробку с письмами? Нет, необходимо забрать ее у Платона, но, вот что с ней делать дальше?
  Варя, конечно, не будет читать его личную корреспонденцию, даже если наткнется на эти письма, но все же, она может поинтересоваться содержимым коробки. И что тогда отвечать? мол, милая это письма любовные, писанные ко мне разными дамами...сжечь не смог, так в дом принес... Это при Вариной-то ревности?! Нет, такое невозможно!
  Все же жаль, что этой коробки сейчас нет рядом. Мишель решил, что попутно с записками нужно собрать все, что когда-либо написал. Честное слово, интересно перечесть старые свои стихи! А то стихотворение, коем, локон обернут, вроде бы не плохое было. Мишель не помнил его наизусть, зато он помнил все стихи, которые когда-либо посвящал Вареньке.
  Наверное, стоит записать их отдельно от прочих. Мишель взял еще одну тетрадь. Как же озаглавить? "Моей жене"? "Вареньке"? Нет, нет "Моей любимой" так будет правильнее. Некоторые стихи хороши, другие дурны, но в любом случае, все они писаны были от души. Варя, правда, не особо ценила их, но все же...
  Мишель еще раз перечел стихи, улыбнулся. Странно, последнее написано на рождение сына, неужто, после он ничего не писал? Мишель с удивлением понял, что уже давно даже не думал о сочинении стихов Варе. Другие писал, и много, а вот Варе... Может быть все дело в том, что она не очень-то высоко ставила и литературные достоинства? В этом Мишель мог с ней согласится, однако, кроме литературных достоинств есть и другие...
  Мишель задумался. Стоит ли показывать Варе эту тетрадку, как он намеревался? Пожалуй нет, не стоит. Однако, где же Варя? Пойти, что ли поискать ее? Мишель вышел из комнаты. Варю никто не видел уже несколько часов. Где она может быть? Мишель направился к той беседке, в которой когда-то произошло их решительное объяснение.
  
  ***
  
  Варе почему-то вспомнился один совсем не примечательный день, когда они с Мишелем сидели в этой беседке вместе в последний раз. Это было года три назад...точно, точно! Лизаньке тогда было всего восемь месяцев. Они тогда, как нынче, гостили всей семьей в Черкасово. О чем же был разговор? Или они молчали?
  Да, просто молчали вдвоем, и было так хорошо сначала, а потом Мишель почему-то стал хмуриться, а ведь она всего-то решила рассказать ему о том, какие новости химии узнала из последнего письма. Почему он рассердился? Ведь рассердился же, хотя и не признал этого! А может быть...может быть, стоило промолчать? Или завести разговор о чем-то другом? Близком им обоим?
  Или Мишель рассердился из-за того, что Варя упомянула письмо от Ирины? Но кто же знал... Как теперь общаться с Ириной? Боже! Не о том надо думать! Как теперь общаться с мужем? Как жить-то дальше? И, вроде бы, ничего страшного не произошло - среди писем нет ни одного, которое было бы старее марта 1801 года, но...
  И ведь, не спросишь у мужа ничего! Как признаться ему в том, что читала эти письма? Не говорить? Просто передать коробку и все? Выслушать сбивчивые объяснения о том, что в ней находится (или их совсем не будет?) и всю жизнь помнить о содержимом? Мучится переживать... А, собственно, зачем мучится? Ну, коробка со старым хламом, мало ли!
  Нет, не все так просто. Коробка новая, это видно, вот на ней и адрес выведен модного магазина мадам Жорж. А магазин этот с помпой открыли не далее, как прошлым летом, об этом много писали! Не десять лет коробке! А на ней вензель Мишеля... Интересно-то как! Судя по тому, что писали об этом магазине, там продавали только самые новейшие парижские штучки... э-э-э-э дамские, интимные такие... нет, платья и шляпки, тоже там продавались, но...
  Кому и что покупал Мишель в этом магазине? Одной из тех дам, чьи письма хранятся в этой коробке? Или еще кому-то? Например, мадам Юлии! Вышитые панталончики! Мерзость какая! Нет, нет... Мишель же вернулся! Он продолжает все так же любить, он доказал свою любовь! Он просто не может любить какую-то другую женщину! Но ранее ведь любил... Все свидетельствует об этом!
  Коробка из модного магазина с вензелем Мишеля на крышке, в ней любовные письма... слишком много для простого совпадения! Надо признать печальную истину: Мишель изменил ей. Мало того, что изменил, так еще и солгал! И продолжает лгать! А может быть, он все эти годы лгал? Хоть эти письма взять - где-то же он хранил все это время! Поручил заботам Толстого? А в это раз? Собирался привезти сюда, да забыл? Или нарочно оставил у Платона?
  Варя постаралась сдержать слезы. Нет, она не будет плакать, пока все не обдумает, как следует! Надо взвесить все обстоятельства. Хладнокровно, главное, хладнокровно. Быть может, это коробка Толстого? Ведь жил-то Мишель у него? Просто случайно под руку попалась? Платон всегда отличался ветреностью. Вот его-то, как раз, и можно представить, делающим покупки в таком магазине, для какой-нибудь дамы.
  Да, купил что-нибудь для этой несносной, госпожи Маковской! Ишь, приехала! Как будто ее кто-то приглашал! А Платон еще представил ее своим другом! Как же, друзья они! Препротивнейшая особа! Варе сразу не понравился ее визит, с того момента, как Толстой помог ей выйти из кареты. Конечно, путешествовали они вместе с маленьким Платошей, и, формально, приличия были соблюдены, но... Платону не стоило привозить ее! Не стоило и все!
  И дело тут не только в тех, колкостях, что она успела наговорить Варе. Хотя неприязнь ее была весьма заметна! С чего бы это? Вот у Вари есть повод не любить эту особу, даже несколько, а ее отношение просто оскорбительно! Хотя, пора бы уже и привыкнуть, что пустые кокетки всегда ополчаются против действительно умной женщины! Впрочем, Варя не стала молчать в ответ.
  Хотя... если покупку в магазине мадам Жорж сделали, действительно для Ксаны... ей можно многое простить! Даже насмешки над Вариными туалетами! Вот только, кто сделал покупку? Платон ли...? А не могло быть так, что Платон только наперсник, тогда и неприязнь Ксаны можно понять...
  Варя застонала, так можно до чего угодно додуматься!
  Мишель все это время провел с ней, Варей, и детьми. Не мог же он так искусно притворяться? Да и зачем? Если он разлюбил, то вполне мог не идти на примирение. В конце концов, у него все права. Варя немного приободрилась. Мишель делал все, чтобы сохранить их любовь.
  Как, оказывается, сложно думать о взаимоотношениях людей! Особенно если это касается тебя лично. А решение нужно принять. От этого зависит вся дальнейшая жизнь. Что же делать? Именно в этот момент, раздался голос Мишеля, шагов его Варя не слышала, задумавшись:
  - Варя, Варенька, где же ты? Мы к ужину опаздываем!
  - Сейчас, я уже иду! - сердце Вари застучало сильнее.
  Нельзя, чтобы Мишель увидел раскрытую коробку и разложенные письма. Куда их деть? Он уже совсем близко и направляется прямо в беседку! Варя побросала письма, как попало в коробку, и засунула ее под скамью. Перед мужем она предстала запыхавшейся и испуганной. Мишель с удивлением посмотрел на нее.
  - Что с тобой? И что здесь шуршало?
  
  ***
  
  - Ничего здесь, Мишель, не шуршало!
  - Но я же слышал? Впрочем, неважно, пойдем-ка в дом, к ужину уже накрывают. И шаль я принес, похолодало.
  Варя молча вышла из беседки. Мишель накинул ей на плечи шаль, и приобнял. Его очень удивило, то, что жена, будто закаменела, и, даже, попыталась отстраниться.
  - Что с тобой? - опять спросил Мишель.
  - Ничего.
  - Ты какая-то странная сегодня... тебя кто-то обидел?
  - Нет.
  - Гм... госпожа Маковская... я заметил, что ты с ней не очень-то ладишь...
  - Все в порядке, я ее сегодня видела только за столом, вместе со всеми. Не беспокойся, пойдем, а то неудобно получится.
  - Подожди, ты здорова?
  - Я здорова! И перестань, наконец, спрашивать меня о здоровье каждые пять минут, - вспылила Варя.
  - Прости, я волнуюсь, - холодно сказал Мишель.
  - Нет, это ты меня прости...я действительно, вполне здорова, извини...
  Варя приложила немыслимые усилия, чтобы выглядеть как можно более спокойной и невозмутимой. Решение надо принять сейчас, немедленно, пока еще они с Мишелем здесь вдвоем в парке. Еще можно вернуться, показать Мишелю письма, потребовать объяснений. В конце концов, мог бы и сжечь их, а не тащить в дом! Денщик Толстого сказал, что Мишель забыл письма! Значит, хотел взять с собой! Значит, они для него имеют большую ценность!
  Нет...требовать объяснения из-за старых писем, ведь еще придется признаться, что читала их... А мир в семье только-только восстановился. Его так легко разрушить! Вдруг, для Мишеля этот разговор станет поводом уйти? А если и нет, то все равно он будет недоволен.
  А что если, оставив все как есть, она все же потеряет Мишеля? Что же делать? И... обидно! Ехал мириться, подарки покупал... и в то же время, письма эти упаковывал! Как одно с другим сочетается? Как? Вот уже и дом, а она так ничего и не решила. А как решать, если муж стремительно превращается в какого-то незнакомца!
  Что Мишель делал в столице все это время? Почему ей так ничего толком и не рассказали? Откуда у него, раны, по крайней мере! Не говорит! Вернее переводит разговор на другое. Он неоткровенен! И, значит, не будет откровенен при обсуждении личных вопросов! К тому же, он солгал, когда сказал, что даже не думал о других женщинах, во время разлуки!
  Мишель видел напряженное, какое-то неестественное лицо Вари и не мог понять, в чем дело. Что-то случилось после того, как они расстались днем, но вот что? И ведет себя странно, и разговаривает. С того момента, как они примирились, Варя держалась великолепно, что на нее сейчас-то нашло? Впрочем, это, бывает - ребенок. И все же...
  - Платон, и ты только идешь? - Мишель помахал другу рукой.
  - Да, прошелся перед ужином.
  - Один?
  - Ну, как тебе сказать... - ухмыльнулся Платон.
  В конце ужина Варя с ужасом вспомнила, что коробку-то следует убрать из беседки! Прежде всего, убрать, а потом уже решать, что с ней, и вообще со всей этой ситуацией делать. Но сразу выйти в сад за коробкой не получилось. Сначала нужно было зайти к детям, пожелать покойной ночи.
  Лизу, обычно укладывали раньше Алешки, но здесь, в Черкасово распорядок немного сдвинулся, из-за того, что у Петруши и Аннушки все еще не было гувернеров, а новая няня Софи была слишком молоденькой и явно не справлялась со своими обязанностями. Ее вообще редко можно было увидеть рядом с детьми, зато она крутилась вокруг хозяев. Особенно вокруг хозяина.
  Варя несколько раз слышала, как ссорились Ольга и Петр из-за этой няньки. Вообще, со слугами в Черкасово вечно возникали какие-то странные неприятности. Может быть из-за того, что Ольга и Евдокия Дмитриевна находили какое-то особое удовольствие в том, что каждая из них отдавала приказания полностью противоречащее приказаниям другой. А может быть, еще в чем-то, Варя не задумывалась раньше над этим.
  Потом тоже не удалось уйти - все вдруг решили играть в шарады. Как же! Ксана Маковская не могла не показать, свое мастерство актрисы! Она же непременно должна блистать! Она не может без этого! В гостиную вынесли огромный сундук с разнообразной одеждой, и все радостно принялись в нем копаться.
  Ксана переоделась в какой-то совершенно неприличный костюм с полупрозрачными шальварами, и крутила бедрами, изображая восточный танец! Варя стойко пережила и это. Ей даже пришлось изображать какого-то абрека. А еще все время приходилось следить, чтобы не остаться наедине с Мишелем. Когда же игра окончилась, и все стали желать друг другу покойной ночи, она попыталась незаметно уйти за злосчастной коробкой. Не вышло. Мишель совершенно не вовремя вышел на террасу.
  - Ты куда?
  - Пройдусь перед сном.
  - Я с тобой, не стоит тебе одной бродить сейчас по парку.
  - А я хочу одна! - нельзя допустить, чтобы он пошел!
  - Да, я следом пойду, я тебе мешать не буду, просто присмотрю за тобой.
  - Не надо за мной присматривать... Платон Платонович! Вы меня не проводите? - пусть Платон, пусть кто угодно, но не Мишель!
  - С удовольствием, - удивленно согласился Платон.
  Мишель остался стоять на террасе. Потом, немного подождав, пошел следом. С Вари станется, коли она решила гулять в одиночестве, прогнать Платона, а он не может ей ни в чем отказать по старой памяти.
  
  ***
  
  Платон насвистывал модную французскую песенку. Варя молчала. Вот, навязался же! Вернее, она сама попросила, но... Вот и пришли. Как теперь забирать коробку?
  - Платон Платонович, спасибо вам, но я хочу остаться в одиночестве, - Варя старалась говорить самым непринужденным тоном.
  - Простите, Варвара Петровна, но Мишель прав, не нужно вам гулять здесь одной в темноте.
  - Я очень прошу!
  - Черт! Ой, пардон, а если с вами что-то случиться? В какое положение вы меня ставите?
  - Да что со мной может случиться?
  - Ну, например, нападет на вас Моабад-хан и украдет! - Платон развеселился.
  - Ну и шутки у вас, Платон Платонович! - Варя вышла из себя. Ну и ладно! Стойте тут у беседки, и не мешайте! И слово дайте, что никому ничего не скажете! Даете?
  - А-а-а! Тут тайны, - Платон чуть присвистнул, - а я-то сразу не сообразил! Даю слово! Даю! Что у вас там? Подарок Мишелю?
  - Не скажу! Могут у меня секреты быть? И вы слово дали!
  - Да я ж и не собирался... всегда вы Платона Толстого в чем-то подозреваете... и Мишелю не говорить?
  - Ему в первую очередь! - Варя уже и не знала плакать или смеяться.
  - Ну, точно! Мишелю подарок. Я так и думал, вы поэтому и отказывались от компании мужа. А я даже и не взгляну, что вы там прячете, вот! Очень мне это надо!
  Варя вошла в беседку и стала шарить под скамьей. Куда подевалась проклятая коробка? Как неудобно наклоняться! И темно! А, вот она. Далеко спряталась. А где же веревка? Бог с ней, некогда искать. Варя сняла с себя шаль и укутала ею коробку. Так спокойнее, надежнее. И Платон ничего не увидит, не за чем ему что-то лишнее знать.
  Неудобная ноша в руках, темнота, ночная роса... не важно из-за чего Варя потеряла вдруг равновесие. И, главное, так неудобно - прямо на пороге беседки. Если бы не Толстой, эта история вполне могла бы окончится трагически. Он каким-то чудом успел схватить Варю в объятия. Коробка выпала из ее рук, письма рассыпались по негустой еще траве. Как раз в тот момент, когда Платон обнял Варю и прижал ее к себе, появился Мишель.
  Мишелю на миг показалось, что какой-то маг, может быть, даже известный Калиостро, перенес его на несколько лет назад. Такого просто не может быть здесь и сейчас! Или все, что было за последние семь лет это сон? И Варя все-таки жена Платона? Нет, конечно же, нет. Но почему тогда Платон ее обнимает в беседке и где Варина шаль? Испарилась от жарких объятий? Ночь такая лунная... видно, как крепко держит его жену Толстой.
  - Простите, я так неосторожен, - голос Платона звучал взволнованно и радостно.
  - Нет, нет, это моя вина... моя неосторожность привела к этому... - волнение и... и радость? Мишель чуть не застонал.
  - Ладно, будем считать, что в нашем нынешнем положении мы виноваты оба! - засмеялся Платон, - это вы правильно решили попросить меня сопровождать вас! Очень мудрое решение.
  - Отпустите-ка меня.
  - Вы уверены?
  - Да...
  Мишель пошел по ночному парку, не разбирая направления. Всей этой сцены просто быть не могло! Варя с Платоном в таком положении... И что? Появиться из темноты и произнести монолог обманутого мужа во вкусе французских комедий? Ведь сцена-то как будто вырезана оттуда. Скорее всего, там ничего такого уж страшного и не было, и глупо было бы выходить к Варе и Платону, как будто бы следил за ними, подозревал в чем-то, и вот, наконец-то поймал на месте преступления.
  Но Варя сегодня перед ужином была на себя не похожа - взволнованная, раскрасневшаяся, и объятий его избегала. И он явственно слышал подозрительное шуршание в беседке... и Платон появился из парка самым последним. А эти его слова... А то, как ловко Варя устроила, что провожать ее пошел Платон, а не муж. И сейчас...
  Ну, не мог себе Мишель представить серьезный роман между Варей, особенно в ее нынешнем положении, и Платоном, который приехал вместе с дорогой ему женщиной. Все давно перегорело! Да и не стали бы они... Хотя, кому, как ни Мишелю знать, что иногда старые чувства и отношения напоминают о себе совсем неожиданно...
  Но Варя с такой любовью его встретила, они не первый год женаты и Мишель ее хорошо знает, не притворялась она... не случился же роман сегодня между обедом и ужином! Быть такого не может. А вот могло случиться другое... Варя, обиженная его невниманием сегодня днем, решила сыграть в старую игру и вызвать ревность.
  Мишелю стало грустно... ну и какие же действия предполагалась с его стороны? Нет... и тут что-то не сходиться. Надо возвращаться в дом, и посмотреть на то, как Варя будет себя вести дальше... А если она еще не вернулась со своего подозрительного рандеву, то... то придется драться с Платоном, ничего не поделаешь.
  Платон же искренне радовался, что с этой дурехой Варей ничего не случилось. Как все же удачно, что он оказался рядом, а то, мало ли что... упала бы, еще, не дай боже, с ребенком плохо бы было. Однако, радовался он только до того момента, как, желая помочь, поднял с земли одно из выпавших писем.
  
  ***
  
  Платон вгляделся повнимательнее. Точно! Письмо адресовано Мишелю, и вроде бы, конверт знакомый, видел он его недавно.
  - Что это?
  - Вы же обещали! Платон Платонович! Как вам не стыдно!
  - Я... я просто хотел помочь, мне стыдится нечего! Я чужих писем не читал! - Платон рассердился.
  - А почем вы знаете, что эти письма не мои? - Варя стала суетливо собирать разлетевшиеся бумаги.
  - Да уж знаю! Что вы делаете? Разве вам в вашем положении можно ползать по мокрой траве? Дайте-ка, я сам соберу, - Платон отстранил Варю и зашарил в кустах, - все равно уж видел, какой вы подарочек мужу приготовили! Откуда у вас они?
  - Как откуда?! - Варя от возмущения даже задохнулась, - вы же привезли их!
  - Я?! - Платон с трудом заставил себя не кричать, - я привез?!
  - Конечно! Мишель забыл, а вы привезли! То-то вы так быстро узнали эти письма!
  - Я их не привозил! - Платон сжал руки в кулаки.
  - Привозили! - теперь уже они оба не заботились о том, чтобы соблюдать тишину.
  - Вы обвиняете Платона Толстого в том, что он лжет?! Я что их вам лично отдал?
  - Мне коробку с этими письмами передала Лина, а ей ваш денщик! Вот так-то Платон Платонович! и вы же еще и отпираетесь!
  - Ну, будет Федьке на орехи! - Платон внезапно успокоился, тут дело серьезное, надо спасать Мишеля, - пойдемте-ка, Варвара Петровна, в беседку, гм... побеседуем.
  - О чем? - Варя чувствовала неловкость.
  - Садитесь... я, действительно ничего не знал о том, что письма привезены сюда. Я даю вам честное слово... Варвара Петровна, надеюсь, наш разговор в тайне останется?
  - Да. Я знаю, что поступила дурно, когда прочла эти письма, но... а вы бы удержались на моем месте?
  - Не знаю...
  - Вот то-то и оно! Мне совестно, и совсем не хочется, чтобы Мишель узнал о моем поступке! Так что, наш разговор останется в тайне.
  - Мишель случайно обнаружил эти письма у меня на квартире. Он забыл их почти одиннадцать лет назад, и, похоже, даже не вспоминал, особенно после встречи с вами, - таким серьезным Платона Варя редко видела, - обнаружил он их, значит, выложил из ларца... а тут ваше письмо пришло последнее...
  Платон успокаивал себя тем, что маленькая неточность совсем не ложь. А если бы и ложь?! Что он Варю не знает? Нет! ради спасения брака Мишеля, можно пойти и не на такое. Господи! Представить страшно, что бы было, женись он сам на Варваре Петровне. Конечно, она прекрасная женщина, но...
  - Так вот, - продолжил Платон, - вытряс Мишель письма из ларчика и в камин бросил, а Федька мой, сдуру их и вытащил, ну, что тут делать? При том же и память...положил Мишель их в коробку, какую-то у меня нашел, и велел Федьке присмотреть, чтоб она еще на десять лет не потерялась. А везти ее в Черкасово или тем более к вам домой, он не собирался, просто знать не знал, что с этими письмами делать. Болван же мой, как всегда все перепутал, и решил, что Мишелю коробку сюда надо отвезти. Чем думал только?
  - Вы... неужели, правда? - Варя радостно улыбнулась.
  - Да, Варвара Петровна, Мишель любит вас, поверьте! Вас и только вас! Я же видел, как он переживал, как радовался вашему письму! Как он сейчас счастлив! Поверьте, вы, Мишель и ваши дети Платону Толстому, как семья... я так за вас волнуюсь. Не стоит из-за каких-то старых бумаг портить себе жизнь.
  - А вы бы, как реагировали, если бы человек, который вам близок, вдруг бы...
  - Что? Нашел свои старые письма? Да ничего!
  - Ой ли?
  - Ну, вот! Всегда-то вы Платону Толстому не верите! Ну, хоть взять нас с вами. Мы даже женились, так ведь?
  - Платон Платонович! Мы же условились не говорить об этом!
  - Ничего, я для примера... а сейчас мы с вами просто хорошие друзья, и не люблю я вас совсем! Более того...
  - Пф! - фыркнула Варя
  - То есть люблю, конечно, но как сестру, - тут же исправился Платон, - и Мишель не ревнует, когда мы с вами ночью в парк идем гулять, он нам доверяет! И если бы сейчас он здесь был, то не стал бы устраивать сцен, что мы вот так вот в беседке сидим. А вы что же?
  - Ой, Платон Платонович... что же теперь делать-то с коробкой... стыдно-то как... - Варя была полна любви к мужу и раскаяния.
  - А давайте я ее Мишелю сам отдам, будто бы вы ее вовсе не видели? - предложил Платон, кажется, удалось помочь Мишелю.
  - Давайте, это будет наилучшим выходом. Спасибо вам! И за то, что успели меня подхватить, тоже спасибо, не знаю, чем бы и закончилась все это. Я так обрадовалась, что вы успели меня поймать.
  - Ну, Платон Толстой всегда успевает вовремя! Если нужно, чтобы вас поймали, смело обращайтесь,- Платон самодовольно усмехнулся, - кстати о времени, пора возвращаться назад. Давайте проверим, не осталось ли где в траве письмо.
  Луну закрыли облака, поэтому Платону пришлось наклоняться для поисков очень низко. Похоже, эти чертовы письма разлетелись по всему парку. Замечательный у них вид будет: подпаленные, выпачканные в земле и травяном соке, мокрые...
  И рука раненая не очень хорошо двигается пока. А тут еще Варя сзади идет, как будто от нее польза какая-то! Сейчас толкнет. Точно! Платон успел перевернутся, так, чтобы не упасть лицом в колючие кусты, но, зато, сбил Варю. Пытаясь ее подхватить, Платон сделал немыслимый кульбит, но в итоге все равно упал в переплетение колючих веток, больно ударившись затылком. Варя оказалась на нем сверху в самой пикантной позе, однако им обоим было не до пикантностей.
  - Э-э-э, Варвара Петровна, боюсь, что если бы Мишель увидел нас сейчас, он бы все же получил повод ревновать... ой... слезьте же вы с меня! Хм, я конечно, обещал, что поймаю вас в любой момент, но вам не кажется, что вы слишком буквально восприняли мое предложение?
  - Все шутите! - зашипела Варя, - не дай Бог, чтобы кто-нибудь это увидел!
  - Так слезьте же с меня!
  - Не могу пока, сейчас... ногу, кажется, подвернула.
  - Какой идиот приказал высадить в парке такие колючие кусты! Ой, простите, я, не хотел обидеть вашу тетушку...
  - Конечно, не хотели! Это вы меня идиоткой назвали! Это я велела высадить около беседки кусты крыжовника, я же не предполагала, что вы в него падать будете!
  - А зачем крыжовник в парке?! И потом, если бы вы меня не толкнули, я бы не упал. Вам-то хорошо! Вы на меня плавно опустились, а я ударился и исцарапался!
  Когда Варя и Платон все же доковыляли до дома, Толстой был готов проклясть все на свете, и Варю в первую очередь, как только Мишель с ней живет?! Хорошо еще, что он не встречает их на террасе, а то еще тут эта коробка... Никто из них не стал больше проверять все ли на месте, да и откуда им знать? А медальон на тоненькой цепочке остался висеть на кусте крыжовника. Настенька Марлинская лукаво улыбалась с портрета.
  
  ***
  
  - Постойте-ка, Варвара Петровна.
  - Ну, что еще?
  - Шаль забыли.
  - Спасибо, Платон Платонович, и вообще, за все спасибо! Не знаю, чтобы я без вас делала! Думаю, Мишель тоже вас поблагодарит, хотя, ради справедливости, надо заметить, что во второй раз, вы были больше виноваты!
  - Ну, вот! Как всегда! А кто меня подтолкнул? Не вы ли? И, вообще, думаю, после сегодняшнего, ваш муж вас не отпустит от себя дальше, чем на шаг! И будет прав! Я бы на его месте, так и поступил. Ладно, прощайте. Спокойной ночи! И помните, о чем мы с вами говорили.
  - Спокойной ночи!
  Мишель отошел от окна. Странное прощание. Непонятное. Необходимо потребовать от Вари объяснение. Больше он не намерен пускать все на самотек, но, возможно, обойдется без дуэли? Не хочется драться с Толстым. Очень не хочется, но... когда Мишель не нашел жену в доме, первой мыслью было вернутся к беседке, прихватив пару пистолетов. Хорошо, что Варя и Платон пришли следом. А вот теперь, после такого прощания, неизвестно о чем и думать.
  - Мишель, - голос Вари звучал испуганно, - ты не спишь еще?
  - Ну, как я могу спать, если моя жена где-то бродит заполночь.
  - А почему в потемках сидишь?
  - А я уже собирался вас с Толстым искать идти, вот и свечу задул, - усмехнулся Мишель.
  - Жаль, что не пошел раньше, - Варя зажгла свечи в подсвечнике на маленьком столике, - представляешь, я два раза упала, а Платон Платонович меня оба раза очень удачно поймал, только во второй раз я его сбила самого, и он весь исцарапался в крыжовнике, а я ногу немножко подвернула, поэтому мы ковыляли, ковыляли, ковыляли... ты волновался, Мишель?
  - Занятная, какая история... конечно я волновался, но решил не мешать вам, - голос Мишеля звучал глухо.
  - Ну, что ты, такое говоришь! - Варя неискренне рассмеялась.
  - Говорю, что думаю. Ты весь вечер давала мне понять, насколько мое общество тебе неприятно, а вот общество графа Толстого оказалось настолько приятным, что ты наслаждалась им несколько часов!
  - Мишель, - Варя обрадовалась, - ты что ревнуешь?
  - Нет, просто, мне очень хочется понять, что я должен думать и делать, по-твоему?
  - Надеюсь, ты не собираешься вызывать Толстого на дуэль? Поверь мне - не за что!
  - Поверить... я, пожалуй мог бы поверить, если бы ты не начала рассказывать мне какие-то глупые сказки о Платоне в крыжовнике, - Мишель сел в кресло.
  - Это не сказки! Мишель, почему ты так говоришь? Возле той дальней беседки, действительно растет крыжовник. Я сама его велела высадить в парке, давным-давно, да ты и сам его много раз видел! Неужели, не помнишь? Поверь мне, все так и было, как я говорю! Тебе не в чем меня упрекать, - Варя была в панике, как глупо она обрадовалась ревности мужа, сейчас из-за этой ревности случится непоправимое!
  - Знаешь... я, пожалуй, не буду вызывать Толстого, - задумчиво произнес Мишель, - я сделаю по другому, например, приглашу госпожу Маковскую завтра вечером составить мне компанию для посещения тех самых притягательных кустов крыжовника. Проверим вместе с ней, чем в этих кустах можно так долго заниматься!
  - Мишель, я люблю тебя! Я твоя жена. Я ношу твоего ребенка! Неужели бы, я стала изменять тебе? - Варя бросилась на постель и заплакала.
  - Ну-ну, перестань, я тебе верю, - Мишель сел рядом и погладил Варю по голове.
  Варя повернулась, обняла мужа, и зашептала, уткнувшись ему в плечо:
  - Ты веришь? Веришь, что я не стала бы делать ничего, что могло бы тебя расстроить? И ни за что не пошла бы никуда с Толстым, если бы только могла подумать, что тебе это не понравится? Все случайно вышло! Я не хотела! Мишель, поверь, пожалуйста! Я просто не подумала.
  - В этом-то все и дело что ты не думаешь! - проворчал Мишель, плач стал громче, - верю, - а что он еще мог сказать? - верю я тебе, все-все, не плачь, успокойся и давай спать ложиться.
  - И с Толстым ссориться не будешь?
  - Нет.
  - Мишель, ты у меня самый замечательный на свете, - Варя несколько раз поцеловала мужа, но ответного поцелуя не получила.
  Более того, Мишель отстранился от нее. По всему было видно, что он все еще очень сердит. Таким непреклонным, как сейчас Мишель бывал крайне редко, и еще никогда эта непреклонность не была обращена на Варю. Плотно сжатые губы, суровый взгляд...
  - Варя, сегодня у тебя был трудный день, ты устала, ногу, вот подвернула... ложись спать.
  - Мишель, но я, вовсе, не хочу спать! Я хочу показать, как сильно я тебя люблю.
  - Поверь мне, не стоит, - Мишель чуть улыбнулся, - ложись спать, я тоже сегодня устал, да и дела не закончил. Там в соседней комнате тебе приготовили теплую воду, надеюсь, она еще не остыла, если что, я велю нагреть еще.
  Мишель не собирался так быстро мириться с женой. Ну, уж нет!
  
  ***
  
  Несколько дней прошли в мире и покое. У Мишеля, конечно, оставались вопросы к жене, но они могли и подождать, ведь главное - свою любовь она доказала. Платон был занят Ксаной и сыном, до Вари ему, судя по всему, дела не было. Только изредка Мишель замечал переглядывание Толстого и Вари, но... мало ли почему они переглядываются?
  Петр же, напротив, нервничал: ему присылали неутешительные новости о пойманных иллюминатах. Моабад-хан и барон Торнхейм не желали говорить, а остальные ничего толком не знали. Требовалось присутствие самого Петра.
  Да и международная обстановка оставляла желать лучшего.
  Мишель понимал, что скоро их прекрасным пасхальным вакациям придет конец: Петр и Платон уедут на службу, а ему придется решать, что делать дальше. Наверное, стоит поехать с Варей и детьми в столицу и подобрать материал для записок. Кстати, и с Юлией поговорить до ее отъезда, посоветоваться, о том, что стоит писать, а что нет.
  Мишель приготовил для Юлии копии своих пьес и некоторых стихов, потому, что обещал, но более всего в эти дни он посвящал свое время мыслям о Варе, детях и хозяйственных хлопотах. Например, волновался, что, вряд ли, до осени сможет посетить дядюшкино имение. Да, не ранее сентября - октября, а может быть, и позднее.
  От этих размышлений, порой, отвлекали какие-то досадные мелочи: то слишком резкое обращение Ольги к кому-то из домашних, то неприятно поджатые губы Вари, после разговора с Ксаной Маковской, то ссора Петруши и Аннушки. А тут еще иностранная тетушка Ольга собралась уезжать... Да и с Платошей тоже было не все ладно - когда заходила речь о пансионе, мальчик или начинал плакать, что жутко злило его отца, или замыкался в себе.
  Нет, все же нельзя было оставлять дам одних! Петр предложил проехаться в чисто мужской компании, видимо из-за очередной ссоры с Ольгой. Платон неожиданно поддержал его. Даже Иван обрадовался этому предложению, и выбрал маршрут - до старой винокурни. Уехали на целый день, и все вроде бы, было хорошо, но Мишеля не покидали сомнение.
  Так и есть! Похоже, пока мужчин не было, дамы успели серьезно перессориться. Ольга немедленно отвела Петра в сторону и стала ему что-то втолковывать. Евдокия Дмитриевна сидела насупившись. Анна Антоновна вообще не вышла из своей комнаты. Ксана летала, как огненный вихрь по всему дому. Одна Маленькая Мышка казалась спокойной, и расцвела, увидев мужа.
  Мишель был готов к тому, что придется успокаивать Варю, но она, почему-то, даже не взглянула в его сторону. Что опять стряслось? После ужина Варя вообще куда-то исчезла, а вниманием Мишеля завладела Ксана.
  - Господин Лугин, Михаил Алексеевич, - немного смущенно произнесла она, - нам надо поговорить с вами.
  - Что такое Оксана Андреевна, что стряслось? - Мишель искал взглядом Варю.
  - Это по поводу вашей жены... кажется, я опять сказала что-то не то.
  - О чем вы? - заинтересовался Мишель
  - Пойдемте, пройдемся... мы с Варварой Петровной повздорили немного... она наговорила мне всяких обидных вещей, я тоже не сдержалась... может быть, я была больше виновата... - Ксана с трудом подбирала слова, - я бы и не стала говорить вам об этом, но в запальчивости у меня вырвалось... словом, я сказала вашей жене о том, что вы встречались с Юлией в Петербурге, и, что она вас выхаживала!
  Мишель не мог вымолвить не слова. Боже! Что эта женщина наделала! И, ведь, не в первый раз она говорит, не то, что следует!
  - Ну, простите, простите, простите! - Ксана искренне раскаивалась и пыталась объясниться с Мишелем, - понимаете, ваша жена сказала мне, что Платон Платонович... что я для него только забава! А я...
  Мишель не замечал Ксану. Он смотрел на два силуэта в беседке. Коленопреклоненный Толстой... Варя.... и эти обжигающие слова:
  - Я люблю! Я так люблю!
  - И я, Варвара Петровна, я тоже люблю!
  Ксана тоже услышала это. Она подхватила юбки и бросилась бежать. Толстой вскочил с колен. Варя закрыла лицо руками.
  - Друг, постой, Мишель... Ксана, - Толстой был в растерянности.
  - Мишель, это не то, что ты думаешь! - прошептала Варя.
  Эта фраза больше всего и взбесила Мишеля.
  
  ***
  
  - Откуда вам знать, о чем я думаю?
  - Мишель! - Варя кинулась к нему, чуть не столкнув Толстого.
  Она запнулась о ту же ступеньку, что и в прошлый раз. Толстой успел подхватить ее, но в растерянности, так и застыл, сжимая Варю в объятиях. Варя тоже застыла в испуге.
  - Господин граф, не будете ли вы так любезны, на минуту оторваться от дамы, нам есть что обсудить, - Мишель слышал свой голос, как будто через толстый войлок.
  - Что? - наконец-то пришел в себя Платон, - конечно, Варвара Петровна, простите, что так неловко вышло... Мишель...
  - Мишель... - Варя попыталась обнять мужа, но он отвел ее руки.
  - Возвращайтесь в дом, прошу вас, а мы с графом побеседуем немного. Надеюсь, вы сможете найти дорогу? - Мишель не смотрел на жену.
  - Мишель! - Варя не собиралась уходить, - послушай, мы говорили о...
  - Меня это не интересует. Возвращайтесь в дом.
  - Вы не должны драться! Не из-за чего вам драться! - Варя не знала, что делать.
  - Варвара Петровна, пожалуйста, оставьте нас, - вдруг, очень спокойно произнес Платон, - поверьте, так будет лучше.
  - Вы оба должны пообещать, что не будете драться!
  - Я обещаю! Все будет в порядке, - тут же откликнулся Платон.
  - Я, в отличие от графа, не даю поспешных обещаний, но сейчас мы оба безоружны, так что, поединок состояться не может. Идите же в дом! Ваше присутствие здесь неуместно, как вы не можете этого понять! И не смейте ни с кем говорить до моего возвращения! Я вам приказываю, идти прямо в наши покои, - Мишель говорил очень спокойным голосом, однако в нем звучала горечь и сила.
  Он вовсе не хотел испугать Варю, напротив, вспомнив о ее состоянии, даже успокоил, насколько был способен в такой ситуации.
  Варю же его отрешенный взгляд и непривычные интонации в голосе привели в состояние паники. Она очень боялась уйти, хотя и понимала, что для дуэли необходимо оружие, но... сейчас Платон скажет что-то, не подумав, и поединок будет неизбежен! Впрочем, он и так неизбежен, увы!
  Как все глупо! И остаться нельзя. Мишель сейчас такой... такой... как грозное языческое божество, того и гляди, молниями начнет сверкать, вон, гром уже грохочет. Впервые в жизни, Варя испугалась мужа. Она не посмела ослушаться и настоять на своем присутствии. Бесполезно! Сейчас Мишелю ничего не втолкуешь! Как странно... Мишель всегда все понимал, всегда...
  Вот это сила любви! Вот это доверие! Мишель был в бешенстве. Платон сказал - иди, и Варя пошла! Не препираясь пошла! Только предварительно, выяснила, что ее любовнику ничего не угрожает в данную минуту! Ну, это мы еще посмотрим! Нет, на этот раз, дуэль обязательно состоится! Как это низко! И хоть бы не врали!
  Боже! Пришла со свидания с любовником и устроила такое... такое бесстыдство! А ведь Мишель не настаивал на близости, напротив! И что? Все это время она думала о Платоне? Видно, кусты крыжовника оказались плохим ложем! А уж эта глупейшая фраза! Ее все, застигнутые на месте преступления, произносят. Идет по тропинке... голову склонила... Черт! Может быть, стоит умереть от пули Платона? Варя тогда, несомненно, будет счастлива! А дети... они-то как же?
  - Граф, от вас мне требуется совсем немного. Прежде всего: когда и где? Потом: какое оружие? И... и, пожалуй, все. Секундантов у нас, как вы понимаете, не будет, не Петра же звать! Впрочем... как вам будет угодно! - Мишель смотрел мимо Платона.
  - Мишель, ты можешь меня выслушать?
  - А стоит ли? - Мишель вдруг почувствовал безмерную усталость.
  - Послушай меня! Я тебе слово даю, что ни я, ни твоя жена перед тобой ни в чем не виноваты!
  - Я уже говорил - не стоит так разбрасываться словами, граф!
  - Ты моему слову не веришь? - Платон с трудом держал себя в руках, - вот, значит как! А я твоему слову, Лугин, поверил! Ты мне сказал, что у тебя с мадам Юлией не было ничего, слово дал, я и поверил! И сейчас пытался твою жену успокоить, после ее беседы с Ксаной, говорил Варваре Петровне, что ты только ее любишь! Убедил, кстати! Она и сказала, что любит тебя безмерно, а я...
  - А что ты? - заинтересовался Мишель, он даже не заметил, как оставил официальное обращение, - а ты ей в своей любви признался?
  - Вот бол... глупый ты, Мишель! Я ей признался в любви к...
  - К Ксане? - Мишель засмеялся
  - К Ксане! И пусть она совершенно невозможна! И язык за зубами держать не умеет, но люблю я ее! Мишель... а что вы с Ксаной здесь делали, а?
  - Тоже, что и вы с моей женой, если ты не врешь...
  - Мишель, еще раз усомнишься в моем слове и я сам тебя вызову!
  - Ну, все, все! Верю... ну что ты так смотришь! Верю! А... ты про Ксану... разговаривали мы! Она мне рассказала о том, какой разговор у них с Варей произошел, кстати... расскажи-ка ты мне друг, о той ночной прогулке, когда ты расцарапался весь?
  - Мишель! Ну и подозрительный же ты! - Платон обнял друга.
  - Вот вы где! - Петр появился, будто бы прямо из воздуха, - вести у меня дурные! Моабад-хан сбежал, и, похоже, мстить тебе Мишель задумал.
  
  ***
  
  - Как все не к месту! - с досадой воскликнул Мишель
  - Черт! Придется уехать раньше намеченного срока! Надо Ксане сказать... Ой...
  - Иди-ка ты, Платон, объяснись сначала с ней, не думаю, что это будет просто.
  - Вы об Оксане Андреевне? - спросил Петр, - так тебе, Платон, не придется ей ничего объяснять, она только что уехала.
  - Как так уехала? - Платон был в изумлении.
  - Да так и уехала, сначала просила отвезти ее на ближайшую станцию, а тут Демьянов подъехал на наемном экипаже с известием, так она заплатила кучеру какие-то несусветные деньжищи, и он тут же повез ее в Петербург.
  - И ты согласился ее отпустить?! - казалось, Платон сейчас заплачет.
  - Да, она мне выбора не оставила. Как вихрь налетела, я даже испугался немного, - усмехнулся Петр, - а, потом, как я могу запретить госпоже Маковской что-либо?
  - И что, она и багажа не взяла? - спросил Мишель, - не успели бы его собрать так быстро.
  - Сказала, что пришлет за ним кого-нибудь.
  - Ты Платон еще сможешь ее догнать, - Мишель похлопал друга по плечу, - вполне успеешь, прошло-то всего с полчаса.
  - Не буду я ее догонять! Чтоб Платон Толстой бегал за женщиной, как какой-то пятнадцатилетний корнет? Да не бывать такому! Я перед ней не в чем не провинился! И не собираюсь унижаться! Я и так уже...
  - Платон, ты не прав... представь, что она подумала, когда...
  - А мне плевать, прав я или нет! Я так решил и все! И давайте-ка поговорим о насущных делах, а не о какой-то взбалмошной дамочке!
  Мишель понял, что переубедить друга сейчас не получится, да и, действительно, существовали и другие вопросы, которые требовали немедленного решения. Стоит отложить все сомнения до более удобного случая. Конечно, умом Мишель вполне понял и принял объяснения Платона, и верит он другу, как самому себе, да и Варе верит но... хотелось бы все же узнать все досконально.
  Было решено, что Варя останется в Черкасово, здесь за ней есть кому присмотреть. Демьянов будет при ней и день и ночь. Платон посетовал на то, что не знает, что и делать с сыном. Сейчас его брать с собой не с руки, да и не хочет он уезжать, плачет. А еще тетушка Ольга все пугает его какими-то страшными последствиями, если он не займется серьезно воспитанием сына.
  - Так оставь его здесь, на неделе гувернер Петрушин приедет новый, он всех мальчиков сразу и будет учить. Ольга лучшего выписала, ей кто-то присоветовал.
  - Спасибо, наверное, это будет самым правильным. Ненадолго оставлю его у вас, а потом посмотрим, - грустно сказал Платон, - ничего-то у меня не выходит!
  - О чем ты? - удивился Петр
  - Да так...
  Мишель даже слышать не хотел о том, чтобы остаться сейчас с семьей, как предлагал Петр. Это может быть для них опасно! Лучше уж снова поймать Моабад-хана, если надо, то и послужить приманкой. Перс ведь намерен мстить Мишелю лично. Вот пусть попробует достать его в Петербурге!
  Варе в Черкасово будет спокойно и хорошо, и детей рядом много - вот и отвлечется. Наверняка, захочет присутствовать на уроках этого необыкновенного гувернера. И просто замечательно, что Платон оставляет сына. Мальчишки успели за это время подружиться - жаль их разлучать. Только вот как же Варя воспримет новости?
  Варя стояла у окна. Она не сдвинулась с места с тех пор, как вошла в комнату. Сначала во дворе бушевала Ксана, потом, подъехал чей-то экипаж, и Ксана унялась, по крайней мере, ее больше не было слышно. Не хотелось бы Варе с ней сейчас встретиться.
  Потом Петр пошел в парк. У Вари затеплилась надежда. Но ни Петр, ни Платон, ни Мишель так и не вышли из парка. Что они там делают так долго? О дуэли можно договориться очень быстро. Неужели... неужели она что-то просмотрела, и Петр пошел в парк не просто так, а как секундант? Но ведь, оружия у него не было?
  Ее Мишель не должен стреляться! Перед лицом такой опасности совершенно перестала быть важной его встреча с мадам Юлией в Петербурге. Нет, конечно, если все окончится благополучно, она найдет о чем спросить муженька, но сейчас, сейчас, господи, это неважно! Только бы он был жив и здоров!
  Как ему глупому втолковать, что ничего у нее с Платоном не было, и быть не могло! Хотя, конечно, его сильные руки... была какая-то греховная приятность в этих случайных объятиях. Варя вдруг подумала о том, что совсем не помнит вкуса поцелуев Платона, а вот, поцелуи Мишеля она помнила всегда, даже до того, как поняла, что любит только его одного.
  Откуда появился Мишель, Варя так и не поняла, она не видела мужа идущим из парка, не слышала ни звука открывшейся двери, ни шагов. Просто почувствовала его присутствие. Появилась какая-то странная сладкая дрожь в том месте, где шея переходит в затылок, зашевелились волоски, неубранные в прическу. Потом дрожь передалась всему телу.
  Варе вдруг стало все равно, в каком настроении пришел Мишель. Злиться ли он, или Платону чудом удалось убедить его в их невиновности? Неважно. Сейчас он здесь. Желание появилось против ее воли и не собиралось уходить... Мишель все так же, не говоря ни слова, подошел к ней вплотную. Его лицо отразилось в оконном стекле.
  
  ***
  
  Мишелю не хотелось сейчас что-то обсуждать. Он завтра уедет, возможно, надолго... неужели же тратить немногие оставшиеся часы на выяснение отношений? И потом, с чего начать? Подозревать? Оправдываться? Они сейчас оба могут с одинаковым успехом делать и то, и другое.
  Глупо как-то. Притом, Мишель понимал, что находится сейчас в лучшем положении, нежели Варя. Он-то знает, что дуэли не будет... Впрочем, объяснится все равно придется. А тут еще этот отъезд и Моабад-хан. Зло берет, что из-за чьих-то происков приходится снова покидать семью.
  Сначала, только войдя в комнату, Мишель молчал именно потому, что не знал с чего начать разговор, но почти сразу же, он почувствовал что-то странное в воздухе... не запах, не движение... Варя стоит у окна и даже не оборачивается. Ее плечи окутывает кружевная шаль, весь ее облик наполнен чем-то новым и очень притягательным. Мишель подошел к жене. Их отражения в стекле слились в одно. Интересно, как Варя поведет себя если...
  Варя как будто раздвоилась. Первая Варя, будь ее воля, непременно бы дернулась и сказала, что-то резкое, когда Мишель, подошел к ней с непроницаемо-грозным видом, постоял, нахмурившись, а потом вдруг поцеловал ее как раз в то место, где на затылке трепетали крохотные завитки, откуда по позвоночнику и по всему телу расходились волны истомы. Поцеловал, а потом, посмотрев в глаза ее отражению, усмехнулся и, снова склонившись, провел языком по шее.
  А усмехнулся он потому, что первая Варя, без боя уступила место второй - более сильной и мудрой, которая от одного только присутствия мужа была готова расплавиться, а уж от его поцелуя... Ее совершенно не трогали вопросы, волновавшие Варю первую. Она вообще не думала, только чувствовала. И трепетала.
  Ей было все равно, что стоит за неожиданной лаской Мишеля. И почему он так мрачен при этом, наоборот... это казалось так притягательно! Как будто, полностью изученный муж, и, в то же время, не он! Какой-то таинственный незнакомец. Чувство опасности только усиливало дрожь. Неопасной опасности. Как бы зол не был Мишель, но он никогда не причинит ей вреда, в этом обе Вари были согласны.
  Мишель снова посмотрел в глаза Вариному отражению и искушающее улыбнулся, он, как видно, почувствовал трепет, охвативший жену, и ему это очень понравилось. Но почему же он до сих пор не обнял ее? Надо исправить это упущение! Варя, наконец, развернулась, и протянула руки, чтобы обнять мужа, он сделал шаг назад и снова лениво улыбнулся. Ах, так! Ну ладно...
  Мишель сам не понимал, почему вдруг, вместо того, чтобы поговорить с женой, хотя бы попытаться, он начал ее дразнить поцелуями и ласками, и самое странное, что она ответила! Не раздумывая, не задавая никаких вопросов, не сделав ни одного неверного движения... Как будто кто-то направлял ее. Все, буквально все, от дрожи, которую Варя и не пыталась утаить, до блеска глаз, - выдавало желание. И это было прекрасно.
  Мишель проспал почти всю дорогу до Петербурга, впрочем, жалеть было не о чем, похоже, ни Петр, ни Платон, не были расположены разговаривать. Платон думал о Ксане и сыне, а о чем думал Петр, оставалось только догадываться. Впрочем, по всему было видно, что его прощание с женой прошло вовсе не так, как у Мишеля, иначе он бы тоже спал, а не мрачно о чем-то размышлял.
  Только за час до рассвета Мишель озаботился сборами багажа. Главным образом, его волновали бумаги, их он собрал сам, не доверяя никому. Варя порывалась помочь, но, в конце концов, просто задремала на кресле. Еще бы, они не спали всю ночь. И не разговаривали особо. Не было времени. И хорошо! Меньше ненужных упреков. Впрочем, все что надо, Мишель успел сказать.
  Ни Мишель, ни Варя не говорили не слова, ни когда медленно раздевали друг друга, ни когда лежали обнаженными в постели. Мишель заговорил, только когда все закончилось. Он хотел сказать много, сразу обо всем, и главное, как он любит Варю, очень любит. Однако смог произнести только:
  - Дуэли не будет!
  - Я поняла, - улыбнулась Варя.
  - Я завтра должен уехать по делам, - Мишель решил сказать сразу все.
  - Один? - Варя не удивилась, она как будто все знала заранее.
  - С Петром и Платоном.
  - Надолго?
  - Как получится.
  - А я могу, - Варя начала целовать его грудь, - уговорить тебя никуда не ездить?
  - Варя, Варя.... мне все равно придется поехать!
  - Да? - Варя лукаво посмотрела на Мишеля, чуть сдвинула одеяло и продолжила целовать.
  Мишель окончательно проснулся. Да... ночь была весьма бурной... если бы не побег Моабад-хана и его угрозы, он бы пожалуй никуда не поехал. Варя была очень... убедительна. А их прощание у экипажа? Чем-то теперь занята Варя? Может быть, размышляет о том, что они так и не успели обсудить? Слишком много возникло вопросов... Мишель улыбнулся, хорошо бы, его подарок развеял хоть некоторые Варины сомнения.
  Варя сидела за маленьким столиком, который облюбовал для своей работы Мишель. Сидела и вспоминала их прощание, их ночь... все же, жаль, что они не успели поговорить обо всем, что тревожило, но Мишель вернется совсем скоро! И тогда!
  А это что за тетрадь? Похоже, одна из подаренных на Пасху? Мишель забыл? Все! Хватит! Довольно с нее забытых бумаг! Не будет она смотреть, и пусть на обложке написано "Моей любимой"! Не будет! Вот запрет в ящик, а ключ куда-нибудь спрячет! И совсем не интересно, что в этой тетради написано.
  
  ***
  
  Мишель был встревожен. Моабад-хан до сих пор никак не проявил себя, более того, люди Петра так и не разыскали ни одной ниточки, ведущей к нему. Зато появились доказательства того, что стражники были подкуплены, да и не только они. В самой Тайной канцелярии нашлись предатели, в частности, именно поэтому, "мистера Смита" не могли так долго выследить. Петр с каждым днем мрачнел все больше. Но что из того? Дело с иллюминатами с места не двигалось.
  В довершении всего, у барона Торнхейма нашлись весьма высокие покровители, и дело шло к тому, что его придется отпустить. Говорили, что государь очень не доволен Черкасовым. Петр почти не отдыхал, он приехал в поместье в страстную субботу, после Пасхи снова уехал на три дня, вернулся, и вновь вынужден был уезжать. Сейчас же в Петербурге он, похоже, вообще перестал спать. А тут еще и Ольга приехала, не предупредив.
  Кроме Моабад-хана Мишеля волновали многочисленные признаки надвигающейся войны. И выдвижение французских войск в Пруссию, и Дрезденское ликование, и то, что русский посланник во Франции испросил свои паспорта. Война все ближе... успеть бы попрощаться с Варей и детьми! А для этого надо сначала разделаться с Моабад-ханом.
  Мишель, посоветовавшись с друзьями, уже подал прошение для того, чтобы вернутся в кавалергардский полк. И Петр, и Платон обещали похлопотать, чтобы прошению был дан ход, только в случае войны. Пока же Мишель не хотел связывать себя службой. Это больше не было необходимо по финансовым соображениям, однако, в случае войны, он не намерен ни дня находиться в тылу. Еще сохранялась надежда, что войны все же не будет, но она все слабела...
  А тут еще отъезд Юлии. Куда она едет в такое неспокойное время? Неужели, ей настолько опротивела Россия, что она стремится покинуть ее, как можно скорее? Да нет... она сама говорила, что очень полюбила и Россию, и родину своей кузины. С чего вдруг такая спешка? Она совсем не хочет ждать. Мишель виделся с ней после приезда в столицу дважды. Первый раз, чтобы отдать свои рукописи, а второй, чтобы убедить отложить отъезд, хотя бы на месяц-другой.
  Оба раза визиты длились буквально по четверти часа, у Юлии находились какие-то неотложные дела, и она с вежливой улыбкой, прощалась с Мишелем. А он-то хотел обсудить с ней идею своих записок. Хорошо, что хоть на званный обед в честь отъезда пригласила, а то можно было подумать, что ей неприятно его общество, или он нанес ей какую-то обиду.
  Варя бы, конечно, не одобрила присутствия Мишеля на этом обеде, но, в конце концов, он там будет не один. И Черкасовы (несмотря на явную нелюбовь Юлии к Петру), и Платон, и Ксана, и, конечно, Монго-Столыпины, - все приглашены. Мишелю казалось, что с отъездом Юлии из России, навсегда закроется, какая-то часть их жизни. Навсегда закроется. Это было неприятно осознавать, и очень грустно.
  А Варя... она должна понять, что он любит только ее одну. Не даром же он оставил тетрадь с посвященными ей стихами. Вот только, в письме Варином о подарке не было ни слова. Наверное, сомнительные литературные достоинства стихов не произвели на жену должного впечатления. Вообще, Варины письма были чуть суше, чем бы хотелось Мишелю, особенно после тех ласк, какими жена одаривала его в последние дни перед отъездом. Что ж, Варя это Варя, с ней всегда не просто, тем более, когда не все до конца выяснено.
  Зато, хорошо, что на этом обеде будет Ксана, Мишелю очень хотелось с ней поговорить. Ему так и не удалось убедить Платона, объяснится с любимой. Тот упорно отказывался с ней общаться, хотя, было видно, как он мучается и страдает. Необходимо помочь другу, а то Ксана бог весть, что думает до сих пор! Впрочем, если она узнала, что друзья в городе, и Мишель по-прежнему живет на квартире у Толстого, то могла и сама выводы сделать.
  Впрочем, любовь и злость мешают смотреть на мир здраво. Мишель не сомневался, что Ксана тоже любит Платона. Достаточно было посмотреть на них вместе, чтобы понять это. Конечно, сам Мишель сердился немного, на эту сумасбродку, но для счастья друга, он был готов на все. Он непременно поговорит с ней и убедит помириться с Толстым. И Платона убедит выяснить, наконец, отношения с Ксаной.
  Госпожу Маковскую Мишель увидел почти сразу же, как вошел, но она демонстративно отвернулась от них с Платоном. Несомненно, эта демонстрация предназначалась именно Толстому, так, что, находясь в его обществе, нечего было и думать, поговорить с Ксаной. К тому же, Мишель хотел поговорить сначала с хозяйкой дома.
  Разговор с Юлией вышел какой-то странный. Понятно, что было не лучшее время, чтобы обсуждать записки, но Мишель надеялся, что, задав несколько вопросов, получит на них ответ после, в письме. Однако Юлия дала понять, что не намеренна переписываться с ним.
  Конечно, она не отказалась от переписки прямо, но ее рассуждения о том, что она еще сама не знает, где и как устроиться, не убедили Мишеля в невозможности писать друг к другу. Юлия отошла к другим гостям, а на обескураженного Мишеля, буквально налетела Ксана.
  - Я как раз искала вас! - выпалила она, - о, прошу прошения, здравствуйте.
  - Здравствуйте, Оксана Андреевна, - улыбнулся Мишель, - какой совпадения, я тоже искал вас, чтобы поговорить, но мне показалось, вы нерасположены к беседе.
  - Это оттого, что рядом с вами был ваш несносный друг!
  - Вот именно о нем я и хотел поговорить.
  - А я не о нем! Остановите Юлию! Объясните ей, что она не должна вот так ехать в неизвестность!
  - Я уже говорил с ней об этом, но, она и слушать ничего не хочет, может быть, лучше вы сами поговорите с ней?
  - Мои доводы для нее ничего не значат! Только вы можете ее отговорить! Ведь это она из-за вас... ой!
  
  ***
  
  - Как это из-за меня? - удивился Мишель.
  - Нет, нет, я оговорилась, забудьте, - Ксана была смущена.
  - Простите меня, но... я чем-то обидел мадам Юлию? Последнее время мне кажется, что она совсем не желает меня видеть, но я не думал, что все настолько серьезно... прошу вас, скажите мне, за что она на меня гневается? Я непременно извинюсь, но, поверьте, я ума не могу приложить, в чем моя вина? - Мишель расстроился.
  - Ну, что вы! Она совсем, совсем на вас не сердится! Напротив! Она...
  - Оксана Андреевна... поверьте, от меня ни Юлия, ни кто-то другой не услышат ни слова о теме нашего разговора. Однако мне самому необходимо знать, в чем дело, тогда, возможно, мы удержим мадам Юлию от опрометчивого шага. Вы же хотите, чтобы она осталась? Она для меня очень дорога, она мой друг, и я желаю ей, как и вы добра...
  - Хорошо... давайте-ка отойдем в сторонку, вот сюда... Юлия любит вас, поэтому и стремится уехать как можно быстрее, - выпалила Ксана, отгородившись от общества портьерой.
  - Что?! - Мишель опешил, - но я думал, государь... почему же...
  - Кто знает, - пожала плечами Ксана, - я говорю только то, что слышала из ее собственных уст. Спросите у нее сами все, что хотите, вы же знаете, она правдиво ответит на все ваши вопросы... только помните, я вам ничего не говорила!
  - Ксана... ох, прошу прощения, Оксана Андреевна, - Мишель смутился.
  - Ничего, полагаю, мы можем обойтись и без особых церемоний, пока никто не слышит, Мишель, - улыбнулась Ксана, - вы же позволите вас так называть? В последнее время мы слишком часто сталкиваемся, причем при весьма странных обстоятельствах. Кстати, позвольте еще раз попросить прощения за мою несдержанность.
  - Что ж, хорошо, Ксана, все в порядке, не беспокойтесь... то, что вы сказали... это не может быть ошибкой?
  - Нет.
  - Как это странно... но отчего же...
  - Я могу посоветовать вам только одно - поговорите с Юлией, она, я думаю, ответит на все ваши вопросы.
  - Что ж, благодарю вас... Ксана, а вы, вы можете ответить на один вопрос, предупреждаю, он очень личный?
  - Могу... - Ксана немного колебалась.
  - Как вы относитесь к Платону?
  - Знаете... а, впрочем, я же пообещала правдиво... я люблю его, надеюсь, вы ничего не скажите вашему другу об этом? И... и почему вы спрашиваете?
  - Я очень хочу, чтобы Платон был счастлив... очень, я знаю... - Мишель задумался, но решил рискнуть, - я знаю отношение Платона к вам... слова, что он произнес в беседке, относились к вам, а не к моей жене, но Платон очень упрям... может быть вы... если вы его любите...
  - Нет, Мишель, - грустно сказала Ксана, нет, я ничего не скажу и не сделаю для нашего примирения. Платон должен извинится, и не только за то, что было в беседке, а за то, что он мне наговорил во время нашей последней беседы... неважно, я согласилась поддерживать с ним отношения, только при условии, что мы будем друзьями, а он... простите, не могу об этом говорить! - Ксана собралась уходить, - сейчас будет обед, думаю, вам лучше поговорить с Юлией после, если вы собираетесь с ней беседовать.
  Во время обеда Мишель сидел между Ольгой и еще какой-то совершенно незнакомой дамой, и это было невыносимо. От светских разговоров и путанных мыслей у него разболелась голова. Как это все странно, и... несправедливо, и... грустно... ужасно, в общем! И что же он должен такого сказать, чтобы Юлия не уезжала? И как не обидеть ее при этом?
  Ольга была весьма горда тем, что сумела вытащить Петра на этот обед, тем более что на нем был и Роман Монго-Столыпин с женой, но, сам Петр, судя по выражению его лица, предпочел бы посвятить это время поискам Моабад-хана. Впрочем, Петра скоро вызвали по службе. Платон поехал с ним, видимо раздосадованный отношением Ксаны, упорно избегавшей его весь вечер.
  Мишель еле-еле вытерпел до того момента, как гости стали прощаться и уезжать. Он стоял с бокалом вина все за той же портьерой, и радовался, что Платон в спешке взял экипаж, а значит, слуга не будет звать его. Вот Юлия распрощалась с последним гостем - той самой незнакомой дамой, (конечно, Мишеля с ней знакомили, но он так и не запомнил имени) и остановилась посреди холла, задумавшись.
  - Юлия...
  - Вы?!
  - Простите, кажется, я вас напугал, нам надо поговорить!
  В это время Варя сидела в комнате и злилась. И на Мишеля, который опять уехал, и надо еще узнать зачем! Так и не сказал толком! И на Ольгу, которая, сбежала в столицу вслед за мужчинами, а главное, на этого мерзкого гувернера! Ишь ты! Только приехал, а уже...
  
  ***
  
  - Мишель... - Юлия смутилась, - что ж... о чем вы хотели поговорить столь неотложном?
  - Знаете, сейчас любой разговор будет неотложным, ведь вы уезжаете, а значит, нам больше может и не представится случай поговорить. А писать мне вы отчего-то не хотите, - Мишель подошел ближе.
  - Ну, что вы...
  - Ну, признайте же, - Мишель грустно улыбнулся, - не хотите.
  - Да, - чуть поколебавшись, ответила Юлия, - вы правы. Наша переписка... она ни к чему хорошему не приведет, потом, ваша жена... ей может быть неприятно.
  - Ну, причем здесь моя жена! Мы же говорим сейчас не о ней! Дело в другом - хотите ли вы сами писать мне или нет? Только, прошу вас, скажите, как есть.
  - Сложно ответить... ох, я совсем забыла обязанности хозяйки, давайте пройдем в гостиную и присядем, - Юлия, казалось, опять превратилась в безупречную светскую даму, - Мишель... понимаете, мне очень не хочется вот так прерывать наши отношения, но, поверьте, я не вижу другого выхода, - сказала она, грациозно опустившись в кресло. Я уезжаю, и порываю со всем, что здесь было. Я хочу начать новую жизнь, вдали, от всех привязанностей последних лет.
  - Юлия... я все же надеюсь отговорить вас от столь поспешного отъезда... скажите, что я могу для этого сделать? - улыбнулся Мишель.
  - Ничего, - твердо ответила Юлия.
  - Совсем ничего?
  - Что вы хотите услышать Мишель?
  - Не знаю... я не хочу, чтобы вы уезжали. Юлия, это может быть опасно для вас! Подождите, сейчас так неспокойно!
  - Мишель, это невозможно. Я не буду говорить вам о том, что уже договорилась о продаже мебели и всего остального, что готовы все необходимые бумаги, и мне надобно уехать в определенный день, - это все не так важно. Главное, что я больше не могу оставаться здесь. Для меня лично, все останется неизменным. Как бы не повернулись дипломатические отношения между Императором Наполеоном и императором Александром, в моей жизни ничего не измениться.
  - Ну, что вы такое говорите? - удивился Мишель, - а если будет война?
  - Ну и что? Поверьте, меня не это сейчас беспокоит.
  - А что? Что вас беспокоит Юлия? - решился, наконец, спросить Мишель.
  Он никак не мог поверить, что Юлия любит его. Нет, конечно, их очень тянуло друг к другу, да и сейчас, где-то глубоко внутри тлеют угли, но любовь? Мишель был в растерянности. Он не знал, как поступить. Спросить прямо? Не спрашивать вовсе? А если скажет, что любит, как тогда быть? А если Ксана все же напутала что-то?
  - Личные переживания. Что еще может волновать женщину?
  - Юлия... - Мишель помолчал, - скажите, мы с вами друзья?
  - Думаю, да.
  - Тогда почему вы отказываете мне... нет, не то... скажите, а Ксане Маковской вы будете писать?
  - Почему вы так настойчивы? Да, я буду писать Ксане Маковской, вы правы, я не хочу писать именно вам.
  - Почему?
  - Знаете, я отвечу на ваш вопрос, только после, в день отъезда. Приходите, проводить меня, - казалось, Юлия сейчас заплачет.
  - Юлия...
  - Уходите, прошу вас!
  - Хорошо, я сейчас уйду, но помните, что вы всегда можете ко мне обратиться, если вам будет нужна помощь.
  - Ну, что вы! - Юлия вдруг ослепительно улыбнулась, - мне вовсе не нужна ваша помощь сейчас и не понадобится впредь! Я давно привыкла справляться со всеми делами сама. Идите, Мишель, поздно уже, и не беспокойтесь обо мне. Я знаю, что у вас доброе сердце, но, поверьте, я приняла решение и очень счастлива. Решение я свое не изменю... а все, что я вам сейчас наговорила... это так - ненужная сентиментальность. Все-таки я столько лет прожила в России, мне грустно с ней прощаться, но... здесь меня не ждет ничего хорошего, а там, там начнется совсем другая жизнь! Я верю в это. Поэтому, как говорил один из актеров придворного театра Пяткин: "Лучше лошади подрезать хвост целиком, чем ежедневно выдергивать по волоску". Сравнение, хоть и неизящное, зато, хорошо отражает суть. А письма Ксане... вы всерьез полагаете, что мы будем переписываться долгие годы? Думаю, десяток коротеньких записок, и все - на этом наша переписка заглохнет.
  Мишель откланялся. Юлия была очень убедительна. Очень. Еще несколько лет назад, он бы, непременно, поверил ей, и даже обиделся немного, на что Юлия, собственно, и рассчитывала. Сейчас же, что-то не давало Мишелю полностью поверить ей. Он как будто чувствовал, что Юлия сейчас беззвучно плачет в своем будуаре, проклиная, свой актерский дар, и благословляя его одновременно. Сегодня она сыграла, пожалуй, самую сложную роль в своей жизни.
  - Мишель, ну скажи, пожалуйста, почему тебя всегда приходится ждать! - Платон был сильно взволнован.
  - А в чем дело?
  - А дело, брат, в том, что надо Варваре Петровне с детишками назад в Лугино перебираться! Иван приехал, завтра мы собираемся все вместе у Петра на службе. Появились новости.
  Варя в это же время говорила сама себе.
  - И никуда я не поеду отсюда! И не подумаю! Вот! Пусть, все они, что хотят, то и говорят! Ничего они не понимают! Только глупости мелют!
  
  ***
  
  - Ваша жена, господин Лугин, очень упряма, ну хоть вы-то мне верите? - раздраженно говорил Иван Черкасов, он остановил Мишеля в передней конторы Петра, - очень удачно, что мы с вами встретились сейчас. Поверьте, в вашем поместье ей будет лучше всего. Если бы я знал, что вы все так поспешно уедете! Мне в тот же день, когда мы ездили к винокурне, тоже пришло очень важное известие, я наутро поехал в Черкасово, а там одни дамы остались. А с ними не столкуешься. Я им, говорю, что надо уезжать, а они мне не верят! И вчера, по приезде, с Петром говорил - он тоже уперся почему-то!
  - А почему вы считаете, что надо уезжать из Черкасова? - Мишель был встревожен.
  - Война неизбежна, и по моим сведениям, войска Наполеона пойдут через Смоленскую губернию, не знаю, что решит Петр, как-то странно он реагирует на мои предупреждения, но я свою семью увез, собственно все это время я и подготавливал отъезд своей семьи и пытался убедить черкасовских дам, что им грозит опасность. Убедил только господина Неврева. Он готов к отъезду. Чего бы лучше? Он мог бы составить Варваре Петровне компанию, проводить ее и детей, все же не чужой...
  - Спасибо за заботу...
  - Обычно за этим следует огромное "но", - усмехнулся Иван.
  - Просто странно, что вы так переживаете о моей семье...
  - А у меня тут и своя выгода есть, если Варвара Петровна уедет, то остальных будет легче уговорить, а мне совсем не хочется, чтобы пострадали дети. Если начать думать об этом сейчас, то мы все успеем прекрасно, я смогу подготовить и свое поместье и поместье Петра, увезти наиболее ценные вещи и так далее. И, кстати, вашей жене сейчас покой необходим, а она нервничает из-за нового гувернера Петруши. Сильно нервничает... А уж военные действия...
  - Иван, не будет войны! Государь считает, что войны не будет, - к ним вышел Петр, - и, вообще, мы собрались здесь, чтобы обсудить дела связанные с нашим общим другом Моабад-ханом.
  - Послушай! Если бы император Александр не думал о войне, он бы не стягивал войска к границе, да и... Петр! Ты же умный человек, почему ты не понимаешь очевидного? Войны не избежать!
  - Мы с тобой потом об этом поговорим, а сейчас у нас другое дело, и, Иван, пожалуйста, не ссорься ты с Монго-Столыпиным, а? Как встречаетесь, так и начинается...
  - Не терплю я его!
  - Да за что же?
  - Не важно... об этом-то точно можно после переговорить.
  В конторе уже собрались и Роман Евгеньевич, и Платон, и еще какой-то незнакомый Мишелю статный и очень красивый мужчина.
  - Это мой шурин, князь Давид Бодбели, прошу любить и жаловать, - представил его Монго-Столыпин.
  Князь Давид начал свой рассказ о том, как еще в бытность его в Париже, встретился он случайно с одной русской дамой, которая говорила о том, что намерена написать роман, в котором расскажет множество страшных тайн даже про императора Александра. И что есть у нее покровители, готовые заплатить за такую рукопись.
  Мишель слушал не очень внимательно, так как был занят мыслями о Варе, но понял, что назывались тогда и фамилии присутствующих. В тот раз князь не отнесся с должным вниманием к словам взбалмошной дамочки, тем более что большинство фамилий ему ни о чем не говорили, но вот совсем недавно опять-таки случайно до него дошли слухи, что такой роман уже написан и выпущен в свет. Тогда он вспомнил о той давней встрече, и решил поговорить со Монго-Столыпиным.
  - Я, господа, честно признаюсь, ни о какой женщине и речи не было! Ну, кроме, той, что Мишеля заманила в ловушку, так она не по части книжек, и писать-то не умеет, у нее другая профессия... наняли ее просто на один раз и все. Сегодня еще раз перечел все протоколы допросов и Алешкина, и других, кто говорить изволил - ничего! - Петр стукнул кулаком по столу, - а между тем, дело нешуточное, разговоры шли давно, оказывается, может быть, не один автор-то у книжонки был? Или книжонок этих несколько? Может быть, нам скоро опять предстоит за ней бегать по всему Петербургу? Давайте так - если кто-то что-то вспомнит о какой-нибудь даме, связанной с иллюминатами... особенно тебя это, Иван, касается... да, Платон, твою тетушку придется еще раз проверить.
  - Я тут кое-что вспомнил... - задумчиво произнес Платон, - Яцек, шурин мой... гляди-ка! Опять шурин. Хм... так вот, рассказывал мне он об одной дамочке в Польше, он в нее, похоже, влюблен, так вот, очень эта пани Ванда подозрительная... именно в этом плане...
  Мишель почти не слушал. Это, конечно, все очень важно, но... сейчас важнее решить, стоит ли принимать предложение Ивана и отправлять Варю в Лугино под присмотром Неврева? Мишель был склонен доверять маркизу, у него были свои, наверняка, надежные источники информации, но Петр... почему же он-то не хочет верить? Ладно, в конце концов, можно попросить у Петра еще людей в охрану или нанять кого-то в дорогу. Петру принесли какую-то записку.
  - Представьте, господа, - Петр был очень удивлен, а господина Моабад-хана в Польше видели совсем недавно! И это точно он! Вот так-то...
  У Мишеля будто камень с души свалился, значит, месть он отложил... глупо думать, что совсем от нее отказался, но отложил! Это хорошо, значит, Варя сможет без опаски уехать из Черкасова. Надо написать ей немедленно. А потом, и самому в Лугино поехать, все равно, сейчас Варе Петербург не доставит никакого удовольствия, может быть позже... Будет война, не будет, а в Лугино спокойно и хорошо. Нечего Варе нервничать из-за какого-то гувернера.
  
  ***
  
  - Я, пожалуй, могу кое-что об этой пани Ванде сказать...- задумчиво произнес маркиз, - но мне надо еще подумать, может статься, это не та дама, о которой я слышал.
  В дальнейшем, совещание шло как-то комкано. Иван и князь Давид тихо беседовали в сторонке, они оказались знакомы. Монго-Столыпин и Петр яростно спорили у камина. Петр горячился и потрясал какими-то бумагами. Платон, рассказав, все, что смог вспомнить о пани Ванде, мрачно молчал. Он еще с вечера был немногословен и будто бы избегал Мишеля.
  - Ты что друг? - Мишель сел с ним рядом.
  - А ты?
  - Я думал об отъезде Вари в Лугино.
  - А... так я еще вчера тебе сказал, что ей надобно ехать.
  - Ты же не доверяешь Ивану?
  - Не доверяю... но ни Петру, ни его семье он зла не пожелает и не сделает, да и... Мишель, все идет к войне, я не стратег, и могу гадать, как поступит Наполеон, но мы оба знаем, что у Д'Арни свои, и весьма надежные, источники информации. Лучше его послушаться.
  - Что ж! Я пришел к такому же выводу. Напишу Варе, чтобы готовилась к отъезду, и Невреву напишу, что приглашаю его с детьми в Лугино. Все же родственники как-никак.
  - А сам не поедешь в Черкасово?
  - Поеду, чуть позже, надо дела закончить, но ведь и они в путь тронутся не завтра. Успею еще. Кстати, хочешь, Платошу Варя тоже возьмет. Я и гувернера найму им с Алешкой, а то, Варе некогда будет учить их.
  - Нет, Мишель, думал я об этом... мальчишки подружились, конечно, но не стоит Платона сейчас с места страгивать. Пусть уж будет у Черкасовых пока, а как они приедут в Петербург, тогда и посмотрим. Ох... а мне в полк пора возвращаться... надеюсь, все это как-то разрешится до моего отъезда.
  - Тогда попробуй уговорить Петра трезво на вещи взглянуть! А то, похоже, он на все смотрит только глазами императора.
  - Петр просто устал, Мишель, а наш император... что-то я не о том, переменим тему.
  Мишель усмехнулся. Платон неизменно лоялен, а в последние годы еще и стал осторожнее выбирать выражения, но, похоже, и его многое раздражает. А вот Петр, как смотрел на Александра преданным и влюбленным взором, так и не прозрел, состояние его только ухудшилось. Император для него святыня, не смотря ни на что.
  Как странно, когда-то и для Петра и для самого Мишеля спасением стали слова Платона "не императорам мы служим, но России", а теперь Петр считает слова император и Россия единым целым. Менее же Мишеля об императоре стало за годы его правления только хуже, чем было в начале.
  - Платон, ты говорил с Ксаной? - Мишель решил последовать желанию друга и сменить тему.
  Разумеется, он знал, что Платон и Ксана не говорили, но с чего-то же надо начать. Если не помирить этих двух упрямцев сейчас, то примирение может вообще никогда не произойти. Отъезд Платона в полк не за горами, а там, глядишь, и война начнется. И ведь, страдают оба! Почему так происходит?
  - Нет, не говорил, и не собираюсь!
  - Платон, она имеет право на объяснение твоего поведения тогда в беседке.
  - Да-а-а? - саркастически протянул Платон, - а мне показалось, что ты ей все прекрасно объяснил вчера за портьерой!
  - Ты видел... - Мишель немного смутился, - да мы говорили! Я действительно, объяснил ей, что это было недоразумение, но ведь не я ее люблю, а ты. Отчего бы тебе самому не поговорить с ней и не сказать ей о своих чувствах?
  - Вот-вот! Ты с ней поговорил! И конечно, лучше, чем за портьерой, места не нашлось! А с Платоном Толстым она не желает говорить вообще! Даже на людях, тем более, в уединении! А с тобой - пожалуйста! С чего бы честь-то вам такая?
  - Платон!
  - А что?
  - Ерунду ты говоришь! Я же тебя не упрекаю, за ту сцену в беседке! Я тебе поверил...
  - Конечно, поверил, - прервал Платон, - сразу поверил! Сначала чуть не пристрелил, а потом поверил! А Платон Толстой, между прочим, о твоем счастии радел! Для тебя же старался!
  - Ну... не сразу, а ты бы, как поступил? Ведь и до этого странно вы себя вели... ну, ладно, кто старое помянет... Зато, потом поверил безоговорочно! И, кстати, я тоже о твоем благе пекся, когда с госпожой Маковской разговаривал! И глупо ты, Платон, поступаешь, что не миришься с ней!
  - Она не хочет, - буркнул Платон.
  - А ты мужчина - добейся, чтобы захотела! Платон, если бы ты был ей безразличен, она бы так себя не вела!
  - Ты думаешь? Ох, Мишель, у нас с ней все время что-то не ладится! Как только все хорошо, так обязательно случиться что-то! Не созданы мы с ней друг для друга...
  - Платон, поговори ты с ней! Прежде всего, поговори, и брось эти причитания, ты уже на себя не похож!
  Разговор прервался. Монго-Столыпин и князь Давид откланялись. Иван попытался еще раз убедить Петра, в том, что надо увозить обитателей Черкасова, но так и не преуспел. Зато, его явно обрадовало решение Мишеля об отъезде Вари, хотя он и предупредил, что Варя настроена решительно против такого плана.
  Через несколько дней Мишель стоял у дверей дома Юлии, и вспоминал это совещание. Платон все тянул с объяснениями, и, казалось, боялся увидеть Ксану. Петр уже не протестовал против плана Ивана, но и не был полностью с ним согласен. Интересно, как отреагировала Варя на письмо. Сейчас она его точно получила, и, наверное, даже успела написать ответ...
  Вот и пришла пора расставания. Мишель все медлил перед дверью. Как жаль, все же, что Юлия уезжает, интересно, даст ли она сегодня обещанные объяснения или же нет? Может быть, просто промолчит. Впрочем, какая разница, ведь что бы она не сказала, отъезд все равно состоится.
  
  ***
  
  - Здравствуйте, Мишель, - Юлия радостно улыбнулась, в своем темном дорожном платье она выглядела очень элегантной, - сейчас на заднем дворе грузят вещи в экипажи, собственно уже заканчивают, так, что у нас с вами совсем немного времени, давайте присядем... да вот, хоть вот здесь на диване. Хорошо, что мебель заберут только после моего отъезда, а то мне бы и принять вас было негде. Ксана все прекрасно устроила. Я так ей признательна за то, что она делает. Мы с ней всю ночь проболтали, попрощались, всплакнули... Теперь она дома... о чем это я? Да! Я же хотела поговорить с вами о ваших записках, да и о тех рукописях, что вы мне передали.
  - Здравствуйте, - Мишель еле успел вставить слово в речь Юлии, она, кажется, не собиралась умолкать.
  - Да-да... очень интересная мысль на счет записок! И нужная! Только боюсь, это разговор очень долгий а я уезжаю через полчаса. Так что задавайте вопросы, попробую хоть на два-три ответить.
  - Через полчаса?! - Мишель не знал, что и думать.
  - Да... - Юлия вдруг оставила свой беззаботный тон и серьезно взглянула на Мишеля, - да я уезжаю через полчаса. Вы удивлены? Конечно, это не совсем принято, вернее совсем не принято, но напоследок я решилась немного нарушить приличия.
  - Но почему?
  - Почему я не пригласила вас вчера или сегодня не назначила более раннее время для визита? Или не стала с вами разговаривать, когда вы приходили ко мне? А вы уверены, что хотите знать ответ? Иногда, лучше оставаться в неведении.
  - Я хочу знать ответ! - Мишель совсем не был в этом уверен.
  - Что ж... вы его получите. Но сначала, позвольте мне сказать - ваши рукописи, они мне очень понравились. Прошу вас, не бросайте писать!
  - Юлия... - Мишель протянул, было к ней руку, но она одернула свою.
  - Нет, сначала о рукописях. Послушайте, вы будите против, если я использую, когда-нибудь в будущем, ваши пьесы? Я не знаю, буду ли я еще играть на сцене, но... конечно, с указанием вашего авторства!
  - Да, делайте с ними, что хотите, - с досадой воскликнул Мишель, - мы так и не успеем поговорить!
  - Спасибо за разрешение. Да, Мишель, ваши стихи, мне тоже очень понравились! Правда.
  - Я благодарен вам за высокую оценку моих скромных трудов, но...
  - А знаете, какое мне понравилось больше всего?
  - Какое же? - Мишелю совершенно не хотелось вести этот разговор, в другое время с удовольствием, но не сейчас!
  - А вот это: "Безрассудная нежность твоего поцелуя...", - Юлия читала стихотворение наизусть, глядя Мишелю в глаза, а тот от ужаса просто закаменел.
  Это же надо! Пока переписывал стихи, так намучился, подбирая каждому наилучшее место, что совершенно из виду выпустил, это стихотворение. Надо было в копию, предназначенную Юлии его не включать. И ведь совсем не хотел его записывать из-за неправильностей! Неужели поняла о чем, вернее о ком, здесь говорится? Или ей просто понравились стихи?
  - Очень, очень хорошее стихотворение... конечно, если говорить о науке стихосложения, то оно не без погрешностей, но... искренность все искупает. Чувства... - Юлия все так же смотрела ему в глаза, на ее лице вдруг мелькнуло выражение страшной муки - что же вы молчите, Мишель? Скажите что-нибудь?
  - Я только могу повторить, - Мишель с огромным усилием взял себя в руки, - что очень рад, что вам нравится. Ваша похвала для меня много значит, особенно это касается пьес, ну и стихов, конечно тоже.
  Боже! Что он говорит! Ну, как, как тут поступить?! Теперь Мишель полностью верил словам Ксаны. Ему было очень больно. Это ужасно, когда на твою любовь отвечают отказом, кому, как не Мишелю, знать это! А вот теперь он вынужден причинять страдания женщине, которая и так уже не мало перенесла. Несправедливо! Почему она должна мучится?
  - Барыня! Юлия Михайловна, экипажи готовы. Ехать пора!
  - Почему он вас так назвал? - Мишель был рад переменить тему, да и любопытно было.
  - А... слугам непривычно без отчества, да и актерам в театре, а у меня отца Мишелем звали, прямо, как вас, вот и переделали на русский лад, - Юлия усмехнулась, - неужели не слышали раньше?
  - Не слышал... Юлия, мы так и не поговорили...
  - Да... проводите меня к экипажу.
  - Может быть...
  - Нет. Отъезд я не буду откладывать. А по поводу ваших записок... Давайте мы так решим - я в первое же письмо Ксане вложу и для вас кое-какие разъяснения. Вы мне вопросы задали, я на них отвечу. В письменной форме, оно и лучше будет. Не обессудьте, что к вам писать не буду. Мне так будет легче.
  - Да, конечно... Юлия, - Мишель вынул из кармана маленькую книжечку, - я же вам подарок приготовил! Вот, чуть не забыл отдать. Сборник новейших французских пьес. Может быть, у вас уже есть такая?
  - Нет. Спасибо вам, Мишель. А у меня для вас тоже подарок есть. Вот. Только прошу, разверните этот листок после того, как я уеду, - Юлия сильно побледнела, и быстро отошла к экипажу - это так... неуклюжие опыты в стихосложении...
  - Постойте! Давайте хоть попрощаемся.
  - Да... попрощаемся, - Юлия вдруг почти подбежала назад к Мишелю, крепко обняла его и поцеловала в губы, и тут же очутилась внутри экипажа.
  - Трогай! Прощайте, Мишель! Прощай...
  Экипаж умчался. За ни поехал и второй. Мишель стоял у дверей. Все произошло так быстро... Он развернул листок.
  
  Этой любви не ждала, не звала...
  Ноты упали вчера со стола.
  Ноты рассыпались, их не собрать.
  Как объяснить? Как самой мне понять?
  Что было ДО - снегами занесло.
  В России снег стирает все следы.
  Лишь гоРЕчь...но мне все же повезло.
  И на пути, мой МИлый, встретился мне ты.
  Разлука. Вот какой нам выпал ФАнт...
  СОЛЬ слез моих не покажу тебе.
  И время - лучший среди всех комедиант.
  Продолжит пьесу о моей судьбе.
  ЗемЛЯ вращаться будет, расти ввысь города.
  И СИнева небес совсем не потускнеет...
  Прощай, не ДО свиданья - навсегда.
  Прощай...я ни о чем, любимый, не жалею.
  
