В чём заключается притягательная и одновременно отталкивающая тайна маски? Разве не в том, что она позволяет некоторым людям в определённые дни удовлетворить свои потребности: загримироваться, измениться, притвориться и перестать быть теми, кем они являются; одним словом, убежать от себя?

Какие инстинкты, желания, надежды, страсти, и какие душевные недуги скрываются за грубо размалёванным картоном, фальшивыми подбородками и носами, под накладными бородами из конского волоса, масками из чёрного мерцающего атла́са или белыми плащами с капюшонами? К какому опьянению гашишем или морфием, забвению или дурному приключению, стремятся в дни карнавалов эти гротескные процессии в до́мино и костюмах кающихся грешников?

Они шумны, эти маски, преисполнены веселья и танцев, и всё же за их жизнерадостностью кроется печаль; они больше похожи на призраков, чем на живых людей, ведь подобно им, они расхаживают по улицам, закутавшись в длинные складки ткани и скрыв свои лица. Почему же под этими широкими капюшонами, обрамляющими их застывшие лица из бархата и шёлка, не может быть демонов? Почему под ними не может быть пустоты и небытия, или ничего, кроме костей, обтянутых просторными костюмами Пьеро, словно погребальными саванами? Разве те, что прячутся таким образом, смешиваясь с толпой, уже не находятся за пределами законов природы? Они делают это злонамеренно, потому что хотят остаться неузнанными, замышляя преступление, стремясь запутать все догадки и обмануть инстинкты. Язвительные и жуткие, они наполняют неуверенное оцепенение улиц суматохой и воплями, заставляют женщин дрожать от восхищения, детей падать в припадках, а мужчинам внушают беспокойство неоднозначностью пола своих причудливых костюмов.

Маска, это смутное и тревожное лицо неизвестности, ухмылка лжи, сама душа порочности, которая умеет искушать и ужасать. Это желание, пронизанное страхом, мучительная и восхитительная неопределённость, взывающая к чувству любопытства: находящийся под маской, он уродлив или красив, он молод, или же стар? Эта галантность, приправленная мрачностью и усиленная, быть может, примесью подлости с привкусом крови. Где закончится эта затея, в дешевом отеле, или в каком-нибудь известном доме демимонденок?[1] Или, может, в полицейском участке, поскольку грабители тоже скрываются под масками, чтобы совершать свои преступления. Жуткие фальшивые лица служат головорезам так же хорошо, как и кладбища: под ними могут таиться карманники, проститутки, и... мстительные призраки.

На меня же маски производят несколько гнетущее и удручающее впечатление - но оно чисто субъективное. Мне было бы интересно понять дух одной маски из прошлого, или даже настоящего, этого таинственного существа из шёлка и картона, вроде тех ряженных, которых можно видеть в ночи маскарадов, бродящих по тротуарам и жалко дрожащих под насмешками прохожих. Мне хотелось бы узнать суть костюма и маски одного из этих обезумевших бродяг, выброшенных на обочину жизни большого города; этой ночной марионетки, рождённой, быть может, в тусклом свете ауэровых горелок[2] или электрических ламп, только лишь для того, чтобы снова исчезнуть на рассвете.

Лет десять назад в карнавальную ночь мне довелось случайно столкнуться с одной из тех таинственных фигур в масках при обстоятельствах, которые придали этому безымянному существу некое трагическое величие. Для меня его необычная маска навсегда осталась воплощением неведомой тайны и зловещей загадки.

Той зимой я находился в окрестностях Парижа; мне предстояла долгая и кропотливая работа, и по состоянию здоровья, а также из соображений экономии, я решил на некоторое время уехать. А поскольку дела часто заставляли меня бывать на Рю де Ришелье и Сен-Лазар, я нашёл себе местечко в пригороде рядом с западной железнодорожной линией, где довольно скучно зимовал в маленькой деревушке между Триэлем и Пуасси.

В том году празднование Марди Гра выпало на воскресенье двадцать пятого февраля, что совпало с необходимостью заключения сделки с редактором одной газеты, а также приглашением на ужин, и привело меня в Париж. В Опере был бал, и я задержался под падавшим снегом, чтобы посмотреть, как прохожие в масках и домино расхаживали по ступеням у монумента Гарнье. Фиакры ежеминутно останавливались у театра, пивных и кафе, высаживая группы Пьеро и монахов, собиравшихся на площади, пританцовывавших и водивших хороводы на мостовых, несмотря на дежурившую там конную полицию. В ту ночь над городом витала атмосфера веселья и беззаботности, и, поддавшись ей, я пропустил время отправления последнего поезда, так что в полночь всё ещё сидел на улице за столиком у кафе. Поездов не ожидалось ещё до двух часов, и я был рад присоединиться к толпе празднующих и веселящихся на бульваре и в пивных. Но ближе к часу ночи все улицы опустели, а заведения закрылись, гуляющие в масках возвратились на бал или разошлись по домам - жизнь и движение покинули эти места до следующего вечера. Так что, когда снег пошёл сильнее, я устало поднялся и направился к вокзалу.

Той ночью в "Эдеме" тоже был бал, и из освещённого фасада на Рю Будро разносился приглушённый шум чудовищной вакханалии, а издалека, словно эхом доносились отчётливые звуки вальса из Оперы. На погружённой в темноту Рю Обер впереди меня шла фигура, закутанная в просторный арабский бурнус[3] с тёмным капюшоном, скрывавшим голову, очевидно, незнакомец направлялся в "Эдем".

