"Убереги нас, Господь, от страшных тварей, что бродят в ночи." - Царь Давид

- То, что может произойти в меблированном номере отеля ночью на Марди Гра, превосходит все те ужасы, которые способно породить воображение! - произнеся это, Серж Аллитоф долил шартрёз[1] в большой стакан с содовой, опустошил его одним махом и начал свою историю.

Это произошло два года назад, во время моего нервного расстройства. Я оправился после употребления эфира, но не избавился от вызванных им болезненных явлений: нарушений слуха и зрения, ночных тревог и кошмаров. Сульфонал и бромид облегчили многие из этих симптомов, но чувство тревоги всё ещё оставалось. Оно ощущалось, главным образом, в квартире на Рю Сен-Гийом по ту сторону реки, где я долго жил, и где оно, казалось, пропитало все стены и портьеры. Мой сон был ровным, а ночи спокойными, где угодно, но едва я переступал порог этой квартиры, как некое недомогание прежних дней тут же отравляло атмосферу вокруг меня. Беспричинные страхи сковывали и душили, неясные тени беспокойно сгущались по углам, а причудливые складки на гобеленах и портьерах вдруг наполнялись каким-то страшным и невыразимым подобием жизни. Сама ночь стала отвратительной. Нечто ужасное и таинственное обитало вместе со мной в той квартире, незримо оно таилось в тени и наблюдало, а я догадывался о его существовании, иногда ощущая на своём лице чужое дыхание и слыша поблизости невнятный шёпот. Это было жуткое чувство, господа, и если бы мне снова пришлось пережить тот кошмар, то я бы предпочёл... Но давайте продолжим...

Я больше не мог спать в своей квартире, не мог даже находиться в ней, и, хотя, аренда была оплачена на год вперёд, я решил перебраться в отель. Однако я не мог долго оставаться на одном месте, покинув "Континенталь", я отправился в отель "дю Лувр", а оттуда в другие - мною овладело мучительное стремление к передвижению и переменам. Так, после восьми дней, проведённых в подобающем комфорте "Терминуса", я был вынужден переселиться в этот посредственный отель на Рю д'Амстердам, вроде тех, что находятся возле вокзала Сен-Лазар и носят названия "Нормандия", "Брест" или "Руан".

Был ли непрерывный поток прибывающих и отбывающих людей тем, что заставило меня поселиться именно там, а не где-то ещё?.. Не могу сказать... Мой номер на втором этаже был просторным и освещался парой окон, выходивших на площадь дю Гавр.[2] Я провёл там три дня, начиная с субботы, и чувствовал себя прекрасно. Повторюсь, то был третьеразрядный отель, но довольно приличный - буржуазное заведение для путешественников и провинциалов, больше подходящее соседству с вокзалом, чем с центром города, порой пустовавшее, и всё же всегда переполненное.

Впрочем, меня совсем не волновали лица, встречавшиеся на лестнице и в коридорах отеля, это было наименьшей моей заботой. Но вернувшись тем вечером около шести часов после ужина в городе, я подошёл к стойке регистрации, чтобы забрать ключ от номера, и не смог удержаться от любопытного взгляда на двух путешественников. Они только что прибыли, у их ног лежала дорожная сумка из чёрной кожи, и они обсуждали с управляющим стоимость номеров.
- Это всего на одну ночь, - настаивал тот, что был выше и казался старше. - Мы уедем завтра же, поэтому подойдёт любая комната.
- С одной кроватью или двумя? - спросил управляющий.
- О, мы не собираемся ложиться спать. Мы приехали на бал-маскарад.
- Давайте с двумя, - вмешался второй, выглядевший моложе.
- Хорошо, комната с двумя кроватями, - управляющий остановил портье. - У нас есть свободная, Эжен?
- Поселите господ в 13-й номер на втором этаже, это просторная комната и там им будет хорошо, - ответил портье. - Господа желают подняться наверх сейчас?
Когда один из незнакомцев отрицательно покачал головой, тот продолжил:
- Может господа хотят поужинать? У нас здесь есть столики.
- Нет, мы будем ужинать в другом месте, - ответил высокий. - Мы вернёмся около одиннадцати часов, пусть отнесут сумку в номер.
- Может разжечь огонь в камине? - спросил портье.
- Да, разожгите его ближе к одиннадцати. - Бросили оба гостя, уже уходя.