  
  ***
  
  Варя смотрела на письмо Мишеля и уже часа два пыталась заставить себя написать ответ. Собственно, весь вчерашний и позавчерашний день она занималась этим же, а ответ так и не появился. Очень уж не хотелось Варе пускаться в путь! Нет, даже не так: она и сама чувствовала желание оказаться, наконец, дома, но не могла допустить, чтобы к ней относились, как к неразумному ребенку.
  Ну, на что это похоже! Что-то явно происходит, а ее и не подумали поставить в известность. Сначала эти раны у Мишеля. Ладно, Платон, он на службе, и вообще, уж кто-кто, а Платон драку всегда найдет, но Мишель-то как пострадал? Что должно было произойти? И все тайны, какие-то, тайны...уж, как только она не выспрашивала Мишеля в ту ночь перед его отъездом, так он ничего и не ответил путнего.
  Сказал только, что иллюминаты снова проявляют активность, и что могут попытаться отмстить, так что ей, Варе, лучше всего оставаться с детьми в Черкасово, под присмотром, слушаться Демьянова и ни о чем не волноваться, чтобы не повредить ребеночку. Какие все же мужчины толстокожие существа! Все, даже Мишель. От неизвестности только хуже! И волнений больше.
  Наверное, не стоило ласкаться к мужу. Вот Ольга (интересная у нее методика!) устроила Петру скандал, и в результате узнала намного больше. Например, о том, что, оказывается, главный герой всей этой истории Моабад-хан! Как Мишель мог скрыть это! Теперь понятно, почему охраняют в первую очередь, ее, Варю, а Ольга, например, беспрепятственно отправилась к мужу в столицу.
  Разумеется, Петр велел Ольге молчать, но она настоящий друг, в отличии от того же Платона, и не стала скрывать важные сведения. Платон, вообще хорош! Мало того, что не рассказал ничего, так он еще и не написал, как обещался, о том, отдал ли Мишелю коробку с письмами, и как Мишель все воспринял. Ведь специально же она улучила минутку перед отъездом мужчин и взяла с Платона обещание написать.
  Нет, мысль о скандале очень плохая! Это, во-первых: уметь надо, вот у Ольги и навыки и практика богатая, а у нее что - ни того ни другого! Во-вторых: время все же подходящее выбрать для скандала, хотя, вот, Ольга, кажется, не выбирает, но это не научный подход; кстати, а какое время можно считать удачным для скандала? А в-третьих: как это, вообще возможно, скандалить с Мишелем?
  Варя чувствовала, что ее любовь к мужу с каждым днем только усиливается. Никогда она не чувствовала столь остро и глубоко. Ни в момент их липового жениховства, ни потом, живя во дворце, ни в Париже, ни в Невревке, ни, даже, в Персии! И после, когда Мишель вновь сделал ей предложение - чувства были, но не такие, как сейчас. И когда ждала его с войны... чего только не передумала, чего не перенесла, но... - не то это было!
  Если бы с Мишелем тогда, что-то случилось... нет, об этом и подумать страшно! А тут снова война! И Мишель написал, что подал прошение о зачислении в полк! И, значит, надежды на скорый приезд мужа рухнули. Как он не понимает, что может погибнуть! А она не справится с его гибелью! Как он может быть столь эгоистичен! И ведь, не переубедишь, не переупрямишь! И в письмах приходится скрывать свои истинные чувства, потому, что ни к чему хорошему упреки не приведут.
  Варя знала это, вернее, чувствовала каким-то потаенным чувством. Необычные ощущения... такого с ней раньше тоже не было! Не знания, не научный поход, а... предвидение, что ли, предчувствие... инстинкты... Да, но к чему они ведут? Вот действовала она, как инстинкт советовал и что? Муж уехал и собирается еще и на войну идти! Конечно, не по своей воли уехал, но... Спору нет, ночи вышли... выше всяческих похвал, только вот, стыдно! Не только же ночью они вместе, а как днем-то в глаза смотреть?
  Варя вспомнила, последнюю проведенную вместе ночь. Она лежала, прижавшись к мужу всем телом, и почти уже заснула, но вдруг ей захотелось сказать Мишелю о своей любви, сказать так, чтобы у него не осталось никаких сомнений. Она не знала, как выразить свою огромную любовь словами. Просто сказать "люблю"? Этого мало! Варя задумалась.
  - Мишель!
  - Что, Варенька?
  - Мишель! Я... я говорила Толстому, как люблю тебя! Там в беседке, а он...
  - Варенька, - Мишель приподнялся на локте. Я беседовал с Платоном, меня вполне устроили его объяснения. Мне показалось, что ты должна была это понять. Зачем же ты сейчас вернулась к этой теме? Я верю тебе, не беспокойся... Просто сейчас воспоминания о Платоне, в любом качестве, ну очень неуместны, тебе не кажется?
  - Мишель... - Варя поняла, что опять сказала, что-то не то, - Мишель! Я люблю тебя! Люблю! Люблю! Люблю!
  Она обняла мужа. Слова ее были негромкими и простыми, но их наполняло истинное чувство. Кажется, они произвели нужное впечатление. Мишель счастливо улыбнулся.
  - Я тоже люблю тебя!
  Ну вот! Говорит, что любит, а сам уехал! И неизвестно, когда вернется теперь! А уж это последнее письмо! Опять почти без всяких объяснений велит собираться и ехать в Лугино с Невревым и детьми! Это значит, когда она думала скором о возвращении домой, ей приказали в Черкасово сидеть! А теперь, вдруг, сниматься с места и ехать?
  Видите ли, война не за горами! И Наполеон, по мнению, Ивана пойдет через Смоленскую губернию! Вздор! Не будет этого! Хотя, кто же слушает женщину! А что с Моабад-ханом? Поймали его, или нет? Конечно, зачем что-то объяснять жене! И еще пишет, что не знает, когда сможет вырваться из Петербурга, и сможет ли!
  Безусловно, там веселее! И дамы опять же... Юлия! Так и не сказал ни слова о ней перед отъездом! Хоть бы для приличия пооправдывался! И Алеша так с Платоном младшим подружился, а теперь что? Хотя, есть и хорошие моменты - подальше уехать от этого противного гувернера! И как только Ольге пришла в голову мысль его нанять?
  - Варвара Петровна! - в комнату вбежала запыхавшаяся Лина, - мальчики пропали, сыночек ваш и сынок господина Толстого, нигде их нет! Этот мусье Брок, их с утра не видел!
  
  ***
  
  Варя разозлилась. Ну, помилуйте, как можно так распустить слуг! Разозлилась и сама удивилась своей злости. Странно это, раньше ей и в голову бы не пришло, что в Черкасово что-то неладно. Конечно, слуги выполняли, то, что им приказано, вот и сейчас беспрекословно пошли искать мальчиков, но какого труда стоило их вообще собрать! Никого нигде не было. Ну, хорошо, нянька была в детской с приболевшей Софии, новая гувернантка занималась с Аннушкой и Лизой...
  Еще спасибо надо сказать этой любопытной Лине, которая за чем-то заглянула в классную к мальчикам и удивилась, что там только Петруша. Месье Брок, уж неизвестно на каком языке (по-русски он решительно не хотел говорить), раздраженно пояснил, что Алеша и Платоша исчезли сразу после завтрака. Хорошо, что Лине есть до всего дело! А то бы мальчиков так никто и не хватился бы. С гувернера бы сталось вообще ничего никому не сказать до вечера!
  Опять таки, только благодаря Лине, удалось собрать людей на поиски. От тетушки было мало пользы. Она сказала только, что последние распоряжения давала перед отъездом Ольга, следовательно, кто, что и где должен делать, известно только ей. Впрочем, за последние дни Варя поняла, что ждать помощи от тетушки бессмысленно. Не помогла же она приструнить наглого гувернера!
  Это месье Брок производил самое благоприятное впечатление своей внешностью. Высокий шатен с серыми глазами и приятными чертами лица, должно быть, нравился многим, не исключено, что Лина не просто так заглянула в классную. И все бы хорошо, если бы не нрав этого наглеца!
  Он с первого же дня, как приехал, повел себя, с точки зрения Вари, вызывающе. Во-первых: дал понять, что недоволен тем, что вместо одного, у него будет три ученика. Во-вторых: почти игнорировал распоряжения Вари, а уж когда уехала Ольга, и вовсе распоясался. А его возмутительные рассуждения о современных научных достижениях! Спору нет, подготовлен он замечательно. Это Варя поняла, посетив несколько уроков.
  Кстати, этими посещениями гувернер тоже остался весьма недоволен, и довольно настойчиво попросил... нет, скорее потребовал воздерживаться от них впредь. Тут-то Варя и решила прибегнуть к помощи тетушки, но ту волновал исключительно Петруша и его успехи, и с гувернером она сумела поговорить только об этом.
  И вот теперь этот напыщенный нахал даже не побеспокоился сообщить, что мальчиков нет! Куда они могли пойти? Петруша, либо не знал ничего, либо, просто не хотел говорить. Однако, Варя все же одержала маленькую победу и, хоть и с трудом, отправила месье Брока искать мальчиков.
  Она намеревалась расспросить Петрушу поподробнее в отсутствие гувернера, но племянника и след простыл. Варя покачала головой и направилась вглубь парка. Не будет она сидеть на месте, как советовала тетушка! Не дождетесь! С мальчиками, конечно, все в порядке, и волноваться не о чем... как же не о чем! А Моабад-хан! А вдруг...
  - А вдруг, в этих кустах спрятались разбойники и нападут сейчас прямо на нас, как тетушка Ольга рассказывала? - Платон оглядел крохотную полянку, на которую только что вышел.
  - Ну, тогда уж пираты, Платоша, мы ведь в море! Мы Америку открываем, забыл ты, что ли? - Алеша упорно продирался сквозь заросли какой-то цеплючей травы к другу.
  - Пираты... тоже, наверное, ничего хорошего! А какие они пираты?
  - Ты что не знаешь?
  - Нет.
  - Ну, я, положим, тоже не много знаю, - помолчав, признался Алеша, - а только это такие люди, ну, только морские...
  - Как разбойники? - Платоша не желал менять волнующую его тему.
  - Ага, наверное... я знаю, что они нападают на корабли, - Алешка, наконец выбрался из зарослей и теперь с сожалением рассматривал порванный чулок, - эх! Порвался! Да еще эта гадкая трава мне ногу порезала. Смотри! Точно рана от сабли! - он внезапно воодушевился, - значит, мы приняли неравный бой с пиратами и победили их всех! Но судно наше пошло ко дну, и теперь мы вынуждены сидеть здесь на этом необитаемом остове без воды и пищи! С трех сторон остров окружают страшные рифы - вон те кусты, а с четвертой... тоже что-нибудь страшно опасное!
  - Алеша, ты же говорил, что мы Америку эту быстро откроем, еще до обеда, говорил? - Платоша с интересом покосился на такую заманчивую рану друга. Конечно, раненым героям прощается многое, но необитаемый остров, это уж слишком! - говорил, что откроем Америку и назад пойдем! А теперь что? Остров необитаемый, да? А без воды и пищи мы умрем здесь! - Платону очень хотелось зареветь во весь голос, но он сдерживался.
  - Ну, не умрем... может быть нас еще спасут... - Алешка и сам не верил в свои слова.
  На острове стало жарко. Мальчики сели под куст крыжовника. Платоша бормотал что-то по-польски. Вот ведь! Ягоды на нем еще и не думали зреть! Как ему не стыдно, тут потерпевшие кораблекрушение, а у него и ягод нет! Рана, нанесенная жестокими пиратами, кровоточила и кровь заляпала второй чулок, (а ведь он был почти чистый!) и манжеты на рубашке.
  А как весело все начиналось. Казалось, Америка будет прямо за поворотом. Поворотов этих было много, Америка же все не находилась, но не признаваться же Платону, что не знаешь куда идешь, вернее, плывешь, не поворачивать же назад, и потом... так вот и делаются великие открытия! Колумб тоже вон, в Индию плыл. Ох... а совсем потом Алешка был бы и рад пойти домой, но дом куда-то потерялся, вернее, это они с Платошей потерялись. А еще эти пираты! Больно же!
  А где-то, далеко в России, накрывали к обеду. Там пахло жарким, а еще миндальным киселем! И пусть теперь они должны были обедать в детской под присмотром противного месье Брока, все равно! И маменька... она-то как будет убиваться, когда узнает, что сын ее истек кровью на необитаемом острове, и с ним рядом от голода и жажды погиб верный друг Платон.
  - А сегодня обещали кисель на обед, - пробормотал верный друг Платон.
  - Нам этого киселя не достанется, - буркнул Алешка.
  - Конечно, раз мы здесь гибнем... - слезы покатились сами по себе.
  - Не плачь, нам бы его все равно не дали! - успокоил друга Алешка.
  - Почему?
  - Потому. Наказали бы нас, если бы нашли. За то, что мы Америку ходили открывать. Так что вот!
  - Лучше бы наказали, да нашли! - Платоша всхлипнул, - пошли назад! Через эту траву пиратскую пошли!
  Алешка с сомнением посмотрел на траву. Больно острые у нее края. Не хочется что-то... и потом, это совсем не трава, а море, а как через море, без корабля?
  - Давай лучше, через рифы пробиваться, а?
  - Ну, уж нет! - Платоша вскочил, - я через эти колючки не полезу! Колючие твои рифы!
  - Ага! - Алешка тоже вскочил, - а в море акулы! А они знаешь, как кровь чуют!
  - Ка-а-акие акулы?
  - С зубами! Их целая тысяча может на нас наброситься, и съедят! Вон выглядывают уже, - Алешка старался не слишком стучать зубами, - лучше уж погибнуть от колючек, чем от кровожадных акул.
  - Ма-а-а-ама! - Платоша кинулся напролом через рифы.
  Алешка бросился за ним. Больно подозрительно шевельнулась трава. Точно акулы! Ну, в крайнем случае, пираты. И вдруг... на кусте крыжовника, через который они столь доблестно проскочили, что-то блеснуло.
  - Клад! Платоша! Мы клад нашли!
  
  ***
  
  - А я беседку нашел, вон она, смотри, ее листья закрывали, - Платоша победно посмотрел на друга, еще бы! Это ведь он прорвался через рифы, героически порвав курточку, и нашел такой прекрасный ориентир, - теперь мы в два счета до дома дойдем.
  - Здорово! - Алешка обрадовался, в самом деле, пусть и Платон чем-то отличится в этой экспедиции!
  А беседка это очень и очень хорошо! Только вот оборванные они оба, как бродяги какие. Точно влетит! Интересно, кто Платошу ругать будет? Хорошо ему! Маменьки нет и ругать некому. Ой! Боженька, прости за глупые мысли, у Платоши и вовсе маменьки нет, умерла она, а это плохо. И жалко.
  Алешке совсем не хотелось навсегда остаться без маменьки, но вот сейчас, он предпочел бы не встречаться со своей. Жаль, батюшки нет, и дядюшки Платона, и вообще только женщины в доме остались, исключая вредного гувернера, ну и Петруши! Что они понимают, эти женщины! Как же можно без экспедиций! А они... они... они без киселя героев оставляют! Эх! А вот если бы они все же открыли Америку, ну или еще что-нибудь...
  - Так какой клад-то? А... вижу - Платоша подошел и помог выпутывать из колючих веток цепочку небольшого золотого медальона украшенного синей эмалью и какими-то блестящими камушками.
  - Это настоящее золото! Клад! Наш клад! - Алешка крутил медальон в руках, пытаясь открыть. Смотри-ка, дама какая-то незнакомая... красивая...
  - Красивая...
  - Знаешь, что, - Алешка вдруг проникся твердым намерением, - я на ней женюсь, когда вырасту!
  - А я? - у Платона от обиды задрожала губа. И почему ему первому в голову не пришла такая замечательная мысль?!
  - Ты? - несправедливо, если Платон останется ни с чем, ведь клад-то они вместе нашли, да и делится с друзьями надо, - и ты тоже!
  - Ура! Значит, мы на ней поженимся вместе? А это можно?
  - Ну... - Алешка сильно сомневался в этом, - мы тогда не сразу, а по очереди!
  - Ладно, тогда пусть медальон у тебя остается, - Платоша желал отплатить другу за великодушие, - а то я все теряю, меня и в пансионе за это ругали сильно.
  - Смотри-ка Петруша! Побежали к нему?
  - Побежали!
  Варя старалась не терять головы и методично прочесывала все места, где прятался в детстве Петр. Все мальчишки такие! Убегают, исчезают, попадают в переделки! И когда вырастают, ведут себя ничуть не лучше! Варя вдруг расплакалась, все же это не кто-то там исчез, а Алешка! А он всегда такой послушный был! А еще Моабад-хан где-то бродит... или уже не бродит?
  Нет, все-таки, мужчины совершенно не умеют рассуждать здраво и отделять важное от второстепенного. Ну, что сложно было Мишелю хоть заикнуться о том, как обстоят сейчас дела с иллюминатами, есть ли еще опасность? Нет! Он и не подумал об этом! Ой-ей-ей! Ну, нет, если, ни дай Бог... если этот мерзавец персидский только посмеет появиться здесь...
  - Варвара Петровна, голубушка, нашлись мальчики, нашлись! Они в библиотеке сидели, - Лина кричала на бегу, - и никуда не выходили, оказывается.
  В библиотеке? Варя смутно помнила, что заглядывала в библиотеку, но никого там не видела... Впрочем... Обняв чисто умытого Алешку, и осмотрев его костюмчик, который почему-то вовсе не помялся от многочасового ерзанья по стулу, Варя окончательно убедилась, что паника была пустой.
  Не заглядывала она в библиотеку. Поверила глупенькой Лине... Но постойте-ка! Отчего же гувернер ничего не сказал о том, что отправил мальчиков в библиотеку? И Петруша промолчал? И что это за повязка на ноге у Алешки - чулок топорщится... Нет, нет и нет! Нужно ехать в Лугино! Там, по крайней мере, она будет точно знать, где ее сын и как проводит время!
  В этот раз ожидать пришлось Мишелю. Он ждал Платона пол дня и всю ночь. Вопреки ожиданиям, Платон пришел, весьма твердо держась на ногах. Конечно, он был под хмельком, но был бодр и весел. Мишель давно не видел Платона таким. Он почти забыл Платона-гуляку. Все те месяцы, что Мишель провел у него Платон много пил, но почти не ходил никуда, исключая службы и редких светских визитов, ах да! Еще он ходил "гулять" под окнами Ксаны Маковской.
  Ксана... сегодня Мишель виделся с ней. Пошел сразу же, как получил эти бумаги. Пошел, хоть идти совсем не хотелось. Не хотелось проходить мимо пустого ныне дома, в котором жила Юлия. Грустно было и больно и... пусто. С Ксаной можно было бы поговорить о многом, но к чему эти разговоры? Только еще хуже от них. Вот и сегодня зашел только для того, чтобы еще раз поговорить о Платоне.
  - Чего ты хмуришься, дружище? - Платон принялся раздеваться, - Ты что, еще не ложился? О, прекрасная Жанет, я дарю тебе букет этих розовых левкоев. Мы прощаемся с тобою... Нет, прощанье навсегда - это мак и резеда. Коль, надолго - то левкои. Нам Жанеточка с тобою...
  - Платон, прекрати, ну что ты делаешь? Поговорить надо.
  - Как что? Пою... нам Жанеточка с тобою надобен цветок такой, чтоб и в холод он и в зной, миг свиданья приближал. Чтоб навечно сохранял...
  - Платон! Нас в полк вызывают! Срочно! Нам выехать надобно прямо сегодня, в крайнем случае, завтра.
  - Что за черт?! - Платон сел в кресло, - ладно меня, хотя у меня еще отпуск по ранению не закончился, но тебя-то зачем?
  - А вот так! Пришла бумага, что меня зачислили, и предписание немедленно явится в расположение полка!
  - Дьявол! Что твориться... мы же ничего не успеем!
  - Да... хорошо еще, что Варя согласна ехать в Лугино, а то я бы еще из-за этого переживал! Платон... а ты еще вполне успеешь с Ксаной помириться...
  - Нет, Мишель. Все кончено.
  - Платон! Она любит тебя, ты ее...
  - Вздор. Все вздор, Мишель!
  Мишель посмотрел на друга и твердо решил, что будет неукоснительно выполнять просьбу Ксаны писать ей при первой возможности. Это и для блага Платона тоже! Они должны быть вместе!
  
  ***
  
  Варя была в полном недоумении, как же она раньше не замечала, какой месье Брок прекрасный человек. Нет, конечно, она отдавала должное его уму и знаниям, но вот манеры... И как она не смогла понять, что все это происходит от тонкости и ранимости характера, свойственной многим незаурядным людям! Месье Брок научился скрывать свою стеснительность и неуверенность под маской, а иначе, как бы он мог стать гувернером?
  Варя раскаивалась, что так дурно вела себя с месье Броком, сдерживала свою неприязнь. А ведь пообещала себе, что будет внимательнее и терпимее. Похоже, ничего из этого не выходит! Вот, не разглядела такого прекрасного человека! А уж как он начал убиваться, когда узнал, что она с детьми совсем скоро уедет домой...
  - Как же так? Я очень-очень расстроен! Неужели же, то маленькое недоразумение с мальчиками повлияло на ваше решение?
  - Месье Брок! - тогда Варя еще не поняла до конца его прекрасную сущность, - если бы вы сразу сказали мне, что мальчики в библиотеке, поверьте, никакого недоразумения бы не было! Или Лине бы сказали с самого начала!
  - Я так и сделал, но девушка, видимо меня не поняла, а когда вы начали искать сына, поверьте, мне и в голову не пришло, что она что-то неправильно передала. Я решил, что мальчики и вправду исчезли, это все какое-то жуткое недопонимание - гувернер склонил голову, - знаете, вы такая умная, я, думаю, только вы меня сможете, понять... я бы не стал об этом говорить, но все же чувствую свою вину... вы человек науки, вы знаете, как важно делать все точно. Я стараюсь делать все, как можно лучше и правильнее, иначе нельзя. Нельзя в науке, нельзя и в воспитании.
  - К чему вы все это говорите?
  - Вы, наверное, думаете, что я черствый, напыщенный, самовлюбленный болван?
  - Да с чего вы взяли? - Варя именно так и думала.
  - Да... именно таким я вам и кажусь, но вы, вы, женщина, которая, даже будучи обремененная детьми не оставила науку, вы с вашим логическим складом ума, вы... вы одна могли бы меня понять! Я не говорю на вашем языке, только потому, что не достаточно хорошо его знаю... дети... они склонны подмечать и утрировать любую ошибку. Воспитатель же не должен быть смешен! Я упорно учусь, но пока мои успехи не достигли нужного уровня.
  - Да... это логично, - должна была признать Варя.
  - Наши с вами споры... простите, мне было очень неловко с вами спорить, я просто разрывался от горя, но... это опять-таки вопрос уважения, влияния на детей. Дети не усваивают знания от того, кого не уважают. Поэтому, мне пришлось попросить вас не присутствовать на уроках, пока мальчики ко мне не привыкли.
  - Ну отчего же вы не сказали мне всего этого прямо?
  - Я же не знал... вернее, не мог до конца поверить в то, какая вы незаурядная... любая другая женщина... она бы меня не поняла, так, как можете понять вы с вашим умом!
  Варя была польщена. Почти все время, оставшееся до отъезда, она проводила с месье Броком. С ним было интересно. Он все разъяснил, и про то, почему не обрадовался новым ученикам - мальчики младше Петруши, им нужна другая программа для обучения, а он не привык делать что-то вот так, без строгого научного расчета, вот если бы его сразу предупредили...
  И месье Брок оказался единственным здравомыслящим человеком! Он тоже не верил в то, что, в случае войны, в Черкасово будет опасно! Не верил и всячески отговаривал Варю от отъезда. Она и сама была уже не рада, что написала письмо мужу с согласием. Теперь-то уже ничего не попишешь! Нельзя же все переиграть.
  Мишель просто не поймет, вот именно! Не поймет! А так приятно поговорить с кем-то понимающим. О науке побеседовать... раньше хоть переписка с Ириной Ильинской помогала Варе заполнить эту пустоту, но теперь... Варя твердо решила прекратить переписку. Нет. Это невозможно забыть. Все будет чудиться, что вместо химических формул для Вари, рука Ирины выводила признание в любви для Мишеля.
  - Лина, она добрая... - Алешка сидел на стуле в детской и болтал ногами.
  - Угу, - Платоша сосредоточенно чинил перышко.
  - А гувернер, вредный...
  - Угу.
  - Лина нам помогла, потому, что добрая и хорошая. И костюмы нам сменила, и умыться дала, и ногу мне перевязала. А вот зачем гувернер нас не выдал?
  - Ну, он же, и вправду, послал нас в библиотеку сидеть и из географии зубрить? - Платоша оторвался, наконец, от перышка.
  - Ага... но потом-то он понял, что мы ушли... Он непременно должен был сказать правду, и тогда бы всем попало...
  - А вдруг, он не хотел, чтоб попало?
  - Ага! А как он на тебя нажаловался вчера, так очень даже хотел, чтоб тебе попало, а за что?
  - Так за то, что я тетрадку изрисовал, мне и в пансионе попадало за это, - Платоша был абсолютно спокоен.
  - В пансионе... забудь ты этот гадкий пансион! Платоша....
  - Что?
  - А что я придумал!
  
  ***
  
  Ехали-ехали-ехали. Ехали все. Юлия, которая стремилась убежать от своей любви. Мишель и Платон, направлявшиеся в полк. Целая вереница экипажей, направлявшаяся в Лугино. Ехал по делам Роман Монго-Столыпин. Ехал куда-то Иван Черкасов, на этот раз под именем Андрея Семенова. Доволен поездкой был, пожалуй, только господин Неврев, остальные испытывали самые разнообразные, по большей части неприятные чувства.
  Юлия не переставала ругать себя - насколько же надо потерять голову, чтобы так до сих пор и не покинуть приделы Российской империи. Прежде она за собой такой нерешительности не замечала. И ведь не было желания вернутся, но и сил окончательно уехать тоже не было. В экипаже почти невозможно писать, но она все же ухитрялась и первые дни после отъезда писала, писала, писала письма Мишелю.
  Письма, которые не собиралась отправлять. Более того, она писала стихи. Другим же ее занятием стало перечитывание рукописей Мишеля. Юлия развлекала себя тем, что представляла, как те или иные сцены можно бы было поставить в театре. Она старалась ограничится только этим, не вспоминать больше ничего, особенно прикосновения Мишеля тем вечером, когда они впервые встретились после шестилетней разлуки. Какая же она глупая, что сомневалась, пыталась остановить его...
  А, между тем, из-за ее противоречивых, и не понятных ей самой приказов, маленький караван из двух экипажей все кружил и кружил у границ империи и, наконец, оказался там, где Юлии менее всего хотелось бы сейчас находится - в Вильно. Не хватало еще встретиться с императором. Это было бы совсем неуместно. Ее Искандера больше нет, а видеть Александра слишком больно. А еще хуже, будет наткнуться здесь на Мишеля, впрочем, но вроде бы не собирался пока возвращаться на службу.
  Мишель проклинал свое прошение о приеме в Кавалергардский полк. Конечно, так он вместе с Платоном... но, в конце концов, мог бы и повременить! Или, в случае войны, пойти служить в любой другой кавалеристский полк. Какая разница в гвардии служить или нет, когда речь идет о защите России. А так и с Варей не успел проститься и порядок в делах навести.
  Конечно, письменные распоряжения он разослал, но без личного присмотра этим распоряжениям грош цена, это Мишель теперь усвоил. А ведь можно было бы, пользуясь теми сведениями, что сообщил Иван приготовить поместья, хоть частично, к войне. И благополучно ли проходит Варенькино путешествие? Как она себя чувствует?
  Вот если бы он смог повидать жену и детей, он, безусловно, не стал бы думать больше о Юлии. Все это страница закрыта. Юлии больше нет в стране она уехала, чтобы стать счастливой... но остались ее стихи, вкус горького поцелуя на губах и сожаления. Сожаления ни о том, что не сбылось, а о том, что не могло, и не должно было сбываться никогда. И глупо об этом думать, а еще глупее марать бумагу бессвязными строчками, которые никак не хотят складываться в стихи.
  Во время поездки, Мишель размышлял еще и над своими записками. Теперь их необходимость стала ему совершенно ясна. Эта женщина с которой встречался князь Давид... Существует большая опасность, что книги, подобные уничтоженной, появятся вновь, значит хоть кто-то должен написать правду. Ничего не скрывая и не приукрашивая. Все, как было.
  Мишель представил Алешку взрослым мужчиной. Вот он читает старые тетради отца. Все ли поймет? Или осудит? В любом случае, пусть знает правду. Иногда полуправда, недоговоренность страшнее откровенной лжи. Пусть эти записки прочтет только Алешка, ну и потом, совсем уж в отдаленном будущем, его дети. Пусть.
  Этого достаточно. Пожалуй, не Петру, ни Платону, ни Варе тем более, не стоит показывать эти записи. Но писать необходимо! А для этого нужны сведения. Интересно, а каким будет Алешка, когда подрастет?
  "Когда вырасту, стану пиратом!" - Алешка сидел в тряском экипаже и злился. Правда, не знал точно на кого. На маменьку, из-за того что увезла? Но она и сама не рада этой поездке. Да и нельзя сейчас на маменьку обижаться или ее обижать. Она ребеночка скоро родит новенького. На папеньку, который велел ехать? Но на папеньку, на обожаемого папеньку злиться не получалось. Раз он сказал, что надо, значит надо! Это все равно, что не злится на командира на поле боя.
  Но как обидно-то! Они с Платошей так славно все придумали, таки планы строили! И отчего дядя Платон не велел Платоше ехать в Лугино? Так бы хоть вместе были. А все, видать, из-за месье Бока, он же такой необыкновенный воспитатель, Платоше полезно будет у него поучится, как крестная говорила!
  Эх! Вот кто виноват - гувернер! Из-за него все! И все время ругает Платошу. Вот и тогда, отправил его зубрить урок об открытии Америки в библиотеку, не мог же Алешка оставить друга, а пока объяснял ему урок, вдруг так захотелось открыть эту Америку самим! Ну, ничего! Кое-что они все же успели сделать.
  А Петя обещал следить за гувернером в оба. Вот бы весело было, когда тот бы попался в ловушку! А он бы обязательно попался! Ух! "Нет, я обязательно стану пиратом и поймаю этого гувернера! вот тогда-то он попляшет! Раз уж не могу посмотреть, как он в ловушку попадется" - Алешка немного развеселился. А еще, еще они теперь друзья навек, вот! И Платоша, и он, и Петя, хоть и старше. Им втроем никакой гувернер не страшен!
  
  ***
  
  Путаница была страшная. Всю дорогу Платон бушевал, что из-за проклятых иллюминатов оказался во втором - запасном эскадроне. Сначала Петр попросил не переводиться в другой, потом было ранение, и связанные с ним хлопоты. Мишеля же зачислили под командование полковника Ершова, именно из-за того, что в его эскадроне многие офицеры подали рапорта о переводе.
  Однако, когда Толстой и Мишель прибыли в полк, оказалось, что они в первом эскадроне. Платон был счастлив - его прошение, посланное почти с дороги, без всякой надежды, было удовлетворено. Мишель же просто пожал плечами. Странно, что и его перевели тоже, но, пожалуй так будет лучше. Платон радостный и счастливый тут же побежал улаживать дела в канцелярию, и устраивать в конюшню своего бесценного Ахилла.
  Нужно было сделать тысячу дел - явится к командиру эскадрона, к командиру полка, устроиться на квартиру, встать на довольствие, получить полугодовое жалование... Хотя потратить его все на покупку лошадей, как предписывалось, не придется, потому что есть Дымка - подарок Платона. Платон подарил ее совсем недавно, якобы на Пасху. И хотя не водилось между ними обычая делать друг другу дорогие подарки, Мишель не стал отказываться. Платон искренне хотел развеселить его.
  Да и как было отказаться от этой гнедой красавицы! Увидев ее впервые (все же Платон прекрасный друг, попросил прислать эту красотулю со своего завода вместе с Ахиллом!), Мишель как-то сразу понял прежние восторги Толстого по поводу Венеры. Кстати, та была еще вполне бравой, но, конечно, для войны не годилась.
  - Бери, бери, не сомневайся, - Платон был весел - лошадей доставили без опоздания, и они были в прекрасной форме, - хорошая кобылка, дочь Дианы, а Диана, это я тебе скажу, может доже получше Венеры буде! Нет... пожалуй, не лучше, но такая же!
  - Спасибо, друг!
  - Да... - Платон вдруг смутился, - только теперь нам придется присматривать за ними...
  - За кем?
  - Да, за лошадьми! С одной стороны, хорошо - они привыкли быть вместе, ну и будут, мы-то с тобой служить вместе будем, а с другой... слишком уж они друг к другу привязаны... жеребенок нам в военное время совсем не нужен...
  А по дороге в Вильно Мишель совершенно случайно выиграл в карты жеребца неплохих кровей. Он вообще не хотел садиться за игру, но компания на постоялом дворе подобралась такая, что отказ мог вполне привести к поединку. Жеребца, по странному совпадению, звали Дымком, что очень потешало Толстого.
  Платон вернулся очень быстро, Мишель только начал ругать себя за леность и рассеянность - ему-то тоже нужно было в канцелярию. Толстой полыхал гневом. Он не мог вообразить для себя ничего страшнее, чем-то положение с фуражом, которое ему злорадно описали при постановке на довольствие.
  - Вообрази-ка! Вместо фуража предлагают деньги взять! Я что Ахилла своего серебром кормить должен?!
  Впрочем, все остальные вопросы решились, зато, очень быстро. Платон и Мишель славно устроились на одной квартире. Выполнили все необходимые (на взгляд начальства) и излишние (на взгляд любого кавалергарда, и не только кавалергарда) формальности, и... оказались владельцами целого океана времени, которое надо было чем-то заполнять. Учений не было, служебные обязанности занимали лишь небольшую часть дня...
  Толстой по привычке, весьма беспокоившей Мишеля, принялся пить. Сам же Мишель, если не работал над записками, то гулял в окрестностях Вильно, и пешком и верхом на Дымке. Везде - и в лагерях, и в самом городе, и, казалось, в окружающей природе чувствовалось какое-то предгрозовое настроение. Было душно, хотелось, чтобы хоть что-то произошло. Что угодно, но побыстрее! На одной из таких прогулок и произошла эта странная встреча.
  Варю мутило. Это ужасно! Тряская дорога, духота, детям совершенно нечем заняться... Раньше в таких случаях, Варя читала вслух, или, что случалось чаще, рассказывала что-то занимательное. Дети слушали с удовольствием, особенно Алешка. А когда, Варе хотелось отдохнуть, то ее сменяла старая нянька, ее сказки дети слушали с таким же вниманием, как рассказ о чудесах науки. Лизе сказки нравились даже больше.
  Варя с сожалением отмечала, что дочка ее, похоже, вырастет обычно пустой барышней, впрочем... возможно она еще слишком мала... Да! Конечно же, она совсем мала, а вот когда подрастет, то у нее будет возможность получить лучшее, из возможных, образование. И она будет хотеть учится! Уж Варя-то за этим проследит!
  Господи! Ну, вот опять! Эта бесконечная тошнота, эта мигрень! Нянька же, как на зло, умудрилась простыть, и толку от нее никакого. В конце концов, пришлось отправлять детей в экипаж к Павлуше с Натальюшкой. Уж Неврев-то позаботился о гувернерах, у него никаких сложностей с этим не было. То-то он таким бодрячком представал на каждой остановке!
  Сил никаких нет смотреть на его сияющее лицо! А уж его сочувствие, просто оскорбительно! Похоже, он считает ее не взрослой серьезной женщиной, а какой-то девчонкой-недотепой! Взрослой женщиной... неужели она уже взрослая? Б-р-р-р! Не может такого быть! А, в целом, мысль нанять гувернера, вовсе не так уж плоха... Особенно, если он будет похож на месье Брока.
  Жаль... искренне жаль, что невозможно было увезти самого месье Брока из Черкасово. но это было бы совсем непорядочно! А он так намекал, что уже привык беседовать с ней, Варей, на разные ученые темы, так говорил о своей привязанности к Алеше, так расписывал тяготы пути (и прав был!). Словом, когда понял, что отъезд мадам Лугиной неизбежен, то показал, что вовсе не прочь сменить место службы.
  Его даже не останавливала необходимость разорвать контракт. Конечно, Варя не могла так некрасиво поступить с Ольгой, и, сказать по правде, настойчивость месье Брока, ей даже показалась немного подозрительной. Все заметили, что он хотел уехать. Лина ходила с заплаканными глазами. Тетушка поджимала губы. Нехорошо как-то... а все оттого, что двум мыслящим людям не хотелось расставаться! А с кем еще говорить-то?! Ох... опять мутит! А все Мишель виноват! Велел ехать и все тут! И вообще...
  И тут у экипажа отлетело колесо.
  
  ***
  
  Поместье Шаховских сначала очень понравилось Варе. Да и не могло оно не понравиться. Однако все тяготы долгого путешествия, постоянное нездоровье, а еще и сломавшийся экипаж совсем не способствовали радужному настроению. Варя старалась произвести благоприятное впечатление. Честно старалась. Мишель всегда хотел, чтобы она больше общалась с людьми, и действительно, нельзя же, отмалчиваться все время.
  Еще подумают, что она такая же, как Неврев - ни о чем кроме водочки разговор не умеет поддержать. Нет! Это, в самом деле, не справедливо! Кажется, ему проклятая тряска только бодрости да свежести придает! А после того, как отлетело колесо, и Шаховские любезно пригласили путешественников остановится на несколько дней, Дмитрий Мокеевич расцвел, словно розовый куст.
  И весь-то обед проговорил с хозяйкой Еленой Фоминичной, а ее, Варю, словно и не замечал никто. Попробовала она, было, побеседовать с господином Шаховским, да все без толку. Все одно, что с каменной стеной говорить. А с госпожой Шаховской и того хуже! Вот дама под стать Невреву. Все о хозяйстве, да о рецептах различных - и помыслить о другом, видно, не способна. А уж как она смотрела на Варю, после того, как та заикнулась о теории фон Фуля!
  В конец разболелась у Вари голова после этого обеда. Невыносимо! Отвратительно! И Мишель еще хочет, чтобы она общалась с такими вот людьми? Соседи-то дома ни чем не лучше. Заставил уехать из Черкасова. Предпринять эту мучительнейшую пытку, под названием поездки, и ради чего? Ради собственной прихоти!
  И ради его прихоти она теперь вынуждена сидеть здесь у чужих людей, терпеть явную неприязнь госпожи Шаховской, смотреть на сияющего Неврева? Господи! А ведь придется его в Лугино терпеть! Да еще и, небось, водкой поить! Ужасно! От одного его вида сейчас тошно становиться, а что потом будет?
  А Мишель в Петербурге развлекается! А даже, если и не развлекается, то все равно, хоть имеет возможность поговорить о чем-то действительно важном! А ее заставил уехать! И даже месье Брока, этого милого молодого человека, нельзя было взять с собой. Ну, почему все так несправедливо! Почему она должна слушать явно нелепые распоряжения Мишеля и куда-то тащиться вместе с Невревым и кучей детей? Только потому, что Мишель ее муж и так велел?
  Если бы он ее хоть капельку уважал, если бы воспринимал как человека, а не только как женщину, он бы объяснил что случилось, спросил ее мнение... А ведь так и было раньше... неужели ее усилия дали такое результат? Те ночи... Наверное, тогда муж и перестал ее уважать! Хотела стать для Мишеля Женщиной с большой буквы, и перестала быть для него мыслящим человеком.
  И сама виновата! Могла бы уже сообразить! Природа мужчин очень незамысловата, и, к сожалению, неприятна! Долго закрывать глаза не удалось. Вот все и вышло наружу, стоило только немного подумать. Подумать только, она еще хотела чулочки и панталончики с вышивкой на вооружение взять!
  А уж чего стоит эта тетрадка с надписью "Моей любимой"! Новенькая тетрадка-то, женой подаренная. И он, Мишель, в ней верши записал, посвященные какой-то... вертихвостке, если не сказать хуже!
  Даже этого довольно, чтобы говорить об измене, ведь помыслы о грешном, тоже грех! А там, наверняка, были не только мысли! И то-то он так поспешно в столицу уехал, и возвращаться не торопился. А ведь вертихвостка-то, наверняка замужняя, не девушка же невинная! Рядятся такие вот, как госпожа Шаховская, стараются мужчин прельстить. А вот она, Варя, за все время брака, даже подумать не могла о ком-то, кроме мужа своего. И прельстить тоже его решила. На свою голову. И наряды... к чему они дома? А в дороге тем более!
  Варя вышла в сад. Головная боль не отпускала ее весь вечер, но вроде бы, от прохладного ночного воздуха стало чуть легче. Засвистела сонная пичуга, Варя пошла на ее голос. Потом послышались и человеческие голоса. Кто бы это мог быть в такую пору? Дмитрий Мокеевич и Елена Фоминична?! Да как же это? И, они, судя по разговору, давно знакомы?! А как скрывали-то искусно!
  Вот! Вот пример! Далеко ходить не надо! И ее Мишель, сейчас, может быть, так же любезничает с кем-то при луне! Мишель... он хоть кому понравиться. Ну, а Неврев-то чем прельстил хозяйку? Или она так, чтобы формы не терять? Отвратительно! И... и он старик совсем, вот! А туда же! Нет, надобно немедленно уезжать от этого разврата! Ложь везде.
  Ложь, ложь, ложь! Неврев, и согласился-то на это путешествие, небось, так охотно именно потому, что желал увидеться со своей пассией! А уж как соловьем разливался об опасности! Вот так вот! Все преследуют свои цели, а сами в эту призрачную опасность и не верят вовсе. И глупо было ехать сейчас в Лугино! Вот Мишель, как себе хочет, а она, Варя возвращается назад в Черкасово. Просто из принципа!
  Она докажет, что была права, что с ее мнением тоже надо считаться. А Неврев, пусть поступает, как ему совесть подсказывает! Если она у него еще водкой не залита! Опять таки, Алешка рад будет, а уж, как Мартин, то есть месье Брок. рад будет ее возвращению! Они вместе будут смотреть на звезды, и не так пошло, как эти два голубочка - Неврев с Еленой Шаховской, а с научной целью - через телескоп. А когда приедет Мишель... придется с ним очень и очень серьезно поговорить!
  
  ***
  
  Мишель остановил Дымку на вершине небольшого холма. Ему хотелось покоя, или уж хорошей драки с французами. Нынешнее предгрозовое состояние, напомнило Мишелю то страшное время в 1804 году, когда одно за другим сыпались несчастья: ранение Алешки, Моабад-хан, который покорил Варю... Тогда, казалось, не было другого выхода, как только идти на войну. И они с Платоном пошли, несмотря на то, что их полк тогда не воевал.
  А тут... та же тяжесть на душе, но отчего? С Варенькой и детьми все благополучно должно быть. Мишель написал на всякий случай два письма о своем отъезде в полк - одно отправил в Черкасово (это если Варя задержится вдруг с поездкой), а другое в Лугино. Когда она получит письмо, то, наверное, будет сильно переживать, но зато поймет, насколько положение серьезное.
  А здесь царит какое-то нервическое веселие, ни о каком душевном покое и речи нет. Все себя чувствуют, как перед неизбежной казнью, которую все откладывают и откладывают. Или по выражению Юлии, пардон, актера Пяткина, ежедневно выдирают по волоску из лошадиного хвоста. Ох не к месту вспомнилась эта лошадь, и Пяткин, и Юлия... особенно Юлия. От этих воспоминаний покой можно только потерять, но никак не обрести.
  Внизу в отдалении вилась дорога. Со стороны Вильно показалась богатая карета с гербами, в окружении четверых всадников. Навстречу ей из-за поворота выехал другой экипаж. Простой, черный, он выглядел уставшим от долгой дороги, и совсем не смотрелся рядом с раззолоченной пышной каретой. Что-то в этом экипаже вдруг показалась Мишелю смутно знакомым.
  Кучер кареты, то ли не смог, то ли не захотел спокойно разъехаться на довольно-таки узкой дороге. Одним словом - экипаж занесло от толчка и, наверное, ощутимо тряхнуло. Он остановился посреди дороги. Видно, хозяин кареты пожелал исправить оплошность, и извиниться, а может быть, у него были другие причины для остановки, кто знает.
  Мишелю показалось, что из кареты вышел император Александр. Что ж, все возможно. Он приблизился к экипажу, явно с намерением узнать все ли в порядке с пассажирами. Мишель усмехнулся, наверняка, император заметил в экипаже дам, иначе его любезность выглядит слишком уж странно.
  Действительно, из экипажа, вышла дама. Вышла сама, не обратив внимание на то, что Александр протянул руку, чтобы помочь ей. Да полно, император ли это? Какая же дама отвергнет... а не узнать его вблизи просто невозможно. Как жаль, что нельзя разглядеть лица этой женщины - густая вуаль. Жалко... Мишелю очень хотелось бы увидеть ее поближе, потому что в ее движениях, жестах, ему опять почудилось что-то знакомое.
  Дама и... нет, все же это император! Значит, незнакомая дама (Юлия же уехала из страны?) и император разговаривали совсем не долго - несколько минут. Даже не видя толком их лиц, не слыша голосов, Мишель почувствовал сильное напряжение, возникшее между собеседниками. Дама вдруг повернулась и посмотрела в сторону Мишеля, запрокинув голову. После чего, быстро завершила беседу. С неподобающей поспешностью. Карета и экипаж разъехались в разные стороны.
  Мишель смотрел как оседает пыль на дороге. Что это было? Неужели Юлия еще в стране? Тогда чего же он ждет? Надо встретится, поговорить... а надо ли? Да и, скорее всего, это просто игра его воображения. Мало ли кто это мог быть? Да, хоть иностранка какая-нибудь, покидающая Россию, перед войной. Могла и не узнать императора, а вела себя так, потому что была раздосадована происшествием.
  Варя была счастлива окончание путешествия. Вот и Черкасово! Как все обрадуются! И тетушка, и Ольга, если приехала, и Анна Антоновна и дети, и месье Брок! А Неврев, пусть потом даже не приходит объясняться! Не захотел ехать назад с ней, Варей, остался у Шаховских, так вот, она теперь его и знать не желает! Совершенно возмутительно, что из-за глупого распоряжения Мишеля и потворства Неврева своим низменным желаниям, пришлось столько вытерпеть и перенести!
  Варино негодование только усилилось после разговора с тетушкой. Оказывается, ходят упорные слухи, что война все же началась, или начнется со дня на день. Никто ничего толком не знал, но все нервничали. Анна Антоновна вообще слегла. И, самое поразительное - тетушка была не рада! Оказывается, они все только и ждали "Ванюшу", чтобы вместе с ним уехать в Петербург, предварительно, подготовив поместье к войне.
  И... тетушка устроила такой выговор, за то, что Варя ослушалась мужа и вернулась, такой, что... слов нет! Как будто она вещь бессловесная, и не имеет своего мнения! Даже Мартина не было рядом для поддержки, он отпросился на два дня по каким-то делам. Варя была зла на весь мир, конечно, не надо было выплескивать эту злость в письме к Ольге. А как Варя пожалела о каждом слове этого письма, всего через два часа, после того, как увезли почту...
  Иван Черкасов, ехал в имение своего брата с тяжелыми вестями, корил себя за задержку, но все же был рад, что все улажено, и остается только забрать семью Петра в Петербург, а с остальным, как-нибудь удастся справиться. Как хорошо, что Варю удалось отправить домой в Лугино!
  
  ***
  
  - Пани Агата, пани Агата, - Мишель тихо, но настойчиво стучал в дверь к хозяйке, у которой они с Платоном стояли на квартире, - это я Лугин.
  - Что вам угодно, пан офицер в такой поздний час? - пани Агата не могла сдержать зевоту, - разве это дело? Когда все добропорядочные люди ложатся спать, вы господа, только начинаете веселье! И вообще, я открыла только потому, что это вы постучали, а вашему другу нипочем бы не открыла! Он меня вчера поцеловать пытался! - хозяйка вовсе не казалась сильно раздосадованной посягательством на свою добродетель.
  Мишель очень даже понимал Платона, хоть и не одобрял. Такая молодая и хорошенькая хозяйка не могла не навести Толстого на вполне определенные мысли. Вот и теперь она была очаровательна, хоть ее и разбудили в столь неподходящий час.
  - Прошу прошения, но я побеспокоил вас именно из-за Платона. Ему очень плохо, я не знаю, что делать, а доктора, как назло вызвали к кому-то в городе, кажется, роды тяжелые. А вы говорили, что у вас капли есть какие-то чудодейственные.
  - Пойдемте, - пани Агата достала из комода шкатулку и какие-то мешочки, - капли ему сейчас ни к чему, но у меня есть нужные травы... это ведь из-за водки? Он слишком много пьет!
  - Да, - Мишель открыл дверь в комнату Толстого, - а вы умеете лечить травами?
  - Немного. Что касается недуга пана Толстого, я надеюсь справиться с ним, к сожалению, этот недуг очень даже распространен.
  Платону метался по постели. Сейчас ему было лучше, гораздо лучше, чем несколько часов назад. Он помнил горечь во рту от какого-то настоя, потом руки, которые обтирали его мокрыми полотенцами. Лицо Мишеля... друг не даст умереть! И, кажется, лицо пани Агаты, а потом... потом стало намного лучше, правда вместо реальных лиц стало видится нечто несусветное.
  Сначала в кресле, что стояло около двери, появилась огромная мышь. Она кокетливо прикрывала хвостом внушительного копченого гуся, которого держала в левой лапе. В правой у ее было ведерко с хреновушкой, как по запаху немедленно определил Толстой. Он не мог ошибиться! И откуда только у нее настоящая хреновушка из Невревки?!
  - И, что вы на меня так смотрите? - вдруг спросило жуткое видение, - цветочков на мне нет... а водки, я вам все равно не дам! Вам вредно!
  - Уж больно вы огромная! - вырвалось у Платона.
  - И вовсе нет! - обиделась вдруг мышь. Я маленькая. Меня так и зовут Маленькая Мышка. И вообще, что вы тут делаете?
  - Как что?! - теперь уже обиделся Толстой, - я здесь живу!
  - И ничего подобного! Это мы здесь живем! Вернее, пьем и разговариваем о возвышенном. Сейчас вот отмечаем День рождения вашей тетушки Ольги, давненько, признаться отмечаем, а от вас так и не дождались поздравления!
  - Ка-к-кой тетушки?
  - Вот до чего доводит неумеренное потребление крепких напитков, - вместо Мышки в кресле возникла внушительная фигура тетушки Ольги, почему-то одетой по моде прошлого столетия.
  Тетушка отхлебнула из ведра (то ли его мышка забыла, то ли тетушка новое принесла) и покачала головой.
  - Нет, тут в одиночку не справиться, придется звать еще одну царицу. Будем вразумлять.
  - А почему еще одну? - Платон уже совсем ничего не понимал.
  - А ты что, разве не узнал меня?!
  Тут Платон явственно понял, что разговаривал с императрицей Екатериной, и что за непочтительный тон ему сейчас сильно достанется.
  Появились какие-то новые персонажи, в основном дамы, все поднимали тосты, все больше налегая на хреновушку, пели какие-то незнакомые песни... Среди прочих мелькнула и Венера. Она скорбно качала головой и вздыхала: "Эх, Платоша, Платоша...", не забывая впрочем, прикладываться к ведру. Не пила одна астролябия, сидела себе в уголке и вязала детское одеяльце, впрочем, рядом с ней все время появлялись из воздуха всяческие вкусности.
  Страшно стало Толстому, так страшно, как никогда раньше не было. Это они сейчас пьют и песни поют, а коли, действительно вразумлять начнут? Хотел, было, Платон позвать Мишеля, но тут же увидел его, любезничающего с царственной тетушкой. Он целовал ей ручки и не замечал страданий друга. Кто поможет? Кто спасет? Ксана!
  - К-с-а-н-а!
  - Ну-ну, Платон, перестань кричать, - Мишель поднялся с того самого кресла, в котором располагалась царственная тетушка и подошел к кровати.
  - Где Ксана?
  - Наверное, дома у себя, а что?
  - Нет... ничего.
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Все в порядке... сон я Мишель странный сейчас видел...
  - Я тоже, Платон, задремал немного, и тоже сон видел тревожный, правда, про Варю и детей, хорошо все-таки, что они уехали из Черкасова.
  Варя прочла письмо Мишеля. Тетушка только что вспомнила о нем. Письмо стало последней каплей. Значит, он поехал в полк? Ну что ж! Никто и не сомневался! Значит, жена и дети для него совсем ничего не значат? Хорошо же! А вот она прочтет, что в той тетрадке-то написано! И Мишелю все в письме выскажет! Все равно все кончено!
  
  ***
  
  Варя решительно достала тетрадь с надписью "Моей любимой". Правда, пришлось долго искать ее среди связок писем, счетов и других бумаг - спрятана она была на совесть, так чтобы минутный порыв прочитать успел угаснуть. Несколько раз так и происходило, но сегодня Варя не намерена была останавливаться. Будь что будет! Мишель не имел никакого права оставлять здесь эту... эту мерзость!
  И нечестно было искушать ее, Варю, насмешливыми глазами, поцелуями и ласками, если думал о ком-то другом. (А какие у него руки...) Нечестно быть таким соблазнительным! А она такое... такое себе позволила! Стыд-то какой! Все мужчины одинаковы, им только одно надо! Вот так она Ольге и написала! А между тем открыть-то тетрадку страшно. Прочитаешь, и действительно, все будет кончено.
  Иван не знал, что и думать - Варя вернулась в Черкасово, а времени уже совсем нет! Как же быть-то теперь, придется ее и детей брать с собой, значит, дополнительный экипаж, а то и два из-за вещей и размещать их где-то придется. Как не вовремя все! Если его сведения верны, Наполеон не сегодня-завтра форсирует Неман. Ему бы заняться сейчас делами, а он вынужден думать о лишних экипажах для взбалмошной госпожи Лугиной!
  Да... дела, дела. Похоже, что появились претенденты на верховную власть в Ордене. И серьезные! Книга эта... провал операции по предотвращению войны между Францией и Россией... Слишком много он внимания уделял семье, в последнее время, и слишком мало делам Ордена. И Моабад-хан и его давний приятель Скотт представляют теперь нешуточную угрозу.
  У них есть деньги (знать бы, откуда, можно было бы перекрыть источник финансирования), и соответственно, определенное влияние. А Скотт, к тому же, знает Орден изнутри, и кажется, сумел склонить на свою сторону некоторых агентов. Вот уж действительно, хочешь мира - готовься к войне. Пока он наслаждался тихой семейной жизнью, война пришла прямо к нему в дом. Даже две войны.
  И неизвестно, которая страшнее. И у Скотта и у Моабад-хана есть личные счеты и к Ивану, и к его семье. Они не перед чем не остановятся. Впрочем, и с французами нет никакого желания сталкиваться. Господи! Как хорошо, что Лиза совершенно не похожа на Варю. Она спокойно выслушала распоряжения и теперь вместе с Ксенией в безопасном месте. Иван вспомнил о дочери, и у него потеплело на душе. А это что такое? Кто-то плачет?
  Варя рыдала, и ей было все равно, что кто-то услышит это или увидит ее заплаканные глаза. Тем более, что в комнате она была одна. Какая же она глупая! Злилась на Мишеля, что-то себе придумывала, а он... он, наверное, ждал когда же она хоть что-то напишет о его прощальном подарке, а она так ничего и не написала! Варя снова и снова перечитывала строчки стихов, посвященных ей. Вот это Мишель написал, когда они только начали игру в жениха и невесту.
  Варя восприняла тогда эти стихи, как необходимый для антуража романтический жест, и даже позволила себе высмеять их, когда они с Мишелем остались наедине. Она сравнивала эти простые строчки со строками Державина и находила в виршах Мишеля массу недостатков. А все потому, что, на самом деле, в глубине души, ей было очень-очень приятно получить стихи, да еще и от Мишеля, но нельзя же было признаться в этой радости, даже самой себе никак нельзя!
  - Варя, с вами все в порядке? - раздался голос Ивана.
  - Д-д-д-а, входите, - и зачем она его позвала?
  - Отчего вы плачете? - Иван воспользовался приглашением.
  - Так... читала стихи...
  - Что ты делаешь, Петруша? - Алешка и Платон наконец-то нашли старшего товарища в парке.
  - Что? А это, - Петруша быстро убрал за спину листок, - это так ничего...
  - Что ничего? - Платоша сильно заинтересовался.
  - Ну... - Петя понял, что скрыть то, что он делал, все равно не удастся, - я Аннушке решил помочь, а то она два дня мучается уже.
  - Ты же с ней в ссоре? - Алешка сел на скамью рядом с Петей. С другой стороны опустился Платон.
  - Ну... - Петя еще больше смутился, - в ссоре, но помочь-то надо? Она хочет для своей мачехи написать поздравление в стихах, а у нее ничего не выходит.
  - А у тебя выходит? - с восхищением спросил Алешка.
  - Нет, - честно признался Петруша, - никак не могу подобрать рифму. Вот тут у Аннушки "царица Тамара", а рифмы нет... кара как-то не то...
  - Может быть "тиара"? - предложил Алешка, - и к царице подходит.
  - Точно! Здорово! Так Аннушке и скажу, и пусть сама дальше пишет! А то я устал даже.
  - Тогда пойдемте ловушку проверим, - предложил Платоша, давно не проверяли.
  - Точно, я как раз какой-то шум подозрительный слышал с той стороны, - обрадовался Петя.
  Пока бежали к ловушке, Платоша о чем-то сосредоточенно размышлял, а потом сказал.
  - А я тоже хочу, чтобы у меня мачеха была! А то у всех, кроме Алешки есть, а у меня что же? Вон у Аннушки и маменька и мачеха сразу!
  - Глядите-ка, - прервал его Петя, - кажется, попался кто-то!
  
  ***
  
  Мишель был очень зол. Это уже ни на что не похоже! О чем, скажите, думал император? Целых пять дней с того момента, как Наполеон форсировал Неман, ничего толком не было известно. Вернее, известия доходили, но неофициальные. Война началась, как-то совершенно неожиданно, это при том, что к ней готовились. Теперь Кавалергардский полк отступал. Отступал на Свенцяны, а после на Видзы, и еще дальше.
  А войска Наполеона шли буквально по пятам. Платон, сумел напроситься однажды вместе с отрядом разведки прочесать местность. Разуметься, отряд тут же наткнулся на французов. Схватка была довольно горячей. Платон вернулся счастливый и довольный. Он давно таким не был, однако взыскание от командира полка несколько охладило его радость.
  Одно было хорошо - Платон не пил горячительных напитков. Совсем. То ли чудодейственные травки пани Агаты подействовали, то ли, тот сон, о котором Толстой рассказал очень скупо и в самых общих чертах. Мишеля в его рассказе особенно поразила астролябия, вяжущая детское одеяло. Интересно, это Платон так себе Варю представил?
  Мишеля очень печалила мысль, что его не будет рядом, когда Варе придет время рожать. А еще беспокоило отсутствие писем, пора бы уже ей и написать, как добрались до Лугина. И от Петра никаких известий, впрочем, не стал бы он в письме рассказывать о Моабад-хане и иллюминатах. Как-то он теперь? Когда Петр провожал их с Платоном в полк, он обмолвился, что в случае войны хотел бы быть вместе со старыми друзьями, а не сидеть в Петербурге.
  - Как Петя?
  - Я не знаю, - Иван удивленно посмотрел на Варю, - я уезжал по делам и о Петре давно не имел известий, думаю, что он сейчас очень занят и, кстати, нам бы тоже не мешало заняться делами. Евдокия Дмитриевна ухаживает за Анной Антоновной, да и сама что-то сдала в последнее время, так что вся надежда на нас с вами Варя. Пора собираться, - маркиз повторял эти и другие доводы снова и снова, в течении нескольких дней.
  - Я никуда не поеду!
  - Почему?! - этот разговор, начинал выводить маркиза из терпения своей бессмысленностью.
  - Я не поеду, - монотонно повторила Варя.
  - Вы можете объяснить причину?
  - Вы уезжайте, и увозите всех остальных, а я не поеду.
  - Варя, сейчас не время для глупостей! Война может начаться в любую минуту. Здесь опасно. В конце концов, я просто увезу вас силой, но, согласитесь, это было бы весьма странно.
  - Ну, как вы не понимаете! - Варя с отчаянием посмотрела на Ивана, - я просто не могу уехать! Не могу и все! Я не перенесу сейчас еще одну поездку! Я умру если сяду в карету. Если опасность, действительно так велика, то уезжайте, и Алешку с Лизой с собой возьмите, а я останусь здесь!
  Я не в состоянии с места сдвинуться!
  - Вам действительно так плохо?
  - Да.
  Иван на минуту закрыл глаза. Да что это за напасть! Он должен немедленно увезти в безопасное место двух нездоровых и немолодых дам, шестерых детей, и одну беременную упрямицу, это не говоря уже о том, что надо позаботится и о вещах и о слугах и о самом поместье! А дамы не могут его покинуть, это самое поместье. Не только не желают, но и не могут!
  - Варя, ну поймите же, вам скоро рожать, насколько легче пройдут роды при наблюдении врача, в кругу семьи... а здесь что вас ждет?
  - Я понимаю! - Варя заплакала, но ехать куда-либо не могу! Вот что хотите со мной делайте! И вообще, кто вам сказал, что в Петербурге, или где еще там, будет безопаснее? Наоборот!
  Д"Арни не никогда молился, но сейчас он был готов вознести хвалу любому божеству, если бы то даровало ему силы справиться с этой напастью, по имени Варвара Петровна Лугина. И какие черти принесли ее обратно в Черкасово? И ведь не напугаешь ее, как следует, и силу не применишь, не хватало еще потом с Мишелем Лугиным выяснять отношения... Ужасное положение.
  Внезапно в гостиной стало тесно, откуда-то появился Петруша и его юные друзья, похоже, они проникли в дом через окно. Конечно, это самый короткий путь. Тихо эти господа вели себя только когда спали, но сейчас уровень шума превысил все допустимые пределы. Тут же, на этот раз как положено - через дверь, вошел слуга, но вместо того, чтобы внятно доложить, стал, бурно жестикулируя, что-то выкрикивать.
  - Так, прекратили немедленно! Тихо, я сказал, - ослушаться властного голоса никто не посмел, - а теперь, ты, Матвей, кажется? Вот, ты Матвей и говори, только по делу, и без воплей. Случилось что?
  - Так что случилось! Война началась! Посыльный ваш сказал. Война!
  
  ***
  
  Петя, надувшись, сидел за пяльцами. Дядюшка придумал совершенно дикое наказание, где это видано - мальчикам вышивать учится?! Хотя... дядя же умеет вышивать, значит, в этом занятии ничего зазорного для настоящего мужчины нет? В том, что дядя Иван настоящий мужчина Петруша не сомневался. И, почему-то у Алешки с Платошей выходит все гораздо лучше! А он, мало того, что наказан сильнее, потому что старше - ему велено целую скатерть вышить, так еще и путается немилосердно во всех этих нитках.
  А всего-то и дел - гувернер в ловушку попался! Подумаешь! Кто же знал, что он ногу сломает? Алешка тоже вместо нудного вышивания занялся бы чем-нибудь более веселым, но... Иван Иванович объявил, что поместье находится на военном положении, и они должны слушаться приказов, пока не произойдет эвакуация. Они с Петей и Платошей очень даже слушались.
  Жаль, что никто не слушал их! Ну, зачем гувернер всегда ходил в тот конец парка один? Что там хорошего, кроме кустов? А уж в этот раз, и вовсе, ругать было не за что, лучше бы спросили, отчего гувернер полез в кусты с ловушкой, сразу, как из города приехал? Даже в дом не зашел! Вот сам и виноват! Кто по кустам колючим вечером поздним лазает?
  Правда, Петруша потом подглядел, что Иван Иванович очень внимательно исследовал эти кусты. Ругался, негромко правда, на трех языках - колючки, а после того, как сам попал в ту же ловушку, что и гувернер, ругался еще громче, на каком-то и вовсе непонятном языке. А потом, заставил вышивать!
  Для развития усидчивости и методичности, вот! А Платоше даже понравилось цвета подбирать, так что для него это и не наказание вовсе!
  Впрочем, когда Иван Иванович немного успокоился и перестал поминать через каждое слово трех юных дьяволят с несомненным инженерным талантом, направленном не в то русло, то пообещал научить чему-нибудь более интересному, чем вышивка. И учит - стрелять и фехтовать немного. Петруша попросил, потому что война! Надо уметь сражаться! Правда, после уроков господин Д"Арни почему-то стал запирать оружие, а Платоша всего-то неудачно прицелился, и шляпа совсем не испортилась...
  Вообще творилось что-то непонятное. Вещи то собирали, то снова раскладывали по местам. Маменька то ехала вместе со всеми, а то собиралась остаться здесь в Черкасово. Сама оставалась, а его, Алешку, отправляла вместе с семьей Петруши! Алешка был решительно не согласен! Папенька велел о маменьке заботится? Велел! А чтоб заботится, надобно рядом с ней быть, и все тут! Мужчины должны оберегать слабых женщин. А маменька в последнее время совсем слабой женщиной стала, все лежала... плохо ей было.
  По настоящему плохо, а не как этому вредному гувернеру! Все вокруг него бегали, суетились, когда его принесли из тех кустов. И сейчас он, при каждом удобном случае, охает и ахает, а сам очень даже хорошо ходит, вот! Алешка сам видел, когда ночью они с Платошей собирались с приведениями познакомится! Платоша, правда, так и не проснулся, мычал что-то и одеяло на голову натягивал. Пришлось одному идти
  Лина от гувернера чуть не бегом бежала, а он ее догнал и поцеловал, от радости, видно. Потом, правда, долго за нее держался, идти, наверное, не мог. А Лина она добрая, она его тоже поддерживала, и он ее, в благодарность снова целовал... А назад они шли очень долго, все останавливались и останавливались. Но, ведь, ходил же он! Бегал, даже, а вид делает, будто и двух шагов не может проковылять. А все ему верят! И маменька говорит, что нельзя его оставлять в поместье, и везти с собой тоже нельзя.
  Ивану очень не нравился этот гувернер, но это были только предчувствия. Фактов не было. Его странное поведение, эта ловушка в кустах... гувернер объяснил, возвращался из города дальней дорогой - прогуляться решил, вошел в парк со стороны вторых ворот и случайно наткнулся на нечто странное. Вот и решил проверить, не его ли воспитанники нашалили...
  Допустим, но все равно... предчувствия маркиза еще не обманывали, здесь явно что-то не так! И вообще, как он мог заметить "нечто странное", если Д"Арни сам ничего не заметил, пока не попался?! Бумаги его были безукоризненны, но бумаги можно и подделать. Следовало расспросить Ольгу, откуда ей стало известно об этом гувернере.
  Но для этого Ольга должна была появиться в Черкасово, не письма же писать? А Ольга почему-то тянула с приездом, наверное ждала, что все как-нибудь утрясется, и вся компания сама появится в Петербурге. Когда же она все-таки приехала, толку от нее было немного. Оказалось, что в Петербургском доме совсем ничего не готово к приезду такого количества людей. Отчего Ольга не позаботилась об этом, и чем она занималась, Иван доже спрашивать не стал.
  Просто отправил ее все же подготовить дом. Хорошо еще, что она забрала с собой Софии - меньше забот. Похоже, никто не воспринимал сложившуюся ситуацию серьезно. Ольга рассказала, что видела гувернера у дальней родственницы Курагина, и та его очень рекомендовала. Ее собственный сын поступил в пансион, поэтому гувернер искал места. Что ж... она хоть видела этого месье Брока до того, как он приехал в Черкасово.
  И все же эти бесконечные отсрочки... то одно не так, то другое! Маркиз сердился еще и потому, что давно не получал известий от своих агентов. Делами он заняться не мог, пока не увезет всех из Черкасово, так еще и информации никакой нет! и Петр куда-то пропал - не иной весточки. Все трудиться во имя императора, как будто тот стоит такой преданности! Слава Богу, что все, кажется, наладилось - уже готовятся подводы, и гувернеру лучше, хоть он не ходит еще, и Варя согласна ехать...
  - Барин, барин! Лошади пали!
  Мишель наконец-то получил весточку от Вари и был вне себя от ярости. Такого она еще не вытворяла!
  
  ***
  
  Лошади, конечно, не пали, но ехать прямо сейчас было решительно невозможно. Что случилось с лошадьми, так никто и не понял, но они, определенно, были больны. А новых взять сейчас негде - война.
  Да и Варе становилось с каждым днем хуже. Евдокия Дмитриевна разрывалась между Анной Антоновной и Варей, и сама все чаще жаловалась на сердце, приходилось Д'Арни брать на себя уход за Варей и спешно вспоминать, все, что он знал из медицины. Момент для безопасного отъезда был потерян. К тому же, маркиз пребывал в сильнейшем в недоумении. От брата пришло весьма странное распоряжение: оставаться на месте и ждать, пока Петр не приедет лично.
  Ждать в такое время?! Да и как Петр сможет покинуть службу? Что-то в этом было подозрительное, и, если бы не лошади, Иван поступил бы по-своему. Ольга, видимо, тоже получила соответствующие распоряжения от мужа, поэтому в Черкасово не возвращалась. Одно радовало маркиза в эти нелегкие дни - мальчишки. Петруша и его друзья. Иван, незаметно для себя, очень увлекся, обучая их.
  Они так серьезно готовились к обороне поместья собственными силами, что французам стоило поберечься. Особенно Наполеону. Несомненно, где-то в особо колючих кустах на него уже была приготовлена ловушка. Планы по поимке французского императора строились самые фантастические, а войска неприятеля тем временем подходили все ближе и ближе к Смоленску.
  - Ты что боишься? - Алешка с негодованием уставился на друга.
  - Н-н-ет, - Платоша опустил голову, - я не боюсь, просто... ты не знаешь, какие эти бабки лесные бывают!
  - Кто-кто?!
  - Ну... не знаю я, как это по-русски будет! Мне няня по-польски говорила!
  - А как же мы Наполеона поймаем, если ты в лес боишься идти?!
  Платоша всхлипнул. Так он и знал! Не может у него ничего хорошего быть! Вот и дружба с Алешкой закончится, не будет же он дружить с трусом и мямлей, как называли Платошу в пансионе. И Петя дружить не будет, а Иван Иванович и так сердится из-за того выстрела неудачного, точно сердится, только не показывает! И никому он здесь не нужен! Даже папеньке не нужен!
  Но в лес он не пойдет все равно! Пусть Алешка кем хочет его считает. Это просто невозможно. Эх... а жалко, что нельзя никак было отвертеться, ведь тогда, когда, Алешка решил ночью приведений ловить, сумел же! Сделал вид, что спит и все. А зато не увидел, как гувернер бегал за Линой... и почему все самое интересное происходит ночью, когда страшно? Эх, знать бы, что вместо приведений увидишь гувернера... тогда бы, пожалуй, можно было бы и пойти, и даже в полночь. Но в лес - ни за что!
  - Знаешь, - задумчиво проговорил Алешка, - а я придумал, кажется...
  - Что? - с замиранием сердца спросил Платоша.
  - Ты про кикимору слышал?
  - Нет, а кто это?
  - Ага... а про бабу Ягу?
  - Нет.
  - А давай поменяемся?
  - А как?
  - Ну... ты будешь бояться за меня, а я за тебя, - Алешка воодушевился, как всегда, когда у него появлялась новая идея. Я буду бояться эту бабку твою лесную, вернее не буду, а как будто, а ты... ну хоть кикимору, хочешь?
  - Так я не знаю, какая она, чего ее бояться, или... страшная очень?
  - А ты не думай о ней совсем. Кикимора и кикимора. Я вот тоже не боюсь бабку эту твою, она вообще здесь не водится, наверное. И кикимора не водится, она в Лугино осталась, и баба Яга... Ну, хочешь поменяемся? Только чур, не боятся того, что променял! Хочешь?
  - А как поменяемся? - Платоше начинала нравиться эта мысль.
  - А вот так: меняюсь один раз (назад не могу) - я бабку лесную на... бабу Ягу. Кикимора не вместилась. Ладно, повторяй так. Будешь повторять Платоша?
  - Ну, скажи мне, Платон, как она могла так поступить?! - Мишель сидел в походной палатке и ждал, пока согреется вода в котелке.
  - Мишель, ну ничего, уедет вместе с Черкасовыми в безопасное место, что ты так волнуешься? Ты что жену свою не знаешь? - Платон с сомнением рассматривал нечто, что Федька назвал ужином.
  - Знаю!
  - Вот! Знаешь! У нее на все всегда свое мнение есть! Повздорила с Невревым и вернулась.... тем более, что и уезжать-то она не хотела.
  - Платон, пойми, она рисковала и своей жизнью и жизнью детей, а все потому, что считает всех глупее себя!
  - А чему ты удивляешься? Варвара Петровна, гм... всегда так себя вела, и вечно в авантюры какие-то попадала, ну что ты так на меня смотришь-то, Мишель! Да обойдется все, вот увидишь! Обойдется!
  - Будем надеяться...
  - А я так просто уверен, что все образуется! Я вот лучше понадеюсь, что сражение все же будет нормальное, а не то, что было... эдак, мы и до Смоленска скоро доберемся.
  - Да... интересно. Варя и дети все еще в поместье, или уже в Петербурге? Писем нет, а ей рожать совсем скоро, если они еще не уехали...
  - Мишель нельзя так, мы же на войне! Успокойся. Все с ней будет в порядке!
  - Нет, Лина, я совершенно уверена, что со мной все в полном порядке, я сейчас встану и пойду тетушке помогать! И не надо Ивану Ивановичу ничего говорить! Он не доктор, чтобы мне указывать.
  Варя решительно встала с постели, но тут же покачнулась и упала на нее снова. Лина не успела ее подхватить. Варя вскрикнула.
  
  ***
  
  Иван сидел около постели Вари и пытался убедить себя, что все будет хорошо, что он сумеет принять роды и не навредить ни матери, ни ребенку. Он очень жалел, что рядом нет Спартака, о котором старался вовсе не вспоминать. Как старался не вспоминать о родах Ксении, впрочем, он и не видел их, Спартак услал его тогда по какому-то делу. Вот, когда Лиза рожала, все было легко и просто. Разумеется, лучший врач, сиделка... и роды-то прошли быстро.
  Он даже поволноваться совсем не успел. Малышка Ксюша очень хотела попасть в этот мир. С Варей просто не будет, уже сейчас понятно, что роды предстоят тяжелые, хоть бы бабку-повитуху какую найти! Если он прав, то ребенок появится со дня на день, а роженица больна... Местная повитуха настолько стара, что довериться ей страшно, что делать? Что? Евдокия Дмитриевна, конечно, поможет, но... нет! Надо рассчитывать только на самого себя.
  А скоро здесь будут французы. Сведений от агентов, по прежнему, почти не было, но и того, что удавалось узнать по обычным каналам, хватало, чтобы сделать неутешительные выводы. Иван чувствовал как груз тревоги и ответственности давит на него. Именно сейчас он вдруг понял, что волнуется не только за судьбу Петра, его детей и его семьи, но и за судьбу всей страны.
  - Поговорите со мной, - Варя проснулась и попыталась сесть.
  - Лежите, Варвара Петровна, лежите. Прислать вам Лину или еще кого?
  - Не надо, поговорите со мной.
  - О чем же?
  - Скажите, отчего вы не хотите признать, что я умру?
  - Глупости! - Иван старался говорить самым твердым голосом, - ничего с вами страшного не случится.
  - Нет, не глупости, я умру, и вы это знаете. Хотела попросить вас... да не хмурьтесь вы! Когда меня не станет, пожалуйста, позаботьтесь о моих детях, вы сможете! Нет, не перебивайте меня... я знаю, я дурно поступила, что не послушала никого и вернулась... я и вас задержала и детей опасности подвергла... Наверное, Мишель очень на меня сердит, и есть за что... а я даже письмо написать ему не могу... а французы уже близко да? Скоро они возьмут Смоленск... пожалуйста, увезите детей и тетушку, очень вас прошу! Иначе мы все здесь умрем!
  - Варвара Петровна! Перестаньте сейчас же! Все с вами будет хорошо, вы родите, и мы уедем в безопасное место, все вместе уедем. Кстати, откуда такие мрачные мысли о Смоленске и всеобщей смерти?
  - Полно, я умру... тут уж ничего не изменишь!
  - А я вам говорю, что нет!
  - А я вам говорю, что да!
  - Вот, вы спорите, значит, с вами все в полном порядке!
  - Вы меня утомили! Начали какой-то глупый спор!
  - Ладно, пусть я начал, - Иван усмехнулся.
  - Вы обещание даете или нет?
  - Какое? Я могу вам пообещать заботится о ваших детях, но вот всякие глупости, на счет того, что я должен уехать, это увольте.
  - Хм... значит, обещаете? Довольно и этого пока. Не уходите...
  - Я здесь.
  - Расскажите мне что-нибудь.
  - О чем же?
  - Ну не знаю... ни о чем интересном, вы все равно не расскажите... о чем же поговорить... вот скажите, вы бы рассердились на свою жену, если бы она вас ослушалась и поступила так, как сама сочла нужным поступить?
  - Мне повезло с женой.
  - Что вы хотите этим сказать? - взвилась Варя, - что Мишелю не повезло, да?!
  - Я сказал именно то, что хотел, моя жена всегда выполняет мои распоряжения, впрочем, это совсем не значит, что я контролирую каждый ее шаг, большинство вопросов она решает самостоятельно, я же вмешиваюсь только в исключительных случаях.
  - Ну, какие же она вопросы решает? Что подать на обед? Тоже мне важность!
  - Это, поверьте, иногда действительно очень важно, - чуть улыбнулся Иван, - вот, когда все это закончится, вы сами с Лизой поговорите о том, что она считает главным в семейной жизни. А по поводу вашего мужа... не думаю, что он будет на вас долго сердиться.
  Мишель оттер со лба копоть, впрочем, полностью оттереться все равно не удалось, и еще раз поискал взглядом Платона. Что с ним, где он? Только что был рядом, но в бою все так быстро меняется. Смоленск горел. Мишель с отчаянием смотрел на город. Ему все еще не верилось, что Наполеон пошел на этот шаг.
  И не верилось, что снова придется отступать. После всех этих жутких, изматывающих месяцев отступления... Наверное, действительно, нельзя было давать генеральное сражение здесь, но... снова отходить?! После того, как две армии проходили по территории той или иной губернии, сзади оставалась пустыня.
  Разоренные хозяйства... Господи! Пожалуйста! Пусть Варя и дети будут в безопасности! Не надо им сейчас находится в Черкасово! Не надо... Платон? Неужели?! Друг! Платон... Мишель только и успел заметить, раненого Платона, как на него обрушилось что-то тяжелое.
  
  ***
  
  Иван вспоминал, сидя при свете свечи в комнате Вари. Она своими вопросами заставила его мысли обратиться к тем временам, когда он вовсе не считал свою жену таким уж совершенством, более того, старался как можно меньше времени проводить с ней. Впрочем, пока Зулейха гостила в Черкасово, она внимательно следила, чтобы молодожены почаще оставались наедине. А перед отъездом, она сказала, что выбрала Лизу невесткой не только за ее красоту и приданное, а потому, что звезды так сошлись.
  Оказывается, суждено ей быть вместе с Иваном. А еще Зулейха предсказала на прощание, что с Лизой ее сын будет счастлив. Иван грустно усмехнулся тогда, какое счастье? Он свое разрушил, когда отдал Ксению в руки Спартака, помог отнять у нее ребенка и память. Ксения до сих пор снилась ему каждую ночь, да и не сны это были вовсе...
  А матушка о счастии с этой.... этой мышкой толкует! Да... а теперь, по прошествии нескольких лет, Иван был готов согласится, что счастлив в семейной жизни. Даже странно как-то. Жена вроде бы совсем не требовала к себе внимания, но... он все чаще думал о ней и беспокоился, а уж когда родилась Ксенечка... Жалко, что больше пока детей не было. Отчего? Неизвестно. Лиза очень переживала по этому поводу. А как было бы здорово иметь сына, такого, как племянник и его друзья...
  Мишель чувствовал себя отвратительно. Хорошо еще, что его отбили свои, а вот, Платону не повезло... Всех, кто был тогда рядом очень удивили странные маневры нескольких французских солдат, которые сначала оглушили Мишеля, а затем потащили его и беспамятного, видно, Платона в видневшийся справа лес. Тут на французов налетели гусары и те кинулись бежать. Мишеля гусары отбили, а Платон так и сгинул в лесу, не поймали его похитителей.
  Тут подоспели и товарищи по Кавалергардскому полку. Они тоже попытались найти Толстого, но... Был дан сигнал к отступлению, тут же какой-то французский отряд атаковал горстку гусаров и кавалергардов. Завязался бой. Мишель не помнил подробностей этого боя, вообще ничего не помнил, кроме бешеной скачки и тряски. Через какое-то время, Мишель окончательно пришел в себя и мог ехать верхом.
  Похоже, с Толстым случилось что-то ужасное. Как Мишель терзался, что не может вернуться и поискать друга, но приказ есть приказ. Душа болела за Платона, а еще более за Варю и детей. Черкасово осталось позади. Если бы Мишель не был оглушен, он бы обязательно нашел способ проверить уехала ли Варя, послал кого-нибудь, в конце концов. А так ничего не вышло! Французы идут следом...
  Мишель снова и снова молился за Варю, за детей, за Толстого, но молитвы молитвами, а сделать-то он ничего не мог! Он ясно понимал, что никогда не простит себе, если с женой и детьми что-то случиться, и винить будет только себя, но в тоже время продолжал злиться на Варю. Ее самомнение, которое поставило всех под удар, ее... впрочем, все это часть Вари, не самая приятная, но все же, надо с этим мириться.
  Впервые Мишель понял, что эти черты в жене он склонен был не замечать или находил очаровательными. Если бы... если бы Варя, по прежнему, была юной девушкой, не обремененной заботой о детях! Но у женщины, жены и матери, безопасность детей должна стоять на первом месте! Мишель мысленно вел долгие споры с Толстым, чтобы отвлечься от дум о его судьбе. Платон оправдывает Варю, только потому, что это Варя, любую другую женщину он бы за те же проступки строго осудил.
  Как, интересно, другие справляются с такими же трудностями в браке? Или такое счастье, как Варя никому не досталось? Но не может же все у всех быть безоблачно. Петя тот же, как справляется? Да... справляется, небось, так же, как Ольга с хозяйством. В доме слуг целый полк, и не дозовешься никого, когда надо.
  Иван поднялся, и сам принес Варе питье, слуг в доме почти и не осталось. Кому-то приказано было уехать уже давно, кого-то забрала Ольга когда была здесь, для приведения ее Петербургского дома в порядок перед наплывам гостей. Осталась горничная Анны Антоновны, горничная матери Петра, пара старых лакеев - Ольга увезла самых сильных, повар, да Лина, которая теперь присматривала за детьми, и поэтому с ног валилась от усталости.
  Самое ужасное, что ни у кого из женской прислуги не было детей, и они ничем не могли помочь маркизу в принятии родов. Вообще, в Черкасово странно подбирали слуг, из-за этого было много неурядиц. По собственному усмотрению, привозила Ольга новых слуг, Петр и Евдокия Дмитриевна тоже не оставались в стороне, вот и результат. Как все же сложно в семейной жизни! Иван вспомнил вдруг, как провел свою первую брачную ночь, наверное, потому, что тогда и зародились первые признаки семейного счастья.
  
  ***
  
  Само венчание было ужасным. Иван никак не мог себе представить, что вот эта полуобморочная незнакомая барышня сейчас станет его женой. Он что-то машинально отвечал священнику, думая о своем, а когда прозвучали слова: "Можете поцеловать невесту", откинул фату и слегка прикоснулся губами к губам... (о боже!) жены! Откуда-то послышался тихий смех. Знакомый, такой смех...
  Гости, глядя на мрачного жениха, сокращали свои поздравления до минимума. Праздничный обед мало кто назвал бы веселым. Когда Иван все же соизволил посмотреть на новоявленную маркизу поближе, то увидел, что в ее глазах стоят слезы. Ему стало жаль эту девочку, от которой избавились родные. Бедняжка... маркиз вполне осознавал, что его недовольство очень напугало Лизу, да и некрасиво как-то - он жене и двух слов не сказал за весь день.
  Да, если он хочет остаться в России и жить в Черкасово, то не стоит давать лишнюю пищу для слухов и пересудов. Иван заставил себя улыбаться и вести светский разговор с несколькими, еще не распуганными гостями. И своей невесте стал уделять внимание. Он даже протанцевал с ней несколько танцев. Девушка двигалась прекрасно, но оставалось впечатление... механичности какой-то, что ли.
  Наконец молодых оставили одних. Перед этим Зулейха о чем-то шепталась с Лизой. Наставляла в семейных отношениях? Ивану все время казалось, что кто-то следит за ним. Несколько раз слышался тот же смех. Черт возьми! Что он делает здесь с этой девушкой? Кстати, невеста за весь день и слова не вымолвила, а священнику отвечала, так тихо, что временами Ивану казалось, что священник принимает за ее ответы чей-то вздох. Говорить-то она умеет?
  - Вы скоро начнете меня наставлять? - смотри-ка! Говорит.
  - Что простите? Да вы садитесь, что попусту стоять, - молодожены, настороженно глядя друг на друга, опустились в кресла.
  - Ну, наставлять вы меня когда будите? Бабушка... ну она мне не совсем бабушка, а так, сказала, что, когда мы останемся с вами наедине, то вы меня научите, как мне лучше всего выполнить мой супружеский долг, - Лиза смотрела прямо в глаза маркизу. Хоть и стеснялась немного того, что она в одном пеньюаре перед чужим мужчиной, но была полна решимости непременно выполнить все, что от нее потребуется.
  - Так... - Иван и сам не знал, что он собирался делать этой ночью, но наставлять?! И как же должно происходить это наставление по мнению Лизиной бабушки?
  Конечно, Иван предполагал, что его жена будет невинна и наивна... вернее нет, не предполагал, он просто не думал об этом, все произошло слишком быстро. Да-да... девушка из хорошей семьи и так далее, но неужели она совсем ничего не знает? Похоже на то! Ох уж эти ангелы во плоти! И бабушка Лизы, тоже хороша. Ну, а Зулейха? Неужели она ничего не рассказала? На Востоке к этому совсем другой подход.
  - Вы, кажется, разговаривали с моей матушкой?
  - Да, - видно было, что Лиза боится неизвестности, мужа и этого загадочного долга, но она держалась.
  - И что же, она вам сказала? - Ивана даже начал забавлять этот разговор.
  - Она спросила, - Лиза нахмурилась, припоминая, видимо, дословно, - спросила, говорила ли со мной какая-либо родственница перед свадьбой о том, что мне предстоит. Я ответила, что да, бабушка говорила со мной. Потом она спросила все ли мне понятно, я ответила, что все поняла. В самом деле, что же тут неясного - о моем долге расскажет мне мой муж. Тогда ваша матушка пожелала мне счастливой ночи. Странно как-то... обычно желают спокойной....
  Ивану тоже все стало понятно. Зулейхе и в голову не пришло, что Лиза столь наивна, однако, памятуя о различиях между русскими обычаями и восточными, она все же спросила невесту, знает ли она то, что должна знать. Лиза ей ответила... Да веселая ему предстоит ночка. Как-то совсем не хочется просвещать эту святую простоту на тему семейных отношений. А, может быть и не стоит? Но что-то же ей сказать надо?
  - Что ж... сейчас ваш долг состоит в том, чтобы лечь и уснуть. Ложитесь, - Иван усмехнулся краешком губ.
  - Ой, как хорошо! - обрадовалась Лиза, - я как раз спать хочу, очень уж устала, только вам сказать боялась.
  - Не бойтесь, вам я вреда не причиню.
  - Знаю! Я вообще-то вас не сильно боюсь, не так как других, - Лиза доверчиво улыбнулась.
  - Кого же других?
  - Знаете, я все время делаю все не так, бабушка и дядюшка об этом говорили не раз, вот я и опасаюсь, что люди...
  - Больше ничего и никого не бойтесь, - Иван вдруг почувствовал, что готов защитить эту девочку от чего угодно.
  - А вы где будете спать?
  - Здесь же.
  - Это что в одной кровати со мной? - Лиза очень удивилась.
  - Да, вас это смущает? Говорите смело.
  - Немного...
  - Придется вам привыкать. Это тоже долг жены.
  Лиза забралась в постель и закрылась с головой одеялом. Иван лег с другой стороны. Из-под одеяла доносилось подозрительное сопение.
  - Вы спите? - наконец робко спросила Лиза.
  - Нет.
  - Скажите, а я хорошо выполнила свой супружеский долг?
  - Выполните хорошо, когда уснете, - ну и брачная ночь! Может быть, ей еще колыбельную спеть?!
  Ночью Иван проснулся от того, что кто-то обнял его. Конечно, это была Лиза, она во сне доверчиво прижалась всем телом к мужу, и ему стало как-то теплее на душе. Правда Ксения продолжала являться ему. И является до сих пор... Иван очнулся от воспоминаний. Варя металась во сне и стонала. Он осторожно поднес свечу поближе и посмотрел на женщину. Губы ее обметал нехороший белый налет. Неужели...?
  Мишель ехал на Дымке и, чтобы не думать о плохом, перебирал воспоминания, главным образом, конечно, о Варе.
  