Этот человек явно не обременял себя выбором костюма, поскольку и бурнус, и капюшон, и общая несвязность импровизированного наряда, говорили о том, что его составили наспех из того, что оказалось под рукой. Но мой взгляд всё равно невольно следовал за ним. Однако, как только показались огни "Эдема", фигура остановилась, и, вместо того, чтобы войти внутрь, задержалась у входа, ступая по мягкому снегу, а затем зашагала по тротуару и, наконец, вышла на Рю Обер в направлении Оперы.

Тогда я сумел рассмотреть её лучше; то, что я принял за чёрный капюшон, было частью зелёной бархатной накидки монаха, под которой поблёскивала металлическая маска с парой отверстий для глаз - причудливо сиявший серебряный лик кающегося грешника.

"Кажется, этот человек не может решить, куда пойти," - подумал я, и побрёл своей дорогой.

Я оказался на Кур де Ром как раз вовремя, чтобы успеть выпить грог перед закрытием последней пивной, поднялся по ступеням и вошёл в зал. Я вздрогнул от неожиданности: та же высокая фигура в просторной мантии из белого шёлка, тот же бледный лик под зелёным бархатным капюшоном!.. Этот незнакомец в маске был там, в простой и безлюдной обстановке большого зала, где меж дубовых панелей на стенах ярко горели газовые лампы. Нас было двое, только я и странный путник, сидевший в велюровом кресле, подперев подбородок рукой, и, очевидно, ожидая того же поезда, на который собирался сесть я.

Я полагал, что он отправился на бал, и его необъяснимое присутствие здесь заставило меня немного встревожиться; неужели он следовал за мной? Нет, поскольку, когда я пришёл, он уже был здесь, сидя неподвижно, и, проследив направление его взгляда, я понял, что он поглощён созерцанием своих ног. Его бурнус слегка распахнулся и обнажил бёдра, обтянутые чёрным шёлковым трико. Но, что странно, если на его правой ноге был тёмно-зелёный шёлковый женский чулок с муаровой[4] подвязкой над коленом, то на другой ноге был надет мужской вечерний носок с цветочным узором, эта неопределённость пола, вкупе с маской, придавала странному человеку жуткое очарование и загадочность.

Теперь, когда я пригляделся к его костюму внимательней, то обнаружил в нём и другие причудливые детали: на груди располагалась вышитая шёлком большая жаба, а вокруг бархатного капюшона сплетался венец, состоявший, что я заметил не сразу, из лягушек и ящерок. Арабский же бурнус окутывал фигуру подобно савану, а серебряная маска под капюшоном напоминала о проклятых болезнях Средневековья - чуме и проказе. Гримаса, скрытая под этой маской, несомненно, принадлежала проклятой душе; в фигуре было одновременно что-то восточное, монашеское и демоническое, от неё веяло запахами лазарета, болота и кладбища; а чёрное трико подчёркивало манящие линии твёрдой и упругой плоти. Был ли это мужчина или женщина, монах или ведьма? И когда фигура встала, услышав объявление дежурного по станции - "Господа, займите свои места!" - мне показалось, что я увидел перед собой призрака вечного Вожделения: восточного Вожделения и Вожделения монастырей, Вожделения лиц, изъеденных сифилитическими язвами, Вожделения сердца, увядшего и холодного, как тело рептилии, бессильного Вожделения андрогина - не мужчины и не женщины, потому что самой красноречивой деталью костюма, был большой цветок водяной лилии в руках.

Я подождал, пока существо в бурнусе разместится в первом вагоне, прежде чем зайти в своё купе. Я предпочёл бы остаться в Париже, чем ехать наедине с этой тенью, но меня одолевали любопытство и тревога, и я затаил дыхание, когда поезд тронулся.

Первая четверть часа была ужасна. Если фигура в маске войдёт в моё купе, то с какой стороны она появится? Я наблюдал за обеими дверями, готовый к любому повороту событий, хотя мой сосед не двигался с места и не издавал ни звука; но искушение оказалось слишком сильным: я встал и подошёл к маленькому окошку в двери вагона.

В рассеянном свете лампы незнакомец сидел, закутавшись в просторные складки своего бурнуса и вытянув удивительно стройные ноги. В руке он держала маленькое карманное зеркальце, и внимательно изучал в нём отражение закрывавшей его лицо серебряной маски под капюшоном. Странный путник!

Я не мог сдвинуться со своего места. Бесконечно медленно ночной поезд двигался по заснеженному пригороду. Фигура в маске вышла на четвёртой остановке; шёл третий час ночи, и на станции не было ни извозчика, ни фиакра, вообще никого. Фигура отдала свой билет служащему, прошла через ограждение, и заторопилась прочь, скрывшись в ночи, холоде и неизвестности.

Перевод: Алексей Лотерман, 2019

Примечания переводчика:
* Брайан Стэблфорд, переводивший сборник Лоррена на английский в 2002 году, дополнил название рассказа - "Один из них, или Дух маски" (One of Them or The Spirit of the Masque).
[1] фр. "demi-mondaine" - название кокоток и куртизанок, ведущих аристократичный образ жизни; возникло от "demi-monde", что буквально значит "полусвет" и является ироничным обозначением слоёв общества, находящихся наравне с высшим светом, но не являющихся аристократией. Поэтому под выражением "дом демимонденок" вполне может подразумеваться элитный бордель.
[2] фр. "becs Auer" - газовые фонари с калильной сеткой из негорючей ткани, пропитанной особым составом и дающей яркий свет. Названы в честь разработавшего их австрийского химика Карла Ауэр фон Вельсбаха.
[3] фр. "burnous d'Arabe" от араб. "Al'burnus" - просторный плащ с капюшоном из сукна или тонкого войлока, изначально распространённый среди арабов и берберов, а впоследствии ставший частью униформы спагов - солдат колониальной французской армии.
[4] фр. "de moire" - плотная шёлковая ткань с волнообразными переливами различных оттенков.