Лопухин Андрей Алексеевич : другие произведения.

Певец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта книга была опубликована в Санкт-Петербурге в 1998 году.


АНДРЕЙ ЛОПУХИН

  
  
  
  
   ПЕВЕЦ
   стихи и поэма
  
   ЛОПУХ
   Меня фамилия моя,
лишь только вознесусь,
всё тянет на круги своя --
в растительную суть...
   Прохладны волглые листы
и широка их стать:
в них от палящей суеты
удобно отдыхать.
   Над ним смеются как хотят,
его и так и сяк
ханжи облыжно костерят:
вахлак, дурак, босяк!..
   Но для непрошеных гостей
есть у него -- взамен друзей,
взамен клыков или когтей --
прилипчивый репей.
   В тенистых зарослях, в родной
глуши -- к нему нежны
лишь породнённые с травой,
лишь дети и ужи.
   1986
  
  
  
  
  
   ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
   Кто бы что ни говорил,
суть не в теме -- в телепатии,
в прозревании глубин
и в презрении к апатии.
  
   Кто бы что ни говорил,
коль ты рыл до одурения,
до исходного прозрения, --
ты уже не гамадрил.
   1986
  
  
  
   ЛЕДОКОЛ
   В. В. Конецкому
   Вообразите ледокол
во льдах немой тоски,
увы, затянутый силком
в их мёртвые тиски.
   Неласков у него оскал
покуда и пока:
он изнемог, он ждать устал
вестей с материка.
   Заледенел, заиндевел,
забытый второпях,
один остался, не у дел,
оскоминой во льдах.
   Изодран в клочья винт гребной,
истерзаны бока...
Но нет ему судьбы иной
покуда и пока.
   Доселе, днесь и впредь
на лбу его -- печать:
его судьба -- терпеть
и до поры -- молчать.
   1988
  
  
  
   * * *
   О. Э. М.
   Вот итоговые сводки,
дорогой ты наш Ильич:
казематы и решётки,
искорябанный кирпич.
   Вот свобода -- нету краше,
десять бед -- один ответ:
эпохальная параша,
эпохальный табурет...
   Одиночка -- проволочка,
твой арест -- корявый крест, --
хоть побаливают почки,
далеко видать окрест:
   волевые подбородки,
вольных членов паралич,
казематы и решётки,
искорябанный кирпич...
   Потерпи ещё, приятель,
потерпи ещё, браток...
Чёртом зыркнет надзиратель
сквозь окованный глазок.
   Человеку много ль надо --
хлеба, воздуха кусок,
а заместо шоколада
хоть какой-нибудь -- глазок.
   Не забыться, не забиться...
Не сокол, небось, не гол --
окольцованная птица,
зарешёченный щегол...
   А у смутного оконца
для тебя припасены
то ли отблески от солнца,
то ли отсветы луны...
   1989
  
  
  
  
   ПОПУТНАЯ ПЕСНЯ
   Н. Ш.
   Ах, терять надежды снова --
это славно, ей-же-ей!
Жизни круглая основа,
поворачивай скорей!
   Я опять дошёл до точки,
я удачно сел на мель
и гоню сырые строчки,
разгоняю карусель!
   Ты воспой, моя канцона,
бомжа рваные трусы,
пофигизм аттракциона,
беспредел всея Руси,
   бесполезные напруги
дум и праведных трудов,
волчий вой родимой вьюги,
смех отеческих гробов,
   смуту Ноева Ковчега,
дрёму Книги Бытия...
Пропадай, моя телега,
пропаду с тобой и я!
   1993
  
  
  
   ДИСТАНЦИЯ
   Дистанция -- это пространство
истомы, а попросту призма
для взора, и вегетарьянство,
и сладкий укол укоризны.
   Дистанция -- это прострация,
искомый сквозняк и свобода
для гибельной импровизации,
и горняя пустошь исхода;
   тягучая скоропись духа,
стихия гульбы и глагола,
дыхание слуха и нюха,
и холодок валидола...
   1991
  
