Уважаемый мистер Райт.[1]

В соответствии с вашими пожеланиями, я вновь отсылаю "Зов Ктулху"[2], хотя, возможно, вы по-прежнему сочтёте его слишком причудливым для читательской аудитории, которая требует странностей[3] лишь на словах, но предпочитает твёрдо стоять обеими ногами на почве известного и привычного. Как я уже говорил некоторое время назад, сомневаюсь, что моя работа - особенно поздние сочинения, - придётся "по вкусу" тем читателям, чьи отзывы представлены в "Eyrie".[4] Общая тенденция всех тех историй, что явно устраивают эту аудиторию, заключается в существенной нормальности и простоте их точки зрения, с преобладанием общепринятых человеческих ценностей и мотивов, а также остросюжетностью в качестве непременного атрибута. Элемент странного в таких историях поверхностен - это напускная странность историй у камина и викторианских историй о призраках, он остаётся таковым даже в самых, казалось бы, наистраннейших "межпланетных" вымыслах. Вы можете увидеть подобное, в лучшем случае, у Сейбери Куинна[5], а в худшем - у большинства авторов. Это именно то, чего жаждут многие, потому что если бы они прочли поистине странную историю, то даже не поняли бы, о чём она. Об этом наглядно свидетельствуют их возражения против переиздания того, что дало им подлинную странную историю.

Теперь все мои рассказы основаны на фундаментальной предпосылке, что общие человеческие законы, интересы и эмоции не имеют никакой силы или значения в бескрайнем космосе. Я не нахожу ничего, кроме ребячества в историях, где человеческая форма, местные людские страсти, рамки и нормы, изображены как родные для иных миров или вселенных. Чтобы достичь сути экстернальности[6] - будь то время, пространство или измерения, - нужно забыть, что такие вещи, как органическая жизнь, добро и зло, любовь и ненависть, и все подобные локальные атрибуты ничтожной и кратковременной расы, называемой человечеством, вообще существуют. Только эпизоды с людьми должны обладать человеческими качествами. С ними нужно обращаться с беспощадным реализмом (а не с мелким романтизмом), но когда мы пересекаем черту, за которой начинается безграничное и устрашающее неведомое - блуждающие вовне тени[7], - мы должны помнить, что оставляем позади всю нашу человечность и террестриализм[8].

Такова теория. В действительности же я предполагаю, что лишь немногие заурядные читатели заинтересуются историей, написанной в соответствии с этими психологическими принципами. Они хотят, чтобы их привычные ценности и мотивы оставались неизменными во всех безднах апокалиптического видения и вне-эйнштейновского хаоса, "межпланетную" историю они сочли бы менее интересной, если бы в ней марсианская (юпитерианская, венерианская или сатурнианская) героиня не влюбилась в молодого путешественника с Земли, тем самым вызвав ревность принца Конгроса (Зилара, Хошгоша или Норкога), узурпировавшего трон, и тому подобное; или если бы в ней не было своих марсианских (или других) названий, строго следующих террестриальному образцу, с индогерманским "а" на конце имени принцессы и чем-то неприятным семитским в имени главного злодея. Даже сейчас я не смог бы выдавить из себя такой дряни, пусть от этого и зависела бы моя жизнь. Если бы я писал "межпланетную" историю, то она была бы о существах, устроенных совершенно иначе, чем обычные млекопитающие, и подчиняющихся мотивам, абсолютно чуждым всему, что нам известно на Земле - точная степень чуждости, конечно, зависела бы от места действия истории, будь то Солнечная система, галактика на просторах Вселенной, или же непостижимая бездна за её пределами - невыразимый и невообразимый вихрь, где форма и симметрия, свет и тепло, даже материя и энергия могут совершенно немыслимо изменяться или отсутствовать полностью. Я подошёл к грани этого в "Зове Ктулху", где старался избегать террестриализма в тех немногих лингвистических элементах и описаниях проявлений извне, которые я представил. Всё это очень хорошо, но придётся ли по вкусу читателям? И это, вероятно, всё, чего им стоит ожидать от меня в будущем - за исключением тех случаев, когда я буду иметь дело с определённо террестриальными сюжетами, - и я последний, кто станет настаивать на принятии такого материала для журнала определённой направленности. Более того, даже когда я буду иметь дело с необычайно странными вещами, то вряд ли стану прибегать к распространённым искусственным ценностям и эмоциям дешёвой фантастики.

Однако лучше всего вы можете судить об этом по некоторым недавним примерам моей писанины; поэтому я прилагаю, исключительно для вашего личного ознакомления (хотя кто[9] знает, может вы и захотите напечатать их, поскольку никто другой, вероятно, не сделает этого!) пару неолавкрафтианских работ - "Серебряный ключ" и "Загадочный дом на Туманной вершине". Полагаю, они не вызовут вашего профессионального интереса, так что можете быть уверены, ваши читатели не лишатся многого! Когда я напишу ещё что-то с довольно земным "уклоном", то, разумеется, вышлю вам, но мой зимний художественный урожай состоял лишь из двух повестей, слишком длинных для чего-то, кроме серийной публикации[10] (к тому же у меня не было сил для их перепечатки!), в то время как этой весной и летом я был слишком занят, навещая своих родственников, чтобы написать больше одной истории, которая, как ни странно, была сразу же принята в "Amazing Stories", несмотря на преобладание в ней антитеррестриальных качеств, столь характерных для моей недавней работы.[11] Ближе к осени я надеюсь устроить себе немного писательского досуга, чтобы "избавиться" от несколько сюжетов, которые в последнее время настойчиво требуют выражения.[12] Среди них есть, по крайней мере, два, которые я предложу вам, хотя они и не будут сильно похожи на недавние Странные Истории.[13]

Остаюсь искренне ваш, Г.Ф. Лавкрафт.

