Воздух, сырой, приносил в комнату холод, но не свежесть. Кто-то во дворе кричал детским голосом "Я ненавижу тебя!". Я брал сухарь, рассыпавшийся на прыгающие крошки, стоит только сомкнуть зубы. Острые края впивались в нёбо, как елки за окном впивались в облака. Бесшумно менялись цифры на электронных часах, и можно было поймать себя на мысли, что отвык от шумного тиканья обычных. Время шло к середине недели, не различимой на выходные и будни. Корешки непрочитанных книг на полке перемешивались со знакомыми, загнутыми. По вечерам за стеной играла тихая музыка, а в ясную погоду на соседний балкон выходила женщина с одинаковым выражением лица устанавливавшая мольберт и рисовавшая одну и ту же картину. Иногда где-то долго звонил телефон и, когда брали трубку, я различал слова звонившего. И тогда казалось, что кто-то водит мной, как ручкой, записывая поступками и шагами какую-то невзрачную историю, где нет ни погони, ни стрельбы, а лишь негромкие слова - быть может, дневник или письмо старому знакомому. Написанное уходит вдаль слева. Справа - белизна листа, и что там появится - ручка никогда не знает.