  
  
  
   СОН О МЁРТВОМ ГОРОДЕ
   I
   Тому назад лет восемь-десять
мне странный город снился, -- дескать,
его забыл я. Но меня
с непоправимостью постигли
того плутанья фигли-мигли,
скрутили среди бела дня...
   II
   Фигня!.. Но был конец июня,
жара плыла, пускала слюни,
слоила плутовской роман:
клубилась, грезила, звенела,
плела и возносила в небо
свой сновиденческий дурман.
   III
   Дурдом! -- мне голос домовитый
шептал, -- забудь свой сон забытый
и подсознанья не тревожь...
Но поздно: в памяти неяркой
уже вставали стены, арки
и поднимали свой скулёж.
   IV
   И что ж? -- увы, тот странный город
безлюден был, как после мора,
вдали от наших городов
забытый всеми... И бледнела
за виадуком арка, небо
клубилось грудой облаков.
   V
   Таков пасьянс: был ранний вечер,
я шёл, назначенную встречу
затылком чуя... Пустотой
темнели окна... В левом ухе
звенело, и звучали глухо
мои шаги по мостовой.
   VI
   Проулки, арки, подворотни
томили тайной приворотной
меня... И снова за углом
заката муторные блики
намёки складывали в лики
на черепице крыш... Потом...
   VII
   Потом стремительно стемнело,
луны беременное тело
взлетело тут же надо мной...
И мёртвый город колыхнулся,
и я рехнулся, и коснулся
луны башкою ледяной...
   1991
  
  
  
   * * *
   Хухры-мухры кубических пустот,
кряхтя, кромсали русло Брахмапутры...
Я тот, ещё неведомый, сексот,
расковырявший скрюченные сутры;
   тот муравей, который по складам
вымаливал у крезнутой аскезы
прозрачный домик, ледяной бедлам,
где шелестят сушёные стрекозы;
   где скрупулёзным буквицам небес
сетчатый глаз кропает полумеры,
где полуизувер и полубес
выскрёбывает русло новой веры;
   где продаётся всё за так сказать,
за именины голоса и слуха,
где комару позволено базлать
и кровью ублажать пустое брюхо;
   где на слуху просторной пустоты
пасутся неприкрытые лакуны
и пастырям дозволено пасти
рулады, корабли, рахат-лукумы...
   Но православно блеяли козлы,
и мой пустырь доскою заколочен,
и, матерясь, выхлюпывали ночи
фиоритуры кирзовой земли.
   1992
  
  
  
   * * *
   Н. Ш.
   Лети, лети, обветренный купальщик,
сверкай в лучах багровой немоты,
весёлых рос угрюмый целовальщик,
освободитель грешной маеты.
   Спокойно спи изгоем оглашенным,
зияй в ночи обугленной дырой,
перегорая згой несовершенной
и воскрешая голос дорогой.
   Пущай тогда белёсым серпантином
тебя задушит пыльная тропа
и тихий вздох усталой Палестины
прошелестит строку из тропаря!..
   Ты улизнул, ныряльщик и лазутчик,
ты улетел, ты превратился в пар --
переласкал затейливые тучи
и лёгким дуновением пропал.
   1993
  
  
  
   ВОСКРЕСЕНИЕ
   Н. Ш.
   Когда во мраке белого безмолвия
раскроется причудливый цветок,
из перекрестья грохота и молнии
забьёт ключом венозный кровоток.
   Зашелестит дыхательное дерево
и захрустит суставами скелет,
когда звезда, что нам была доверена,
снесёт младенца белого на свет.
   Заверещит пружина воскресения,
предвосхищая замысел и срок...
Но физика щекотного сомнения
взведёт предусмотрительно курок,
   и будет бдеть, невидимые ниточки
судьбы и смеха крохотно суча, --
покуда по козлиному копытечку
не истечёт последняя свеча.
   1993
  
  
  