  ***
  
  Платоша все же не хотел идти в лес во второй раз, ну и пусть в первый раз все обошлось. Пусть он променял лесную бабку на бабу Ягу! Сейчас ему уже не казалось, что это была удачная мысль. У лесной бабки что? Зубы! В крайнем случае, можно и палкой по этим зубам, ну, конечно, в самом крайнем! Если, например, Алешку спасать надо будет. А чем опасна баба Яга неизвестно...
  Можно придумывать все, что угодно. Вот Платоша ночью и придумал, да такой страх ему нарисовался, что идти куда-то было невозможно. Баба Яга, оказывается, в сто раз страшнее лесной бабки! Алешка-то храбрый какой! Как же он жил, пока не поменялся страхами? Как терпел этот ужас? Разумеется, он не знал, что баба Яга страшнее, иначе, не предложил бы меняться. Это уж точно.
  Он настоящий друг. И не бросил его, Платошу, когда узнал, что тот боится, и не скучно с ним никогда. Поменяться страхами вот предложил. И не дразнится, как мальчики в пансионе, и не дерется. И вообще, он самый-самый лучший! А значит, Платоше тоже придется быть самым-самым, чтобы Алешка никогда не захотел раздружиться. И в лес идти придется, как бы жутко там не было. Лучше погибнуть в расцвете лет от страшных лап бабы Яги, чем потерять дружбу Алешки!
  Алешка в это же время, ожидая немного медлительного Платошу, корил себя за глупую идею поменяться. Какая же эта лесная бабка страшная, оказывается, и представит-то жутко, неудивительно, что Платоша боялся в лес идти, а сейчас-то повеселел... Ладно чего не сделаешь, ради друга, придется терпеть. Раз уж Платоша, который на год младше терпел, то Алешке стыдно страх показывать. И расспрашивать о бабке он у Платона не будет! Хотя хочется очень.
  Лина сказала, чтобы они пошли и поиграли где-нибудь, а она занята. Вот они в лес и пойдут, не играть, конечно, а с французами воевать. Ловить их. Хоть бы Наполеон попался! А что такого? Они в лесу уже были, с краешку, правда, и ловушку поставили. Еще и получше, чем на гувернера! Почти такую же хорошую, как тетушка Ольга рассказывала. А у Пети и оружие есть - пистолет, правда стрелять из него нечем...
  И чем таким Лина занята? Гувернер почти выздоровел, скоро опять будет занятия вести полностью, а не так как сейчас. Вот маменька... маменька больна. Не встает. Алешку к ней пускают редко, но и когда пускают, маменька говорит только о том, чтобы он слушался, смотрел за сестренкой и был хорошим мальчиком. Почему-то она не говорит, когда поправится, и никто не говорит.
  Интересно, это из-за ребеночка он такая, или из-за войны? Гадкий какой император Наполеон! Если из-за него маменька болеет, то его надо, непременно, поймать, тогда и война кончится! И папенька вернется! И Платошин папенька тоже! И маменька тогда совсем выздоровеет. И Лиза плакать не будет, а то плачет и плачет - по маменьке скучает.
  А он плакать не может! Он мужчина! А вокруг война. А хочется... Платоша же плачет, во сне особенно... но, нет, никак нельзя плакать! Хотя страшно, вот и у Петруши и у Платоши маменьки умерли, а вдруг... И этим страхом не поменяться ни с кем, он все время где-то внутри. Может быть, Иван Иванович что-нибудь скажет? Надо, непременно у него спросить. А вот и он, кстати, из дома вышел, ищет кого-то.
  - Господин Д"Арни...
  - Вы что-то хотели? - Иван наклонился к мальчику.
  - Как там маменька?
  - С ней все в порядке..., - нельзя же сказать семилетнему мальчику, что маменька его совсем плоха.
  - И будет? В порядке будет? - Алешка смотрел на маркиза с такой надеждой и верой в чудо, что тот не мог не откликнуться.
  - Будет!
  - Вы... вы обещаете? - господи, ну как тут можно обещать? Без врача, без инструментов...
  - Обещаю! - Иван вдруг почувствовал, что просто обязан спасти Варю, не может он иначе, - а теперь, прошу вас, всех троих не мешать мне и не путаться под ногами, и не шуметь, играйте где-нибудь подальше. Ваша маменька скоро родит, и ей нужно помочь в этом.
  Вот и прекрасно! Маменька родит ребеночка, а они успеют поймать Наполеона. Когда все увидят его, то не будут ругать, за то, что без разрешения в лес пошли. Хотя... и Лина сказала и Иван Иванович, мол, не шумите и играйте подальше. В лесу точно никакого шума никто не услышит! И подальше он. Можно считать, что позволили! Вот хорошо-то!
  В лесу было сумрачно и тихо, как будто все лесные обитатели знали о войне и притаились в своих дуплах и норах от неприятеля. Петруша спрятался сам и указал места Алешке с Платошей. Сидеть в засаде оказалось очень скучно, и нос все время чесался. А еще эта противная ветка, которая колола в бок, не избавишься от нее никак!
  Алешка старался не вертеться, но у него ничего не получалось. Где-то рядом пыхтел Платоша... да... не умеет он в засаде сидеть. Хотя Наполеон же не знает, что там Платоша, вдруг подумает, что это медведь и испугается! Было бы здорово, а то, комары кусачие такие, что просто ужас. И тут пронзительно закричала, какая-то птица, а следом за этим криком послышались чьи-то шаги.
  
  ***
  
  Мишель вспоминал самое начало их с Варей семейной жизни. Почему именно это пришло на ум? Наверное, потому, что тогда они оба были счастливы и могли себе позволить легкомысленность. Новое положение семейной пары было еще совсем непривычным. Варя частенько смотрела на обручальное кольцо и тихонько смеялась. Если Мишель замечал это, то непременно начинал целовать пальчики жены. Потом руки, потом находил ее губы...
  В Петербурге Мишель снял премилую квартирку (хозяйка была на редкость тактична - повезло), и после караулов и прочих служебных дел чуть ли не бегом бежал к жене. Варя тоже не скучала, она накупила себе книг, и радостно встречала Мишеля на пороге поцелуями вперемешку с цитатами. Особенно ее радовало, что приказчики в книжных лавках теперь разрешают ей смотреть любые трактаты.
  - Представляешь, Мишель, он меня спрашивает, замужем ли вы, а я ему честно говорю - замужем! И он ко мне со всем уважением. А раньше, когда я замужем не была, мне частенько говорили, мол, барышня, никак нельзя вам эту книжку брать! Особенно по медицине. И как я не сердилась, как не убеждала, какие доводы не приводила, все без толку было.
  - Что же, довольна ты, что из барышни в даму превратилась? - Мишель с улыбкой смотрел на жену.
  - Очень!
  - Только из-за книжек? - поддразнил Мишель.
  - Нет!
  - А еще из-за чего, коли не только из-за книжек?
  - Ты первый скажи! - Варя подошла поближе.
  - Ну-у-у... так нечестно, я же спросил, - Мишель обнял ее.
  - А давай тогда вместе скажем! Ну же! Потому что я тебя люблю!
  - Я люблю тебя Варенька!
  - Что же ты, Мишель, смеешься?
  - Ничего, это я так...
  - Нет, ты скажи! Как все же странно на "ты" называть...
  - Ничего тут странного нет.
  - Скажешь или нет?
  - Не скажу.
  - А я тогда... я тогда... я тогда тебя не поцелую, вот! - Варя с вызовом посмотрела на мужа.
  - Да? А можно тогда я сам тебя поцелую?
  - Можно...
  Одним поцелуем дело, конечно не обошлось. Варя очень стеснялась поначалу ласк при свете дня и не одобряла, что муж, придя со службы, первым делом стремится увлечь ее в спальню, впрочем, поцелуи Мишеля очень быстро отметали все возражения. Мишелю даже нравилась эта шутливая борьба. Однако, Варя воспринимала все слишком серьезно.
  - Мишель, нехорошо это! - при этом Варя не разомкнула объятий.
  - Что нехорошо? - пробормотал Мишель, целуя жену в нежную шейку.
  - Ну это, то, что ты сейчас делаешь.
  - А что я делаю? - Мишель развязывал кружевной воротничок.
  - Мы... ну... этим же дело не кончится?
  - Мгм?
  - Мишель!
  - Варенька, зачем ты такие узлы вяжешь? Никак не распутать!
  - Вот-вот! И все это в прихожей. Сейчас воротник, а потом...
  - А потом мы с тобой пойдем в спальню, что, в самом деле, в прихожей-то стоять! - Мишель улыбнулся, - тут ты абсолютно права, любимая.
  - Мишель, сейчас день еще!
  - Да-а-а? А я и не заметил, - Мишель перешел к замысловатой шнуровке на груди.
  - Я читала!
  - Что? - шнуровка быстро сдалась на милость победителя.
  - Что семейные пары этим... ну... этим! Ну, Мишель, зачем ты меня щекочешь!
  - Ты, Варенька, не права, я тебя не щекочу, а целую.
  - Да... целуешь, а волосы щекочутся! Ты целуй так, чтобы не щекотались! Вот так, например, - Варя прильнула на мгновение к губам мужа, - так вот, я читала, что этим только ночью занимаются!
  - Глупости!
  - Отчего же?
  - Мы женаты, какая разница, когда и как мы выражаем свою любовь?
  - Но написано же! А я хочу, чтобы у нас все-все было правильно!
  - Тебе не нравится то, что я делаю?
  - Мишель... ну не сердись! У тебя такие глаза сейчас стали... нравится, конечно же! Сам же знаешь! Но ведь это неправильно!
  - Гм... я тоже читал весьма авторитетный источник...
  - И что же?
  - А ты уверена, что тебя не продует здесь? Вот и платье раскрылось... Пойдем-ка в комнаты... э, нет, зачем же в гостиную? Спальня дальше от двери, там точно сквозняка нет... так вот, могу тебе сказать, что...
  - А зачем же ты меня укладываешь, а?
  - А так удобнее разговаривать, правда, правда! Вот и философы античные всегда возлежали, когда беседы вели.
  - Да? Ну, что же, - Варя улыбнулась, - будем философствовать!
  - Гм... философствовать? И только?
  - Нет, - шепнула Варя и потянула за кончик шейного платка Мишеля, - ну, накрутил узлов! Не развязать теперь!
  - Знаешь, Варенька, с тобой я готов философствовать сутки напролет! - Мишель старался, как можно быстрее избавится от мундира, - и днем и вечером, и утром, и ночью...
  - И я... что может быть прекраснее философии!
  
  ***
  
  По тропинке явно пробирался какой-то человек. Уверенно так пробирался, жаль, что не видно, кто это! Однако, хорошо, что в их ловушку хороший человек не попадется, эту ловушку они сделали против врагов, значит и попасться в нее может только враг! Только сама она не работает, надо за веревки потянуть, поэтому и приходится в засаде сидеть. И ночью! Потому что враги они именно ночью и ходят.
  Петруша, правда, говорил, что это не так, но во всех же книгах все самое интересное ночью происходит! Вот, пожалуйста! Идет кто-то? Идет! Человек чертыхнулся, видимо попал в яму, они из этой ямы землю брали для ловушки, надо было, конечно, засыпать, но... а так еще лучше! Как будто специально, как будто еще одна маленькая ловушечка. Алешка прислушался. Нет! таких слов он не слыхал еще! Плохо он, наверное, французский знает.
  Вот незнакомец подошел ближе, и стал виден его мундир. Точно враг! Петруша, оставшийся у француза за спиной, три раза громко ухнул филином, Алешка дернул за свой конец веревки. Платон же, видимо, замешкался, и ловушка не сработала. Вернее, все было даже хуже. Алешка дернул веревку так сильно, что она почти вся целиком упала ему под ноги. Ловушка рухнула. Незнакомец, негодяй такой, успел отскочить.
  Алешка закричал, в тот момент, когда все начало рушится, не исключено, что Платон с Петей тоже кричали, но почему-то именно на крик Алешки пошел незнакомец. Он схватил мальчика за плечи и начал трясти.
  - Ах ты, маленький мерзавец, - шипел незнакомец по-французски, - да как ты посмел! Ты же меня чуть не убил бревнами этими!
  Ну уж и бревна! Ветки толстые просто, бревна взять неоткуда было. И никто никого убивать не собирался, это же ловушка была! Ой! А вот этот человек, если не перестанет так трясти, вполне может и убить Алешку. Помог бы кто-нибудь! Алешка не мог вырваться из рук незнакомца, а тот продолжал шипеть на него. Из своего укрытия показался Платоша с палкой.
  Платоша успел сто раз попрощаться с жизнью за это время. Сначала, когда шли в лес, потом, когда его оставили одного в кустах. Хотелось вскочить и с ревом убежать, но как бросить друзей? А вокруг темно, и ветки, как чьи-то крючковатые руки... Платоша решил быть мужественным, и, на всякий случай, выстрогать палку.
  Ну, так мало ли... он, конечно, променял лесную бабку, но она-то этого может и не знать... а потом, палка вещь нужная, может от бабы Яги она тоже помогает! Палка получилась замечательная, и, пока Платоша ее выстругивал, ему было совсем не страшно, но зато он задумался и пропустил момент, когда Петя подал сигнал. Вернее, не понял, что это был сигнал, а не просто крик филина. Сообразил только тогда, когда веревка, брошенная им у дерева, сама по себе взвилась вверх.
  Что же теперь делать?! И незнакомца он как-то проглядел, и ловушка из-за него рухнула, а главное, Алешка в опасности - надо выручать! Но выйти туда? Одному? И что он сможет? Может быть, дождаться, пока Петя что-нибудь не придумает? Он старше! Да-а-а, а что будет с Алешкой, пока Петя думает? Платоша перекрестился и вышел на тропинку, незнакомец даже не обратил на него внимания.
  - Отпустите его! - Платоша хотел произнести это очень грозно, но получился тоненький писк.
  - Это еще кто? - мужчина повернул голову к Платону, этого хватило Пете, чтобы появиться за спиной у незнакомца приставить к оной пистолет.
  - Отпустите его! - Петя тоже с трудом проговорил эту фразу.
  Незнакомец рассмеялся, отшвырнул Алешку и повернулся к Пете.
  - Ну и ну! Вас тут банда целая. А вот я вашим родителям пожалуюсь на ваши игры.
  - Не пожалуетесь, - к Пете начал возвращаться голос, - для этого надо дойти до поместья, а мы вас туда не пустим.
  - Ну и как же вы мне сможете помешать? С помощью палки или с помощью этого ржавого незаряженного пистолета?
  Петруша рассердился на дядю - спрятал все оружие, как прикажете воевать?!
  - Он заряжен!
  - Неужели? - издевательски протянул незнакомец, - впрочем, это неважно, меня вы не остановите, а даже если каким-то чудом... за мной следом французская армия. А вам я сейчас, пожалуй, преподам хороший урок!
  Алешка понял, что вот именно сейчас должно произойти чудо, не зря же его помянул этот незнакомец, иначе... Чудо тоже решило, что пора, и произошло.
  
  ***
  
  Колдобины, лесные тропки, бездорожье. И люди и кони вязнут в грязи. Стычки с французами все чаще и чаще, но эти стычки только выматывают. Ждали, надеялись, что с приходом нового главнокомандующего это бесконечное отступление прекратится, будет, наконец, дано генеральное сражение, но... сражения все нет. Враг идет к Москве.
  Мишель сидел на поваленном бревне. Ночевка предстояла беспокойная - французы совсем рядом, да еще этот отвратительный мелкий дождь... сзади кто-то подошел и тихонько кашлянул, привлекая внимание. Мишель обернулся. Меньше всего он хотел видеть сейчас Платонова Федьку, тот после пропажи барина всю заботу сосредоточил на Мишеле, но его постоянные охи и вздохи нервировали.
  Мишель чувствовал, что нервы его на пределе. Платон пропал, а скорее всего, убит, что с Варей и детьми неизвестно... писем нет. Впрочем, например, от Ксаны он бы не хотел сейчас получить письмо. Что он ей ответит? Когда полк стоял в Вильно, Ксана писала часто, и он вынужден был отвечать. Не очень весело было делать вид, что все хорошо и обходить молчанием пьянство Толстого, а писать об этом тоже было невозможно. Но тогда Платону хоть не угрожала никакая опасность, кроме белой горячки.
  - Поели бы, барин, - Федор протягивал котелок с каким-то варевом.
  - Что ж, братец, давай, да ты сам-то ел?
  - Ел... чего там, вы лучше скажите, о Платоне Платоновиче вестей нет?
  - Ты же сам знаешь, что нет, - Мишель вздохнул, - ты где сейчас, помощь, может быть, какая нужна?
  - При лошадях я, лошадушек много у нас сейчас без хозяев, ох-хо-хо, Ахиллушки только нет, так я его и не нашел... сгинул вместе с барином моим... Так я с лошадушками, значит, да вот за вами присматриваю, за вами не присмотришь, так отощаете совсем, а денщик ваш неизвестно чем занят, - Федор укоризненно покачал головой, и осторожно, чтобы Мишель не заметил, смахнул слезу, - а помощь мне и не нужна вовсе... весточку бы от барина...
  Мишел сам чуть не заплакал. Никогда так тягостно еще у него на душе не было, и ведь пережили они с Платоном немало, а всегда верилось как-то, что все будет хорошо. И Федор вот переживает... И Ахилл пропал - тревожный знак. Поймали его, наверняка, французы, а он с норовом, вряд ли справились, значит, пристрелили бесполезного коня.
  - Спасибо тебе за заботу. Если я что-то узнаю о Платоне, обязательно скажу.
  - Благодарю вас... а денщику вы все же разнос дайте, сидите тут один, мокрый, голодный...
  - Ранен он, позавчера ранило.
  - Ну что ж! Тогда придется присматривать за вами получше, а то неровен час... а можно спрошу еще...
  - Спрашивай, - Мишель доел кашу и вернул котелок.
  - Неужто, мы так до Москвы и дошагаем? А драться-то будем с французиками этими, али нет?
  - И этого я, братец, не знаю, нам только одно остается - приказы выполнять.
  Федька, наконец, ушел, а Мишель так и остался сидеть на бревне. Разбередил все же душу! Сил нет больше никаких, а надо, чтобы были. Война еще не кончилась... Чем хуже было у Мишеля на душе, тем глубже погружался он в воспоминания. Москва... отрочество, юность. Жизнь казалась тогда золотым рождественским орехом. Блестящим и ярким. Все было в первый раз. Натали... Настенька...
  Как хороша была Настенька! Как царила на московских балах! Все взоры были обращены на нее, а она только смеялась над поклонниками. А сам дух этих балов? Он побуждал веселиться, и не думать о дурном, впрочем, может быть, так всем кажется в семнадцать лет? Все тогда забавляло. И важные спесивые генералы, и чиновники, которые заняты были исключительно картами, а вовсе не танцами.
  Глупые! Что может быть лучше, например, мазурки? Полчаса можно совершенно свободно говорить о чем хочешь с хорошенькой женщиной, и никто не посмотрит косо. Настенька как-то умела делать так, чтобы оказаться в паре с Мишелем. Они с удовольствием делились впечатлениями, и смеялись, смеялись, смеялись...
  Смех очень сближает. Однажды, вот так же, во время мазурки, Мишель понял, что очень хочет поцеловать графиню. А вот как это сделать? Может быть, она обидится или рассердится? А если... а если нет, если она не будет против, то как выбрать момент? Не здесь же, у всех на виду? Настенька лукаво смотрела на него, как будто поняла, о чем он думает.
  - Знаете, Анна Семеновна, хозяйка этого чудного бала, моя приятельница, - Настенька раскрыла веер, - она мне недавно показала чудную картину, приобретенную ее мужем, я думаю, что никто не будет против, если я сейчас провожу вас к этому произведению искусства, - румянец, выступивший на щеках Настеньки, был очарователен.
  Тогда дело ограничилось только одним робким поцелуем, граф вдруг решил найти свою жену, и разыскивал ее весьма старательно, пришлось прервать уединение. Мишель улыбнулся, воспоминания, воспоминания... неужели этот мир навсегда потерян? И больше в Москве не будет балов?
  Мишель чувствовал, что тревога нарастает. Он гнал от себя мысли о том, что может случится, если Варя не успела покинуть Черкасово. Конечно, ее вряд ли тронут, но...
  Варя вскрикнула, схватки были все сильнее и чаще. Скоро, совсем скоро...Тетушка что-то говорила, старая нянька и кто-то еще суетились вокруг, Варя была будто в тумане.
  
  ***
  
  Это действительно было чудо! Оказывается, ловушка упала не вся. Самая нижняя и толстая ветка еще оставалась на своем месте. Оставалась до того момента, пока незнакомец не шагнул к Пете, чтобы отнять у него пистолет. Тут-то ветка и упала, прямо на голову врагу. Молодчина какая! Собственно, незнакомец и сам был виноват: нужно под ноги смотреть! Он запутался в веревке, и дернул ее. Веревка же все еще соприкасалась с веткой, вот и ветка и рухнула. Но все равно, здорово вышло!
  Незнакомца связали все той же веревкой. Хорошо так связали... но как же его доставить в Черкасово? Петя, как самый старший, остался караулить, Платоша же с Алешкой побежали за помощью. И чего так кричать? Ничего же с ними не случилось? Лина совершенно напрасно сердится и беспокоится. Они же врага поймали! Неужели непонятно, что это гораздо важнее. чем вовремя лечь спать. И не нужно выяснять "кто должен был уложить этих сорванцов", совершенно это напрасно...
  Иван боялся оставить Варю. Бестолковая суета ей не поможет, не пришлось бы проводить операцию. Что смог, он приготовил, на всякий случай. Вот ведь, никогда не знаешь, где и когда пригодятся тебе знания. Жаль, что по акушерству Спартак лекций почти и не читал, не предусмотрел, видно, что Ивану когда-либо придется роды принимать такие сложные.
  - Барин! Там мальчики... они говорят, что француза поймали!
  - Что?!
  Транспортировка француза в дом происходила молниеносно. Иван бегло осмотрел его, и велел запереть в сарае. Не до него сейчас. И не до гувернера с его паникой. Видите ли, победоносная французская армия никогда не простит, что ее офицера заперли в каком-то грязном сарае, и в наказание разрушит поместье. Иван рассвирепел и только успел запереть гувернера вместе с соотечественником, как Варя начала рожать.
  Через несколько часов стало совершенно ясно, что родить сама она не в состоянии. Варя все чаще погружалась в забытье. Евдокия Дмитриевна и остальные женщины пытались что-то сделать, использовали все рецепты, которые знали, но... Никому не хотелось, чтобы Иван начинал операцию, меньше всего этого хотелось самому Ивану. Однако, медлить было нельзя.
  Первым делом Иван выставил всех за дверь, оставил только няньку, которая клятвенно обещала молчать, не лезть под руку, и делать все, что прикажут. Была приготовлена корпия, бинты, шелковые нитки, хорошая игла, все инструменты, особенно острый нож, Иван тщательно промыл и протер спиртом. Пора было начинать.
  - Барин, миленький! делать-то что? - Лина захлебывалась слезами, - я его выпустила, а он! А потом!
  - Варваре Петровне плохо, говори сейчас же, что случилось и внятно!
  - Я Мартина, месье Брока, то есть, выпустила! Он сказал, что ему надо, мол, припарку на ногу поставить, а то болит сильно, а тут вы меня позвали...
  - И что дальше? - Иван похолодел.
  - А он сбежал, и француза того с собой прихватил! Что делать теперь?!
  - Буди детей, да если что, в лес их уводи, и всех предупреди, а нам не мешай сейчас! - старая нянька, которая всегда молчала при господах, неожиданно грозным басом выдала распоряжения, опередив Ивана.
  Впрочем, он бы и сам принял такое же решение, что тут сделаешь? Кто бы ни были эти двое, французские шпионы, иллюминаты, или еще кто, не о них сейчас думать надо, а о новой жизни, и о Варе, конечно. Иван абсолютно отключился от посторонних мыслей. Сейчас у него было дело. Очень важное, и его нужно было сделать, как можно лучше.
  Иван не смог бы вспомнить, как он делал разрез, а тем более, что чувствовал при этом, он вытеснил эти воспоминания, зато тот момент, когда младенец закричал, маркиз запомнил на всю жизнь. Мальчик! Совершенно жуткий на вид, зато вполне живой! А вот маменька его... Иван постарался зашить рану, как можно аккуратнее, но самой женщине было все равно. Варя чувствовала, что умирает, ей ничего не хотелось, все было безразлично, но прикосновение чего-то маленького и теплого, родного, а потом горечь во рту от какого-то мерзкого настоя заставили ее вернутся. Она не совсем пришла в себя, но умирать как-то больше не тянуло. Варя даже сумела расслышать голос няньки: "Мальчик у вас, барыня, сыночек". Сын...
  Иван использовал микстуру, как последнюю надежду, он не знал, как она подействует на женщину, поможет ли? И сейчас было непонятно, что принесет сон, в который погрузилась Варя. Ребенка унесли, а маркиз остался с роженицей. Ему хотелось кричать. Размяк он за эти годы, вот возможная смерть Вари и вызывает такие чувства. Размяк...
  В комнату вошла нянька, внесла икону. Иван хотел было ее прогнать, чем, в самом деле, поможет сейчас раскрашенная доска, но потом махнул рукой... а вдруг? Вдруг... Не зря же люди верят в Бога? Однако, пора было решать - уводить ли детей из Черкасова или нет. А ночь, между тем, еще не кончилась...
  
  ***
  
  Варя постепенно приходила в себя. Какие-то звуки, образы, размытые и туманные окружали ее сейчас. Почему-то ей привиделась Ксения... странно, Варя не так уж часто и вспоминала о ней. А кто это на коленях у иконы Богородицы? Какой неправдоподобный сон - уж кого-кого, а Д'Арни невозможно было представить себе молящимся. Да и... разве же такие молитвы бывают?
  Иван и сам не смог бы объяснить, что с ним произошло. Стоило ему на минуту прикрыть глаза, чтобы подумать, как передним привычно появился силуэт Ксении. Он всегда относился к этому, как к некой неизбежности. Одновременно видения были и мучением и радостью, но в этот раз... Напряжение последних часов было слишком сильным.
  - Зачем ты пришла? Скажи мне зачем? Мучить меня? Именно сейчас... я знаю, что виновен перед тобой, очень, но именно сегодня я не могу думать о своей вине! Не до того мне! А ты, ты бы лучше сыну помогла своему эту ночь пережить! Лучше бы ты его ангелом хранителем была, чем мне являться! - Иван говорил еще и еще что-то такое же бессвязное и несправедливое, - ты ведь не по своей воле приходишь? Я знаю, знаю, что по своей воле ты не стала бы мне являться, даже чтобы отомстить, не нужен я тебе! Тогда что же? Наказание для нас обоих? Кто бы тебя не посылал, пусть прекратит! Пусть прекратит мучить тебя! И меня..., - совсем тихо добавил он.
  - Ты не прав, - Ивану почудился шепот Ксении, - совсем не прав!
  - В чем?! В чем я не прав?! Что я должен сделать, чтобы сегодня не погибли близкие мне люди?
  - Молись...
  - Да уж! - маркиз сардонически усмехнулся, - прекрасный совет! А главное, всегда можно сослаться на недостаточное усердие молящегося! Я вот вовсе не умею молиться, так что...
  - Молись, как умеешь.
  Иван осознавал, что разговор с призраком сложно назвать нормальным времяпрепровождением. Но... почему бы не использовать и эту призрачную возможность, все равно больше надеяться не на кого и не на что. Лина с нянькой служанками и одним из лакеев увели детей и в лес, Евдокия и Ольгина бабушка отказались уходить, Варя лежала в забытье. Мужчин в усадьбе всего трое, а проклятый гувернер, наверняка, успел за несколько месяцев разнюхать все, может статься, что он и про сторожку знает потайную! Тогда совсем плохо.
  Добро бы это была французская армия, тогда можно было бы пожертвовать частью запасов Черкасова, чтобы сохранить само поместье и его обитателей в неприкосновенности. В самом деле, велика ли доблесть в войне против старых женщин и детей? Даже раздражение от встречи с бесенятами и сидения в сарае мигом бы улеглось от щедрого подарка. Однако, Иван сильно сомневался, что все так просто.
  Скорее всего, под видом французских солдат прятались иллюминаты, которые находились под командованием Скотта и Моабад-хана, а тут запасами не отделаешься. Им жизни нужны. Ну сколько он сможет удерживать поместье? А что потом? Так или иначе, иллюминаты доберутся до детей. А совсем не сопротивляться - еще хуже может выйти. Да и не мог Иван представить, что спокойно смотрит, на то, что творится в поместье, что происходит с его близкими людьми. Кажется, Богу молятся на коленях? Так...
  - Я буду честен! Я никогда ни во что не верил, да и сейчас... сейчас я тоже не верю, что ты кинешься исполнять просьбу такого грешника, как я! Но эти дети... эти женщины. Дети же чисты перед тобой? Неужели, ты хочешь, чтобы они умерли? Вот мать, которая родила совсем недавно. Выживет ли она? Как не тяжело, это признавать - все в твоей власти! Но если ты воспользуешься своей властью, чтобы убить ее... зачем тогда все?! Я прошу не за себя, а за этих людей, которых я должен защищать... а как?! Даже моя смерть не спасет их. Спаси их ты!
  Дальше Иван заговорил совсем тихо, Варе не было слышно. Вот странно-то как! Знает она, что не так молятся, а как? Не вспомнить сейчас... А Ксения приблизилась к Ивану и склонилась над ним. Ее-то шепот Варя прекрасно расслышала.
  - Не надо... не стыдись слез... это очищение. Я давно за все простила тебя. И... и прощай! Прощай, я больше не появлюсь!
  - Прощай, Ксения, - теперь Иван твердо знал, что нужно делать.
  Глупости, конечно, все эти молитвы, но... что-то изменилось и очень сильно. Наконец-то он был способен взять ситуацию под контроль. Да и Варя, судя по всему, приходила в себя. Это очень даже хорошо. Маркиз переоделся, перед теми, кто сейчас сюда придет, должен предстать верховный магистр Ордена иллюминатов, и никак иначе. А вот и гости пожаловали...
  Ксана была полна решимости, осуществить задуманное. Она не отступится от своего, ни за что! Если Платону угодно, пусть хоть убьет ее потом, но отступить никак нельзя. Да и не одна же она, в конце-то концов! Вот и Ольга Николаевна рядом, вот уж от кого Ксана меньше всего бы ожидала выдержки и самообладания, а поди ж ты!
  
  ***
  
  Переговоры зашли в тупик, впрочем, Иван и не думал, что ему удастся переубедить эту шайку под командованием давнишнего знакомца, пойманного предприимчивыми (слишком уж!) детками. И, конечно, предводитель с самого начала прекрасно знал, с кем имеет дело, поэтому ни перстень верховного магистра, ни все остальные тайные знаки не произвели на него никакого впечатления.
  Однако, в переговоры он вступил. Зачем? Затягивает время? Но у него больше тридцати человек, насколько Иван смог разглядеть, против троих, чего тут ждать? Ворота заперты, конечно, но их ничего не стоит выломать. Да и так... видимость одна, а не ворота, ажурные, с башенками - ерунда! Вот мореного бы дуба, да окованные железом... Впрочем, пусть ждет. Хуже все равно не будет, а уж, чем позднее начнется бой, тем дольше проживут защитники поместья.
  - Выходите, маркиз, бросьте оружие и выходите, все равно вам не продержатся, - снова прокричали из-за ворот. Всем будет сохранена жизнь, обещаю!
  - Что же вам нужно?
  - Так... поболтать с вами кое о чем... например о казне Ордена...
  - И что же, если я дам вам нужные сведения, вы уйдете? Сомневаюсь, впрочем, извольте! Велите вашим людям уйти от поместья. Я пойду с вами.
  - Э нет... нам нужно еще кое-что, вернее, кое-кто! Женщина... э-э-э мадам Лугина, кажется?
  - Довольно! Она очень плоха, зачем она вам?
  - А это уж не ваше дело! Выдайте нам эту женщину, скажите все, что мы хотим знать, и мы уйдем.
  Глупости какие, не уйдут они так просто, да и отдать им Варю никак нельзя. Странно... вряд ли простому исполнителю доверили бы выпытывать сведения о казне Ордена, а не по собственному ли почину он это все затеял? Конечно, как только он узнает все, что хочет, он убьет Ивана не задумываясь, Иван сам бы так поступил лет десять назад.
  Убьет, а потом получит возможность делать в Черкасово все, что угодно, никто ему не помешает. Значит надо как можно дольше ничего не говорить, глядишь, жадность пересилит желание выполнить приказ. Надо поманить предводителя этой казной, глядишь, удастся увести шайку от поместья, хоть ненадолго.
  - Говорить я ничего не буду, а вот показать... показать место могу. Не так уж и далеко казна спрятана.
  Самое смешное, что это было правдой, ну почти. Перед войной, ту часть казны Ордена, что находилась в России, маркиз лично разделил на несколько частей и лично же спрятал в разных местах. Никто, кроме него, этих денег бы не нашел. С доверенными людьми связь почти сразу же, по приезде в Черкасово, прервалась, так что...
  А может быть, и здесь не обошлось без проклятого гувернера? Не перехватывал ли он писем? Тогда понятно, почему про казну разговор зашел. Расшифровал, рассказал своему дружку-предводителю, о чем там шла речь, и решили они вместе поживится. Впрочем, может быть, и Скотт с Моабад-ханом мечтают подобраться к казне, неважно.
  - Хорошо, только мадам Лугина отправится с нами!
  - Никуда она не отправится, она родила несколько часов назад.
  - Тогда мои люди останутся в поместье и присмотрят за ней, пока мы с вами совершим небольшую прогулку.
  - Исключено! Я покажу вам место, где спрятана казна, только если вы оставите всех, я подчеркиваю, всех обитателей поместья в покое, тем более, мадам Лугину.
  - Нет!
  - Тогда я ничего не скажу!
  - Скажите! Поверьте, у нас найдется для вас несколько резонов. А вот, кстати, и они.
  Иван с ужасом заметил, как из леса появились еще какие-то люди с оружием, а перед ними... Конечно, так называемый, гувернер проведал про сторожку! Все пропало, теперь, держа в заложниках этих детей, предводитель может диктовать любые условия, и прекрасно об этом знает.
  - Открывайте, или этим милым деткам придется расплачиваться за вашу глупость и несговорчивость! А прежде чем открыть, бросьте-ка оружие вон в те кусты! - предводитель ничуть не сомневался в том, что его распоряжение будет немедленно выполнено.
  Оружие выбросили. Иван махнул рукой и один из лакеев отпер ворота и предусмотрительно отбежал в сторону. Предводитель шагнул первым, толкнул створку и... снова получил по голове тяжелым поленом! Иван восхитился неутомимостью и изобретательностью мальчишек, интересно, когда они успели? Хотя... как бы не было всем хуже от этой проделки. Предводитель упал на колени и тут же поднялся, шипя от боли.
  - Ну уж нет! Вам это даром не пройдет! Я этих мерзавцев разорву голыми руками сам, лично! А сейчас, сейчас ты мне скажешь, все, что я хочу знать, иначе твоему племяннику не поздоровится! - предводитель подскочил к Петруше и приставил ему пистолет к виску.
  - Нет, - холодно сказал Иван, доставая потайной кинжал и приставляя его к своему горлу, - отпустите детей и женщин, пусть они уходят, когда они уйдут достаточно далеко, по моему мнению, я скажу вам все, что вы хотите знать. Иначе я просто перережу себе горло, и все тайны унесу с собой.
  Варю уже было не спасти, а вот остальные... у них был крохотный шанс. Если только все пройдет, как надо, если только. Послышался истошный визг, разбойник (вряд ли они были посвященными иллюминатами, скорее просто нанятым сбродом), который держал Лину, кажется, полез ей под юбку. Нянька попыталась ей помочь, и старуху ударили прикладом по голове, она обмякла.
  И тут гувернер, который стоял все это время в стороне, как разъяренный бык понесся на обидчика Лиины. Разметал четверых стражников, и взял на прицел предводителя.
  - Мы так не договаривались, - закричал он неизвестно на каком языке, однако все его поняли.
  
  ***
  
  Драться было совершенно бессмысленно, однако, не воспользоваться предоставленной возможностью, Иван не мог. Завязался бой, причем гувернер, видно спасая даму сердца, дрался против иллюминатов. Алешке, Платону и девочкам удалось убежать, но далеко они не ушли, а спрятались за угол флигеля. Аннушка и Лиза плакали в голос. Предводитель прикрывался Петрушей и в бой не вступал. Поначалу, маркиза, видно слушаясь приказа, убить не стремились, что ж, тем легче было убивать ему. Он и убивал одного за другим.
  Однако, позже, разбойники рассвирепели и уже не слушали, что им кричит предводитель. Они стали нападать сразу впятером - ввосьмером, но это только облегчало Ивану задачу. Для опытного фехтовальщика такое положение только на руку, ведь нападающие мешают себе сами. Впрочем, этот бой все же нельзя было выиграть.
  В тот момент, когда гувернер упал, зажимая рану, Иван понял, что остался в одиночестве. Лакеи, то ли тяжело раненные, то ли убитые уже давно лежали неподвижно на земле. Послышалось конское ржание, потом выстрелы, потом вдруг какая-то дама влетела на гнедом коне во двор, стреляя на ходу в иллюминатов.
  Она выглядела, как грозная богиня войны, и ее появление было столь неожиданным, что все опешили. Все кроме Платоши, который кинулся к женщине прямо через двор, наполненный врагами, не замечая ничего вокруг. Он бежал так быстро, как мог, и кричал по-польски и по-русски:
  - Мама, мамочка! Ты приехала! Ты ко мне приехала...
  - Что за женщина! - с восхищением рассказывал Платон, - что за чудесная женщина! Представляешь, не побоялась поехать за моим сыном из безопасной столицы в Смоленскую губернию! Я когда ее увидел, думал, что с ума сошел. Мы, как раз собирались эту банду прикончить, когда она вылетела из леса, не успели перехватить, вот Ольгу успели, она чуть медленнее ехала. А Платоша Ксану мамой назвал! И даже мне так не обрадовался, как ей.
  - Теперь тебе точно придется на ней жениться! - улыбнулся Мишель, он все еще не мог поверить, что Платон жив, и в сотый раз с умилением выслушивал рассказ об освобождении Черкасова.
  Конечно, больше всего его интересовало здоровье жены и детей. Платону пришлось поклясться мамой страшной клятвой, что Варе стало гораздо лучше, и что ни ей, ни ребенку ничего не грозит. Конечно, гарантии дать никто не мог, но все же... Варя была слишком слаба, чтобы писать, зато письмо от Алешки очень порадовало Мишеля. Впрочем от некоторых подробностей, которые Мишель узнал из этого письма, волосы дыбом вставали.
  - А я женюсь! - продолжал рассказывать Платон, - обязательно! Вот кончится война, и женюсь. А как же иначе? Она Платошу к себе взяла, мальчишка не желает с ней расставаться, а через какое-то время, Бог даст Варвара Петровна совсем оправится, и твое семейство из Черкасово уедет. Маркиз замечательно устроил все.
  - Да ты рассказывал, только мне все же непонятно, как он умудрился договориться с французами.
  - Ну... он же не со всеми, а только с командиром одного полка, впрочем не знаю я точно с кем... может быть, смог бы и со всеми, - Платон усмехнулся, - я, ты знаешь, готов теперь поверить во все, что угодно. Он, Иван, мне довольно скупо объяснил, что письма его перехватывались тем самым гувернером, ну а когда верные ему люди это поняли, они стали вести работу на свой страх и риск, что уж там такая за работа? Впрочем, он мне поклялся, что против России не идет, и я ему верю... Ну так вот: когда мы с ребятами подоспели (эх! знал бы ты Мишель какие у меня в отряде ребята были, и не только мужики, а и офицеров много) и эту банду, посланную нашим милым Моабадушкой, выбили, Д"Арни смог наладить связь, видимо, ему его люди подсказали к кому можно обратиться. В результате у него оказались прекрасные бумаги, чуть ли не лично Наполеоном подписанные, и Черкасово теперь почти в безопасности
  - Почти меня не устраивает, пока там моя семья!
  - Ну, что ты, Мишель, нельзя же Варю везти сейчас!
  - Да я и сам знаю, но не могу же я за нее совсем не беспокоиться?
  - Что поделаешь! Ладно, чтоб тебя развеселить я тебе расскажу, что Аннушка учудила. Когда бой закончился, а закончился он довольно быстро, смотрю, из-за флигеля выбегает эдакое чумазое дитя и с разбегу - прыг ко мне на шею. И как узнала? Я заросший был, почище иного мужика. И кричит, что я мол, настоящий герой, и она теперь только за меня замуж выйдет. Я даже опешил. Смотрю - Ольга неодобрительно губы поджимает, а Ксана... Ксана, как будто бы и не слышит, что-то Платоше говорит. Сам не знаю, как сумел... опустил я Аннушку на землю, подошел к Ксане и сказал, что люблю ее безмерно, и она мне в любви призналась.
  - Счастливый ты человек Платон!
  - Мы Мишель оба счастливые с тобой. У меня Ксана есть, у тебя сын родился... а завтра бой, наконец-то убегать мы прекратили!
  - Да... завтра бой.
  
  ***
  
  Войска были выстроены на равнине перед Калишем двадцать первого марта 1813 года. Новая форма. все с иголочки, все сверкает - парад в честь короля Фридриха Вильгельма... Ждали приезда государей довольно долго. Платон что-то тихонько гудел себе под нос. Как мальчишка, право слово! Мальчишка с сединой на висках... Не легко ему пришлось, впрочем, как и всем на этой войне.
  Платон вновь вернулся в полк только в конце декабря. Как раз успел на смотр, после которого, была вынесена благодарность полку от Александра:
  "Объявив сего числа войскам, в команде моей состоящим, монаршую благодарность Кавалергардскому полку за совершенную исправность и чистоту, в какой Его Имп. Величество изволил его найти, я долгом поставляю объявить как вам, так и эскадронным командирам, и всем гг. офицерам, и нижним чинам совершенную мою благодарность за тот порядок и устройство, с которыми сей полк во все время сей кампании находился, к чему присовокупляю, что я всегда был доволен сим полком, но ныне не нахожу уже слов, как оный благодарить".
  Мишель усмехнулся. А ведь, незадолго до этого, какой разнос устроил Константин за этот самый внешний вид! Конечно, ни ватные салопы, ни шали, ни тулупы кавалергардов не красили, но что же делать, если мундиры превратились после нескольких месяцев походной жизни в жалкие лохмотья, да и мороз не разбирал кого жалить русского ли, француза.
  А уж в каком виде Платон объявился! Чисто медведь какой - обросший, бородатый. Тогда, после Смоленского сражения, партизанский отряд отбил бесчувственного Платона у иллюминатов. Толстой немного отлежался и вместе с партизанами стал охотиться на французов. Ему это нравилось больше, чем бесконечное отступление вместе с армией. В одной из таких стычек, он отбил своего Ахилла, чему был безмерно рад, конечно.
  После того, как Черкасово было освобождено, Платон догнал полк, и в Бородинской битве сражался рука об руку с Мишелем. Однако, при каждом случае, удобном и неудобном Платон то и дело вспоминал свой отряд, и, в конце концов, вернулся к партизанам. Мишель сильно сожалел, что из-за ран не смог пойти вместе с другом, но, ничего не попишешь! Он не желал быть обузой.
  Все хорошо, что хорошо кончается. Раны затянулись. Платон жив и опять рядом. Варя с детьми в Петербурге. Здорова, пишет письма. Французов из России прогнали, хоть и сил на это потрачено было немало. Имения разорены? Ну не полностью же! Это ерунда. Жаль только, что младшенького повидать так и не удалось, и неизвестно, когда удастся. Да и по Варе Мишель сильно соскучился, (хоть и решил непременно первым делом при встрече высказать свое мнение о ее недопустимых выходках, но сам же знал, что намерения этого не исполнит) и по Алешке с Лизой.
  Младший сын... Иван... тогда при Бородине они стояли в резерве. Час проходил за часом, ожидание затягивалось. Уже было за полдень, когда возобновились атаки на центральную батарею, показалась неприятельская кавалерия. Скоро можно было ожидать приказа о вступлении в бой. И вот этот момент Платон выбрал для разговора.
  - Мишель... может быть мы умрем сейчас...
  - Я лично, не собираюсь, и тебе не советую!
  - Да ты послушай... Варя передать тебе просила, что сына Иваном назовет, и Д"Арни крестным попросит быть, - выпалил Толстой одним духом.
  - Так ты что же? Сейчас только вспомнил? - усмехнулся Мишель.
  - Да нет... не знал, как ты на это посмотришь.
  - Я очень ему благодарен, очень! Наверное Варя права... но... впрочем, может быть, Иван не согласиться.
  - Согласился уже, - буркнул Платон, - Варвара Петровна кого хочешь уговорит, особенно когда болеет. У не такой вид был... Так, ты против, значит?
  - Да нет, - засмеялся Мишель, - она столько перенесла, пусть как хочет, так и называет сына. Странно мне только... кто бы мог представить, что грозный господин иллюминат станет мне кумом.
  - Ему тоже это странно осознавать, поверь мне!
  Раздался приказ ехать вперед рысью, над эскадронами прокатилось громкое "ура". Мишель радовался вместе со всеми, наконец-то в бой! Его не томили тревожные предчувствия, он не думал о смерти. Какая смерть может быть, если не видел он еще своего Ваню!
  Перед кавалергардами ехал старший полковник барон Карл Карлович Левенвольде, тот самый, который последний снялся с аустерлицкой позиции. Но ведь сейчас не Аустерлиц, не может такого быть, чтобы мы проиграли это сражение! Центральная батарея была взята неприятелем, но это еще далеко не конец.
  Мишель видел то какие-то отдельные и незначительные части от общей картины, например, покалеченную лошадь такой же масти, как Дымка в овраге, или грустную улыбку на лице убитого французского кавалериста (отчего он улыбается?); то, как будто сверху, видел весь бой целиком. То же было и со звуками...
  Поступил приказ атаковать. Пройдя между каре русской пехоты, Левенвольде повел первый эскадрон прямо на неприятеля. Заметив движение кавалергардов, неприятельская кавалерия начала развертывать фронт, но было уже поздно. "Галопом! Марш!" - скомандовал Левенвольде. Мишель был рядом в тот момент, когда полковник упал с коня, пораженный картечью в голову. Тогда Мишель был ранен в первый раз за это сражение.
  Дальнейшее он помнил смутно, да и не особо стремился вспоминать, хотя частенько во сне, он опять оказывался на Бородинском поле, и снова и снова переживал этот день.
  
  ***
  
  - Мишель, ты пойдешь на бал? - Платон брился, отчего речь его была невнятной.
  - На какой именно? - лениво поинтересовался Мишель.
  - Да я так, вообще, - можем и на все пойти, коли настроение будет!
  - У тебя, похоже, настроение есть, вот и иди, - Мишель вернулся к своим записям.
  - А ты? Ах, ты, черт!
  - Это ты мне? - удивился Мишель.
  - Да нет, порезался я. А тебя спрашиваю, неужели, ты намерен так и сидеть со своими бумажками безвылазно?
  - Ты бы Федора своего попросил побрить тебя, коли сам за два десятка лет не научился! А на вопрос твой отвечу - безвылазно сидеть не намерен - завтра с утра полковой смотр и учения, на них я буду присутствовать.
  - Ты, Мишель, не с той ноги встал что ли? Ты ж знаешь, как Федька бреет, давеча, когда ты ранен был, сам же проклинал все на свете из-за его бритья! И спрашиваю я тебя о бале, а не о учении!
  - Не пойду я ни на какой бал.
  - Отчего же? - Платон утерся, встал и заглянул Мишелю через плечо.
  Мишель захлопнул тетрадь и обернулся к другу.
  - Просил же, не делать так!
  - Мишель, ты на себя не похож! Ну что ты на меня глазищами сверкаешь? Смотри, терпение Платона Толстого не безгранично! Говорят от нервических болезней холодные обливания помогают, так я для тебя бочки не пожалею самой ледяной водицы, лично на голову вылью, если в себя не придешь сейчас же! Несколько дней покоя от тебя нет!
  - Ах, покоя от меня нет! - Мишель вскочил, - это от тебя покоя нет! Иди на бал, куда хочешь иди, без меня только!
  - Да... бочки тут маловато будет... придется в речку тебя мокнуть, - Платон обошел Мишеля кругом, - благо хоть погода и теплая, а все же март на дворе, в реке, как раз температура воды подходящая - в миг вылечит... Мишель, ну что ты, право слово! Случилось у тебя что?
  - Не знаю... - Мишель отвернулся, - ты меня извини, Платоша, тревожит меня что-то, а что понять не могу.
  - Так... дома благополучно ли? - Платон присел на стул.
  - Вчера же почта была! Все у них хорошо, благополучно... только все равно мне как-то не спокойно. Не знаю... может быть, ты прав - нервы.
  - Вот еще! - фыркнул Платон, - мы же не дамочки в меланхолии, чтобы у нас нервы были! Это я чтоб позлить тебя про нервы-то сказал. А от хандры и тревоги - первейшее средство это развлечься. Все! Решено! Идем на бал, на одном не понравиться, на другой пойдем, благо несколько их будет.
  - Все бы тебе, Платон, балы, - усмехнулся Мишель, - ладно, уговорил!
  - Вот и славно! - Платон потер руки, - старину вспомним, говорят, ожидается целый цветник дам. Отвык я уже от женского общества, а это непорядок!
  - Платон!
  - И не надо на меня так укоризненно смотреть! Я человек холостой, свободный...
  - А Ксана? - тихо спросил Мишель.
  - А что Ксана? Мне тут приятель один написал, он в отпуску из-за ранения, что мол, так и так... собирается графиня Маковская связать себя супружескими узами не сегодня завтра! - Платон ударил кулаком по столу, - надеюсь, дождется она окончания войны, чтобы я мог сына забрать, а впрочем... и Варя в Петербурге и Ольга, да и родственников куча - не пропадет Платоша, пристроят его куда-нибудь!
  - Да не может того быть! - Мишель удивился.
  С последней почтой пришло ему от Ксаны письмо, но в нем и намека не было на скорый брак с кем-либо, только сетования, что Платон пишет мало и редко.
  - Эх! А я думал - приеду, заживем вместе, втроем! Дурак! - Платон продолжал изливать душу.
  - Да, говорю я тебе, быть того не может!
  - Тебе-то откуда знать!
  - Ну и за кого же она, по-твоему, выходит?
  - В том-то и дело! Не знаю я! Не написал мне приятель, ну, ничего, из газет узнаем! Я, Мишель, его даже на дуэль вызывать не буду, вот кого бы с удовольствием пристрелил, так это ее!
  - Ну, полно! Если она тебе слово дала, и вы с ней помолвлены, то не выйдет она ни за кого, не такой она человек. - Мишель был абсолютно серьезен.
  - Да не давала она мне слова, - с отчаянием закричал Платон, - мы с ней вообще о свадьбе не говорили!
  - Как так?
  - Ну... я думал... война кругом - не до того, вот победим, я приеду...
  - И в письмах об этом не писал?!
  - Что ж в письмах... ты же знаешь, не люблю я писать... да и как в письме... все! Решено! Напьюсь завтра и с первой же симпатичной барышней роман закручу! - Сделал Платон неожиданный (или наоборот, ожидаемый?) вывод.
  Мишель понял, что теперь просто обязан пойти с Толстым на бал.
  
  ***
  
  Варя сидела в гостиной у Черкасовых и перебирала ноты. Как же давно она не играла! Уже и позабывала все. Она попробовала наиграть песенку, которую разучивала со Степаном, тогда давным-давно в ранней юности. Степан... дошли слухи, что он пропал без вести, Варе, впрочем, долго не хотели ничего говорить, все опасались за ее здоровье, но она все же нашла способ узнать правду!
  Узнала, расстроилась, конечно, но по секрету от себя самой каждый день благодарила Бога, что это случилось не с Мишелем... Может быть, может быть, если она сейчас вспомнит те песни, что так любила раньше, и Степан найдется, и Мишель поскорее вернется домой? Жаль только, что вот уже полтора года, как она не подходила к инструменту, и не играла для себя, только вместе с детьми.
  Как только Варе стало легче, она настояла на том, чтобы перебраться в отдельную квартиру. В последнее время ей все сложнее было находиться в чужом доме. Хоть и родственники, да все не то! Удивительно. Раньше она не считала Черкасово или дом Петра чужими. Впрочем, все равно она и дети проводили у Ольги большую часть времени.
  И все же жить отдельно нравилось Варе все больше и больше. Как хорошо посидеть с детьми у камина, почитать им что-то познавательное, побеседовать... а рядом кормилица укачивает Ваню. Пришлось взять кормилицу. В отличие от двух старших детей, младшенький только месяц и пил материнское молоко, да и то не хватало.
  Таки вот семейные сценки описывала Варя в письмах мужу. Все хорошо все здоровы... и сейчас вроде бы, ничего не изменилось, но в последние дни появилась у нее какая странная тревога. Она то отпускала, то появлялась снова. Вот и сейчас, когда Варя ждала Ольгу для давно задуманной совместной прогулки, тревога вернулась.
  - Барыня просили вас подождать еще чуть-чуть или пройти к ней в комнату, никак она шляпку не подберет, - Варя и не заметила, как в комнату вошла Лина.
  - Подождать?
  - Или пройти к Ольге Николаевне, - повторила Лина тем же отстраненно-вежливым тоном.
  Варя вдруг вспомнила, какая у Лиины прекрасная улыбка. Была... Девушка перестала улыбаться тогда, в августе, но и не плакала. Так же вот вежливо, как чужого выхаживала своего Мартина, потом, не пролив ни слезинки, смотрела, как Петр увозит его куда-то. Больше, насколько Варя знала, о гувернере вестей не было.
  - Скажи Ольге Николаевне, что я ее на улице подожду, душно мне что-то здесь! - Варя внезапно приняла решение, подталкиваемая тревогой - пусть выбирает шляпку сколько угодно.
  - Хорошо. Так и передам.
  Варя почти выбежала на улицу. Тревога становилась все сильнее. Она прошлась взад-вперед перед домом, потом отправилась в конец квартала к книжной лавке. Среди книг ей всегда становилось спокойнее, а Ольга, в случае чего, догадается, где ее искать.
  В лавке было пусто. Хозяин дремал в кресле, его и видно не было. Только какой-то старик держал в руках томик переплетенный в сафьян. Варя огляделась. Не мешало бы купить несколько книг на английском, Алешка делал несомненные успехи в языках, а вот Лиза доже по-французски не желала говорить. Намучилась с ней Варя! И чему ее только гувернантка учила Аннушкина? Никаких успехов не видно. Варя погрузилась в выбор книг и не заметила, как в лавке появился еще один посетитель.
  - Варвара Петровна? - шепотом спросил мужчина, подойдя сзади, - не оборачивайтесь.
  - Кто вы? - Варя, конечно же, обернулась.
  Из-за поднятого воротника и низко надвинутой шляпы черты лица было не разобрать, а голос, вроде бы, был Варе не знаком. Старичок предпочел быстренько ретироваться из лавки.
  - Я же просил! Впрочем... - незнакомец усмехнулся, - меня предупреждали о вашем характере.
  - У меня прекрасный характер! - обиделась Варя.
  - Конечно, конечно, - снова усмехнулся он, - слово дамы - закон. Я ведь не спорить пришел, Варвара Петровна. Некто очень желает с вами побеседовать.
  - Кто же этот некто? - Варю стала раздражать вся эта глупая таинственность, а ведь сначала, даже любопытно было, - хотя нет! Кто бы он ни был, меня это не интересует, так своему Некто и передайте!
  - Варвара Петровна, уверяю вас...
  - Варя, Варя, ты здесь? - Ольга приоткрыла дверь в лавку, - а я уж тебя обыскалась, ой, простите, я помешала разговору.
  - Этот господин, Оля, уже уходит! Или мы уходим!
  - Что ж... до свидания милые дамы, до скорого свидания! - незнакомей проскользнул мимо Ольги и тут же пропал из виду.
  
  ***
  
  Варя чувствовала, что за ней постоянно кто-то наблюдает, но она ни разу не смогла заметить, кто именно ведет слежку. Ольга смеялась над подругой:
  - Но кто за тобой следить может? Варя, мы здесь в Петербурге в полной безопасности, - Ольга что-то искала в своей корзиночке для рукоделия.
  - А иллюминаты?
  - Их же поймали, Варя. Тем более был это всякий сброд, а не иллюминаты. Я понимаю, ты много пережила, но...
  - Их же не всех переловили, - Варя занесла руку над палитрой (эх, и рисование она тоже забросила!), - кто-то остался... Моабад-хан, например.
  - Варя, - Ольга укоризненно покачала головой, ну что ты, Петр же сказал, что Моабад-хана нет в России, а сейчас, может быть, с божьей помощью, его и совсем поймали.
  - Барыня! - Лина почти вбежала, - Петр Иванович приехали!
  Петр приехал совсем ненадолго - по делам, как он сам сказал, по каким именно Варя уже давно не спрашивала - все равно не ответит. Вечером, после обеда, снова собрались в гостиной. Петруша с Алешкой играли в солдатиков, расставив, привезенную Петром в подарок, кавалерию. Аннушка чинно вышивала. Младшие девочки спали. Было решено, что Варя с детьми останется ночевать сегодня у Черкасовых.
  - Ну, рассказывайте, как жили без меня?
  - Да что рассказывать, - Варя улыбнулась, - ты лучше расскажи, не знаешь ли чего о Мишеле, о Платон Платоновиче, о Степане...
  - С ними все благополучно - с Мишелем и Платоном, но я их давненько не видел, мы с ними вместе при Бородине были... потом 12 декабря виделись, потом... при переходе Немана, и... и все пожалуй. Я уезжал приезжал... только слухи о них и доходили, но теперь вот, закончу здесь, и, может быть, свидимся мы с ними. У вас-то новости какие?
  - Да какие, - засмеялась Ольга, - Варе все преследователи мерещатся, Аннушка... вот погляди, везде вензель Платона вышивает, вместо своего, перепортила уже несколько дюжин платков, совсем от рук отбилась, Петруша, как всегда резвый не в меру, слуги...
  - Погоди, погоди, что же ты все в одну кучу-то свалила? - Петр серьезно взглянул на кузину, - так какие, Варя тебе преследователи мерещатся?
  - Никто мне не мерещится! - Варя вспыхнула, - вот и ты туда же!
  - Да ты толком-то сказать можешь? - рассердился Петр.
  - После, после! - Ольга надула губки, - давайте проведем вечер тихо и мирно, без всяких иллюминатов!
  - Батюшка, - подал голос Петруша, - я давно хотел спросить вас, а кто такие иллюминаты?
  - К вам господин Д'Арни! - объявил слуга.
  - Узнал, что ты приехал и решил навестить, - Иван обнял брата, - прости, что сразу о делах, но ты ведь тоже не так просто в столицу вернулся?
  - Да, не так просто.
  - Неприятности у нас, Петр, серьезные неприятности.
  Мишель протанцевал один танец с молоденькой пухленькой барышней и совершенно утомился от ее болтовни. Она что-то мило шепелявила о императоре Александре, о прекрасном бале, - в общем, как большинство девиц, говорила вздор. Только и было интересного - в танце промелькнула дама, чем-то знакомая, вроде бы, но кто она? Мишель не смог ее разглядеть, как следует. Мишелю стало скучно. А вот Платон развлекался вовсю. Делал комплименты то одной даме, то другой, танцевал, и, конечно, не забывал опрокидывать один бокал шампанского за другим, как и обещал.
  Мишель покачал головой, наверное, ничего с Платоном страшного не случиться, ну, подумаешь, проснется завтра с головной болью и в чужой постели, от этого никто не умирал, тем более Платон. Успокоится и с ним можно будет нормально поговорить. Вот так вот, и не за чем было тащиться на бал. Мишель мог бы сейчас работать над своими записками, наконец-то выдалось немного времени. Стоит его потратить с пользой.
  Еще летом, перед самым началом войны, Ксана прислала несколько листков исписанных мелким почерком Юлии. Там было многое из того, что хотел знать Мишель. Теперь чем больше он писал, тем больше возникало вопросов. Платон начинал ворчать, как только Мишель начинал его о чем-то расспрашивать, впрочем, мало было таких моментов, когда друзья были не вместе.
  Мишель снова увидел эту даму. Не юная девочка, но определенно хороша. Сейчас, разглядывая ее профиль, Мишель мог бы поклясться, что знает ее, но, тем не менее, никак не припоминал ее имени. Наконец он решился, будь что будет - надо подойти! Мишель взял бокал шампанского и решительно направился к даме.
  
  ***
  
  - Хорошо, только поговорим о делах после, - Петр показал глазами на Ольгу, - а пока у нас обычный семейный вечер. Располагайся, вино вот неплохое...
  - Что ж, - Иван усмехнулся, тогда я, с вашего позволения, с Петрушей поговорю, давно его не видел.
  - Хорошо, - Ольга мило улыбнулась, - Петруша, как раз хотел что-то спросить, да, милый? Может быть, вы ему ответите? Петр, ну что ты, не надо меня в бок толкать! Это невежливо.
  - Конечно, что бы ты хотел узнать? - Иван подошел к мальчикам ближе.
  - Я хотел, чтобы батюшка мне рассказал кто такие иллюминаты, а то мы с Алешей поспорили, - Петруша посмотрел на дядю.
  Варя подавилась чаем. Такое выражение, какое появилось на лице Ивана, стоило бы нарисовать, но, к сожалению, оно слишком мимолетно, никак не успеть запечатлеть.
  Больше к разговору о слежке в тот вечер не возвращались, а наутро Варя поспешила уйти от Черкасовых. Петр слишком занят, не стоит его отвлекать разными глупостями, вот если бы были какие-нибудь доказательства, тогда бы никто не называл ее, Варю, выдумщицей. Решено! Надо собрать, хоть какие-то улики. А еще лучше поймать негодяев!
  Все равно, делать больше нечего. Варя не могла сидеть без дела, не такая у нее была натура. Это только из-за болезни пришлось так долго бездельничать, но сейчас-то она вполне здорова! Чтение, музыка, рисование... это замечательно, но все же чего-то не хватает. Почему-то рядом с Мишелем не возникало такого чувства пустоты. С Мишелем жизнь всегда полна.
  Варя грустно вздохнула, вспомнив какое довольное лицо было у Ольги сегодня утром. Хоть и ругались пол ночи, а все же... Как на грех, Варина спальня была совсем рядом со спальней Ольги. Так было даже удобно..., когда Петра не было дома. Вот и вышло, что сору было слышно прекрасно, ну и не только ссору. И неизвестно почему!
  Варя пыталась отвлечься, представляя, какие дефекты архитектурной конструкции могли привести к такой прекрасной слышимости между комнатами, но пришлось признать, что в архитектуре она ничего не смыслит. Надо непременно купить нужные книги. Алешка вот, очень даже интересуется всякими конструкциями, а вдруг спросит что-нибудь? Однако, никакие книги не заменят мужа!
  Варя сидела у себя в гостиной и составляла план поимке тех, кто за ней следит, но вместо плана в голову лезли всякие глупости. И ведь после рождения Ванечки и до последнего времени мыслей таких не было! Откуда что взялось? Нет, нет, надо срочно чем-то заняться, иначе сума можно сойти! Раньше Варя думала, что только мужчины могут без конца размышлять о неприличностях, и уж тем более, ни за что не поверила бы, что она сама не сумеет справиться с подобными мыслями. До вчерашней ночи, правда, ей это худо-бедно удавалось, но вот теперь...
  Варя решительно принялась за составление плана. Мишель, в любом случае, приедет не скоро. Так! Первым делом надо почаще выходить гулять, и во время этих прогулок, смотреть на прохожих. И зря, зря она не согласилась встретиться с этим Некто! Ну, ничего, второй раз она уж шанс не упустит. Глядишь, и поможет Петру в чем-нибудь. Помочь Петру в его работе было Вариной несбыточной мечтой еще с тех пор, как император назначил его на эту должность, но тогда помешала вся эта персидская история, а после было не до того.
  Вот и славно! Сейчас можно воплотить мечту в жизнь. И, права Ольга, ничего в Петербурге угрожать не может, ну а уж на крайний случай, можно будет обратиться к Ивану. Он-то не откажется помочь. Варя заглянула в детскую к Лизе, поцеловала ее, велела хорошо себя вести и не ссорится с братом, когда того привезут от Платоши Толстого, и, одевшись понеприметнее (пригодились уроки филера!) направилась на улицу.
  - Здравствуйте, - Мишель улыбнулся даме, - простите мою дерзость, не хотите ли выпить шампанского?
  Вот если она ответит на улыбку, тогда точно знакомы... Дама улыбнулась, сначала вежливо и чуть холодно, а потом так радостно, что Мишель даже удивился немного.
  - Ты...?! Вы? Какими судьбами здесь? Впрочем, что это я! Вы же в гвардии! Только я слышала в отставку вышли?
  - Да, - Мишель снова улыбнулся (ну никак не вспомнить кто это!) - вышел, а перед войной вернулся в полк. А вы как здесь...?
  - А я здесь с мужем, со вторым! Вы же с ним не знакомы? А, впрочем, что это я! Вы и с первым моим мужем знакомы не были. Сейчас я вас представлю. Жорж! Жорж! Идете сюда, я хочу вас кое с кем познакомить!
  Мишель понял, что если немедленно не вспомнит, кто эта дама, то может попасть в очень неприятную ситуацию. Уже попал.
  
  ***
  
  Мишель до утра проболтал со своей кузиной. Ну, кто бы узнал в этой светской даме восемнадцатилетнюю глупышку Натали? Вот характер у нее совсем не изменился. Такой же веселый и задорный остался. Уж как она звонко смеялась, когда поняла, что Мишель не узнал ее!
  - Ну и ну! А для чего же тогда подошли... подошел? Может быть, все же на ты? Между родственниками вполне возможная вольность.
  - Конечно, - Мишель был смущен, - я никак не мог вспомнить, откуда знаю вас... тебя, и решил, что заговорив с тобой, припомню быстрее.
  - Что очень изменилась? - Натали усмехнулась.
  - Нет! То есть...
  - Раз не узнал, то изменилась, да и немудрено - столько лет прошло.
  - Просто, помнится, у тебя русые волосы были, - Мишель еще больше смутился.
  - Женские секреты, - лукаво усмехнулась Натали, - лучше расскажи мне, как ты живешь?
  - Хорошо, - Мишель тепло улыбнулся, - женат, трое детей. Младший совсем недавно родился. Я еще и не видел его. А ты как?
  - И я хорошо! Представь, и у меня трое детей! - Натали засветилась улыбкой, - и тоже младшего совсем недавно родила. Уже во втором браке. Мы же с Жоржем всего два года женаты. А до этого я пять лет вдовела... - она помолчала, а потом вдруг спросила, - скажи, ты счастлив в браке? Конечно, странно спрашивать такое у человека, которого пол жизни не видела, но мне так хочется, чтобы все были счастливы! И потом... мы же не чужие друг другу.
  - Счастлив ли я? - Мишель задумался, - Пожалуй, что счастлив!
  - Прекрасно! Если в браке несчастлив, то и жизнь не задается. Я вот с Дмитрием, первым мужем моим, мучилась только, хоть и прекрасный он человек был. Думала, что все, жизнь кончена. А сейчас - радуюсь каждому дню новому.
  Мишель тепло распрощался с кузиной. Конечно, они уговорились о новой встрече, но когда она произойдет? Натали и ее муж, должны были уехать нынче же утром, почти сразу после бала, а Мишель отправлялся дальше вместе с полком на Дрезден. Как все же летит время! И Варя ведь теперь другой стала, хоть внешне не изменилась почти. Впрочем, иногда продолжает вести себя, как легкомысленная девчонка.
  Мишель задумался, а если бы не совершала она таких поступков хоть иногда? А если бы стала похожей на всех остальных женщин? Любил бы он ее по прежнему? Кто знает? Впрочем, Мишель не мог себе представить толком не Варю, похожую на всех других женщин, ни себя без любви к Варе.
  Платон куда-то исчез. Наверное, нашел утешение в объятиях очередной красотки. Мишель чувствовал себя действительно счастливым. Встреча с кузиной и это разговор, разорвали пелену меланхолии. Тревога куда-то исчезла. Мишель думал о том, как его будут встречать после войны и заранее предвкушал счастливые лица Вари и детей. Занимался рассвет. Бал заканчивался. Мишель вышел в парк с бокалом шампанского. На квартиру возвращаться пока не хотелось. Он пошел по главной аллее, потом свернул на боковую, и вдруг услышал чьи-то голоса.
  Варя с удовлетворением оглядела свой наряд. Прекрасный цвет! И отчего Мишелю он не нравиться? Пока за ней никто явственно не шел, но она не теряла надежды. Ну уж нет! она так просто не сдастся. Еще посмотрим кто кого. Внезапно мелькнула знакомая фигура. Точно! Тот господин из книжной лавки. Варя увидела его боковым зрением. Надо действовать, пока он опять не пропал. Варя развернулась и кинулась к незнакомцу.
  - Постойте! Погодите! Я согласна встретиться с Некто!
  Незнакомец кинулся бежать. Прохожие оборачивались на полоумную даму, которая неслась сломя голову и кричала какие-то глупости. А такая с виду приличная! Внешность, однако, обманчива бывает. Кто-то даже ругнулся вслед. Варе не было до этого дела. Она бежала за незнакомцем, стараясь не выпустить того из вида.
  Незнакомец бежал и бежал, сворачивал в какие-то переулки, снова выбегал на широкие улицы, и опять и опять. Варя запыхалась, но азарт погони подогревал ее. Не может же она вот так бросить все на пол пути? Незнакомец нырнул в какой-то двор. Варя кинулась за ним. Она успела увидеть, в какую дверь он забежал, и не минуты не думая, бросилась следом. Дверь со скрипом отворилась. Варя вошла в дом. Незнакомца нигде не было видно. Вообще ничего видно не было.
  
  ***
  
  Варя сделала несколько шагов вперед и вдруг опомнилась. Зачем она здесь? Как глупо... Надо немедленно уходить отсюда. Она развернулась к двери, но тут из темноты протянулись чьи-то руки и схватили ее. Крикнуть Варя не успела - ей зажали рот. Дверь захлопнулась, наступила полная темнота. Варя потеряла сознание.
  - А, раньше ты так легко чувств не лишалась, моя Северная Звезда!
  Варя пришла в себя на огромном мягком диване. Комната была освещена, но лица говорившего видно не было. Впрочем, зачем видеть, Варя узнала бы этот голос где угодно. Моабад-хан! "Господи, отчего ты отнял у меня рассудок в тот момент, когда я задумывала этот глупый план, отчего не остановил меня, когда я сама бежала в западню!", - Варя чуть не заплакала, но сдержалась.
  Дети! О чем она вообще думала! Какие приключения, какие погони! Дети дома одни! Ой-ей-ей, что же будет, если она не вернется домой к вечеру?! Догадается ли кормилица послать кого-нибудь к Петру? Это хорошо, конечно, что Петр приехал, но поможет ли он? Успеет ли?
  А еще этот корсет! Не зря она их не любила никогда. Из-за него и сознание потеряла. Это же надо - решила стать покрасивее к приезду мужа. К сожалению, после рождения Ванечки Варя уже не была такой стройной, как раньше. Вот и пришлось заказывать ненавистный корсет и учится его носить. Зачем только было надевать его именно сегодня на эту дурацкую прогулку? Зачем вообще было идти?!
  - Что же ты не поздороваешься со мной? - Моабад-хан подошел к дивану. Варя отшатнулась.
  - Что? - ухмыльнулся Моабад-хан, - со шрамом я тебе не нравлюсь? Скажу тебе по секрету, моя прекрасная пери, что я сам себе с этим шрамом не нравлюсь, впрочем... шрамы только украшают мужчину и не дают забыть о тех, кто их нанес. Ты молчишь? Жаль... я надеялся, что ты обрадуешься нашей встрече.
  - Я вовсе не рада! Немедленно отпустите меня! - Варя постаралась, чтобы ее голос звучал, как можно тверже.
  - Отпустить?! - театрально удивился Моабад-хан, как это отпустить? Ты же сама пришла сюда, я бы даже сказал - прибежала, а еще ты несколько раз сама сказала, что желаешь этой встречи!
  - Когда это я такое говорила?! - возмутилась Варя.
  - Как когда? - ты гналась за моим человеком и кричала на весь город, что жаждешь пообщаться с Некто. Это я. Ну, было такое?
  - Было,- вынуждена была признать Варя, - но теперь я передумала и хочу уйти!
  - Ай-яй-яй! Совсем ты, Северная Звезда, не изменилась, все так же непредсказуема! Интересно, а как твой муж ведет себя, когда ты начинаешь вот так своевольничать? - Моабад-хан присел на край дивана.
  - Это не ваше дело! И не называйте меня Северной Звездой! - Варя отодвинулась от перса.
  - Мое это дело мое... Лугин украл мою собственность, так что я имею право знать, как он с ней обращается.
  - Я не ваша собственность! Я вообще никому не принадлежу! - Варя почти кричала.
  Это страшный сон... который она сама воплотила в жизнь. После персидских приключений, Варя еще долго просыпалась от собственного крика - снился Моабад-хан с занесенной над Оксаной саблей и кровь, кровь, кровь. Когда же она вышла замуж, кошмары очень быстро кончились, и вот сейчас опять...
  - Да? И своему мужу тоже? Интересно, он думает так же? Вряд ли, скорее всего, женившись, он понял, что женщинам нельзя давать излишнюю свободу.
  - Мишель не такой, как вы! Он замечательный человек и ценит во мне не только женщину, но, прежде всего, личность!
  - Ну-ну, - Моабад-хан усмехнулся, - хотел бы я взглянуть на твоего мужа, когда он узнает, что ты сбежала к другому мужчине, ко мне, бросив своих детей.
  - Нет! Все было совсем не так! - Варя всхлипнула.
  - Так! - голос Моабад-хана стал жестким, - это уже свершилось, моя Северная Звезда. Я поманил тебя - ты пришла, добровольно пришла! Я так долго ждал этого!
  - Отпусти, - Варя рыдала, - я не могу оставить моих детей, - я не могу! И Мишель не поверит в это! Он будет меня искать!
  - Твой муж поверит! И искать не станет! А дети... если хочешь, я их тоже заберу, моя Северная Звезда, только тебе придется хорошенько меня об этом попросить, - Моабад-хан наклонился над Варей.
  - Нет! Нет! Нет!
  - Что "нет"?
  - Я никогда не буду твоей и не буду тебя ни о чем просить, тем более так! Я люблю моего мужа! А он любит меня и никогда не поверит в такую ужасную клевету! - Варя убеждала Моабад-хана, но и себя тоже.
  - Гм... - Моабад-хан поднялся с дивана, - знаешь, мне кажется, это слишком хлопотно вывозить из вашей столицы женщину, которая сама не знает, чего хочет, да еще и с выводком детей...
  - Так отпусти меня!
  - Не могу! Ты должна быть моей, впрочем... есть один выход!
  - Какой же? - Варя совсем не доверяла хитрому персу.
  - Я бы мог взять тебя силой, мог бы выкрасть твоих детей и шантажировать тебя этим... но это не принесло бы мне удовлетворения. Давай сделаем так: я отпущу тебя, и поклянусь не трогать ни твоих детей, ни твоего мужа, если...
  - Если?
  - Если ты отдашься мне. Сама. Добровольно. Я очень-очень долго ждал этого. Всего одна ночь и ты свободна! Более того - ты больше обо мне никогда не услышишь. Ну же, решайся!
  - А если я не соглашусь?
  - Согласишься, непременно, согласишься! Ты надеешься, что тебя найдут? Зря! Впрочем, даже если найдут - весь город видел, что ты сама пришла в этот дом! Тебя никто не похищал, и уж будь, уверена, у меня найдется множество свидетелей, которые подтвердят нашу любовную связь. Твой муж тебе этого никогда не простит! А если ты согласишься, он никогда ничего не узнает!
  Варя сидела, опустив голову. Это конец.
  
  ***
  
  - Знаешь, ты мне сильно облегчила задачу, когда так вот ворвалась сюда, но меня вдруг заинтересовало, а зачем ты, собственно, это сделала? - Моабад-хан закурил трубку, - я-то думал заинтриговать тебя, потом встретиться... но на такой быстрый эффект не рассчитывал. Так что же привело тебя ко мне?
  Больше всего Варе хотелось надавать самой себе оплеух. Такого с ней еще не было. Вот даже Моабад-хан удивляется. И немудрено. На его вопрос невозможно подобрать ответ. А ведь, не он один будет спрашивать! Как бы дело не повернулось, придется не единожды ответить. И Петру, Варя очень надеялась на его помощь. И Мишелю... и, главное, самой себе.
  - Ты догадывалась, что я тебя здесь жду?
  - Нет, я думала...
  - О чем же?
  - Не важно! - да ни о чем не думала, но не признаваться же в этом?
  - Ты права, важно другое - согласна ли ты?
  Иван хвалил себя за предусмотрительность. Шестое чувство, не иначе, подсказало ему оставить человека у дома Вари. Конечно, слухи о возможном появлении Моабад-хана, которыми он и приходил поделиться с Петром, скорее всего, ложные, но все же... И вот теперь этот человек сообщал, что Варвара Петровна после полудня отправилась прогуляться.
  С час благопристойно совершала моцион, а потом вдруг развернулась и припустила бегом за каким-то неприметным субъектом. Да так резво они бежали, что скоро совсем он их из виду выпустил. Да, конечно, мысль была хорошая, иначе об исчезновении Вари он мог бы вообще не узнать. Надо надеяться, что вернется она домой совсем скоро.
  К вечеру стало понятно, что с Варей что-то случилось. Никого не предупредила, никаких указаний не дала. Иван чертыхнулся. Как будто делать больше нечего, знай только, Варвару Петровну выручай из передряг. Придется, видно, отвезти детей к Черкасовым, сообщить Петру и начать поиски. И непременно, найти! А то, как же Ванечка без мамы? Маркиз скрывал даже от себя самого, насколько привязан к крестнику. Вот сумасшедшая! Ну какой из него крестный? Крестный должен в вере наставлять, и вообще...
  Варя подняла голову и посмотрела на Моабад-хана. Сколько неприятностей вышло из-за того, что она вовремя не распознала свою любовь! Чем притянул ее персидский принц? Да, красив, но это же не все... Варя покраснела. Как она могла принимать ласки Моабад-хана, если любила Мишеля? Как это вообще возможно? Тело просто предало ее тогда. Ох... а сейчас-то что делать?
  - Долго мне еще ждать ответа? Мне, конечно, приятно, что ты разглядываешь меня...
  - Я согласна! - Варя и сама не ожидала от себя этих слов.
  Мишеля насторожил слишком резкий тон голосов. Он подошел поближе. Сквозь кусты было не разглядеть, что именно происходит у маленького грота, но вот две мужские фигуры, нависшие над женской, выглядели весьма зловеще.
  - Ну, же, мадам, скажите кто из нас вам больше по душе? - тонкий голос одного из мужчин прозвучал для Мишеля очень знакомо.
  Точно! Видел он этого коротышку, кажется, в свите короля Фридриха-Вильгельма. А второй - это, наверное, его дружек, с которым они всю ночь напивались на балу. Весьма неприятные господа! А от того, что они так бесцеремонно пристали к даме, выглядят еще неприятнее.
  - Ну же! Кого из нас вы осчастливите? Или мы вам не годимся оба?
  - Господа, - женский голос звучал спокойно, но в нем чувствовалась дрожь, - я же вам уже говорила, что не собираюсь никого осчастливливать. Оставьте меня!
  - Ваш покровитель оставил вас, - заметил второй мужчина, - так что, вам срочно нужно найти нового! Один из нас вполне годится на эту роль. Поверьте, - он громко засмеялся, - мы будем щедры! Конечно не так, как ваш прежний покровитель, но...
  - Господа! Позвольте мне пройти!
  - Ну уж нет! Куда это вы пойдете? Раз не хотите одарить нас своей благосклонностью, так хоть поцелуем одарите! Может быть, вам понравится?
  - Конечно, понравится! Как мы можем не понравится? - наглец протянул руку и схватил женщину за плечо.
  Это было уже слишком. Мишель перепрыгнул через кусты и оказался на небольшой полянке за спиной у негодяев.
  - Господа! Вам не кажется, что задерживать даму дурной тон? - поинтересовался он, положа руку на эфес.
  Мужчины развернулись.
  - Идите своей дорогой и не вмешивайтесь, - с угрозой сказал тот, что с тонким голосом. Это не ваше дело!
  - Ошибаетесь! Мое.
  
  ***
  
  - Ты согласна?! Так быстро? - Моабад-хан недоверчиво посмотрел на Варю.
  - Почему ты так удивлен? - Варя поднялась с дивана и подошла к персу.
  - Но... я думал..., - он был в замешательстве, но быстро пришел в себя, - впрочем, так и должно быть! Ты приняла правильное решение.
  - Конечно, - спокойно согласилась Варя, - я отказывала тебе, потому что была глупой девчонкой и ужасно боялась того, что должно случится, но ты же сам знаешь, как меня к тебе тянуло, - она положила руки на грудь Моабад-хана.
  - Знаю! - он обнял Варю и потянулся к ее губам, - и сейчас тянет!
  - Тянет, - Варя томно улыбнулась и с лукавой усмешкой уклонилась от поцелуя.
  - Ну почему ты вышла замуж за этого Лугина!
  - Мишель хороший человек..., - Варя помолчала, - у нас с ним дети... но...
  - Ты несчастлива с ним! Я так и знал! - Моабад-хан самодовольно усмехнулся.
  - Я все время вспоминаю то время, что мы с тобой были вместе...
  - И жалеешь, что не осталась со мной, ведь так, моя Северная Звезда?
  Варя высвободилась из объятий.
  - У нас вся ночь впереди. Давай поговорим на чистоту, - она серьезно посмотрела в глаза Моабад-хану, - я уже не та глупая девочка, которую ты знал, зато я научилась лучше понимать свои желания. Я всегда желала тебя, и теперь тоже, но мы оба понимаем, что никогда бы не были счастливы вместе.
  - Отчего же? Я бы сделал тебя самой счастливой женщиной в мире!
  - Нет, ты бы заставил меня потерять себя, а этого я не могла допустить. Потому что после этого я тебе сразу же надоела. Погоди, выслушай меня, хоть раз! - прервала она желавшего, что-то сказать Моабад-хана, - я полностью в твоей власти, да я и сама не уйду отсюда, пока не осуществлю, наконец, свою мечту, поэтому выслушай меня и постарайся понять. Так вот. Это мой мир, здесь я счастлива... почти. Я вышла замуж за Мишеля, потому что он принадлежит этому миру, ну, а еще из чувства противоречия - ненавижу, когда меня к чему-то принуждают. Я не желаю ничего менять, а даже если бы и желала - не могу. У меня дети, и я должна заботится о них. Ты прав, я очень хотела тебя видеть, хоть и боялась себе в этом признаться, поэтому и пришла, вернее, прибежала сюда. Знаешь, я все представляла, как у нас с тобой все могло бы быть...
  - Какой длинный монолог, - усмехнулся Моабад-хан, - ты надеешься, что за разговорам я забуду о главном? Нет, не забуду. Ты пока ничем не доказала мне, что готова выполнить наше соглашение.
  - Сейчас докажу, - Варя вновь подошла к Моабад-хану и страстно поцеловала его, - погоди, - она прервала поцелуй, - сначала договоримся.
  - О чем? Мы уже обо всем договорились! Пора, наконец, выполнять договоренность!
  - Мы проводим эту ночь вместе. Так?
  - Так! И больше ты меня не увидишь.
  - Ну почему же... я бы хотела видеть тебя почаще, если, конечно, ты сам этого хочешь, и не разочаруешь меня сегодня...
  - Ты... ты действительно этого хочешь?! О, моя Северная Звезда, я знал! Я знал! Я увезу тебя далеко-далеко...
  - Ничего подобного, - Варя приложила палец к губам перса, - я никуда не уеду от детей, и не повезу их за тридевять земель. Мы будем встречаться здесь в Петербурге и тайно, я не собираюсь позволить страсти разрушить мою жизнь!
  - Я могу убить твоего мужа, и тогда тебе никто не посмеет указывать.
  - Ни в коем случае! Послушай, думаю, твоя жажда мести полностью удовлетворится тем, что я буду принадлежать тебе. Что я, наконец, признала, как я желаю тебя. Но даже, если мой брак с Мишелем был ошибкой, не смей его разрушать. Детям нужен отец. Не беспокойся, я сумею сделать так, чтобы мы жили раздельно, после того, как он вернется с войны.
  - Или не вернется..., - прошептал Моабад-хан. Варя сделала вид, что не услышала.
  - Ну и потом... может быть, мы разочаруемся друг в друге или нам надоест этот роман, зачем загадывать!
  - Не разочаруемся! Я обещаю, что ты испытаешь такие восторги, каких тебе никогда не дарил твой муж! - Моабад-хан поцеловал женщину, - давай же, насладимся нашей любовью!
  - Давай, - прошептала Варя, - мне уже не терпится... только ляжем в постель. Этот диван, конечно, мягкий, но недостаточно велик для тех забав, что я предвкушаю!
  - Как скажешь, моя пери! Спальня за этой дверью, - Моабад-хан взял Варю на руки и понес в спальню.
  Мишель с грустью смотрел на свою рану. Конечно, просто царапина, но почему опять в эту же руку! Это рок какой-то, не иначе.
  
  ***
  
  Мишелю очень не хотелось драться. По многим причинам. И утро прекрасное. И встреча с кузиной. И последняя рана только-только затянулась. Да и просто, хоть на несколько часов хотелось забыть о любых сражениях. Но невозможно оставить даму в таком положении.
  - Ах ваше... ну-ну, - тонкоголосый обнажил шпагу, - вы, кажется русский? То-то я смотрю, нос свой суете куда не надо.
  В утренних сумерках лица выглядели какими-то неестественными, да еще деревья, окружавшие поляну, отбрасывали густые тени. Однако, злой блеск пьяных глазок Мишель разглядел прекрасно.
  - Шли бы вы спать, барон, - Мишель холодно взглянул на шпагу в руках тонкоголосого.
  - Я?! Спать, ах, ты!
  - Ну не только вы, - Мишель усмехнулся, - нам всем пора идти спать. Давайте и разойдемся.
  - Вот вы и идите, - проворчал второй.
  - С удовольствием пойду, но только вместе с дамой, она хотела покинуть ваше общество.
  - Не хотела! - взвился тонкоголосый, - и вообще, вы знаете, сколько я на кон поставил?! Я же разорюсь, если эта мерзавка не перестанет ломаться!
  - А вот это меня, как раз, совершенно не касается. Даме вы не по нраву и все. Видимо, о вашей "галантности" и способах развлекаться уже все наслышаны. Я сейчас не буду говорить, что я о них думаю, но вы, если еще сохранили остатки чести, немедленно дадите даме уйти и не будете ее преследовать впредь.
  И тут тонкоголосый напал. Мишель только и успел выхватить шпагу. Дрался тонкоголосый прекрасно, несмотря на то, что был пьян. Мишель только успевал парировать его яростные удары, стараясь при этом не убить противника. Какой скандал разгорится из-за всей этой истории! И император Александр, и Фридрих-Вильгельм будут в ярости. Однако, в любом случае, Мишель не мог поступить иначе.
  Видимо у дружка тонкоголосого было побольше мозгов или чести, или он просто был менее пьян, и смог оценить, чем грозит этот поединок всем участникам. Мишель так и не понял, как это было проделано, но тонкоголосый уже был вне досягаемости его шпаги.
  - Вот что, господин кавалергард, - давайте-ка, действительно разойдемся мирно! И забудем обо всей этой истории, - сказал приятель тонкоголосого барона и зашептал тому что-то на ухо.
  - Хорошо, - взвизгнул тот, но мы еще встретимся!
  Для Мишеля это был наилучший выход - никто не пострадал. Он молча кивнул, вложил шпагу и повернулся к даме, которая стояла в тени все это время. Тут-то он и услышал свист кинжала, и пока разум удивлялся, зачем кому-то понадобился на балу кинжал, тело машинально уклонилось от удара.
  Правда, совсем уклониться не получилось - помешала ветка. Кинжал чиркнул по руке, рана набухла кровью. А мерзавцев, конечно уже и след простыл. Скорее всего, тонкоголосый бросил кинжал не желая убить, а просто так - напоминанием.
  Дама стояла все так же неподвижно, потом вдруг, сорвалась с места и подбежала к Мишелю. Она прикоснулась к его плечу, потом подняла на Мишеля испуганные глаза.
  - Кровь... тебе больно? Это все из-за меня! - она всхлипнула.
  - Здравствуйте, - Мишель был ошарашен и говорил машинально, - это не рана, а пустяк, но вы откуда... как?
  - Мишель... это чудо какое-то, - женщина разрыдалась, совершенно не стесняясь слез.
  Она ухватилась за здоровое плечо Мишеля и смотрела... смотрела... смотрела на него.
  Варя страстно посмотрела на Моабад-хана, по крайней мере, надеялась, что страстно. Оказывается, как сложно играть! Ужасно сложно, все время помнить, кого ты изображаешь и не выходить из роли ни словом, ни жестом. Моабад-хан очень умный человек, и если заметит малейшую фальшь - все пропало!
  Играла Варя по наитию, ее план был очень зыбок, но это все же лучше, чем, не имея вовсе никакого плана покорно отдаваться мерзавцу, или - отказав, поставить под удар своих детей. У Вари все еще звучали в голове слова перса "Я бы мог украсть твоих детей и шантажировать тебя ими..." Мог бы! И обязательно сделал бы так, Варя в этом не сомневалась. Нет уж, заварила кашу - расхлебывай. Пусть думает, что добился своего, пусть расслабиться, ну хоть немножко, а уж тогда...
  Что тогда делать, Варя точно не знала, но надеялась сориентироваться. В конце концов, у нее есть козырь - ум! Напрасно Моабад-хан, и большинство мужчин так скептически относятся к женскому уму.
  