Тогда я вдруг осознал, что просто стою там и пялюсь на них, держа в руке зажжённую свечу; я покраснел как ребёнок, застигнутый врасплох, и немедленно отправился в свою комнату. Портье застилал кровати в 13-ом номере для новоприбывших, я же занимал 12-й, располагавшийся по соседству, так что наши комнаты были смежными, и это не могло не заинтриговать меня. Вернувшись к стойке регистрации, я спросил у управляющего о моих новых соседях.
- Эти двое с дорожной сумкой? - ответил он. - Они отметились в книге регистрации, взгляните! Бросив беглый взгляд, я прочитал: Анри Десноэль, тридцати двух лет, и Эдмон Шалегрин, двадцати шести лет, оба из Версаля, и оба мясники.

Они были хорошо и элегантно одеты, несмотря на шляпы-котелки и дорожные пальто; высокий так вообще показался мне аристократом, что читалось во всей его внешности, выражении лица, аккуратных манерах, и неизменных перчатках. Между ними, впрочем, было определённое сходство: те же тёмно-синие, почти чёрные глаза, одинаковые длинные рыжеватые усы, подчёркивавшие резкие черты профиля; но высокий был гораздо бледнее, словно утомлённый и страдающий от хандры.

Час спустя я уже забыл обо всём этом, был вечер Марди Гра и улицы пестрели от разнообразия масок. Я вернулся около полуночи и поднялся в свой номер; уже наполовину раздевшись, я собирался лечь спать, когда в соседнем номере раздались голоса - то были мои мясники. Почему это иррациональное любопытство, которое ранее уже овладело мной у стойки регистрации, вернулось вновь? Я невольно прислушался.
- Значит, ты не хочешь переодеваться, чтобы пойти на бал? - спросил голос старшего. - Мне стоит беспокоиться? Что с тобой, ты болен?
Но когда другой не ответил, старший продолжил:
- Ты пьян, ты всё ещё пьян?
Тогда другой голос, звучавший хрипло и жалобно, произнёс:
- Это твоя вина, почему ты позволил мне пить? Мне всегда нехорошо, когда я пью это вино.
- Ладно, тогда давай ложиться, - раздался резкий голос. - Держи свою ночную рубашку.
Я слышал, как щёлкнули открывшиеся застёжки дорожной сумки.
- Так ты не пойдёшь на бал? - спросил пьяный голос.
- Какое удовольствие слоняться по улицам в костюме одному? Нет, я тоже лягу спать.

Я слышал, как он яростно взбивал матрас и подушку, а затем раздался звук разбрасываемой по комнате одежды - мужчина разделся. Я прислушивался, стоя босиком возле двери и тяжело дыша.
- Такие прекрасные костюмы, жаль! - нарушил тишину голос высокого человека, и послышался шелест шёлка и атла́са.

Я прильнул глазом к замочной скважине, но освещавшая мою комнату свеча не позволяла что либо разглядеть в соседней комнате, поэтому я потушил её. Кровать молодого человека стояла напротив смежной двери, и, опустившись на стул рядом с ней, он оставался совершенно неподвижен. Его голова соскользнула со спинки стула и покоилась на подушке, лицо было необычайно бледным, а взгляд казался рассеянным; шляпа валялась на полу, жилет был расстегнут, как и ворот рубашки, галстука же не было. Он выглядел так, словно его задушили. Второй, которого я не видел, пока не напряг зрение, бродил в одних носках и трусах вокруг стола, заваленного яркой тканью и блестящим атласом.
- Чёрт, я должен это примерить! - воскликнул он, не обращая внимания на своего спутника, и, встав перед зеркалом, в котором отразилась его изящная и стройная мускулистая фигура, накинул длинное зелёное до́мино с чёрным бархатным капюшоном, эффект которого был столь ужасным и странным, что я едва сдержал крик, настолько увиденное взволновало меня.

Я больше не узнавал человека в этих бледно-зелёных шёлковых одеждах, окутавших и увеличивших его фигуру, а также скрывшей его лицо металлической маске под тёмным бархатным капюшоном. То был уже не человек, а обретшее форму и существовавшее наяву жуткое безымянное существо, чьё пугающее незримое присутствие отравляло мои ночи на Рю Сен-Гийом. Пьяный человек наблюдал за этой метаморфозой растерянным взглядом из угла кровати, дрожь охватила его с головы до ног, колени тряслись, а зубы стучали от ужаса; он сложил ладони, словно в молитве. Призрачная фигура в зелёном медленно и бесшумно поворачивалась в центре комнаты при свете двух свечей, и я ощутил пристальный взгляд её жутких глаз, скрытых за маской. Скрестив на груди руки, она устремила свой взор на лежавшего человека, встретившись с его невыразительным, но понимающим взглядом. А затем тот, словно охваченный приступом безумия, сполз со стула на пол, схватился руками за накидку и погрузил голову в её складки, что-то неразборчиво бормоча, он оскалил зубы и закатил вытаращенные глаза.