  
   ПРОЩАНИЕ С XX-ым ВЕКОМ
   Помните, как отсекали "Титаник"
хладные воды Атлантики от
коловращений, преданий и паник
тех, кто расплачивается и живёт?
   Помните, как потакали народы
веку и Риму второго креста,
как православили иродов роды
эти кровавые наши уста?
   Помните, -- скинув истлевшие тоги,
новые боги внимали нам?.. Но
канули в Лету кануны, итоги,
глыбой "Титаника" пали на дно.
   Помните, -- кинувши роскошь и пустошь,
долю и волю земли и небес,
рядом на тризне хрустели капустой
ангел-хранитель и брат его бес?
   Помните хлопоты, проводы, скуку
и тягомотины слякоть и гнусь,
песни хмельные про степь и разлуку?..
Хватит -- я больше туда не вернусь!
   1994
  
  
  
  
   ДРОМАДЕР
   Экзотический зверь дромадер,
ваш слуга и пустынь пифагор,
это я, дармовой пионер,
покоряющий свой перекор.
   Это я, одногорбый арап,
завербованный в путанный путь,
и меня, как обугленный труп,
пустяки -- переплюнуть и пнуть.
   Это я, пилигрим и собрат
тем, которым и верят, и врут,
на которых везут и стоят
и Багдад, и Бомбей, и Бейрут.
   Желтокнижник песчаных морей,
прохожу за барханом бархан,
чтобы вызнать у мира скорей,
чем закончится этот роман.
   1994
  
  
  
   * * *
   Нам не позволено забыть,
что мы давно забыли.
Клубятся каменные сны,
колеблемые сном.
Молчат слепые идолы
под слоем лунной пыли:
им всё едино -- ржа и золото,
Акрополь и Содом.
   Плывут слепые корабли --
куда не знают сами,
плывут лишь потому они,
что так заведено...
И осовелый, сонный сом
с огромными усами
устало опускается
на илистое дно.
   1993
  
  
   ПЕВЕЦ
   поэма
   (из цикла поэм "Terror antiquus")
  
  
   I
   ОН шёл много дней и ночей --
измученный, грязный, косматый,
голодный, свободный, ничей,
лишь в том, что ОН есть, виноватый.
И, в непроходимых лесах
встречая клыкастого зверя,
душил в себе гибельный страх,
в немую надежду поверяя.
Питался листвой и травой
и пил из ручьёв прохладных,
и одурманенной головой
лешим кивал и наядам.
   Природа клубилась вокруг
мясисто, развратно, безбожно,
маня ЕГО тысячью рук
и тысячью губ тревожа.
Во мраке огнями глаз
посмеивалась и томила...
Теперь изменяла подчас
ЕМУ -- ЕГО прежняя сила.
И, прерывая свой путь,
ОН липкие шорохи слушал
и долго не мог заснуть,
ворочаясь в сумраке душном.
А утром над миром звезда
огромно и дерзко вставала,
и мрак разгоняла заря,
горя беззастенчиво ало.
И вновь, измождённый изгой,
бежал ОН из грешного рая,
безверие, холод и зной
мучительно превозмогая.
   ... А всё начиналось с того,
что как-то однажды -- запел ОН...
С тех пор невзлюбило ЕГО
собратьев безгласое племя.
В каком-то нездешнем порыве
ОН что-то выделывал ртом...
Такое случилось впервые
в затерянном племени том.
Тягучие жуткие звуки
собратьев бросали в дрожь,
и руки томились в муке...
   А дело в чём -- не поймёшь.
Язык первобытного жеста
доселе единственным был...
И вождь, услыхав ЕГО песни,
стал недоволен ИМ.
А вождь был жестокого нрава...
И, судя уже по всему,
за дерзкие песни расправа
теперь угрожала ЕМУ.
И, в долгий пустившись побег,
ОН разве что чудом не умер --
неведомый нам человек
в саблезубого тигра шкуре.
  