  ***
  
  - Простите, - Юлия отошла от Мишеля и вытерла глаза, - это от потрясения.
  - Я тоже очень удивлен, - Мишель улыбнулся, - и обрадован! У меня сегодня день радостных встреч. Правда, не самая лучшая обстановка...
  - Ничего! Главное, что все закончилось хорошо, не считая вашей раны.
  - Я же сказал, что это пустяк, - Мишелю стало как-то неловко.
  - Вы проводите меня?
  - Разумеется!
  - Я недалеко живу, тут рукой подать. Как раз вашу рану перевяжем. Нет, нет, и не спорьте, - ничего не напоминало о том, что Юлия совсем недавно плакала.
  - Расскажите же мне, какими вы здесь судьбами, - спросил Мишель уже в экипаже.
  - Вы были правы..., - Юлия помолчала, - не стоило мне уезжать тогда, но я не думала, что война начнется так быстро... Не хочу вспоминать, простите.
  - Конечно, извините меня.
  - Нет, вам не за что извинятся, - Юлия как-то принужденно рассмеялась, - я же сама так решила. Тем более что, было не только плохое, но и хорошее. А вы как? Как ваша семья? Как граф Толстой? Как Черкасовы? Надеюсь все благополучно?
  - Да спасибо, все отлично! Все живы.
  - Хорошо. А то я давно не получала известий из России, почти с тех пор, как уехала, ну это и понятно.
  - Вот, к сожалению, о вашей кузине я почти ничего не знаю. Только, что они живы, несмотря на все что произошло.
  - А что произошло? - Юлия заметно побледнела.
  - Я точно не знаю,- с сожалением сказал Мишель, - но думаю, если вы теперь напишите Монго-Столыпиным письмо оно дойдет.
  Странный был какой-то разговор. Вроде бы все понятно - именно это и должны говорить люди, которые встретились во время войны, и беспокоятся о своих близких и знакомых, но... к Мишелю вдруг вернулась та странная тревога. Вернулась в тот момент, когда он узнал Юлию.
  Приехали, действительно, быстро - можно было бы и пешком дойти. Мишелю не очень понравилось то, что крохотный домик стоял на отшибе - кто угодно мог в него проникнуть, ну хоть те же сегодняшние негодяи. Надо предложить Юлии свою помощь, но... примет ли она ее? Да и для этого надо будет завести разговор о неприятном инциденте, который дама, совершенно явно, хочет забыть.
  - Давайте перевяжу, - Юлия достала из шкафчика в гостиной бинт и какой-то флакон.
  - Не стоит!
  - Нет, перевязать надо, - Юлия усмехнулась, - а самому вам будет несподручно. Я хорошо умею делать перевязки. С детства умела, да вот... снова пришлось практиковаться.
  Мишель снял мундир. Да... рана-то не так страшно, а вот дыра в новенькой форме... Сейчас, во время визита короля требования к форме ужесточили.
  - И дыру зашью, - Юлия, будто, услышала его мысли, - Мишель!
  - Что такое?
  - Ну, я же не рубашку вам буду перевязывать! Стесняетесь вы что ли? Так не стесняйтесь, я же вам говорю - за эту войну я накладывала перевязку на множество ран!
  - Нет, что вы... я совсем не стесняюсь, - Мишель снял рубашку.
  Как же, как же! Еще как стеснялся. Нет, ну, правда, ситуация такая... двусмысленная немного, особенно в свете тех чувств, которые Юлия испытывала к нему.
  - А если вы вспомнили, о тех глупостях, что я вам писала, - Юлия опять прочитала его мысли, - то забудьте об этом! Это так... романтические бредни. Они давно прошли! Я, Мишель, замуж выхожу.
  Она сноровисто и быстро наложила повязку, прикасаясь к нему, только по мере необходимости.
  - Вот и все, одевайтесь!
  - Рад за вас, Юлия, - Мишель застегнул мундир, - душевно рад. Но отчего..., - он запнулся.
  - Вы хотите спросить про сегодняшнее происшествие? - Юлия с легкой улыбкой взглянула ему в глаза, - отчего со мной не было моего жениха? Он сейчас в отъезде. И, Мишель, я так и не поблагодарила вас, как следует! Спасибо вам огромное!
  - Ну, что вы, Юлия, не стоит меня благодарить! Если вам нужна помощь, в любом деле - можете мной располагать.
  - Спасибо! - Юлия ослепительно улыбнулась, - но у меня все просто прекрасно. Эти негодяи... это так, просто случайность. Все кончилось.
  - Что ж... - Мишель снова почувствовал тревогу и неловкость, - мне пора идти.
  - До свидания!
  - До свидания, Юлия, - он поцеловал ей руку, она поспешила ее отдернуть.
  - Надеюсь, мы еще увидимся.
  - Я тоже.
  Мишель медленно ехал к себе на квартиру. Дымка, похоже, как и хозяин пребывала в задумчивости. Все как-то странно. Странно и... тревожно. Тревога все нарастала и нарастала. Теперь Мишель точно знал, что тревога относится к Юлии. Надо вернуться! Но как объяснить свое возвращение? Не важно! Он только посмотрит, все ли в порядке около ее дома и сразу же уедет.
  Мишель повернул Дымку назад и пришпорил. Дымка недовольно фыркнула, но перешла на галоп. Рядом с домом все было в полном порядке, но тревога, вместо того, чтобы улечься, только усилилась. Мишель плюнул на приличия и решил заглянуть в приоткрытое окно.
  - Не-е-ет! Юлия!
  
  ***
  
  - Ну, разве можно так! - Мишель осторожно опустил Юлию на диван, - зачем же вы...
  - Это роль... я репетировала, - губы женщины дрожали, на Мишеля она не смотрела, - это всего лишь роль...
  - Юлия, - Мишель не знал, как себя вести, - скажите... ведь ваш пистолет заряжен? Это не репетиция...
  - Мишель, уходите, - Юлия села.
  - Нет, - он покачал головой.
  - Уходите, со мной все будет в порядке, если хотите, я... я слово дам, что со мной все будет в порядке, только уйдите, ради Бога!
  - Я не могу, - Мишель взял стул и сел рядом с диваном.
  Еще одного такого прыжка, как сегодня, он может ведь и не выдержать! Сначала через кусты перемахнул, потом в окно взлетел почти. И что делать не понятно. Хорошо, что сегодня никаких смотров и парадов не назначено, но все же в полку необходимо быть вовремя... А как ее оставишь? Вот сидит и отрешенно молчит, смотрит в одну точку.
  - Расскажите мне, что случилось, вам легче станет, - безнадежно попросил Мишель, - такого мертвенно бледного лица он еще никогда не видел.
  Он думал, что Юлия не будет говорить, но она начала рассказывать. Монотонно, с длинными паузами, несвязно, все так же глядя в одну точку.
  - ...Плохо было и раньше... но когда французские войска отсюда ушли... война это... это страшно, я, вроде бы и не много видела, но... а эти двое мне сразу не понравились, они приехали подготавливать визит короля... им кто-то сказал: француженка-актриса, вот и... у меня в городе есть друзья... как-то улеглось все... а потом снова - их кто-то на пари подбил... а я не могу уехать... я хотела, когда узнала, что Александр здесь... не получилось... я и на бал не собиралась! - последние слова Юлия почти выкрикнула и зарыдала, закрыв лицо руками.
  Она плакала, ничего и никого не замечая вокруг. Мишель сел рядом и участливо обнял женщину. Просто так - по дружески. Ему очень хотелось ей чем-то помочь, а еще больше хотелось, чтобы она перестала плакать. Юлия внезапно, все так же, не отрывая рук от лица, заговорила. На этот раз быстро, почти захлебываясь словами:
  - Меня уговорили фон Веймеры, я не смогла отказать им - слишком многое эти люди для меня сделали. Думала, приду, посижу часок где-нибудь в сторонке и все. Нет! Конечно же, мне надо было почти сразу наткнуться на Александра! Рядом с ним были люди, которые прекрасно знали о наших отношениях. Если бы он просто прошел мимо! Просто прошел! Так нет, он мне поклонился, но с таким лицом... вы не знаете, Мишель, мы с ним виделись в Вильно, может быть я тогда была слишком резка... Он поклонился и прошел мимо, а для меня... нашлись и любопытные и те, кому не терпелось поделиться пикантными сведениями. И домыслы и сплетни и слухи! А уж что мне говорили прямо в глаза! Закончилось все тем, что эти двое мерзавцев нашли меня в гроте, как уж выследили не знаю... Они мне заявили, что сумма пари достигла стала теперь неприлично огромной и предложили... предложили мне деньги... за то, что я соглашусь. Я отказала. Дальше вы видели. Я всегда, всегда умела ставить на место таких людей, я бы и сегодня справилась! Зачем вы появились?! Зачем! Как будто мне без вас мало горя! - Юлия отняла руки от лица и взглянула на Мишеля, - я уже привыкла, что до меня никому нет дела! Я вас начала забывать! Зачем ты пришел, да еще в такой момент? Я еле сдерживалась, пока ты здесь сидел, мне плакать хотелось, а при тебе я не могла! Зачем ты вернулся? Зачем помешал умереть? Теперь я никогда уже не решусь...
  Мишель потрясенно смотрел на Юлию. Его ошарашило и то, что он услышал, но больше то, что женщина так и не сказала. Стыд, гнев, страх, отчаяние, безнадежность, горести войны и... и любовь. Конечно, скоро Юлия успокоится, но... да и как скоро это произойдет? Вот опять заплакала. Тихо так... как будто не она сейчас метала гневные взгляды...
  Мишель вздохнул. Одно из двух - или получиться, то, что он задумал, и Юлия придет в себя, или... или Юлия так рассердится на него, что тоже придет в себя. Он обнял женщину, приподнял ее голову, раздвинул руки и поцеловал. Юлия на поцелуй не ответила и, вообще, никак не отреагировала на действия Мишеля. Он снова поцеловал ее в губы. Губы чуть дрогнули. Мишель счел это хорошим знаком и поцеловал еще раз. Юлия обняла его и уткнулась ему в шею, потом подняла голову и, закрыв глаза, вернула поцелуй.
  
  ***
  
  Варя была в панике. Сейчас все случиться, а она так и не придумала, как избавиться от этой напасти. "Думай же, думай!" - подбадривала она себя, - "думай, но не забывай при этом как это... о! Пылать от страсти". Она-то надеялась, что в спальне найдется хоть, что-то, что ей поможет спастись, но ничего, похоже, нет! Мамочки! Моабад-хан положил ее на кровать! Стоит усмехается и, похоже сейчас начнет раздеваться, ой... И в голову-то ничего не приходит, кроме одного - что с ней сделает Мишель, когда узнает о измене.
  По этому поводу мыслей очень много, и все пренеприятные, а вот как этого избежать? Нет мыслей, пропали! Ой-ей-ей! Думай же! Варя мысленно зажмурилась и представила самое страшное: Мишель бросит ее и отберет детей. Конечно, он не такой... но... Напугалась до полусмерти, не переставая при этом обольстительно улыбаться - улыбка просто примерзла к губам - зато мысли сразу появились. Варя томно потянулась и произнесла, как можно капризнее:
  - Милый... а ты знаешь, о чем я мечтала, когда представляла нас с тобой вместе? - в тайне она надеялась, что у Моабад - хана пропадет всяческое желание от такого приторного голоска, но мечтам не суждено было сбыться.
  - О чем же ты мечтала моя пери? - Моабад-хан улыбнулся, из-за шрама улыбка вышла жутковатой.
  - Я мечтала, как буду раздевать тебя сама, - Варя встала с постели и подошла к мужчине вплотную, - а потом, я буду раздеваться для тебя, - прошептала она ему на ухо.
  - О... - Моабад-хан был приятно удивлен, - конечно, все, что захочешь! А ты очень и очень изменилась, моя Северная Звезда, - он поцеловал Варю, пришлось ответить на поцелуй, - давай, разве я могу мешать тебе в исполнении мечты.
  Варя просто возненавидела его за самодовольную усмешку, с которой он смотрел на ее старания. Все так же улыбаясь, она сняла с него сюртук, рубашку и все остальное. С отчаянием подумалось, что Мишелю уже есть, в чем ее обвинить, а ведь это еще только начало!
  - А теперь... - Варя сделала вид, что смутилась. Хотя, почему сделала вид?
  Она давно уже умирала от стыда, только вот показывать этого было нельзя. Итак, настоящий стыд прячем - притворный показываем. Ужас, ужас, ужас! Так! Надо немедленно вспомнить все, что она слышала и видела в гареме.
  - А теперь... милый, мне бы хотелось поиграть, - Варя ловко уклонилась от объятий Моабад-хана, почему-то обнаженный он выглядел еще опаснее, - ты не согласился бы... - она зашептала ему на ухо.
  - Ну, уж нет! Моабад-хан навис над Варей, - ты думаешь, я так глуп, что позволю тебе связать меня?
  - Пф! - Варя надула губки, - это же просто петли, а не узлы, твои руки будут свободными, да и не надолго это... ну не хочешь и не надо, а я-то мечтала..., - она вздохнула, - а еще больше я мечтала, как после всего этого ты меня свяжешь, только уже по настоящему...
  У Моабад-хана загорелись глаза, конечно, он согласился. Ну, подумаешь петли из тоненьких чулочков привязанные к столбикам на спинке кровати. Не узлы же! А хоть бы и узлы, разве он не справиться с ними? Он со всем справиться! Вот знал же, что эта женщина будет его, и она не только сама к нему пришла, но и еще старается изо всех сил доставить ему удовольствие! Пожалуй, даже слишком старается... вон с какой радостью чулки снимала. Так поспешно... пожалуй нескольких свиданий с ней будет вполне достаточно, чтобы пресытиться. А мужа ее он все же убьет! Только сначала расскажет в подробностях, как Северная Звезда умеет ублажить мужчину.
  Варя не только чулки радостно снимала - а вдруг передумает - она готова была с себя все скинуть одним махом, но - нельзя! Надо усыпить бдительность Моабад-хана, а поэтому ме-е-е-едленно расстегнуть пуговички, медленно снять платье.
  - А это что? - Варя уже больше не могла терпеть, - поэтому, - возможно, голос звучал уж слишком фальшиво, но Моабад-хан ничего не заметил, он неотрывно следил за тем, как Варя обнажается, - павлиньи перья? Какая прелесть! - Варя начала развязывать сорочку, - а как тебе понравиться...
  - Мне понравиться! Только давай быстрее!
  Ну, что ж! Быстрее, так быстрее! Варя оббежала вокруг кровати, взяла из массивной вазы легкое длинное перо и провела по лицу Моабад-хана. Он застонал. Теперь нужно действовать просто стремительно.
  - О, аллах, кто тебя этому научил, женщина?!
  Варя повела перо ниже, другой рукой нащупала вазу, примерилась, отбросила перо и схватилась за концы чулок. Хорошо, что после подаренной Мишелем астролябии, она увлеклась всем морским, и, в частности, узлами! Одновременно дернула и ударила Моабад-хана вазой по голове.
  Из-за того, что ей пришлось бить из неудобного положения, удар вышел слабым, но этого хватило. К тому времени, как Моабад-хан пришел в себя - надо признать, что это случилось уже минут через десять - он был надежно связан всем, что Варя сумела использовать в качестве веревки. Во рту у него был кляп, кажется, из платка. Сама же Варя приводила в порядок свою одежду.
  - Так вот! - она с возмущением посмотрела на пленника, - как тебе вообще в голову пришло, что я могу изменить Мишелю, а? Я люблю мужа! А ты... ты... я тебе этого никогда не прощу!
  Варя выбежала из комнаты. Моабад-хан усмехнулся. Далеко не уйдет! В доме еще есть люди. Конечно, не хочется, чтобы его увидели в таком виде, но ничего... он за все рассчитается с Варей!
  
  ***
  
  Мишель обнимал полураздетую Юлию. Она молчала, уткнувшись ему в плечо. Плечо уже затекло, впрочем, не только плечо. Этот диван, такой, вроде бы, мягкий оказался совершенно не предназначен для того, что на нем сейчас произошло. Мишель внезапно разозлился на себя: "Маленький, говоришь! Однако это тебе совсем не помешало!" Впрочем, что злится-то? Да и не время теперь. Он поднял Юлию на руки, стараясь не скрипнуть зубами от боли в самый не подходящий момент.
  - Тебе же больно! Куда ты меня понес?
  - В спальню, конечно, есть же она у тебя, надеюсь? Неудобный он, диван твой!
  - Мишель...
  - Тс! Давай мы поговорим после.
  Мишель понимал, что совсем скоро ему надо будет ехать в полк - даже не совсем скоро, а уже сейчас - но он не мог уехать вот так вот, сразу же, после поспешного соединения, да и не хотелось, по правде сказать. Он сам не ожидал такого шквала эмоций.
  Спальня у Юлии, конечно, была, и Мишель донес ее туда, несмотря на все протесты и заверения, что она и сама способна дойти. Принес, поставил на пол и обнял крепко-крепко. Внутренний голос, который последние несколько минут твердил ему о том, какой грех супружеская неверность, обиженно затих. Мишель знал, что он непременно вернется, но сейчас... сейчас он не желал ни о чем думать и ничего помнить. Юлия улыбнулась впервые, с момента их встречи, искренно.
  - Мишель, а тебе не пора ехать?
  - Нет, - он поцеловал ее в шею.
  - Я не обижусь, если ты уедешь прямо сейчас, ох....
  - А ты думаешь, я могу уехать прямо сейчас? - Мишель поднял ее невесомую сорочку и провел указательным пальцем по позвоночнику.
  - Не-е-ет... - Юлия еле перевела дух, - но я совсем не желаю, чтобы у тебя были неприятности из-за меня!
  - Толстой догадается сказать что нужно, - пробормотал Мишель, и легонько подтолкнул Юлию к постели.
  Она потянула его за собой. Сорочка полетела куда-то в сторону. Один чулок повис на спинке кровати, другой... тоже куда-то делся. Поцелуи становились все жарче. Мишель был совсем не уверен, что Толстой все правильно поймет. Раньше - да. Была у них такая договоренность лет тому двенадцать назад. Но тогда они были молоды, жили в столице, и, казалось, ничего плохого никогда не произойдет. Кавалергард мог не явиться утром в полк или по болезни, или из-за того, что задержался у дамы. Других причин они просто не знали и не желали знать. Естественно, начальству всегда говорили первое, но чаше случалось второе.
  А вот сейчас... Мишель женат, они в чужой стране, идет война... Платон скорее поднимет весь полк на поиски, чем скажет, что Мишель болен. Ну, ничего! Еще время есть, правда совсем немного. Не торопиться же! Напротив... Особенно если Юлия его еще раз так поцелует... Лучше он потом поторопиться, когда ехать будет, ох... а Дымка-то! Он же ее не привязал! Эта мысль была последней. Впрочем, Мишель и не успел ее додумать до конца.
  Стук в дверь раздался, когда Мишель в полудреме пытался убедить себя, что вот теперь-то совершенно точно пора, иначе... Юлия недоуменно приподняла голову.
  - Кто это интересно?
  - Не знаю, ты ждешь кого-нибудь?
  - Нет... странно... - Юлия поднялась и пыталась отыскать сорочку.
  - Думаешь надо открыть? Вон там, на комоде.
  - Да. Слышишь, не уходят. Как она туда попала? - искренне удивилась Юлия, доставая сорочку.
  - Я буду рядом, - Мишель тоже начал одеваться.
  - Мишель! - Юлия с упреком взглянула на него, - как ты себе это представляешь?
  - Прости, ну а если это те двое?
  - Ты побудешь здесь в спальне, - решила Юлия, - я сейчас принесу остальную одежду и шпагу, - она смутилась, - если что ты успеешь мне помочь.
  Мишелю это было совсем не по душе, но, действительно, не компрометировать же даму? Он с волнением прислушался. Потом осторожно перебрался в маленький коридорчик - отсюда до гостиной ближе, да и слышно лучше.
  - Мадам Юлия де Перпеньяк? - раздался приятный мужской голос, совсем не похожий на голоса тех двух.
  - Да это я.
  - Извините, что я в такое время, но пока я нашел ваш дом... сначала я искал вас во время бала, но не смог найти, - мужчина извинялся только для проформы.
  - Что вам угодно, сударь? - настороженно спросила Юлия.
  - О, позвольте представится, - Бережнин!
  - Что вам угодно, господин Бережнин?
  - Я должен передать вам личную просьбу, я подчеркиваю - просьбу Его Императорского Величества Александра Павловича прибыть к нему как можно скорее!
  "Просьба-то просьбой, но ужасно на приказ смахивает", - подумал Мишель.
  - Я должна подумать... вы езжайте, а я...
  - Нет, нет, вы должны ехать со мной, ну, конечно, в том случае, если вы решите ехать, - тон Бережнина не допускал сомнений в том, что Юлия поедет.
  - Хорошо! - Юлия решилась, - я поеду. Только переоденусь.
  - Ты хорошо подумала? - Мишель был встревожен.
  - Мне просто стало очень любопытно, - Юлия усмехнулась, зашла за ширму и почти тут же вышла в новом платье - хуже-то все равно не будет! И потом, если бы я не согласилась, этот Бережнин наверняка не уехал бы сразу, скорее всего, решил бы подождать, не передумаю ли я. Что-то мне подсказывает, что ему приказано уговорить меня, во что бы то ни стало. Ну, а тогда он точно бы увидел твою лошадь, если, конечно, еще не заметил ее. Да и ты не смог бы уйти.
  - А я и сейчас не могу! - Мишель был недоволен, сложившейся ситуацией, но ничего не мог поделать
  - Можешь - вылезай в окно и уезжай, а я постараюсь задержать его, как можно дольше.
  - Ты же уже переоделась? - Мишель сумрачно посмотрел на окно, - и... ты уверенна, что тебе не нужна помощь?
  - Ну, он-то не знает, как быстро я умею переодеваться! - Юлия засмеялась, - Мишель, - она приблизилась и легко поцеловала его в уголок губ, - мне теперь уже ничего не страшно! Да и Александр не сделает мне ничего плохого. Уезжай! Все будет хорошо.
  - Я приеду, как только смогу!
  - Нет, - Юлия снова поцеловала его, - подожди моей записки, лучше нам быть поосторожнее... и уезжай же, наконец! Ох...а я так и не зашила дыру в твоем мундире.
  - Ничего, - Мишель крепко поцеловал Юлию и вылез в окно. Только сейчас он вспомнил, что может и не найти Дымку.
  
  ***
  
  Варя старалась не плакать. Нельзя сейчас! Надо выбираться из этого дома, а не реветь; но слезы слушаться не желали. Она старалась не думать о том, что ее могут снова схватить, и что тогда с ней будет. Просто шла темным коридором, прижимаясь к стене. Кажется, где-то здесь был выход, а может быть и не здесь...
  - Ой! - Только и успела она сказать перед тем, как ей сзади зажали рот рукой и куда-то потащили.
  Напрасно она пыталась отбиться или, хотя бы пнуть обидчика посильнее - ее не отпускали. Наконец они очутились в небольшом помещении - то ли кладовке, то ли чулане. Здесь было совсем темно. Варя с раздражением подумала, что не замечала ранее в Моабад-хане такой скупости - даже на свечах экономит, или это не скупость, а приверженность к темноте? Странно... тоже не замечала.
  Незнакомец Варю отпустил, предусмотрительно отпрыгнув в сторону, и затеплил свечу.
  - Здравствуйте, Варвара Петровна!
  - Мартин?! Что вы тут делаете? - Варя не знала радоваться ли этой встрече... после всего, что про него рассказывали...
  - Петр Иванович меня увез тогда, - Мартин грустно усмехнулся, - порасспрашивал... понял, что неизвестно мне ничего, ну и сказал, что, мол, возится со мной некогда, и что отпускает он меня ввиду искреннего раскаяния на все четыре стороны. А куда мне идти?
  - И что же теперь?
  - А что теперь? Жизнь моя кончена, но я вам помогу отсюда выбраться!
  - Правда?! - Варя от восторга чуть было не кинулась к Мартину на шею, но одумалась.
  - Только переодеть вас надо, - Мартин скептически посмотрел на Варин туалет, - а то мы и из дома не выйдем, и на улице вас могут остановить.
  Переодеть Варю в мужчину оказалось совсем не так просто, как в то памятное время, когда она изображала денщика Толстого, но все же, Мартин раздобыл где-то нужные вещи.
  - А почему вы сказали, что жизнь ваша кончена? - после того, как Варя благополучно покинула дом, ее настроение весьма улучшилось.
  - Ну, как же, - спокойно ответил Мартин, - меня ведь обманом тогда заставили письма перехватывать, или подложные подбрасывать, ну не совсем обманом - скорее шантажом. Деваться мне было некуда, я согласился. Моабад-хан сам меня и нанял. А как меня отпустили - он снова появился. Расспрашивал, как и что. Я, конечно, сказал, что всех обезвредили, а мне удалось сделать вид, что я не при чем. Подозрения вызвал, но не более того, вот меня и отпустили. Тогда он, Моабад-хан мне предложил вступить в Орден. Я согласился. А вот теперь вас из дома увел... получается мне ни туда ни сюда нельзя больше.
  - Глупости, - отрезала Варя, я поговорю с Петром, вы же меня спасли!
  - Просто я не мог иначе. Как узнал, что вы в ловушку попали - решил помочь, но... - он смутился, я рад, что вы от Моабад-хана сами освободились, а то... вряд ли я сумел бы помощь оказать.
  - Ничего! - Варя тряхнула головой, - все образуется, - вам я в любом случае очень признательна, - о! А вот и извозчик! Поехали!
  В это время с другой стороны к пристанищу иллюминатов приближался внушительный отряд. Петр с сомнением посматривал на людей, которых привел его брат, но молчал. Если они смогут помочь... Дом был пуст, только на кухне обнаружились неохватная кухарка и мальчик лет десяти - вряд ли, они были иллюминатами. Толку от них не добились никакого.
  - Может быть, это не тот дом? - Петр был мрачен.
  - Тот, - уверенно ответил Иван, - знал бы ты, чего мне стоило разыскать сведения о нем, - да я все петербургское дно перелопатил лично, чтобы адрес узнать. Давай-ка, обыщем его хорошенько.
  - А часть людей отправим поискать подозрительных субъектов рядом с домом, - только моих людей.
  - Что ж... мои зато лучше обыск проведут, - не в обиду тебе будет сказано, братец.
  Странного в доме обнаружилось немало. Петр только и успевал раздавать приказания, что и как упаковывать, однако, самой загадочной находкой оказалась спальня.
  - Поправь меня, но кажется... - Иван с сомнением оглядел кровать со скомканными простынями и женские чулки, привязанные к спинке этой самой кровати.
  - Я его убью, - мрачно сказал Петр, - найду и убью!
  - Гм... а ты не думаешь, что это могла быть и не Варвара Петровна?
  - А кто же? Да вот, - Петр поднял с пола подвязку, - полюбуйся! Ее вензель.
  - А самой Варвары Петровны нет... - протянул Иван. И это очень плохо... а, главное, интересно, как они узнали о нашем прибытии, а?
  - Пошли! - скомандовал Петр, - у меня времени нет совсем. Надо найти этого мерзавца, отнять у него Варвару, и как можно быстрее! У меня и так дел невпроворот.
  
  ***
  
  Мишель успел приехать в последнюю минуту - умница Дымка никуда не ушла и домчала его до расположения полка мигом. Наверное, ей хотелось быстрее попасть в свое стойло. Однако, пришлось ехать на развод, а после еще и еще куда-то. Только к обеду хозяин, наконец, угомонился и велел расседлать Дымку.
  - Ты, Мишель, где был? - Платон хлопнул друга по плечу. Сегодня его настроение было заметно лучше, чем вчера.
  - Я... - Мишель не знал, что и ответить.
  - А я, брат, не поверишь, до свету гулял! Так мне хорошо и покойно стало, -Платон широко улыбнулся, - хмель выветрился весь на утреннем холодке... Ну, что ты на меня так удивленно смотришь? Думал я с дамой где-то? Ну их... трещоток! Ты чего, Мишель?
  Мишель тяжело опустился на стул. Ему хотелось побыть в одиночестве, не видеть сияющего Толстого. Не слышать его рассказов об утренней прогулке! И в тоже время, не хотелось оставаться одному. С того времени, как он уехал от Юлии, Мишель вел непрерывный диалог с самим собой, и успел измучиться - может быть, болтовня Толстого хоть как-то отвлечет?
  Хотя, нет. Не отвлечет... Наоборот - служебные заботы отступили и навалилось отчаяние. И поделом! Сиди и мучайся теперь! И что делать, а? Никто ведь не подскажет. Стыдно-то как... Мишель видел перед собой лицо жены - то милое полусонное личико, каким он его запомнил. Варя провожала его в Петербург... ненадолго. Вот - тогда слово нарушил, хоть и невольно, теперь... изменил... как на глаза-то показаться?
  Мишель закрыл лицо руками, не обращая внимания на испуганного Толстого. Сказать бы ему, но как признаться, что изменил (слово-то какое мерзкое!) Варе? Наверное, если бы Мишель был женат на ком-то другом... интересно, Платон сам убьет или подождет, пока это сделают французы? Впрочем, это было бы слишком просто - раз и умереть.
  - Платон, оставь меня, пожалуйста! И не надо меня коньяком отпаивать! - Мишель еле увернулся от наполненного стакана, - со мной все... (опять ложь!) нет, Платон, со мной не все в порядке, но оставь меня, пожалуйста!
  - Мишель... - Платон внимательно посмотрел на друга, - ты мне не нравишься в таком состоянии. Вчера мрачный, как туча был, сегодня вообще, как покойник выглядишь...
  - Толстой... ты мне друг? Если друг, прошу тебя, не спрашивай пока ни о чем!
  Платон посмотрел в глаза Мишеля и замолчал. Такие глаза у Лугина были в Петропавловке, после объявления приговора. Он был в полнейшем отчаянии, винил себя в смерти хозяина трактира... но больше он винил Великих Князей, и это тогда помогло, а сейчас...
  Нет, пожалуй, таких глаз Платон еще и не видел - сейчас Мишель, похоже, винил себя во всех бедах этого мира. Что же с ним случилось-то? И на развод он последним приехал, да еще в порванном мундире... Взыскание, конечно, наложили, но не из-за этого же Мишель такой? Мало ли этих взысканий было?
  "Что же со мной случилось, как же я..." - Мишель глубоко вздохнул и решил все обдумать, как следует, как бы больно не было. Первое - он мерзавец, каких свет не видывал, поскольку стал клятвопреступником дважды: нарушил и данное самому себе когда-то слово и брачный обет. И останется таковым навечно, поскольку, даже прощения вымолить у Вареньки не сможет - рассказать не посмеет. Или все же рассказать? А потом что? Не простит ведь! И будет совершенно права! А сам он простил бы такое? Каковы бы не были обстоятельства? Ох... И хоть бы кто другой, а не Юлия... И мучиться Варя будет из-за того, что это случилось именно с Юлией в сто раз сильнее.
  Вот и второе - и опять-таки он мерзавец. Или надо другое слово подобрать? Подлец, пожалуй, подойдет... помочь он захотел! Знал ведь все об ее чувствах, знал! И как ей тяжело пришлось в последние месяцы, понял! И даже мысли не возникло, что потом с ней будет! Мишель сжал зубы, ему было невыносимо тяжело вспоминать как Юлия, себя не помня от страсти, называла его "любимый", а потом тихонько плакала. Полк через два дня уходит! И что, вот так вот бросить ее здесь? А что делать? Не везти же с собой? Мишель с отчаянием подумал, что впору самого себя на дуэль вызывать.
  Господи! Она сейчас записку пришлет! Толстой непременно заинтересуется этим... да, Бог с ним, с Толстым, тут другое... Совершенно точно, что он обязан провести эти дни вместе с Юлией, уж на это-то она вправе рассчитывать, после того как он ночью воспользовался ее состоянием. Да! Воспользовался! Она была измучена, напугана, ее преследовали, ей угрожали... а он, зная об этом, полез с поцелуями.
  Тогда это, почему-то, казалось единственно правильным решением. Как наваждение какое-то. Нежность, жалость, участие, и (чего греха таить) - желание, слившись воедино, - заставили Мишеля совершить этот безрассудный поступок. И вот теперь, по его вине будут несчастны две женщины - Юлия и Варя, если он, конечно, расскажет об этом жене.
  Расскажет и заставит страдать... Потому что, если одну ночь еще можно хоть как-то оправдать, то всему остальному оправдания нет и быть не может. Эти два дня, которые он проведет с Юлией, могут отравить Варе всю оставшуюся жизнь. О, боже! А если Юлия... если она ждет от него признаний в любви?! Она, конечно же, ничего не скажет, но... Вот и выходит, что он, вместо того, чтобы помочь, сделал Юлию еще несчастнее, чем прежде!
  Нет... хотя бы Варю он от этого убережет! Не скажет ничего... и прощения, значит, не вымолить! Что ж... привыкайте, господин Лугин, теперь вам всю жизнь мерзавцем и подлецом быть! Никто с вас этот грех не снимет.
  - Мишель! Мишель же! Очнись! Чего ты стонешь? - Платон уже с ужасом тряс друга, - тут тебе предписание принесли, прямо от государя!
  
  ***
  
  Сначала Варя поехала к себе на квартиру - посмотреть, как там дети. Однако, детей не было. Дверь открыл незнакомый мужчина. Варя похолодела. Мартин напрягся.
  - Варвара Петровна? - поинтересовался мужчина.
  - Да это я. Что вам угодно? Тьфу ты! Что вы делаете в моей квартире?! Я кричать буду! - Варя совсем запуталась, и тут накатил страх - Где мои дети?!
  - Успокойтесь, успокойтесь! - дети ваши у Петра Ивановича, а вот и записочка от него. Забрал он, значит, деток. А нас с Сидоровым тут оставил, на случай, если вы вернетесь. Да вы заходите, что же, через порог?
  Варя трясущейся рукой взяла записку. Вот еще! Она же не совсем из ума выжила, чтобы сейчас в квартиру входить... хотя, если вспомнить все сегодняшние приключения... Гм, записка, похоже, действительно от Петра, хотя что мешает иллюминатам поделать его почерк? "Варя, дети с Ольгой, поезжай к ним. Мой человек тебя проводит. Петр".
  - Я поеду к Петру Ивановичу домой!
  - Вот и хорошо! А я вас провожу.
  - Нет, - Варя отскочила в сторону, - меня есть кому проводить! Вот месье Брок!
  - Но Петр Иванович...
  - Я сама ему все объясню! - Варя уже бежала по лестнице, увлекая за собой Мартина.
  - Почему вы убежали от него? - отдышавшись, спросил Мартин уже в экипаже.
  - Мартин, а вдруг... вдруг это не человек Петра? Я испугалась... вот сейчас приедем к нему домой, а там посмотрим.
  - Гм, Варвара Петровна, а может быть, я вас провожу, да и...
  - И не думайте! Я вас никуда не отпущу!
  Варя почти силой затащила Мартина в дом к Ольге. Первым человеком, которого они встретили, была Лина.
  - Мои дети...? - у Вари вдруг сильно заколотилось сердце.
  - Здесь, здесь ваши детки, спят уже, - Лина не смотрела на Варю, она смотрела на Мартина, и он съеживался под этим взглядом.
  Варя, впрочем, не обращала внимания, что творится у нее за спиной. Она бежала к детям. И только, когда взяла на руки Ваню, поцеловала спящую Лизу и обняла Алешку - он-то, конечно же, не спал - только тогда, она позволила себе заплакать.
  - Петя, говорю же тебе - не было ничего! - Варя отвернулась от кузена.
  - Послушай... я не выспрашиваю у тебя подробности, - Петр устало вздохнул, - просто мы так и не нашли этого мерзавца. Людей его похватали, а он опять пропал! Мне нужно знать, как тебе удалось бежать! И... Варя... когда я его найду... я с ним за все поквитаюсь!
  - Опять ты об этом! - Варя закусила губу, - да, говорю же, тебе не было ничего!
  - Хорошо! - Петр не стал спорить, - не было, так не было, я понимаю... тебе трудно говорить об этом... Варя... Мишель ничего не узнает, я ему не скажу.
  - Знаешь... - Варя посмотрела на Петра в упор, - я ему сама все расскажу - и хватит об этом!
  Она приняла это решение внезапно, сначала хотела промолчать, но потом вспомнила те злополучные письма. Нет! Хватит! Она и так наделала кучу ошибок и глупостей. Она достаточно обманывала Мишеля, может быть, все эти нынешние неприятности именно из-за того, что она не говорила мужу всей правды? Надо рассказать, непременно! И про письма и... про Моабад-хана. Все равно дойдут до Мишеля слухи, пусть Петр ничего и не скажет, но сам-то он уверен... Мишель должен все узнать от нее!
  Мишель открыл пакет. Прочел. Удивился. Прочел еще раз.
  - Что там у тебя? - Толстой заглянул через плечо.
  - Мне надо срочно уезжать. Император приказал мне ехать с поручением в Россию, вернее с несколькими поручениями.
  - Вам надлежит выехать не позднее, чем через два часа, - подал голос вестовой.
  - Странно... отчего тебя отправили? - Платон удивленно покрутил головой, - а вы все еще здесь? Вы все сказали? Так идите!
  - Да, я все сказал, - вестовой сумрачно взглянул на Толстого, - но я должен неотлучно находиться при господине Лугине до его отъезда, таков приказ. И проводить его до первого ночлега.
  - Ну и ну! - Платон присвистнул, - я-то думал это поощрение, хотя не понятно за что, а это...
  - Будьте так любезны, подождите в другой комнате, - попросил Мишель, - думаю, это не будет нарушением приказа.
  - Хорошо... - вестовой чуть помедлил, потом вышел и даже прикрыл дверь.
  - Мишель, что ты натворил? - зашептал Платон, - скажи мне, что происходит.
  - Платон, - Мишель прикрыл глаза, потом решительно взглянул на друга, - выполни, пожалуйста, мою просьбу... даже не одну, наверное...
  - Конечно!
  - Тебе нужно будет передать записку, которую я сейчас напишу и... может быть, будет нужно проследить, чтобы двое мерзавцев получили по заслугам, ну, это если, они решаться снова...
  - Кому передать? - Платон удивленно взглянул на Лугина, - какие мерзавцы? На что решатся? Говори толком!
  - Записку надо передать мадам Юлии, - Мишель как будто в воду ледяную с обрыва прыгнул.
  - Что?! - у хозяйки, от крика Платона, наверняка, какая-нибудь вазочка разбилась в буфете, - она здесь? Ты опоздал на развод... император тебя спешно отсылает... мадам Юлия... Мишель!!!
  
  ***
  
  - Мишель, ты мне одно скажи: как ты мог?! Ну, чего ты молчишь, а? Как ты мог?! И не надо на меня так смотреть! Я не барышня, на меня твои взгляды не действуют! - Платон навис над Мишелем.
  - Платон, а чего ты так кричишь? Хочешь, чтобы весь город слышал?
  - Я хочу, - Платон понизил голос и опустился на стул, - чтобы ты меня услышал и объяснил...
  - Я тебе все уже объяснил! - Мишель опустил голову.
  - Ничего ты не объяснил! - Платон стукнул кулаком по столу. Встретились, ты ее спас и... - это, не объяснение! Ты скажи мне: как ты мог?! Как ты посмел жене изменить?! Вареньке... Нашей Вареньке?!
  - Тише, Платон, - Мишель кивнул на дверь, - прошу тебя, тише. Вышло так. Мне собираться надо, сейчас записку напишу и...
  - И что же ты ей напишешь? - саркастически поинтересовался Платон - люблю, целую, жить без тебя не могу, но нас разлучают непреодолимые препятствия в лице сильных мира сего...
  - Платон! - Мишель вскочил.
  - Что, Платон? - он устало махнул рукой, - я думал... эх... Кстати, откуда он узнал, да так быстро?
  - Не знаю... - Мишель смотрел на чистый лист бумаги и перо, - и что писать не знаю... - сказал он почти про себя.
  Мишель ехал на Дымке, и размышлял над посланием от Юлии, которое получил в последнюю минуту, перед отъездом. Умница Толстой, как бы не был сердит, но догадался сделать вид, перед вестовым, что записку принесли ему, а не Лугину.
  "Милый Мишель, нам не надо больше видеться. Полк Ваш уходит совсем скоро - зачем затягивать прощание на два дня и давать лишний повод для сплетен? Мне ничего теперь не грозит. Совсем ничего. Я совершенно счастлива. Наша встреча навсегда сохранится в моей душе, как самое светлое и прекрасное воспоминание, но... на этом стоит закончить. Думаю, Вы сами понимаете это. Еще раз благодарю Вас за помощь. Прощайте. Юлия".
  Мишель был бы рад, если бы у Юлии, действительно, все было настолько хорошо, насколько она писала, но он в этом сильно сомневался. Впрочем, теперь ее вряд ли посмеют тронуть, ну и Платон присмотрит, если что. Правда, недолго он сможет присматривать... да и сердит он страшно.. Мишель поморщился - Толстой говорил очень неприятные вещи, но, к сожалению, во многом был прав.
  - Знаешь, Мишель, я никогда не думал, что разочаруюсь в тебе! Да! Платон Толстой не ангел! Далеко не ангел! Но у меня перед глазами всегда был ты и я... я постепенно стал думать - а как бы поступил Мишель на моем месте? Понимаешь, я верил, верил, что ты всегда поступаешь правильно... я не про вызов нам дуэль Константина, или попытку убийства Наполеона говорю, конечно... хотя... Наполеона, наверное, стоило убить! Вот видишь! - Платон даже немного повеселел - и это было бы правильно! Особенно с женщинами ты всегда поступал, как подобает. Да не перебивай! Я смотрел на тебя и думал: "Это я могу изменить или бросить, или глупость какую еще сотворить, а Мишель на такое не способен!" Да я, если хочешь знать, с бала ушел, потому что подумал, как ты бы поступил на моем месте! А ты бы не стал пошлую интрижку заводить, только потому, что до тебя слухи какие-то о Ксане дошли! Ты бы подождал, разобрался сначала... И так мне легко стало, когда я решил поступать по твоему примеру, так легко... а теперь что же, а? - казалось, Платон был готов заплакать, - теперь, получается все совсем не так? Мишель! - он опять повысил голос, но тут же вспомнил о вестовом, - Мишель, ответь мне на один вопрос: ты жену любишь?
  - Люблю! - Мишель не замедлил с ответом.
  - А к ней... к той женщине ты что чувствуешь, только правду скажи, прошу, не лги!
  - Что я чувствую...? Платон! Ну не рви ты мне душу на части! - Мишель опустил голову на сложенные руки.
  - Ты сам себе ее на части рвешь, - Платон вздохнул, - давай записку - передам, и в обиду я ее не дам, пока здесь нахожусь. Никто не посмеет сказать, что Платон Толстой бросил женщину в беде! Хотя... похоже, помощь ей не так уж нужна, судя по тому, как тебе быстро приказ принесли! Ладно, ладно! Ты написал записку-то, писатель, а?
  Написал... Мишель и сам не ожидал, что будет так трудно. Написать в том стиле, что предложил Толстой? Невозможно! А иначе выходит сухо слишком! Намучился он с этим письмом. Хорошо, что подоспела записка Юлии - ответ всегда писать легче. Она успел набросать буквально несколько слов, а потом возник вестовой и стал демонстративно поглядывать на часы. Пришлось бросать все как есть и ехать. Платон по началу даже не хотел обнять Мишеля на прощание - стоял в стороне. Мишель сам подошел к нему и крепко обнял.
  - Береги себя! И покажи этим французам, что такое настоящий кавалергард!
  - И ты себя береги, - проворчал Толстой.
  
  ***
  
  Юлия сидела на диване в гостиной. Она прижимала к груди подушку с кровати и время от времени, прятала в нее лицо. Юлия не плакала, хотя и очень хотелось. Просто сидела. Вспоминала и... ждала. Против своей воли - ждала.
  Александр принял ее почти сразу же. Был корректен и вежлив - даже слишком, особенно если учесть ту встречу в Вильно. Впрочем, тогда он сам был виноват. Так себя держал, будто бы Юлия специально ехала за ним, вот она и не сдержалась. Он, кстати, тоже был несдержан.
  А вот сейчас... такая ледяная вежливость ничего хорошего не предвещает, это точно. Александр так и не сказал, зачем пригласил ее к себе. Все время уходил от ответа. Постепенно разговорился, стал, как прежде, обаятельным... особенно, после того, как Бережнин ему что-то доложил в пол голоса. А самое главное, Александр потратил на пустой разговор с Юлией слишком много времени. Что же он все же хотел?
  Впрочем, Юлия не могла сейчас думать об Александре. Не могла и не хотела! Она держалась из последних сил - разговаривала, улыбалась, даже пару раз пошутила, а на самом деле, стремилась вот сюда на этот диван. Ей хотелось сесть и погрузится в мечты, и пусть все-все оставят ее в покое!
  Когда Мишель уходил, она прощалась с ним навсегда, хоть он этого и не заметил. Еще одной встречи ей просто не пережить. Юлия и сама не знала, хватило бы у нее сил написать в записке, что им больше не надо видеться, или же она поддалась бы слабости и провела бы с любимым эти два дня. Однако, встреча с Александром заставила задуматься - нельзя, чтобы Мишель пострадал!
  Нет... - Юлия с огорчением призналась себе, - все же, если бы не Александр, то она бы назначила Мишелю следующее свидание. А он бы пришел... Не надо плакать... даже если знаешь, что в глазах у Мишеля было бы чувство вины. Отблески этого чувства Юлия видела даже тогда, когда он ласкал ее... а может быть это не так? Может быть, она все придумала и... Что и? Что?!
  - О, боже! Да за что?! - Юлия отшвырнула подушку.
  И все-таки она не будет плакать! Никогда больше не будет! Юлия заплакала и опустилась перед подушкой на колени. Она гладила ее, целовала и представляла лицо Мишеля. Вспоминала... вот, она прижалась щекой к его щеке и чуть не умерла от тех чувств, что нахлынули от этого прикосновения; вот его глаза близко-близко; вот он задремал и во сне показался ей совсем мальчишкой: волосы растрепались, рот чуть-чуть приоткрылся, как будто Мишель изумился чему-то; вот последний поцелуй...
  Нельзя Мишелю сюда приходить, да и не нужно, ему самому не нужно! И даже если он придет, она найдет в себе силы и прогонит его! Только еще один раз поцелует - и прогонит! Да... но он все равно не придет, и надеяться глупо! Да и опасно это для него может быть! Ох... а он об этом вряд ли подумает! А что если... поехать к нему самой и объяснить, почему нельзя больше видится? Объяснить, как это опасно?
  Увидеть его еще раз, хоть на пять минут! Просто увидеть, голос услышать, прикоснутся, будто бы нечаянно разок к руке... Вот-вот! Поэтому она и уехала из России! Не хотела окончательно сойти с ума от любви! И хоть бы что-то осталось на память... хоть мелочь какая-нибудь... тогда было бы легче переносить разлуку. Теперь уже точно вечную!
  Что это? Неужели?! Кто-то скачет... спешился... идет к двери... а она в таком виде - заплаканная, на полу, да еще и с подушкой! Юлия вскочила и отнесла подушку в спальню. Еле-еле успела утереть слезы. Неужели... в дверь постучали. Юлия открыла и, в первый момент, задохнулась от нахлынувших чувств - мундир! Знакомый мундир... Человек вошел. Это оказался совсем не Мишель.
  - Здравствуйте, мадам Юлия!
  - Здравствуйте, граф, - Юлия с трудом разжала онемевшие губы, что бы ответить.
  - Я принес вам записку от...
  - Вы проходите... садитесь... - о чем он говорит?
  - От Мишеля Лугина, - закончил Толстой, - нет, спасибо, я ненадолго.
  - Проходите... - Юлия почему-то не слышала, что Платон говорил ей. Так - отдельные звуки.
  - Возьмите, - Толстой настойчиво пытался вручить Юлии записку, не понимая, почему она застыла около двери, - возьмите же!
  - Да-да... вы что-то сказали?
  - Возьмите же записку! - Платон рассерженно зашипел, - Мишель просил вам передать! Он уехал и просил меня передать вам записку и помочь если что-то нужно!
  - Уехал?- какое знакомое слово, только какое-то неуместное сейчас...
  В чем заключается неуместность этого слова Юлия не смогла бы сказать, но твердо знала, что к Мишелю оно не имеет никакого отношения! Не должно иметь!
  - Уехал! Его император спешно отослал! - Платон все совал ей в ослабевшие руки записку, - а чему вы удивляетесь! Боже, что вы делаете?!
  Юлия упала в обморок, и Толстой от неожиданности даже не успел ее подхватить.
  
  ***
  
  Рядом с сумрачным вестовым думалось исключительно о мрачных вещах, впрочем, с чего веселится-то? Мишель нахмурился, в очередной раз представляя себе встречу Платона и Юлии. Неужели, он окончательно утратил способность принимать верные решения? Юлии будет, наверняка, неприятно то, что Платон обо всем догадывается. Впрочем, тут особой догадки и не нужно... Еще эта записка... ее смысл можно толковать и так и эдак. А его собственная записка - совершеннейший сумбур! А Платон? Он и так зол и... и разочарован?
  Мишель закусил губу, как же это неприятно-то, оказывается, когда в тебе разочаровываются... оттает ли Платон к их следующей встрече? О том, что встречи может и не быть, Мишель предпочитал не думать. Нет, конечно, Платон останется его другом, но... Мишелю стало не по себе, он почувствовал, что, будто, обманул Толстого в чем-то. Его обиженные и недоумевающие глаза...
  Не хотелось бы увидеть тоже самое в глазах Вари. Мишель покачал головой и грустно усмехнулся. На душе было пусто, все, что он должен был себе сказать - сказано. Не один раз и даже не десять. Платон и сотой доли того не высказал, что Мишель сам себе наговорил. Дальнейшее общение с таким мало приятным субъектом не прельщало даже самого этого субъекта.
  Исправить уже ничего нельзя. Бессильно сожалеть? Сделанного ведь не вернешь сожалениями? К тому же, такие сожаления представлялись Мишелю чем-то совсем уж нелицеприятным. Да и нечестным по отношению к Юлии, впрочем и к Варе тоже... Только сейчас Мишель подумал вдруг о возможной скорой встрече с женой.
  Хотелось ее увидеть безмерно, и малыша, конечно же, но в то же время... как ей в глаза смотреть? Что говорить? А ведь они так давно не виделись, за разговорами непременно последуют поцелуи... Еще несколько часов назад, у Мишеля была смутная, призрачная надежда, что со временем все как-то уляжется, но сейчас... Времени совсем не будет! Мишель горько улыбнулся. Ну и пусть! Зато он увидит семью.
  Через несколько дней Мишель уже не мог сдержать желание поскорее увидеться с женой и детьми, не смотря ни на что! Он любит их! И никогда-никогда больше даже не посмотрит в сторону другой женщины. О Юлии он старался не думать совершенно. Все, этого больше нет в его жизни! И... не было! Не было этого шепота: "Любимый...". И легких поцелуев тоже. С ней все будет хорошо! Господи! Пусть с ней все будет хорошо! Пусть не отразятся на ней все те глупости, что он совершил! И пусть... пусть она простит за все!
  Юлия перечитывала записку. Сегодня всего лишь в девятый раз! И никаких слез - это несомненное достижение. Хотя... их уже просто не осталось. "Прости меня, пожалуйста, прости меня за все! Я так виноват перед тобой! И даже не могу лично попросить у тебя прощения. За это тоже прости! Прости, прости, прости! Я не должен был... это я во всем виноват! Умоляю тебя - не делай глупостей. Ты пишешь, что счастлива и я рад этому, но если тебе вдруг потребуется помощь - Толстой тебе непременно поможет! Надеюсь, что е.и.в. тебя не очень расстроил. Будь осторожна! Мне надо срочно уезжать - приказ, не хотелось бы все так обрывать, но я не знаю, сможем ли мы когда-либо увидеться, поэтому - прощай! И... прости. М. Лугин".
  Да... Мишель явно писал эту записку в большой спешке, и в полном смятении. Ни слова о любви... А чего она ждала? Только чувство вины...
  Прочитав записку в первый раз, Юлия почувствовала головокружение, да и не мудрено. Платон кинулся к ней с другого конца комнаты, чтобы подхватить, и именно это заставило Юлию взять себя в руки. Толстой явно переживал, что не смог подхватить ее в прошлый раз.
  - Вам дурно?
  - Нет, граф, благодарю вас! Все прекрасно! - Юлия с чувством продекламировала строчку из глупейшей комедии, которая, как специально, крутилась сегодня весь день в голове.
  - Хорошо, - Толстой снова вежливо отошел и отвернулся, давая ей возможность перечесть послание.
  Убедить его, что никакая помощь не требуется, было делом безнадежным, похоже, его очень впечатлил обморок Юлии. Непонятно только отчего. Что он, обмороков не видел что ли? Впрочем, полк выступает уже сегодня, а вот императорская ставка задержится...
  Александр сам сказал об этом. Многозначительно так сказал. Хм... так и не стало понятно, что ему собственно надо - он каждый день находил время пообщаться с Юлией. Причем, говорил о всяких пустяках, и не только не делал попытки приблизиться, но и обходил молчанием их общее прошлое. Если бы он хоть намек допустил! Юлия бы нашла способ прекратить это странное общение.
  Хотя сейчас она была в каком-то оцепенении. Ничего не беспокоило, не волновало... - все равно. Юлия еще раз пробежалась глазами по, выученной наизусть, записке. Коротко всхлипнула, подошла к столику, достала письменный прибор и лист бумаги и написала красивым ровным почерком сразу, без помарок:
  
  Все кончилось, начаться не успев...
  Дорога, ямщика чуть явственный напев
  В предгрозовой тягучей тишине.
  С утра томит, тревожит душу мне.
  Без обещаний, без надежд, без объяснений.
  Расстались мы. Я не хочу быть тенью,
  Ничей. Устала, слишком много лжи.
  Границы, межевые вехи, рубежи
  Мне из врагов союзниками станут.
  Воспоминания? Умрут и в Лету канут.
  
  Потом разорвала этот белый красивый лист с водяными знаками на мелкие клочки и стала собирать вещи в дорогу. Куда? Какая разница!
  
  ***
  
  Варя уже в сотый раз обдумывала, что скажет мужу при встрече. Ведь надо же подготовится заранее! Петр еще несколько раз начинал разговор о том, что случилось, но она просто не отвечала на вопросы. Что толку? Петр уверен... уверен, что она изменила мужу, что Моабад-хан силой ли, угрозами ли, шантажом ли, но достиг своей цели!
  А может быть, кузен даже думает, что Варя сама была не против? Ведь побежала же сломя голову в его дом! Ну почему, почему ей никто никогда не верит! Ольга только охала и ахала, даже ее Варя не смогла ни в чем убедить. Соглашается:
  - Да, Варя, конечно же! Ничего не было! Ты только не волнуйся, - а у самой глаза неверящие.
  С кем поговорить? С кем посоветоваться? Как ей не хватает Мишеля! Не мужа, перед которым надо будет держать ответ, а именно Мишеля Лугина - ее друга. Он-то бы поверил! И посоветовал, что делать... как же так вышло, что Мишель став ее мужем, перестал быть другом? И когда это случилось? Варя вспоминала всю их совместную жизнь день за днем и не находила ответа. Не было того момента, который можно было бы назвать поворотным в их отношениях: здесь дружба еще есть, а здесь - нет!
  Одно было ясно - теперь их отношения совсем другие. Варя пыталась убедить себя, что все равно, что есть же любовь, а дружба в браке и не нужна совсем... но ее было безумно жаль, эту самую дружбу. Варя чувствовала, что изменилась сама, особенно за эти полтора года, поэтому никак не могла сказать, что Мишель остался прежним. Как-то он отреагирует и... поверит ли теперь? Пусть сердится - она заслужила - только бы поверил! А ведь придется еще просить прощения за самовольное возвращение в Черкасово, за то, что читала его письма, за... грехов накопилась что-то слишком много. Варя посчитала и вздохнула. Еще совсем недавно она безумно хотела увидеть мужа, но теперь... нет, ей по прежнему, очень не хватало Мишеля и она, по прежнему, очень за него беспокоилась, но стала побаиваться встречи. Вот если бы она спаслась каким-нибудь другим способом без этих... раздеваний... Ну, ничего, до тех пор, пока Мишель приедет, она непременно найдет самые убедительные слова для оправданий! И он поверит! И не будет сердиться - почти!
  - Моабад-хан опять покинул страну, - Варя так задумалась, сидя в гостиной у Ольги, что не заметила Ивана, прочем, он умел появляться из неоткуда и частенько пользовался этим умением, - сведения достоверные, так что какое-то время вам ничего не угрожает.
  - Совсем ничего? - Варя улыбнулась.
  - Лично от него - ничего, но мы не знаем, как велика его сеть здесь в России.
  - Ох...
  - Да, - Иван сел в кресло, - поэтому осторожность терять не надо.
  - Я теперь буду очень-очень осторожной! - горячо пообещала Варя, - ну что вы усмехаетесь! Вы тоже мне не верите!
  - Почему же, я верю вам - вы будите очень осторожной.
  - Да! - Варя уже не могла остановиться, - зато вы не верите, что я смогла убежать от Моабад-хана...
  - Без потерь для чести? - улыбаясь, подхватил Иван, - верю! даже знаю, как вам это удалось. Надо признать, это был единственный ваш шанс. И вам еще повезло, что Моабад-хан совсем потерял голову и поверил вам! Вообще - вы просто молодчина!
  - И вы... не осуждаете меня? - поинтересовалась Варя.
  - А за что? - пожал плечами Иван, - я бы не стал вас осуждать в любом случае, тем более что, я не ваш муж.
  - А Петя мне не верит! - пожаловалась Варя, - а если бы я ему рассказала все...
  - Если бы вы с самого начала все ему рассказали, то он бы и поверил и осуждать вас не стал бы!
  - Не смогла я - стыдно.
  - Ну, вот... а когда я ему намекнул, на то, как вы освободились. Петр мне сказал, что я на вас наговариваю, - снова усмехнулся Иван, - что вы бы никогда такое не совершили.
  - Ой! А что же Мишель-то мне скажет! - Варя закрыла лицо руками.
  - Вот об этом-то я и пришел с вами поговорить... позвольте вам дать совет - расскажите все вашему мужу без утайки и сами!
  - Я так и собираюсь сделать, - Варя удивленно посмотрела на Ивана.
  - Вот и хорошо! - обрадовался он, - просто замечательно. А то знаете... если Петр ничего не скажет, то могут подбросить письмо, или человек Моабад-хана встретит господина Лугина где-нибудь... могут приплести невесть чего... да и сам он может начать расспрашивать - ваше похищение-то не скроешь!
  - Михаил Алексеевич Лугин - торжественно объявил новый слуга, совсем недавно нанятый Ольгой.
  - Ми... Мишель?! - Варя вскочила, - но как... откуда?!
  Когда Мишель вошел, она сразу же почувствовала неладное - как-то странно он на нее смотрел.
  
  ***
  
  Мишелю очень хотелось кинуться к Варе, обнять ее, но в тоже время он чувствовал отвратительную неловкость. Вот сейчас она радостно поцелует его, ничего не подозревая... как не хочется обманывать! Как это тяжело! Сказать? Не сказать? Варя осталась стоять посреди комнаты... и лицо... она, что - не рада? Но почему? Тут Мишель заметил Ивана. Может быть, при нем Варя стесняется проявлять чувства? Хотя вряд ли.
  - Здравствуй Варя, здравствуйте Д"Арни, - Мишель сам поразился, как сухо у него это вышло.
  - Ну, что ты, Мишель, - Варя принужденно рассмеялась, - Иван Иванович крестный нашего Ванечки... ты бы еще его маркизом назвал.
  Господи! Варя была готова прикусить язык в прямом смысле слова. Что она делает?! Не поздоровалась, не поцеловала, а сразу начала с каких-то глупых упреков. И вот теперь Мишель, похоже, совсем рассердился, по крайней мере, лицо у него стало... если бы она еще при этом могла видеть лицо Ивана ей бы стало совсем плохо.
  - Гм... здравствуйте гм... Михаил Алексеевич, - с трудом произнес Иван, мечтая оказаться где-нибудь подальше от этой семейки, и, особенно от Вари.
  - Здравствуй Мишель! - Варя поняла, что еще пара таких же глупостей, и муж просто уйдет. Надо, непременно, обнять его, да хоть что-то сделать, только с места никак не сдвинуться...
  Мишель смотрел на жену и ничего не мог понять, странно Варя ведет себя, очень странно. Совершенно точно не рада, но почему?! Она же не может ничего знать! Он, наконец, пересек разделяющее их расстояние и, преодолевая собственную неловкость и чувство вины, обнял жену. Варя отпрянула.
  Она совсем не хотела этого делать, но... это как-то нечестно выходит! Если бы Мишель знал все, что произошло, вряд ли он стал бы ее обнимать, а может быть, уже знает? Иначе, отчего у него такой суровый вид? Или не знает? И откуда он здесь? Ой-ей-ей, и это все происходит при Иване! А лицо Мишеля... его глаза... как будто она его ударила.
  - Как дети? - Мишель сжал зубы, - я бы хотел их увидеть.
  Почувствовала она что ли? И хоть бы наедине! Так нет! Варе понадобилось демонстрировать свою неприязнь именно при маркизе! Наверняка сейчас смеется над незадачливым мужем, не вовремя приехавшем повидать семью. Правда, по лицу его этого сказать нельзя, но... Впрочем, вдруг у всего этого есть какое-то объяснение? А внутренний голос в это время ехидно комментировал, что люди со столь неприглядным моральным обликом только такой встречи и заслуживают!
  - Дети здесь, - Варя махнула куда-то в сторону входной двери, где детей явно не было, - сейчас... - и вдруг, заплакав, кинулась Мишелю на шею. - Я так боялась! И дети... они так рады будут... и все... а уж я-то как... я ждала-ждала, а ты на меня рассердишься! Непременно рассердишься! А я так ждала! Я хотела, как лучше! А ты приехал и уже сердишься! А я...
  Мишель с облегчением вслушивался в лепет жены и вдыхал аромат ее волос. Она хотела его видеть! Ждала! Просто, по обыкновению, что-то натворила и думает, что он будет сердиться. Глупышка! Да что бы она не сделала, он все простит, как он может не простить! Мишель совсем забыл про маркиза. Варя тоже, прижавшись к мужу, ничего вокруг не замечала. Иван предпочел исчезнуть. Как раз вовремя, чтобы остановить спешащую в гостиную Ольгу.
  - Варенька! Успокойся, я совсем не собираюсь на тебя сердиться ни за что.
  - Да? - Варя всхлипнула, - и за возвращение в Черкасово? И за то, что я Ваню Ваней назвала и крестного ему сама выбрала?
  - Я же писал, что не сержусь и не против, - Мишель усмехнулся, - тем более, что я Ивану благодарен за все и...
  - Зато ты, наверное, крестной рад! - Варя не смогла удержаться.
  - Оксане Андреевне? Да, она, думаю, хорошей крестной матерью будет. Ну, все? Успокоилась? Пойдем к детям, Варя.
  - Нет, Мишель, погоди, - Варя горестно вздохнула, - это еще не все, я должна тебе сказать...
  И тут, в нарушение всех приличий, в гостиную ворвался Алешка и повис на отце. Иван даже растерялся немного - этот мальчишка так ловко прошмыгнул мимо него! Обедали у Черкасовых, хотя обедом это было назвать сложно. Все разговаривали, перебивая друг друга, а дети никак не могли оторваться от Мишеля. Им разрешили в виде исключения, обедать со взрослыми. Сам же Мишель был бы очень и очень - безмерно счастлив, если бы не проклятый внутренний голос, который все пилил и пилил его.
  Когда Мишель взял на руки Ванечку, то на какое-то время, почувствовал себя последним негодяем. Жена так мучилась, столько пережила, чтобы на свет появился их сын, а он... А сын - этот маленький человечек, просто замечательный! Пожалуй, больше на Варю похож, но это только справедливо, ведь Алешка - точная копия отца, да и Лиза тоже. Вот они сидят рядом и стараются прижаться к Мишелю, как можно ближе. И Варя... что-то сказать хотела... не важно, совершенно не важно, главное, она есть! Неужели он посмеет разрушить этот семейный покой своим рассказом?
  - Мишель, - Варя еле вытащила Мишеля из детской. - Нам надо поговорить! Это очень серьезно!
  - Да, Варенька, что ты мне хотела рассказать?
  - Мишель! - Варя глубоко вздохнула, - я тебе изменила! Ой...
  
  ***
  
  Мишель закрыл глаза. Это, кажется, просто кошмар, потому как, в жизни такого случится не могло. Перед мысленным взором промелькнула Петр, как-то странно посматривающий на Варю, смущенная Ольга... да и Варя... он занят был детьми, отвечал на бесконечные расспросы и не обратил особого внимания... А еще это невнятное упоминание о каком-то происшествии, которое закончилось благополучно, но... Ольгу, помнится, тогда прервали. Они что-то знают? Неужели... Варя действительно изменила?!
  - Мишель! Да Мишель же! Я не изменила! НЕ! Вернее не совсем изменила. Вернее, совсем не изменила.... Я так только! - Варя запуталась.
  Ну, вот бывает же! Специально попросила Петра и всех остальных пока не говорить ничего про Моабад-хана. Весь день она думала, как преподнести мужу события так, чтобы и не соврать, и не счел он все это изменой. А потом просто задумалась, что такое измена. Строго ведь говоря, если дать научное определение измене, и если подумать, как следует, то она, Варя вовсе и не изменяла. Вот она и хотела Мишелю это объяснить, доводы привести, что мол, так и так, если исходить из определения измены, то... Ведь так ему было бы легче понять! И начать хотела, как раз: "Мишель, я тебе не изменила!" А вместо этого, с языка сорвалось совсем противоположное... А потом, и вовсе, все запуталось! Ой-ей-ей! Она все испортила!
  Варя изменила... поверить невозможно! Что она говорит сейчас? Изменила... как можно "не совсем изменить"? Она, что, хочет сказать... Она еще и оправдания ищет?! Какие-то резоны? Нет, и не может быть никаких оправданий и резонов никаких! Только вот... не имеет он права судить... и все же...
  - Кто он? - Мишель посмотрел в глаза жене.
  - Мишель... я же говорила... не было там ничего такого... не, слишком уж такого...
  - Просто ответь на вопрос, - Мишель сильно побледнел, - кто этот мужчина, с которым ты мне "не совсем изменила".
  - Мишель... - Варя осеклась под его взглядом, когда Мишель так смотрит, лучше уж отвечать прямо, - Моабад-хан... только не было ничего! Вернее...
  - Помолчи минутку, прошу тебя, - Мишель опустился в кресло.
  Самые страшные его кошмары сбылись... Варя-Варя! Говорила же, что ненавидит этого... гностика! Да, мерзавец нашел способ отомстить... сейчас, небось, смеется! И что же, еще и разнес эту весть по всему городу, иначе откуда...? Варя изменила, а значит, он, Мишель, не так уж и виноват?! Эту малодушную мысль Мишель тут же поспешил отбросить. Варино прегрешение, отнюдь, не снимает его собственной вины! Да и, - он усмехнулся, - сам же решил простить Варе все, чтобы она не натворила! Можно сказать, слово дал!
  - Как это случилось? - внезапно, у Мишеля заныла многострадальная рука, он поморщился.
  - Сейчас все расскажу! - Варя приободрилась: должен же он понять... - я хотела помочь! За мной следили, а Ольга говорила, что это чушь. Я решила доказать, что это не чушь и... сама стала следить за преследователем, а он от меня убежать решил!
  - Бедняга, - саркастически посочувствовал Мишель несчастному шпиону, - думаю, далеко он не ушел!
  - Именно, что далеко! - Варе хотелось побыстрее покончить с этим недоразумением, - мне пришлось за ним через весь Петербург бежать!
  - Варя!!!
  - Ну, не сердись... сама знаю, что глупо! - Варя хотела, было, подойти к Мишелю поближе, но не решилась. И дом за ним не стоило заходить - там-то меня и схватили...
  - Он что, - Мишель вдруг подскочил с места, - силой? Я его убью!
  - Он сказал, что я сама должна прийти к нему... а еще сказал... детей упомянул... я испугалась! Мишель! Не надо так смотреть, говорю же, не было там измены, ну, если судить с научной точки зрения...
  - Ты права, - Мишель сглотнул, какой-то вязкий и горький комок в горле, - это не измена... если силой или шантажом... не скажу, что я рад, но ты... ты ни в чем не виновата!
  Это ужасно! Но, это значит, что Варя вовсе не желала изменять! А в самый первый момент ему показалось, что Варя... больше не любит его, что вообще никогда не любила, что...
  - Да не было ничего! Мне удалось убежать! - Варя даже немного рассердилась, как все же сложно объяснять!
  - И как же это тебе удалось? - убежала? Разве это возможно в таком положении... хотя, от Вари можно ожидать.
  - С помощью чулок и павлиньих перьев, - с гордостью ответила Варя, - мысль-то просто замечательная! Только вот, не Пете же про нее рассказывать? Мишелю бы тоже не хотелось, но Иван прав - лучше рассказать все сразу самой и подробно, чтобы не осталось сомнений.
  - А причем здесь чулки и перья? - ошарашено поинтересовался Мишель.
  
  ***
  
  - Чулками я его привязала к кровати... - Варя искоса посмотрела на мужа.
  Вот только что, ее идея казалась ей превосходной, но, судя по выражению лица Мишеля, он эту идею не оценит. Варя покраснела. Действительно - увлеклась и почти забыла с кем говорит...
  Мишель представил себе картину, ярко так, выпукло представил: Вот Варя снимает чулки, а вот... Постарался выкинуть все это из головы, но не получилось.
  - И что же он, так вот просто позволил тебе это сделать?
  - Нет... - Варя сначала смутилась, но после вновь приободрилась и скороговоркой произнесла, - я его обманула! Сказала, что согласна быть с ним, что только об этом и мечтала. И... пришлось его поцеловать... и... раздеть...
  Мишель выругался сквозь зубы. Такой ревности он не испытывал давным-давно... может быть и никогда. Одно дело любимая девушка, которая никак не может сделать выбор, и совсем другое дело - жена! Его жена говорила такое другому мужчине?! Она его целовала?! Раздевала его и раздевалась сама?! Моабад-хану одной смерти явно мало!
  - Мишель, ну не надо... ну, не смотри так, представь, что я военную хитрость применила!
  - Представил уже!
  - Ну что ты, право слово! Ну, представь, что это я не с Моабад-ханом была, а... с женщиной какой-нибудь!
  - Ох, Варя... - Мишель фыркнул, несмотря на ревность и злость - уж больно нелепое предложение, - такое я представить никак не могу! Ты сама-то представляешь?
  - Гм... ну да... ты прав, это я погорячилась, - самокритично призналась Варя.
  - И все-таки... почему он позволил связать себя? Прости, но я не верю, что ты такая уж хорошая актриса!
  Актриса... зря он это слово произнес. Не стоило этого делать... хорошо, что Варя не заметила заалевших щек. Впрочем, покраснел ли он на самом деле?
  - Так я же и не связывала его. Сделала петли из чулок... я вспомнила, как мне в Персии рассказывали...
  - Варя, может быть, не надо сейчас о твоей гаремной жизни, а?
  - Гм... ну так вот, я сказала, - теперь уже Варя покраснела, и Мишель заметил это, - что хочу поиграть. Не перебивай, пожалуйста, а то у меня духу не хватит до конца рассказать! Так вот - он просунул руки в петли. Я сняла платье. Мишель, тебе плохо?
  - Мне? Просто отлично!
  - Э... да? Отвлекла его внимание павлиньими перьями, - Варя решила, что подробностей и так вполне достаточно, поэтому опустила эту часть рассказа, - и дернула резко за петли - я их так сделала, что Моабад-хан связанным оказался. Узлы крепчайшие. А еще его вазой в это же время стукнула. Он потерял сознание. Тут-то я его и связала покрепче. И сбежала - мне месье Брок помог. А потом туда пришли Петр и Иван, которые меня искали, но в доме уже никого не было
  Мишель ощутил некоторое облегчение, представив ненавистного перса связанным, да еще и получившим вазой по голове, но все же... все же перед глазами стояли павлиньи перья и то, что Варя ими проделывала! Она, конечно, не рассказала об этом, но, ведь и так все ясно!
  - Мишель... - Варя села на подлокотник его кресла, - ну все же благополучно кончилось! Ну это как... как маску на себя примерить! Вот так же, примерно было, когда я была денщиком Толстого - я же просто роль играла, и все! О! Представь, что это денщик Толстого все делал!
  Вот опять! Ей удалась рассмешить его. Бородатый, ворчливый Федор никак не сочетался с персом.
  - Нет, дорогая, этого я тоже не могу себе представить! Ужас какой! У Моабад-хана в гареме совсем другие гурии были. А вот тебя в костюме денщика я очень даже представляю... - Мишель мечтательно улыбнулся.
  - Так... - почти угрожающе произнесла Варя, - мне, значит, нельзя о Персии и гареме вспоминать, а тебе можно?! И гурий можно?! Я тебя так ждала, а ты! - Варя резко вскочила, - нужно так было! Нужно! Выхода у меня другого не было! Мне надо было сбежать оттуда побыстрее, пока ничего не грозило детям! Если бы они попали в его власть... и ради того, что бы этого не случилось, я готова была на что угодно, не только на то, чтобы страсть изображать! И не случилось ничего! Я его обманула! А Петя мне не поверил! И Ольга! они решили, что я тебе изменила, а я не изменяла! Я думала, ты поверишь, поймешь, что должна я была так поступить! Я так тебя ждала...
  - Правда ждала? - Мишель подошел сзади и обнял жену.
  - Да! Ждала, - Варя развернулась к нему лицом и улыбнулась сквозь слезы, - очень ждала... прощание наше вспоминала... а ты вспоминал?
  - Вспоминал, - Мишель обнял Варю крепче.
  Она почувствовала себя абсолютно счастливой в его объятиях.
  - Прощание было... запоминающееся.
  - А встреча? - Мишель дразняще поцеловал ее в уголок губ, - встреча ведь лучше, чем прощание?
  
  ***
  
  - Лучше, - прошептала Варя, - конечно лучше, - она прижалась к Мишелю всем телом, - тебя так долго не было... целый год. И скоро ты опять уедешь...
  - Что делать, Варенька - война! - Мишель осторожно вытащил шпильку из прически жены.
  - Война... как будто все против нас, - Варя вздохнула.
  - Почему ты так говоришь? - Мишель даже перестал вынимать очередную шпильку.
  - Не знаю даже откуда у меня такие мысли. - Варя поднялась на носки и поцеловала глаза мужа, - что-то ты насмотрелся на войне, что-то ты пережил...
  - Так ведь и ты много пережила.
  - Да... только пережили мы все это по отдельности, не вместе!
  - Варенька! Я клянусь тебе, что лично убью этого негодяя, который посмел...
  - При чем здесь Моабад-хан, - Варя с досады даже отвернулась, - Мишель, - она снова посмотрела на мужа, - я говорю о нас с тобой! И не надо никого сейчас вспоминать, у нас и так мало времени, чтобы побыть вдвоем! Или... может быть ты считаешь... что я виновата и теперь...
  Мишель поцеловал ее и не дал закончить фразу. Времени, действительно очень мало - всего несколько дней и он, как сегодня выяснилось, вместе с Петром должен будет ехать обратно. Александр нежданно-негаданно, сделал ему действительно царский подарок - несколько дней с семьей.
  Мишель был безмерно счастлив, что повидал Ваню до того, как тот начал бы ходить и говорить. Война, явно кончится не завтра, и когда он в следующий раз увидит детей и Вареньку, да и увидит ли, только Бог ведает.
  А все ее страхи такая глупость! Неужели он, Мишель, мог ей не поверить? Уж в чем-чем, а во лжи Варю сложно обвинить - не водилось за ней такого. А за ним самим, теперь будет водиться... Теперь он никак, не при каких обстоятельствах, не сможет рассказать о своей измене. Варе станет только хуже. Она может решить, что они с Мишелем, действительно, навсегда отдалились друг от друга. И эта, может быть, последняя их встреча (ведь все может случиться) омрачится слезами и ненужными ссорами.
  - Варенька, - он оторвался от ее губ, - все хорошо, что хорошо кончается! Мы все преодолеем! И, по моему, нам стоит пойти в другую комнату... например в спальню.
  Спальню Мишель разглядывать не стал, а тут же, как вошли, опять заключил жену в объятия.
  - Да, - Варя улыбнулась, - а знаешь, я верила, что с тобой все-все будет в порядке. И...
  - Что "и..."? - Мишель продолжил вынимать шпильки из Вариной прически.
  Забавно... окончательное решение он принял только что, а вот его руки и его тело, похоже, все решили с первых же минут, как только он увидел жену. И эти руки самовольно начали вынимать из прически шпильку за шпилькой, как когда-то.
  - И я мечтала о том, какая у нас будет встреча! - Варя поцеловала Мишеля.
  - Как хорошо... - Мишель взял Варину правую руку, и, перецеловав каждый пальчик, - расстегнул крохотную пуговку у запястья, потом осторожно потянул рукав вверх до локтя, покрывая нежную кожу руки горячими поцелуями.
  Тоже самое он проделал со второй рукой. Варя хотела было что-то сказать, но Мишель поднял голову и закрыл ей рот поцелуем. Она, с давно ожидаемым наслаждением, зарылась рукой в его волосы и растрепала их.
  - Шалишь? - Мишель искушающее усмехнулся, - ну-ну, придется ответить тебе тем же! - он вынул последнюю шпильку, и волосы рассыпались по плечам Вари.
  - Как они у тебя отросли! - Мишель прикоснулся губами к одному из локонов, - какие красивые... - он принялся расстегивать ворот платья уже не так дразняще медленно, как рукава, напротив - он спешил.
  Наконец, платье было сброшено. Варя стояла такая родная, близкая, желанная. В рубашке, нижних юбках и... корсете. Варя носит корсет? он чувствовал что-то странное, когда обнимал ее, но не понял в чем дело.
  - Зачем тебе это? - удивился Мишель
  - Хотела быть красивой, - Варя улыбнулась, для тебя!
  - Ты и так красивая.
  - А я хотела быть еще красивее! - Варя отвела глаза в сторону, взялась двумя пальчиками за подол нижней юбки и чуть-чуть приподняла ее.
  Мишель отреагировал очень бурно. Скоро и рубашка и нижние юбки отправились вслед за платьем.
  - Знаешь, - Мишель жадно рассматривал ее, - задумка с корсетом просто великолепна, - он протянул руку, - все эти веревочки, пуговички, крючочки...
  - Ага, - Варя тихонько засмеялась, - я не люблю, когда мне кто-то помогает одеваться, поэтому все застежки спереди... правда, это очень удобно?
  - Очень! - у Мишеля загорелись глаза.
  - Я знала, что тебе понравится, поэтому и надела его, когда мы приехали от Черкасовых, - специально для тебя надела...
  
  ***
  
  Юлия сидела у огня и грела руки. На этом постоялом дворе все было устроено для удобства проезжающих. Его как будто не коснулась война. Вот и хорошо! Похоже, Юлии придется надолго здесь задержаться. Дальше ехать - безумие чистой воды, она это прекрасно понимала и не собиралась рисковать. Да... нужных бумаг нет, и не будет. Не у Александра же их просить? Впрочем, здесь же не Россия. Хорошо, что остались деньги. Совсем немного, правда. Но зато есть драгоценности! Их можно будет продать.
  Юлия усмехнулась, вспомнив последний разговор с Александром. Она решила уехать, одна уехать, и не собиралась менять своего решения. Пришлось начать разговор самой. Александр, похоже, предпочел занять выжидающую позицию.
  - Я уеду через несколько дней.
  - Прекрасно, - обрадовался Александр, - я как раз хотел предложить - моя ставка тоже через несколько дней...
  - Вы меня не поняли, - сухо сказала Юлия, - я еду одна, я не собираюсь путешествовать с вашей ставкой, Ваше Императорское Величество.
  - Зачем же так официально, - чуть заметно поморщился Александр.
  - Это чтобы сразу все стало понятно.
  - Ах, так! - он вскочил.
  - Да, именно так! - Юлия тоже поднялась.
  - Вы, мадам, самая дерзкая, самая...
  - Мы это уже обсуждали и не единожды, - снова перебила Юлия российского императора, собственно говоря, этого делать не следовало, но сейчас Юлии было все равно.
  - Прекрасно, мадам, - тон Александра стал просто ледяным, - но я, в любом случае, не могу оставить вас на произвол судьбы.
  - Не беспокойтесь, Ваше Императорской Величество, я привыкла сама о себе заботиться.
  - О, я понимаю - вам бы хотелось принять помощь совсем от другого человека, - язвительно сказал Александр.
  - О чем вы? - Юлия очень убедительно разыграла удивление.
  - Да-да, я знаю, вы способны, представить сейчас, как на сцене, любое чувство, но меня вам не обмануть! Он человек никогда не будет с вами!
  - Прекрасно! - Юлия ослепительно улыбнулась, - а поскольку я не понимаю, о чем вы говорите - вдвойне прекрасно! Я хочу побыть одна.
  Юлии было жаль покидать своих друзей, которые очень помогли ей в трудное время, но в Калише оставаться было, конечно, уже нельзя. И вот, когда императорская ставка уехала, вместе с оскорбленным Александром, и Юлия потихоньку тронулась в путь, снабженная корзинками с провизией и рекомендательными письмами ко всем и родственникам и знакомым фон Веймеров, а таких набралось немало.
  Вот и здесь неподалеку должна была жить одна такая пара, но сейчас путь был перекрыт. Придется ждать. Последнее время, ожидание для Юлии стало невозможной пыткой. А в последние три дня особенно. Юлия даже рассердилась на себя, что решила все-таки заехать к доктору. Не заехала, так бы и не знала ничего! Были, конечно, недомогания кое-какие подозрительные, но Юлия даже представить не могла... Ведь сколько раньше надеялась, сколько молилась...
  Старый, высохший, длинноногий как аист, доктор Свенсен, неведомо каким ветром занесенный в этот крохотный городок, очень неодобрительно посмотрел на "вдову", но осмотр сделал прекрасно: очень осторожно и профессионально.
  - Хм, милочка! Судя по всему, ваш муж отошел на Небеса совсем-совсем недавно.
  - О чем вы? - Юлия действительно не поняла.
  - Вы в тягости, дорогая, - усмехнулся Свенсен, но усмехнулся не зло, а с сочувствием.
  - Не может быть! Столько лет... я думала, что у меня никогда не будет детей, а тут... - Юлия смотрела на доктора испуганно, недоверчиво, и тоже время.... - вы уверены? Ведь прошел всего месяц, и никаких признаков...
  - Да! Я уверен! Я никогда не ошибаюсь! - старик горделиво поднял голову. А на счет симптомов - не обманывайте сами себя, если бы их не было, вы бы ко мне не обратились!
  Да, она была счастлива. Ребенок, частичка Мишеля - лучшего подарка "на память" он и не мог оставить. Юлия целый день, после того, как узнала о своей беременности, придумывала, сидя в тряском экипаже, как назовет ребенка. Если мальчик, то, конечно, как отца! А если родится девочка? Ей нужно какое-то совершенно необыкновенно имя.
  На второй день пришло знакомое оцепенение, которое продолжалось до их пор. Ребенок, это просто прекрасно, но сейчас у нее нет ни дома, ни достаточного количества денег... всюду война... Господи! У нее даже фамилии нет, которую она могла бы дать ребенку! Ее ребенок будет незаконнорожденным отпрыском актрисы Юлии и неизвестного отца!
  Если даже удастся чудом доказать, что она маркиза де"Перпеньяк, ребенок все равно, будет незаконнорожденным. А если с ней что-то случится? Надо непременно, дать знать Мишелю. Нет! Ни за что!
  - Вы позволите, присесть рядом с вами?
  Юлия подняла глаза и первым делом увидела прекрасную широкую улыбку.
  - Конечно, садитесь! - ей вдруг показалось, что незнакомец сможет развеять ее грусть.
  
  ***
  
  Мишель снова ехала, за последний год он провел в седле вдвое больше времени, чем за предыдущие пять лет. Совсем скоро они с Петром должны приехать в ставку императора. Мишель предпочел бы не видеть "обожаемого" государя еще очень долго. Было предчувствие, что добром встреча с ним не кончится. А еще он с удивлением понял, что не хотел бы увидеть рядом с Александром Юлию.
  Конечно, для нее воссоединение с императором было бы наилучшим выходом, и Александр, судя по всему, этого желал, но все же - нет! Мишель тихонько чертыхнулся. Ему пришли на ум слова, прочитанные почти год назад в Вильно "ревновать можно только того, кем обладаешь". Очень резонное замечание! Юлия имеет право делать, все, что захочет - у нее нет не перед кем обязательств, в отличие от него, Мишеля.
  Дни, проведенные с семьей, пролетели очень быстро. Не оставалось времени на переживания. Он почти и не думал ни о чем, кроме как о самых простых вещах, вроде Алешкиных солдатиков, или Лизином чижике. Поручения Мишель выполнил очень быстро, благодаря Петру, поэтому мог подольше побыть с детьми.
  А ведь в первый день, как только приехал, не чаял и вырваться к семье. Как специально отсылали Мишель от одного штатского генерала к другому. Еще и разнос учинили, что мол, прохлаждался где-то. А он, напротив, всю ночь ехал, и сразу же направился по делам. Еле-еле к обеду пришел к Черкасовым, а тут еще и Варя со своими выходками. Впрочем, без них Варя не была бы Варей.
  Взять, хотя бы, тот же корсет... Мишель усмехнулся своим мыслям. После страстной ночи, он проснулся и, не открывая глаз, попытался обнять жену, но не нашел ее на кровати. Глаза пришлось все же открыть. Вернее один глаз. Второй после двух бессонных ночей, открываться не желал. Варя, стоя посредине комнаты, зачем-то надевала корсет на рубашку.
  - Что ты делаешь? Иди сюда...
  - Подожди! - Варя пыталась затянуться, - сейчас надену и приду!
  - А? - Мишель сладко зевнул, - что ты говоришь?
  - Я говорю, что сейчас надену и приду, если, надену, конечно. Ты нарочно что ли мне все вязочки пооборвал? - Варя сердито фыркнула и потрясла двумя, действительно порванными завязками, - и пуговицы! И петли!
  - Варя, - Мишель улыбнулся и все же открыл второй глаз, - если ты сейчас вернешься в постель, уверяю тебя, ни корсет, ни рубашка тебе совсем не понадобятся.
  - Так я для этого и надеваю, - несколько туманно объяснила Варя, упрямо пытаясь стянуть корсет и как-то закрепить плоды своих усилий, - подожди чуть-чуть.
  Мишель почувствовал, что, видимо, не совсем проснулся и недоумевающее посмотрел на Варю. Она смутилась.
  - Ну... ты вчера так обрадовался, когда корсет увидел... так его... снимал... сегодня затянуть никак не могу... вот я и подумала, что тебе будет приятно...
  - Варя-Варя... - Мишель выбрался из постели и обнял жену, - я обрадовался, что тебя вижу, после столь долгой разлуки, а корсет... сейчас он нам точно не нужен!
  Петр посмотрел на друга и улыбнулся.
  - У тебя такой вид... жену вспомнил?
  - Да, и ты, похоже? Сейчас только что-то насвистывал. И так мечтательно вдаль смотрел...
  - Ой... и не говори, - Петр засмеялся, - моя жена очень рада, что я на войну еду, представляешь?
  - Как это так?
  - А вот так! Видишь ли, в гуще боя у меня будет меньше шансов ей изменить, чем колеся по стране с какими-то подозрительными, на ее взгляд поручениями. Впрочем, расстались мы очень хорошо, впервые за несколько лет, без слез и истерик с ее стороны.
  - Петя, - Мишель думал о своем, - а ты когда-нибудь жене изменял? Ну... после того, как вы поженились?
  - Ну, ты и вопросы задаешь, - удивился Петр, - хотя... я понимаю, это из-за этой несообразной истории с Моабад-ханом.
  Мишель не стал разубеждать Черкасова и тот продолжил, через некоторое время, уже совсем другим тоном.
  - Знаешь, один раз пришлось... выхода не было другого. Не хотел я этого... мне, несмотря ни на что, никто кроме Ольги не нужен...
  - А Ольга Николаевна знает об этом?
  - Нет, зачем это? Хотя, - Петр усмехнулся, - знаю, ты бы рассказал обязательно, впрочем, ты бы и не стал Варваре изменять, ведь так?
  