Какая мистическая связь существовала между этими двумя людьми, какие воспоминания о непоправимом прошлом вызвал в памяти безумца вид призрачной мантии и серебристой маски? О, это бледное лицо и протянутые в мольбе руки, судорожно цеплявшиеся в экстазе за одежды фантома! О, эта сцена шабаша в обстановке обычной меблированной комнаты! И пока один хрипел, пытаясь исторгнуть из глубин разинутой чёрной дыры своего рта сдавленный крик, другой скользил, отступая назад и волоча за собой валявшегося у его ног загипнотизированного несчастного.

Как долго длилась эта сцена, часы или минуты? Этот вампир остановился, приложил ладони ко лбу и груди лишившегося чувств человека, а затем поднял его на руки и усадил на стул возле кровати. Мужчина был неподвижен, его голова повёрнута набок, рот безвольно приоткрыт, а глаза закрыты. Фигура в зелёном тем временем склонилась над столом и что-то лихорадочно искала при свете свечи с каминной полки. Очевидно, она нашла то, что искала, поскольку я больше не видел её, но слышал звон стекла над умывальником, и хорошо чувствовал знакомый запах - запах, который опьянял и возбуждал, распространился по комнате; то был запах эфира. Фигура в зелёном возникла снова, всё ещё безмолвная, медленными шагами она направилась к лежащему без сознания человеку.

Что она так осторожно несла в своих руках?.. Ужас! Это стеклянная маска, герметичная маска без отверстий для глаз и рта; и эта маска была до краёв наполнена эфиром - жидким ядом. Она склонилась над беспомощным мужчиной, глядя на безжизненное лицо, а затем накрыла его маской, крепко подвязав красным платком. И когда смех сотряс плечи злодея под тёмным бархатным капюшоном, мне показалось, что я расслышал его шёпот:
- Ты больше ничего не расскажешь.

После этого мясник стал раздеваться, он пересёк комнату, сбросив жуткое одеяние и оставшись в одних трусах, надел повседневный костюм, пальто, кожаные перчатки и шляпу, а затем, казалось, в спешке побросал два маскарадных костюма и стеклянные флаконы в дорожную сумку, закрыв её на никелированные застёжки. Он закурил сигару, взял сумку и зонт, открыл дверь и вышел... И я не смог выдавить из себя ни слова, не издал ни звука, никого не позвал.

- И вы, как всегда, видели сон, - произнёс де Жакель, прервав Аллитофа.
- Да! Но сон оказался вещим, ведь сегодня в лечебницу в Вильжюиф был помещён неизлечимый эфироман[3], личность которого так и не установлена. В записях о нём сказано: обнаружен в среду 10 марта, в отеле на Рю д'Амстердам, гражданин Франции, предполагаемый возраст двадцать шесть лет, предположительное имя Эдмон Шалегрин.

Перевод: Алексей Лотерман, 2019

Примечания переводчика:
[1] фр. "Chartreuse" - название французского травяного ликёра, изготовляемого монахами Картезианского ордена из монастыря Гранд-Шартрёз.
[2] фр. "Place du Havre" - площадь на пересечении улиц 8-го и 9-го округов Парижа, возле вокзала Сен-Лазар и недалеко от Оперы Гарнье. Примечательно, что 27 февраля 1912 года банда анархиста Жюля Бонно, скрываясь после совершённого ограбления на угнанном автомобиле, была остановлена на этой площади постовым офицером по имени Франсуа Гарнье. Один из членов банды, по иронии судьбы тоже с фамилией Гарнье, трижды выстрелил в офицера, в результате чего тот упал на мостовую и скончался перед рестораном под названием "Гарнье".
[3] фр. "éthéromane" - наркоман, употребляющий диэтиловый эфир, применявшийся в медицине для наркоза. Таковым был и сам Лоррен, назвавший свой сборник 1895 года, в который вошёл данный рассказ, "Историями пьющего эфир" (Contes d'un buveur d'éther).