  
   II
   В ЕГО почерневшем теле
плыли, струились как струги,
сплетаясь, гортанно пели
тугие нагие звуки.
Но ОН их сдерживал силой
в дремучих своих глубинах:
в молчанье своём носил ОН
предвестье своей судьбины.
ОН знал, что ещё не время...
И шёл исступлённо, глядя
сквозь вековые деревья, --
будущей песни ради.
Уже ОН ступал насилу
и слушал себя ревниво,
когда вдруг взору открылась,
под ноги легла -- равнина!
И ОН задохнулся и замер
от воздуха и простора,
взмахнул широко руками
и в дымке увидел -- горы...
В них ОН услышал нежность
и, позабыв про усталость,
к ним зашагал -- с надеждой
на то, что немного осталось...
Теперь ОН ступал расторопней,
не то, что в дремучих дебрях...
А рядом паслись антилопы
и полосатые зебры.
   Здесь-то уже природа
лёгкой была и невинной...
И звуки, устав от хворобы,
в НЁМ новой взвились лавиной.
И вновь ОН сдержал их сытую,
глубинную сочную влагу,
и в них заключённую силу
передавал ОН шагу.
   Но вдруг в разморённом покое
пронёсся тревожный трепет,
и антилопы толпою
промчались мимо, как ветер.
За ними, крича отчаянно,
зебры прогрохотали следом...
Земля, зарыча, закачалась,
и пыль заслонила небо.
ОН отшатнулся, не веря,
и сквозь эти пыльные тучи
увидел -- огромного зверя,
подобного горной круче.
ОН не успел и подумать
об опасности смертной,
как с ног ЕГО сбило! сдуло!
ударило душным ветром!..
   ... ОН очнулся, когда в округе
сумрак вечерний сел.
Оглядел ОН себя в испуге
и удивился: цел.
  
  
   III
   А, ночь переспавши, наутро
достиг ОН восторженно гор,
что откровенно и мудро
смотрели ЕМУ в упор.
ОН голову запрокинул --
захолонуло нутро всё:
запредельно мерцала вершина...
Разве ж доползти до неё?!
Дойду! Ради будущей песни
сомнениям мест нет:
от себя отказаться если,
не мил будет бел свет.
Припомнив с ухмылкой грубой
собратьев своих всех,
кряхтя и рыча сквозь зубы,
пополз ОН туда -- вверх!
   Забыв своих звуков думы,
отбросив и нежность и гнев,
ОН был осторожнее пумы
и настойчивей, чем лев.
Порой отдыхал на уступах
в тени отвесных теснин:
дышал и смотрел тупо
на неба слепящую синь.
И снова, напрягшись, нацелясь,
змеился кошачьим ползком,
мечты гнал из цепкого тела:
об этом потом, потом!..
Горы сильней, чем боги,
им лучше не прекословь!..
Давно уж босые ноги
и руки разбиты в кровь.
Но вот же уже она -- рядом! --
в ослепительнейшем снегу --
вершина!.. Но где ж она, радость?
Нет мочи... устал... не могу...
К сугробу приник ОН вяло:
забылся... ушёл в никуда...
И отдохновением обволакивала
звенящая пустота.
Уже леденело тело,
глаза застилал туман...
Но вдруг издали зазвенело:
на что же мне голос дан?!
   И взроптали, заворочались в муке
не сдавшиеся до конца
сокровенные, чуткие звуки...
и -- пробудили певца!
И вздрогнул ОН: что же я, что же?!
И ожил, и встал застонав:
неужто уже обезножел,
поправ непокорный нрав?!
  
   И снова, плюя на утраты,
ступал ОН -- рыси точней:
измученный, чёрный, косматый,
голодный, свободный, ничей.
   А в очах, прищуренных чутко,
парила, посверкивая в лучах,
как в речке полуденной лодка, --
вершина, разъявшая страх!
Теперь уж её настигнет,
раскроет забрала век --
в изодранной шкуре тигра
неведомый нам человек.
Мрак рта от горла отринет! --
звуки упруго рванутся вверх
с рыданьем и смехом на крыльях --
выше всего и всех!
   6. - 8. 11. 1985
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"