  ***
  
  Мишель грустно улыбнулся, отвечать Петру не стал, а вместо этого, задал еще один вопрос.
  - А эта женщина... как это выхода не было?
  - Скажем так, - Петр усмехнулся, - от ее благосклонности ко мне зависели одни очень важные переговоры... большего сказать не могу, да что с тобой, Лугин? С чего ты вообще об этом заговорил?
  - Да это я так... ты же сам сказал, что жена тебя ревнует, - Мишель понял, что несколько перегнул палку, а пускаться с Петром в откровенности не хотелось.
  И так совсем скоро они догонят армию, а там не только, явно что-то подозревающий Александр, но и Толстой. Что еще он скажет... Мишель надеялся, что Платон уже перестал сердиться, о крайней мере, поостыл. Да и известия из Петербурга Мишель вез самые для Толстого благоприятные. Платоша написал папеньке письмо.
  Красиво написал - трудился пол дня над ним, по рассказу Ксаны... Но не только это должно было порадовать Платона-старшего - никаких приготовлений к свадьбе, Мишель не заметил. Более того, даже слухов об этом не было. Варя и та неохотно признал, что Ксана отлично заботится о Платоше и мальчик счастлив.
  Мишель и сам поговорил с Ксаной не долго, правда. И теперь ему тоже было за что попенять Толстому! Глупо он вел себя. Ксана уже не знала, что и думать, с трудом удалось уговорить ее написать Платону письмо, потому как он-то не писал ей уже несколько месяцев, а все известия она получала от Мишеля.
  Да, Толстой не меняется! Все тот же... Мишелю внезапно захотелось снова вернуться в то беззаботное лето 1800 года, когда все были молоды и счастливы, и не было ни ссор, ни измен, ни войны. И самым страшным было отсутствие денег или поиски наутро после пирушки частей от мундира. Платон умудрялся прятать все по пьянке, а потом об этом напрочь забывать.
  - Петя, - а тебе не хотелось бы сейчас перенестись назад, лет эдак на тринадцать?
  - А зачем? - Петр удивленно посмотрел на Мишеля, - хотя... наверное бы хотелось... только не сейчас. Сейчас дел много очень, вот разобьем Наполеона до конца...
  Черкасов опять погрузился в свои мысли, а Мишель вдруг понял, что он-то совсем не хочет туда в 1800 год. Ведь там нет еще в его жизни Вари, не говоря уже о детях. А без детей он себе жизни уже не представлял.
  Вот Алешка... такой умный, такой живой (даже слишком в последнее время) такой... Любой отец гордился бы таким наследником! И Мишель гордился безумно. Он улыбнулся, вспомнив в какую панику впал, когда Варя рожала. И как потом, в тайне от себя самого, боялся, что это странное (но такое уже родное) создание, кривящиеся в плаче, никогда не превратится в нормального ребенка. Ну и что, что с Аннушкой вышло все просто отлично!
  И как боялся брать сына на руки. И как с удивлением заметил, насколько Алешка похож на него самого. И как наблюдал первые шаги сына. И как тревожился, когда тот кашлял. И как переживал. что сын все время проводит за книгами, и что не с кем не дружит... Зато сейчас, благодаря закаливанию, от кашля и следа не осталось. Зато не стало житья от проказ, особенно, когда мальчишки собирались вместе. Ну и правильно! На то они и мальчишки.
  А еще, мальчишки, вполне естественно, интересовались войной. Они расставляли на столе оловянные армии и ссорились за право представлять свою армию русской. Алешка несколько раз просил отца рассказать о сражениях, в которых тому довелось участвовать. Мишелю не очень-то хотелось этого делать, но пришлось.
  - А в сражении при Бородине, вы же участвовали? - Алешкины глаза разгорелись.
  - Да, участвовал, правда, не долго. Наш полк сражался всего около двух часов.
  - А что... что вам запомнилось больше всего?
  Больше всего Мишелю запомнилась боль. Сначала в плече, потом в контуженой ноге. Ушиб был такой сильный, что пришлось разрезать сапог - нога распухла... но не будешь же об этом говорить с Алешкой. И о том странном состоянии, которое испытал Мишель в самом начале боя - какой-то раздвоенности, или даже распыления. Он был везде и всюду, и в тоже время, замечал любую деталь... Странное, непонятное состояние.
  Мишель вообще никому не рассказал об этом, даже Платону, впрочем, у него и времени-то не было... Алешке все это не надо. Ему нужна романтика боя, а не его изнанка. И Мишель стал говорить о прекрасных мужественных людях, который сражались рядом, о маленьких подвигах, из которых складывался один общий. Об умнице Дымке, который ничуть не испугался, а даже на какое-то время, когда Мишель еще не пришел в себя после ранения, сам принимал решения. Надо сказать очень разумные.
  Дымок... вестовой отвел его назад в Калеш. Мишель очень надеялся, что Платон присмотрит за ним и своей любимицей Дымкой, как следует, впрочем, иного ожидать трудно... И как нарочно, подумав о Дымке он услышал ее ржание. Точно она! За это время Мишель научился ее чувствовать и узнавал безошибочно. А это кто?
  
  ***
  
  - Вот-вот! И приказано мне было выехать тебе навстречу и передать тебе этот пакет, - Толстой с удовольствием отхлебнул пиво, - ничего... вполне пристойное...
  - Ну и что же там, в пакете? - заинтересовался Петр, тоже сделав глоток.
  - Еще одно поручение, - вздохнул Мишель, - похоже, мне придется сделать большой крюк. Ты со мной, Платон?
  - Видимо да, я должен тебя сопровождать, - Толстой неодобрительно хмыкнул, глядя на Мишеля.
  - Ничего не понимаю, - Петр заглянул еще раз в приказ, - я и так удивился, что тебя прислали в Петербург, а теперь еще и это... - он пристально посмотрел на друга, - ты натворил, что ли что-то? Хотя странное наказание...
  Платон еще раз хмыкнул. Мишель потупился.
  - Ну, чего молчите? И ты, Платон, судя по всему, тут замешан!
  - Вот уж, увольте, - Платон помахал рукой перед лицом Черкасова, - это вы Петр Иванович зря! Я тут вовсе даже не при чем!
  - Мишель?
  - Я ничего не натворил, - раздельно произнес Мишель, - Его Императорскому Величеству было угодно отправить меня в столицу - я выполнил приказ; ему было угодно сделать мне новые приказания - я исполню и их! А наказывать меня совершенно не за что! Я перед императором и Россией ни в чем не провинился!
  - Ладно, ладно! - Петр, так же, как и Платон, прекрасно знал, что в таком состоянии Мишель способен на что угодно, и лучше закрыть неприятную для него тему, хотя бы на время, - что ж, а мне пора. Для меня приказов не было, значит, я, по прежнему, должен ехать короткой дорогой и задерживаться мне недосуг.
  Петр уехал. Платон заказал себе еще кружку пива, но не пил, а смотрел на нее. Потом достал из кармана бумаги. Мишель уже успел, еще до отъезда Петра, отдать Толстому письма сына и Ксаны, и даже украдкой, сказать, что все, что ему сообщил приятель - ложь. Сейчас Платон еще раз перечел весточки из дома.
  - Ну что ты, Мишель, молчишь? - он первый нарушил молчание.
  - Да так, ничего, - Мишель дернул плечом.
  - Сердишься?
  - Нет, просто Петру, совершенно не обязательно знать о том, что произошло!
  - Да ты прав, конечно, - Платон сморщился и отодвинул от себя кружку, - гадость, а не пиво!
  - Ты же только что, говорил обратное? - Мишель так и не притронулся к своему, да и безразлично ему было качество пива.
  - Она уехала из Калиша, - Платон не смотрел на Мишеля и говорил куда-то в сторону, - уехала через несколько дней, после того как полк и ставка императора покинули город. Куда - неизвестно. Слухи самые разные, но, судя по всему, совсем в другую сторону от того места, куда нам с тобой надлежит сейчас ехать. Император сам не свой. Сердится по пустякам. У меня уже несколько взысканий, хотя, в общем-то, и за дело, но...
  - Прости, Платон, что втянул тебя во все это, - Мишель вздохнул, - я-то ладно, а вот...
  - Ничего! - Платон вдруг подмигнул, - и не такое переживали! Тем более, что ты не мог оставить даму без присмотра. А что же ты не спрашиваешь, откуда я-то знаю обо всем?
  - Ну и откуда? - не мог не улыбнуться Мишель.
  - А я Федьку в Калише оставил! - гордо сообщил Платон, - он у меня на все руки, гм... и ноги мастер. Все разузнал, разведал... и подозрений ни у кого не вызвал ненужных.
  - Спасибо, друг! - Мишель накрыл своей рукой руку Толстого.
  - Я это не ради тебя делал, - вдруг посуровел Платон, - вернее, ради тебя, но... тьфу, Мишель! Запутал ты меня совсем! Ты, надеюсь, не стал Варе рассказывать о своих похождениях, а? А то мы поговорить-то толком не смогли, а я гм..., - Платон закашлялся, потом с вызовом выпалил, - волновался я!
  - Не стал.
  - Ну и правильно! Чего ее волновать! Это ты молодец! Хотя, на самом деле... на самом деле, совсем ты не молодец, Мишель! И не надо обнимать меня! Я на тебя сердит! Вот! Платон Толстой сердит, и всякие там телячьи нежности меня не проймут!
  - Я так рад, что у меня есть ты, Платон!
  - Ох, ну я тоже рад! Ладно... нако вот, - Платон протянул ему желтый конверт, - Федька мой не знаю уж где и вырыл! Говорил, что ему они с неба упали прямо на голову возле дома Юлии, врет, каналья, а правды не доищешься... Разорвано... я не читал, но, кажется, стихи.
  Мишель посмотрел на обрывки в конверте и, не читая, положил это "послание небес" в карман.
  - Поехали, Платон! А то, пока мы здесь прохлаждаемся, всех врагов без нас перебьют!
  - И то дело! - поддержал Платон, поехали!
  
  ***
  
  Юлия была готова часами слушать своего нового знакомого. Граф де Грисей оказался очень интересным собеседником, а самое главное, ни о чем не расспрашивал. Юлия представилась вдовой французского дворянина. Актрисой без театра представляться не хотелось, а ни один аристократ не поверил бы, что она мещанка.
  Ее покойный "муж" наставлял: "Такая изящная внешность и манеры могут быть либо у дворянки, либо у актрисы", - и был прав. Да и хотелось быть хоть чуть-чуть на равных с этим приятным человеком. С графом было как-то очень спокойно, поэтому Юлия даже обрадовалась, когда выяснилось, что после недельной задержке на постоялом дворе, какую-то часть пути они проделают вместе.
  - Путешествовать одной не безопасно, но вы прекрасно справляетесь со всеми дорожными неурядицами, - граф с восхищением посмотрел на Юлию,
  - и выглядите прекрасно!
  - Боюсь, что это не так, - Юлия себя чувствовала неважно, но, конечно, не стала бы сообщать об этом попутчику, - надеюсь, совсем скоро я доеду до места назначения, осталось всего часа два, как я понимаю, и на какое-то время прерву путешествие. Впрочем... не знаю точно, будут ли на месте те люди, к которым я еду, если нет, то нужно будет ехать дальше.
  - А знаете, - граф усмехнулся, - я умею угадывать мысли! Да-да-да! Например, я знаю, что людей, к которым у вас рекомендательное письмо, нет в городе, более того, их нет в стране.
  - Что... да как вы... да... - Юлия сильно побледнела, - это что шутка? Если, да - то дурная! А если нет, то как прикажете вас понимать?
  - Ну что вы, - граф искренне огорчился, - я не хотел вас испугать или обидеть... просто вы как-то обмолвились о ваших друзьях фон Веймерах... их я не знаю, но сейчас мы едем прямо к дому моего кузена, кроме его поместья, там только пара мелких деревенек, в которых и постоялого двора-то нет. Он и его жена с фон Веймерами в большой дружбе, а, поскольку, ехать до них как раз два часа...
  - Простите...
  - Нет, это вы меня простите, я правда неуклюже пошутил... но моего кузена, действительно нет в стране.
  - Что ж, - Юлия даже мысленно не стала сетовать - какой смысл, - тогда надо разворачиваться... нам там делать нечего.
  - Напротив, - де Грисей, - широко улыбнулся, - сейчас там живу я, и я буду счастлив, если вы будете моей гостьей, как, несомненно, был бы счастлив кузен.
  - Но это не совсем удобно... вернее совсем не удобно! - запротестовала Юлия.
  - Со мной живет тетушка, так что с точки зрения приличий - все в порядке, ну и, потом, сейчас вам явно нужен отдых. Поедете вперед, как только чуть утихнет все это безобразие, именуемое войной.
  - Но...
  - И никаких но! - можете не отпускать экипаж до тех пор, пока не убедитесь в наличии тетушки.
  Юлии хотелось согласиться, да и выбора почти не оставалось, - только вернутся на постоялый двор, ну, что она теряет? Вряд ли этот милый человек вор и разбойник, да и зачем бы ему в таком случае тратить время на явно небогатую путешественницу? А ей непременно нужно отдохнуть... Она согласилась.
  Тетушка графа оказалась очень милой, хотя и совершенно глухой мадемуазель. Она подслеповато улыбнулась Юлии и снова заснула в кресле. "Да...", - Юлия хмыкнула про себя, - "дуэнья что надо!" Хотя зачем ей дуэнья? Вряд ли у де Грисея с его-то внешностью и обаянием, не хватает женского внимания, скорее, он просто решил оказать услугу.
  - Мадемуазель де"Перьпеньяк - граф подошел совсем не слышно, позвольте сопроводить вас к ужину.
  - Что вы сказали?! - в этот раз на случайность все не спишешь. Юлия отшатнулась от графа.
  - Вы так и не узнали меня, - он вздохнул, - и тетушку мою не узнали, я так надеялся... я - то сразу понял, кто вы... а ведь когда-то тетушка вам подарила прекрасную заводную птичку на Рождество... а я дулся, потому что меня заставили играть с вами целый час, если бы я зал, что вы станете такой красавицей...
  - Вы?! Но тогда...
  - Тогда у меня не было титула графа, и доброй дюжины других титулов...
  Варя умиротворенно смотрела на огонь. Конечно, с ее Мишенькой ничего-ничего не случится! Все будет прекрасно, и война кончится и он приедет назад совсем скоро... Милый, дорогой, любимый! Немного омрачало Варино счастье то, что она так и не рассказала Мишелю о проклятых письмах - времени совершенно не было, да и случая подходящего, но что уж теперь... а еще... еще почему-то вспоминался ей свежий шрам на предплечье у Мишеля и аккуратно зашитая прореха в мундире. Совсем новом мундире... Мишель так ничего и не сказал об этой ране... может это пустяки, конечно, но...
  
  ***
  
  Наконец, исполнив, все, что было приказано, Мишель и Платон вернулись в полк. Русские войска стояли подле Гроткау. Перемирие скоро, по общему мнению, должно было прекратится, однако, никто не знал наверняка, когда это случится. Александр был в дурном расположении духа, это сразу было заметно.
  Впрочем, Мишель вовсе не считал, что тому виной только он и Юлия. И без того у императора хватало забот: Платон в первый же день, как приехал, попал прямо в центр скандала из-за амуниции и еще чего-то (Мишель не очень вникал в это). Однако, как бы он не был погружен в свои мысли, все же, не мог не заметить, что на длительном привале вскрылись все те мелкие и крупные злоупотребления канцелярий и интендантства, на которые при походной жизни особого внимания не обращали. Платон, разумеется, не прошел мимо и высказал все, что думает о ворье.
  Александр принял рапорт Мишеля, сухо с ним распрощался, и, казалось, совершенно забыл о нем. Мишелю это было только на руку. Платон повадился пропадать где-то целыми днями - никто не мешал писать. Тетради постепенно заполнялись записями. Иногда краткими, иногда более развернутыми, иногда Мишель вписывал между прозаических строк стихи. Он размышлял и тут же записывал свои размышления.
  Единственное, что тревожило Мишеля теперь - не пропали бы плоды ежедневных его трудов. Он успел захватить некоторые записи домой и хвалил себя за это, но иногда и жалел о невозможности свериться... Эти записки все больше и больше захватывали Мишеля. Ему казалось, что его работа очень важна. Да и помогал литературный труд - не давал мыслям растекаться, или идти в ненужном направлении.
  Разумеется, Мишель склеил разорванные стихи, вернее, наклеил отдельные обрывки на плотный лист бумаги. Перечел и... снова положил стихи в желтый конверт. Все, на этом, действительно все. Больше он старался о Юлии не вспоминать. Иногда это удавалось, иногда не совсем, но чем больше проходило времени, тем меньше он думал о ней.
  Шестнадцатого июля состоялся смотр между Михелау и Оссигом. Александр начал смотр справа по одному в карьер. Прямо перед Мишелем двое офицеров один за другим упали с лошадей. Император помрачнел, и закусил губу, а после того, как мимо него проехал Мишель и вовсе прервал смотр. Да... похоже, он ничего не забыл.
  Перемирие, было нарушено. Мишель был этому очень рад. Его сильно беспокоило, что Наполеон соберется с силами и сможет ударить по союзным войскам. Нельзя было давать ему такую передышку! Мишель вообще за это время очень много думал о войне и о том, сколько несчастья может принести дурное руководство, не важно чем - полком ли... армией... страной...
  Он встретил за время перемирия некоторых из тех молодых людей, которых они с Платоном всего чуть больше года назад (а кажется - жизнь прошла) пытались спасти от тлетворного влияния иллюминатов. Как сильно эти мальчики возмужали! Те кто выжил... А вместе с ними возмужали и их идеи. И Мишель снова с наслаждением говорил с теми, чьи мысли были созвучны его собственным.
  Платон ворчал, но не сильно. Он искренне недоумевал, о чем Мишель так бурно спорит с молокососами. Да! Молокососами, даром, что звания высокие уже имеют и Ордена! Мальчишки! Вот он в их года... Впрочем, пусть уж Мишель с мальчишками разговоры разговаривает, чем беспрестанно грызет себя или, что еще хуже, думает о той женщине...
  Платон старался не упоминать Юлию... как будто, и не было ее вовсе никогда. Ну его, Мишеля, с его нежной организацией! Чего мучатся-то? Ну натворил делов, так что теперь - всю жизнь мрачным ходить? От этой мрачности-то Платон и сбегал, видеть не мог друга в таком состоянии. А развеселить Мишеля не получалось. А то другая напасть - начинал выспрашивать подробно о событиях десяти-пятилетней давности. Все разве упомнишь в подробностях?
  В неудачном штурме Дрездена кавалергарды не участвовали. После этого поражения помрачнел и Платон, а Мишель и вовсе впал в жестокую меланхолию - худшие его опасения подтверждались. Конечно, смерть всегда приходит не вовремя, так же, как болезнь, но все же... не могла что ли подождать и не забирать светлейшего князя? И что будет дальше? Неужели русские войска, победившие Наполеона на своей земле, будут сейчас отступать?
  Юлия спала и ей снился чудесный сон, как будто разыскал ее Мишель, почему-то в рыцарских латах, упал перед ней на одно колено и, страстно глядя в глаза, стал говорить о своей любви... А она слушала и не могла поверить счастию своему. Даже пошевелится не могла.
  - Юлия, моя дорогая бесценная Юлия, как же я вас люблю! Я жить без вас не могу, я...
  Юлия открыла глаза. Слова замерли на губах мужчины. Это был не сон.
  
  ***
  
  Юлия еще раз взглянула на себя в зеркало, и осталась довольна увиденным. Без сомненья, это гранатовое платье ей очень идет. И хоть фигура, после рождения сына стала пышнее, но определенно, так лучше, по крайней мере, Анри говорит об этом чуть ли не каждый день. Подумать только - малышу уже десять месяцев... и уже год, как она замужем. Графиня де Грисей...И, кажется, есть возможность вернуть родовой титул и земли. Было бы хорошо, передать сыну не только фамилию отчима, но и что-то, что принадлежало бы лично ей.
  Юлия долго колебалась и боялась принять предложение графа. Сначала было страшно рассказать правду - лгать Юлия считала бесчестным, но ей было бы больно, если бы Анри де Грисей отвернулся от нее. Особенно после его пылких заверений в любви. А он на удивление спокойно воспринял все - и то, что Юлия была актрисой, и ее фиктивное замужество с слугой родителей, и... Искандера...
  Только о Мишеле Юлия не стала ничего рассказывать - просто не смогла, и так сказанного вполне должно было хватить для того, чтобы Анри счел ее неподходящей для себя женщиной! Граф помолчал после ее признаний, потом улыбнулся и взял ее руку в свои.
  - Я знаю об этом, знал еще до нашей встречи...
  - Откуда? - прошептала Юлия.
  - У меня очень обширный круг знакомств... я не сразу узнал вас, признаю. Когда мы встретились, вы назвались другим именем... но о судьбе маркизы де"Перпеньяк я наслышан... разыскивал уцелевших родственников и знакомых моей семьи... Юлия! Как я могу вас осуждать! Да и никто не смеет! Поверьте, и моя жизнь сильно переменилась в революции. Я был с родителями в Америке, а потом, когда их не стало... впрочем, если вы захотите, я потом вам все расскажу подробно, а сейчас, позвольте мне повторить мое предложение: окажите мне честь - станьте моей женой! - граф почтительно поцеловал Юлии руку.
  Конечно, Юлия не любила его, но он ей был очень симпатичен, и потом, этот человек был из ее детства, из спокойного и счастливого времени... и у него была похожая судьба. Да и о ребенке надо было подумать... Ребенок... Беременность проходила гладко, и до сих пор ничего не было заметно, по крайней мере, Юлия на это надеялась. Хоть и прошло уже почти пять месяцев, и платья пришлось несколько раз расшивать... жаль огорчать этого милого человека... жаль. Юлия собралась с духом:
  - Я должна вам сказать еще кое-что! Я жду ребенка.
  - Да?! Но... - де Грисей был в явном замешательстве, впрочем, на удивление быстро оправился, - тогда нам надо пожениться, как можно скорее! Пока ребенок не родился!
  - Вы понимаете, что...
  - Я все прекрасно понимаю! Юлия, я вас так люблю, что меня ничто не остановит, и я клянусь, что буду любить вашего ребенка, как собственного!
  Юлия заплакала. Боже, как же ей хотелось, чтобы сейчас рядом был Мишель, а не этот очень приятный, но, в сущности, чужой человек. Предложение было просто прекрасным, именно то, что надо, для незамужней женщины, ожидающей ребенка, но Юлия медлила... А графа уже ничто не могло остановить:
  - Я знаю - вы меня не любите, но... я так надеюсь, что со временем, все измениться! Моя любовь к вам безгранична!
  Юлии ничего не оставалось, как дать согласие на брак. И теперь, спустя год, она совсем не жалела об этом. Граф оказался прекрасным мужем и отцом. Иногда ей казалось, что Анри любит ее мальчика даже больше, чем она сама, хотя, конечно, этого не могло быть.
  Покой, уверенность... обожание достойного мужчины, сын... Юлия сердилась на себя, когда перед ней вдруг вставало лицо Мишеля. Нельзя так! Ее мечта - замужество и ребенок - сбылась. Не совсем так, как бы ей хотелось, но на судьбу роптать нечего. Сейчас она готова встретить кого угодно, хоть Искандера, с гордо поднятой головой, и все это, благодаря Анри.
  А ведь, сначала, ему пришлось уговаривать ее ехать в Вену, она дала согласие, только после того, как узнала стороной, что Кавалергардский полк покинул Францию и направился в Россию. Хорошо, что они с Анри находились в то время, когда кавалергарды стояли у Версаля, далеко от Парижа, и значит, встреча была исключена.
  И к лучшему, а то еще вырвалось бы неосторожное слово... Как ей хотелось сообщить Мишелю о рождении сына! Она даже принималась писать, но всякий раз вовремя одергивала себя. Да и писать-то, слава Богу, было некуда. Ну ничего, теперь Мишель уже в России, и они точно никогда больше не увидятся.
  Юлия заворожено слушала оперу, как жаль, что нет возможности выйти на сцену, но... графиня де Грисей не может этого себе позволить... за все надо платить! Антракт. Юлия вздохнула. Анри ушел еще в самом начале, сказав, что ему надо переговорить с кем-то. Ложа, предназначенная Александру, оставалась пустой, наверное, он приедет позже... Очень хорошо! Можно пройтись, не особенно опасаясь. Да и чего, собственно, ей боятся? Никогда он не была такой... мнительной что ли? Долой мнительность! Юлия решительно вышла из ложи.
  Она увидела Мишеля первой и сначала не поверила своим глазам - быть этого не может! А потом с трудом подавила порыв - при всех бросится ему на шею. Нет, нет и нет! Он ни о чем не должен догадаться, особенно о ребенке. Убегать, впрочем, все время не выйдет, поэтому... придется играть! Кажется, она только что жалела, что не на сцене?
  
  ***
  
  - Здравствуйте, - Юлия улыбнулась, - вот уж не ожидала вас здесь увидеть.
  Господи! Ну что ему стоило не поворачиваться еще минуту! Она совсем было, решила уйти, избежать этой встречи... эти глаза... Узнавание. Удивление. И что еще... что там в его глазах? Сколько раз за это время ей снились глаза Мишеля, его лицо... нельзя показывать, как счастлива видеть его!
  - Здравствуйте... Юлия... - Мишель был в замешательстве, - я тоже не ожидал вас здесь увидеть, но очень... рад нашей встрече.
  Как себя вести? Что говорить? Стоит ли напоминать? А, может быть, нужно извиниться, за то, что тогда пришлось так срочно уехать? Что же делать?!
  - Я сама и не собиралась сюда ехать - муж настоял. У него здесь дела, - Юлия сразу же решила расставить все по местам.
  - Вы замужем? Не знал.
  - Разумеется, не знали. Мой муж - граф де Грисей, - Юлия оглянулось, почему-то показалось, что Анри где-то совсем рядом, не надо ему видеть ее с Мишелем.
  - Поздравляю, - Мишель улыбнулся.
  Просто прекрасно, что у Юлии все хорошо! Лучше и быть не может! Она замужем. Великолепно выглядит! Так улыбаются только очень счастливые женщины...
  - Замужество пошло вам на пользу - вы очень похорошели, хотя я не предполагал, что ваша красота может стать еще ярче.
  Что это?! Докатился до глупых и пошлых светских комплиментов! Похоже, Юлия совершенно не нуждается в его просьбах о прощении - она вообще, забыла все, искренне забыла! Вот снова ищет кого-то глазами, не иначе своего мужа. Она любит его. И это... ах, да - прекрасно!
  "Мишель, любимый, знаешь, у тебя очень красивый сын! Он так похож на тебя..."
  - Так, вы какими все же здесь судьбами? Ваш полк, если не ошибаюсь, покинул страну?
  "Он смотрит на меня твоими глазами, даже родинка... ты представляешь?! У него на том же месте, что у тебя".
  - Я снова в отставке, решил послужить на благо России в ином качестве.
  Она, похоже, и не слышит ее совсем. Думает о своем? О чем, интересно? Какой тягостный разговор! Что стоило не поворачиваться! Впрочем, встреча все равно бы состоялась, раз они оба приехали сюда.
  "Конечно, это пока крохотное пятнышко - как булавочный укол, но все-таки..."
  - В каком же качестве?
  - По статской части... сейчас, правда, положение мое пока неопределенно, но, надеюсь, что смогу быть полезным моей стране на дипломатическом поприще...
  Мишель вспомнил все свои мысли и переживания. Так хотелось побыстрее вернутся к семье! Он так мечтал об этом, почему же он здесь? Почему буквально заставил Петра помочь с досрочной отставкой? Впрочем, Петр был даже рад. Он-то ехал в Вену вместе с Александром, и был совсем не против помощи Мишеля. Однако, Мишелю совсем не хотелось служить по ведомству Петра, поэтому удовольствовался более чем скромной должностью, но по ведомству дипломатическому... хотя... просто оказать услугу другу - почему бы и нет?
  Он просто обязан сделать для России хоть что-то. Да победа над Наполеоном - это нечто грандиозное, но... не слишком ли она вскружила всем, а главное, императору Александру, голову? Ну и пусть его, Мишеля, должность совсем незначительна, и скорее номинальная... скоро, возможно, все переменится. Мишель и не подозревал, как много у него хороших знакомых, которые готовы помочь. Впрочем, не должность важна, а то, что он сможет сделать полезного для страны, сидя на этом месте. Варенька только вот совсем не рада... а скорее всего, злится жутко из-за этого конгресса...
  - Как хорошо! Дипломатия, определенно, ваша стезя, - скорее бы закончился антракт, и можно бы было прервать разговор и удалится в ложу, не нарушая приличий.
  "А по-русски твое имя так красиво звучит... и нашего сына зовут так же, как тебя! Я так хочу тебя поцеловать..."
  - Дорогая, представь нас, - Анри подошел незаметно, хоть Юлия только и делала, что высматривала его, и обнял жену.
  Улыбаться! Это... это сцена... из... трагедии? Нет! Тогда комедии! Поэтому, необходимо улыбаться!
  - Месье Лугин, мы... были знакомы в России. Мой муж - граф де Грисей.
  - Очень приятно!
  - Мне тоже очень приятно!
  Мужчины поклонились друг другу. Мишель рассматривал украдкой высокого светловолосого графа, и не испытывал к нему приязни. Определенно, он уже видел где-то этого красавца, и тогда... тогда его звали, кажется, по-другому! Знает ли Юлия об этом? Хотя... зачем же вмешиваться - это к добру не приведет!
  Граф тоже составил не очень приятное мнение об этом русском наглеце. Разговаривает с Юлией... смотрит на нее. Слишком красивый, чтобы вот так вот разговаривать и смотреть! В России он знал ее, как актрису... может быть, Юлии неприятно видеть этого месье Лугина, вон, какие глаза тревожные... О! Только русского императора сейчас и недоставало!
  Мишель еще не видел Александра, потому что, стоял к нему спиной, а вот Юлия заметила. "Это уже не комедия, это фарс!" - только и успела подумать она, надевая маску ледяной любезности.
  - Мадам, - поклонился Александр, как приятно вновь видеть вас. Вы просто обворожительны сегодня!
  
  ***
  
  - Позвольте вам, Ваше Величество, представить моего мужа - граф де Грисей.
  - Очень приятно, граф, - Александр перестал улыбаться.
  - Ваше Императорское Величество, - поклонился Анри.
  - Поздравляю вас обоих с браком... а вас, - обратился Александр к Мишелю, - кажется, искал Черкасов!
  Мишель понял, что ему приказывают удалиться, и откланялся. Юлия не могла позволить себе даже мимолетной улыбки в его сторону. Некстати здесь Искандер! Впрочем, Анри тоже... он не ревнует к отцу ребенка, но это пока не знает его, а если догадается, что это Мишель? Ревность разрушительна, а Юлии хотелось покоя. Нет! Все же мужчины странные создания! Ну, вот как расценивать этот, например, поступок Искандера? Ведь объяснились же!
  Начался второй акт, и российский император, вместо того, чтобы идти к себе, пошел в ложу графа де Грисея. Мило улыбался, шутил, был совершенно обворожителен. Даже страшно подумать, что завтра будут говорить по этому поводу! Впрочем... понятно что.
  Мишель не стал искать Петра, и не остался в Опере, он вернулся к себе в совершенно расстроенных чувствах. Вспомнил он, где видел графа, и это Мишелю совсем не нравилось. Надо было срочно решить рассказывать Юлии о связи ее мужа с иллюминатами, или нет. Она сильно расстроится, если узнает, возможно, ее брак распадется из-за этого, ну, а если ей грозит опасность?
  А может быть... она знает об всем сама? Юлия явно любит мужа - наверняка, готова простить, что угодно! Все-таки, женщины совершенно непредсказуемые существа! Да... и очень быстро меняют привязанности! Ведь еще совсем недавно... Впрочем, стоит рассмотреть еще одну версию... он, этот граф де Грисей, может и не иметь больше отношения к иллюминатам - Спартак мертв... Удалось же самому Мишелю порвать с Орденом! Впрочем, в этот вариант Мишелю верилось слабо.
  Надо сказать! Просто необходимо, но... Юлия при всем ее уме может и не поверить... она сегодня была совсем чужая... решит еще, что Мишель ревнует, или хочет разрушить ее брак из каких-то своих соображений. Неприятное положение! Весьма! Еще и император... Не хотелось бы оказаться на месте Юлии. Интересно, о многом ли знает ее муж? Хм... если иллюминат, то - обо всем! А если все же, не иллюминат?
  - Мы поженились в самом начале апреля, да дорогая? Прошло уже больше полутора лет, - рассказывал в это время де Грисей.
  Александру удалось завести разговор о том, что его интересовало в этот момент: когда же Юлия вышла замуж. Анри сам убедил жену, что, дабы не вызывать ненужных разговоров, лучше сделать все, как можно более пристойно. Поэтому, всем говорилось, что Юлия и граф поженились в начале апреля 1813 года в Пруссии, позже, уже во Франции подтвердили свой брак, чтобы ни у кого не возникло подозрений, соответственно, в таком случае, никто не должен усомниться в отцовстве Анри.
  Мишель так и не смог принять решение, поэтому, сел писать письмо домой. Он уже написал одно, в котором объяснял свое решение - отправил с Платоном, и еще одно, в котором просил прощение у Вари, и еще одно... ответа так и не было, да и куда бы Варя стала отвечать? Сейчас, первым делом, надо было сообщить жене новый адрес, и... еще раз все объяснить. Варя, наверняка, места себе не находит - еще бы! Они так давно не виделись...
  - Ты отчего в Опере не остался? - Петр появился неожиданно. Или это Мишелю так показалось, потому что он задумался над письмом?
  - Да так...
  - А я искал тебя... дело одно есть!
  - Какое же?
  - Знаешь, - Петр сел в кресло, он почему-то не спешил переходить к сути, - здесь столько знакомых... даже не ожидал! Кого я только не встретил... О! Да, хоть взять мадам Юлию! Представь, она здесь с мужем.
  - Да, я знаю - видел их.
  - Как время-то летит... у них и сын уже есть, - мне одна милая дама рассказала все-все, хоть я вовсе не горел желанием слушать. Пришлось!
  - Сын? - Мишель нахмурился, - сколько же ему?
  - Около года... дама эта сказала, что месяцев десять, а что?
  - Да так, - Мишель пожал плечами, - как и ты, удивляюсь полету времени... а как зовут, не знаешь?
  Сын, значит... и тогда она говорила о женихе... правду говорила! Только, тогда к чему все эти... впрочем, это все в прошлом! Что бы там ни было - сейчас Юлия любит мужа, у них ребенок... тут уж точно ничего нельзя говорить! Но и не сказать нельзя...
  - Как отца, наверное... да, я же не об этом поговорить пришел! Я, когда с этой многословной дамой общался, увидел еще одного нашего общего знакомого... вот об этом и надо поговорить.
  
  ***
  
  Варя была все себя. Она снова и снова перечитывала письма Мишеля и никак, ну никак не могла понять, что подвигло мужа ехать на этот конгресс. Слава Богу, война окончилась! Победа над Наполеоном, величие России... Ну почему Мишель не поспешил домой? Она так ждала, дни считала до возвращения полка, а он!
  Когда Платон принес то первое злополучное письмо, она даже не поверила сначала, что это правда, что Мишель не приедет в ближайшее время. Сколько же лет можно жить в разлуке?! Добро бы война! Нет, конечно, война это зло, но хоть является веской причиной для того, чтобы быть вдали от семьи. Ванечке уже два года!
  "Милая моя, дорогая, любимая Варенька! Надеюсь, что уж ты сумеешь понять меня! Я хочу приносить нашей стране пользу, реальную пользу. Не только на поле битвы, но и в мирное время. Сейчас я чувствую в себе силы делать что-то нужное и важное. Я много думал, размышлял все это время, пока длилась война, а главное, после того, как мы одержали победу. Сейчас, как никогда, нужно быть..."
  Доводы, убеждения... правильные, наверное. Мишель хочет делать что-то полезное и важное и надеется на понимание. А она не желает ничего понимать! Ей нужен муж сейчас и здесь! Благо России, конечно, великая вещь, но неужели, надо приносить в жертву благо семьи?! Неужели, в конце концов, не справятся без Мишеля? Да и что он сможет сделать-то? Он пишет, что все должно теперь измениться... да, наверное, это так, но почему жизнь их семьи должна измениться при этом в худшую сторону? Почему она должна жить без мужа, а дети без отца?
  Варя раздраженно нахмурилась и сложила письма в шкатулку к остальным. Пора идти к доктору. У нее последнее время стали появляться на теле какие-то странные коричневатые пятна, которые еще и чесались. Варя не сумела найти в книгах объяснения и очень беспокоилась, не повредит ли это все детям. Старая нянька только качала головой, когда видела эти пятна и ничего не говорила.
  Варя вздохнула. Что бы она делала без этой женщины? И совет даст, и молчать будет в случае чего. Как жаль, что ее не было рядом, когда произошла вся эта история с Моабад-ханом. Будь она в Петербурге в то время, наверняка сумела бы отговорить от безрассудных поступков... В те страшные месяцы, когда Варя ждала мужа с войны, только рассказы няньки о детстве Мишеля могли успокоить ее.
  Варя тщательно оделась, с неодобрением глянула в зеркало и хмыкнула. Как... как глупенькая влюбленная девчонка покупала новый гардероб к приезду Мишеля, подбирала... Добросовестно листала модные журналы, зевая от скуки... И что теперь? Для кого все это? Для доктора? Для двухлетнего Вани, который все время что-то проливал или рассыпал, в том числе и на одежду? Для Ольги?
  Впрочем, Ольге-то точно не до того - она занята своей малышкой. Родила девять месяцев назад... Петр сейчас тоже в Вене, но... служба у него такая! Да и приезжал он к семье хоть изредка, а она, Варя, мужа почти полтора года не видела! И до этого тоже, можно сказать, не видела! Почитай, как понесла она Ваню, так и не были вместе... И за что все это?
  И... и почему все же, Мишель не хочет возвращаться? Не замешана ли в это какая-нибудь женщина? Платон, припертый к стенке прямым вопросом, говорил, что Мишель вел последние полтора года монашеский образ жизни, что никакой женщины, в это время, Платон рядом с ним не видел, да и вообще, любит Мишель только ее, Варю. И все же чувствовалось... Варя сама не могла понять, что же чувствовала, но что-то ей не понравилось в тоне Толстого, какая-то чуть заметная... червоточинка.
  Никогда она на судьбу не роптала! Старалась не роптать, но все же... Платон женится на этой самой Ксане! Венчание совсем скоро, Ольга виделась с муже всего два месяца назад... а уж Иван, и вовсе, прекрасный семьянин! Если и уезжает, то ненадолго, а как заботится о жене и дочери! Неврев и тот женился! На овдовевшей Елене Фоминичне Шаховской. Даже эта женщина наслаждается семейным счастьем! А она, Варя, чем же хуже? Неужели Мишель... разлюбил?
  Варя одобрительно посмотрела на вывеску. Этого доктора считали лучшим. Ольга присоветовала... Сергей Петрович Гранской... наверняка, выглядит, как настоящий ученый... В действительности, доктор Гранской совсем не походил, на нарисованный Варей мысленный образ - небольшого роста, какой-то весь кругленький, подвижный... не похож он на ученого мужа! Впрочем, не зря же его считают лучшим врачом светского общества. Наимоднейшим и дорогим. Кто как не он распознает странную болезнь и сумеет излечить от нее?
  
  ***
  
  Мишель так и не дописал письмо Варе. Сидел, думал... после разговора с Петром, мысли были какие-то странные, не о том о чем нужно. Думалось, к примеру о том, стоит ли все его благие намерения жизни вдали от семьи... И ведь, вроде бы, решил все для себя, а нет-нет, да начинал изводится сомнениями.
  Ведь и тогда, будь он рядом, вся эта история с персом не произошла бы! Конечно, тогда была война, но сейчас-то она закончилась, и это просто счастье, что Моабад-хан объявился здесь в Вене, а не в Петербурге. Что Варе и детям ничего не угрожает. Ничего ли? От перса всего можно ждать!
  Приехал он, как выяснил Петр, с англичанами... скорее всего и Скотт где-то рядом. И ведь ничего с ними сделать нельзя! Здесь они в безопасности! Петр был вне себя, впрочем, Мишель тоже. Но все же... Моабад-хан здесь, а это прекрасная возможность поквитаться! Петр, конечно, просил не принимать поспешных решений, но видно было, что сам горит желанием встретиться с персом один на один. Ну уж нет! Это Мишель ему не уступит!
  Вот только неизвестно сколько людей у перса в России. Надо бы Варю предупредить, но не хочется лишний раз напоминать о той истории... да и не надо бы ей знать, что Моабад-хан в Вене - волноваться ведь примется! От этих иллюминатов боль одна головная! Такое ощущение, что они повсюду! Кстати... знаком ли граф де Грисей с Моабад-ханом и Скоттом? Если знаком, да еще и дела у них общие обнаружатся, то это будет прямой уликой!
  Юлия зашла в детскую. Малыш спал. Она села рядом с кроваткой и стала разглядывать его такое родное и милое личико. Пламя свечи колебалось, но то, что Юлия не видела, дополняло ее воображение и воспоминания. Грустно как все вышло...
  Анри ждал ее в спальне. Он уже успел переодеться и сейчас наблюдал, как Юлия, стоя у зеркала, снимает брильянтовое колье, серьги... Он подарил ей прекрасные украшения и очень расстраивался, когда она надевала что либо, помимо его подарков. Расстраивался и дарил новые - еще роскошнее. Пришлось Юлии запереть свои прежние украшения и не доставать их.
  - Как зовут этого русского, с которым ты меня познакомила сегодня? - Анри заговорил впервые с тог момента, как они покинули Оперу.
  - Месье Лугин, - ответила Юлия, не поворачиваясь.
  - Это его фамилия, а я спрашиваю об имени.
  - Его зовут... Михаил Алексеевич. У русских весьма сложные имена... - Юлия произнесла имя как можно более по-русски.
  - М-и-х-а-и-л... - Анри попробовал произнести, и ему это почти удалось, - я так понимаю, это имя соотносится с именем Мишель?
  - Да.
  - Очень хорошо... он красив... мужественен... если мальчик будет походить на него, а он и так похож... у нас с тобой вырастет прекрасный сын, - Анри усмехнулся, - он знает о ребенке?
  - Нет, - Юлия, наконец, взглянула на мужа.
  - И, надеюсь, не узнает? Нам скандалы не к чему, верно?
  - Не узнает...
  - Прости, что спрашиваю... но мне надо знать чего ожидать, - он не захочет вернуть тебя и ребенка?
  - Он женат, - Юлия говорила через силу, - и... он любит свою жену.
  - А я люблю тебя! - Анри подошел и обнял Юлию, - люблю, и не позволю никому разрушить наш брак! Тем более человеку, который так поступил с тобой! И... и я не перенесу твоей измены!
  - Мишель... - Юлия осеклась, - он не бросал меня, если ты об этом, он...
  - Я не хочу ничего об этом знать, - зашептал Анри, - совсем ничего!
  - Я никогда тебе не изменю, я поклялась, и клятву свою не нарушу!
  - Что ж... а я, признаться, не сразу догадался в чем дело, - Анри снова усмехнулся, - сначала даже поправить тебя хотел, когда ты императору Александру сказала, что нашего сына зовут Арман... Император... он знал о вас?
  - Догадывался... я не хочу об этом говорить, - Юлия высвободилась из объятий.
  - Пожалуй, теперь я стану звать малыша его третьим именем... самым... безопасным, что ли. Да уж...
  Юлия с трудом выносила этот разговор, еще и потому, что Анри не словом не обмолвился про ее ложь, тогда, когда родился маленький Мишель. Она тяжело перенесла роды и долго была в забытьи. Когда же Анри поинтересовался, как она хочет назвать ребенка, она сказала: " Как отца".
  Анри выполнил ее желание, и первым именем малыша стало Александр. Когда Юлия полностью пришла в себя, ей стало понятно, что нужны объяснения. Тогда-то она и сказала, что, во-первых: отцом ребенка является вовсе не Александр, а во-вторых: она имела ввиду своего отца. Решили, что в таком случае, Малыша назовут еще и в честь отца Анри - Арманом, а звать будут Мишелем. Да... теперь вот не будут...
  
  ***
  
  Варя была довольна. Доктор Гранской такой замечательный собеседник! Правда, почему-то все время переводил разговор на моду и новейшие театральные постановки, а ей так хотелось поговорить о медицине... Но это все оттого, что доктор привык общаться со светскими дамами и совсем еще не знает ее, Варю! Не знает, что с ней можно и нужно говорить не как с пустой кокеткой, а как с мыслящим человеком.
  Вот и приемная у него выглядит похожей на гостиную, и кабинет совсем не похож на кабинет... Про болезнь он тоже ничего определенного не сказал, придется идти к нему и завтра, да и потом тоже - для составления мази. Ну, ничего! Это только говорит о вдумчивом подходе к лечению. И отлично! Зато будет больше времени, чтобы поговорить с таким знающем человеком!
  Дома Варю ждал визитер - Иван.
  Она была всегда рада видеть его у себя. За маркизом было очень-очень интересно наблюдать! Он такой загадочный, даже, когда говорит о видах на урожай. Хорошо, что Мишель попытался в свой последний приезд общаться с Иванам, как полагается близким людям. Кажется, впрочем, им обоим было неловко от осознания того, что маркиз стал крестным маленького Вани... но это только потому (Варя была в этом убеждена) что они не привыкли - слишком малое время Мишель побыл дома.
  - Здравствуйте, Варя, - маркиз поклонился.
  Варя сама просила называть ее по имени... уж чего чинится-то! И родственники... ну можно и так сказать... и кумовья... и роды у нее Иван принимал... Не сразу он согласился, не сразу это вошло в привычку, но все-таки.
  - Здравствуйте, Иван. Не ожидала вас увидеть... думала вы с семьей в поместье.
  - Как видите - дела-дела... сначала здесь, в Петербурге, а потом в Вене, - Иван улыбнулся Варе, - я слышал, ваш муж там. Может быть, передать что-то?
  - Как?! И вы уезжаете?!
  - Ну да... - он несколько опешил, видя ярость на Варином лице.
  - И семью бросаете, да?!
  - Отчего же - бросаю? Говорю же: дела у меня там.
  - Какие?
  - Зачем же вам об этом знать? - теперь маркиз забавлялся. Он понял причину Вариного негодования.
  Все-таки какая она смешная, эта Варя! И все время попадает в какие-то глупейшие истории. С ней просто невозможно находится рядом - непременно закрутит вихрем и куда-то унесет. Замечательное существо! Очень интересное для исследователя.
  - Ах так! Вам, мужчинам, значит все можно - и уезжать от семьи и вообще не возвращаться. И дела у вас, и Венский конгресс, а я... а мы, женщины, даже спросить не можем?! Интересно, как ваша жена к этому относится?! - Варя сама чувствовала, что сердится не на того человека, на которого бы надобно, но поделать с собой ничего не могла.
  - Моя жена вполне понимает, что у меня могу быть дела. Они ее совсем не интересуют, - пожал плечами Иван, - да не переживайте вы так... вернется он!
  Вот! Одни огорчения! Ну ничего! Уж она-то напишет Мишелю такой послание, которое... Да... никакому посланию не вернуть его домой! А если... если, и правда - женщина? Если Мишель любит кого-нибудь? И все же... это ужасно, но лучше... лучше уж женщина! С любой разлучницей справиться можно, а вот с Россией... с такой соперницей не совладать.
  Мишель решил самолично присмотреть за Моабад-ханом. У Петра людей здесь немного, да и обязанности у них есть другие. Просто надо быть очень осторожным, вот и все. Жаль, что здесь нет Платона! Очень жаль. Уж вместе бы они... Довольно быстро удалось выяснить, где живет перс. Он не прятался, так же, как и Скотт. Хотя, на глаза они тоже не лезли.
  Юлию Мишель встречал за эти дни частенько, хотя совсем не искал с ней встреч. Обычно, они только здоровались издали. Юлия, кажется, совсем не была расположена к беседе, а Мишель так и не решил толком, стоит ли ей что-то говорить про ее мужа. Да и не одна Юлия была - то с мужем, а то с мужем и... императором Александром. Уже пошли слухи, что русский император находит графиню неотразимой, и собирается ее покорить. А какие слухи пойдут дальше... особенно, если кто-то посмеет узнать в графине де Грисей актрису Юлию... Ее мужу можно даже посочувствовать.
  Впрочем, это занимало Мишеля лишь изредка, основным занятием его было следить за Моабад-ханом. Этого перса необходимо уничтожить! Не только из-за личных мотивов, но и потому, что его присутствие на конгрессе ничего хорошего для России не предвещает.
  
  ***
  
  Больше всего на свете Юлии хотелось поговорить с Мишелем. Совсем немного! И... и ни о чем таком она бы не стала ему рассказывать. Просто поговорить! Но это невозможно. Совершенно невозможно... Анри хоть ничего и не говорил больше, но стал настойчиво сопровождать ее во всех прогулках. Хорошо еще, Мишель не подходил близко... какой уж разговор при муже. только и успели три раза поздороваться... Хотя, скорее всего, Мишель не очень-то и стремился к разговору.
  Неужели она для него всего лишь воспоминание, которое омрачает счастливый брак? Впрочем, сама Юлия тоже бы мучилась, если бы нарушила брачную клятву. Но с ней такого просто не может произойти! Даже... даже если вдруг, Мишель воспылает любовью и захочет жить с ней, она останется с Анри! Тут и речи ни о чем другом быть не может. Все же, как милостив Господь, что не подвергает ее такому испытанию! И это значит - радоваться нужно, что Мишель не любит! Что равнодушен - так гораздо легче выполнять свой долг.
  Что бы было с ней, а главное, с малышом, если бы не Анри? Такого прекрасного человека найти - это лучше всяческого клада. И ценить это нужно. И она, Юлия, ценит. Но разговор это же не измена? Просто поговорить! Даже... даже пусть он ребенка никогда не увидит! В самом деле - как показать? Еще подозрения появятся... нет, нет и нет! Пусть уж так...
  Зато с Искандером лучше бы не разговаривать! Только вот, все чаще и чаще он появляется рядом. Безупречно вежливый... обаятельный - просто неотразимый! Неужели он не понимает ничего! В какое положение он ее поставил! Большинство дам явно завидуют графине де Грисей. Как бы эта зависть не обернулась катастрофой для Анри. Если вся подноготная выйдет наружу... Хотя, Анри это, кажется, совсем не беспокоило. Правда, он старался и с российским императором Юлию не оставлять одну надолго, но, кажется, совсем не возражал против прогулок втроем. У Юлии голова шла кругом от этих странных сложностей.
  Мишель устроился просто прекрасно. Он снял комнату в доме, напротив дома Моабад-хана и с удобствами наблюдал за парадным входом. Но все было без толку. Никаких сведений... ничего! Пусто! Он задумчиво возвращался к себе на квартиру, когда его окликнули две дамы. Одна из них воевала с легким зонтиком. Ветер все норовил вырвать его.
  - Господин Лугин! Мишель! Вы ли это?
  - Здравствуйте! Мадам Столыпина, - он учтиво поклонился Светлане, представьте меня...
  - Мишель, Мишель! - тетушка Ольга, наконец, победила ветер и стало видно ее лицо, - вы что не узнали меня?
  - Ох, простите...
  - И не вздумайте меня называть как-то слишком официально, мы с вами заранее условились, что вы называете меня тетушкой!
  - Тетушку все зовут тетушкой, - усмехнулась Светлана, - даже те, кто...
  - Знать не знает, что в родстве со мной! Я уже привыкла! Все равно, если как следует посчитать, то родней с кем угодно счесться можно! А мне и считать не надо! Я и так всем родня!
  Дамы весело что-то говорили наперебой. Мишель только и сумел понять из вороха новостей и сплетен, что они встретились здесь в Вене случайно, но обе очень довольны таким положением дел.
  - Да! Мишель, - Светлана совсем отбросила "господина Лугина", - Я ведь была на свадьбе у Платона Толстого! Жаль, вас там не было! Ксана просто сияла, хотя... кто угодно бы сиял, выходя замуж за такого прекрасного мужчину! Даже я, наверное... впрочем... о чем это я? Ах да! Мы с господином Шаховским были на свадьбе - видели там вашу жену, Варвару Петровну. Если бы я знала, что вы здесь, я бы уж догадалась весточку вам привезти!
  - Ну вот, как видите, я здесь, - улыбнулся Мишель, - а вообще все ли поздорову?
  Светлана внезапно помрачнела, как будто вспомнила что-то неприятное.
  - Ох... про здоровье-то уж не знаю, как вам и сказать-то... а может быть и не стоит?
  - Ну уж, начала сказывать, так и продолжай! - покачала головой тетушка Ольга.
  Мишелю стало нехорошо.
  - Ваша жена, Мишель, - Светлана искоса взглянула на него, - снова весь свет удивила! Буквально за день до моего отъезда рассказали мне, что она... вопреки всем приличиям вместо того, чтобы доктора вызвать домой - сама к нему ходит!
  - К доктору? - Что случилось? - Мишель сильно испугался.
  - Да не беспокойтесь! Ничего серьезного, наверняка, нет! Дети ваши точно здоровы, а Варваре Петровне, кажется, ничего кроме настойки спиртовой наружно, доктор и не прописал.
  - И откуда же ты, деточка, все знаешь? - усмехнулась тетушка Ольга.
  Самая главная интриганка Петербурга скромно потупилась.
  
  ***
  
  Иван с неодобрением смотрел на Варю. Ну что за напасть-то такая! Почему именно он должен вести этот разговор? Последние несколько лет маркизу втайне мечталось, что мадам Лугина не имеет никакого даже самого отдаленного отношения к его семье, и все ее сумасбродства нимало самого Ивана не касаются! Что он спокойно может наблюдать их со стороны и не вмешиваться... Мечты! Что уж теперь... теперь, особенно с появлением крестника, он в ответе за Варю!
  Тем более что, больше некому с ней поговорить. Иван поймал себя на мысли, что готов украсть Лугина и привезти его в Петербург. Ишь! Хорошо-то как устроился! Нет уж, пусть Мишель сам разбирается со своей супругой, а он, Иван, займется делами. Ему совершенно не хотелось ехать в Вену... если бы не необходимость... Нужно лично проверить, как дела у Ордена в Европе. Скот успел сильно навредить! А у Мишеля-то что за необходимость?
  - Варя, отчего вы не пригласили доктора на дом? Совершенно неприлично, что вы к нему ходите сами! Скажите, как вам вообще это в голову пришло?
  - Вот уж не думала, что вы - именно вы - будите мне мораль читать! - фыркнула Варя.
  Она и сама понимала, что ведет себя... не совсем так, как принято... вот и доктор тоже все порывался сам к ней прийти... Почему она пошла тогда к нему сама? Варя как-то не задавалась этим вопросом. Пошла и пошла. Глубоко-глубоко внутри сидела детская мысль, что если доктор не приехал в дом, то ничего страшного с ней, Варей, и не произошло. Можно не обращать внимания на эти пятна. Это же только к больным доктора ездят...
  И она была права! Хоть доктор и сказал, что лечение будет очень и очень долгим, но ведь не прописал никаких серьезных лекарств, только несколько спиртовых настоек разных трав. И велел еще присыпать пятна тальком. А еще... еще если она сама к доктору пришла, то он точно не поспешит откланяться посреди важного разговора.
  А им есть о чем поговорить! О новых достижениях медицины, например! Да мало ли тем! Доктор Гранской был совершенно ошеломлен Вариным разбором последних английских медицинских статей! Он только слушал и даже не разу не прервал ее. Вот! И совершенно ей все равно, что по этому поводу думают светские сплетницы! С какой же стати Иван мешается в ее дела? Даже Петю такие мелочи никогда не интересовали. Да... только противные пятна все никак не желают проходить...
  - Варя... скажите, может быть вам нужна помощь? Почему вы вообще решили обратиться к доктору?
  - Вас это не касается! - раздражение, раздражение... откуда? Что плохого сделал Иван? - Простите... ничего серьезного...
  - И все же...
  - И все же это мое дело зачем я хожу к доктору и почему именно хожу, а не приглашаю его к себе.
  Ну и женщина! Это невозможно! в конце концов, пусть сама разбирается! И пусть сама разбирается с последствиями, если что-то пойдет не так! А ведь обязательно что-то пойдет не так! Варя мастерски умеет влипать в совершенно непредсказуемые ситуации. Хотя... что-то подсказывало Ивану, что все неприятности придется расхлебывать ему самому. Он мрачно подумал о своей несчастливой звезде. Уехать что ли в Вену побыстрее? И выслать оттуда Мишеля почтовой каретой!
  Мишель снова наблюдал за Моабад-ханом на этот раз на улице. Перс прогуливался, как ни в чем не бывало. Да... рано или поздно они встретятся и что тогда? Как себя вести? Наверное, это будет зависеть от того, где и как именно встреча произойдет. Лучше бы не в людном месте! Мишель боялся не сдержаться. Лучше, конечно, посторонним не видеть, как представитель русской дипломатической миссии убивает английского дипломата.
  Да уж! Моабад-хан английский дипломат! Кто бы мог подумать! Гм... но скандал-то в любом случае разгорится... Вот еще вопрос! Что с персом вообще делать? Вызвать на дуэль? Примет ли он еще вызов... Обезвредить его, безусловно, надо, но ведь он не один! Есть еще и Скотт, да и другие англичане, наверняка связаны с иллюминатами! А может быть, не только англичане?
  Вот дело, ради которого Мишель приехал сюда! Он просто обязан помешать иллюминатам навредить интересам России. Петр, конечно, тоже будет этим заниматься, но, кажется, сейчас у него другое задание - секретнейшее конечно - от императора, и на иллюминатов нет времени. Впрочем, разве Черкасов забудет побег Моабад-хана? Да ни за что! Значит, как только разделается со своими делами - можно будет рассчитывать на его помощь.
  А это что? Моабад-хан подошел к очень знакомому человеку! Граф де Грисей! Они знакомы! По крайней мере, создается такое впечатление.
  
  ***
  
  Просто великолепно! Это что же такое?! Стоило Анри отлучиться по делам - пожалуйста! Их дом навестил русский император. И ведь специально не пошла на прогулку сегодня. Впрочем, и Анри советовал дома остаться... Вот ведь как... если бы он приказывал если бы не был так благороден и предупредителен, ей было бы легче.
  Нет, конечно, с приказами смирится почти невозможно, но зато... зато их можно нарушить не чувствуя за собой вины. А мягкую просьбу великодушнейшего человека на свете как обойти вниманием? Конечно, дело тут совсем не в прогулке... Такие люди, как Анри только в театре и встречаются! В жизни таких не бывает... или... или это она сама зачерствела душей?
  ...Ну что, скажите, стоило горничной ответить, как приказано, что мадам нет, что она больна, что не принимает, наконец? Нет же! Она решила, что уж на императоров-то это не распространяется и без доклада, преисполнившись чувства собственной значимости, (как же! будет теперь о чем рассказать товаркам!) провела Александра в гостиную.
  - Здравствуйте, мадам, - Искандер поцеловал Юлии руку.
  - Здравствуйте, Ваше Императорское Величество, - Юлия постаралась не показать досаду.
  - Я, кажется, не вовремя?
  Мишель очень жалел, что нет никакой возможности подойти поближе к говорящим. Стало бы понятно, в каких они отношениях! Пока сказать что-либо было сложно. Эти двое стояли рядом, изредка перебрасывались фразами, и, похоже, были готовы стоять так очень и очень долго. Чего-то ждут? Чего же? Или, может быть, кого?
  - Мишель, на кого это вы смотрите? - Светлана Столыпина подошла совершенно, как Мишелю показалось, незаметно.
  - Здравствуйте, да так... на знакомых.
  - Это вот те двое?
  - Да.
  - А отчего же, не подойдете?
  - А вы здесь с тетушкой Ольгой?
  - Не переводите разговор, - засмеялась Светлана,- но, вообще-то - да! Она сейчас подойдет. Зашла в лавку со всякими древностями и уже час не может оттуда выйти, совсем закопалась в каких-то старых томах. Я не выдержала и ушла.
  Мишель мимоходом подумал, что неплохо бы было узнать, где конкретно расположена эта лавочка, зайти туда при случае и подобрать Вареньке какой-нибудь редкостный подарок, чтобы не так сердилась... если уж там есть что-то интересное для тетушки Ольги, то и для Вареньки сыщется. А может быть, найдется что-нибудь занимательное и для Алешки...
  - Так что же ваши знакомые? - Светлана не желала менять тему беседы,- кстати, Мишель, представьте меня вон тому светловолосому красавчику. А его спутнику со шрамом, пожалуй, не надо!
  - Извините меня, но, я никак не могу этого сделать, - улыбнулся Мишель со всем возможным обаянием, - у меня свои причины держатся от них подальше, тем более, что я даже не знал до нынешнего дня, что они знакомы...
  - Да-а-а? Как интересно! - Светлана улыбнулась, - ну что ж! Я сама все узнаю, и сама с ним познакомлюсь... могу и вам, Мишель, рассказать о вашем знакомце что-нибудь новенькое... я думаю вам будет интересно, конечно, если вас интересует светловолосый господин, а не его спутник.
  - Они меня оба интересуют... - Мишель решил не пренебрегать предложенной помощью. Светлана очень умна и поднаторела в интригах, так что, кому не надо, ни за что не проболтается.
  - Ну-ну... а я, признаться, думала, что это буду скучать здесь... как хорошо, что я вас встретила!
  Мишель решил на время прекратить слежку и так уже неизвестно на кого похож стал! Да и Светлана взялась за дело сразу же. Мишель только усмехался, глядя, как они вместе с тетушкой ловко познакомились с графом. Моабад-хан поспешил откланяться. Это даже к лучшему, он может быть очень опасен. Интересно, заметил ли он слежку? Все-таки, Мишель сам осознавал, насколько непрофессионально все делает. Впрочем, к этому еще и склонность иметь нужно! Вот он в жизни занимался слежкой всего несколько раз, и нечем путным это не заканчивалось.
  Может быть, прав Платон, и вся эта поездка на Венский конгресс - пустая блажь? Ну что полезного он, Мишель, может сделать? Даже тетушка Ольга в три минуты разведала больше, чем он узнал за все эти дни. Оказывается, Моабад-хан давний знакомы де Грисея, но, судя по всему, не близкий и не особо приятный...
  Мишель снова увидел Моабад-хана, тот стоял у какого-то дома и разглядывал отъезжающую карету. Очень знакомую карету! Император Александр в опасности? От перса можно ожидать чего угодно! Хм... а чей же это дом?
  Когда Мишель узнал, что этот дом снимает граф де Грисей, то понял, что пришла пора действовать - необходимо немедленно поговорить с Юлией. Похоже, затевается что-то недоброе против императора, а этого допустить нельзя! Он не минуты не сомневался, что Юлия ничего не знает о планах мужа и Моабад-хана, значит, ее нужно предупредить.
  - Мадам нет дома, - горничная выглядела очень недовольной.
  - Милая, - Мишель сунул в руку девушке солидную купюру, - а ты посмотри... и если найдешь все же мадам в доме, скажи ей, что с ней хочет поговорить Мишель Лугин, - он сам не понимал что толкнуло его представиться именно так.
  
  ***
  
  Варя рассматривала пятна на руках. Это очень и очень странно! Почему-то от лечения доктора Гранского становится только хуже! И настойками смачивала Варя пятна и тальком присыпала, а они все больше и больше! Что же делать-то? Да и сам доктор, кажется, начал от Вари просто прятаться. Как не придешь к нему - занят. Или уже уехал или вот-вот его ждут с визитом на другом конце города. Да и когда удается его застать, все что-то невнятное бормочет.
  Что ж... Варе не привыкать самой справляться с трудностями! Много книжных лавок обошла она сегодня, много книг перелистала, но, в конце концов, нашла то, что ей было нужно. Прекрасные, совершенно удивительные лекции по медицине с рисунками. Издано в Париже. И как раз описывается такой случай, как у нее!
  Чем дольше Варя читала, тем больше ей хотелось поквитаться с Гранским. Этот... этот шарлатан! Этот болван! Это по его милости она до сих пор ходит с противными пятнами! Это же надо такое посоветовать! Вместо того, чтобы выписать увлажняющую мазь он прописал сушащие средства!
  Варя, горя жаждой мести кинулась к дому Гранского. Пусть только попробует не принять! Уж она-то своего добьется! Иван успел ее перехватить уже на улице. Он сразу понял по ее лицу, что самые худшие его подозрения оправдались и Варя сейчас снова что-нибудь учудит.
  - Что с вами?
  - Этот... этот... этот шарлатан! Он мне совсем не то, что надо выписывал это по его милости... вот, глядите! - Варя, не помня себя от гнева сдернула с руки перчатку, рванула вверх рукав и протянула Ивану запястье.
  - Что это? Вы от этого лечитесь? - маркиз внимательно рассмотрел пятно, - а это что такое?! Тальк? Это абсолютно противопоказано!
  - Вот! А мне это прописали! А еще спиртовые настойки! Я его сейчас! Я его заставлю признать, что он шарлатан! А какие гонорары брал! Пустите меня!
  Иван преградил Варе путь. Он совершенно точно знал, что никуда отпускать ее не следует.
  - Ну, уж нет! Никуда вы не пойдете! Хотите устроить потеху для всего города? Я сам с ним поговорю, с этим доктором. Адрес только скажите.
  Справиться с гневной Варей было не просто, а тем более заставить ее слушать разумные доводы. Иван мысленно перевел этот разговор с мадам Лугиной в разряд подвигов. И все же он сделал это! Варя осталась дома и слово дала, что никуда не пойдет до его возвращения. Впрочем, Иван не поехал сразу к дому Гранского. Сначала он переговорил с одним из своих осведомителей. Что ж... доктору не повезло! Может быть, если бы Варя не вывела Ивана из терпения, Гранской отделался бы легче, а так...
  У доктора Гранскова выдался тяжелый день. Сначала снилась ему всю ночь грозная воительница с мечом, утром же выяснилось, что самая выгодная клиентка уезжает лечиться за границу, а значит, на щедрые гонорары можно больше не рассчитывать. И вот теперь неизвестно откуда появился прямо в кабинете этот мрачный человек. И ведь велено было слугам никого не пускать!
  - К-к-кто вы? - Гранской смешался.
  - Я? Какая вам разница, кто я.
  - Но позвольте...
  - Что позволить? Позволить вам и дальше также безответственно лечить? Ну уж нет! Вы сегодня же прекратите практику и... и уедете из города.
  - Да вы знаете, какие у меня связи?! - закричал Гранской, - да с чего вы взяли, что я...
  Через час он отдавал распоряжения домашним и готовился к отъезду под присмотром двух людей в черном. Тот первый и самый страшный, слава Богу, ушел, ушел, оставив на память порез на шее. Когда он поднес кинжал к горлу, Гранской чуть не потерял сознание. Но не это заставило его так спешно собираться. Страшный человек знал слишком уж много. Кажется, он мог описать всю жизнь Сергея Петровича поминутно. И про покойную баронессу Амалию знал - то бишь, про завещание подделанное. И про младенца незаконного. И про все остальное...
  - Мишель? Он так сказал? Мишель Лугин? - Юлия была очень удивлена, - проси! Проси его немедленно!
  - Добрый день, - поклонился Мишель.
  - Добрый день, месье Лугин.
  Ну уж нет. Ни за что она не покажет свои чувства. Но как все-таки замечательно, что он пришел! Как замечательно... Мишель поднял голову, и их взгляды встретились.
  - Юлия! - почему-то его больно кольнул холодный тон женщины, - простите... графиня, - осекся он.
  Но Юлии хватило этой короткой оговорки.
  - Мишель... как хорошо, что вы пришли!
  
  ***
  
  Юлия тут же опустила глаза. Нельзя, чтобы Мишель увидел ее радость, чтобы понял, что она до сих пор любит его! Хотя... кажется, она себя уже выдала. Выдала в тот краткий миг, когда их взгляды встретились. Да и до этого он все прекрасно знал о ее чувствах. Вряд ли, его удалось обмануть холодностью. Или все же, удалось? Что ж... это всего лишь, значит, что сейчас ее обман разоблачен.
  Ну и что? Она поклялась, что больше не уступит своим чувствам, что будет верна мужу. А мысли о другом мужчине - уже почти измена! Ох! Анри! Он же знает обо всем! А если ему расскажут о визите Мишеля? А может быть, самой рассказать? Умалчивать - некрасиво как-то... Да... еще и о том рассказать, что в себя его жена пришла только через четверть чеса. И тогда же - а не раньше - вспомнила о том, что замужем!
  До этого же... любовалась прекрасными глазами бывшего любовника и ничего вокруг больше не видела и не слышала. А что... что было в его глазах? Почему так стучит сердце? Если бы его взгляд был полон равнодушия, оно бы так не стучало... наверное... Мишель... как ты нужен сейчас! Останься...
  - Месье Лугин, я действительно очень рада вас видеть, но вынуждена попросить вас... перенести визит... я сейчас больна, боюсь, что не найду в себе сил принимать визитеров еще какое-то время... очень длительное время! - Как же больно! Но... ничего не должно навредить ребенку!
  - Что ж, мадам, я понял, - Мишель поклонился, - поверьте, я не стал бы вас обременять своим присутствием, если бы знал... - что это такое, черт побери?
  Нет, Мишель бы прекрасно понял, если бы Юлия отказалась его видеть вовсе, или окатила холодным призрением, или... или вела бы себя просто и по дружески как раньше... но тут все разом! И в прошлую их встречу в Опере и вот сейчас. А ведь, несколько минут назад ее взгляд... он был полон... Мишель сам не мог бы объяснить почему стоял, не в силах пошевелится, пока Юлия не отвела глаза. Что же это такое...
  - Прошу меня простить... у меня была причина прийти к вам, если бы не она... еще раз - извините и - прощайте!
  Мишель направился к выходу. Ну и ну... из дома его еще никто не выставлял, тем более не ожидал он такого от Юлии... Может быть она боится мужа? Но откуда ее муж может знать о том, что было в Калише? Вряд ли Юлия делилась с ним этим.
  - Мишель... - Юлия поняла, что никогда не простит себе, если Мишель уйдет вот так - оскорбленный.
  Она хотела как-то помягче дать ему понять, что его визит нежелателен... а получилось - наотмашь. Впрочем, хотела бы Юлия увидеть того, кому бы удалась сделать подобное заявление и не обидеть человека. Но видеть эти сжавшиеся губы, эти глаза - казалось, они побелели на миг от гнева и обиды - эту неестественно прямую фигуру...
  - Мишель, постойте!
  Только бы он остановился... только бы...
  - Мишель, поймите... я очень-очень хочу с вами поговорить, но не здесь, прошу вас!
  - Юлия, Мишель обернулся, я... если вам неприятно мое общество... вы вовсе не обязаны... - он увидел почему-то не ее лицо, о побелевшие пальцы правой руки, вцепившиеся в край выреза на платье.
  Ей этот разговор дается нелегко... Это точно. Господи! Ну вот что он знает об отношениях Юлии с мужем? Совсем ничего - а осмелился прийти, осмелился нарушить ее покой, и собирается нарушить его еще больше! А если этот граф угрожает Юлии? Вон как она бледна! Нет-нет, разговор должен состоятся, пусть она хоть что про него, Мишеля, думает потом, а сказать надобно.
  - Мадам! - в комнату вошла явно нянька с ребенком на руках, - ох... простите! Я... вы сказали, что не принимаете сегодня и я осмелилась...
  - Это ваш сын? - Мишель шагнул к ребенку, - какой большой уже! - мальчик просто притягивал Мишеля. Отчего?
  - Все в порядке, Сюзанна, идите в детскую, я скоро приду, - только не это! Господи! Только не это!
  Юлия попыталась исправить положение. До ребенка Мишелю было еще далеко... если Сюзанна сейчас унесет мальчика, то все обойдется! Должно обойтись!
  - Идите же, Сюзанна! - Юлия даже повысила голос на няню, чего раньше никогда не делала.
  - Да мадам, - удивленная Сюзанна поспешила удалиться.
  Мишель был в растерянности. Конечно, он не должен был подходить к ребенку, но почему Юлия так себя повела? Странно, не свойственно ей? Это замужество, определенно, ее сильно изменило! Кажется, сейчас в обморок упадет... Ах ты! Это же, наверное, из-за того, что он все еще не ушел! Она нервничает из-за его, Мишеля, присутствия в своем доме.
  - Простите меня, мадам, еще раз, я уже ухожу!
  - Да-да... Мишель... идите... постойте! А разговор?
  - Вам, я вижу, сейчас не до того, если вам будет угодно, назначьте сами место и время.
  
  ***
  
  Вечером Мишелю принесли записку от Юлии, в ней она кратко уведомляла, что завтра будет прогуливаться в закрытом экипаже и если Мишелю угодно поговорить - то она готова с ним встретиться. Конечно, Мишель не знал о том чего стоила Юлии подготовка к этой встрече. Прежде всего - борьбы с собой.
  Точно в назначенный час, перед Мишелем остановился экипаж. Он был явно наемный. Юлия не хотела ничего никому объяснять, особенно Анри. Пусть остается в неведении. И о вчерашнем визите Мишеля она умолчала. Конечно, если бы Анри спросил, то пришлось бы ответить правду, но он ничего не стал спрашивать. Зато о визите императора Александра умолчать, конечно же, было невозможно.
   - Я же не могу отказать императору России от дома, - невесело усмехнулся Анри.
  - Поверь, мне очень неприятно все это!
  - Ну... ты дама, ты можешь сказать то, что не может мужчина - если тебе так неприятны его визиты - прекрати их. Попроси его оставить нашу семью в покое... не думаю, что он будет и далее преследовать тебя, в конце концов, здесь почти любая дама с радостью примет его благосклонность... хотя сейчас не самое лучшее время... но если тебе неприятно...
  - Для чего не самое лучшее время? - удивилась Юлия.
  - Понимаешь, - Анри смутился, - как раз сейчас я пытаюсь решить вопрос с твоим поместьем, ну и всем остальным... Тебе же хотелось вернуть свой титул? Ты даже сможешь передать его малышу, если все пройдет благополучно.
  - А при чем здесь Александр? - рассердилась Юлия.
  Да! Вернуть титул это была ее самая заветная мечта. Не ради себя, ради маленького Мишеля. И Анри знал об этой мечте.
  - Думаешь, мне все это приятно? Конечно же, нет! Но если Александр будет холоден с нами, и это после всех этих прогулок, найдется миллион недоброжелателей, которые сейчас локти кусают, и дело будет решено не в нашу пользу просто из-за людской зависти. И... он же не говорит с тобой ни о чем кроме погоды и театра? Впрочем, о чем это я... я как-то не подумал... сегодня вы были наедине... он пытался тебя... - Анри нахмурился.
  - Нет, - Юлия внимательно смотрела на огонь, - он был совсем недолго и говорил, - она легонько усмехнулась, - только об опере.
  Юлия не стала рассказывать Анри, что при этом Александр сел очень близко и взял ее за руку, а когда она руку высвободила, то тут же завладел другой.
  - Что вы делаете?
  - Ничего.
  - Тогда отпустите мою руку!
  - О, простите... не сердитесь на меня, я просто не удержался, - Искандер обворожительно улыбнулся и снова начал что-то рассказывать, весьма искусно мешая Юлии поговорить о главном, и еще раз объяснить что...
  Он вел себя почти безупречно и быстро ушел. В общем-то, тут не к чему было придраться и не на что жаловаться и... и от дома отказывать не за что совершенно.
  - Я больше ни за что не оставлю вас наедине! - Анри встал с кресла и заходил по комнате, - ни за что! И ты завтра же...
  - Все в порядке, - Юлия приняла решение, - если ты будешь меня все время сопровождать, когда рядом будет император Александр, то и говорить не о чем. А может быть, ты хочешь, чтобы я уехала?
  - Нет!
  Анри категорически был против отъезда. Впрочем, Юлии самой надоело убегать. Все. Хватит! Надо, наконец, решить все вопросы. Расставить все по местам... Искандеру скоро надоедят прогулки втроем с ее мужем и все само сойдет на нет. А скандал или его обида совсем не к месту будут! Более того - это опасно.
  Сегодня же Искандер весь день должен был быть занят. Анри тоже сказал, что ему надо присутствовать на каком-то важном совещании, так что можно было, не откладывая, выяснить, что нужно Мишелю. У него явно было какой-то важно дело. Это Юлия поняла, как только к ней вернулась способность трезво мыслить. А если дело важное, то надо непременно поговорить! Один раз только. А все тайны, предосторожности, наемный экипаж - только, чтобы не волновать Анри.
  - Здравствуйте, простите меня еще раз, но нам действительно надо было поговорить, - Мишель выглядел так, как будто не спал всю ночь. Впрочем, так оно и было.
  - Здравствуйте, - Юлия мягко улыбнулась, старательно отводя глаза, - я вас слушаю.
  - Императору Александру грозит опасность! И самое главное, вам она может тоже грозить! - Мишель с отчаянием посмотрел на Юлию.
  Да что же это? И Мишель про Александра? Ему-то какое дело?! Вообще о чем это он... опасность... какая может быть опасность? Но Мишель бы не стал заводить это разговор просто так? Или... ну не ревнует же он?! Юлия, забывшись, подняла на Мишеля глаза. Это было ошибкой. Ведь не собиралась же! В прошлый раз...
  - О...о чем вы? - через силу спросила она.
  - Об иллюминатах, - честно, но не очень внятно признался Мишель. Ему вдруг показалось, что что-то произошло с миром - он как будто замер.
  Мишель вспомнил все, что постарался запрятать в самый глубокий тайник памяти. Эти воспоминания пытались пробиться весь вчерашний день и всю ночь, а он с ними боролся, и вот теперь - не смог их удержать. Так отвратительно он себя не чувствовал давно. Очень давно, а может быть и никогда. Трус несчастный!
  
  ***
  
  Варя проснулась посреди ночи. Такой странный сон... совершенно необычный. Будто бы душная жаркая летняя ночь в Черкасово. Вот-вот должна начаться гроза. Она, Варя, подходит к окну, распахивает его и выскальзывает в густую влажную траву. И ничуть не удивляется, откуда у ее окна трава по пояс и почему сама она совсем юная - не старше семнадцати лет, и отчего пусто в доме, да и во всей усадьбе пусто (а то, что нет никого рядом ощущается очень хорошо). Так надо, так и должно быть.
  И бежит она по траве, потом по аллее, потом по тропинке к дальней беседке... только на месте беседке разлился пруд. И веет от этого пруда прохладой. Хочет Варя нырнуть - остудить разгоряченное бегом тело, но не может подойти к воде - мешают кусты крыжовника. Варя досадует на себя - зачем садила, и на них - почему мешают, но от досады кусты только гуще становятся. А посередине пруда плавает прекрасный и печальный черный лебедь. Его оперение серебрится в лунном свете. Рядом с лебедем - лилия и он любуется ею.
  И так Варе захотелось туда - к этому лебедю, что кинулась она сквозь кусты, не обращая внимания, что колючки рвут ее сорочку, не обращая внимания на порезы и кровь... Кинулась она в воду, доплыла до лебедя и прижалась к нему всем телом, обняла, как будто возлюбленного, да так и проснулась с колотящимся сердцем. Но перед тем как проснутся, успела испытать великое разочарование - лебедь растаял в ее объятиях, будто и не было его никогда.
  Больше заснуть не смогла, и оттого, наверное, весь день была в раздражении. Ей даже показалось, что те места, где выступали нервические пятна, снова зачесались, но, слава Богу, прекрасная мазь, составленная Иваном, была еще не вся израсходована. Помогла почти моментально. И в тот раз и в этот. Хотя в этот и помощи-то не требовалось, воображение разыгралось и только. Похоже, пятна исчезли навсегда.
  И все же, Иван мог бы дать ей возможность самой приготовить эту мазь! Проще простого ведь (ну...когда знаешь, от чего именно лечить надо...) И совершенно не нужно было делать из нее, Вари, полную идиотку, неспособную различить шарлатана и приготовить несложное лекарство... Ну ладно! Ладно... допустим, она, действительно сглупила. Первый раз в жизни решила посоветоваться с доктором, вместо того, чтобы выяснить все по книгам - и вот результат, но мазь, она все же могла бы и сама приготовить!
  А еще эти сны! Добро бы этот был первым, так нет же! То гаремный фонтан привидится и шелковые подушки, и лицо склонившееся над ней, Варей, (слава Богу Мишеля лицо!), то еще что-нибудь. И, главное, чем дольше эти сны снятся, тем труднее сохранять спокойствие. Это все, конечно же, ерунда, но... кажется, у старой няньки был где-то сборник толкований снов, пойти к ней что ли... посмотреть что за лебедь...
  - К вам маркиз Д"Арни.
  - Проси! - Варя была в бешенстве, еще и сонник этот! И совсем не так все, и... Зачем это Иван пришел? Не вовремя он!
  - Я пришел поинтересоваться, как ваше здоровье и ваши дела.
  - Прекрасно! - Варя вздернула нос, - или вы думаете, что я без вас не обойдусь и пяти минут?
  - Думаю, прекрасно обойдетесь! - Иван еле сдерживался. Ну и с какой стати она так себя ведет? Эта женщина... ее чудачества весьма милы, пока с ними не соприкоснешься вплотную.
  - Вот-вот! Вы уже и грубите мне! Считаете меня ни на что не годной, глупой и жалкой? Поэтому и опекаете меня, как младенца?! - Варя нашла, наконец, на кого выплеснуть свой гнев. Ну в самом деле - не на детей же!
  - Какая самокритичность, - издевательски протянул Иван, - нет, вы не жалкая. А помогаю исключительно потому, что считаю вас частью семьи!
  - Ах так! - Варя подошла вплотную к Ивану, - значит, жалкой не считаете, а глупой и не на что негодной - считаете? Значит так да! И все это потому, что мне разок понадобилась ваша помощь?!
  - Если бы разок... - проворчал себе под нос Иван. Варя, к сожалению, услышала.
  - Вы... вы меня еще и попрекаете этим?! Да как вы...
  - Знаете, вы самая взбалмошная, капризная, непредсказуемая женщина на свете!
  - А с чего это вдруг вы мне комплименты делаете? - Варя была настроена решительно и не собиралась сдаваться в словесной битве.
  - А это не комплименты, тем более для замужней женщины - Иван отошел в сторону. Он уже овладел собой, но осталось желание проучить эту вздорную даму, - от вас одни неприятности! Вы только и можете, что ввязываться во всяческие авантюры.
  - А что, только мужчинам можно жить полной жизнью? Да и... и не ввязывалась я не во что! И совсем даже...
  - Что совсем даже? - снова взорвался Иван, - я бы вас не остановил, давеча, когда вы к доктору Гранскому шли, что бы вы сделали, а?
  - Да я бы ему... я бы... А вы что сделали, а? Вы, наверное, и не были у него, вот! - Варя обвиняющее подняла палец и помахала им перед лицом Ивана, для этого ей снова пришлось подойти к маркизу, - он уехал в путешествие. Вы об его отъезде узнали и не пошли к нему просто!
  - Вы обвиняете меня во лжи? - на миг в гостиной у Вари возник не милейший Иван, а холодный и расчетливый убийца, - вы! Да вы... да вы самая неблагодарная, самая дурно воспитанная... от вас одни неприятности, причем всем, кто имеет несчастье быть от вас ближе чем на пару миль! Неудивительно, что ваш муж не желает возвращаться! Он просто боится оказаться с вами рядом! И устал от вас! Зато я вынужден...
  - Да как вы смеете?! - Варя совершенно потеряла голову и накинулась на Ивана с кулаками.
  Конечно, подумай она хоть немного... но, как всегда, действовать она стала прежде, чем мыслить...
  
  ***
  
  Конечно трус! Потому что сам себе побоялся признаться в том, что испытывал (испытывает?) к Юлии... и до сих пор боится понять, что именно чувствует и оценить силу чувств! Мало того! Сделал все, чтобы изгнать из памяти их ночь тогда в Калише, вернее то, что он тогда ощущал. Сразу и намеренно постарался забыть, и даже преуспел в этом, ну, как оказалось ненадолго. Приказал потому что... потому что нельзя так жить! Есть Варя и... любовь к ней. И есть вот эти вот чувства. И как они могут сосуществовать неизвестно!
  И ведь даже нельзя себя успокоить тем, что ехал к жене, оттого и надо было забыть как можно скорее, как обжигали прикосновения рук и губ, каким звоном и дрожью отдавались где-то внутри поцелуи, а главное, что он испытал, когда мокрые ресницы чиркнули по его виску и уголку глаза и слезинка Юлии скатилась по его щеке...
  Эта буря самых разнообразных чувств и сейчас через полтора года грозила разрушить его мир. Сводящая с ума нежность и в тоже время - бурное страстное желание. Почему-то Мишелю казалось, что время замерло, и они целуются целую вечность, а потом оно побежало галопом и каждая секунда, каждая мельчайшая доля секунды стучала и пульсировала в висках. И мимо летели часы. А на самом деле, времени прошло всего ничего...
  И он... испугался. И уже уезжая от Юлии постарался забыть... конечно, сам факт измены забыть он бы не смог, но вот убедить себя что это была ПРОСТО измена без всяких последствий, продолжения, да еще и совершенная по необходимости - удалось.
  Хоть и ненавидел себя за это... Сейчас только понял, что и ненавидел и казнил себя именно за это. Вот за это "ПРОСТО", а не за сам факт измены. Хотя... в любом случае вина на нем великая. И перед Варей и перед Юлией, но здесь... здесь вина еще и перед самим собой!
  Да... за полтора ни одного стихотворения... Даже в самое тяжелое время, когда отступали, когда была сожжена Москва он писал. Большинство этих стихов так и не были записаны на бумагу, да и стихами строго говоря, не являлись, но они были! А тут... ничего... Как душу потерял.
  Даже к запискам охладел совсем. Последний раз больше года назад и записывал что-то в тетрадях этих. Как раз перед самым окончанием перемирия с Наполеоном. Позже перечел и... забросил. Вроде бы все верно, а все же чего-то не хватает. И вот сейчас в Вене даже мысли о записках не возникло, а ведь история творится прямо на глазах!
  Тогда сил недостало, и сейчас нет, чтобы понять и принять все это... и как жить теперь? Прав был Платон, ох прав, когда говорил, что от этой поездке в Вену добра не жди. А ведь решать то нужно что-то прямо сейчас. Или не нужно? Честнее рассказать все или, напротив, промолчать? И что рассказывать-то? Еще и эти иллюминаты!
  А ведь повод искал, чтобы поговорить! Да... искал... Нашел на свою голову! Не иллюминаты бы, тогда и речи ни о чем быть не могло. Тогда все понятно - Юлия замужем и, судя по всему, счастлива в браке. И забыть все хочет.
  Признания тут вовсе ни к чему. Ну а сейчас-то что меняется? Совсем запутался! Даже если муж Юлии - иллюминат, то это не значит, что она несчастна, а... нет! Это невозможно! Мысли бегут в разные стороны!
  В чем признаваться-то решил, а? Сам ничего так и не понял! Да и кому лучше станет от запоздалых разговоров и попыток что-то объяснить. Мишель усилием воли привел мысли в относительный порядок. И в любом случае, чтобы и как бы не было, Юлия не такая женщина, чтобы изменять мужу... даже если тогда полтора года назад этот граф уже был ее женихом - это ни о чем не говорит! Сейчас он ее законный муж, у них ребенок. И это для Юлии, которая так мечтала о ребенке и семье - святое. Иначе и быть не может.
  И для него, Мишеля, снова нарушить брачную клятву - немыслимо, просто невозможно. Семья это самое дорогое, что может быть. И никакие бури ничего тут не сделают. Иначе... иначе он действительно потеряет себя. Теперь уже окончательно.
  И так придется, наконец, все случившееся подвергнуть строгому разбору и сделать выводы, какими бы нелицеприятными они не были. И жить придется с этим со всем научиться как-то. И с тем, что, оказывается, можно лгать самому себе да еще так искусно!
  А вот об иллюминатах и подозрениях сказать необходимо. Юлия должна все знать, а выводы... выводы пусть делает сама. Не желает она зла императору Александру, несмотря ни на что - не желает! В этом Мишель мог поклясться.
  - Юлия, боюсь, вам это будет очень неприятно, но... много лет назад я видел вашего мужа в Париже, в доме у Спартака. Вы же помните кто это такой, - Мишель сам поразился насколько ровно он произнес эти слова, - и звали его тогда совсем по другому... простите, но мне показалось, что вы должны об этом знать.
  
