Петя смотрел на свой опадающий и поднимающийся силуэт в зеркале. Живот плавностью изгиба, утяжеленного силой притяжения, он напоминал Пете славянскую букву "есть" из пособия по каллиграфии, листанного десятки раз в гостях у старого приятеля Лёни. Леня отзывавался на Лёныч и проводил большую часть дня за прослушиванием тягучей музыки. "Готик" - говорил Лёныч и поднимал измазанный чернилами палец. Лёныч был поэтом и работал в фирме с астрономически-предпринимательским названием "Меркурий Плюс", заправляя старые картриджи для принтеров. Чернилами же его пачкала потускневшая перьевая ручка, которой Лёныч писал стихи и рассказы про жизнь одного молодого автора, которым старались насильно овладеть женщины вампирного стиля. Вампирный стиль, это он хорошо говорит, рассуждал Петя, которого Лёныч называл - Пит. Это вроде смесь вампирского поведения со стилем ампир. Прямо про Сталина. Петя сидит на пятнистым от сигаретных ожогов диване напротив по ошибке забредшего в жилище готического поэта серванта. Зеркало отражает Петю, тяжело расплывшийся Петин живот и вылепленных Лёнычем в юности бесов с морковками в зубах. Этих пластилиновых бесов было весело рассматривать, умноженных отражениями в скрючившиеся танцующие пары. Но сейчас Петя грустил. Потому он и пришел к согнутому над чадившем канифолью паяльником Лёне. Никак Лёня не мог облегчить печаль, но будучи существом из рода жителей нор и нюхателей ветра, мог спокойно слушать и рассуждать о своём.
- Я как будто в какое-то соревнование втянут, понимаешь? - На полке серванта тусклое золото Эдгара По соседствует с Ерофеевской поездкой в Петушки, - Уже больше десяти лет прошло, а я все оглядываюсь, как там он. Я узнаю, что он жил в Париже. Я начинаю глухо кипеть, уж я-то никогда не поеду туда. Но вот, два года назад съездил. Посмотрел. Парижская, конечно, Богоматерь со своими мегерами и все дела. Походил по мостовой. Приехал обратно. И, знаешь, на душе спокойно стало! Как будто счет сравнял.
Лёня кивает. Опять Мишенька. Как можно восьмидесятикилограммовому Конану-варвару дать такое имя? Но в школе здоровенный Мишенька проходил с уменьшительным суфиксом с первого по десятый класс, после которого, остановившись на 192ом сантиметре, он стал Мишелем.
- Пит, послушай вот эту вещь, - Лёня переворачивает кассету и начинает искать нужное место, щелкая клавишами забросанного окурками магнитофона.
- И вот, я узнаю, что он тащится в Крым, ходить по горам. Я спокоен. Тоже не лыком шит. Я еду в Новгородскую область, живу на болотах, прихлопываю по семнадцать комаров за раз (каламбур - отмечает про себя Петя) и почти не морщусь, когда ем клюкву. Я убеждаю всех, что отпуск на болоте - мой любимый вид отдыха.
- Вот эту, слушай, - говорит Лёня и комната заполняется унылыми звуками электрооргана
- Я приезжаю с корой в бровях, иду по перрону в болотных сапогах, которые надел только в поезде. И что же? Я узнаю, что он уехал в Туву. Ну скажи, что можно делать нормальному человеку в Туве?
- В целом, ничего. И здесь-то жизнь не фонтан, а в Туве вряд ли лучше. Главное, это что в тебе.