Источник: SL, Vol II, Letter No284 (July 5, 1927)

Перевод: Алексей Лотерман

Примечания переводчика:
[1] В период с 1924 по 1940 годы Фарнсворт Райт (Farnsworth Wright) был редактором "Weird Tales", но он неоднократно отказывал в публикации Лавкрафту, отдавая предпочтение пользовавшейся у читателей бо́льшим спросом "пошлой, халтурной и попросту скверной прозе".
[2] Лавкрафт закончил "Зов Ктулху" ещё летом 1926 года, но рассказ был отвергнут Райтом, и опубликован в "Weird Tales" только в феврале 1928-го.
[3] Здесь и далее английское "weird", и все производные от него, переведено как "странный", также уместен вариант "сверхъестественный".
[4] В переводе с английского "орлиное гнездо", рубрика в "Weird Tales", публиковавшая приходившие в редакцию журнала письма. Примечательно, что в февральском выпуске журнала за 1928 год в ней были опубликованы фрагменты настоящего письма Лавкрафта, предваряемые следующими словами: "Что представляет собой "странная история"? На этот вопрос даёт столь ясный и лаконичный ответ в своём письме редактору Г.Ф. Лавкрафт, автор опубликованного в этом выпуске "Зова Ктулху", что мы не можем не привести его, хотя это письмо объясняет скорее его собственные истории, нежели "странные истории" вообще."

[5] Сейбери Грандин Куинн (Seabury Grandin Quinn), американский писатель, работавший в жанре ужасов и наиболее известный по циклу рассказов об оккультном детективе Жюле де Грандине, публиковавшихся в "Weird Tales". В 1940 году, после смерти Райта, в выпуске журнала за ноябрь-декабрь было напечатано письмо Куинна, посвящённое памяти редактора.

[6] В оригинале "externality" - буквально "внешний", "лежащий за пределами чего либо", в данном случае также уместно "потусторонний".
[7] В оригинале "shadow-haunted Outside".
[8] В оригинале "terrestrialism", от "terrestrial" и "-ism", относящийся к жизни на Земле.
[9] В оригинале "gawd" - выражение, образованное от искажённого "god" и подчёркивающее нотки сомнения, раздражения или удивления, в речи автора. Лавкрафт мог употребить его как более приемлемое для своих материалистических и атеистических взглядов, так и просто в контексте письма, пестрящего типичной для него вычурностью и эпистолярностью стиля, с неожиданными просторечными выражениями, придающими его слогу своеобразную "джентльменскую" экспрессию.
[10] Лавкрафт, вероятно, имеет ввиду завершённые в начале 1927 года "Сновидческие искания неведомого Кадата" и "Случай Чарльза Декстера Варда", которые так и не были опубликованы при его жизни. "Случай" появился в сокращённом виде в двух выпусках "Weird Tales" за 1941 год, а в полном объёме лишь в сборнике Дерлета "За стеной сна" 1943 года, в который также вошли "Сновидческие искания", но с рядом ошибок, исправленных позднее в сборнике Джоши "Хребты безумия и другие истории" 1985 года.
[11] Очевидно, имеется ввиду законченный весной 1927-го "Цвет из космоса", который Лавкрафт отправил в "Amazing Stories" Хьюго Гернсбэка, посчитав, что Райта рассказ не заинтересует. Вероятно, что Лавкрафт искал для него более подходящую аудиторию, и научно-фантастический журнал Гернсбэка показался ему удачным выбором, впрочем, ничтожную оплату за публикацию у "Хьюго-крысы" удалось выбить лишь год спустя. Именно "Цвет" Лавкрафт считал одним из лучших своих произведений, в котором нашли отражение его взгляды, приведённые в настоящем письме, в другом же письме К.Э. Смиту от 12 мая 1927 года, он писал о рассказе: "Возможно, ему не хватает сжатости и проработанности кульминации, но его следует воспринимать как атмосферный этюд, нежели как простую историю."
[12] Неясно, о каких задумках идёт речь, поскольку помимо упомянутых повестей 1927-го Лавкрафт работал лишь над редактурой сочинений Адольфо (Данцигер) де Кастро и Зелии Бишоп вплоть до лета 1928-го, когда завершил "Ужас Данвича", который был опубликован в апрельском выпуске "Weird Tales" за 1929 год. После этого он продолжил работу со своими клиентами-соавторами, в то же время, очевидно, занимаясь собственными произведениями, из которых в 1930 году была закончена повесть "Шепчущий во тьме", которая вышла в журнале Райта только в августе 1931-го. В последующие же годы Лавкрафт написал целый ряд знаковых произведений, в которых отразил свои принципы фантастической литературы, но не все из них были опубликованы в "Weird Tales".
[13] В оригинале "Weird Tales" - прописные и курсив Лавкрафта, возможно, служат намёком не просто на жанр историй, но и на сам журнал, который их публиковал.