  ***
  
  Иван крепко схватил Варю за запястья. Она попыталась вырваться, но ничего не вышло.
  - Немедленно отпустите меня! Как вы смеете меня держать?!
  - Вот... именно об этом я и говорил, - с сожалением произнес Иван, - понять не могу, как милейшая Евдокия Дмитриевна, которая вас воспитывала, допустила...
  - Что допустила? Не трогайте тетушку! Она меня прекрасно воспитывала!
  - Возможно, возможно, нет, не дергайтесь... Варвара Петровна! Разве дамам прилично пинаться, а?
  Ну, вот зачем ему это надо? Варя явно не в себе. Можно ведь просто уйти, а еще вернее было бы напоить ее успокаивающим отваром и... Нет! Она не прекращает попыток вырваться! Кошмарная женщина, впрочем, такая целеустремленность совсем неплоха... Хотя и глупо нападать на него.
  Гм... или она настолько доверяет ему, даже в таком состоянии... или... она совершенно не думает перед тем, как что-то сделать и не умеет оценивать последствия. Что ж... Отвар подождет - желание преподать ей урок, да хотя бы просто высказать, наконец, все, что Иван думал о ней только окрепло от Вариного сопротивления.
  - Пустите меня немедленно!
  - Так вот, про вашу тетушку - если она вас воспитывала, как вы говорите прекрасно, то значит, это вы сами виноваты, что дурно воспитаны?
  - Да что вам за дело до моего воспитания?! - Варя была в ярости и мечтала только об одном - выместить эту ярость на обидчике, - вас-то самого как воспитывали, а? Меня-то хоть тетушка, а вас Спартак! Чему он мог вас научить?
  - Меня, дорогая Варвара Петровна, действительно, воспитывали как верного сына Ордена иллюминатов, то есть как шпиона и убийцу, - Иван сказал это очень спокойно, но, хоть он и не хотел себе в этом признаваться, очень задели слова Вари.
  - И вы делаете мне замечания по поводу моего поведения?! Вы шпион и убийца? - Варя перестала вырываться на мгновение, оскорблено взглянула на Ивана, и снова задергалась. Ей непременно надо было достать его. Ну и пусть она ничего с ним не сделает, но хоть покажет, что не совсем бесполезна. Как он смеет быть... таким оскорбительно спокойным. И почему, ну почему мужчины сильнее?! Конечно, так легче доказывать свое превосходство!
  - Знаете, я никогда не считал всех женщин слабыми, глупыми, никчемными и беспомощными, я готов признать ум и прочие качества у кого угодно, если эти качества есть, конечно! Простите, но сейчас ваше поведение отнюдь не свидетельствует об уме!
  - Ах, не свидетельствует! - Варе удалось, наконец, каким-то чудом выскользнуть из захвата маркиза и она, размахнувшись, ударила его по щеке.
  Ну, если говорить правду, она только хотела ударить - Иван, конечно же, увернулся и схватил ее за руку. Варя уперлась второй ему в грудь и, сама не поняла как, оказалась в объятиях Ивана. Только обнимал он ее совсем не нежно, да и лицо выражало отнюдь не страсть.
  Целую минуту маркизу хотелось ее убить. Правда, тогда дети останутся на его попечении до возвращения их отца, на Ольгу сейчас надежды мало... нет уж! Эти трое сведут с ума гораздо быстрее, чем их матушка. Нет, но все же, какая наглость! Воспользовалась тем, что он сдерживает себя и старается не причинить ей боли и... Он отпустил ее только потому, что дальше надо было применять силу.
  Ну не руки же ей выкручивать или ломать! Не дергалась бы, тогда даже синяков не осталось бы. Он-то еще надеялся, что частичка здравого смысла в Варе все же осталась, и что она, освободившись, прекратит эту глупую борьбу. Ха! А то он не изучил ее! Сам виноват!
  Забавно... конечно, от нее не исходит никакой угрозы, и он, Иван, умом это прекрасно понимает, но тело реагирует однозначно - физическое нападение - опасность! Приходится тратить неимоверные усилия на контроль, помнить, что эта женщина не увернуться, ни толком ответить не сможет, а потому, надо быть очень аккуратным. А Варя и теперь не желает успокаиваться! Вот характер! Нет, определенно, это такое наказание за грехи... Он всегда полагал, что размер кары намного превышает вину, но чтоб на столько...
  - Вы в моем доме... да что вы себе позволяете!
  - Вот именно, - рассержено проговорил маркиз, - вы напали на меня в своем же собственном доме... хорошо, что ваши дети этого не видят, чтобы они о вас подумали! Кстати, где они? - Иван, сохраняя остатки самообладания, попытался переменить разговор и как-то успокоить Варю, Не удалось.
  - Дети? На прогулке. А вы не прикрывайтесь детьми! Отпустите меня немедленно и... и просите прощения! Иначе я вас и на порог больше не пущу!
  - Я?! Я должен просить прощения?! Да я вас за это... да я вас...
  - Что убьете? - засмеялась Варя.
  - Отшлепаю! Как ребенка, коим вы, собственно, и являетесь!
  - Вы меня отшлепаете?! - Варя снова попыталась вырваться, но на этот раз ничего не вышло, даже пинаться было невозможно, - сначала вам все-таки придется меня убить! Думаете, я дамся?
  - Думаю, что нет... черт... наказания вы все равно заслуживаете... я вас... поцелую! Вот вам!
  Иван тут же привел угрозу в действие. А потом еще и еще раз. И Варя... ответила ему тем же.
  
  ***
  
  Мишель направлялся к себе на квартиру, когда путь ему преградили несколько людей в черном. Один из них вышел вперед и навел на Мишеля пистолет.
  - У вас есть выбор, господин Лугин, - или вы идете с нами тихо и добровольно или... остаетесь лежать здесь на этих камнях тоже гм... тихо.
  Мишель оглянулся. Маленькая улочка была пуста. Нет, наверняка кто-то видел эту сцену из окон, но на помощь рассчитывать нечего. Даже если решатся помочь - просто не успеют. Да... иллюминаты на этот раз выиграли. Драться с десятком одному?
  Это возможно, но вот позволят ли ему хоть шпагу обнажить? Скорее всего, просто застрелят на месте. Конечно, он пойдет с ними. И постарается выжить, а вот удастся ли... Платон, который способен горы свернуть, чтобы помочь другу, сейчас в России, а у Петра здесь слишком мало людей и полномочий...
  - Ну, так что вы выбрали? - спросил, ухмыляясь, предводитель.
  - Я иду с вами.
  - Вот и прекрасно! Положите оружие на землю и отойдите!
  Мишелю пришлось повиноваться. Его обезоружили, заставили вынуть из карманов все подчистую, завязали глаза темной повязкой, связали руки за спиной и куда-то повезли. Ехали довольно долго. В экипаже по бокам Мишеля сидели двое человек, а еще трое - напротив. Видимо, его считали довольно серьезным противником. Это должно было льстить, но, отчего-то только раздражало. Должно быть, оттого, что такое количество вооруженных охранников исключает побег из экипажа. Не то, чтобы он надеялся, но...
  Мишель не думал о том, кто и зачем его похитил, впрочем, понятно было, что кроме Моабад-хана некому. Он пытался придумать план побега. Пока не было никаких данных о том, откуда придется бежать, но все равно надо продумать как можно больше вариантов - вдруг какой-то и пригодится.
  Экипаж остановился. Мишеля вытолкнули наружу. Только каким-то чудом он не упал. Потом его куда-то повели. Крутая лестница, еще одна, еще... Наверняка, там просто подвал или... если это какая-нибудь замковая темница, то все гораздо хуже. Несколько раз Мишель споткнулся.
  Никто, конечно, и не думал ему помогать. Остановились... Скрип двери. Кто-то перерезал веревки на запястьях, а после, толкнул Мишеля, да так, что он все-таки упал. Снова скрип двери... Мишель сорвал повязку, но ничего не увидел. Он находился в полной темноте. Что ж... Он поднялся на ноги.
  Кажется... да вот здесь дверь. Каменная стена. Стена - угол, стена - угол, стена - угол, снова дверь. Его темница совсем невелика. В одном из углов Мишель нащупал что-то похожее на солому. Ну да, так и есть. Он уселся на нее и, наконец, позволил себе задуматься.
  Уже несколько дней, пожалуй, с тех пор, как поговорил с Юлией, он ощущал за собой слежку. Мишель даже сказал об этом Петру и получил приказание сидеть тихо и ждать. Петр снова ворчал из-за самодеятельности Мишеля, но выслушал очень внимательно. Впрочем, Мишель смог рассказать совсем немного - только об интересе Моабд-хана к передвижениям императора Александра.
  Он намеренно не сказал ничего о муже Юлии и о его роли всей этой истории. Ведь могло и так случится, что никакой роли и не было. Юлия, по крайне мере, явно считала своего мужа ни в чем не замешенным. И совершенно явственно дала понять Мишелю, что доверяет графу. Однако, подумать и приглядеться обещала. Она не смогла отмахнуться от того, что Мишель видел де Грисея, который тогда носил другую фамилию, у Спартака. Впрочем, только один раз, но Спартак рассказывал ему, Мишелю, об этом человеке.
  - Но может быть, он тогда же и порвал с Орденом? Или вы... вы не ошиблись? - Юлия смотрела куда угодно, только не на Мишеля.
  - Я не ошибся.
  - Зря вы мне это все рассказали...
  - Простите, но я подумал... даже если я полностью прав... даже если что-то готовиться и ваш... муж... принимает в этом участие...
  - Нет!
  - В любом случае, вам надо об этом знать, чтобы... предотвратить несчастье. Не важно будет ли оно угрожать вам или кому-то еще. Юлия, - Мишель запнулся, - а вы давно знаете графа?
  - Всю жизнь. Мы с ним в детстве частенько играли вместе, хоть ему это не доставляло удовольствия, - она легонько усмехнулась.
  Юлии было приятно вспоминать свое детство - счастливое, беззаботное, радостное... и Анри, который считал ниже своего достоинства играть с девочкой, но, исполняя просьбы тетушки и родителей, все же играл. Помниться, они вместе завязали на парике местного судьи, пока тот дремал в кресле после обеда, восемнадцать бантов разного цвета...
  Тот Анри совсем не походил на нынешнего, как, впрочем, и она сама не была похожа на ту маленькую озорницу, какой была в раннем детстве. Мог ее муж быть связан с иллюминатами? Мог! Очень даже мог. Но вот похищение Александра... к чему это? Нет... не верилось в это безумие совсем. А уж в том, что ее муж может причинить зло ей... Нет! Такого точно быть не могло. Истинную любовь Юлия умела чувствовать. Или уже разучилась? Надо все выяснить самой и немедленно!
  - Мишель, я надеюсь, больше о ваших предположениях никто не знает?
  - Пока нет.
  Она любит мужа. Вот и прекрасно!
  - Могу я попросить вас, дать мне время? Совсем немного времени? Я все выясню и приму решение.
  Ах, как легко принимать решения, когда сердце не пытается вырваться из груди под укоризненным взглядом прекрасных глаз!
  Иван вовсе не предполагал, что Варя ответит на его поцелуй. Была смутная надежда, что она опомниться и успокоится, но больше всего ему хотелось как-то выплеснуть свое раздражение, желательно наименее безболезненно для этой кошмарной женщины, которая, несмотря ни на что, все же находилась под его защитой.
  А она снова сумела удивить! И что теперь? Остановиться и признать свое поражение? Ну уж нет! Только дай слабину - Варя веревки вить из него начнет, и совершенно перестанет слушаться. Пусть попросит остановиться, сама попросит! Признает, что была не права! Должна же она понять, что слишком далеко зашла?
  Черт! Что она этим хочет доказать? Почему не прекращает это... нет, определенно, маркизу уже почти и не хотелось, чтобы она прекратила их внезапную близость, но ведь... не пойдет же она до конца? А он скоро, несмотря на всю выдержку, не сможет довольствоваться только поцелуями. Слишком уж страстные они. А может быть... Варя этого и добивается? Хочет оттолкнуть его в самый последний момент, когда так трудно будет остановиться?
  Да нет! Это вполне добропорядочная... гм? Добропорядочная женщина - такие игры не в ее духе! Зато он играет на своем поле и если это вызов - посмотрим, кто проиграет! Иван разомкнул объятия и подтолкнул Варю к широкой кушетке.
  Варя, не открывая глаз, попыталась сохранить равновесие и схватилась за лацканы его сюртука. На кушетку они упали вместе, причем правая нога Ивана оказалась между ног Вари, юбки которой оказались из-за этого неприлично высоко. Хотя ничего приличного усмотреть в их виде и действиях уже нельзя было даже при огромном желании.
  Однако... даже в страшном сне Ивану не могло привидеться, что он будет целовать и ласкать Варю, а, тем более что, она будет отвечать ему тем же. Но это произошло и это... очень приятно... более того... Он уже не задумывался над тем, что будет дальше, и что Варя думает обо всем этом, просто стремился разделить с ней удовольствие от бурных ласк.
  Варя осторожно приоткрыла один глаз. Не полностью приоткрыла, так... щелочку. Рядом определенно кто-то есть! Значит, это не один из тех изматывающих снов... Жаль! А она так надеялась! Впрочем, чтобы понять, что это не сон, достаточно было почувствовать на себе тяжесть чужого тела. Рука на груди... нога между ее ног... Теперь бы еще выяснить кто это... Варя совершенно не желала верить памяти. Не могло такого быть! Нет и нет и нет! Вот сейчас она посмотрит... осторожненько и выяснится, что все хорошо!
  Темные волосы... сердце радостно стукнуло - так и есть, муж приехал... ой нет... у... у... у Ивана тоже темные волосы... Глаз пришлось открыть чуть пошире, и даже чуть повернуть голову. Когда глаз полностью открылся, она уже никак не могла себя обманывать - на нее смотрел, отнюдь, не Мишель.
  - Мама! - пискнула Варя и снова крепко зажмурилась.
  Некстати подумалось, что Аглая-то точно бы знала, что делать в такой ситуации. Н-да... яблочко от яблоньки... Ой-ей-ей! Это с Иваном она целовалась, не делая попыток остановить его?! Это с ним... А самое стыдное - эти крики и потом забытье, как обморок... О чем она вообще думала?! Изменила Мишелю... и теперь точно ничего не исправишь! Зачем Иван ее поцеловал?!
  Иван сел и, застегивая рубашку, с тревогой смотрел на Варю. Она лежала, не делая попыток пошевелиться, все в той же позе, как будто и не заметила, что он оставил ее и больше не обнимает. Кажется, то, что сейчас произошло, было грандиознейшей ошибкой. И исправлять ее придется ему. Варя, пожалуй, не сможет отнестись во всей этой истории легко. Ладно, обдумать все можно и позже, а сейчас...
  - Открой... те глаза, - откройте, откройте!
  - Нет, - прошептала Варя, - не открою!
  - Гм... ваша одежда... вы, конечно, очень соблазнительны, но сюда могут войти...
  Как он и предполагал, это подействовало сразу же. Варя, рассержено зашипев, вскочила и попыталась поправить одежду. Вышло плохо, потому что руки у нее тряслись, а глаза она предпочла все же, до конца не открывать. Иван, вздохнув по себя, подошел к ней, и, не смотря на ее протестующий писк, помог. Варя, внезапно заплакав, снова упала на кушетку. Иван сел рядом.
  - Ну что вы... Варя... не надо так убиваться, - ему стало очень не по себе от ее плача. Иван протянул руку, потом отдернул, - вы не в чем не виноваты, это все моя вина...
  Не то чтобы Иван так считал, но все-таки... он-то с какой стати порыву подался? Это не женщина, а дитя, живущее импульсами, и такой останется навсегда. Значит, большая часть вины на нем, Иване.
  Варя всхлипнула. Как легко было бы решить, что во всем виноват Иван, но ведь это не так! Это она изменила Мишелю. И как это вообще могло случиться, а? Нет! Вся вина на ней и этот грех тоже.
  - Нет! Это я во всем виновата!
  - Ну что вы такое говорите! Я виноват...
  - А я вам говорю, что я!
  
  ***
  
  Мишель выспался, впервые за последние дни. Делать-то все равно нечего. Впрочем, заснуть он смог далеко не сразу. Все думал и думал и думал... Как жаль, что рядом нет Платона! Вот уж с кем даже в плену быть или в тюрьме сидеть в радость. А одному - так и с ума сойти недолго. Мысли эти бесконечные... Платон сейчас наслаждается обществом Ксаны, он счастлив! Да и она тоже. Ну что, скажите, мешало ему, Мишелю, вернуться вместе с полком? Вернуться к Варе, к детям...
  Платон тоже все спрашивал друга в чем все-таки дело, и очень сердился на Мишеля за его "глупые идеи". Сам Платон собирался выйти в отставку и жить с семьей в одном из поместий. Платон и в деревне? Верилось в это слабо, но сам Толстой был настроен решительно.
  - Эх! Займусь, наконец, заводом как следует. Производителей куплю роскошных! Я тут видел недавно... такие лошади! Красавицы просто, конечно, до Венерочки им далеко...
  Интересно, что по этому поводу думает Ксана? Неужели она согласится уехать из Петербурга? Впрочем, если любишь... Да... После долгих раздумий, прерываемых только редким приходом тюремщика с едой и водой, и краткой дремой, Мишель смог дать себе ответ, почему поехал в Вену, а не к жене: таким образом, он пытался искупить вину перед Варей.
  Странно как... и сам-то не понимал этого. Впрочем, доведись Мишелю и сейчас объяснять свое состояние Толстому - не смог бы, наверное, толком ничего объяснить. Он просто чувствовал так. Если нет возможности покаяться перед Варей и получить ее прошение, то надо сделать что-то такое, что искупило бы это грех. Например, стать полезным, для своей страны. И награды боевые тут не при чем! В бою показать себя - прекрасно, но все же, важнее, как человек проявляет себя именно в мирное время. Но ведь не думал он почти об этой измене! Не думал, по крайней мере, последнее время. И без того забот хватало. Война все-таки, да и время прошло достаточно...
  Не то, чтобы все потускнело, но как-то отодвинулось в дальний угол памяти. И сама измена, и раскаяние, и все остальное. Только вот с того времени, как встретился он с Юлией, все снова всколыхнулось, но не знал же он, о том, что встретит ее! Вот так... хотел искупить вину, а, получается, только сделал хуже всем. Юлии напомнил о том, о чем она забыть хотела, да еще и тень на ее мужа бросил.
  А ведь явно, что она его любит! Какие глаза у нее были влюбленные, когда говорили они о графе! И старалась она этот взгляд от Мишеля спрятать, потому что неловко ей было с ним! Вот так... о дружбе между ними уже и речи идти не может, все, что она чувствует - это смущение и досаду.
  Петр, которому дел прибавится теперь - его, Мишеля разыскивать и выручать... А ведь мог бы в это время за Моабад-ханом следить. Вот и выходит, что и Петру хуже стало. И полезного-то Мишель не сделал ничего, только в плен и попал... А о Вари и речи нет. Хотел вину искупить, называется! Вот после таких мыслей Мишель и уснул совершенно неожиданно для себя.
  Во сне он видел Варю, и чувствовал, что соскучился по ней очень. Вроде бы они в Черкасово, и приехал он, Мишель, туда перед самой их свадьбой. А вокруг снуют люди, и негде даже поговорить спокойно не то, что уединиться и поцеловать, наконец, невесту.
  Варя же, вроде бы, взяла его за руку и повела куда-то вглубь парка. И вот уже нет ни аллей, ни беседке - а разлился на их месте пруд. Мишель удивленно оглядывается вокруг, глядь - а Вари нет. Только голос ее слышится где-то неподалеку. Но вместо того, чтобы искать ее, Мишель зачем-то спускается к воде и начинает медленно входить в нее...
  Проснулся Мишель с колотящимся сердцем. Почему-то подумалось, что что-то случилось дома, и именно с Варей. Что-то нехорошее. Мишель сжал кулаки. Вот! А он тут сидит, и сделать ничего нельзя! Варя... ну разве можно было оставлять ее так надолго?! Нет, вот, если все закончится благополучно, он тут же вернется в Россию и будет образцовым мужем. Если... эта мысль, появилась совершенно из неоткуда. Если не поздно еще... Ведь Варя... ей могло надоесть одиночество... Мишель дорого бы дал, чтобы оказаться сейчас в Петербурге и убедиться, что Варя по прежнему ждет его и любит. Потому что. если это не так...
  Еще один человек беспокойно спал этой ночью. Платон Толстой ворочался и мешал спать жене. У Ксаны даже закралась крамольная мысль, что одной спать, пожалуй, иногда гораздо предпочтительнее, наконец, она не выдержала и села.
  - Что случилось?
  - Не поверишь, Ксаночка, - Платон смущенно посмотрел на жену, - не поверишь, но мне Мишель сниться уже несколько ночей, а сегодня... прямо сердце заболело. Не случилось ли с ним чего?
  
  ***
  
  Хоть Анри снова отсутствовал в ложе, Юлия этого почти не замечала. Главное, что милая Тамара рядом! Как все же замечательно, что она сумела приехать в Вену! Кузины не виделись несколько лет и все никак не могли наговориться. Встреча эта не была для них полной неожиданностью - Юлия видела Романа Монго-Столыпина еще в Париже, а потом были письма от кузины, но все-таки это не совсем то.
  Тамара и ее муж должны были появиться по подсчетам Юлии, уже давно, но, князя задержали какие-то неведомые дела. И вот только сегодня здесь в Опере встреча, наконец, состоялась. Юлии хотелось и побыстрее познакомить Тамару с мужем, и наговориться без свидетелей. Анри сделал выбор за нее, сам не зная того - он не появился ни разу за вечер. Впрочем, князь Роман тоже куда-то исчез. Как выяснилось потом - разговаривал с императором Александром.
  Впрочем, знакомство состоялось, только позже - уже перед отъездом. Получилось оно скомканным, казалось, Анри больше беспокоят дела, а не родственники жены, а еще он явно обрадовался, что есть кто-то, кто сможет проводить Юлию до дома. Монго-Столыпин тоже сослался на дела. Что же! У них с Тамарой найдется тема для беседы. И не одна... а еще малыша ей показывать лучше без свидетелей.
  - Какие у него глазки! Какой он чудный... ты счастливица! Только...
  - Что, Тамара? - Юлия улыбнулась.
  - Дорогая... а его отец знает?
  - Нет... Юлия не стала скрывать ничего. Впервые за долгое время, она могла спокойно выговориться.
  Разговор затянулся. Тамара спохватилась, что уже совершенно неприлично поздно (вернее рано), только, когда вернулся домой Анри. Кстати... Юлии все меньше нравились его "дела". Чем он все-таки занят? И где, в конце концов, Мишель, который заставил ее задуматься о том, что она совершенно не знает мужа? Юлия уже дважды посылала к нему слугу с запиской, но каждый раз Мишеля не было дома.
  Надо было, во что бы то ни стало, уговорить Мишеля не втягивать ее мужа в политический скандал. А если... если Анри все же причастен к Ордену иллюминатов? Если он действительно готовит покушение на Александра? Юлия постаралась сделать все, чтобы как можно меньше проводить времени с Искандером. Сегодня вот ей Монго-Столыпин, спасибо ему, помог...
  Или это все обман, и записки эти... это просто желание еще раз встретиться с Мишелем? Если это так, то надо немедленно прекратить это. Нет. Написать коротко, что нет смысла встречаться, и что она, Юлия, ничего страшного не заметила, а значит, Анри не виноват ни в чем. И на этом все. Мишель видимо, тоже считает, что встречи их неуместны.
  А с мужем поговорить, так... на всякий случай... в конце, концов, ложь она сумеет распознать. До этого Юлия все никак не решалась на разговор. Ей было очень страшно... а вдруг все именно так, как сказал Мишель? Что тогда делать? Однако, нельзя же все время прятаться от собственных страхов!
  - Чем ты сегодня занят был? Расскажи мне.
  - Дела, милая, дела..., - Анри обнял ее сзади.
  - А какие именно?
  - Какие... это пусть пока останется втайне.
  - Почему? - Юлия обернулась к мужу.
  - Потому что я хочу сделать тебе сюрприз! - Анри поцеловал жену, - подожди чуть-чуть и ты сама все узнаешь. Обязательно узнаешь! - он снова ее поцеловал.
  Осеннее утро выдалось солнечным и ясным. В России бы сказали - "бабье лето". Вчера Юлия так и не смогла поговорить с Анри, как следует. Он не желал быть серьезным и говорить о делах, напротив, настроение у него было очень фривольное. Юлия до сих пор иногда удивлялась, что супружеские обязанности не превратились в муку.
  Нет, ей был приятен Анри, она привязалась к нему, но любви-то страстной не чувствовала! Вернее чувствовала, но не к мужу... Странно, что при всем при этом, ей очень приятно внимание Анри. Определенного сорта внимание...
  Неужели и так бывает? Ах, Анри-Анри... и опять с утра ушел куда-то. Размышления женщины прервали - пришел император Александр.
  - Вчера нам не удалось поговорить в Опере, - сказал Искандер, после приветствий, - и я подумал...
  А вот Юлия не знала, что и думать... такое ощущение, что это все заранее спланировано и подстроено. А если так, то Анри не может не знать об этом! Что ж... надо раз и навсегда все решить, если нужно, то и поссориться с Искандером! Он больше не будет приходить к ним в дом и план, если он все же есть, сам собой рухнет. Анри говорит, что заботиться лишь о ней? Вот и прекрасно! Значит, он будет только рад, что император России больше не ухаживает за его женой.
  - Зачем вы здесь?
  - Я решил навестить вас, поскольку мы не виделись вчера, - улыбнулся Александр.
  - А стоит ли нам вообще видеться, Ваше Императорское Величество?
  Юлия предусмотрительно устроилась в кресле, так что Искандер не мог сесть так же близко к ней, как и в прошлый раз.
  - Знаете, когда я вас встретил здесь в Вене, - Искандер посмотрел Юлии в глаза, - я был просто покорен вашей красотой. Вы расцвели. Ты стала такой прекрасной, какой я тебя никогда не видел. Я просто не могу удержаться от того, чтобы видеть тебя ежедневно. Да и не чужие мы друг другу... Юлия... - он поднялся с дивана и склонился над ней, - может быть, у нас еще есть шанс?
  Юлия смотрела в его глаза и вспоминала все хорошее и плохое, что было между ними. А, главное, любовь. Любовь, которую Юлия считала вечной. Которая не должна была никогда кончиться. И вот - ее нет. Ни он, ни она больше не любят... тем более, что о недавних романах императора России гудит вся Вена. И все же, Искандер прав - они не чужие друг другу. Она впервые, после их разрыва посмотрела на Александра без внутренней боли. Больше Юлия на него не сердилась.
  - Еще тогда в Калише я хотел все исправить! Я должен был настоять, забрать тебя с собой! - губы Александра почти приблизились к ее губам.
  Надо как-то прекратить все это. Неужели он не понимает, что все кончено и кончено давно? Что ничего нельзя исправить, да и не хочет она ничего исправлять?
  - Ваше...
  - Юлия! Моя Юлия! - Александр все-таки поцеловал ее и был удивлен, что она не ответила на поцелуй. Юлия оттолкнула императора и встала с кресла.
  - Извините, что без доклада, - в комнату вошел какой-то мужчина, - это очень спешно, Ваше Величество!
  - Простите, Юлия. Что у вас там?
  - Найден труп пропавшего недавно члена дипломатической миссии господина Лугина.
  - Юлия! - Александр кинулся к женщине, которая медленно оседала на пол, - уходите! - велел император мужчине, - эй, кто там - воды!
  
  ***
  
  Варя сидела одна у камина. Ей никого не хотелось видеть, даже детей. Она не думала о том, что скажет или сделает Мишель, когда узнает об ее измене. Просто смотрела на огонь. Чуть ли не впервые в жизни, Варя ничего не анализировала и не пыталась разложить по полочкам. Тому, что случилось, просто нет объяснения, никакого объяснения.
  Иван что-то говорил ей, пытался успокоить, наверное... Варя помнила только, как просила его уйти, даже, кажется, кричала, может быть и кинула что-то - смутно помнится. Зря, конечно устроила все это. На пороге он столкнулся с возвращавшимися с прогулки детьми - пришлось пережить и эту задержку. Как жить? Она вспоминала до мельчайших подробностей историю их с Мишелем любви. Не специально, просто то один эпизод высвечивался, то другой.
  И всегда! Всегда она была во всем виновата сама! Сколько глупостей сделала, сколько доставила Мишелю неприятностей, сколько раз заставляла его ревновать... Чем она лучше матушки с ее вечными любовниками? Почему-то пришел на ум Париж и эти поцелуи то с Мишелем, то с Толстым... как еще Мишель женился на такой! А Персия... только сейчас пришло понимание, насколько сильной была любовь к ней ее мужа.
  А она и в браке продолжала вести себя хуже некуда. Играла в любовь, и ревновала свою игрушку, как же! Кто-то посмотрел на Мишеля не так, а ведь это ее собственный муж! Только ее и не чей больше! Она, Варвара Петровна Ланская соизволила, наконец, сделать выбор. Смотрите все! Вот ее трофей!
  И только портила все. Светские отношения, карьеру Мишеля... почему она не понимала, что от отношений в обществе зависит так много, что она перекрывает Мишелю все пути? Просто ей не хотелось жить в Петербурге...
  Ей не хотелось ходить на балы, ей не хотелось, чтобы муж отвлекался на что-нибудь или кого-нибудь. Пусть все время будет рядом и смотрит на нее. А ведь думала, что испытания изменили - совсем нет! Какой была, такой и осталась. Вот и сейчас... приревновала Мишеля к его делам, к России приревновала и сломала редкостную ценность - их с Мишелем брак.
  Счастливый брак, несмотря ни на что. Несмотря на все выходки ее. А все потому, что любовь их хранила. Будет ли теперь? А эта клятва Богородице, что будет для Мишеля самой лучшей женой на свете? И тут же снова ревность, своеволие, глупые выходки...
  - Что вы, барыня, сидите здесь? И не ели ничего, даже чаю не пили... спать бы шли, не спали всю ночь, - старая Марфа Лукинична тихонько подошла к Варе.
  - Нет... ничего... ты иди...
  - Вы бы помолились что ли... да на исповедь сходили! Обязательно сходите, барыня. Исповедь первое дело, когда грех на душу давит...
  - Откуда? - Варя хотела закричать но не смогла - получился какой-то сдавленный хрип, потом взглянула в глаза няньки, - откуда ты узнала что... что у меня на душе тяжело? - продолжила она уже спокойнее.
  - Ну, сидите здесь давно, переживаете... - Марфа отвела глаза.
  - Нет... про грех ты сказала? К чему?
  - Так ведь видно сразу было, я как на вас с господином маркизом взглянула... - Марфа осеклась под непонятным, но очень тяжелым взглядом Вари.
  - Говори!
  - Да чего уж говорить... и сонник мой вы оставили открытым, а там про лебедя глядели... он, лебедь-то, неспроста снится! К супружеским отношениям... а супруга вашего и нет... Барыня! Да что ж вы так побелели-то! Я к чему разговор-то этот завела... вы бы покаялись, епитимью бы приняли и успокоились бы быстрее, а не изводили бы себя так. Вижу же как убиваетесь! Это ничего... всякое в жизни бывает, особенно, если одной надолго остаться... И... еще сказать хотела... вы Мишеньке-то, Михаилу Алексеевичу не говорите ничего! Не надо!
  Варя решила последовать совету Марфы Лукиничны по поводу исповеди и покаяния, но остальное... Скрыть все от мужа? Как сказать она не представляла, но и не сказать, как-то гадко. Несколько дней подряд приносили записки от Ивана, в которых он просил о встрече, Варя неизменно отвечала отказом. Конечно, на этом все никак не могло закончиться - Иван пришел сам. Не принять его было совершенно немыслимо. А каково - принять? Марфа Лукинична неодобрительно посмотрела на него, но из комнаты, к досаде Вари, куда-то моментально исчезла.
  - Что вам надо?
  - Поговорить, и проверить как вы... - Иван сел в свое любимое кресло.
  С каким удовольствием он бы сейчас дрался с прихвостнями Скотта. Один против десятерых, все лучше, чем вести это разговор с полоумной, которая кидалась в него книгами. Вернее только Вольтером, но это не важно. И ведь попала! И все-таки поговорить надо... Осунулась, круги под глазами...
  - О чем нам с вами говорить?
  - Хотя бы о том, что нам нужно сохранить втайне... происшедшее.
  - Нет!
  - Это необходимо, поверьте мне.
  - Я сказала - нет! Я все расскажу мужу, как только он вернется.
  
  ***
  
  - Зачем, позвольте вас спросить, вам понадобилось все рассказывать?
  - Как зачем? - возмутилась Варя, - потому что не желаю лгать!
  - А что будет дальше, вы себе хорошо представляете? - Иван старался быть спокойным.
  - Я вымолю у него прошение! Он обязательно меня простит!
  Господи! А если нет? Ведь сколько уже прощал! Сколько всего было...
  - Возможно... - Иван всегда поражался долготерпению Мишеля Лугина по отношению к жене.
  Вот если бы маркизу не довелось любить самому, то ни за что бы не понял! А так... понимал. Но все равно поражался. Может быть, столь большая любовь и поможет простить жену. А если нет? Если именно она помешает посмотреть на эту историю непредвзято? Хотя... ерунда! Какая уж тут непредвзятость! Тем более речь о жене идет. Жена это совсем не то, что любовница или невеста. Вот если представить, что Лиза... Да нет, снова ерунда! Лиза и другой мужчина? Немыслимо!
  Да и потом, он, Иван относится к Лизе совсем по другому, нежели, Лугин к Варе. Так что сравнивать нечего. Нет, он очень привязан к жене, даже более того. А уж за дочку-то как благодарен! И за то, что у них настоящий семейный дом с массой каких-то мелких традиций. И за то, что не нужно ничего объяснять. И за то что, когда бы он не вернулся домой, после сколь угодно долгого отсутствия - его ждет горячий самовар и любимые Иваном свежие ватрушки по Черкасовскому рецепту. Не поленилась же узнать!
  Но все-таки она не Ксения. Милая, добрая, ангел во плоти! Но не Ксения... Такая жена, как Лиза и не посмотрит на другого мужчину. Ивану и в голову никогда не приходило ее подозревать или ревновать. Но если все-таки представить... ну как гипотезу, да вот, хоть с Лугиным... Д"Арни представил. И тут же отчетливо понял, что убил бы негодяя, не сходя с места. Голыми руками. А ее... запер бы в самой дальней комнате! И не выпускал никуда. Но сначала показал бы ей, что может ей дать муж! Настоящую любовь показал бы... Что?!
  О чем это он? Черт! Даже сердце сдавило. Ревность... и не только. Неужели... Похоже, есть о чем подумать на досуге, но сначала надо непременно убедить Варю, что надо хранить тайну. Теперь в особенности.
  Нет, Иван в любом случае не желал, чтобы Лиза обо всем узнала, но теперь... Нет! Он не позволит разрушить свой брак из-за этой ошибки. И Варин тоже. Вот уж у кого просто дар какой-то ошибки совершать.
  - Что ж вы замолчали? - Варя нетерпеливо смотрела на маркиза, - если это все, что вы хотели сказать...
  - Нет не все. Я хотел объяснить вам, чем может обернуться для нас для всех эта история. Давайте проанализируем, - Иван усмехнулся про себя. Это слово творило с Варей чудеса, - итак! Ваш муж возвращается. Вы говорите ему, что изменили. Он вызывает меня на дуэль.
  - Что?!
  - А вы как думали?
  - Да... действительно... Но я все улажу! Я его сумею убедить, что...
  - Не сумеете. Это вопрос чести. И я соглашусь. И не надо на меня так смотреть. Вы, Варвара Петровна, можете считать меня человеком без морали и чести, хотя, это не так, но я ни за что не позволю такому пятну очернить репутацию моей семьи.
  - Тогда вы должны выстрелить в воздух!
  - Вы полагаете, что я должен вот так просто умереть? Ради чего? Вы хотите, чтобы Ксения осталась сиротой?
  - Мишель не станет в вас стрелять.
  - А вы можете мне дать такую гарантию? Вряд ли. Но даже если все закончится благополучно, историю не удастся сохранить в тайне. А я не хочу выяснять отношения с Петром и нервировать его матушку. У нее и так сердце слабое. Столько вынести пришлось. А Ольга? А ваш друг Толстой? А каково будет моей жене? Вам непременно нужен семейный скандал? Поймите, наконец, мы больше не сможем встречаться, а я не согласен больше никогда не видеть крестника!
  Варя молчала. Прав, прав, прав... он прав, и она ведь сама обо всем этом знала! Она думала обо всем этом, правда, как-то неконкретно... но как признать, что Иван прав? Да и потом... она никогда не врала Мишелю. Что угодно, но не это! И что же? Он приедет, и нужно будет притворяться? И всю жизнь притворяться? Разве так можно?
  - Варя... Варвара Петровна, вы же понимаете, что молчать - наш единственный выход?
  Варя ничего не ответила.
  - Барыня, вам письмо принесли, - в гостиную заглянула Марфа.
  Варя обрадовалась отсрочке. Она распечатала конверт, не глядя на него. Прочла один раз. Второй...
  - Что с вами? Что случилось?
  - Мишель...
  
  ***
  
  Мишель не знал ночь сейчас или день. Сидеть в полной темноте было очень тяжело. Время то замедлялось, то начинало куда-то убегать. Тот, кто приносил ему еду, отказывался отвечать на вопросы, да и вообще не говорил ни слова. Только потребовал кувшин, когда принес хлеб и воду во второй раз. Мишель понял, что пустой кувшин надо поставить так, чтобы тюремщик смог его взять - иначе не дадут новый. Светильник тюремщика казался Мишель, отвыкшему от света, ярким, как солнце, но на самом деле не освещал почти ничего, даже лица своего обладателя.
  Чтобы не сойти с ума от темноты и неизвестности, Мишель что только не делал, правда, вначале он впал в какое-то оцепенение. Думал, думал, потом отсыпался, потом снова думал, вспоминал... А потом, как решил он, что сразу же, как спасется от этой напасти, вернуться в Россию к жене, как отпустило что-то. Впрочем нет, не стоит врать самому себе снова - не что-то отпустило, а сам понял, что отчаяние хуже всего сейчас и приказал себе прекратить изводиться.
  Хотя бы до тех пор, пока не выберется отсюда. Вот тогда-то можно будет еще раз обдумать все. И предчувствия дурные вспомнить. А сейчас главное - выжить. Если он сам не перестанет казнить себя, то, в конце концов, просто ляжет и умрет. То-то похитители его порадуются! Однако, это только сказать легко - прекратить изводиться. А на деле потруднее будет. Эх! Как жаль, что Толстого нет рядом и не кому гаркнуть во все горло: "отставить самобичевание!"
  Ну не портить же другу медовый месяц из-за своих эгоистичных желаний. Хотя... Толстой всегда в каком-то смысле рядом с ним, Мишелем, а это значит... От рева, который был призван изображать голос Платона, непременно бы задрожали стекла, если бы они были в этой темнице. Интересно, что подумал тюремщик об этих криках? Донес ли Моабад-хану, что узник спятил? Вполне возможно. Ну и что? Зато после такого представления изводиться просто глупо.
  Мишель принялся петь подряд все песни, которые знал. Читать стихи. Даже свои вспомнил все до единого. Кое-где строчки забылись, так он заменил на новые. Заодно подправил рифмы, размер... И все это вслух. Ни тюремщик, ни кто другой не выражали протеста. Вот и замечательно. Однако и странно... зачем это все Моабад-хану?
  В первые дни Мишель был в напряжении еще из-за того, что ждал каждую минуту, что за ним придут. Не пришли... Вряд ли забыли, значит, либо хотят, чтобы он сломался здесь (ну этого им не дождаться), либо чего-то ждут. А вот чего, или кого... В любом случае, стоит исчезнуть отсюда как можно скорее. Не стоит уповать на чью-то помощь. Путь избавления Мишель видел только один - обездвижить тюремщика и молиться о том, чтобы тот был один.
  Мишель решил, во что бы то ни стало, разговорить своего стража. Если на вопросы он не отвечает, а песни, как будто не слышит, то стоит попробовать насмешки. Вывести его из терпения, чтобы он вошел в камеру, а уж тогда... Конечно, сил может не хватить. (Эх! Где ты великий предводитель шуанов Бей Башка?) Но попробовать-то стоит? Однако, осуществить свои намерения Мишель не успел.
  Юлия что-то делала, даже, кажется, улыбалась и разговаривала с людьми... Неужели, Анри ее вывез куда-то или это к ним пришли? Не важно. Лицо Тамары рядом. Она смотрит внимательно-внимательно. Неужели что-то не так? Не важно. Нет никакого тумана, все четко видно и слышно. Только совершенно не имеет смысла, и тут же забывается.
  Чаше всего вспоминался разговор с Александром, после того, как она пришла в себя. Известие было ужасным, но в то же время, абсолютно нереальным. Еще нереальнее было то, что над ней склонилось встревоженное лицо Искандера. Юлия села.
  - Как это случилось? - ей было совсем не важно, что император подумает о ней, потому что если это правда...
  - Мне доложили, что он пропал несколько дней назад, - ответил Александр, - буквально сразу же спохватились. И как на зло, Черкасова я отослал с поручением. Стали искать... вот нашли...
  - Это... точно он?
  - Да.
  Юлия закрыла глаза. Нет! Быть не может! И она не почувствовала? Было теснение в груди, но...
  - Вы его так любили? - печально улыбнулся Александр.
  - Не говорите так!
  - Как?
  - Любила... - ей сейчас было абсолютно все равно, кому она это говорит, - как это случилось?
  - Я точно не знаю, но, на несчастный случай не похоже.
  Александр пообещал сообщать Юлии о ходе расследования, но не исполнил своего обещания. Не хотелось ему, чтобы Юлия знала о том насколько обезображен труп. Его опознали только по одежде с метками, записной книжке, и некоторым памятным мелочам. Убийство. Это было, несомненно, убийство. И надо было найти виноватых, но... расследование по повелению императора приостановили до возвращения Черкасова. Местная полиция только рада была не вмешиваться. Не все было ладно с самим господином Лугиным, и сор из избы выносить никак нельзя было.
  Всего этого Юлия не знала, потому что сразу после ухода Александра и началось вот это вот странное состояние, в редкие моменты просветления Юлия очень боялась напугать малыша своим безумным видом, поэтому старалась не приближаться к нему, но когда "накатывало" удержаться было невозможно, и она не спускала с рук маленького Мишеля.
  
  
  Я увидела лебедя, лебедя черного.
  Я увидела лебедя и пропала.
  В жизни нет тропки хоженой, пути торного.
  Или есть, только я не встречала?
  У меня же повсюду овраги, чащоба...
  Перепуталось все и как выйти не знаю.
  Погубила любимого чья-то страшная злоба.
  Я ушла бы за ним - бурелом не пускает.
  Ветви цепко схватили меня.
  Иглы толстые в кожу впились.
  Чей-то голос, насмешкой звеня.
  Мне сказал: "подожди-ка, не шевелись..."
  
  
  ***
  
  Сегодня Мишелю принесли прекрасный обед: мясо, вино, зелень, какие-то булочки и крендельки в плетеной корзинке. Только вот столовых приборов не было. Не вилки, ни ножа - ничего. Вино было перелито в кувшин, мясо нарезано на ломтики.
  - Это мне? Вы, любезнейший мой кравчий, случайно не перепутали мой обед со своим? - Мишель очень удивился, увидев корзину вместо привычной уже скудной сервировки, а уж когда он подошел поближе и почувствовал божественный запах жареного мяса и свежей выпечки...
  Тюремщик ничего не ответил. Он молча закрыл дверь и ушел, даже не забрав прежний кувшин с водой. Мишель перенес сокровища в угол, который считал своей постелью и, подавив желание съесть все и сразу, задумался. Что-то здесь не чисто. Отрава? Возможно. Возможно, он перестал быть нужен (а был ли? Если не был бы - не держали бы здесь так долго), и его решили отправить на тот свет таким вот путем.
  Сложновато, но мало ли что им в голову придет этим иллюминатам. А зачем же такой обед? Или в качестве прощания? Сентиментальные иллюминаты? Что-то не видел таких, даже любезный маркиз, помягчевший после чудесного обретения брата в лютом враге, лишними сантиментами не страдал. Могли бы просто воду отравить. Даже если бы он, Мишель заметил - без воды долго не протянешь, рано или поздно, выпил бы.
  А в таком случае, не легче ли застрелить? Ладно... еще идеи? Нет, все! Это раз был первым и последним! Сидеть в тюрьме в одиночку Мишель больше никогда не согласится. Мало того, что безумие подкрадывается, так еще и посоветоваться не с кем!
  Придется с самим собой, что уж делать. Второй вариант - хотят усыпить. С обедом опять непонятно, но эта мысль все же кажется наиболее правдоподобной. Значит так... вино выливаем, как бы жалко не было. Судя по запаху - прекрасное Бордо. Мясо... мясо выкидываем в тот же сток, куда вылили вино! И без сожалений! Их всего легче напитать отравой.
  Черт! Почему именно в заточении так хочется есть, а? Ну, ничего! Свежая зелень и выпечка - что может быть лучше? Вряд ли в них добавили сонный порошок. Хотя... вот если бы был жив Спартак, Мишель бы ни за что не поручился. Но Спартака нет, зато есть крендельки с маком! С маком?! Нет, есть их нельзя... жалко-то как! Начинка сладкая... Вот же подлец Моабад-хан! Или это начало восточных пыток? Гм... "видит око, да зуб неймет?"
  Мишель обиженно съел оставшиеся булочки, и зелень, и лег на порядком утоптанную солому. Интересно, как он должен себя сейчас по мнению его похитителей вести? Кричать, буянить после выпитого? Или сразу же уснуть? Скоро ли начнут проверять?
  Кстати - вот еще один признак того, что все не так-то просто. Что скоро что-нибудь произойдет. Тюремщик кувшин не забрал прежний. А там... там настоящее сокровище - немного воды. Если что - какое-то время можно продержаться. Дверь скрипнула. Кто-то просунул внутрь фонарь, гораздо мощнее, чем у тюремщика.
  - Эй, вы спите? Я пришел за вами, - сказали шепотом.
  Мишель не стал откликаться. Он закрыл глаза и сделал вид, что спит. Человек вошел в камеру.
  - Если вы не отзоветесь, мне придется уйти без вас, я не могу рисковать!
  Варя лежала на той самой кушетке, над ней склонился Иван. Что это? Дурной сон или... неужели она снова?! Варя попыталась подняться, но не смогла. Определенно эту кушетку надо выбросить, и почему это в голову раньше не пришло? И...
  - Лежите - лежите. Сейчас принесут успокаивающий отвар, - Иван взял Варю за плечо и легонько толкнул назад.
  - Что... что случилось? Зачем отвар?
  - Варя... вам принесли письмо и вы, после того, как прочли его, упали в обморок.
  - Письмо?
  - Да.
  - О чем же оно? Дайте мне его, немедленно! - Варя, несмотря на протесты Ивана села.
  - Может быть, сначала все же отвар?
  - Письмо!
  - Ладно, - маркиз решил, что спорить сейчас с Варей бесполезно.
  Конечно, он прочел письмо. Писано оно было явно женщиной Подписано тоже женским именем, но это могло абсолютно ничего не значить. А так по построению фраз и другим признаком вполне ясно, что автор женщина.
  Около тридцати-тридцати пяти лет. Взбалмошная немного, с чувством юмора и так далее. Но самое главное, что маркиз узнал из письма - женщина сама свято верит в то, что сообщила. Значит... значит Мишель Лугин мертв - это почти стопроцентно, но есть и крохотный шанс... Во первых, автор письма могла быть введена в заблуждение, а во вторых... у нее у самой есть махонькое сомнение и об этом она тоже написала.
  
  ***
  
  Мишеля куда-то несли. Он плохо понимал, что именно с ним происходит, и как он оказался в таком положении. Нестерпимо хотелось пить. Все-таки им удалось его одурачить! Надо было выкинуть весь этот обед, да не смог. На булочки позарился. И вовсе они не вкусные! Вот в Черкасово... да там вкусно пекут, дома в детстве тоже разные вкусности были, а еще... еще штрудель в булочной, что рядом с его квартирой прежней была. Как звали ту девушку? Лота, кажется...
  О чем это он? Какие булочки! При чем здесь они? Тут дело-то серьезное. О другом думать надо. Черт! Несут будто колоду какую, и не пошевелиться... Как тогда, когда пришел к нему в темницу некто и помощь предложил. Хотел Мишель отозваться, и понял, что ни пальцем шевельнуть не может, ни слово сказать. Впрочем, с другой стороны и правильно, потому что, этот человек после позвал других и его, Мишеля, куда-то понесли.
  А может, все было совсем не так? В памяти все путается. Давно ли его несут? Или совсем недавно? Глаза открылись, только все равно вокруг темно, или это не темнота, а слепота? Неужели он больше не способен видеть? Мишель попробовал пошевелить мизинцем, с третьей попытки, ему это удалось. Значит, еще не все потеряно! Может быть, и с глазами порядок будет?
  Его положили на что-то мягкое, и довольно высокое, и оставили одного. Темнота, действительно, понемногу рассеивалась. Слабость и неподвижность - проходили. Через какое-то время, Мишель смог оглядеться.
  Комната в которую его принесли отличалась изысканным, но странным убранством. непонятно кто должен был жить в ней - мужчина или женщина?
  Если мужчина, то откуда все эти баночки и флаконы перед громадным зеркалом, а если женщина... неужели ей может быть уютно среди этих голых каменных стен? Почему они ничем не задрапированы, или не обшиты деревом? Девятнадцатый ведь век на дворе, господа!
  Вот кровать, скорее женская. Вся резная. Мягкая, пуховая постель, белоснежное вышитое золотом покрывало... Фи! А на этом покрывале лежит человек, который уже неизвестно сколько не мылся. Ан, нет. Пожалели такую красоту - подстелили мешковину. Странные все же пошли иллюминаты! Нечего с ними не ясно!
  Однако... бадья с горячей водой это то, что сейчас нужно! А рядом лежит чистая одежда. Это тоже просто замечательно! Даже странно, что все это Мишель не заметил в первую же очередь. Судя по всему - горячая вода и все прелести цивилизации предназначались именно Мишелю. Но, даже, если это не так, он просто не сможет отказать себе в удовольствии вымыться.
  Он успел не только вымыться, но и выбриться, и переодеться, когда в комнату вошел человек в черном. Осмотрелся, махнул рукой, и несколько дюжих слуг все быстро убрали, включая и прежнее платье Мишеля. Они, так же, как тюремщик, не отвечали на вопросы. Мишелю оставалось только ждать. Через несколько минут в комнату внесли кресло, больше похожее на трон и небольшую скамеечку.
  Следом вошел невысокий человек в золотой маске, прикрывающей все лицо. Руки его тоже казались золотыми, но, присмотревшись, Мишель понял, что на них перчатки из тонкой, искусно окрашенной, замши. Человек прошествовал к трону. Сел на него. Знаком отпустил слуг и, знаком же, указал Мишелю на скамеечку.
  - Садитесь же, господин Лугин! - голос человека звучал глухо и вызывал неприятные ощущения, - садитесь, нас с вами ждет серьезный и долгий разговор.
  Мишель решил повиноваться - может быть, хоть что-то прояснится. Смотреть на собеседника снизу вверх оказалось было неудобно, но Мишель решил не обращать внимания на это. Судя по всему, это еще наименьшее из зол, которые его ожидает.
  - Итак, господин Лугин... а может быть, мне следует называть вас брат? - внезапно спросил "золотой человек", как мысленно окрестил его Мишель, - итак, вы догадываетесь, почему вы здесь?
  - Я бы хотел услышать вашу версию.
  - Что ж... я вам расскажу, как вы выражаетесь, нашу версию, но сначала... скажите, что вы съели из того обеда, что вам подали?
  - Часть булочек без начинки и зелень, - честно ответил Мишель.
  - Так... очень хорошо!
  - А почему вы не стали есть все остальное?
  - Думаю, вы и сами понимаете - почему, - усмехнулся Мишель.
  - Отвечайте!
  - А если не стану?
  - Тогда... что ж... тогда вы дадите мне повод испробовать на вас еще одно прекрасное средство! Впрочем, я его все равно хотел опробовать, только позже, но если вы не желаете говорить... вы удивлены? У вас много вопросов? - человек на троне наслаждался своей властью. Каждый его жест, каждый взгляд сквозь прорези в маске выражали самолюбование, - скажем так - я получил недавно наследство. Очень хорошее наследство!
  
  ***
  
  - Скажите, что мне теперь делать? - Варя смотрела на Ивана в упор, - как мне жить? Это письмо...
  - Может быть, еще есть надежда? Ведь это частное письмо, а не официальное уведомление. Мало ли... госпожу Столыпину ввели в заблуждение.
  - Вы сам-то в это верите? Впрочем, это совсем не важно! Не о том вы сейчас... Как мне жить? Это я виновата. Мишель всегда говорил, что с ним ничего не случится, пока я жду. А я ждала! И всегда верила, что наша любовь поможет ему, убережет и спасет.
  - Это прекрасно....
  - Не перебивайте меня! Хотя... какая разница... я изменила мужу. Я, как будто, перестала его ждать. Вы понимаете?
  - Я понимаю, но это же не так. Вы же любите вашего мужа.
  - Я его очень люблю! Я... для меня жизни нет, если его... если с ним...
  - Поверьте, мне очень жаль. - Иван и сам понимал, что эти слова настолько затерты, что почти ничего не выражают.
  Но он действительно сожалел, и о том, что произошло у них с Варей и о гибели Мишеля. Или все же он не погиб? Надо все выяснить. Похоже, отъезд придется ускорить.
  - Поезжайте! Поезжайте в Вену, - Варя вдруг схватила Ивана за руки, - я прошу вас, я умоляю, я... поезжайте! Поезжайте и найдите... выясните все, если вы действительно сожалеете! Или я поеду сама.
  - Именно это я и хотел вам предложить. То есть не ваш отъезд, а мою помощь в этом деле. Госпожа Столыпина пишет, что расследование приостановили, почти сразу же. Это очень подозрительно. Кстати, отчего она вообще отправила вам это письмо? Вы с ней близкие подруги?
  - Нет... я думаю, что... простите, я не могу ни о чем сейчас думать... Не знаю... Она пишет, что им с тетушкой Ольгой, несмотря на все препоны, удалось увидеть... тело, - Варя всхлипнула, но тут же взяла себя в руки, - и что, несмотря на все обстоятельства, им не верится, что это Мишель... но может ли слишком новая одежда служить основанием для такого утверждения? Кто вообще обращает внимание на одежду?
  Иван мог, конечно, объяснить Варе, что большинство женщин внимание на одежду обращают, причем не только на то, чистая ли она. И не только на собственную. Но это было бы в данный момент совершенно неуместно. Тетушке Ольге он вполне доверял. Она произвела на него впечатление умной и уравновешенной женщины, Светлана же Столыпина, хоть и была взбалмошной, но, судя по всему, обладала умением логично мыслить и делать выводы.
  Скорее всего, она написала письмо, желая успокоить Варю. Или, если не успокоить, то дать крохотную надежду. Это письмо действительно могло бы помочь, но после того, как пришло бы официальное уведомление. А его не было. И, судя по всему, не было бы еще очень долго. Кажется, во всей этой странной истории замешаны люди Скотта. Иван это чувствовал. А интуиции он доверял, чужой тоже.
  Он не стал бы отмахиваться от того, что одежда на трупе была слишком новой, или от того, что волосы были чуточку длиннее, чем это запомнилось дамам. Надо ехать. Непременно! Иначе он просто не простит себе Варины переживания. Может быть, он стал за эти годы сентиментальным... но, скорее дело не в этом.
  - Наследство? О каком наследстве вы говорите? - Мишеля не особо интересовал этот вопрос, но зато хотелось разговорить своего странного собеседника.
  - О наследстве нашего Учителя, разумеется, презрительно хмыкнул "золотой человек", - я думал вы сообразительнее. Интересно, почему Спартак готовил вас в свои приемники?
  - Вы и об этом знаете? Тогда вы должны знать, что я порвал с Орденом иллюминатов все связи.
  - О! Я много о чем знаю! - разволновался человек на троне, - мне! Мне а не этому выскочке маркизу удалось найти записи Спартака и его последнюю лабораторию. Кстати, она была в этом замке. Вот вы съели булочки, так? Так! А каждая из них была смазана каплей средства, которое изобрел Спартак!
  Мишель давно уже понял, что имеет дело с сумасшедшим. Это весьма страшно - оказаться во власти такого человека. Да еще, если он вооружен изобретениями Спартака. Кстати... этот господин почему-то выглядит знакомым, не смотря на маску, перчатки и весь этот антураж. Какая-то деталь...
  - Вы правильно сделали, что выбросили обед, - продолжил "золотой человек". Во-первых - вы добровольно отказались от вина и мяса, во-вторых - каждое блюдо было обработано отдельным составом, а как они взаимодействуют между собой, Спартак выяснить не успел... я вот продолжаю его великое дело. Гм... мне даже жаль немного, что вы испортили мне опыт, но с другой стороны... у меня есть для вас одно дело. И эта идея пришла мне в голову гораздо раньше, так что ее и будем придерживаться.
  - Да? А вы так уверены...
  - Вы опять за свое? Здесь вы в полной моей власти, и будете делать то, что я скажу! Запомните это, наконец! А для начала... для начала, вы станете нашим братом до конца и пройдете посвящение!
  
  ***
  
  В этот раз путешествие не доставило Ивану никакого удовольствия. Он ехал в Вену без отдыха. Были задействованы все средства Ордена, для того, чтобы передвигаться, как можно быстрее. Лошади менялись на каждой станции, а сам Иван почти не выходил из экипажа. Он вспоминал рассказы Спартака о том, что в будущем люди смогут преодолевать многие тысячи миль всего за несколько дней. Утопия! Хотя... некоторые последние разработки в этом направлении довольно интересны...
  Его действительно вымотала дорога, но по приезде в Вену, Иван забыл об усталости. Во-первых: среди английских дипломатов оказался Моабад-хан, а люди маркиза не сообщили ему об этом. Оплошность или... Во-вторых: людей Скотта в городе было столько, что Ивану было совсем не безопасно находиться в Вене. И опять-таки никто не предупредил... Если бы маркиз знал истинное положение дел, то непременно бы подготовился и приехал бы значительно раньше.
  Хотя... Ксения болела - корь... не мог он ее оставить в такой момент. Да и в Петербурге дела были. Если бы не Варя, то еще бы задержался. Черт побери, невозможно все это совместить, но надо! Со Скоттом и его прихвостнями разобраться еще будет время. И с теми "братьями", которые чуть не погубили всю работу, тоже. Сейчас надо выяснить, что с Лугиным. Забавно, перед самым отъездом Ивана в Петербург вернулся Платон Толстой.
  Он сказал, что сердце, мол, не на месте было последнее время, а когда узнал новость, решил непременно ехать спасать Мишеля - не поверил в смерть его. Только вот не вышло - бумаги не были готовы. Пришлось Платону остаться на какое-то время. Варе в его обществе явно становилось легче - вот и славно. Приедет, как сможет.
  То, что выяснил Иван, заставило его серьезно задуматься. Лугин и иллюминаты? Бред! Но ведь в юности он поддался очарованию Спартака... В комнате у Мишеля были найдены странные и подозрительные письма, какие-то карты, шифровки... Причем они лежали не в столе и не на виду, а были искусно спрятаны в тайничке под полом. Все должно было навести на мысль, что Лугин не то иллюминат и заговорщик, не то - шпион.
  Да и при трупе обнаружили письмо: "Интересующие вас сведения у меня. Встречаемся завтра на том же месте. Приносите с собой в два раза больше, чем в прошлый раз, иначе - разговора не получится. Не скупитесь. Деньги все равно не ваши".
  И Петра нет, как на зло! Кто-то очень умело запутывает следы, но отчего сложности такие, а? И работать в Вене в десять раз сложнее, чем в Петербурге. Там сеть агентов отлажена, полиция всегда рада поделиться сведениями... а здесь что? Две дамы? Иван встретился с ними, но ничего нового не узнал. Труп они видели мельком, и их утверждения о слишком новой одежде и слишком длинных волосах могли быть просто преувеличениями.
  - Понимаете, - Светлана опустила глаза, - я довольно внимательно смотрела на Ми... господина Лугина, когда мы с ним случайно встретились, и потом, при последующих встречах... у него был прекрасный гардероб, но видно было, что вещи он какое-то время носил, а тут - совершенно новенькое все! И пошито не там.
  - Мы уже говорили с тобой, - вмешалась тетушка Ольга, - ты могла...
  - То, что было надето на трупе, шили не в Париже! - безапелляционно заявила Светлана.
  Ну что тут скажешь? Иван стоял посреди комнаты Мишеля Лугина и в сотый раз осматривал ее. Что он хотел там найти? Неизвестно. Все, что было можно, маркиз пересмотрел тысячу раз. Ему еще повезло, что квартиру заперли, до приезда Петра.
  - Я почему-то так и думал, что застану тебя здесь, - Петр был легок на помине, - что скажешь? Неутешительно это все...
  - Что?
  - Я вот думаю... как эта история отразится на реноме России...
  - Ты что? Думаешь...
  - Скорее всего нет, но...
  Мишель готовился к обряду. Вернее, его готовили, а он старался не попасться в очередную ловушку сумасшедшего Скотта. Теперь Мишель был абсолютно уверен, что за золотой маской скрывался этот мерзавец. Яд мог оказаться где угодно и в чем угодно. Или не яд, но не менее неприятная жидкость - парализующая например или еще, какая-нибудь. Скотт объявил это частью испытаний для нового брата.
  "Испытание судьбой", так он это называл. Впрочем, Мишель довольно сносно научился разгадывать, что на этот раз придумал Скотт, или, действительно, судьба хранила? Дальше расстройства желудка дело не пошло. Первое время Мишеля всерьез беспокоило, что ему попадется то средство, что Спартак дал Варе, потом он решил, что сумеет справиться и с этим. Он со всем справится, тем более, что уже и план готов, как выбраться отсюда.
  
  ***
  
  -Так ты согласен стать нашим братом? - Скотт был очень доволен.
  - Согласен, Великий Магистр, - Мишель склонил голову.
  - Вы понимаете, что пути назад у вас нет?
  - Понимаю, Великий Магистр.
  - Можешь пока называть меня просто - Учитель. Пока! Пока перстень находится у этого... этого выскочки... этого...!
  - Совсем скоро он окажется у того, кто достоин его носить по праву - у вас, -Мишель преданно взглянул на Скотта.
  - Хорошо! Скоро вы пройдете обряд, а после добудете мне перстень. Вам это будет сделать несложно. Детали я расскажу позже. Готовьтесь. Но помните - один ваш неверный шаг и...
  - Я сделаю все, как вы скажете, Учитель!
  - И правильно. Пути назад у вас все равно нет - сейчас вы мертвы для мира, только я знаю, что вы живы. А в вашем доме нашли кое что очень интересное. Так что, даже когда вы "воскреснете", то будете полностью в моей власти, - Скотт засмеялся и продолжил, рисуясь, - уж я-то знаю, как дать делу ход. Причем, заметьте - мой гениальный план таков, что как бы вы не поступили, все равно принесете пользу нашему Ордену. Если бы вы упорствовали, то я смог бы испытать кое-какие смертельные изобретения Спартака. Я, правда, пообещал кое-кому вас не убивать, но... мало ли. Что могло случиться? Слишком много сонного порошка... о, разумеется, я наказал бы виновных в небрежности. Но вам-то было бы уже все равно, не так ли? Впрочем, я верю в судьбу. Если вам предопределено помочь мне наказать самозваного маркиза и Великого Магистра, то вы никак не могли умереть раньше срока. И я, как всегда, оказался прав! Вы живы до сих пор.
  - А если бы я умер?
  - Тогда бы это доказало, что ты не тот, кто мне нужен, в качестве помощника, вот и все. Иди, брат. Отныне тебе разрешается ходить по замку, но я велю всем присматривать за тобой, как следует, впрочем, думаю, ты понимаешь, что бежать тебе некуда? Тебе просто никто не поверит.
  - У меня вовсе нет желания покинуть вас, Учитель, - поклонился Мишель, - напротив.
  - Иди, - усмехнулся Скотт, и тихо добавил - хорошие все-таки у Спартака средства... и, кажется, я нашел необходимое... теперь можно подумать и о государственных делах, вернее о государе...
  - О чем вы, Учитель?
  - Это не важно. Иди.
  Этот разговор состоялся совсем недавно, но Мишелю, казалось, что он живет жизнью иллюмината уже вечность. В основном он оставался в своей комнате, выходил только на общие трапезы и прогуляться по галерее. Он остался в тех же покоях, в которых жил пленником. Ему нравилась эта крохотная, но светлая комнатка. А вот спальня Скотта, та, в которой он очнулся, вспоминалась с дрожью. Но ведь так и должно быть?
  Скотт частенько уезжал из замка, на несколько часов, или на день. С ним вместе уезжало и большинство "братьев". Оставалось человек десять. Они заметно расслаблялись с отъездом Учителя, впрочем, никто из них даже в такие моменты не удостаивал Мишеля ни словом. Наверное, по приказу, потому что заинтересованные взгляды Мишель замечал. Впрочем, он и сам не стремился к общению.
  Однажды, в отсутствие Скотта (на этот раз он сказал, что уедет на три дня в Вену), в замок прибыл гость. Вернее гостья. Молодая женщина в мужском костюме. Мишель увидел ее за столом, она не соизволила переодеться к ужину, а может быть, было не во что, но в любом случае, выглядела она очень экзотично среди коричневых ряс.
  Братья явно оживились и наперебой ухаживали за дамой, а она... Мишель не сразу и понял - смотрела только на него. Он постарался доесть, как можно быстрее и отправился к себе. Через некоторое время, раздался стук в дверь. Что ей здесь надо? Бесцеремонно отодвинув Мишеля, дама вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
  - Зачем вы пришли?
  - Зачем? Странный вопрос, - громко засмеялась дама, - я увидела ваши глаза... я не могла не прийти! Вы такой необыкновенный... - она подошла к Мишелю и обняла его, положив голову на плечо, и приблизив губы к уху.
  Мишель попытался освободиться, но не тут-то было. Дама оказалась не по-женски сильна.
  - Да не выдирайтесь вы, - прошептала она вдруг, - так удобнее говорить, - и тут же громко добавила, - о, да! О! Я не ошиблась, ты такой... такой горячий и страстный! У меня к вам есть серьезный разговор, так что придется потерпеть друг друга и поизображать страсть. Слышали бы вы все шуточки, что пришлось выслушать мне, когда я пошла за вами! А сейчас нас наверняка подслушивают.
  Дыхание женщины обжигало ухо Мишеля. Да и телу было бесполезно объяснять, что эти объятия просто фарс. Как не вовремя все это! Ох... Мишель вздохнул и тоже обнял женщину, не стоять же с опущенными руками?
  
  ***
  
  - Послушай, Петр, но не мог же Лугин быть шпионом, а уж то, что он не иллюминат, я тебе гарантирую!
  - Дорогой мой братец! Ты-то сам здесь какими судьбами, а? Может быть пришло время поговорить? Я приезжаю, узнаю нерадостные вести о смерти Мишеля, и еще более неприятные о том, что нашли у него в квартире; иду на эту самую квартиру и застаю здесь моего брата Ивана, у которого очень интересное прошлое связанное с иллюминатами, а настоящее в этом смысле еще интереснее видимо... - Петр испытующе посмотрел на Ивана, - иначе с чего ты мне вдруг такие гарантии даешь?
  - Вот только не делай вид, что все это время ничего не знал, - усмехнулся... нет, не Иван Черкасов, а надменный маркиз Д'Арни. Здесь в Вене Иваном почему-то было гораздо сложнее быть, - со своего государя пример берешь? Он тоже мастерски умеет не замечать очевидного. Я даю тебе эту гарантию, потому что являюсь Великим Магистром Ордена иллюминатов. Доволен? Тебе так нужно было, чтобы я это вслух произнес? Ведь не раз уже мы с тобой это обсуждали, братец, только ты все экивоки предпочитаешь. Кстати, Петр, ты сам мог бы себе дать все гарантии, которые возможны. Стал бы Лугин связываться с Орденом? Но, конечно, без наших милейших Скотта и Моабад-хана дело не обошлось. И знаешь, я все больше склоняюсь к мысли, что Лугин жив.
  - Я тоже, - Петр улыбнулся, - просто... я волнуюсь. И за Мишеля, да и за все остальное... но ты прав. Если подумать, как следует, все эти бумаги и карты... будь Мишель мертв, не стали бы так умело подводить его под монастырь.
  - Вот и славно. Хватит комедию ломать друг перед другом. Давай-ка лучше поищем бумаги. Не те, что подкинули, естественно, а настоящие бумаги. Ларец с письмами здесь, а остальных бумаг нет... конечно, их могли и забрать... но все же поискать стоит, может быть, найдем какую-нибудь зацепочку?
  Обыскали все. Даже простучали половицы и стены. Наконец, оба остановились перед камином, и, не сговариваясь, сунули туда руки. Увесистый пакет стал им наградой. Мишель, после того, как заметил слежку, счел нужным убрать бумаги. Но особо прятать их было некуда. Только на небольшом карнизике в четверть кирпича, в самом начале каминной трубы.
  Петр сел за стол и начал бегло просматривать тетради из пакета. А Иван... он остался у камина и по какому-то наитию еще раз провел рукой по той самой приступочке. Небольшая книжица в кожаной обложке стала ему наградой. На титульном листе стояло. "Краткие записки, касательно моих переживаний и размышлений". Иван опустил книжку в карман.
  - Что это вам вздумалось меня обнимать?! - прошипела дама Мишелю.
  - Это вам вздумалось! А мне руки куда девать?
  - Мне?! А... ну да... вы не в моем вкусе! И вообще у меня есть возлюбленный.
  - Прекрасно! - Мишелю надоел этот фарс, - а я женат! Отпустите меня, и давайте поговорим спокойно.
  - Ладно, - смилостивилась дама, - сядем вот здесь на кровать только поближе и поговорим. У меня к вам дело.
  - Какое же? - Мишель с некоторой опаской сел рядом с энергичной дамой. Странная она какая-то.
  Только сейчас Мишель увидел, что дама была совсем молодой и очень красивой. Нет, красоту ее он разглядел еще во время ужина, а вот крайняя молодость стала заметна только, когда она по детски закусила губу и задумалась. До этого мешало жесткое, выражение лица.
  Как все же не кстати! На сегодняшнюю ночь он задумал побег. И все было готово, другого такого случая могло и не представится, а тут эта девушка... если ей действительно нужна помощь, то придется помочь... А если она подослана Скоттом? Как угадать? Девушка рассказала удивительную историю.
  Она была такой искренней, но при этом... при этом она оставалась верным членом Ордена и не собиралась его покидать в ближайшем будущем. А помощь Мишеля ей требовалась ради такого человека, что... Да и вообще - все это все больше напоминало провокацию.
  - Я сразу поняла, что вы притворяетесь! Ну, понимаете. Скотт рассказал, что наконец-то нашел тот препарат, после которого люди становятся покорными. Как овцы. Он же именно его искал, вот и испытывал на вас все, что под руку попадется! - девушка посмотрела на Мишеля в упор.
  - Отчего же притворяюсь? А вдруг Скотт действительно его нашел? Препарат этот?
  - Не нашел! И не мог найти! Только я знаю, где записи Спартака об этом опыте, и знаю, что готового препарата не осталось. Он счел результат не очень-то эффективным. Из-за вас кстати, господин Лугин! Можете гордиться собой. Ну так вот...
  - Потише! Сами же говорили, что нас могут подслушивать.
  - Верно! А раз вы притворяетесь, то, наверняка готовите побег. Только вам не убежать одному, а вот если я вам в этом помогу... За это вы должны убить Скотта.
  Как раз это Мишель сделал бы с превеликим удовольствием, но...
  - Нет.
  - Вы отказываетесь?
  - Я не собираюсь никуда отсюда уходить. Я верен Ордену!
  
  ***
  
  Варя ждала хоть каких-то вестей. Но их не было. Она старалась вести себя так, чтобы никто не заметил и не понял, что это она, она одна виновата во всем этом ужасе. Особенно, чтобы не заметил Толстой. Она почти перестала спать и ночью перебирала в памяти воспоминания о своем неизвестно за что доставшемся счастье - быть женой Мишеля.
  Детям ничего не говорили пока, но Алешка, видно догадался о чем-то, потому что почти перестал выходить из детской. Ольга уговорила Варю переехать на время к ней. Так действительно стало чуть легче. Потому что отпала необходимость каждый день вникать в миллион мелких забот по дому, но с другой стороны, появилось гораздо больше времени на то, чтобы вспоминать о своем падении.
  Варя была твердо уверена, что не измени она Мишелю, с ним все было бы в порядке. Каждый день приходил Толстой с Ксаной и Платошей. Смотреть на их счастье было сейчас невыносимо, но Варя смотрела... вот что она потеряла - вот отчего отказалась по собственной глупости.
  Может быть, Господь хоть чуточку смилостивится, видя, как Варя привечает графиню Ксану? И Варя каждый раз просила Платона быть непременно с женой. Да и Алешка оттаивал только в присутствии Платоши. Толстой же, напротив, мрачнел, видя мальчиков вместе. Он все еще никак не мог выехать из страны, и это его очень мучило.
  - Я здесь, а там Мишелю нужна моя помощь! Я знаю, что нужна, - он чуть не плакал.
  - А ты уверен, что Мишель жив? - Ксана, повернулась к мужу. В новом пеньюаре она была необыкновенно соблазнительна, но Толстой не замечал этого, - я очень люблю Мишеля, я сама боюсь поверить, но...
  - Никаких но! Мишель жив! Слово Платона Толстого! Ну не мог он умереть вот так! Я же чувствую. Гм... знаешь, - через некоторое время продолжил Толстой, рассмеявшись, - когда-то это было моим ночным кошмаром. Ну, что моя прелестная и горячо любимая жена скажет мне, ложась в постель, что любит Мишеля. А сейчас я спокоен.
  - Глупый! Я его люблю, как брата, а вот тебя....
  - Знаешь, Оля, Платон мне как брат, ну вот будто Петя, или даже еще роднее... ой прости! Просто Петр в последнее время отдалился как-то, - Варя сидела у Ольги в комнате и смотрела, как та готовится ко сну.
  Оставаться одной с каждым днем было все страшнее. Из темных углов выходили какие-то тени и шипели и бубнили, что Мишель действительно мертв, что вина ее. Вари, безмерна... И рассказать никому всего нельзя. Прав Иван. Семейный скандал не нужен никому. Пора и о других подумать, а не только о себе и своем удобстве. Вот Платону страшно тяжело, видно же. Но он еще силы находит опекать других.
  И так же, как она, Варя, скрипит зубами от того, что сделать ничего не может. И у мужчин такое бывает... Нет, ради справедливости, надо сказать, что женщинам, все равно позволено гораздо меньше, но... сейчас это совсем не важно. Ольга вдруг подошла к комодику сандалового дерева и, поискав, достала что-то, укутанное в шаль.
  - Варя... я не знаю, как ты отнесешься к этому... не смейся, пожалуйста, но мне это помогает...
  - Что там у тебя? - Варе даже стало немного любопытно.
  - Кукла. Моя старая... Помнишь мадемуазель Аннет? - Ольга развернула шаль и посадила фарфоровую мадемуазель рядом с Варей.
  - Твоя кукла? Он цела? - Варя взяла куклу на руки.
  - Она всегда со мной, - засмеялась Ольга, - и росла я с ней, и в приданное я ее взяла - больше нечего было, и, когда от Романа сбежала, ее тоже забрала - боялась почему-то, что разобьет. Он знал, как она мне дорога была. Помню, Мишель, когда меня впервые с куклой увидел, то пошутил... ой, Варя, я зря, наверное...
  - Рассказывай, Это я так, ты говори о Мишеле, говори... - Варя вытерла слезы.
  - Да я... Варя, я всегда с ней говорила, ну, как с подружкой, когда тебя не было рядом, н...не смейся, пожалуйста... я и сейчас иногда с ней говорю, особенно, когда Петра рядом нет. Ездить с ним - мука одна, а без него тоскливо и мысли разные... рассказывать кому-то глупо и стыдно, а кукле пожалуешься, вроде бы и легче как-то... Ты на душе много держишь... не хочешь поделиться с мадемуазель?
  Варя хотела отказаться, а потом... кивнула. Не могла она больше в себе это все держать. Пусть это все антинаучно, но может быть... эти тени из детства... может быть кукла их сумеет прогнать? Мишель, Мишель... только бы ты был жив!
  В это время, Мишель, конечно, был жив, но сильно сомневался, останется ли таковым в скором времени. Его окружали иллюминаты а вел их сам Моабад-хан.
  
  ***
  
  Как-то все это было странно. Не складывалась картинка, ну никак. А сейчас абсолютно нет времени разобраться. Сейчас сражаться нужно. Мишель посмотрел на приближающихся иллюминатов. Может быть стоило принять предложение этой дамы? Вот, чувствовал Мишель, что правду она говорит, но с другой стороны... Глупо как! Совершенно случайно попал между двух огней.
  Девушка с необычным именем Джезала (интересно, оно настоящее?) все же немного прояснила ситуацию, но не до конца. Мишель понял, что между Скоттом, который совершенно утратил чувство меры, и Моабад-ханом идет борьба за власть и влияние. Странности, которые сопровождали заключение Мишеля были связанны именно с этой борьбой.
  Да, пожалуй, глупо и дальше прятаться - все равно найдут. Надо выйти и принять бой. И все же... солгала Джезала или нет? Почему-то Мишеля сильно беспокоил этот вопрос. А как хорошо все начиналось-то! Мишель отказал Джезале в ее просьбе, потом сделал вид, что сомневается и, вроде бы как, поддался на уговоры. Однако, попросил время на то, чтобы все еще раз обдумать.
  - Я понимаю, что господин Моабад-хан вам не нравится, но вам и не придется с ним встречаться! Мне это самой совсем не нужно. Если он узнает о том, что я задумала... - Джезала отвернулась и снова закусила губку.
  - Так он не знает?
  - Конечно, нет! Думаете, он бы пошел на это? На то, чтобы просить у вас помощи?
  - Думаю, что нет. Вот убил бы он меня с удовольствием. - Мишель усмехнулся.
  - Причем с огромным, - улыбнулась и Джезала, - он так злился, что не мог вас убить, даже не приходил туда... ну, когда вы в темнице были. Ведь вас его люди схватили, это уж после Скотт забрал вас себе. Как раз они снова поссорились.
  - Вы мне рассказываете так много нового... а правда ли это все? - Мишель испытующе посмотрел на девушку.
  - Я вам говорю все это, чтобы убедить! Даже если вы действительно преданы Ордену... неужели вам не все равно, что его возглавляет безумец?!
  Мишель подозревал, что Орден-то как раз возглавляет вполне здравомыслящий человек - Иван, а Скотт и тот же Моабад-хан контролируют только небольшую часть фанатиков, но спорить в такой ситуации было бы глупо.
  - А почему Моабад-хан не мог меня убить? С чего это вдруг?
  - А вот это, и еще кое-что для вас интересное, я расскажу, если вы согласитесь на мой план! - Джезала снова стала той самой суровой и жесткой амазонкой, которой предстала перед ним за ужином.
  Они сидели очень близко друг к другу, и Джезала не забывала делать вид, что целует своего собеседника.
  - Могли бы проявить больше воодушевления!
  - Зачем? Если нас подслушивают, то звука поцелуев они все равно не услышат, - резонно заметил Мишель. Мы же не собираемся целовать друг друга по настоящему?
  - Нет! - Джезала отпрянула, - но вообще... Могут и подсматривать...
  - Тогда они удивятся нашему странному поведению. И насторожатся, - философски пожал плечами Мишель, - что же вы не продумали-то все, как следует?
  - Так у меня план появился только несколько часов назад, - обиделась Джезала.
  - Ладно... я подумаю до завтра, сегодня с ничего решать не будем. Заодно и план ваш рассмотрю со всех сторон, а то мало ли... я погибать из-за вашей ошибки не собираюсь, довольно и того, что, хоть и временно, но мне придется встать на сторону Моабад-хана. Однако, вы мне должны сказать, какая ваша выгода. Ваша личная выгода от того, что Скотт умрет? Если не скажите - разговаривать нам не о чем!
  - Просто... Джезала снова отвернулась, я люблю его! Люблю Моабад-хана, и очень боюсь за него... от Скотта всего можно ожидать! Он уже пытался Моабад-хана чем-то опоить, и попытается снова...
  Вот как раз это и убедило Мишеля в искренности девушки. Так сыграть любовь нельзя, но... зато влюбленную дурочку легко запутать. Снова всколыхнулись неприятные воспоминания... Мишель вынул пистолеты. Да вчера многое случилось, а еще больше вспомнилось, но сегодня - не время.
  Он сделал свой выбор. Сумел покинуть замок без чьей-либо помощи. И оружие добыл! Пистолеты, конечно, не бог весть что, но больше, все равно, ничего не было...
  Иван закрыл книжку в кожаном переплете. М-да... Зачем люди пишут дневники, а? Однако, вырисовывается забавная картина... Очень забавная! Пора кое с кем встретится!
  
  ***
  
  Иван узнал все, что хотел. Он всегда знал, что сведения, даже самые незначительные - самое ценно, что может быть, но со временем, пришло осознание, что кое-чего лучше бы и не знать вовсе. Ну и запуталось же все! Нет, супружеские измены не казались Ивану большим грехом, но все ведь зависит от людей и обстоятельств...
  Кто-то легко переживет все, кто-то не очень. А тут еще и ребенок! Слава Богу, Лугин о нем не знает, вернее не знает о том, что ребенок его. Как бы теперь историю эту благополучно завершить, а? Зато теперь, после разговора с де Грисеем, можно точно сказать, что Лугин жив и относительно здоров, а значит, его можно будет вернуть в Россию и успокоить Варю.
  Более того! Выяснилось, что все эти хлопоты на руку самому Ивану. Нет, все-таки Скотт окончательно спятил. Он что, изображает из себя Спартака? Совершенно дикий план по похищению императора! Правда, при этом, он вполне может и удастся. А этого допустить никак нельзя. Тут еще и Петр. Постоянно теперь оказывается поблизости, что совсем некстати.
  Как будто, то, что Иван произнес вслух давно известное самому Петру, что-то изменило! Совершенно нет никакой необходимости следить! А уж околачиваться поблизости от графа и графини де Грисей, тем более... Кстати, граф весьма обрадовался Ивану. Даже странно в ту, пору, когда де Грисей был в Ордене, они не особо ладили.
  Впрочем, графу было за что быть благодарным. Когда Орден перешел под начало к Ивану, многие, кто желал покинуть иллюминатов, смогли это сделать. Не за так, конечно. Но лучше иметь несколько десятков влиятельных должников, чем столько же тайных врагов.
  И все же... иллюминаты, иллюминатами, но не была бы здесь замешана женщина, ничего бы не произошло... если бы у Ивана было больше времени, он непременно бы исследовал почему эта вот, случайная в сущности, измена Мишеля Лугина жене привела чуть ли не ко всемирному заговору.... н-да...
  Сам Иван жене изменял несколько раз в первые месяцы их брака, но не считал происходящее изменами. Это так... мелочи. А вы попробуйте каждую ночь спать в одной постели с юной прелестницей и не прикасаться к ней! Иван, конечно, злился на то, что его женили, по существу, не спросив согласия, и конечно, не собирался тут же накидываться на жену, но будь она чуть поискушеннее, хотя бы знай, что ее ожидает... Через несколько недель, возможно, их брак и стал бы настоящим.
  А тут... днем Ивана мучили непреодолимые желания... например, купить "жене" куклу или завязать бант. Тем более, что Лиза взяла привычку брать его за руку, когда чего-то боялась или стеснялась, а еще смотрела огромными наивными глазами и... и... и вообще была самой настоящей институткой, то есть, больше, чем ребенком. Хорошо еще, что не задавала больше вопросов о супружеских обязанностях, видимо, решила, что уже все их усвоила.
  А ночью... почему-то ночью, она не казалась слишком уж юной и наивной. Вернее, эта наивность ее стоила искушенности любой одалиски. Чего стояли ее ночные наряды, например! Вернее то, что Лиза абсолютно не понимала, как она в них выглядит... Вот к примеру, роскошная полупрозрачная хламида из шелка. Подаренная кем-то из тетушек на свадьбу... знал бы точно кем - придушил бы! Хламида становилась полностью прозрачной в свете лампы или свечи. А девчонка этого не замечала!
  А еще она любила спать, уткнувшись носом в основание шеи Ивана, причем, как бы он от нее не отодвигался - все равно находила, не открывая глаз, и начинала дышать прямо в какую-то жилку, и мурашки из этой жилки разбегались по всему телу. А как объяснить-то, что супружеские обязанности они... э-э-э шире немного этого сопения и сонной руки, поперек груди?
  Да и... жена! Он за нее отвечает, заботится должен, он, Иван, больше не позволит, чтобы из-за него пострадал кто-то из тех, кто ему дорог. А Лиза... Лиза стала очень дорога... странно даже, что так быстро. Вот и пришлось искать замену, только не помогло... А потом, когда Лиза все же стала ему настоящей женой, как-то и не возникало мыслей об измене... Варя вот только... но и о ней не думал ведь совсем! И не собирался... Тьфу! Еще не хватало переживать как Лугин и дневник вести. Сделанного не вернешь, надо идти дальше!
  - Я буду стрелять, - Мишель казался гораздо более спокойным, чем был на самом деле.
  - Да? Ну и чего вы этим добьетесь? - Моабад-хан смотрел на Мишеля и ухмылялся в небольшую бородку.
  - Я убью двоих ваших людей, а возможно и вас, прежде чем умру сам!
  - Да... это так... или не успеете. Если мои люди окажутся лучшими стрелками!
  - Значит, так тому и быть!
  - Есть и другой вариант...
  