Лёнычу идея передвижения чужда. Он и за городом не был класса с четвертого. Мишенька же вместе с Петей проводил часы над картой, планируя экспедиции и поездки. Начитанный Петя восторженно рассказывал о пестрых птицах Камеруна и вечных ветрах Патагониии, а Мишенька деловито подсчитывал рационы и мили, отвечая за вопросы снабжения. Друзья с восьмилетним стажем, они разругались на выпускном вечере из-за девочки Саши, которую не волновали далекие страны, но зато сама она взволновала путешественников до драки. Которая оказалась напрасной, поскольку через несколько месяцев Саша уехала в Лондон учиться дизайну. Однако находиться с Мишенькой на одном факультете Петя не мог и подал на исторический. Толстокожий Мишенька поступил на геофак. На практике после третьего курса его отправили с экспедицией в Заполярный Урал. Денег на проведение раскопок у исторического факультета не было, и Петя в это время работал в пионерлагере вожатым. По приезду он признался Лёне, что воспитанники могли выпить значительно больше пива, чем сам Петя. А пили пиво они почти ежедневно.
- Нет, ты не понимаешь, это поход третьей категории. Третьей! Что это значит, и почему поход третьей категории проходит по Туве? Это Тува что ли третей категории? Непонятно. Но я спокоен. Я заканчиваю статью. Я, наконец, отправляюсь на раскопки в Поволжье. У меня вырастает брюхо от сгущенки и не прекращается изжога от тушенки. И что же? Он поехал в Памир - восходить!
- Только поэты могут восходить! - не соглашается Лёныч
- Поэты, скорее, могут воспарять. Впрочем, тебе виднее - Петя кивает на кровать, закиданную исписанными тетрадками. Сочинять Лёныч предпочитает по-английски. Хотя учился в немецкой школе.
- Нет, ты послушай - я еду в Париж, хожу в поход - и зачем? Потому что я не могу уступить засранцу, с которым я поссорился 10 лет назад!
- А если он через Африку на велосипеде поедет - ты тоже поедешь?
- Нет, не поеду. Хватит. Ни в Африку, ни в Азию. Никуда. В крайнем случае - в Финляндию. И только на автобусе. Мне надоело - серфинг, клаймбинг, дайвинг. Больше никаких экстримов. Я не мастер дурацкого спорта.
Мишенька обладал внешностью персонажей Хемингуэя. Могучий торс, ранняя борода. Легко знакомился с людьми, не стеснялся чужих и обожал опасные времяпровождения, вроде горных лыж и скалолазания. В общем, воплощал всё, о чем Петя, с хроническими "не аттестован из-за болезни" по физкультуре и мгновенным онемением среди незнакомых, так мечтал. Мишенька к двадцати шести объездил полмира, устроившись гидом в фирму экстремального туризма. Его семиструнная гитара и сноуборд сражали встречных красавиц с пятнадцати шагов. Петя написал диссертацию, которую никто, кроме въедливой оппонентки Лиды Давыдовны, не одолел, и работал в школе. Его затрепанная папка и очки вызывали легкие вздохи в учительской.
Лёныч садится за стол и вновь начинает паять. Над широким подоконником, с которого приятели свешивались еще в школе и поливали прохожих водой, с победным кличем "дяхля-плешь пошел!", услышанным даже участковым, над подоконником, заваленном хламом, сквозь порванную марлю виден кусок хмурого в облачных разводах неба и ветки соседней березы с покосившимся вороньим гнездом. Петя глядит на незаметно появившиеся листья - весна пробежала как-то вскользь, так мелькает в метро знакомое лицо, ты киваешь, здороваешься, а потом, уже выходя, пытаешься вспомнить, кто это был. Потемневшие пятиэтажки, которые Петя помнит с детства, окружены кленами, бузина скрывает качели и только пасмурный день мешает понять, что лето - уже пришло. Он смотрит на покосившийся забор детского сада во дворе, вдыхает пряный запах плавящейся канифоли и неожиданно чувствует себя нескромно и совершенно счастливым. И, пытаясь скрыть растрескивающую губы улыбку, он думает, может просто он, его вечный соперник, всегда оставляющий Петю позади, недостаточно зоркий, чтоб увидеть все вокруг, эти старые улицы, узкие листья ивы на воде, блеск сырого асфальта и зеленый ящик в парке. Вот и мечется, бедняга, по всему свету. И радость окончательно затопляет его и хочется идти, вдыхать сладковатый от распускающихся листьев воздух и глазеть по сторонам.