  ***
  
  - Знаешь, кукла, мне так сейчас не хватает его... - Варя посадила мадемуазель Аннет на кровать, а сама устроилась рядом на кресле, - просто его присутствия. Без него мне зябко. Мы так давно не виделись... не были вместе... мне даже казалось, что мы больше никогда не будем так близки. Как раньше, как были близки до того глупого разрыва. Ты не понимаешь... что с тебя взять - кукла! И я такой же куклой была. Встретила свою любовь и не узнала ее. В детстве нянюшка рассказывала, что в тряпичную куклу надо непременно сердце вложить - из шелка сшить и вложить, иначе кукла ребенку не на пользу будет. Глупости, конечно... я маленькая совсем была, но запомнила, как батюшка няньку ругал, а потом и прогнал вовсе. А через несколько лет, маменька мне в Черкасово привезла вот такую же, как ты куклу... а я ее сломала... все мне хотелось посмотреть, вложено ли в нее сердце. Маменька так ругала меня... Да... а вот в меня саму сердце точно вложить забыли. Я Мишеля сразу полюбила. Как увидела. Но... вот скажи мне, почему я такая глупая была? Сейчас думаю-думаю... не пойму никак. Я, когда его вспоминала, сама не своя становилась. Радостно мне было, без причины, но ведь, я вспоминала не его одного... я же Мишеля увидела в камере вместе с Толстым... Может быть, отсюда все глупости мои? Да нет... Господи! Только бы жив он был. Только бы...
  - Что же вы предлагаете? - Мишель удивленно посмотрел на Моабад-хана, - я не сдамся!
  - Открою вам, свои карты, хоть это и не в моих правилах... - Моабад-хан провел рукой по каштановой бородке, - вы мне нужны живым, поэтому...
  - А почему я вам нужен живым? С чего вдруг, такая забота-то?
  - Почему... скажем так, я дал слово, что вы останетесь живы.
  - Интересно... - Мишель пытался понять лжет ли перс, а если да, то с какой целью. А если нет... тогда ситуация становится совершенно удивительной, - что ж... я не хочу сдаваться, вы не хотите... ну или не можете, по каким-то причинам, убить меня. Тогда остается одно решение - оставить меня здесь и уйти. А? Как вам моя мысль?
  Мишель откровенно смеялся над Моабад-ханом. Ему уже было все равно, что будет дальше. Очень уж надоело вести себя, покорно и безвольно, как будто выпил полную чашку чая по секретному рецепту Спартака. Надоело! Мишель чувствовал себя молодым и беззаботным, как раньше. Как будто этой войны не было, и всех переживаний. Ему было так спокойно, так... свободно.
  Как будто все печали и изматывающие переживания остались там, в замке. Надоело! Все! Хватит! Вот, только Платона уж очень не хватало сейчас. Эх, вдвоем им этот жалкий десяток иллюминатов - ничто! Но нет, так нет.
  Жаль еще, что шпаги тоже нет, но все равно, с таким чувством сражаются, но не погибают, так что, еще не время петь псалмы над телом. И потом - он же обещал вернуться домой! А слово свое Мишель привык держать. Он не чувствовал к персу ненависти, ни тем более, ревности. Знал только, что должен победить, и обязательно победит.
  - Нет, ваша идея мне не нравится, - покачал головой Моабад-хан, - вы же понимаете, что я не могу вас отпустить, да и не хочу, откровенно говоря.
  - Откровенность, за откровенность, - Мишель засмеялся, - мне все равно, чего хотите вы.
  - Что ж... а я вот, даже готов исполнить ваше желание, если вы так хотите, - Моабад-хан недобро прищурился, - прикажу моим людям прострелить вам руки и ноги и оставлю вас здесь... да! Прекрасная мысль вам в голову пришла, господин Лугин! Пожалуй, я именно так и сделаю, если не договоримся. Вы будете живы, так что слова я своего не нарушу. А так у меня для вас найдется дело...
  - Не договоримся. Служить я вам не буду.
  - Да... жаль. Я рад, что Скотт ошибся и вы не под действием зелья Спартака, так интереснее! Кстати, как поживает милейшая Варвара Петровна? Да, может быть, вы не знаете, о наше с ней встрече пару лет назад? Северная Звезда не передавала мои комплименты? Вам удалось воспитать страстную любовницу, я остался доволен. Нет? Очень жаль! Наверное, запамятовала! - усмехнулся Моабад-хан.
  Мишель прицелился. Оказывается, ему только казалось, что он полностью спокоен. Сейчас он убьет этого мерзавца. А потом и его прихвостней. Они тоже подняли пистолеты, только перс так и стоял без оружия. Вот сейчас. Сейчас...
  
  ***
  
  - Неужели вы, господин Лугин, выстрелите в безоружного, а? - усмехнулся Моабад-хан, - вот уж от кого-кого, а от вас не ожидал...
  - И что же, я, по вашему, должен позволить убить себя вашим головорезам?
  Мишель твердо знал, что выстрелить не сможет. Просто рука не поднимется. Плевать, что это глупо. И что желание убить Моабад-хана становится все сильнее. Вот если бы он взял оружие... но, похоже, хитрый перс прекрасно изучил все, что касалось противника. Ну что ж... Остальные-то с оружием! В них и надо стрелять.
  Причем, выстрелов всего-то два. Вряд ли удастся перезарядить пистолеты. Помог бы какой-нибудь небесный покровитель, что ли! Специально целиться Мишель в него не станет, еще чего! Честь дороже. Да-да-да... это почти что, война, а на войне, как на войне, но все равно - нет.
  - Предлагаю вам битву один на один. - Моабад-хан сделал шаг вперед.
  - С вами? Охотно! - Мишель удивился, но виду не подал. Откровенно говоря, все козыри были на руках у перса. С чего это он вдруг, решил рискнуть? Впрочем, трусом его бы никто не назвал. Вот только - зачем?
  - Со мной, - кивнул Моабад-хан. Но не сразу. Сначала с теми братьями, что пришли сюда со мной. Условие - сражение один на один и до первой крови. Вам дадут шпагу, и если, вас ранят, или вы лишитесь оружия, значит, вы проиграли. Тогда, пойдете со мной. Соответственно, если вы выбьете оружие у противника или раните его, то будите биться со следующим. После поговорим о дальнейших планах. Устраивает вас это?
  Мишель, конечно, чувствовал подвох, но чтоб такой... однако, сдаваться рано! Что именно должно устраивать? Одиннадцать противников по очереди (или все же, десять... считать или нет самого перса)? Или то, что обсуждение дальнейших планов откладывается? А вот согласен! И дело даже не в том, что выхода нет. Согласен, и все тут!
  Чтоб добраться до этого самодовольного лица и сбить с него ухмылку он, Мишель, на все способен. Пусть даже, иллюминаты не выполнят условия, и, к примеру, накинутся скопом. Справится! И не с таким справлялся! Главное, добраться до перса. И украсить его все еще красивое лицо, еще одним шрамом. Мишель посмотрел на лицо перса и, удовлетворенно улыбнулся.
  - А с вами мы тоже встретимся в поединке?
  - Да, если победите всех моих людей до единого, - Моабад-хан еще раз погладил бородку.
  - И когда вы будете побеждены, то что я получу? - Мишель оценивающе посмотрел на Моабад-хана.
  - Ну, вы и наглец, - рассмеялся тот, - вы надеетесь победить нас всех? Ну и ну!
  - Конечно, надеюсь, - пожал плечами Мишель, - даже не надеюсь, а уверен, что победа будет за мной!
  - Согласны, значит, как я понимаю.
  - Согласен! - весело тряхнул головой Мишель, - состояние необычайной легкости то усиливалось, то ослабевало, но совсем так и не проходило. И чудно!
  - И прекрасно, - Моабад-хан, будто прочитав мысли Мишеля, кивнул одному из иллюминатов, и сделал знак остальным отойти подальше - Таллер, бросьте свою шпагу нашему... гостю. Итак, начнем! Кто там? Да хоть вы, брат.
  Мишель отбросил пистолеты (постарался сделать это как можно небрежнее, но проследил, чтобы они упали поближе) и поднял шпагу. Она оказалась вовсе не плохой. Сражаться вполне можно. На Мишеля наступал широкоплечий гигант. Шпага в его руке совершенно не смотрелась. Мишель сделал выпад первым, подпустив великана на нужное расстояние. Тот, с легкостью, парировал выпад, и, засмеявшись, продолжил наступление.
  Что это было, Мишель так до конца и не понял. То ли ветка, которую он примял, когда прятался, вздумала распрямиться, то ли что-то лежало в траве на пути гиганта, но он внезапно потерял равновесие и, нелепо замахав руками, сел на землю, а шпага его вылетела из рук и оказалась в вязе. Совсем рядом с головой Мишеля.
  - Вам везет, - недовольно фыркнул Моабад-хан, - но вечно везти не может!
  "Мне везет!" - повторял Мишель про себя, раз за разом парируя удары противников, - "и будет везти вечно!" "Ну, по крайней мере, пока я с вами не разделаюсь!" - добавлял он тихонько от самого себя. Этот бой на небольшой полянке, рядом с лесной дорогой был самым странным в жизни Мишеля. Он чувствовал, что победит, знал это. Но все равно, каждый раз поражался, как вышло, что на нем ни царапинки, а противников становится все меньше. И вот, наконец, остался только перс.
  
  ***
  
  - Вот я все думаю, вспоминаю... - Варя перебралась в постель и обняла хрупкую мадемуазель Аннет, - они все время были вместе! Это просто чудо какое-то, что Мишель успел мне сделать предложение, вернее, я ему... Я, кукла, так легко смирилась с тем, что наша фиктивная помолвка станет настоящей, что мы с Мишелем поженимся... Это я-то, которая говорила, что никогда не выйду замуж, что брак это тюрьма! В эти дни я была такая счастливая... мне так нравилось, когда Мишель целовал меня, только признаться себе в этом я боялась. И неужели я надеялась обмануть кого-то, особенно мою матушку поддельной страстью? Глупо! Теперь-то я понимаю, что это было глупо! Матушка бы непременно догадалась, что никакой любви нет, и выдала бы меня замуж по расчету. А ведь в том-то и дело, что любовь была! И все это замечали, кроме меня... А я была такой глупой! А потом... потом мне стало даже любопытно их с Платоном соперничество. Я знаю, что это нехорошо было, но... кукла-кукла! Представь, что тебе оказывают внимание два таких прекрасных молодых человека! Тебе, которой внимания за всю твою жизнь не перепадало вовсе. У кого угодно голова закружится! А тут еще и князь Константин... он не стал насмехаться над моими познаниями в медицине! Ему была нужна моя помощь... ну обманул он меня, знаю, но кто не обманывался. Гордыня грех страшный... А потом была постоянная боль в сердце, и не было рядом ни Мишеля, ни Платона. И опять я не распознала в этой боли любви, как не распознала ее в радости. Петю тогда объявили мертвым, я думала... это из-за него... и из-за всех остальных неприятностей. И в Париже... может быть, если бы я не увидела в тот же вечер, что и Мишеля, еще и Петра, то поняла бы все еще тогда, радость моя, при виде Мишеля была безмерной, Нет, Платона я тоже была рада увидеть после долгой разлуки, но не так. Но... кому понравится быть вещью, которую делят? Платон и Мишель ссорились из-за меня как... как бы ссорились из-за любимой трубки, или кобылы Венеры, а я чувствовала томление какое-то, но... опять, опять, (кукла ты слышишь) ничего не поняла! Меня злила необходимость сделать выбор, ведь я, как сейчас понимаю, любила их обоих, но по-разному. Боже мой, что я творила... вам, мадемуазель, лучше бы этого и не знать, потому что это не для ваших нежных фарфоровых ушек. А ты ведь, должна хорошо помнить Мишеля по вашему путешествию! У меня совершенно необыкновенный муж! А я его недостойна... я не такая, как он. Я мучила его до свадьбы, мучила и после... я даже чуть нашу свадьбу не испортила окончательно. Ты не представляешь, кукла, как я хотела стать его женой! Тогда я уже понимала, что люблю Мишеля, поэтому поведение свое, иначе как глупостью, объяснить не могу. А ведь всегда считала себя очень умной. Гордыня... я говорила, да?
  Варя вспомнила очень ярко и живо, как готовили свадьбу в Петербурге, и как все рухнуло из-за Моабад-хана. Хорошо, что об этом скандале мало кто узнал. Тетушке удалось замять дело, но венчание было сорвано. Она, Варя, тогда было, уже решила, что это сама судьба требует исполнение обета, данного лет в пятнадцать - посвятить жизнь науке и ничему больше. Но Мишель быстро все устроил. Договорился на следующий же день, со священником в Черкасово, и церемонию все же провели.
  Не такую пышную, как предполагалось, но уж это-то Варю меньше всего волновало. Поцелуй жениха она помнила до сих пор - как будто разрядом гальваническим ударило и... и захотелось вцепиться в Мишеля обеими руками и никуда его не отпускать. А то все от нее норовят уйти.
  На венчании не было ни папеньки, ни маменьки, ни, даже Платона. Ему прислали приглашение, и он обещал быть, но... нашлась какая-то срочная командировка. Было понятно, что Толстой напросился в ремонтеры не спроста. Гораздо позднее Мишель ей признался, что, очень желая видеть Платона, все же опасался его появления.
  - Я так и представил, Варенька, что стоим мы перед священником втроем и он... он по ошибке венчает тебя с Платоном снова, и сделать ничего нельзя, - Мишель обнял жену и зарылся лицом в ее кудри, - глупость несусветная, а меня всю ночь перед свадьбой трясло.
  Чего Вари стоило добиться от Мишеля такого признания! Об этом можно было вспоминать только по секрету с самой собой. Даже кукла тут не годилась... Покраснеет еще, как потом это Ольге объяснить? Впрочем, ничего такого и не было... Просто в первые месяцы супружества все у Вари вызывало удивление. Но очень уж хотелось узнать и услышать все-все, что Мишель подумал и почувствовал за те годы, что любил ее. А он, (это Мишель-то) очень скупо говорил о своих чувствах.
  Видела Варя, что не совсем ей муж доверяет, не может разом забыть все, что было, и... и злилась на него. И опять, выходит, она виновата сама во всем. И в браке не смогла свои выходки оставить.
  Мишель лежал на скамье, завернувшись в старую шубу, и пытался уснуть. Все равно делать больше нечего. Хоть поспать и сил набраться.
  
  ***
  
  Не спалось. Мишель вспомнил, как Моабад-хан взял шпагу у одного их своих людей и, небрежно взглянув на нее, сделал несколько пробных выпадов. Выглядел перс прекрасно, и в отличии от Мишеля, не успел устать. Почему-то именно в этот момент пропало то странное состояние, которое сопровождало весь этот бой. Неправильный бой... Мишель это прекрасно понимал с самого начала. Но несколько минут назад его это совершенно не волновало. Впрочем, не волновало и сейчас. Перс собрался драться сам. Вот и хорошо! Сейчас все и выяснится.
  Одно было нехорошо - их договоренность с персом. Излишний кураж до добра не доводит. Конечно, проигрывать Моабад-хану Мишель не собирался, но, было чистой воды безумием соглашаться на эту авантюру. И все же... и все же это было приятно! Приятно чувствовать себя неуязвимым, ни о чем не думать, ничего не бояться и сражаться. Эх, нет Платона! Он-то уж бы непременно рассказал какую-нибудь поучительную историю про Васю Шаховского (Интересно, почему все Шаховские, непременно Васи...)
  Примерно такие же чувства владели Мишелем, когда их полк дрался на Бородинском поле, да и после. Хотя нет... неуязвимым он почувствовал себя впервые в жизни. Но ведь любая случайность - и пришлось бы действовать по указке Моабад-хана! Не вовремя сегодня все - и кураж этот, и то, что он ушел, ну... почти ушел. Ведь чистое везение, что десять человек легко ранены или обезоружены, а на нем не царапинки! Везение? Нет! Не только. Мишель спокойно улыбнулся. Все равно, он не позволит Морабад-хану торжествовать.
  - Вы не устали, господин Лугин?
  - Что вы, Ваше Высочество... о, простите, вы же уже не носите этот титул? - Мишель усмехнулся про себя: "это тебе за Варю!"
  - Если вам угодно, можете меня и так называть, - Моабад-хан выругался про себя. Ему не нравилось, что этот намек разозлил его, а еще больше не нравилось, что, кажется, злость не удалось скрыть от Лугина.
  - Да в общем-то мне все равно. Нам обоим не очень приятно беседовать друг с другом, так давайте перейдем сразу к следующей части - поединку.
  - Я не против, наоборот!
  Мишель скрестил шпагу с противником и понял, что на этот раз все серьезнее некуда. Нет, и иллюминаты дрались в полную силу, но... Да вот именно! Их сковывал приказ не убивать и не калечить. Они, привыкшие к совсем другим приказам, чувствовали себя глупо, сдерживали силу и от этого совершали грубейшие ошибки и становились неловкими. А Мишель умел соизмерять силу. И Моабад-хан умел.
  Сразу пришли на ум те мелкие, но болезненные ранки, которые перс нанес в прошлый раз саблей. И как же они долго заживали! Нельзя допустить такого же сейчас. Ни за что! Правда, шпага не сабля... Впрочем, и с саблей Мишель последнее время не расставался из-за войны. Теперь, можно надеяться, что он для перса будет более серьезным противником. Нет. Опять не вовремя! Надо сосредоточиться на бое.
  Выпад, еще выпад. Защита. Блок. Выпад. Дыхание сбилось... Вернуть ритм. Снова выпад... Еще. Защита. Какой интересный маневр! Еще бы чуть-чуть и прощай победа. Надо непременно запомнить! А... а вот это иллюминатская школа! С этим, Мишель был прекрасно знаком: серия из трех выпадов и одного блока... очень хитрая. Если не знать заранее, конечно. Правда знать, не значит уметь пользоваться... Вот... этот выпад ложный, поэтому защита нижняя, а не верхняя, как нужно противнику и вот теперь ударить!
  Шпага Мишеля поддела шпагу Моабад-хан. Перс не сумел остановить движение, но попробовал изменить его траекторию, в результате, обе шпаги упали на землю. Мишель совсем не рассчитывал на такой эффект, и что же теперь делать? Впрочем, вряд ли Моабад-хан стал бы выполнять условия договора. Вот и выпад этот последний... он стал бы для Мишеля смертельным, если бы не удалось помешать персу.
  - Да... похоже вы проиграли, господин Лугин.
  - И вы тоже! - Мишель не желал уступать.
  - Может быть, может быть... но я вас почти достал!
  - Нет! Я разгадал ваш маневр! И если бы не выбитая шпага...
  - Не желаете, в таком случае, продолжить? - Моабад-хан еле сдерживался.
  Ему очень хотелось убить Лугина и покончить, наконец, со всем этим. Дуэль именно то, что нужно! Даже тот, кому было дано слово, не придерется.
  - Отчего же! С удовольствием! - Мишелю тоже хотелось покончить с всем этим раз и навсегда.
  - В таком случае давайте на пистолетах.
  Пистолеты нашлись. Конечно, они были не дуэльными, но это никого не беспокоило. Пули тоже никто специально не вымерял. Отмеряли дистанцию в пятнадцать шагов. Мнения Мишеля никто не спрашивал. Он тщательно проверил свой пистолет, кажется, все было в порядке. Моабад-хан стрелял первым.
  
  ***
  
  Осечка. Мишель усмехнулся. Кажется, тому, кто заряжал пистолет, достанется на орехи, если конечно, перс выживет. Впрочем. Ему, Мишелю, в любом случае, радоваться нечему. Десяток иллюминатов никуда не испарился, и вряд ли они останутся в стороне, чем бы дуэль не закончилась.
  Перс выстрелил снова... однако... правила дуэли... хотя, плевать ему, конечно, на все правила. Пуля обожгла Мишелю висок. Он покачнулся, но устоял на ногах. Кровь залила глаз и щеку, на землю упала шляпа, а вслед за ней, прядь темных волос. Боли Мишель сначала не почувствовал, зато, через секунду в полной мере испытал ее. Но, кажется, ничего серьезного. Оттерев кровь платком, Мишель прицелился. Этого выстрела он противнику не уступит.
  Моабад-хан стоял и смотрел на Мишеля с улыбкой. Несколько кривой (наверняка, досадовал из-за промаха), но все же улыбкой.
  Мишель не собирался промахиваться. Прямо в сердце и никак иначе. Только вот кровь... ранка-то пустяковая, а крови-то вытекло... и снова течет. Мешает прицелиться, как следует. Любопытно, позволят ли ему сделать этот выстрел? Сам Моабад-хан, кажется, не собирается препятствовать, а его люди, вряд ли пойдут против его воли. Что там за шум? Кажется, идут люди. И много. Надо стрелять. Это не должно помешать...
  - Остановитесь! - на поляну выбежала Джезала, - стойте! - она закрыла собой Моабад-хана.
  Мишель опустил пистолет. Он удивился появлению Джезалы, потому что слышал шум с совсем другой стороны. И, похоже, не он один, вон как иллюминаты забеспокоились. Моабад-хан тем временем оттолкнул от себя девушку.
  - Зачем ты пришла? Не мешай! Уйди же, наконец! Ты меня позоришь перед моим врагом! - прошептал он ей на ухо.
  - Нет, нет... я не позволю ему тебя убить! Я не позволю!
  - Уйди же, женщина! С чего ты решила, что можешь вмешиваться в мою жизнь?
  - Ты не понимаешь! Я не могу допустить...
  - Сюда кто-то идет, кажется, люди Скотта, - доложил один из иллюминатов.
  - Этого только не хватало! - Моабад-хан рассвирепел, - господин Лугин, вы собираетесь стрелять или нет?! Стреляете же, скоро нам будет не до дуэли. Скотт решил вас вернуть, ну это мы еще посмотрим!
  - Нет! - Джезала снова кинулась к возлюбленному. В этот момент раздался выстрел. Моабад-хан упал.
  - Вы убили его! - Джезала склонилась над телом, потом повернулась к Мишелю и выхватила из-за пояса пистолет.
  Но тут из-за деревьев, показались люди Скотта. Стало понятно, что стрелял не Мишель. Кажется, распря между Моабад-ханом и "золотым человеком" достигла предела. Джезала, не колеблясь, выстрелила в того, над чьим пистолетом курился легкий дымок. Началась схватка. Мишель, справедливо решив, что распря между врагами ему только на руку, а дожидаться, кто победит, совершенно не обязательно, сумел покинуть, наконец, поляну.
  Двое иллюминатов, кажется, из тех, что служили Скотту, попытались его задержать, но тут выручили те пистолеты, что Мишель снял перед дракой на шпагах. Остальным иллюминатам было не до недавнего пленника. Мишель шел, не разбирая дороги. Вряд ли его будут искать в лесу, скорее подумают, что он направился к дороге.
  Что ж. Именно так, он и поступит, но позже, а сейчас лучше переждать все это. Кровь из раны покрыла коркой почти все лицо и иногда, он неосторожного движения начинала вновь сочиться. Мишель с наслаждением умылся ледяной водой из крохотного родничка. Ну да, так и есть - ранка небольшая, скоро заживет, однако, голову от нее ломит страшно, а может быть это из-за холодной воды? Вот бы отдохнуть где-нибудь, полежать... Кстати, родничок заботливо расчищен, так, может быть, здесь недалеко есть жилье?
  Через сотню метров, Мишель, действительно, набрел на дом. Он так и не понял, что это за сооружение. То ли роскошная хижина дровосека, то ли бедный охотничий домик. Впрочем, какая разница? Главное, в доме не было людей, зато у камина лежал запас дров, на дубовом буфете обнаружилась кое-какая утварь, а на чердаке, куда Мишель забрел осматриваясь, обнаружился запас сена и старая лисья шуба. Что еще надо усталому путнику. Мишель лег отдохнуть, предварительно, сходив за водой.
  Иван дал знак своим людям подождать. Какая прелесть! Неужели его противники решили сами себя уничтожить, без его участия? Не стоит им мешать в столь полезном начинании! Тем более что, людей у Ивана было с собой маловато. Лучше, побеседовать с теми, кто останется в живых. О многом побеседовать... и о Лугине тоже. Вот же неугомонный! Только удалось выяснить, где его держали, как снова приходится устраивать погоню. Он, видите ли, исчез из замка!
  Иван был с одной стороны доволен тем, как сложились обстоятельства, а с другой, раздражен новым исчезновением Мишеля и слишком уж назойливом любопытством Петра к его делам. Вот только Петра здесь, на этой полянке и не доставало, до полного счастья!
  Мишель, наконец, уснул, но спал он совсем недолго - его разбудили чьи-то голоса.
  
  ***
  
  Варя почти перестала выходить из комнаты. Маленькая Лиза под большим секретом сообщила Аннушке и Софи: "Мама играет с куклой". Конечно, Варя не забывала о детях, но частенько, посреди разговора застывала и замолкала. Ольга тогда старалась побыстрее увести подругу, чтобы Алешка и Лиза не видели матушку такой. Все советовали Варе молиться. Она и молилась, да чувствовала, что не доходят молитвы.
  К исповеди Варя готовилась на этот раз долго. Раньше все было гораздо проще. Считала она, что нет на ней грехов, ну почти... Да и исповедовалась, с тех пор, как уехала от тетушки, Варя гораздо реже, чем принято. Нет, ну в самом деле, не считать же грехом увлечение наукой? Маменьку вот, не слушалась, да разве ж это больший грех, чем выйти замуж за Неврева, а потом всю жизнь ненавидеть супруга? Или желать старичку Бельскому скорейшей смерти? Лучше честно сказать, что хочешь сама устроить свою судьбу!
  Пожалуй, чаше всего Варя ходила в церковь после возвращения из Персии и в первый год брака. А потом как-то не до того, что ли стало... Да и Мишель не настаивал. Мишель вообще ни на чем не настаивал... И после свадьбы Варя считала себя почти безгрешной. Да, многое делала по своему, но ведь не из упрямства! Только потому, что так лучше и все.
  А вот сейчас, почему-то ясно видно, что было там и упрямство, и гордыня и... много еще чего. Как Мишель все это терпел? И ссор ведь не устраивал, не пытался запретить что-то или наказать. И не отмахивался от того, что говорила Варя.
  Священник долго слушал сбивчивую речь Вари. Он мало что понял из ее рассказа. В нем постоянно мелькали какие-то мужские имена, путались года, события... Особенно странно звучало имя Моабад-хан. И откуда же такой взялся-то? Совершенно ясно, что горе у женщины великое, только кто же так исповедуется?
  Ох-хо-хо... поговорила бы с кем из семейства, что ли... успокоилась чуть, прежде чем на исповедь идти... кажется, она никому ничего не рассказывала последние лет пятнадцать, но не может же он сидеть здесь вечно? Отец Пелагий украдкой зевнул.
  И ведь специально уговорилась о времени. Не отправишь ее сославшись на дела и не прикрикнешь - пожертвование больно щедрое. Зевнул еще раз. Вроде бы, не заметила ничего... так в чем же дело-то? Уяснил, наконец, что речь идет об измене мужу.
  Дело обычное. Стоило ли из-за этого столько шуму разводить? Однако... это она что ж это, и с басурманином?! Надо епитимью поболее наложить будет, а вот с этими тоже?! И за кем она была замужем и сколько раз?! Не понятно, овдовела и вышла вновь? Говорит, что нет... как же тогда? Воистину - грешница, так ведь и не скажешь! Отец Пелагий тихонько оглядел весьма скромные формы "кающейся Магдалины" и разочарованно подумал, что врет, наверняка. Ну не может быть, чтоб эдакие страсти и из-за пигалицы тщедушной.
  Варя уже отчаялась объяснить непонятливому батюшке с чем пришла к нему. Хотелось раскрыться полностью, рассказать все, как вот кукле, объяснить... А главное, хотелось получить хоть какую-то надежду. Но как же стыдно было сказать о самом главном - об измене! И она снова и снова возвращалась к Платону Толстому, к Моабад-хану, даже к князю Константину, которого величала, не иначе как "одна высокая особа".
  Пыталась объяснить, что вот могла же! Но и не могла в то же время. Что хранила верность Мишелю, даже не зная о своей любви, что ждала его, что верила... И что эта измена с Иваном, это только чудовищная ошибка, что любит она мужа, и любила всегда, и любить будет вечно, вот только, очень потерять его боится, поэтому все так вышло...
  Конечно, сложно объяснить даже самой себе отчего так все произошло. Что чем дольше отсутствовал Мишель, тем страшнее ей делалось, что не вернется он. Или вернется, но только потому, что должен. И будет у них брак, как у всех, ну или не у всех, а у большинства - пустой и горький и мужу и жене.
  А ведь и всегда так было! Всегда она глупости творила, отталкивая от себя своими выходками тех, кого любила. Чтобы еще больнее не стало, когда и они уйдут. Лучше уж самой оттолкнуть, вычеркнуть из жизни... Ведь все ее бросают! Никому она не нужна. И Мишель... ну не может он ее любить! Никак не может! И бросит непременно. Или... что еще хуже, разлюбит, но не покинет... такого она, Варя, точно не пережила бы.
  И вот, страхи ее стали сбываться - Мишель не вернулся домой в Россию вместе с полком... Что говорит священник? Да-да молиться, ждать, верить... а когда муж вернется, покаяться во всем и снова молиться о том, чтобы простил? Да-да... она так и сделает... Варя почувствовала, что теряет сознание. Почему-то стало трудно дышать, и закружилась голова. Признаться? Но как же... Иван говорил, что этого никак нельзя делать...
  Варя стала оседать на пол.
  
  ***
  
  Мишель уже отчаялся объяснить двум милым дамам, что ему удобно лежать на подушках, что экипаж совсем не трясет, что у него ничего не болит, а если и мутит немного, так это скоро пройдет и жара нет никакого, что он вполне может сам сесть, и ничего не случится. Нет! Дамы пообещали доставить его до Вены со всем возможным комфортом и теперь весьма ревностно выполняли свое обещание.
  Собственно, Мишель и сам бы прекрасно добрался до города. Не так уж далеко его завезли иллюминаты. Да ранка, хоть и небольшая, давала о себе знать. Она воспалилась и голова все время болела, но по сравнению с теми ранами, которые Мишель получил за эту войну, была совсем пустяковой. Ну да ладно, в карете быстрее будет.
  Дамы очень обрадовались, застав в охотничьем домике гостя. Собственно, это был не совсем охотничий домик, скорее сторожка лесника, слегка переделанная для тайных встреч. Все это, а еще массу разных сведений в первые же минуты знакомства поведала хозяйка дома мадам... мадам... ну не Иха же ее зовут, в самом деле! Не имен таких не бывает, не фамилий. Услышал, впрочем, Мишель именно так. И после ни минутки не имел, чтобы переспросить.
  Рыжие волосы выбивались из-под шляпки, щеки э-э-э... Ихи разрумянились, и Мишель волей-неволей узнал о том, что домик этот достался ей по наследству совсем недавно вместе с землей и этим вот лесом, еще и замок, кажется, тоже достался, но сейчас в нем кто-то живет, и что с этим всем наследством делать непонятно совершенно! А раньше про сторожку рассказывали всякие ужасы. И разбойники в ней жили, и оборотни какие-то, и контрабандисты...
  - Да неужели? - Мишель приподнял бровь. Ему слабо верилось в такую населенность избушки. Ну, разбойники, куда не шло, но...
  - Правда, чистая правда! - рыжеволосая дама всплеснула руками, - вот я и решила показать моей подруге мадам Ламберт это загадочное место. Одной знаете, как-то страшновато... - смущенно улыбнувшись, призналась она, - а тут вы! Раненый герой - так романтично! И с Ольгой знакомы! Вдвойне романтично!
  - Да уж! Вы не представляете себе, месье Лугин, как я рада, что вы живы! - Ольга Ламберт тепло посмотрела на него, - никак не могла поверить, что вас не стало! И такая встреча!
  - А если бы я, мадам, оказался, например, раненым разбойником, или оборотнем? - усмехнулся Мишель. Кстати, здесь есть весьма опасные люди. Я сними не далее как сегодня, повстречался, а вы без охраны. Разве можно так.
  Дамы тем временем, заботливо кутали его в шерстяные пледы, а мрачная горничная заваривала чай и выкладывала припасы из объемистой корзины.
  - Ну что вы! Разве у разбойника могут быть такие глаза, как у вас! - мадам... ну ладно, ладно! Мадам Иха (после надо будет переспросить все же ее имя) весьма кокетливо улыбнулась, - а охрана нам не к чему. И так вот пришлось с собой взять горничную!
  Мишель смущенно закашлялся. Ольга Ламберт хмыкнула. Ох... приятно, конечно, когда никто из твоих прежних возлюбленных не питает к тебе плохих чувств, но все же...
  - К тому же я неплохо стреляю, - Ольга повернулась к подруге, так что нам никакие лихие люди не страшны. Если уж мы справились с запутанными финансовыми документами, которые достались тебе в наследство вместе с этой романтичной сторожкой то, разбойникам тут делать нечего!
  Подкрепившись, тронулись в путь. Мишель беспокоился не остановили бы карету иллюминаты. Не хотелось бы ставить под угрозу дам. Но все обошлось. Ольга мало что знала, но все же, слухи по городу ходили. Она долго думала, как же сказать Мишелю, что его, вполне возможно, ждет весьма неприятная встреча. А тут еще подруга рядом... и нечего на Мишеля так смотреть! Несколько лет назад точно бы не удержалась от шпильки, но теперь...
  В Вене появился таинственный и загадочный маркиз Д'Арни! Воспоминания о Мишеле, конечно, навсегда останутся в сердце, но этот мужчина, от которого так и веет опасностью - просто мечта! Правда, говорят, он непреступен, но если очень захотеть... Да... так о чем это она? А! Маркиз!
  Кажется, у него есть влияние. Надо попросить его помочь милому Мишелю...
  Сам же Мишель весьма стойко вытерпел и рассказ о том, что было после его исчезновения (что-то подобное он и предполагал) и неприятный разговор с Петром и заключение под домашний арест до выяснения всех обстоятельств. Теперь участь Мишеля зависела только от императора.
  
  ***
  
  Варе не помогла исповедь, а ведь так рассчитывала на это... ну что же делать! Выполнила все, что велел священник. Молилась, молилась, молилась... ничего не помогало. Не чувствовала она облегчения. А все потому, что молитвы такой грешницы не дойдут до Небес. Конечно, Варя знала, что все, кто искренне раскаялся - прощены, но знать это одно, а вот, почувствовать... И ни весточки, ни слова, ничегошеньки!
  Платон уже просто рычит. Уж и денег давал и просил - ничего не помогало. В последний раз так стукнул кулаком по столу, что чиновника отливали водой. Горделиво поведал после этого всем, что его, Платона Толстого теперь бояться, а потому, препятствовать не станут. А толку-то... еще хуже стало. Окольными путями донесли весть, что теперь граф Толстой вообще может не рассчитывать на скорое разрешение дела. Лет через пять - самое малое. Хотел Платон найти чинушу того самого, еле убедили не делать этого. Тогда Платон стал придумывать план, как уехать без бумаг. Ксана только скорбно вздыхала.
  Варя совсем перестала есть и спать. Теперь ей казалось, что все потеряно, потому что, рядом с Мишелем не будет отважного и верного друга. Конечно, там Петя и Иван, но... вот уж точно - братья! От них обоих можно ожидать всего чего угодно. Помочь они сумеют, но все равно не так, как Платон! Толстой всегда был рядом с Мишелем и с ней. Самый лучший друг на свете. Сама Варя, с горечью признавала сейчас, что она-то так дружить не умеет. Платон самый замечательный человек (не считая, конечно, ее, Вариного, мужа).
  Варя рассказывала мадемуазель Аннет о долгих и запутанных отношениях, связывавших ее с Толстым несколько ночей подряд. Разбирала по косточкам. Ругала себя за глупые, безответственные поступки, но ведь, ничего исправить уже нельзя. Насколько благородно вел себя Платон во время их путешествия в Париж, да и потом тоже. Это Толстой, о котором рассказывали всякие ужасы про похищенных со свадеб невест, обольщенных девушках, смертельно скомпрометированных дамах...
  - Хотя, знаешь, кукла... почему-то я ни одной такой девушки или женщины не встречала, более того... не встречала никого, кто бы их знал лично. Интересно, правда? Даже Ксана...ну был у них роман, когда-то давно, ну собиралась она в монастырь... это как-то все очень напоминает истории о Васе Шаховском. Вась этих не то трое, не то больше... не доищешься, о ком именно речь идет. Так и тут. Все эти Лизоньки, Катеньки... Ох, кукла-кукла! Ну, кто меня дернул за язык Толстого вспоминать в нашу первую брачную ночь с Мишелем. Ну, глупо же! И жестоко! Как бесенок какой посоветовал!
  Варя даже знала, как зовут этого бесенка - Игоша. Нянькины сказки даром не прошли. Когда Варя попала в дом тетушки, именно Игоша помог ей. С ним она разговаривала по ночам, скучая по маменьке и папеньке. Именно ему она рассказывала все свои секреты и тайны. Именно он разбил тетушкину статуэтку любимую с камина, а наказали ее, Варю. У него было три мохнатых уха, хвостик с растрепанной кисточкой и большие глаза. Он был иногда мягкий и пушистый, а иногда делал свою шерстку колючей, словно у ежа.
  Конечно, очень скоро стало совершенно понятно, что никакого Игоши и в помине нет. Что это только антинаучные сказки, но... Игоше было все равно. Он продолжал приходить. Правда, ни хвоста, ни треухой мордашки Варя больше не видела, но его присутствие выдавали поступки. Ее собственные поступки. Казалось, что Игоша вселился в нее саму и заставляет совершать глупости. Иногда и другие его видели.
  Тетушка все время ругала Варю за упрямо-самодовольно-злорадный вид. Ну не скажешь же, что это Игоша резвится! Да и забывать о нем Варя стала. Уже не могла точно сказать, где Игоша, а где она сама. Может быть, так бесенок наколдовал? Вот и с Моабад-ханом... даже самой себе не объяснить до конца, что все это значило.
  - Ох, кукла-кукла... когда маменька сказала мне, что замуж вышла, да ребенка ждет, мне дурно сделалось, как никогда раньше не бывало. Горло сжалось, и в жар кинуло, руки мокрыми сделались, а уж когда она уехала... Я-то сразу поняла, что она не вернется. Меня всегда бросают. Ничего другого я и не заслуживаю. Вот тогда-то Игоша и стал являться снова, как в детстве. Почему? Не знаю. И Мишель... он сказал, что не любит меня больше. Он счастлив без меня. Пишет пьесу, а мадам Юлия ему помогает. И еще ледышкой меня назвал! Я в ночь, после этого разговора долго плакала. А потом решила, что непременно влюблюсь. Назло всем! И докажу, что я никакая не ледышка! Только надо было решить, в кого именно влюбиться. Это должен был быть совершенно необыкновенный человек, чтобы они все-все поняли: что я тоже необыкновенная. А, главное, чтобы Мишель понял, что потерял. Я... я сейчас понимаю, что ревновала его смертельно, и хотела, чтобы он тоже ревновал меня так же. А еще мне хотелось, чтобы театр Юлии исчез с лица земли вместе с ней самой. А Мишель... Мишель меня, казалось, и не ревновал совсем к Моабад-хану. Только все о Толстом говорил. О нем заботился. А я уже не могла остановиться. И старалась уколоть Мишеля побольнее, чтобы он хоть как-то показал свои чувства. А Мишель же, кукла, такой упрямый! Да и Моабад-хан был, действительно, самым необыкновенным человеком, которого я когда-либо видела... Ох... Опять все из-за меня! Опять из-за меня Мишель пережил столько горя... как же я могу просить о прощении?
  Император Александр уже несколько дней прибывал в удивлении. Он уже имел несколько странных разговоров, и, кажется, сейчас будет еще один, не менее странный. Ох, уж эти дамы!
  
  ***
  
  Александр никогда не был обделен женским вниманием, а уж здесь в Вене, после победы над Наполеоном, и подавно. Однако с некоторых пор, вернее с тех самых, когда появился, умерший было Лугин, внимание дам стало несколько другим. Всеми правдами и неправдами разговор переводился на дальнейшую судьбу этого самого Лугина. И ведь как ловко переводили! И не догадаться!
  Его Императорское Величество сначала ничего не подозревал. Заметил случайно, как милейшая мадам Ольга с ангельской улыбкой всеобщей тетушки наступила на платье баронессе фон Шток, а, извиняясь, толкнула поднос с шампанским, и тот упал на стоящую рядом графиню Вимси. Остальные дамы поспешили отойти прочь, пока еще что-нибудь не случилось. Тогда-то и произошел первый памятный разговор. С тех пор, Александр стал внимательнее к случайностям, но все же не сумел ничего предпринять, когда случилось "дорожное происшествие" с участием Светланы Столыпиной. И, конечно, ближе всего оказалась карета императора...
  С мадам Ламберт и ее подругой... имени ее не вспомнить почему-то, странное она какое-то, Александр беседовал на маскараде. Обе усиленно делали вид, что не узнали его, и очень мило кокетничали. Ели бы дело только кокетством и ограничилось! Конечно, разговоры были полны намеков и недоговорок, но было понятно, чего именно хотят дамы - полного и безоговорочного отпущения грехов Лугину, ну и, соответственно, свободы для него. Но в том-то и дело, что Александр не мог так просто замять это дело, а неустанные просьбы дам стали раздражать.
  Тем более, что Юлия... Не хотелось вспоминать, но все же вспоминалось, как она смотрела, когда услышала о гибели этого...! Ну почему? Лугин, даже умереть до конца не способен! Почему Юлия любит его? А ведь любит... хоть и замуж вышла. Как она вообще посмела... а впрочем, до графини де Грисей российскому императору не должно быть никакого дела! Они вообще познакомились только здесь. В Вене. Ведь долгий и страстный роман актера Искандера и актрисы Юлии не имеет к ним никакого отношения.
  Роман, закончившийся болью. Разрыв был длинной, мучительной пыткой для обоих, но, в конце концов, это произошло. Искандер не любил признавать свои ошибки, но, тем не менее, сейчас прекрасно понимал, что это он все разрушил. Но он же не хотел, чтобы насовсем... И потом, когда Юлия покидала своего Искандера, она все еще любила его. В этом он был готов поклясться! Или нет? Неужели, ее любовь была все эти года притворством? И она еще смела ревновать и сердиться! А сама?!
  Да... в некоторых случаях отказать хорошенькой женщине просто немыслимо. Неужели так сложно это понять? И, в конце концов, чем плоха роль императора? Почему она так не нравилась Юлии? А вот ему самому она нравится все больше и больше. И все же, полного разрыва он не хотел. Через некоторое время должно было последовать примирение. Они же всегда мирились! Помирились бы и на этот раз.
  Как только Юлия поняла бы, что нельзя требовать от императора, чтобы он полностью принадлежал ей одной! Но когда Александр решил, что пора мириться, Юлия сбежала в Тифлис к кузине! Наверное, желала, чтобы он, совершил какую-нибудь романтическую глупость в духе Искандера? Так вот - не дождется! Тем более что, времени все равно ни на что не оставалось - дипломатические сложности с Францией. Подготовка к войне... Как не хотелось верить, что она действительно будет!
  А потом, слишком поздно, ему донесли, что Юлия собралась покинуть страну навсегда. Вот значит как! Это уже и вовсе ни на что не похоже! Бросает в такой момент... Уж кому, как не ей известно... полно, теперь это все не важно. Жил до Юлии, не открывая никому души до конца, и после проживет! А ведь и ей не удалось увидеть самое потаенное... и от нее тоже много было скрыто. И теперь уже понятно, что найти человека с которым можно быть полностью самим собой - невозможно. Нет таких людей. И любви никакой нет, по крайней мере, для него!
  С Лугиным надо поговорить непременно и в самом ближайшем времени. Может быть, будет благоразумно отправить его в Россию? Как нехорошо для дела, что Черкасов его друг и родственник! Не то чтобы были сомнения в лояльность Черкасова, но все-таки... На Монго-Столыпина надежды мало, а так сейчас нужен беспристрастный совет. Тоже ведь вчера разговор о Лугине завел! И немудрено - знает его давно, да еще женат на кузине Юлии... Ох уж эти женщины! Они-то своего добиться смогут всегда.
  Хорошо еще, что вот этой золотоволосой прелестнице в его постели совершенно нет никакого дела до исчезнувшего и вернувшегося (мог бы и не возвращаться! Неприятности от него только!) господина Лугина. Александр поцеловал сонную Марту де Вуазье, и довольно улыбнулся, когда она, немедленно проснувшись, с воодушевлением ответила. Какое счастье, что есть еще на свете женщины не влюбленные в Мишеля Лугина! Ну ничего! Надо сего дня же побеседовать с этим дамским угодником!
  Марта де Вуазье по праву гордилась своей интуицией. Только она удержала графиню от разговора о судьбе этого самого Мишеля Лугина со своим царственным возлюбленным. Во-первых: времени не было. А поцелуи значительно приятнее всяческих там разговоров. Во-вторых: ну... просто почувствовала, что не стоит. Хотя и пообещала своим новым подругам сделать все возможное для освобождения несчастного страдальца.
  Страшно даже представить чем бы закончился в противном случае, если бы она все же побеседовала с Александром, другой разговор. Между императором и подданным.
  
  ***
  
  Варя лежала на постели, а вокруг нее суетилась горничная, меняя компресс на свежий. И так уже неделю. Головокружение, тошнота, слабость... Доктора Варя принимать отказывалась. После того случая с пятнами, она докторам не доверяла. Горничная неловко повернулась и холодная вода из фарфорового тазика выплеснулась на Варю. Марфа Лукинична, стоявшая до этого в сторонке, тут же кинулась к барыне.
  - Иди уж, Марья, иди! Ты уж помогла так помогла, - бросила она оторопевшей горничной, - я сама догляжу. Иди.
  - Да ничего, - Варя слабо улыбнулась, - только на покрывало и попало немного.
  - И на покрывало, и на простыни... сменю сейчас, - ну и косорукая же, Марья эта! Барыня Ольга Николаевна вчера говорила, что она вазу со стола смахнула, когда убиралась. Ваза-то восточная, дорогая. Хорошо - в кресло упала, не разбилась.
  Нянька ушла за свежим бельем, продолжая ворчать. Варе привычно подумалось, что в дому у Ольги любая горничная становится неуклюжей и нерасторопной, за редким исключением. Следовательно, дело не в прислуге. Ну и что? Петр уже, кажется, привык... зато у них все хорошо, не в пример ее, Вариной, семье.
  - Барыня, душенька, поговорить бы нам надо, - Марфа Лукинична сменила белье, но уходить не спешила.
  - О чем же?
  - О том, что... барыня, что Мишеньке-то, Михаил Алексеевичу, скажем?
  - А ты думаешь... - Варя приподняла голову.
  - Вернется он, беспременно, вернется! Даже и не сомневайтесь! Я уж и на картах раскладывала, хоть и грех это, и ходила к одной тут... вдове-солдатке, очень она хорошо по кофейной гуще все рассказывает. Да и не верю я, что все плохо! Опять же, Петр Иванович сообщил бы, если бы... Да и господин маркиз поехал туда...
  - Ты о нем спрашивала, да? - Варя села и отбросила компресс, - о том, что я скажу мужу? Батюшка покаяться велел мне перед супругом.
  - Да не об этом я... хотя, если уж на то пошло... не стоило бы говорить ничего! Только хуже бы всем сделали. Только что уж сейчас-то... сейчас совсем другая история... скрыть потруднее будет!
  - Что... что ты такое говоришь?!
  - Варя, мне сказали, тебе снова плохо было? - в комнату вошла Ольга, - сейчас ты как?
  - Лучше, - нетерпеливо отмахнулась Варя.
  - Тогда нам надо поговорить!
  Марфа Лукинична поклонилась и вышла.
  - И ты туда же! О чем?
  - Варя... - Ольга присела на край кровати, - не знаю, как и сказать... как спросить... тошнило тебя опять, да?
  - Да.
  - Варя... ты ждешь ребенка? - Ольга испуганно отпрянула. Таких глаз она еще ни у кого не видела, - ты прости, если я...
  - Кажется, ты права, - Варя отвернулась к стене.
  Ну, вот и все. Вот и прозвучали те самые страшные слова. Она заметила это после исповеди. И боялась признаться себе самой. А теперь это уже всем очевидно. И Марфе Лукиничне, и Ольге... Бедный Мишель, вот как она его встретит! Вот как отблагодарит за всю любовь, которую он ей подарил! Господи! За что ему-то это все? Ладно она, Варя! Грешница достойная любой кары, но Мишель-то почему должен страдать из-за ее ошибок?! Мало что ли уже выстрадал?
  Мишель... и все равно! Лишь бы вернулся! Лишь бы... Мишель... Варя заплакала. Она не боялась за себя, не боялась за ребенка (Мишель никогда не причинит вреда малышу), но было очень больно представлять, что испытает ее муж, когда обо всем узнает. Он достоин лучшего! Самого лучшего! Самой прекрасной женщины на свете, которая не будет ему изменять... О, Боже! Никак нельзя говорить Мишелю, кто отец ребенка, а иначе - дуэль. Хоть от этого оградить его! И никому нельзя знать! Надо во что бы то ни стало оградить Мишеля от позора и боли.
  - Варя... - Ольга осторожно дотронулась до плеча подруги, - Варенька, как же так...
  Варя повернулась к Ольге лицом и взглянула ей прямо в глаза.
  - А вот так... Оля, ты меня призираешь теперь да?
  - Нет, что ты... Варя... но как же... кто он? Ты же всегда или со мной, или с детьми...
  - Не за чем тебе знать об этом, - Варя встала и принялась переодеваться в платье. Нужно еще столько сделать, - Ольга! Я прошу тебя - молчи! Я тебя заклинаю всем святым, дружбой нашей. Я сама все Мишелю расскажу. Не скроешь такое, но ты молчи! Слово мне дай, что не скажешь никому и никогда! Даешь?
  - Д-даю, - Ольга давно не видела Варю такой решительной.
  - Помни, ты слово дала! И Петр тоже знать ничего не должен.
  - Варя... куда ты собралась? Это же не домашнее платье! Варя...
  - Я скоро приду.
  - Варя, постой, нельзя же так!
  - Итак, вы утверждаете, господин Лугин, что не знаете, чего хотели от вас похитители, - Александр постукивал пальцами по краю стола.
  - Это не совсем так, ваше императорское величество, - Мишель вздохнул, - я уже писал вам в донесении...
  - Да-да, я читал! - Александр встал и подошел почти вплотную в Мишелю, - и донесение Черкасова тоже читал! И могу вам сказать, что у меня складывается очень неблагоприятное мнение обо всем этом деле! Вас что-то связывает с господами иллюминатами. И связь эта очень подозрительна! И пока я не узнаю всю подоплеку, вы будете находиться под постоянным и неусыпным наблюдением!
  
  ***
  - С ним все в порядке! Ты меня слышишь, Юлия? - Тамара Монго-Столыпина уже много дней пыталась вывести подругу из состояния полного безразличия. Но сегодня у нее были для этого все шансы, - милая, я даже видела его. Он жив и здоров.
  - Значит это не просто глупые слухи, что он вернулся? - Юлия подняла голову от вышивки.
  Тамара никогда не видела, чтобы вышивали так, как кузина. Ровнехонькие мелкие стяжки, очень аккуратная работа. Уж Тамаре ли не знать, как это сложно. Откуда и время у кузины было, чтобы так научится - непонятно. Тут годы нужны. Пальцы у Юлии так и мелькают. Картина, кажется, вот-вот будет закончена, хотя Юлия начала работу совсем недавно. Но не это поражало больше всего. Возникало странное ощущение, что это не живая женщина, занятая рукоделием, а механическая кукла в человеческий рост, одна из тех, что так искусно делают в Нюрнберге, а потом показывают по всей Европе для увеселения публики.
  Сидит эдакая кукла и целым днями только и делает, что вышивает, а если кончается завод, просто застывает на месте и смотрит в пустоту. И вышивку свою никому не показывает. Даже Тамаре. Не говорит ничего, просто закрывает. Тамара очень боялась за сестру и подругу, но чем тут поможешь? Как еще де Грисей терпит все это... Внешне он все такой же сдержанный, обаятельный. Приветливый, но, в последнее время, чувствуется и в нем какой-то надлом.
  - Нет, это не слухи. Я беседовала с Мишелем и довольно долго, - Тамара тепло улыбнулась, вспомнив эту беседу. Какой он все же милый!
  - Как тебе это удалось? Если то, что я слышала правда, то к нему никого не пускают, - Юлия аккуратно уложила вышивку в корзинку для рукоделия, и внимательно взглянула на кузину.
  Тамара обрадовалась, такого ясного взгляда она не видела у Юлии с тех пор, как сообщили о гибели Лугина.
  - А я Романа упросила, - лукаво созналась она, - не хотел он сначала меня брать с собой, мол, нарушение предписания, тогда я ему рассказала обо всех тех планах, которые зреют в умах наших дам. Помнится, там речь шла и о подкопе и о снотворном для охраны... глупость страшная, конечно! Даже просили посодействовать новую возлюбленную императора, графиню Марту де... прости, может быть, тебе неприятно?
  - Ну что ты, - Юлия усмехнулась, - это все давно в прошлом. Если бы я еще из-за этого расстраивалась...
  - Ну вот, Роман за голову схватился от таких планов. А я намекнула, что если я не предоставлю полный отчет о здоровье и самочувствии нашего милого Мишеля, то эти планы вполне могут осуществиться. Ну и пришлось моему дорогому супругу взять меня с собой.
  - И что же? - с явным страхом спросила Юлия, - он здоров?
  - Полностью! Только похудел немного, впрочем, я его не видела давно, может быть, он и был таким?
  - Не ранен?
  - Неопасно, как доктор говорит. Да... Юлия, он спрашивал про тебя.
  - Что именно? - Юлия вдруг выпрямилась, хотя, куда уж, казалось, больше.
  - Спросил, как твое здоровье.
  - Тамара, прошу тебя - как именно?
  - Ну, если дословно... - Тамара пожала плечами, - "Скажите, а как себя чувствует ваша кузина? Надеюсь, она в добром здравии?"
  - И что ты ему ответила?
  - Я ничего не успела сказать. Появился Черкасов, и мне пришлось уйти, кажется, он был очень недоволен тем, что я посетила Мишеля. Да и не знала я, что сказать, если на чистоту. Но если ты хочешь, я попытаюсь передать ему письмо. Или... или даже устроить вашу встречу. Не могу смотреть на то, как ты мучаешься.
  - Нет, - Юлия вдруг снова стала прежней актрисой скрывающей ото всех свои чувства, - если еще когда-либо возникнет такой разговор, то я чувствую себя превосходно. Так и никак иначе. И больше не будет ни писем, ни, тем более встреч. С ним все в порядке? Прекрасно! Но меня это не касается ни коем образом. Знаешь... вот ты сейчас говорила, а у меня внутри, как будто лопнуло что-то. Я вдруг поняла, что это все иллюзия, и почувствовало освобождение. Жаль, что этого не произошло раньше. Я позволила своим чувствам выйти на свободу перед императором Александром, это может повредить Мишелю. Жаль. Но я... Я больше не люблю Мишеля Лугина. У меня своя жизнь. Я должна попытаться исправить отношения с Анри. Надеюсь, он меня простит.
  Анри де Грисей был готов простить жене все что угодно. Но этот долгий траур по любовнику и полное безразличие к нему, законному мужу... Не хотел он этого. Все что угодно, только не пустые глаза любимой женщины! Совсем на другое рассчитывал! И уже думал, что сам себя переиграл, что все кончено. Был готов к любому исходу, даже к тому, что Юлия покинет его. А вот сейчас, услышал эти слова жены, и жизнь показалась просто прекрасной. Даже готов был выбежать к ней, как мальчишка, и закружить ее по комнате, не стесняясь княгини Монго-Столыпиной, но этого, конечно, делать было нельзя никак. Ничего! Главное, Юлия больше не любит месье Лугина! А значит, вполне может полюбить кого-то другого.
  - Господин Лугин, вставайте, - Мишелю открыл глаза и увидел склонившуюся над ним фигуру.
  - Вы? Что вы здесь делаете? - Мишель резко сел.
  - Пришел сказать вам, что пора собираться домой в Россию.
  - Но почему именно вы, а где Петр?
  - У братца очередное очень важное поручение. А почему я... скажем так, вчера поздно вечером у меня была беседа с императором Александром. Я ему рассказал много интересного, ну а в ходе рассказа, выяснилось, что вы ни в чем не виноваты... А с утра и приказ пришел, о вашем освобождении, -Иван с усмешкой следил за изменением выражения лица Мишеля, - да вот еще что - через час император желает вас видеть. Кажется, имеет смысл поторопиться.
  - Но вы сказали... а впрочем, неважно! - Мишель не доверял этому человеку. Особенно после последних событий, - спасибо вам за сведения. Остальное, я полагаю, мне скажут позже.
  В Россию... к Вареньке! Неужели... надо письмо отправить немедленно. Раньше запрещено было - расследование, но теперь-то, наверное, можно? Петр рассказал, что Варенька переживает очень. Как она обрадуется возвращению! А как он сам рад, и не передать.
  
  ***
  
  Экипаж мягко покачивало. Мишель был спокоен. Монго-Столыпин обещал оправить его письмо к Варе с дипломатической почтой. Правда, Роман Евгеньевич проворчал что-то, о бесконечных нарушениях, но, кажется, это относилось не к Мишелю, а к жене князя. Зато, можно не беспокоится о том дойдет ли послание и скоро ли. Петра император действительно спешно отослал куда-то. Настолько спешно, что и попрощаться не успели. Ну, ничего страшного.
  Неприятно другое - отставка и приказ немедленно возвращаться на Родину. Конечно, Мишель и сам собирался покинуть службу, но... Император весьма явственно дал понять, что не желает видеть Мишеля ни на какой должности вообще. Ни военной, ни статской. Ни в Вене, ни в России. Нигде. Казалось, что есть еще какая-то подоплека этому решению. Ведь выяснилось же все с иллюминатами? Или нет?
  Ну что было делать? Не умолять же униженно императора Александра переменить решение? Он явно был очень рассержен, притом на Мишеля лично. Можно было подумать, что он ревнует. Но кого? На ум приходила только Юлия. Но это же глупо! Нет, быть того не может. Да и не с чего ревновать. Впрочем... несколько дам порывались навестить Мишеля в заточении. Его спасительницы, тетушка Ольга и Светлана Столыпина... ну и что? Это просто дружеское участие и все. Тем более что увидеться так и не вышло, даже после освобождения из-под ареста.
  Хотя однажды у Мишеля все же появилась еще одна гостья, помимо, заходившей с мужем, Тамары Монго-Столыпиной. Горничной мадам Ихи каким-то образом удалось уговорить охранника пустить ее вместе с внушительной корзиной припасов к арестованному.Видно, хорошенькая девушка не показалась ему опасной. Да и то - она горничная, это же не светская дама, которых велено вежливо спрашивать об имени, а после докладывать начальству.
  Корзина была тщательно обыскана и часть припасов перешла в руки предприимчивого охранника. Еще он получил многообещающий взгляд из-под шляпки. Вообще, девушка вовсе не показалась Мишелю такой мрачной, как в первый раз. Только излишне робкой. Она так странно на него смотрела... Особенно хороши были в той корзинке эклеры... А Варенька-то, когда письмо получит будет снова переживать, что приготовить к его приезду. Почему-то все вспоминалось крыжовенное варенье. Вкуснота необыкновенная! Ни в какой Вене такого не подадут, хотя здешние края и славятся своими сластями.
  Да... дома хорошо. Лучше чем где-либо. Ну и пусть вечная отставка. Тем более что, в ближайшее время все силы Мишель собирался посвятить семье. И вот еще запискам своим. Да решено! Надо непременно вернуться к запискам и занятиям литературой. Как все же хорошо, что догадался отправить большую часть бумаг с Платоном в Россию с наказом беречь, как зеницу ока, чтоб никому в руки не попались. В тех, что Петр нашел к каминной трубе, слава Богу, не было ничего тайного, что нужно было бы скрывать. Да и давно записей там не было новых. Эти тетради ему вернули в казенном пакете.
  Уже собираясь, Мишель вспомнил о дневнике и похолодел. В там-то как раз были весьма личные записи. И как мог забыть! За эти несколько дней ни разу не проверил тайник и не побеспокоился. Только и делал, что в сотый раз пересказывал то Петру, то императору, то Монго-Столыпину свои приключения. Правда, рассказывал не все. Ну не мог он нарушить обещание и рассказать о связи де Грисея с Моабад-ханом и со Спартаком в прошлом. А ведь это могло быть важным...
  Однако, только Юлия могла освободить его от слова. Юлия... Если Петр прочел дневник... там ведь и о ней. Ну ладно еще - Петр, а вот кто-то другой... Тогда помимо того, что Мишель солгал, вернее умолчал о де Грисее выясниться еще очень многое... Уже ни и на что не надеясь (ведь нашли же тайник, значит, и дневник нашли), Мишель сунул руку в камин. Маленькая книжечка была на месте. Вот уж, действительно, чудо какое-то!
  Мишелю было очень жаль, что для него лично, вся эта история с иллюминатами так и осталась таинственной. Много он знал, о чем-то догадывался, но белые пятна были. Например, кто этот таинственный человек, которому Моабад-хан пообещал не убивать пленника? Не у императора же спрашивать! Да и знает ли он? И не у маркиза... Тот, даже если знает, не расскажет. Зачем он в Вене? Какие у него здесь дела? Как это связано со Скоттом?
  Нет, ну как возможно не узнать финала этой истории?! Или у нее нет еще финала? Мишель даже не знал, чем закончилось сражение на той достопамятной поляне. Жив ли Моабад-хан? Если да, то его тоже не следует сбрасывать со счетов. Он никогда не простит того выстрела, которого Мишель так и не сделал. Необходимо все узнать. От этого зависит безопасность самого Мишеля, его семьи, да и записки... ну нельзя их оставить неоконченными! Решено! Вот вернутся Петр и Иван в Россию, надо будет с ними поговорить.
  Иван велел седлать коня. Надо ехать. Если донесение верно, то ничего еще не кончено. Напротив, Лугину стоит опасаться нового нападения. Скотта, к сожалению, так и не удалось захватить, и он готовил новое наступление. Хорошо, что хоть перса опасаться уже не стоит. И все же, Иван чувствовал бы себя гораздо лучше. Если бы лично видел, как Моабад-хана хоронят. Но нет... размяк за эти годы. Женские слезы впечатлили. Разрешил мадам Джезале похоронить своего возлюбленного самой... Впрочем, перс был настолько плох, что и речи не могло быть о выздоровлении. Наверное, уже все кончено.
  - Великий Магистр! Срочное сообщение.
  - Сколько раз я говорил, что если вокруг непосвященные, достаточно обращения "господин маркиз"! - Иван холодно посмотрел на склонившегося в поклоне человека, - что у вас там?
  - Из-под стражи исчезла мадам Джезала! И не одна, а вместе с Моабад-ханом.
  - Как, он не умер?!
  - Что вы! Мадам так лечила его, что ему стало гораздо легче!
  - Когда я вернусь, пусть здесь будет те болваны, что упустили их! А сейчас мне пора. Да, поиски, надеюсь, организованны?
  - Да, Ве... да, господин маркиз!
  
  ***
  
  Мишель остановился в гостинице "Корона". Ему отвели прекрасный номер. Он поужинал зайцем в сметане, и устроился с бокалом вина и своими записями в дальнем углу общей залы. Нет, определенно, надо все досконально узнать. Например, что стало со Скоттом. Он явно не в своем уме, а в сочетании с зельями Спартака, это очень неприятно. Да еще и иллюминаты - ему подчиняется довольно много людей. Это тоже нельзя сбрасывать со счетов.
  Хорошо, что в этот раз мерзавцы не добрались до Вари и детей. Мишель спрашивал о них у Ивана. Тот ответил, что с ними все в порядке. Нападений не было. Правда, что-то царапнуло Мишеля в этом разговоре. Что именно он так и не разобрал. Возможно, просто насторожили уверения, что в порядке все и полностью. За годы семейной жизни, он убедился, что с женой просто не может быть все в порядке. Что-то непременно случится. Вот хотя бы эта история с доктором. Зачем она к нему ходила сама? Впрочем, Мишель был бы счастлив, если бы это было самым страшным, что могла натворить Варя.
  Или это тон у Ивана странный был какой-то? Доверять-то ему можно, скорее всего, (и перс и Скотт, ему самому поперек дороги встали) но... Что же было не так? Или это просто излишняя подозрительность? Ну, в самом деле, если на Варю и детей никто не нападал, если они здоровы, то можно вздохнуть с облегчением, и успокоится. О ее обычных выходках, Мишель непременно узнает дома от самой Вари. И они вместе посмеются над ними. Не ругаться же с женой после того, как полтора года ее не видел? Сейчас Мишель с радостью бы услышал о любом недоразумении, связанном с Варей.
  И все же... что-то не так! Но что?! Все больше и больше мучила мысль, что произошло нечто серьезное, о чем ему просто не сообщили. Варя... ну не разлюбила же она? Не изменила же? Почему вдруг подумалось об этом? На Варю это не похоже вовсе! Дурные мысли... Это оттого, что сам грешен. И все же... столько времени она была одна... да еще эта его поездка в Вену...Вот-вот! И нечего жену оставлять одну! И все же, Варя не могла... Глупости все это!
  Иван уже довольно давно размышлял над странными хитросплетениями, которые преподносит ему жизнь. Эта вот, последняя история уже совершенно ни на что не похожа. Называется, приехал, чтобы разобраться в своих делах. В своих, заметьте, а не чужих! А тут такое... Интересно, по всем признакам, Моабад-хан должен был попытаться отомстить Варе, но ничего такого не было, и все же... хорошо, что Иван позаботился об охране. Варя была бы, скорее всего, против, но так гораздо спокойнее. Впрочем, и Толстой присмотрит за ней. А еще...
  Еще не мешало бы подумать о том, стоит ли сообщать Лугину об истинных причинах его похищения, и, вообще всей этой истории. Да нет... конечно же, стоит... но вот, что именно? И как именно? Ведь придется сообщить и о том, что Иван узнал о мадам Юлии. Вернее, о их с Мишелем романе. Если это, конечно, можно назвать романом. Интересно все же заглянуть в душу другого человека... однако, интерес-интересом, а дневник маркиз при первой же возможности спрятал обратно на приступочку каминной трубы. Правда, возможность представилась почти перед самым отъездом Лугина из Вены. Кажется, он ничего не заметил.
  Да и некогда ему было замечать, и в тайник свой он раньше времени не полез бы - а вдруг застали бы с этими бумагами? Непременно ведь, прочли бы. Лугину этого не нужно совсем. Так что все в порядке с дневником. А вот, признаваться, что читал его, совсем резона нет. Кто знает, как себя поведет Мишель. Интересно, что он чувствует к Юлии? По записям можно только понять, что Лугин окончательно запутался. Нет, жену-то он любит, но...
  Иван усмехнулся. Интересно не это, а то с каких пор он интересуется такими вещами. Впрочем, лишние знания о ком-то или о чем-то никогда не повредят. И напротив, те же лишние (или не лишние?) знания могут очень даже повредить. Например, Варе совсем не обязательно знать об измене мужа, а ему об ее измене. Да... Варя... от нее можно ожидать чего угодно! Еще вот возьмет и решит покаяться... Вот же семейство неугомонное! Вообще, семейная жизнь действует на всех странно. Тот же де Грисей... умный вроде бы был человек, и вот, на тебе...
  Так, судя по звукам, которые доносятся из-за приоткрытой двери гостиницы "Корона", он догнал Лугина. И Скотта тоже, Иван жестам приказал молчать своим спутникам. Двое всего, зато бойцы прекрасные. Хотя... у Скотта может быть и десяток и больше... Остальные люди Ивана, как раз и занимались тем, что разыскивали приспешников самозваного Великого Магистра и пытались их обезвредить.
  Мишель так и не понял, когда в зале появились люди в черном. Задумался. Вроде бы только что здесь была вполне мирная публика, и вот теперь - иллюминаты, а среди них Скотт, в золотой маске. Ну уж нет! Бой так бой! Мишель был не намерен больше сдаваться. Хватит! Все равно умирать, так лучше в бою. И ведь как обидно-то - думал, что скоро домой вернется, а вместо этого... Мишель достал шпагу из ножен.
  Выпад. Хорошо еще, не оставил оружие в номере, хотя хозяин гостиницы весьма недвусмысленно намекал. Кстати, где он? Опасность слева - Мишель отклонился. Выпад. Выпад. Выпад. Защита. Плечо! Больно... Спрятался, не иначе... Что же будет... неужели поверят, что он, Мишель, добровольно вернулся к иллюминатам? Или Скотт еще что выдумает? Справа. Так. Снова задели...
  Ну, ничего. Только бы не поверили в предательство... Только бы это на Варе и детях не отразилось... А это кто? Маркиз! Выпад. Наш уважаемый Иван Иванович! Мишель был безмерно рад появлению этого человека и его спутников, особенно, когда они начали теснить прихвостней Скотта. А сам "золотой человек" решил, видимо, скрыться. Ну уж нет! Мишель догнал тщедушную фигурку у незаметной двери в самом темном конце зала. Видимо, Скотт знал здесь все ходы и выходы.
  Варя сидела у себя на квартире и перечитывала письмо мужа. Принесли его к Черкасовым, когда сама Варя была уже в дверях. Ольга что-то говорила, пыталась удержать ее, а у Вари было только одно желание - уйти куда-нибудь подальше от этих причитаний. Ими горю не поможешь. И вот письмо. Счастье! Мишель, любимый, дорогой, ненаглядный Мишенька жив и возвращается совсем скоро! Только вот... что же ей-то делать?
  
  ***
  
  Прежде всего - не паниковать, хоть очень хочется, например, завыть в голос. Не к чему это не приведет. Любимый... как же я тебе в глаза-то посмотрю... Хватит причитать! Слезами горю не поможешь! Когда Варя уходила от Ольги, ей казалось, что план готов, но, поразмыслив спокойно, она признала, что никакого плана не было и в помине. Так только - желание действовать. Прежде всего, надо пригласить доктора. Или не надо? А вдруг? Вдруг, хоть малейшая надежда есть, что этот вовсе не беременность... да нет... с ее-то везением. Еще и двойня будет. Что Мишель скажет? Господи... что он скажет... а что сделает? Неужели, прогонит? Как жить без него? А дети...
  Господи! Грешна! Но дети-то за что страдать должны? Варя уже не в первый раз задавалась этим вопросом, но ответа не было. Нет, нет и нет! Надо найти доктора, и если уж, он скажет, что... подтвердит страшный приговор, тогда... ну вот, тогда и думать будем, а пока надо успокоиться. Ради тех же детей. Да, только доктор должен быть надежным и неболтливым. И лучше, чтобы ее, Варю, не знал.
  А вот с этим посложнее... вряд ли нашелся бы хоть один приличный доктор, который не был бы знаком с Варей. И, почему-то, ни один не любил ее. Вот только доктор Гранской с ней беседовал и не сердился на вопросы особо, но и тот оказался шарлатаном. К кому обратиться? Так чтобы не вызвать ненужных подозрений? Еще слухи пойдут... А Мишель? Как на нем это скажется? Нет! Необходимо, что-нибудь придумать, причем быстро!
  Варя вышла из дома и в нерешительности остановилась. Что сначала? Наверное, все же платье. В лавке у купца Головникова, которую очень громогласно расхваливала как-то очередная горничная Ольги, (дешево все и сносу нет!) был просто рай. Разумеется, не для светских дам, или даже той же Вари, а для горничных, нянек, в общем - для прислуги. Сама лавка выглядела весьма непрезентабельно, но какая разница? Пусть в землю вросла, пусть темная, лишь бы здесь нашлось то, что нужно.
  - Чем могу служить? - благообразный старичок поднялся из-за прилавка.
  Он подслеповато разглядывал посетительницу и все больше удивлялся.
  - Я... я... мне нужно платье, ну и все, что полагается!
  - Хорошо... а кому?
  Варя рассердилась на себя, что не продумала всего (не станешь ведь говорить, что для себя), да и на старичка тоже. Какое его дело!
  - А вам к чему?
  - Дык, как же... ежели, подарок няньке старой или женщине на возрасте - это одно, а ежели девушке молодой - то совсем другое! Опять же фасон. По какому случаю, свадьба там, или еще что? Да и фигурой она какова? Не на себя же вы барыня, хе-хе, - старичок мелко рассмеялся, примерять-то будете?
  - Платье будничное. Темное. Все остальное такое же, - Варя успела прийти в себя, - фигурой она с меня, как раз.
  - Стало быть женщина рожавшая, хоть и не полная, - сделал вывод старичок и нырнул под прилавок, - это не на свадьбу, значиться... Кормилица, что ли? Такие-то жилистые, не раскормленные - самые молочные!
  Вот же! Да как он смеет! Если он так со всеми покупателями разговаривает, не удивительно, что его лавка такая запущенная. Но сказать что-то надо, иначе, любопытный старик не оставит в покое.
  - Да, кормилица... - вот же нахал все-таки! Надо сдерживаться, надо... - к сестре едет, в Новгород, она у меня младшенького выкормила, - вдохновенно врала Варя прилавку, - вернется через несколько месяцев... так мало ли, как все повернется... хочу, чтобы она знала, что я ее ценю... женщина-то проверенная. Деньгами я ее не обидела, а вот подарок сделать - это другое.
  - Тогда я вам присоветую еще и платки вот эти взять - глядите! Как жар горят! - дедок вылез из-под прилавка, держа в руках что-то невообразимо пестрое. Кормилицы, они такое страсть, как любят! Несколько возьмите, не пожалеете!
  Боже! Почему горничная Ольги не сказала, что здесь торгует такой... такой... тише... пусть его... не надо скандала... Варя согласилась и на платки, и на какой-то невообразимый чепец, и еще на что-то... Вышла она из лавки с ворохом покупок. Теперь - обратно домой. Переодеться. А потом надо отправляться на поиски доктора. Приличного, но, никоем образом, не относящемуся к высшему свету. Знать бы еще, где найти такого.
  Скотт дрался отчаянно, но Мишель вовсе не собирался его отпускать, поэтому теснил от двери. Иван что-то кричал, но что именно, было не разобрать. Да и к нему, Мишелю ли, относились эти крики? Скотт определенно, хотел не выиграть поединок, а побыстрее покинуть гостиницу. Да и техники никакой! Это разве удар? Растерял сноровку! Это было Мишелю на руку. Иван и его спутники хладнокровно расправлялись с людьми Скотта.
  Впрочем, Мишель пригляделся, убиты были двое - остальные пятеро, скорее всего без сознания. А вот еще троица с серьезными ранами. Кажется...ну да, сейчас все закончится, если у Скотта нет где-нибудь поблизости подкрепления. Странно, но иллюминаты, почему-то совсем не горели желанием сражаться с Иваном... а что это он показывает раненым? Кольцо?! А вот, отвлекаться от боя не стоит, даже если противник слаб! Скотт только что напомнил об этом весьма болезненным уколом. И приблизился к двери, мерзавец!
  - Лугин, не убивайте его, я с ним поговорить хочу! - Иван подошел к сражающимся.
  - Да я и не собирался! - Мишель снова отвлекся.
  Скотт кинулся к двери. Мишель попытался его задержать, и подался вперед. В этот момент дверь черного хода, к которой так упорно стремился "золотой человек", распахнулась и ударила Скотта. Мишель не сумел отвести шпагу. Скотт был мертв.
  - Ну вот, - Иван посмотрел на тело, - жаль... хотя... говорить с безумцем все равно было бы бессмысленно.
  
  ***
  
  В дверях черного хода застыла молодая дама в темном платье. Она с ужасом глядела на мертвого Скотта. Потом она перевела взгляд на окровавленную шпагу Мишеля, побледнела, покачнулась, и вдруг, с рыданиями бросилась на колени перед телом.
  - Что же мне делать-то, что же делать... - причала она, - почему?! Почему именно сейчас, когда я нашла тебя, после стольких усилий
  Мишель вытер шпагу и вложил ее в ножны. Чувствовал он себя пренеприятно. Ну, надо же! И этого безумного мерзавца кто-то любил...
  - Да что же это такое, - тихонько проворчал Иван, - что за поветрие такое! И эта влюблена! Приворожил он ее что ли? Ну, второй раз я такой ошибки, как с Моабад-ханом не сделаю. Лично прослежу, чтобы похоронили. Кол бы еще осиновый, для верности, раздобыть...
  - Зачем кол? - удивился Мишель.
  - Да так...
  - Поднять бы ее... помочь чем-нибудь, да, боюсь, она от меня помощи сейчас не примет... - Мишель взглянул на Ивана.
  - А мне вот ее, в отличие от вас, совсем не жалко, - Иван почувствовал раздражение. Вечный рыцарь! Как будто от этого кому-то легче! Вот сейчас почему-то считает, что я должен утешать эту странную девушку, - она поплачет, попереживает, но утешиться. Зато жизнь ее не будет окончательно сломана. Она так молода...
  Мишель смотрел все так же. Маркиз вздохнул и подошел к девушке.
  - Мадемуазель...
  Девушка резко вскочила на ноги, и оказалась в объятиях Ивана. Ненадолго затихла. Потом снова всхлипнула. Иван стоически пережил очередной поток слез, на этот раз, заливший его сюртук. Мишель же будто услышал его слова: "Во что вы меня втянули, Лугин?! Девушка, конечно, весьма мила, одни глазищи чего стоят, но, быть жилеткой для слез, совсем не мое амплуа..."
  - Зачем вы убили его! - Девушка обвиняющее посмотрела на Ивана. Нет, это он виноват, что ли? Между прочим, если на ком и есть вина, так это на ней самой!
  - Это вышло случайно, мадемуазель, - подал голос Мишель, но поверьте... покойный был дурным человеком и совсем не заслуживает ваших слез...
  - Это я и без вас знаю! - сердито всхлипнула незнакомка, не отпуская при этом сюртук Ивана, наоборот, она, кажется, придвинулась ближе, - но я его так долго искала! По всей Европе за ним гонялась! Я так мечтала прирезать этого дьявола самостоятельно! А вы! Вы мне помешали! - она гневно ткнула пальчиком в сторону Мишеля, - я отомстить хотела за смерть сестры, за мою Марию!
  - Ну, если вам будет от этого легче, - усмехнулся Иван, и продолжил, не обращая внимания на предостерегающий жест Мишеля, - то вы приняли самое непосредственное участие в его гибели, можно сказать, подтолкнули Скотта на встречу неотвратимой карающей длани.
  Девушку звали Софьей. Фамилию она не захотела называть, даже Ивану на которого смотрела во все глаза. История Софьи и ее сестры была трагичной, но, кажется, со счастливым концом, потому что у Ивана были достоверные сведения о том, что Мария жива, он сам видел ее в замке у Скотта. Софье был выделен сопровождающий (несмотря на ее недовольство), и она отправилась к сестре.
  Хозяин гостинцы, вынутый из погреба, мелко затрясся, увидев тело Скотта, но окончательно потерял всяческое самообладание, когда разглядел кольцо на пальце у маркиза. С помощью этого кольца, хозяина "Короны" и пары кошельков все решилось очень быстро. Тела были похоронены (правда, за оградой кладбища, но на большее Скотт вряд ли мог рассчитывать), к раненым приставлена охрана. А те иллюминаты, что не сильно пострадали, были водворены в тюрьму соседнего городка, до особых распоряжений.
  Мишель во всех этих хлопотах почти не участвовал. Только посмотрел на погребение Скотта. Действительно, лучше уж самому убедиться... Как странно, что его нет... как будто сейчас, вместе с "золотым человеком" похоронен кусок жизни. Маску со Скотта сняли. И что он прятал? Ну, шрам, ну и что же? Или просто он настолько боялся жизни, что решил совсем закрыться от нее за золотой маской? Иван повертел маску в руках и кинул ее в могилу.
  - Вам не кажется, что надо кое что мне рассказать? - осведомился Мишель, когда они вдвоем с Маркизом снова оказались в общей зале той же "Короны".
  Сегодня двери гостиницы были закрыты для клиентов, приходивших пропустить кружечку пива, а иллюминатов больше не предполагалось, так что можно было бы оговорить спокойно.
  - А надо ли? - Иван сосредоточено вертел в руках бокал с красным вином, - Кислит, что ли? Откуда каналья хозяин нацедил мне эту гадость? И ведь врал, что лучшее! - крикнул маркиз куда-то в пространство.
  - Я уверен, - серьезно сказал Мишель.
  - Это вы про кольцо?
  - И про него тоже! А вообще, я хочу узнать все об этой глупой истории с похищением!
  - Сию минуточку поменяю, - хозяин гостиницы появился около столика с новым кувшином и чистыми бокалами, а потом так же внезапно растворился.
  - Ну, всего я и сам не знаю, думаю, что и никто другой тоже, но кое-что я вам расскажу, - Иван принял решение.
  - Сейчас.
  - Нет, завтра. В дороге. Там подслушивать некому, а здесь, хоть и пусто...
  - Значит, непременно завтра? - Мишель был настроен решительно.
  - Да. Завтра!
  
  ***
  Мишель споро водил пером по бумаге, вымарывал строчки и снова писал то же самое, пытаясь разобраться в самом себе.
  "Переплетение судеб... кто знает, почему это случилось. Юлия... Иван знает гораздо больше, чем рассказал, но дальнейшие расспросы ни к чему не приведут. Это я уже понял. Знаю только, что все это связано с Юлией. Но как именно? Кажется, эта часть истории так и останется в тайне. Может быть, так будет даже лучше.
  Юлия... я не стал искать с ней встречи. Ни к чему все это. Но, Боже мой! Как же мне хотелось ее увидеть еще раз. Еще раз попрощаться навсегда. Да это глупо и даже недостойно, но я ничего не мог с собой поделать. Когда я сидел в темнице я написал, наверное, сотню воображаемых писем Юлии. Ни о чем.
  Письма были ни о чем. Если домой Варе я писал (так же мысленно, конечно), о том, как себя чувствую, рассказывал, как мне не хватает Толстого, или перебирал наши общие воспоминания, то с Юлией все было иначе. Сейчас уже и не вспомню, какие бредни я городил. Как Юлии повезло, что она никогда не прочтет их.
  А еще я писал стихи. Мысленно, конечно же, мысленно. Остались в памяти только обрывки, но и их довольно, чтобы понять насколько я был тогда не в себе. Поневоле поверишь, что Скотт сумел подмешать мне в пищу какой-нибудь мерзкий отвар Спартака. Хорошо, что излечение произошло довольно быстро. А рассказ Ивана и вовсе вернул меня на грешную землю.
  Хотя, даже в самый разгар моего безумия, я ни на минуту не усомнился в своем решении ехать домой к Варе и детям. И дело тут не только в том, что Юлия замужем и любит мужа. Любит? Я уже ни в чем не уверен. Не надо было смотреть в ее глаза. Люблю ли я ее? Я не знаю. Не знаю. И не желаю узнавать! Таким знаниям лучше быть подальше от людей. Как там нянька говорила? "На острове Буяне стоит дуб, на дубе сундук..."
  А без Вари я, совершенно точно, не смогу жить. Просто не смогу. И я люблю ее. Да! Люблю, как прежде... Как прежде? Или иначе? Но люблю же? Люблю! Тогда выходит, чувства к Юлии это всего лишь бред безумца, каковым я стал у иллюминатов? Переплетение судеб... а жизнь, кажется, движется по спирали. Это все уже было когда-то и будет снова. И в моей жизни и вообще в мире. Все повторяется. Значит, будет новая встреча?
  Встреча... их почему-то гораздо меньше, чем расставаний. А уж если говорить о нас с Юлией, то и подавно. О нас... о нас с Юлией... нет. Это неправильное сочетание слов. Никаких НАС нет и не было, да и быть никогда не может. Прощание... вечное прощание. Давай попрощаемся еще раз. Самый последний раз! И все же, что было в ее глазах?
  Что? Этот вопрос занимал меня, пока я был заперт. Но дать на него ответа я не смог. Вернее будет сказать - не захотел. Не чему это. Два десятка разных предположений, все равно не заменят прочной уверенности. Уверенности, которая, впрочем, мне совсем не нужна. Как хорошо, что Петя не добрался до этих записей. Беспорядочные мысли... это помимо содержания! А ведь сколько раз давал себе зарок писать обо всем по порядку. Сегодня, например, надобно было записать разговор с Иваном. Странный весьма разговор..."
  У маркиза было достаточно времени, чтобы собраться с мыслями, но это мало помогло. Впрочем, Иван вполне успешно вычленил суть и рассказал Лугину только сами действия персонажей этой странной пьесы. Конечно, Мишеля интересовали причины тех или иных поступков, но ему пришлось удовольствоваться тем, что есть. Сам же Иван смертельно устал от свей холодной улыбки, которую весь день демонстрировал. А ведь когда-то мог носить ее, вовсе не снимая. Даже поверил, что такая вот улыбка и есть самая, что ни на есть, настоящая.
  Итак! Есть один довольно беспечный французский граф, который, будучи совсем юным, попал в Орден, а после смерти Спартака, пожелал из него выйти. С условием, что окажет Ордену услугу, когда это будет необходимо. (Это Лугину знать можно!) Скотт сумел обмануть де Грисея, впрочем, не его одного, и потребовал, чтобы тот, в качестве услуги познакомился, и какое-то время не выпускал из виду мадам Юлию, вернее, маркизу де Перпеньяк. (Так, и это тоже можно оставить в рассказе, только без уточнения места и времени).
  Что понадобилось безумному Скотту от бедной актрисы, Ивану было не очень понятно. Скорее всего, хотел как-то использовать ее против императора Александра. Даже заставил двух прусских дворян заключить какое-то совершенно идиотское пари против Юлии. Ее тогда спас Мишель, что еще больше настроило Скотта против него. (А вот с этого места надо быть очень осторожным!)
  Беременность Юлии явилась для Скотта огромной удачей. Старого доктора ничего не стоило разговорить... Все были уверены, что это ребенок императора Александра, а это открывало перед Скоттом великие горизонты. Де Грисею было приказано жениться на Юлии. А он, к тому времени по уши влюбленный, был вовсе не против.
  Но Анри совсем не улыбалось плясать под дудку Скотта и подвергать любимую женщину и ее ребенка опасности. Началась еще одна игра. Граф стремился перехитрить иллюминатов. То, что родился мальчик, все еще больше осложнило. По плану Скотта, Венский конгресс был идеальным местом для того, чтобы император увидел своего сына и, возможно, признал его.
  Конечно, это могло произойти лишь в самом крайнем случае, и все это понимали, но говорить Скотту правду было небезопасно. Де Грисей видел, что Скотт безумен. Мало ли что еще могло прийти ему в голову. Тогда-то, перед конгрессом, и родился у графа план. Не самый лучший, но он давал хоть какую-то надежду. Появление на конгрессе Мишеля спутало карты.
  Причем всем.
  
  ***
  
  Варя подошла к дому доктора, на который ей нехотя указала какая-то пожилая женщина. Кажется, переодеться горничной было не самым лучшим решением. Да и напутал что-то старик в лавке. Одежда сидела омерзительно, и была гораздо больше, чем нужно. Извозчик смотрел с подозрением на ее мешковатое платье и огромный чепец, на потрепанную накидку... (такие слуги в приличных домах не носят!) Еще хуже выглядели Варины расспросы. Сама, похоже, не знает чего хочет. Доктора ей какого-то. И не барыне ее (специально переспросил!), а ей самой. Пф! Ну и птица! Это ж надо, доктора ей подавай! Пришлось Варе идти дальше пешком.
  - С чем пожаловала? - так встретил Варю ражий детина - слуга доктора Бока.
  Варя опешила. Не привыкла она, чтобы с ней так разговаривали. А детина стоял в дверях, видимо, не собираясь пропускать посетительницу, и к тому же нагло разглядывал ее.
  - Ты чья? От Ермолаевых что ли пришла? Так немец мой велел им передать, что за визиты надо вовремя платить! Так господам и скажи! Теперь пусть заранее деньги дают, а то в прошлый раз месяц ждали. Мыслимое ли дело!
  - Я не от Ермолаевых. Мне надо видеть доктора Бока незамедлительно, - Варя, наконец-то обрела голос.
  - Ишь ты! Незамедлительно... ну иди, раз так, чего стоишь? С запиской что ли от барыни? Если к ребенку, то лучше моего немца и не найти. Ты не гляди, что дом неказистый. Клиентов у нас много, - детина ловко протиснулся боком сквозь узкий коридорчик и остановился, снова перегородив Варе путь, - давай записку-то.
  - Мне нужно поговорить с доктором лично.
  - Это зачем же?
  Варя молча попыталась обогнуть слугу, но ничего не вышло. Он занимал все пространство от стены до стены.
  - Я же сказала, мне нужно к доктору! Я хочу, чтобы он осмотрел меня.
  - Ты чего опять шумишь, а негодяй? - из-за детины не было видно, кто это сказал, но, судя по всему, это и был доктор Бок, - из-за тебя, Васька, все клиенты разбегутся.
  - Я пришла к вам по делу, а ваш слуга меня не пускает, - пожаловалась Варя.
  - Ну-с и с какое же у вас ко мне дело, голубушка? - доктор прогнал обиженного Ваську и, наконец, впустил Варю в комнату.
  Немецкого в нем не было ничего, кроме фамилии. Глядел он на Варю строго и очень внимательно. Кажется, не упустил не единой детали. Всю оглядел, но не насмешки не осуждения в его глазах не было. И что удивительно, согласился принять Варю и осмотреть, а она уже было, собралась уйти и поискать врача каким-нибудь менее экзотическим способом. Если уж ее слуги дальше прихожей не пускают в таком виде, то сложно рассчитывать на осмотр.
  Не понадобилась даже заготовленная жалостливая история. Доктор ничего не стал спрашивать. Может быть, тут свою роль сыграли и ассигнации, выложенные Варей на стол. Впрочем, Варя сама была готова признать, что история эта слабовата и никого, скорее всего, не обманет. И вот осмотр закончился. Сейчас доктор мыл руки, а она со страхом ждала приговора. Дети, конечно, посланы Богом, но...
  - Все у вас, мадам, в полном порядке, - хмыкнул доктор, - вы не в тягости, можете не опасаться гнева супруга.
  Варя радостно улыбнулась. Господи! Спасибо! Но как же... все же говорило об этом... о беременности. Не ошибся ли доктор? Или она сама ослышалась? Может быть, он сказал - вы, мадам, в тягости? Мадам?! А еще про гнев супруга...
  - Что вы сказали?
  - Я сказал, что вы не ждете ребенка.
  - Точно?
  - Совершенно точно! А вот успокоиться бы вам не помешало. Отвары попить какие-нибудь укрепляющие... Вижу совсем вы измучились. Если желаете, можно будет посмотреть, отчего тошнота и все остальное, но, думается мне, это все нервическое.
  - А почему... - ну, в самом деле! Неужели нельзя ни от кого ничего скрыть?! - почему вы меня назвали "мадам"? И про мужа сказали?
  - Ваши ботинки! - доктор Бок прищелкнул пальцами, - ботинки вас с самого начала выдали. Слишком они дорогие. Тем более в сочетании с таким нарядом. Кстати, платье новое совсем, что наводит на некоторые размышления. А накидка, напротив, старая, да еще и прожженная. Сразу можно сказать - дело нечисто. Гм... а уж окончательно меня убедила, пардон, ваша сорочка. Да! А еще речь - ну не говорит так прислуга.
  Варе стало стыдно. Не из-за того, конечно, что доктор про сорочку сказал, а потому, что сама не подумала о ботинках и белье. Да и о накидке-то вспомнила в самый последний момент, пришлось по всей квартире искать что-нибудь подходящее. Нашлось в кухне - висела у дверей.
  - Ну и подумалось мне, что богатая дама, не стала б так просто затевать весь этот маскарад. Супруг-то, видно в отъезде?
  - Спасибо вам и прощайте! - Варя поднялась со стула.
  - Да вы не думайте, это все между нами останется, - доктор Бок хитро подмигнул, - я ведь так... не со зла. Любопытен только сильно. И загадки всяческие разгадывать люблю. Но не болтлив. Чего нет, того нет!
  - Я надеюсь, - Варя вынула из кошелька еще одну ассигнацию.
  - А что же с тошнотой? Надо бы полечить...
  - Думаю, все пройдет само. Теперь мне значительно легче. Прощайте.
  - До свидания! Если что, вы знаете, где меня найти!
  Варя вовсе не собиралась больше встречаться с этим человеком. Это очень неприятно, когда из любопытства суют нос в твои тайны! И не тактично говорить вслух все, что думаешь! Так ведь и обидеть можно, и оттолкнуть о себя людей! Неужели неясно! Любопытно ему! Это... это... это названия даже не имеет! И все равно, все равно - спасибо доктору! Какой камень с души свалился! Теперь не так страшно ждать Мишеля, и даже можно себе позволить порадоваться. Мишель... совсем скоро он будет дома!
  
  ***
  
  "Совсем скоро я буду дома... совсем скоро..." Мишель ехал, почти без остановок. А там, где все же приходилось менять лошадей, или ночевать, никаких задержек не было. Напротив, все так и лучились любезными улыбками. И лошади свежие находились немедленно. Впрочем, что удивляться, наверняка, маркиз Д"Арни все устроил.
  Ну и ладно! И не так уж важно чего Иван хотел больше - помочь или избавиться побыстрее от присутствия Мишеля. Главное - в дороге никаких задержек, и это значит, что дома он, Мишель, будет гораздо раньше, чем рассчитывал. Дети, наверное, большие совсем. А Ваня уже, небось, ходит, и говорить начал. Не узнает, конечно... И Варя ждет... натерпелась бедная из-за этого конгресса. Вернее, из-за мужа своего беспутного.
  А ведь клялся перед Богом, да и перед собой всегда заботится о ней и защищать. А Варе, сколько бы она не хорохорилась, защита нужна, как никому другому, уж он-то это знает. Все ее выходки из-за того, что она чувствует себя несчастной. И чем хуже ей, тем шире размах очередного прожекта. Мишель видел это теперь совершенно отчетливо, и удивлялся, что раньше не дал себе труда понять такую простую закономерность. Нет, вроде де бы и понимал, но как-то не до конца.
  Эта мысль родилась на одном из постоялых дворов, когда Мишель лежал без сна. Все уже было думано - передумано тысячу раз. И решение принято. Все хватит! Покуролесил! И о Юлии больше вспоминать не надо. В жизни все устроено, как оказалось, очень разумно - она любит мужа, де Грисей любит ее. И они счастливы. Насколько легче, жить, зная это. Как хорошо, что Юлия разлюбила его, Мишеля. Да и любовь ли то была?
  Зато де Грисей, несмотря на то, что иллюминат, вполне Юлии достоин. Он был готов защищать ее и оберегать от кого угодно. Ни иллюминаты его не испугали, ни император Александр. Неужели он, Мишель, не сможет дать Варе то, в чем она так нуждается - спокойствие и уверенность в том, что ее любят? А ведь, и правда...
  Именно это Варя и искала всю жизнь, именно поэтому доказывала всем и каждому, что она достойна любви, что она самая умная, самая начитанная. Самая независимая, если уж на то пошло (легче сразу показать, что тебе никто не нужен, чем после мучится от того, что тебя отвергли). Именно поэтому затеяла тот нелепый разговор перед свадьбой.
  А он вспылил. Рассердился и повел себя глупо. Хотелось кричать, или даже разбить что-нибудь. И много позже, после свадьбы все никак не мог полностью поверит, в то, что это, наконец-то случилось, а какая-то детская обида не давала полностью раскрыться перед Варей. Да взять хотя бы тот разговор о Толстом, ведь только через два месяца признался, как хотел видеть Платона на свадьбе, и в то же время, боялся этого.
  А ведь, хотел быть полностью честным перед Варей. Мечтал о браке, где не будет никакой лжи и недоговоренности. Ведь и о Юлии рассказал! Отчего же взвился так, когда Варя решила ответить такой же искренностью? Не к месту совсем решила, но... это же Варя! И, потом, она хотела, как лучше... Просто успокоить и получить утешение самой. Ведь их свадьбу с самого начала преследовали неудачи.
  Взять хотя бы желание Евдокии Дмитриевны непременно обвенчать молодых в Петербурге. Отчего она решила именно так неизвестно, но твердо стояла на своем. Мишель же счел, что это все не важно и не стал спорить. В Петербурге, так в Петербурге. Пока Варина тетушка готовила венчание, Моабад-хан готовился эту свадьбу разрушить. Для начала он попытался поссорить Петра и Мишеля. Не сам конечно, а через подставных лиц. Интрига была очень хитро сплетена. Мишель до сих пор не любил об этом вспоминать. Речь шла уже не только о чести Вари, но и о государственной измене.
  Зато никогда не забывал, что Петр, несмотря на все предоставленные ему "доброжелателям" доказательства, поверил слову Мишеля, и хода делу не дал никакого. Да... тогда Петру было достаточно честного слова. Отчего же в этот раз он так себя вел, как будто... как будто поверил всем этим бредням. Ну, ведь бред же считать, что он, Мишель, мог иметь какие-то общие дела с иллюминатами. Нет, Петр не обвинял в открытую, но...
  Да, но тогда он поверил, и вся интрига пропала попусту и не имела никаких последствий. Гораздо больше навредили слухи и сплетни, внезапно наводнившие город. Эти сплетни и до сих пор аукаются Варе. Многие гости под разными предлогами отказались от приглашения. Бедная Варя! Конечно, ей после нелегко было в свете!
  А священник, который отказался их венчать?! Прямо в день свадьбы отказался, хорошо хоть не у алтаря. Он, видите ли, долго думал, но не может без разрешения Синода обвенчать женщину, которая, пусть и по мусульманскому обычаю, но жена другого человека. Тем более что, оказывается, государь в свое время дал разрешение на брак с персом, и...
  Конечно, можно было все объяснить, но вместо разговора произошла склока. Петр просто вышел из себя (уже после он признался Мишелю, что вся эта нескончаемая история с Вариным замужеством ему надоела до нервных колик). Конечно, о венчании в Петербурге не могло идти и речи. А Варя...
  Мишелю вдруг показалось, что она даже рада, то свадьбы не будет. Она заговорила о предопределении, о том, что, видно ей не судьба выйти замуж... Это было еще не самое страшное. Мишель, отмахнулся от подозрений и просто спросил тогда, любит ли она его, по прежнему, и хочет ли замуж. Варя ответила, что любит, и решения своего менять не собирается. Тогда-то и было решено ехать в Черкасово и играть свадьбу там. И вот вечером того же дня Варя и завела этот разговор о поцелуях.
  
  ***
  
  Варя не знала, как и подступить к Ольге с разговором о том, что ребенка никакого не будет. С нянькой было гораздо проще, она ждала на квартире, и, видимо все поняла по Вариному лицу, потому что счастливо охнула, перекрестилась, и стала помогать барыне снять жуткий наряд. Варя не протестовала, даже когда заметила, что ее обновки были связаны в узел.
  - Я, Варвара Петровна знаю, кому отдать это можно, не гоже, чтоб эти тряпки в доме были. Барин еще наткнется на них...
  - Все хорошо! Теперь все будет хорошо! - Варя улыбнулась.
  - У доктора были? - все же поинтересовалась нянька.
  - Да! И - ничего! Попусту только себя взволновала. Не в тягости я.
  Нянька снова перекрестилась. Вот и ладушки... только бы язык барыня за зубами держала, а то Мишенька глупость какую учинит. Гордый он, да и к сердцу все принимает близко слишком...
  - Варвара Петровна, не говорите вы барину ничего, Господь от вас беду отвел, не надо ему перечить...
  Теперь, когда главная причина для беспокойства пропала, появились две других. Говорить Мишелю об измене или нет? Сама Варя не хотела ничем расстраивать мужа. А этот разговор... опять будет, как в прошлый раз: "Мишель, я тебе изменила, только на этот раз по-настоящему!" Вот радости ему будет! Но... как же без покаяния? Вот и батюшка советовал...
  Да вот еще Ольга... С того памятного дня, когда зашел разговор о ребенке, Ольга прятала от Вари глаза, а когда все же смотрела, то с испугом. Она явно не знала, как себя вести. Несколько раз порывалась что-то сказать, и снова замолкала. Почему? Наверное, больше не хочет общаться со столь низко павшей женщиной! Но сказать ей, что никакого ребенка не будет необходимо.
  - Оля, можно поговорить с тобой?
  - Конечно, Варенька! - Ольга несмело улыбнулась.
  - Я знаю, ты считаешь меня падшей женщиной, и больше не хочешь меня видеть но...
  - Да что ты! Как ты можешь! Варя, с чего ты взяла, что я так о тебе думаю?
  - Ты на меня не смотришь, не говоришь со мной... - Варя почувствовала, что сейчас расплачется.
  - Я боялась тебя обидеть, - тихо сказала Ольга, - ты сама не своя была все это время, а тут еще беременность... вот как бывает - боялась обидеть и все же обидела... прости!
  - Да за что же?
  - Варенька... как же ты теперь... я уже прикидывала по-всякому... не знаю, что и посоветовать тебе, только положиться на то, что муж у тебя прекрасный, на его благородство положиться, а на мою помощь можешь рассчитывать в любом случае!
  - Спасибо, только все уже в порядке! У меня не будет ребенка!
  Ольга не знала за что и хвататься, слушая Варин рассказ, - то ли за голову, то ли за сердце. А еще, ей было безумно любопытно, кто же был тот мужчина, который... с которым Варя... ой! Она же, наверняка любит его! А как же Мишель? А дети... Ой-ей-ей! Ну не могла же Варя без любви... Кто же ее возлюбленный?
  И ведь рядом никого не было... Платон женился и уехал... да и не стал бы он... Из чужих мужчин Варя общалась только со стариком Курагиным, да еще иногда с этим бывшим гувернером Мартином... как его там? Мартин?! Вот негодяй! А бедняжка Лиина еще за него замуж собралась! Ой... что же делать-то... А скрытная какая стала! Слова не вытянешь, как будто она, Ольга, зла желает. Рассказала бы все, глядишь, придумали бы что-нибудь!
  Варя прекрасно понимала насколько Ольге любопытно и из всех сил сдерживалась, чтобы не рассказать все как есть. Ужас какой! Это что же, такие муки всю жизнь испытывать? Скрывать, лгать... Впрочем, пока не пришлось опускаться до лжи, но, наверняка, еще придется! Вот Мишель приедет... А Иван еще осмелился письмо прислать. Правда, Варя подозревала, что рассердилась бы на него еще сильнее, если бы письма не было. Хорошо хоть сухое и короткое. Хотя с чего бы Ивану писать другие?
  Мол, поручение Ваше выполнил, супруга нашел, сейчас тот в полной безопасности и направляется домой. Не к чему придраться, хоть кто прочитать может. Не страшно... но Варя все же письмо сожгла, а потом кляла себя. Как раз это-то и может вызвать подозрение в случае чего. В случае чего?! В каком таком случае?
  О, боже! И так всю жизнь? А как она выдержит визиты Ивана? Ведь он дал понять, что не намерен отказываться от общения с крестником? Но ведь всегда можно уехать в поместье! Да! Это выход! В Лугино сейчас Благодать. Летом Варя с детьми были там. Только вот... захочет ли этого Мишель. Не объяснишь же ему из-за чего все это...
  Неужели она все жизнь обречена попадать с самые нелепые и неприятные ситуации, которые только возможны? И всегда в самый неподходящий момент! Нет... она непременно проболтается Мишелю об Иване! Просто язык за зубами удержать не сумеет. Как тогда, в тот вечер, перед венчанием. Ну, кто ее за язык тянул?!
  - О чем вы сейчас думаете, Варенька? - Мишель подошел и сел на скамейку рядом с девушкой.
  - Обо всем сразу, - честно призналась Варя, - но, главным образом о поцелуях.
  - Да? - Мишель придвинулся совсем близко, - наши мысли совпадают...
  - Это хорошо, - серьезно кивнула Варя, - для брака. Представить не могу, что мы с вами сейчас уже были бы женаты, если бы священник не отказался нас венчать.
  - Ничего, осталось подождать всего несколько часов, и мы с вами поженимся! Так что там на счет поцелуев? - Мишель обнял невесту и поцеловал.
  - Вот! Сами спросили, а ответить не даете! - Варя притворно рассердилась, но это не помешало ей попытаться обстоятельно ответить на вопрос. Как будто Мишеля интересовало это! - Я размышляла отчего все люди целуются по-разному. Вот и вы и Платон и...
  - Варя!
  К сожалению, она не вняла этому предупреждению.
  - Мишель, - но я же только с научной точки зрения...
  
  ***
  
  Глупо это было! Глупо... и жестоко. Мишель тогда не стал ее слушать, просто встал, отрывисто поклонился и ушел. Сама же Варя только тогда и поняла, что совсем не стоило вспоминать сейчас других мужчин, особенно Моабад-хана. И так он чуть свадьбу не испортил, а теперь... теперь получается, она сама все разрушила. То-то перс обрадуется, если узнает. Ой... а куда Мишель пошел... а вдруг он уже не хочет на ней жениться? Интересно, а если бы она, Варя, была мужчиной, захотелось бы ей жениться на такой вот барышне, как она сама?
  - Мишель! Мишель!
  Догнала. Схватила за руку.
  - Мишель!
  Жених развернулся к ней, посмотрел... как... как будто не ее сейчас любимой Варенькой называл и все порывался поцеловать. Руку хорошо еще не вырывает. Нет... не женилась бы!
  - Мишель, ну простите! Ну я же не специально... я же не хотела вас обидеть! Мишель...
  - А я и не обиделся, Варвара Петровна. С чего мне обижаться?
  - Мне никто-никто кроме вас не нужен! Мишенька... - Варя потянулась к его плотно сжатым губам и поцеловала.
  - Варя что вы...
  - Я вас люблю!
  - Варенька...
  - Вы меня простите?
  - Варенька... любимая... ну как я могу на вас сердиться...
  Евдокия Дмитриевна после призналась, что несколько раз хотела отправиться на поиски племянницы в темный парк, или послать кого из слуг, чтобы позвали барышню, но потом вздохнула, перекрестилась на образа и отправилась спать. Варе давно не пять лет, а сегодня, если бы не этот перс, она вышла бы замуж, наконец. По-настоящему бы вышла! И... и... жених ее человек порядочный, так что пусть погуляют... гм... И ведь уже больше трех часов гуляют! Холодно же еще! Ох... молодость-молодость...
  И ничего не было холодно! Варя даже расстегнула шубку. Ну, вернее она расстегнулась как-то сама собой... и Мишель уже обнимал ее, прижавшись близко-близко, а его шинель закрывала их обоих от весеннего ветра. Какие там четыре часа! Варя была готова сидеть так всю жизнь. Ну и не только сидеть... не за чем сравнивать поцелуи! Так, как Мишель, ее никто не целовал. Мишель первый вспомнил о времени и на руках, несмотря на Варины протесты, отнес ее в дом.
  И ничего у нее ноги не замерзли! А уж о всех остальных частях тела и говорить нечего - жаром горят. Но не скажешь же об этом Мишелю? И такое странное томление... Он что собирается вот так вот взять и уйти?! А ее оставить совсем одну на пороге комнаты? Ой... нет... снова поцеловал... неужели останется? Пусть лучше уходит! Завтра... завтра... или не надо ждать? Ой... нет, не надо... Мишель, ну что же ты?
  Ушел... Варя всхлипнула. Горничная уже, скорее всего, спала ну и ладно! Варя все равно не позволила бы ей расстегивать эти пуговицы у ворота... Когда они расстегнулись там, на скамейке, Варя тоже не заметила, зато навсегда запомнила, как Мишель пытался их в темноте застегнуть. Вот... так и есть - пропустил петлю!
  Варя взглянула в зеркало и показала отражению язык. Вот врушка! Разве в петле дело? Просто боишься вспомнить его губы на шее, на плечах, на... Врушка и трусиха! И сейчас стояла столбом, он бы не ушел, если бы ты хоть намек подала! Ох нет... пусть врушка, пусть трусиха, но - завтра! Все завтра! Все равно же это случиться? Никуда же она не денется! Так что пусть это будет завтра, а не сегодня, да и Мишель... он тоже хочет дождаться свадьбы, а уж после... Да-да! Она это совершенно точно знает!
  А вот интересно... поцелуи они разные, а... а все, что за ними следует, оно тоже? Ну поцелуи это не так страшно, а вот все остальное... Ну ничего! Долг она свой выполнить сумеет! И Мишель не станет на нее сердиться больше, как сегодня рассердился. И пришлось его успокаивать и извиняться, а ведь не только он был прав! Да! Она, Варя, ничего дурного не хотела, так что сердиться - нечестно!
  Саму свадьбу Варя почти не запомнила. Вернее запомнила, но почему-то только кусочками. Например, запах старой церкви. Такой праздничный и родной... глаза Мишеля. Его нервно дрожащие пальцы, Этой дрожи почти и не было видно, Варя и сама не знала, отчего запомнила движения рук Мишеля. Цвет платья матушкиной подруги (и чего приехала? приглашение только для проформы и посылалось) графини Меручиной. Фуксия... б-р-р! Гадкий цвет. Зубы от него ломит.
  Тетушкину натянутую улыбку. Не надо бояться! Сегодня невесте совсем не хочется сбегать. Ни из-под венца, ни как еще! Невеста сегодня самая счастливая... Ой... или все-таки сбежать? Это уже совсем не завтра! Это уже сегодня! Сегодня это должно случиться! А я боюсь!!! Боюсь я! Ну, какая из меня жена для Мишеля? Найдет себе другую... Э нет! Не надейтесь! Не сбегу! И ему не дам, в случае чего!
  А потом, в церкви резко что-то изменилось. Как будто все облегченно выдохнули. Что уже? Уже все? Ура! Ой... страшно! Жена?! Я жена?! А что это Мишель то бледнеет, то краснеет? Так целоваться в церкви точно грех! Но... не вздумай останавливаться! Ох... Праздничный обед прошел как в тумане. А потом почему-то сразу наступил вечер. И вовсе, спать не пора... зачем... ну зачем она согласилась на эту свадьбу!
  
  ***
  
  Евдокия Дмитриевна отчаялась нормально поговорить с племянницей. Кивает, но видно же, что не слышит ничего!
  - Варя, матушка с тобой говорила об отношениях между мужем и женой?
  - Что? А... да... а где Мишель? - Варя была немного обижена. Исчез! Исчез, когда ей и так не по себе.
  - Варя! - Евдокия Дмитриевна даже покраснела, - твой муж... готовиться...
  - К чему?
  - Варя! Я о чем толкую с тобой?
  - О чем, тетушка? - ну что еще? Сил нет никаких еще и тетушку слушать!
  Варя еле-еле удерживала себя от немедленного побега куда глаза глядят. Но только вместе с Мишелем! Без него никак. А с ним как? Муж... кошмар какой! Вот ведь как хорошо было без свадьбы... гуляли, разговаривали, целовались... а теперь что же? Всему этому конец? Еще и тетушка со своими разговорами! О чем она?
  - Дай мне силы, Господь! Варя, ты меня слышишь? Матушка тебе говорила о том, что тебя в браке ждет? - ох... похоже, все, какие есть душевные силы понадобятся сегодня Мишелю Лугину.
  А может быть и не надо ничего объяснять? С Вариными-то приключениями... Евдокия Дмитриевна искренне старалась забыть о них, но - не получалось. Ну, сказала бы, что знает, что ей предстоит, и все.
  - Хорошо, Варя, я пришлю тебе горничную, - вздохнула Евдокия Дмитриевна, - еще раз, поздравляю тебя, я душевно рада, что ты вышла замуж за такого милого молодого человека, - она поцеловала племянницу и вышла из спальни.
  Горничную Варя выгнала. Ей мешала суетливая девица. И чего ей надо? А... наверное, переодеть ее в подходящий для первой брачной ночи наряд! Вот он, кстати, лежит на кровати. Ой... что это?! Это в ее приданом было?! Ужас какой! Стыдно, если Мишель ее в таком вот наряде увидит! Что он подумает? Ни за что нельзя его надевать!
  А... гм... а красиво... кружева, как паутинка, а декольте-то какое... почему-то вдруг подумалось, что Мишель совсем не будет против, если она все же примерит эту... это... ну вот, тог, что рассматривала сейчас. Особенно, если вспомнить, как он смотрел на ее, Варину, грудь только вчера. Даже в темноте было видно восхищение, А там-то сорочка все закрывала... правда, потом Мишель ее сдвинул немного... (Варя покраснела, прижимая кружевное безумие к лицу). А его пальцы... а волосы... когда они коснулись нежной кожи было так странно... будто внутри тела пробежали тысячи пушистых зайчиков, и пощекотали Варю своими длинными ушами.
  Может быть, все не так уж плохо? В конце-концов, они с Мишелем любят друг друга и... и все, что он делал до сих пор было приятно! Да! Даже очень... ну ладно! Очень-очень-очень! Но он же не захочет ограничиться только этим? А почему? Кажется и этих ласк вполне достаточно... мужчины... что с них взять... Но долг есть долг! И раз надо переодеться в это кружевное бесстыдство, то она, Варя переоденется. И будет ждать мужа... и сделает все, что нужно...
  Платье не желало расстегиваться. И нерасстегнутым тоже не желало сниматься. Ух! А горничную звать Варя не хотела. Гм... да и не могла - платье, в которое она переоделась после венчания по настоянию Мишеля, было из приданного. Это значит, оно было весьма модного кроя, но страшно неудобное. Вот и сейчас Варина голова застряла где-то между левым рукавом и вырезом, а мелкие пуговки на спине умудрились запутаться в искусно уложенной, но уже несколько растрепанной прическе.
  И никак не выпутаться! И за дверь не выйти, а куда запропастился колокольчик для вызова прислуги совершенно непонятно! В это время в дверь постучали. Наверное настырная горничная вернулась, или тетушка с новыми наставлениями... Как раз вовремя! А то сейчас здесь появиться Мишель - нельзя, чтобы он увидел невесту в таком виде.
  - Да-да! - полузадушено отозвалась Варя.
  - Гхм... О, Боже! Варенька, что с вами?!
  - Ой, - пискнула Варя, - одно хорошо - лица ее Мишель сейчас не видит, зато (о, нет!) видит нижние юбки! И гадкое платье никак не поправить!
  - Варя... вам помочь?
  - Да! Нет! Уйдите! Ой...
  - Я все же помогу... или может быть горничную прислать?
  - Нет!
  - Тогда я сам.
  Мишель довольно долго пытался добыть жену из ее платья. Платье упорно сопротивлялась этим попыткам, но человеческий гений одержал победу над матерчатой бестией. Варя, покрасневшая и растрепанная, стояла перед женихом и с ненавистью разглядывала платье.
  - У-у-у! Гадкое какое! Ой... Мишель! Я не одета! - она схватила из рук жениха поверженного врага и закрылась им.
  - Гм... ну... меня вам теперь стесняться не нужно, - Мишель улыбнулся, - возня с платьем позволила ему несколько раз весьма вольно обнять невесту, а ведь это еще далеко не все радости этой ночи! Конечно, если Варя снова чего-нибудь не выкинет... хотя... вчера же ей нравилось...
  - Все равно выйдите! - потребовала Варя, - вы раньше пришли, чем должны были! Я не успела переодеться! Вы сейчас выйдите отсюда, а я скажу, когда можно будет.
  Мишель кинул взгляд на кружевной наряд на кровати. Почему бы и не выйти... Варенька сейчас переоденется... наденет это чудо для него... можно и подождать ради этого за дверью... Подумать только! Варенька будет надевать на себя эти кружева ради него, Мишеля, своего мужа... Она вышла за него замуж! Все-таки вышла! И они любят друг друга! И сейчас...
  - Мишель, идите сюда!
  
  ***
  
  Мишель рассматривал витрину маленькой ювелирной лавочки. Если повезет, то дома он окажется к Сочельнику. Сколько лет он не встречал Рождество с семьей? Интересно, Варе понравилось бы вот это ожерелье? Скорее всего - нет. Ну что ж... оно, действительно, слишком кричащее. Да и не здесь Варе нужно искать подарок. И все же почему-то не хотелось уходить от этой витрины. А вот это кольцо похоже на то, что Мишель надел жене на палец в церкви.
  Как же у него тогда дрожали руки! Боялся уронить кольцо. А потом... потом это кольцо сверкнуло в пламени свечей, когда он вошел в комнату к Варе. Ее слова "Мишель, идите сюда", расслышать было почти невозможно, но он расслышал и осторожно приоткрыл дверь. Варю видно не было. Только кончик носа торчал из-под одеяла, а, ну еще и кольцо посверкивало.
  - Варенька... - Мишель осторожно присел на край постели.
  - Да?
  - Не надо бояться.
  - А я и не боюсь! - в доказательство этого Варя храбро взглянула на Мишеля, чуть опустив одеяло.
  Мишель вздохнул. Ну что вот с ней делать?
  - Мишель... - Варя села на кровати, - я... я вам честно признаюсь - я такая трусиха! Только вы никому не говорите.
  - Не скажу...
  - И не вздыхайте так! Хотите... хотите я вас поцелую? - Варя придвинулась поближе, не убирая, впрочем, одеяло. Ну не готова она была предстать перед взором Мишеля в таком легкомысленном виде.
  - Очень... а вы хотите этого? - Мишель чуть склонил голову.
  - Очень, - прошептала Варя и коснулась губами губ мужа.
  - Я так люблю вас... тебя...
  - И я люблю! Я тоже вас люблю! И я не боюсь! И... ничего я не боюсь!
  - Боитесь, - улыбнулся Мишель, - сами же только что признались, - а хотите и я признаюсь - я тоже боюсь!
  - Правда?
  - Чистая правда! А вдвоем не так страшно, и это тоже чистая правда! - теперь Мишель поцеловал ее.
  Этот взгляд... почему он так смотрит? Мишенька... любимый! Одеяло предательски сбежало куда-то на пол. Ой... а вот так он еще не смотрел. Жарко стало сразу. Хоть кроме кружев и не было ничего на ней. Как будто обжог взглядом грудь... А рубашка его где? Мамочки...
  Где-где... в четыре руки снимали... как хочется прижаться, поцеловать... капелька пота бежит, в волосках запуталась. Ему тоже жарко? Грудь почему-то заныла... Да... почему-то чем крепче объятие, тем меньше эта странная боль. Какой он красивый... а без рубашки почему-то даже красивее... А может быть не надо развязывать эти вязочки, а?
  По правде сказать, завязывала покрепче в тайной надежде, что это послужит хоть какой-то преградой, но вязочки не смогли противится пальцам Мишеля, и покорно сдались на милость победителя. А потом одна его ладонь легла на полностью обнаженную грудь, а второй он бережно поддерживал Варину голову и целовал... так целовал, что противиться его действиям Варя не могла. Разве можно прервать такой сказочный поцелуй?
  Кажется, она застонала... или это был он? Или они вместе? Не важно, совершенно не важно. Какая у него твердая рука... и в то же время нежная и мягкая... Грудь бесстыдно просила все новых прикосновений. Варя совершенно перестала что-либо соображать. Все мысли исчезли. Очнулась от наваждения Варя только тогда, когда Мишель на несколько секунд оторвался от нее. Что это?
  Она совершенно обнажена и... и Мишель тоже?! А.... ой... что это такое? Нет!!! Да ни за что! Варя немедленно закрыла глаза. Как? Когда? Всего лишь поцелуй и уже такое... ой... ну он же муж... ему это можно... Не хочу! Я не готова! Я боюсь!!! И лицо у него такое странное сейчас. Покраснел-то как...
  - Любимая... я так долго тебя ждал, ты... ты самая красивая, самая желанная я всегда буду любить тебя! - Мишель прикоснулся губами к Вариной ключице, а потом в груди и... а руки зачем так низко? Ой...
  - Нет! - Варя откатилась на край кровати и попыталась прикрыться хоть чем-нибудь. Попалась только маленькая подушечка, которая никак не желала закрывать все, что нуждалось в сокрытии, - нет! Мишель, не надо! Не сейчас! Давайте потом лучше, а?
  - Варенька... - Мишель растерянно смотрел на нее, - но ты же... я что-то не так сделал?
  - Нет... все так... Мишель давай мы отложим, просто отложим до завтра? Завтра я буду готова, а сейчас нет! - Варя все еще не открывала глаз Нет... теперь-то уж точно понятно, что готова она не будет никогда. Это... это... это просто не для нее!
  - Вы никогда не будете готовы, - кажется, он скрипнул зубами, - что ж... давайте попробуем уснуть. Думаю, вам следует одеться, вот, держите, я отвернусь, - Варя почувствовала прикосновение того самого кружевного безобразия.
  - А... а вы что будите здесь ночевать? - Варя вслепую натягивала рубашку.
  - Конечно.
  - А... а может быть не надо...
  - Может быть и не надо, но спать мне просто негде - все гостевые комнаты заняты, да и не стоит давать пищу новым слухам. Вы не бойтесь, не стану вас беспокоить, больше не стану... - Мишель говорил размеренно и как-то устало.
  У Вари вдруг заболело сердце. Вот сейчас все рухнет окончательно и бесповоротно. Глупые страхи! Да пусть хоть что будет, лишь бы не этот безжизненный голос. Но что делать? Мишель лег поверх одеяла и отвернулся от жены. Варя, сжавшись в комочек, тихонько всхлипывала. А потом... потом ее тело, как будто взяло управление на себя. Раз уж такая умная голова не видит очевидного! Варя, выбравшись из-под одеяла, обняла Мишеля и поцеловала в шею.
  - Не надо! - Мишель дернулся, как от удара.
  - Почему? - Варино дыхание пощекотало ему ухо.
  - Варя, просто оставьте меня в покое и все! Я больше так не могу!
  - Мишель! Пожалуйста, поверьте мне в самый-самый распоследний раз! И простите! Я... я очень вас люблю, и я хочу стать вашей женой! По настоящему! Я...
  - Если вы не уверены, лучше не надо, - Мишель повернулся к ней лицом, - я... я просто не смогу выдержать еще раз такое... вы не понимаете...
  - Я уверена!
  И Мишель поверил... а что ему еще оставалось? Ведь Варя целовала его снова и снова и шептала о своей любви... а потом опять забыла обо всем на свете.
  - Я люблю тебя!
  - Я так тебя люблю...
  Как же это все-таки странно все! Приятно, но... странно... не отпускает, обнял и не отпускает... какое у него лицо... счастливое...муж... Муж! Это ее муж! Мишель...
  - Мишель...
  - Спи, любимая... спи...
  
  ***
  
  Мишель ехал по зимнему Петербургу и считал минуты до того момента, когда, наконец, увидит семью. На последнем постоялом дворе к нему неожиданно присоединился Иван. Это действительно, было странно, потому что, насколько Мишель понимал, дела Ордена требовали присутствия маркиза в Вене. Расспрашивать Ивана Мишель не хотел, но тот сам объяснил причину своего появления в России.
  - Моя дочь нездорова. Вылечили, было, но вот снова заболела... не хочется мне ее огорчать сейчас тем, что меня не будет на Рождество.
  Мишель понимающе кивнул. Иван прекрасный отец, и никакие дела не смогли ему помешать провести праздничные дни с женой и дочерью. Кстати, мог бы и не объяснять ничего. Эх... а вот он, Мишель... ну довольно самоедством заниматься! Пора все исправлять. Говорил Иван с ним как... ну как с родственником что ли... Не с другом, а именно с родственником. Это было очень непривычно, но не неприятно. Тем более что, преданность Ивана семье доказывать было не надо. Это и так было видно.
  Правда, дела у маркиза тоже не на последнем месте - до свету еще уехал с постоялого двора. Или так хотел с семьей увидеться? Впрочем, конюх сказал, что приехал к Ивану кто-то с письмом, вот и пришлось срочно с места срываться. А Мишелю не повезло - почти три часа возились с его упряжкой. Надо было коренного перековать, да что-то не заладилось.
  И все же какая-то странная нотка во всем этом была. Не хотелось сейчас разбираться. Праздник. Все какое-то другое. Суета на улицах. В лавках и магазинах толпы покупателей. Мишель знал, от всеведущего Ивана, что праздновать предполагалось дома у Толстых. Эх! Платон по его милости так и не уехал в имение лошадиным заводом заниматься. Зато как приятно будет увидеть его, да и Ксану теперь уже графиню Толстую, тоже! Праздник вечером, а сейчас... сейчас Варенька, наверное дома.
  Иван же успел проклясть все на свете. И угораздило же встретиться с Мишелем Лугиным! Да еще так неудобно перед самым Петербургом. Ксения, действительно, просила в письме папеньку непременно быть дома к Рождеству, да и прихворнула она... вот и пришлось все бросать и ехать. Тем более что, вернуться всегда можно, а надежные люди из Ордена уже взяли на себя решение многих задач, связанных как с конгрессом, так и с "наследством" доставшимся от Скотта.
  Почему бы заодно не разрешить, в таком случае, еще одно дело - не проконтролировать, чтобы Варя ничего мужу не стала говорить. Думал, что приедет на день раньше Мишеля, но иногда силы природы вмешиваются в дела людей и ломают их планы. Как этот, например, ливень. У коней бы просто скользили ноги на размытой глинистой дороге. Лугина, видимо, тоже что-то задержало в пути, иначе, Иван ни за что бы его не догнал. Он уже было отказался от своего плана, но не упускать же такую возможность? Вот и пришлось хорошенько заплатить конюху и не только ему, чтобы Мишель не сразу смог утром уехать.
  А вот теперь приходится стоять под падающим с небес идиллическим снежком и выслушивать отчет охраны, незаметно приставленной к Варе. И это вместо того, чтобы ехать к своей собственной семье! А послушать доклад было весьма интересно, несмотря на лаконичность изложения. Волосы дыбом вставали от такого! А если бы с подробностями - вообще кошмар.
  - А вот, господин маркиз, и этот детина, - вдруг шепнул один из людей Ивана. Так и снует здесь.
  - Он знает, где именно она живет?
  - Нет, но только потому, что ей повезло в тот раз, - его в толпе затерли, а она успела зайти в дом.
  - Отлично! Берите его - и на квартиру... заприте пока. А еще двое пусть едут немедленно за его хозяином и тоже везут его на квартиру. Вот же... и тут без приключений не смогла!
  Такие предосторожности предпринимаются, когда случается что-то очень важное... зачем ей вообще понадобился доктор? А что если... о нет!
  Доктор Бок, конечно, слышал все эти нелепые слухи о каком-то страшном черном человеке, который приходит мстить недобросовестным врачам, но считал их глупой выдумкой. Тот же Васька получше придумает. А тут... вот неожиданная встреча! И чего надо этому мстителю? Лечил-то он, доктор Бок, всегда отменно.
  И ничего плохого не делал... да, а за дамочкой отправил своего ученика только чтобы не потерять перспективную клиентку. Да и волновался за нее - в таком она была нервическом состоянии. Ей просто необходимо лечится у лучшего врача, каковым себя Бок и почитает, ну и платить за визиты. Щедро, конечно, весьма щедро! И никакой это не шантаж! О чем это вы?
  Иван устало вздохнул, отрядил нескольких человек, чтобы они проконтролировали отъезд доктора из города. Кстати... можно будет проверить одно из средств Спартака! Оно, судя по составу, безвредно, зато может заставить человека забыть свое имя, и даже, язык, на котором говорил. Ну... до этого доводить не надо, но все-таки... А сейчас необходимо с Варей поговорить и немедленно! Если еще не поздно, конечно...
  - Варя... - Мишель обнял жену, - я так скучал!
  - И я скучала, - Варя нервно сглотнула. Странно, но как будто ничего и не произошло. Вот, она, как ни в чем ни бывало, обнимает мужа, даже пытается улыбаться. Как будто ничего не произошло...
  - К вам, барин, маркиз Д"Арни! - вдруг громко возвестила Марфа Лукинична, а потом, охнув, опустилась на сундук, стоявший у двери.
  Что-то сейчас будет?
  
  ***
  
  Ну, скажите пожалуйста, что понадобилось Ивану сейчас? Зачем пришел? Или... неужели и здесь в Петербурге никуда не деться от людей Скотта и Моабад-хана? И ведь не знает он, Мишель, ничего, может быть, кто-то снова пытался причинить вред его семье? А ему решили не рассказывать, дабы не волновать раньше времени.
  - Да, проси, - Мишель обернулся к горничной, а потом снова посмотрел на жену, - Варя, скажи мне правду...
  - Правду? - Варя побелела. Как он узнал?
  - Да правду, что тут происходило с тобой без меня? - точно! Опять иллюминаты! Стоит только посмотреть на Варино лицо... и ведь скрыть хотела.
  - Что...
  - За тобой следили? Или... или еще что похуже произошло?
  - Варвара Петровна, здравствуйте... а, вижу, ваш супруг уже здесь. Михаил Алексеевич, добрый день, - поклонился Иван. Надо же, как не повезло! И ведь, буквально четверти часа не хватило... Лугин уже здесь. Как быть теперь... нельзя давать повод для подозрений.
  - Здравствуйте, маркиз.
  Варя растерянно переводила взгляд с мужа на Ивана и понимала, что при всем желании не сможет издать ни звука. А еще ее сильно затошнило. Только бы в обморок не упасть... только бы не упасть... только бы...
  - Простите, что нарушаю ваше уединение после долгой разлуки, я пришел сказать, что за вашим домом следили, но мои люди схватили негодяев, и теперь вам ничего не угрожает. Решил сообщить лично. И вот еще что - несколько дней мои люди еще понаблюдают за окрестностями, на всякий случай.
  - Это были люди Скотта? - отрывисто поинтересовался Мишель.
  - Скорее Моабад-хана, - усмехнулся про себя Иван. Докторишка-то против своей воли обрел высокого покровителя, - мне сообщили о их поимке вчера ночью запиской и я сразу же выехал сюда.
  - Понятно... спасибо вам огромное, - Мишель облегченно вздохнул, - Варя, что же ты молчишь? Ты мне об этой слежке сказать не решалась?
  - Сказать по правде, Варвара Петровна только подозревала что-то неладное, но толком ничего не знала, - пришел на помощь Варе Иван, - да и я еще не все выяснил, но когда выясню, непременно вам сообщу.
  Конечно... отчего бы не сообщить. Тем более, настоящих людей Моабад-хана в городе точно нет. Джезала позаботилась об этом. Не захотела делить возлюбленного с соперницей и умудрилась отменить его приказы. Маркиза очень развлекали такого рода сведения. Жаль, что нельзя Лугину об этом рассказать.
  - Простите, Варя, что же ты... присаживайтесь, пожалуйста, - Мишель с удивлением посмотрел на жену.
  - Нет-нет... я пойду, тороплюсь увидеться со своей семьей. Позвольте на этом откланяться. Надеюсь, вы, Варвара Петровна, выполните свою часть уговора, как я выполнил свою, - небрежно бросил Иван, - у нас, знаете ли, был договор - я беру на себя иллюминатов и все прочее, а Варвара Петровна заботится о своем здоровье, как можно лучше заботится, а то доктора, они разные бывают!
  Варя так и стояла столбом, даже когда Иван ушел. Ее ладони стали влажными и скользкими, сердце колотилось, губы застыли в какой-то жуткой полуулыбке. Что он хотел? Что? Зачем пришел? Кажется что-то про слежку... Про договор... Она и так решила молчать! А вот теперь... Мишель, наверное, все понял уже. Ну не умеет она лгать! Не умеет... Нет, и сейчас в обморок падать никак нельзя! Надо держаться! Ради Мишеля, ради детей, ради их семьи!
  - Варя, Варенька... - Мишель снова обнял ее, - сколько же тебе, бедной пережить пришлось...
  Господи! Это его безрассудно смелую Варю довели до того, что она от одного разговора о слежке становиться сама не своя! И мерзавец Моабад-хан жив все еще! Ну нет, в следующий раз, он так просто не отделается! Бедняжка, сейчас в обморок упадет. Мишель осторожно потянул Варя к дивану и усадил к себе на колени.
  - Бедная моя... тяжело было? Расскажи...
  - Тяжело, - хрипло произнесла Варя и заплакала, не пряча слез, - очень тяжело, я без тебя и не жила будто!
  - Это все моя вина... это я оставил тебя так надолго одну...
  - Не говори так! - Варя посмотрела в глаза мужу, - никогда не говори так! Ты ни в чем не виноват!
  Знала бы ты, Варенька...
  Знал бы ты, Мишель...
  - Слышишь! Не смей винить себя! - Варя была необычайно серьезна. Она вцепилась побелевшими пальцами в плечи Мишеля, и, казалось, не отпустит, пока он не пообещает не винить себя.
  - Хорошо, - Мишель усмехнулся, и поцеловал жену в кончик носа, теперь у нас все будет хорошо! Теперь мы вместе справимся со всем, что нас ждет!
  - Правда?
  - Правда!
  - А если нас ждет новая разлука? С ней мы тоже справимся? - Варя не хотела этого говорить, но слова не слушались ее.
  - Не будет никакой разлуки! Никогда! - Мишель крепко обнял Варю, - не будет! Это все в прошлом. Многое произошло, но это все забудется. Я обещаю. Я не позволю тебе больше ничего бояться.
  - Мишель, я так боялась! Я все это время боялась! Нет, не говори ничего... я и сейчас боюсь, что это все не по-настоящему...
  - Слышишь? - Мишель радостно прислушался, - кажется, это дети идут с прогулки. Их голоса. По-моему все вполне настоящее. Вот Алешку кто-то остановил, чтобы он шел чинно, а не прыгал через три ступеньки... чей это голос?
  - Это Лизина бонна. Еще нянюшка там с ними...
  - А вот Лизин голосок звенит...
  - Да.
  - Наши дети...
  - Мишель...
  - Что?
  - Я так тебя люблю! - Варя соскочила с колен мужа.
  - А я все равно больше!
  - Нет... больше чем я тебя люблю любить просто невозможно.
  
  ***
  
  Мишель всегда считал свою привычку все подвергать пристальному вниманию (особенно собственные слова и поступки) очень полезной. Но не сегодня... Червячок сомнений в собственной правдивости появился в тот момент, когда были произнесены слова "А я все равно больше". Правда, потом было не до этого червячка. Совсем не до него.
  Сначала нужно было заняться детьми. Алешка будто приклеился к отцу. Ваня же, напротив дичился и норовил спрятаться за юбку няни или Вари. Лиза вела себя очень вежливо, как и положено воспитанной девочке, но тоже подошла к Мишелю не сразу. Он так много потерял... Наверстает ли упущенное? Конечно, наверстает! Но все-таки, как жаль, что младший сын знает и, видимо, любит крестного, но совсем не помнит его, Мишеля. Да и откуда...
  Особенно обидно было наблюдать, как радостно заулыбался Ваня при виде маркиза на праздничном вечере у Толстых. Сам Платон не давал Мишелю и шагу ступить без своего сопровождения, видно боялся, что друг пропадет снова. Дамы о чем-то мирно беседовали, Мишель с удивлением заметил, что Варя вполне довольна обществом Ксаны. И платье на Варе было сегодня очень красивое. Даже модное. Варя в нем выглядела превосходно.
  - На жену смотришь? - Платон допил бокал шампанского и подозвал слугу.
  - Да. На наших жен. Они, кажется, подружились...
  - Подружились. Я и не рассчитывал, но когда мы вернулись в Петербург, Варя как-то совсем по другому стала к ней относится, как будто несчастье нас всех сблизило... Да, Мишель! Так и есть - ты форменное несчастье! Стоит тебя на минутку выпустить из виду, сразу же в историю какую-нибудь попадешь! И как это у тебя выходит?
  - Хочешь научу? - засмеялся Мишель
  - Ну уж нет! Я теперь человек женатый, мне это ни к чему! И тебе пора угомониться.
  - Ага... окончательно выйти в отставку... конный завод завести...
  - Отставка... знаешь, - Толстой спрятал бокал за спину. Поймав на себе строгий взор жены, - я думаю, что вернусь на службу. Не могу без нее! Только вот, как Ксане сказать...
  - Так и скажи, думаю, она поймет.
  - Поймет... вон как на тебя напустилась, когда ты о службе упомянул.
  - Не напустилась, что ты.
  - Ну да... это потому, что волновалась она за тебя очень. А я... я, Мишель, чувствовал себя совершенно беспомощным, потому что не мог за тобой в Вену поехать, и мне это совсем не понравилось! Да! Я буду служить, иначе вовсе можно никчемным стать.
  - Тебе, Платон, это не грозит, - улыбнулся Мишель, - уж кто-кто, а ты никчемным не будешь никогда! Это я...
  - Так ты тоже можешь на службу вернуться! А? Вместе - в полк! Мы же вовсе не старики с тобой, чтобы ноги у камина греть, - обрадовался Платон, - вот же и Ксане ты что-то такое говорил.
  - Я ей сказал, что хотел бы и дальше пользу России приносить.
  - Ну и отлично! А если мы вместе будем, Ксана не станет сильно сердиться!
  - Нет, Платон... император дал ясно понять, что более в моей службе не нуждается ни на каком поприще.
  - Ну... это он так... ты же знаешь... можно выждать немного и...
  - Что ж, подожду, - Мишель невесело усмехнулся, - что мне еще остается?
  - Ты мне вот что скажи - как ты от Скотта-то сбежать умудрился, коли говоришь, что тебя охраняли крепко? И вообще - расскажи все в подробностях! - потребовал Платон, - эх! Жаль меня рядом не было!
  - И я не раз пожалел! С тобой очень сподручно выпутываться из всяческих передряг.
  - Ага, - проворчал Толстой, - а с тобой - запутываться в них! Рассказывай!
  - Изволь, только не все сразу, - не время теперь, а про побег... Скотт уехал тогда и охраняли меня не так строго. Я уже заметил, что дисциплина падала, когда он уезжал. Сначала думал из окна вылезти, на веревке, но это оказалось невозможным. Охранника, который был в коридоре перед моей комнатой, я оглушил сзади, связал и под кровать спрятал. Переоделся, чтоб на него немного походить и пошел дальше. Там факелы в коридорах редко были, да я еще и потушил несколько. Встречным кивал, да там двое только и прошли. Прошел через кухню. Повар там был любитель выпить. Видел я несколько раз, как он вечером в погреб спускался, да так там и сидел почти до свету. Кухонную дверь охранял только один человек. Я с ним справился. Знаешь, иногда чугунная сковородка получше иного оружия будет. Ну вот... разоружил я этого иллюмината, связал покрепче, да в котел самый большой и опустил. Так и ушел. Ничего героического.
  - Ну-у-у, Мишель, я-то думал... - засмеялся Платон, - и что? Даже замок цел остался?
  - Так ведь, тебя-то там не было, иначе не поздоровилось бы и замку и всем его обитателям!
  - Мишель... ты даже не представляешь, как я рад, что ты вернулся живой и здоровый... я Д"Арни чуть не возненавидел - он-то поехал в Вену, а я... я не смог...
  - Он много сделал там. Да и продолжает делать... не знаю только...
  - Что?
  - Да так... посмотрим к чему его дела приведут в конце концов. Я из виду его не выпущу теперь.
  - А что он здесь делает? В России? Коли у него там дела остались?
  - На Рождество приехал.
  - Да уж... кто б сказал, что мы будем Рождество встречать вместе с маркизом... Ксана жену его с дочкой пригласила, Ольга намекнула, что неплохо бы это было. Так его-то самого я не ждал...
  - Пришел с семьей, - Мишель пожал плечами, - не прогонять же его теперь?
  - Нет, конечно, - смотри-ка! Варя от него поспешила отойти. Странно, с чего бы это? У них такие отношения хорошие, а сейчас особенно должны быть. Нет... гляди, он все же подошел к ней.
  - Ну, вот видишь. Все нормально. Говорят, даже улыбаются. Это она, наверное, из-за слежки.
  - Какой слежки?
  - Да следили за ней. Но все уже в прошлом. Наверное, она Ивана благодарит за помощь.
  Варя же была готова Ивана убить. Причем прямо здесь. Прилюдно.
  
  ***
  
  - Варвара Петровна! Нам с вами поговорить надо, и, прошу вас - улыбайтесь! Иначе ваш муж может поинтересоваться, какие такие ужасы я вам рассказываю, - Иван неодобрительно взглянул на съежившуюся Варю и вздохнул.
  - Не могу! - прошипела Варя.
  - Попытайтесь!
  - Не о чем нам говорить! И вообще... вы что преследуете меня?
  - Нет. Здесь я оказался, потому что жена очень хотела пойти на этот вечер.
  - А домой к нам зачем приходили?
  - Потому что доктор, к которому вы обратились, решил, что сможет поправить свое финансовое положение за ваш счет. Сейчас-то вам уже нечего опасаться. Улыбайтесь же! Гм... это что? Улыбка? Ладно... можно пока и так. Так вот. Я хотел вас предупредить, да и поговорить о том, по какой причине вы к этому доктору обратились... весьма нетривиальным способом, надо отметить!
  - Я... а вам-то это зачем? Вот же мерзавец!
  - Мне это очень даже важно. Если вы беременны...
  - Нет! - Варя отшатнулась.
  - Стойте спокойно! Больше нам в ближайшее время поговорить не удастся, так что не надейтесь уйти от этого разговора.
  - Я не жду ребенка, - прошептала Варя, - разве вам доктор не сказал?
  - Сказал, но я хотел услышать это от вас. Я... поверьте, мне очень жаль, что вам пришлось пережить еще и это.
  - Не нужна мне ваша жалость! - Варя разозлилась, - не смейте меня жалеть! И вообще, узнали все, что хотели - идите к черту! И не смейте больше приближаться ко мне!
  - Ай-яй-яй! - Иван покачал головой, - и это благовоспитанная дама. Как невежливо. Я буду к вам приближаться. И вы будете вести себя прилично. Нам нельзя вызывать подозрение. И с крестником я буду общаться по-прежнему!
  - Вы... вы... вы... мерзавец, почище этого доктора! И если вы думаете, что произошедшее дает вам право...
  - Прекратите!
  - Сами прекратите! И не говорите о моем поведении! Сами-то хороши!
  - Да уж... вы правы. Я ни словом не обмолвлюсь о вашем воспитании, это, знаете ли, чревато!
  - Как вы смеете! - Варя задохнулась от возмущения, - или вы думаете, что если я один раз забылась, то у нас с вами что-то может быть?!
  - Упаси Господь, - искреннее испугался маркиз.
  - Если вы...
  - Держите себя в руках. У нас с вами на людях родственные отношения. И немного даже дружеские. Вы меня сейчас поблагодарили за помощь, а я расспросил про крестника. Это на случай, если кто-то будет интересоваться темой нашей беседы. И вот еще что - мы говорили о вашем здоровье. На этом все. И не вздумайте заплакать!
  Уф... Беседа с Варей посложнее иного задания Спартака будет. Резкий разговор вышел... а иначе с ней никак - пусть лучше злится, чем выдаст себя слезами. Кажется, действительно не беременна... к лучшему, конечно... но как-то грустно все это. Да... а за маскарад Варин так и не выговорил ей. Гм... если и дальше так пойдет, то количество докторов в столице сильно сократится. И все благодаря Варе.
  Доктор Гранской, сидя на постоялом дворе, тоже "благодарил" Варю за пережитое. За погубленную карьеру, и все остальное. Он, было, решил вернуться в Петербург к Рождеству (ведь в праздник никакие черные люди не будут за ним следить), но передумал. Вернее испугался в последнюю минуту. Вот и застрял здесь. Лошадей теперь неизвестно сколько и ждать. А это кто? Неужели.... Не-е-е-ет! И здесь нашли! Вот они, люди эти черные! И кого-то тащат за собой... Кого-то бесчувственного. Ох... не иначе, в назидание ему, Гранскому. Идут прямо сюда! Доктор вжался в стенку и почувствовал, что его панталоны как-то подозрительно повлажнели.
  Ольга места себе не находила. Нет! Вовсе она не желала подслушивать! Так вышло! Кто виноват, что Варя с Иваном около двери беседовали, за которой сложены были детские вещи. Аннушке же понадобилась лента небесного цвета, а эта идиотка горничная не нашла. Все приходится самой делать! Ну вот... начало разговора нечаянно услышала, а потом... потом... ну не затыкать же уши! Ой... что же Варя натворила! Как же... и ведь не поговорить с ней об этом... А как она с Мишелем-то будет теперь?
  Мишель подошел к жене. Кажется, Варя чем-то расстроена, но все же, пытается улыбнуться. Ивану, наверное, не стоило разговаривать с ней сейчас.
  - О чем вы беседовали?
  - О... я его поблагодарила (так бы и придушила, негодяя!) за помощь, а он... он справлялся о Ване... (да уж... заботливый крестный!)
  - И все? Мне показалось, он чем-то тебя расстроил?
  - Еще о здоровье... (как же врать невыносимо! но это ведь нее совсем и вранье...) тут у меня одно происшествие было с доктором, так Иван мне помог, вылечил, и теперь беспокоится о моем здоровье.
  А не слишком ли беспокоится? Что-то маркиз стал играть очень уж большую роль в жизни его, Мишеля, семьи... с чего бы это вдруг?
  - Мишель я так рада, что ты дома!
  - Да, родная, теперь я буду о тебе заботиться. Ты такая бледная... может быть, тебе надо прилечь?
  - Нет, нет! Все в порядке! Пойдем лучше к детям.
  - Смотри-ка, Аннушка с Платоном танцует, и смотрит на него так странно. Что это она?
  - А, ты же не знаешь! Аннушка вообразила, что влюблена в Платона, это так забавно! Только Ольга почему-то сердится.
  - А Платон-то! Взгляни-ка! Осторожненько ее ведет. Смотри, а Алешка с Ксенией танцует, да? Выросла-то она как! Забавно... она его на полголовы выше. Пойдемте, мадам, и мы с вами потанцуем!
  И Мишель закружил жену в веселом танце. Нет, сейчас, действительно, не время было задумываться.
  
  ***
  
  Рождественские праздники всегда приносят радость и взрослым и детям, по крайней мере, должны. В Вене Рождество отмечали с размахом. Юлия получила от мужа столько подарков, что не знала, что и сказать. Анри окружил ее заботой и лаской, и она старалась изо всех сил как-то скрасить впечатление от тех недель, когда она была сама не своя, оплакивая Мишеля.
  Вот только Анри с тех самых пор стал спать в отдельной спальне и, похоже, не собирался возвращаться в комнату к жене. Конечно, в какой-то степени Юлии так было легче, но не может же это продолжаться вечно?
  Это ненормально, и не способствует укреплению семьи. А вот маленький Мишель... нет-нет! Арман! Не думал о таких сложных вещах, как семейные отношения. Гораздо больше его привлекали пестрые игрушки, полученные на Рождество. Анри де Грисей очень любил жену, и, иногда удивляясь сам себе - сына. Любил. Поэтому и затеял этот разговор.
  - У меня для тебя есть еще подарок.
  - Сколько же можно, Анри! - Юлия отложила вышивку. Теперь работа продвигалась совсем не так быстро, как раньше, но все же продвигалась.
  - Тебе неприятно получать от меня подарки?
  - Почему же, очень приятно. Что же на этот раз?
  - Ну, во-первых... ты по праву можешь носить титул маркизы де Перепеньяк. - Что?! Ты правда смог этого добиться? - Юлия вскочила с кресла.
  - Да! И это еще не все - Арман унаследует этот титул, когда вырастет. Более того - тебе возвращено поместье. Насколько я понимаю, оно не в лучшем состоянии, но...
  - Анри, это чудо какое-то просто! - Юлия обняла мужа, но он мягко отстранился.
  - Никаких чудес. Кстати, там сохранилось здание, которое твой отец построил перед самой революцией для проведения праздников, и выступлений актеров. Оно вполне подойдет для небольшого театра. Если собрать подходящую труппу, то...
  - Ты позволишь мне это? Ты, правда, позволишь?!
  - Юлия... это самое малое, что я могу для тебя сделать, - Анри отвернулся от жены.
  - Послушай, что происходит? - нет, надо что-то делать немедленно. Иначе ситуация и вовсе выйдет из-под контроля, - скажи мне... ты задариваешь меня подарками. Ты все делаешь ради меня. И при этом... при этом ведешь себя так, как будто в чем-то виноват. Хотя мы оба знаем, что если кто и виноват, так это я. Это я вела себя неподобающим для замужней женщины образом. И ты вправе сердится. А вместо этого...
  - Давай не будем сейчас об этом!
  - Анри, что случилось?
  - Что случилось? - внезапно вспыхнул де Грисей. Юлия впервые видела своего мужа в такой ярости, - ничего не случилось! Ровным счетом ничего! Просто я уже не знаю, что хорошо, а что плохо! Я не могу так больше! Я был готов убить тебя, когда мне донесли о вашей прогулке в закрытом экипаже, и это после того, как твой любовник осмелился прийти к нам в дом! Нет уж! - остановил он, пытавшуюся что-то сказать Юлию, - ты хотела узнать, что случилось, так слушай!
  Анри подробно рассказал ей о том, что привело к их свадьбе. И о том, как сложно было лавировать между Скоттом и Моабад-ханом, при этом оберегая Юлию и ее ребенка. И как он голову сломал, пытаясь придумать, как предупредить Александра о готовящемся покушении, так, чтобы не было понятно, что сведения исходят от него, де Грисея. И как при этом с ума сходил от ревности, вынужденный каждый день присутствовать при встрече Юлии и российского императора. А что делать? На этих встречах настаивал не только Александр, но и Скотт.
  - А окончательно я голову потерял, тогда, когда увидел месье Лугина, выходящим из твоего экипажа.
  - Анри, но мы просто беседовали!
  - Я не знаю, и знать не хочу о чем вы говорили, но я прошу тебя... очень прошу - скажи мне правду. Ты изменила мне? Скажи правду! Я... я... это ничего не значит, я пойму, я уже все простил, но... я должен знать! - Анри говорил, как безумный.
  - Нет, кроме разговоров, причем о делах, между мной и месье Лугиным ничего не было, - Юлия, напротив оставалась спокойной, - как хорошо, что она может рассказать правду! Как хорошо, что не надо врать! - месье Лугин встречал тебя в Париже в доме у Спартака и предупредил меня, что ты можешь быть связан с иллюминатами. Это все.
  Разговор вышел трудным и для Юлии и для Анри. Длился он несколько часов. Де Грисей не стал скрывать своего участия в похищении Мишеля.
  - Я долго думал... дуэль? Но это могло привести к непоправимым последствиям... пока он не знал о ребенке, но мог узнать... а если бы я убил его - ты бы мне не простила этого никогда, я знаю. Да и формально не за что вызывать его было. Тогда я подумал, что можно разом решить несколько вопросов. Я сказал Моабад-хану, что господин Лугин, по моим сведениям успел кое что узнать о похищении императора. И может быть опасен. Ну а еще я дал понять, что сведения Лугин получил от кого-то из иллюминатов. Это привело к тому, что между Скоттом и Моабад-ханом началась склока. Их отношения и так были на грани. Я только подтолкнул немного. А самого Лугина я вовсе не хотел убивать. Я даже слово взял, что он жив останется, мол, надо же узнать, откуда у него сведения-то, хоть Моабад-хан и рассердился сильно. Не хотел я тебе боль причинить. Просто думал, что его подержат в замке до того времени, как все прояснится с императором Александром, и с твоим титулом. В этом положении я мог почти без опаски помешать планам Скотта. А потом мы бы смогли уехать, и больше никогда не видеть ни Александра, ни Лугина. А когда сообщили, что Лугин погиб... я... я просто не смог, не посмел тебе сказать, что это ни так, что он жив. А еще твой обморок при императоре Александре... Ты, наверняка, не сможешь мне этого простить...
  - Анри... - Юлия долго молчала потрясенная, но потом все же заговорила, - а что изменилось сейчас? Почему ты все-таки решил мне обо всем этом рассказать?
  - Не знаю... я просто больше не мог носить это в себе. Мучится, ожидая, что ты в любой момент сможешь узнать откуда-то... да и... просто не хочу больше лгать! Ты меня ненавидишь сейчас, презираешь?
  - Нет, что ты! - Юлия вспомнила огромную боль, которую испытывала считая Мишеля мертвым, вспомнила свое отчаяние, но... но ни ненависти, ни презрения не почувствовала.
  Любовь Анри поражала своей силой. И не откликнуться на такие чувства было невозможно. Конечно, сейчас все, рассказанное мужем, просто не умещается в голове, но...
  - Анри, - она подошла и обняла его, - у нас все получится! Мы справимся!
  
  ***
  
  Да рождественские праздники должны быть веселыми и радостными. Для графини Марты так и было. Ну и что, что император Александр не мог уделять ей слишком много времени днем, ведь есть еще и ночи... И вообще, можно по праву гордится собой! Удерживать царственного возлюбленного несколько месяцев... о-о-о! Таким достижением не мог похвастаться никто из ее знакомых дам.
  Конечно, нельзя сказать, чтобы Александр был полностью верен ей, но требовать этого от императора, за которым пристально наблюдали, готовя ловушки, столько прекрасных охотниц - просто немыслимо! Говорят, что у него в России был многолетний роман, как хорошо бы было... Вот только жаль, что Александр почти не улыбается, и эта складка между бровей... надо быть с ним как можно обворожительней, чтоб перестал хмуриться!
  Хмурился не один Александр, рано утром на третий день праздника в Красном кабачке, который был открыт круглые сутки, встретились двое хмурых и недовольных жизнью мужчин. Иван, который только что с отвращением бросил на стол неугрызаемую ватрушку обнаружил вдруг, что за ним наблюдает никто иной, как его братец Петр.
  - Ты здесь откуда? - поинтересовался Иван, когда брат сел за стол, - я думал, ты по делу государственной важности где-то во Франции застрял.
  - Так и было, - Петр скептически покосился на остатки завтрака Ивана, - ты зря надумал здесь есть. Здесь только пить можно без риска для жизни. Эй, кто там есть? Водки, да поживей!
  - Водки с утра?
  - Ну и что же? Я злой как черт! Еще и ждать неизвестно сколько... - Петр осекся.
  - Так у тебя здесь дело? Приехал-то ты когда?
  - Ночью и приехал, - Петр еще раз взглянул на остатки завтрака и скривился, - как думаешь, а если яичницу заказать, может быть, не испортят ее? Есть хочется - сил нет! Не завтракал я.
  - Гм... я тоже яичницу заказывал, а принесли... в общем не стоит! - Иван покачал головой, - смотри-ка! В прямом смысле - живота не жалеешь на службе государевой! Что ж не позавтракал-то? Спешил так сильно?
  - Какое там! - махнул рукой Петр, - мне еще часа два ждать, просто решил пораньше из дому выйти, чтоб с Ольгой не столкнутся ненароком... ну что ты бровь-то выгибаешь? Из-за тебя, между прочим, сыр-бор! Ты, видите ли, смог на Рождество приехать, а я такой-сякой.... Я ей и так и эдак втолковывал, что дела меня задержали, уж я и выгадывал время, выгадывал - никак! И через неделю назад ехать, а то и раньше... Всю ночь прорыдала! Ну почти... гм... Никак не поймет, что я обязан приказы выполнять! Говорит, что мне служба дороже семьи... эх... помиримся, конечно... не впервой... а ты-то отчего дома не поел? Кстати, не по одному ли мы с тобой делу здесь, а братец? - Петр прищурился.
  - А я здесь вообще не по делу, - Иван смотрел куда-то в глубь кабачка, - так просто завернул.
  - Это как? - удивился Петр, - постой-ка, мы же уговорились... опять скрытничаешь?
  - Нет. Я говорю чистую правду, здесь я случайно. А не позавтракал дома... - Иван усмехнулся, - по той же причине почти, что и ты.
  - Ты что с женой поругался? - опешил Петр, - да быть того не может! Она же у тебя такая... я не разу не слышал от нее слова-то громкого. Что ты с ней сделал? Это что же такое надо было тебе сказать или сделать, чтобы твоя жена...
  - Я сказал ей, что люблю ее, - помешивая чай, сообщил Иван.
  - Что?!
  - Что слышал. Люблю я ее. Сам недавно понял насколько. Думал, приеду - скажу. У нас с ней о любви речи не приняты как-то... она, правда, говорила еще в самом начале нашего брака что-то такое, ну я и подумал, что рада будет... у меня и в мыслях не было, что она разозлится. Черт возьми! Она моя жена! А я, как идиот, размышлял, когда и как сказать лучше... прикидывал, представлял, что она скажет на это. Дурак! - Иван стукнул кулаком по столу, - надкусанная ватрушка подпрыгнула и упала на пол.
  - Ничего не понимаю, так ты ей сказал все же? А когда? Вчера вечером?
  - Сам не понимаю! А сказал сегодня... перед рассветом...
  - А почему... а... понял. То есть до твоего признания все было нормально?
  - Отлично все было! И вообще, я как приехал, у нас все хорошо было. Да и до отъезда... Я и решил - чего тянуть - скажу.
  - Ну, тогда и вовсе непонятно...
  - Вот и мне не понятно. Елизавета такое устроила... А, главное, я не ожидал этого... и что делать неизвестно. Она совсем на себя похожа не была. Какая-то совершенно другая. Столько страсти... знаешь, она мне такой понравилась даже, но... может, ты разберешься? - Иван с надеждой взглянул на брата.
  - Голова кругом... - Петр задумался, - а ты ей случайно не изменял?
  - Случайно? - усмехнулся Иван, - при чем здесь это? Если бы вдруг даже что-то такое было, и она об этом узнала, заметь, я говорю "если бы", - то, наверное, не стала бы сначала дарить мне нежнейшие супружеские ласки, а после уж устраивать скандал. Ну, на что это похоже? Нет, тут совсем другое. Да и нечего ей узнавать...
  Ну, положим, есть что, но неоткуда! Не Варя же поделилась секретом.
  - Да... загадка... тем более, что она тебе о любви раньше говорила... а может быть, она обиделась, на то, что ты только сейчас признался?
  - Моя жена никогда не выражала свою обиду таким образом... не похоже это на нее! Знаешь, я привык уже, что полностью знаю Елизавету, а тут... не нравятся мне такие сюрпризы! И спускать ей это нельзя! Привыкнет еще...
  - Да же ты, брат, ничего тут не сможешь сделать, - Петр допил водку, - если женщина решила устроить скандал, есть только три выхода, и все три недостойные. Первый - начать выяснять отношения, причем в том же тоне. Бесполезно, сразу говорю. Второй - уйти, что мы, собственно и сделали, но это тоже ничего не дает. А третий... третий радикальный... но - жалко!
  - Да уж, - язвительно хмыкнул Иван - философия целая! Пойду я, пожалуй, домой... что-то тут не чисто... и я выясню что! Сдается мне... сдается мне, что...
  - Эй, постой, ты что с места сорвался? Куда ты? Что случилось? Не сходи с ума, - Петр с трудом нагнал брата, - что ты надумал?
  - Она могла поступить так только в одном случае! Если... если у нее кто-то появился, с кем она рассуждает о нежных чувствах! Конечно, мое признание тут совсем не к месту! Отпусти! Сюртук порвешь!
  - Опомнись! Что ты городишь? Никуда я тебя не пущу, пока ты мне не пообещаешь, что будешь в руках себя держать! И что не причинишь Лизе никакого вреда.
  - Ей? Ей нет, - маркиз Д"Арни холодно улыбнулся, - а вот кое-кому долго будет не до амуров, - он легко освободился из рук Петра, отряхнул сюртук и бросил на прощание, - не бойся, братец, все будет вполне благопристойно. Тебе не придется вмешиваться в это дело. А теперь, прости - пора мне. Кстати, и твой человек, которого ты собрался ждать два часа, уже пять минут как переминается с ноги на ногу у тебя за спиной. Прощай!
  
  ***
  
  И все же... все же имел ли он право сказать, что любит Варю больше, чем она любит его? Глупо об этом думать. Но думается. Никаких пятен не должно быть на их браке! И уж раз нет возможности быть полностью правдивым с Варей, надо быть абсолютно честным с самим собой. Имел ли он право так сказать? Вот Варина любовь светла и безгрешна...
  А его? Кто мог знать, что появятся в его чувствах такие омуты, в которые и самому-то страшно заглядывать? Черные омуты, бездонные. А уж что они скрывают... ни один здравомыслящий человек не сунется в такой омут, хотя... разве был Мишель таким уж здравомыслящим, когда дело касалось чувств?
  Вот и не надо заглядывать так глубоко! Потому что мысли подобные, и прочие червячки разрушают все на своем пути. Варя все эти годы одна поддерживала их брак. Да... так и есть. И пусть говорят, что это обязанность жены и матери, и что ничего сложного в этом нет - просто исполнять свой долг. Не так все просто, не так... ждать... что может быть хуже бесконечного ожидания, да еще и страха, за близких?
  И все омуты и червячки ничто перед каплей этого жуткого ожидания. Мудрено ли, что Варя так изменилась? Она, как будто... как будто стесняется мужа, стыдится. Отвыкла? Может быть... за три года он с месяц всего дома-то и был, в общей сложности. И, самое страшное, что и он сам отвык... А в чем это выражается - непонятно.
  Вроде бы и обнимали друг друга и целовали, и танцевали вместе, и говорили, как скучали, и о чувствах своих говорили, и никакой неловкости он, Мишель, не чувствовал, а Варя всегда немного смущается. Как дитя, честное слово, а ведь, они уже давно не дети. Все было, как обычно и... не так! Мишель подспудно чувствовал, что именно сейчас, вот в этот момент решается их с Варей дальнейшая судьба. Как сейчас сложится-срастется, оторванное по живому несколько лет назад, так и будет всю оставшуюся жизнь.
  Странно, но почему-то подумалось, что его приезд в Петербург и встреча с женой тогда, полтора года назад для их брака почти ничего и не значили. Все было так мимолетно и зыбко: лихорадочные разговоры ни о чем, хотя столько важного нужно было обсудить; несколько проведенных вместе ночей, таких же лихорадочных - как будто любовники встретились... Да, он тогда на душе нес тяжелую вину и тайну. И Варе тоже было о чем рассказать...
  Перс отнял почти целый вечер и так короткой встречи. А он, Мишель - стыд-то какой! Великодушно простил жену! Хотя сам виноват во сто крат больше! Да, говорила Варя об отчуждении, но тогда это казалось глупым. Какое отчуждение? Это так только кажется! А если нет... что ж, вот после победы... После победы, когда полки вернутся, наступит такое счастье, что ни о каком отчуждении и речи не будет!
  Нет, нет... Мишелю вспомнил осень одиннадцатого года, когда, казалось, мир рухнул и любовь бесславно закончила свои дни. Вот тогда-то все и началось! Тот разлад всему причиной. Помирились. Да, помирились они с Варей, но после началась война. А они так и не успели по-настоящему вместе побыть. Значит... значит оттуда и надо начинать. Заново все.
  И не только в семейных отношениях. Еще и поместья... тоже с тех пор забота на шее висит. А ведь сейчас, после войны все только хуже стало. Зря Платону жаловался, что дела нет - дел, как раз множество, только приниматься за них не больно-то хочется. Запушены дела. Особенно ужасно дело обстоит с поместьем Петра Ланского. Да и пора подумать об учебе детей. Лизе гувернантку хорошую. Алешке - учителей. Да и о дальнейшей его судьбе подумать загодя нужно.
  Но, главное... главное, это - Варя. Приехал Мишель в Сочельник, и почти всего несколько минут пришлось побыть наедине с женой. А когда вернулись с праздника, Варя казалась такой измученной, что правильнее всего было дать ей поспать, а не выяснять причины отчуждения, тем более, не накидываться с поцелуями. Да и обдумать все хотелось. Уснула Варя, по детски, подложив под щеку кулачок... а Мишель и не спал почти. А, может быть, Варя сама сейчас обдумывает судьбу их отношений, может быть, ей время нужно... подала бы хоть знак какой-нибудь...
  Варя то чувствовала себя безмерно счастливой, то впадала в самую черную меланхолию. Ужасно чувствовать себя виноватой! И показывать свои чувства никак нельзя! А Мишель ведет себя, как ни в чем не бывало, будто и не было этих лет в разлуке. Почему он такой?! Такой... безгрешный, светлый... правильный во всем? И ведь он доверяет ей, Варе! У него и мысли не возникло, что она могла изменить. Он ни о чем не спрашивает, не подозревает... не ревнует...
  Когда-то ревность Мишеля казалась Варе обузой, несправедливостью величайшей казалась. А теперь... вот если бы ревновал, оно как-то бы легче было переносить это свое предательство. А как он отзывался об Иване! С каким уважением! И ведь не скажешь же отчего не хочешь видеть в своем доме человека, коему обязана жизнью (и не единожды), и благополучием своим и близких.
  Но даже не это беспокоило Варю. Мишель... он повел себя совсем ни как любящий супруг после долгой разлуки. Насколько бы было легче, если бы все случилось сразу, ну или той же ночью. Не надо было бы мучиться глупыми сомнениями. И, может быть, удалось бы забыть свою ошибку, забыться в родных объятиях. Наверное, он просто устал с дороги. Да, так и есть! А потом сразу же праздник... но не могла же она сделать первый шаг! Просто права не имеет такого!
  
  ***
  
  Иван был абсолютно спокоен. Спокойствие - это первое и непреложное условие для того, кто хочет добиться успеха в переговорах. Тем более в переговорах с женщиной. Хуже того - с собственно женой! Перед этим разговором Иван успел опросить своих людей. Конечно же он не оставил семью без охраны, так что если к Елизавете кто-то приходил, или она куда-нибудь выезжала, то этого никак не могло остаться в тайне.
  Судя по докладам охранников, Лиза вела уединенную жизнь. Ни с кем из мужчин не встречалась, приглашения на вечера не принимала. Пару раз выезжала с Ольгой на прогулки, несколько раз приняла у себя дам. Один раз двух, другой - трех. Это все. Конечно, всякое может быть... но если любовник не жил в доме Петра (только там Лиза бывала постоянно), то значит, они давно уже не виделись. Или... или никакого любовника просто не существовало, но тогда что же случилось с Лизой?
  Итак, на сцену сейчас выйдет маркиз Д"Арни, раз уж Ивану Черкасову не удалось разобраться в этом странном деле. Маркиз не станет испытывать никаких сомнений. Да и сантименты ему не ведомы. Зато есть большой опыт в разрешении запутанных ситуаций. Гм... и в бешенной ревности тоже опыт богатый... не напугать бы жену, она, пожалуй, и не видела эту ипостась своего супруга. Иван тщательно скрывал от нее и маркиза и всю деятельность, связанную с Орденом, она, впрочем, никогда и не интересовалась его делами.
  - Останься, - почти приказал Иван жене, - я хочу с тобой поговорить, - он только что вошел в гостиную и был неприятно поражен тем, с какой поспешностью Лиза направилось к другим дверям.
  - А я не хочу разговаривать, - Лиза упрямо посмотрела на него.
  - Придется, - Иван сел, Это выражение непокорности на лице... а она, оказывается, не самый слабый противник!
  Иван был готов к тому, что жена может встретить его слезами, раскаянием, заверениями в любви, или неприятными признаниями, но вот к тому, что Лиза будет продолжать вести себя так же, как и утром... посмеет и дальше дерзить... Нет, к этому Иван оказался вовсе не готов. И это Лиза? Его Лиза? Что с ней стало? Но... так ведь намного интереснее! Вот, когда я разберусь с твоим любовником, милая... если он есть, конечно... тогда я покажу тебе, что страсть нужно тратить вовсе не на ссоры с мужем, а совсем на другое...
  - О чем же мы будем говорить? - села... и пальцы не дрожат! Вот это самообладание! Как же раньше-то не замечал этого? А нет... подол платья чуть приметно шевелится - колени все же трясутся. Волнуется.
  - О чем? О твоем любовнике.
  - Что?! - глаза расширились, губы задрожали... неожиданно для нее. Может быть резко слишком? Или нет? Лучше уж пусть сразу скажет и освободится от этого груза. Самой же легче будет.
  - Я все знаю, так что тебе не нужно больше лгать.
  - Знаешь? - шепотом.
  - Знаю! - сейчас она, скорее всего заплачет, бедняжка... ей непросто держать все это в себе.
  Да нет, все вполне понятно. Выдали замуж чуть ли не из колыбели. А до этого воспитывалась в пансионе, где из мужчин одного только священника и видела на воскресных проповедях. Ну, еще дядюшку двоюродного изредка - на вакациях. А муж ей достался тот еще, нет, не плохой, конечно, но... И о любви не говорил никогда, и ее признания выслушал молча. Решил, что детский лепет это. А ей чувств красивых хотелось, как в романах... вот и завелся друг сердца какой-нибудь. Может быть, и не изменяла физически. Все может быть, переписка там романтическая... ну, это, положим, вряд ли, но... Ничего, скоро Лиза убедится, что все эти глупости и к любви не имеют никакого отношения.
  - Знаешь? - так... какая-то странная интонация... и слез в голосе не слышно совсем... - ничего ты не знаешь! Потому что нет у меня никого, и никогда не было! Да как ты вообще посмел предположить такое! Валить с больной головы на здоровую...
  - Ты о чем? - Иван поднялся и почти навис над женой.
  - Ни о чем.
  - Нет уж! Говори!
  - Говорить? Изволь. Ты мне сам изменил, а теперь обвиняешь меня в своих грехах.
  - Ты бредишь, - Иван холодно усмехнулся и отошел в сторону.
  - Нет, - Лиза, наконец, разрыдалась, - я узнала об этом из самого достоверного источника - от тебя.
  - Да? Отчего же я этого не помню?
  - Оттого, что ты спал! Ты говоришь во сне, мой дорогой муж. Поэтому не советую тебе проводить ночи со случайными женщинами, - язвительно, чего с ней раньше не случалось, сказала Елизавета.
  - Этого не может быть!
  - Может! И про твои дела я знаю, поверь мне, достаточно. За эти годы ты рассказал мне очень много всего.
  Это началось на второй год их брака, когда Лиза носила Ксению. Иван так и не смог найти причину, по которой это случилось. Наверное, он впервые почувствовал себя в полной безопасности, И позволил себе расслабится рядом с беременной женой. Лиза, которая была вовсе не глупа, давно догадывалась, что обожаемый муж ее занимается чем-то необыкновенным. Эти ночные монологи дали ей пищу для размышлений. А еще... ночью он все время говорил о какой-то Ксении, которую любил.
  Это было больно, очень больно, особенно когда Иван назвал этим именем дочку. А уж когда дитя стала походить неизвестно на кого... впору задуматься о колдовстве. Лизе не хотелось говорить с мужем о Ксении, да и обида была сильна, поэтому она просто промолчала о его монологах. Впрочем, это случалось далеко не каждую ночь, и, чаще всего, это были просто отдельные несвязанные слова. И тут эта мадам Лугина! А на следующую ночь после признания в измене он посмел сказать о любви! А ведь этих слов она ждала от него так долго! Или он... он не вполне понял, кого обнимал? А что если это признание вовсе не имело к жене никакого отношения?
  Ивану стоило больших усилий во всем этом разобраться, и принять и понять... а еще больше усилий потребовалось на то, чтобы вымолить у Лизы прощение и уверить ее в своей любви. И все же... все же маркиз Д"Арни решал и не такие трудные задачи! К тому же, Лиза очень любила мужа и не могла ему противится, особенно, когда к покаянным словам и признаниям в любви добавились осторожные поцелуи. Оттолкнуть этого негодяя не было никакой возможности...
  
  ***
  
  О чем ты думаешь, Варя? О чем ты думаешь сегодня весь день? О нас с тобой? И что же ты надумала, интересно? Отчего не поделишься со мной? Дети уже спят. Ты такая милая и домашняя в этом платье. Знаешь, а я даже иногда скучаю по тем морковным платьям, что ты так любила раньше. Сейчас, видно, не любишь... не видел не одного.
  Впрочем, и дома-то я два дня всего. Может быть, где-то все же найдется одно-разьединственное? Без такого платья ты, будто и не совсем ты. На войне все время почему-то вспоминал тебя, именно в таком наряде. А еще наши споры вспоминал. Когда ты приводила тьму доводов в пользу морковного цвета, чуть ли не Плиния вспоминала и Гомера.
  Как давно это было... и мы теперь совсем другие. И это модный домашний наряд очень тебя красит, а все же я скучаю по той упрямой девочке в странном платье. На войне скучал и сейчас тоже... как будто не совсем я еще вернулся. А волосы твои все так же облаком пушистым встают над твоей головкой. После расчесывания и ты, так же долго пытаешься собрать их в косу на ночь. Помнишь, как я расплетал эту косу, как только ты ложилась в постель?
  А ты сердилась, то притворно, то по-настоящему и говорила, что не желаешь утром мучиться по два часа, пытаясь распутать кудри. И упрямо каждый вечер снова заплетала косу. А я так же упрямо расплетал... мне нравилось утыкаться носом в твои мелкие кудряшки и так засыпать. Все же тогда я тебя переупрямил, правда, долго мне пришлось стараться. А теперь ты снова плетешь косу... пока была одна, вернулась к этой привычке... даже не замечаешь, как я смотрю на тебя. Машинально плетешь косу, и думаешь о чем-то далеком. Как же долго меня не было!
  Как же долго тебя не было! Я и забыла уже, как это спать с кем-то вместе на одной кровати. Только когда проснулась сегодня утром, поняла, что очень скучала по таким вот пробуждениям в кольце твоих рук, по твоему дыханию. По тому, что одеяло опять лежит по диагонали и нас с тобой закрывает только один уголок, по твоему немного колючему подбородку, уткнувшемуся мне в щеку. Почему ты не обнял меня покрепче, когда понял, что я проснулась? Почему позволил мне уйти?
  А сейчас так страшно! Страшно, как будто в первый раз. И в тоже время... вот, честное слово! Если бы... если бы не эта ошибка моя, сама бы первая тебе на шею кинулась! А сейчас стою вот и боюсь отойти от зеркала, боюсь лечь в постель, вместе с тобой. Вчера-то я уснула еще, кажется, до конца не раздевшись, только и услышала твое: "Спи, Варя, спи". А сегодня ни ты, ни я не спим.... А если и сегодня все повторится. Как вчера? Что тогда? Если снова скажешь ласково: "Спи, Варя"?
  Мишель, так ничего и не решив, лег в кровать. Собственно, какое тут может быть решение? Варя задула свечу, и, вздохнув, скользнула в постель к мужу. Оба молчали. Мишелю снова явственно вспомнилась их первая брачная ночь, и такое же нервное напряжение. Он повернулся на бок и придвинулся, кончик Вариной косы защекотал ему ухо. Мишель осторожно прикоснулся к волосам жены и медленно начал распускать их. Ну хоть как-то жена отреагирует или нет? Все лучше, чем так.
  Варя старалась не шевелиться, а то еще передумает. Или решит, что она отталкивает его. Мишель еще и не то решить может, что не знает она его, что ли? За эти годы узнала преотлично. Иногда его деликатность совсем не к месту. Глупости какие в голову лезут. Пора бы и повзрослеть, причем обоим! Да-а-а... легче сказать, чем сделать. Как будто сковывает что-то, не дает повернуться к Мишелю и поцеловать, чтобы понял он, как соскучилась!
  А сердце заходится от того, что Мишель рядом... как будто в первый раз увидела и влюбилась. А ведь и правда... тот Мишель и не тот совсем. Изменилось в нем что-то, да и она, Варя изменилась, наверное. И так ли уж хорошо знает она мужчину, который сейчас обнимает ее? Может ли предугадать, что сделает он в следующий момент? Да и нужно ли? Незнакомец... прекрасный незнакомец, и в тоже время любимый, родной и до последней черточки знакомый муж. Как они уживаются вместе? А как ей ужиться с ними?
  Мишель расплел косу, и приподнявшись на локте, погрузил в Варины волосы пальцы. Услышал прерывистый вздох и замер. Как это расценивать? Как поощрение? Или... нет? Боже! Ну терпел же он все это время, потерпит и еще. Варя снова привыкнет к нему и все постепенно наладится... конечно, терпеть рядом с ней гораздо сложнее, но ведь их брак гораздо важнее сиюминутных удовольствий. Отношения сейчас так легко сломать...
  - Любимая, - Мишель обнял жену и зашептал ей на ухо, - я так хотел это сделать! Косу твою расплести... мечтал просто!
  Поцелуй случился сам собой. Никто из них, вроде бы, и не помышлял о нем. Варя успела уже смириться с тем, что Мишель и нынче ночью ограничится дружеским поцелуем в щечку. Нежный долгий поцелуй. После него не осталось места душевным терзаниям. Все встало на свои места. Обнявшись, и иногда обмениваясь не менее нежными поцелуями, Варя и Мишель долго еще лежали и разговаривали.
  Он рассказывал о том, что пережил, когда знал, что Варя должна вот-вот родить, а Черкасово захвачено французами. Она говорила о том, что жизни себе не представляла без него, и помыслить не могла, что он умер в Вене, но при этом места себе не находила от ужаса. А еще они осторожно и бережно заново исследовали друг друга, узнавая и не узнавая. И стремясь узнать, как можно полнее... Запомнить. Понять и принять, такими, какие они есть сейчас.
  Совсем скоро Варя поняла, что ждет ребенка. На этот раз она испытывала только радость. Мишель тоже был доволен, правда, из-за этого пришлось снова отложить поездку в имения - он не хотел расставаться с семьей ни на минуту. И в этот же день случилась еще одна радость - Варя получила письмо от отца, в котором он писал, что возвращается. А следом за письмом явился и сам Петр Ланской. Этому человеку всегда удавались эффектные жесты. Мишель тоже был рад тестю. Все в жизни приходило в порядок. Все налаживалось. Теперь уж он не допустит никаких потрясений, теперь его семья всегда будет одним целым.
  А через несколько месяцев, почти одновременно с появлением маленькой Ксаны Толстой, у них родилась дочь. Мишель решил, что на этот раз имя для нее выберет Варя, а Варя решила, что Мишель. Но неожиданно для обоих Алешка вместе с дедом Петром Ланским, который самозабвенно занимался воспитанием внуков, потребовали, чтобы девочку назвали Настенькой. Так и решили. Определенно, год 1815 выдался очень счастливым для всех.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"