Ломиа Мераб : другие произведения.

Ночь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ночь за окном. И даже включив радиоприёмник, он не успокоился. Музыка звучала неестественно, как барабан в похоронном оркестре. Даже светло-меланхоличный Стинг, передаваемый в этот поздний час, не смог развеять смутную тоску, и заглушить неясный зов, беззвучно доносившийся отовсюду...
  Спалось плохо...
  За окном был большой город. Хотя, это было не совсем так. За окном было тёмное пространство, в котором угадывался большой город. Почему-то за, а точнее - далеко под окном был какой-то парк. Парк начинался огромным заснеженным полем, а за полем виднелся лес - который попал в черту города и превратился в парк.
  
  Такие леса похожи на зверей в клетках. Зверей, в которых давно уже умер зверь. День и ночь они сидят в своих зоопарках, и с тупым равнодушием смотрят на напряжённо-безразличные морды людей по ту сторону клеток. Людей, которых они так боялись на заре своей жизни, которых их так тщательно учила избегать или тигрица в Уссурийской тайге, или львица в бескрайних африканских саваннах, или волчица, устроившая себе мрачное логово в глухом, и оттого всеми забытом кавказском ущелье, насквозь продуваемом ветрами... Но люди оказались какими-то безличными, неясными, недумающими, и всё свелось в конце-концов к регулярному подкидыванию мёртвого мяса и бесцельному стоянию и смотрению по ту сторону загадочного железного леса-частокола, обвитого железными же лианами и неподвластному даже яростной силе смертельных бросков...
  
   Лесу некуда было бросаться. Сначала у него железными машинами отгрызали края, и на них вырастали причудливые и огромные каменные изваяния, из мелких отверстий в которых по ночам странно струился неестественно жёлтый свет. Затем из этих и других изваяний люди начинали приходить в лес и прогрызать в нём тропинки, которые становились всё шире и превращались в узкие дороги, которые своей бестолковой сетью стягивали лес всё туже и туже. Затем эти же люди сходили с дорог и начинали снова прокладывать всё новые и новые сетки тропинок. И лес скоро превращался в парк - спокойный, прилизанный, бездушный, однообразный. Парк, который внешне был даже красивее леса, но внутри был пустым и мёртвым. Это чувствуют и люди, и поэтому всё больше в таких парках происходит убийств, и всё больше искалеченных человеческих отбросов бродит по ночам в его сетях, наполненных смутной тревогой и ненавистью к себе подобным - людям и растениям...
  
  Не спалось почему-то...
  Было тихо. Ни звука не доносилось из-за окон: звукоизоляция в отеле была почти абсолютной. Лишь тихое хриплое тиканье электронных часов, слишком упорядоченное и назойливо однообразное, чтобы быть похожим на что-либо. И - мириады снежинок за окном, медленно пролетавших мимо окна к далёкой белой земле перед запорошенным парком. И где-то сбоку - и впереди, за кромкой бездушного леса - огни города, который, казалось, не умел спать, и свою хроническую бессонницу и не признавал вовсе за что-то ненормальное: по улицам носились разноцветные машины, и люди то и дело входили и выходили из огромных коробок, странно называемых домами. И внутри этих коробок люди были стянуты в таких же сетях, какими были стянуты парки в городской черте - только сети людей - людей ли? - и для людей были гораздо более крепкими - и болезненными до бесчувствия - и незримыми притом...
  
  Спалось - плохо...
  Казалось, из затянутого снежной пеленой вечно неспящего неуклюжего города поднималось глухое тоскливое чувство, редко перемежаемое неясными городскими звуками, которые неожиданно проникали сквозь идеальную звукоизоляцию и чуть-чуть успокаивали смятение беспокойной бессонницы. Но - беспокойная и непонятная тоска всё равно оставалась...
   Наконец, ему удалось заснуть - и через час сразу же проснуться. Проснуться - и убедиться: ничего не изменилось. Та же глухая тишина вокруг, тот же стянутый невидимыми сетями огромный город, в котором он был затерян. Но - он уже помнил нечто, чего не было до сих пор.
  ...
  Сон.
  Далеко отсюда.
  Ночь.
  Белое поле с огромными раскидистыми деревьями, корявыми и высокими.
  Снег, падающий огромными хлопьями величиной с кулак.
  Лес на склонах холмов вокруг.
  Невысокие горы за холмами, закрытые сине-серым туманом.
  Деревушка на склоне.
  Неяркий жёлтый свет в тёплых окнах.
  Низкое белое небо - непривычно белое в ночи.
  И - снег... Идущий огромными хлопьями белый снег - и одновременно чёрный...
  
  Поле - знакомое с детства. На нём когда-то много тысяч лет назад стояло городище. Изредка плуг доставал из земли какие-то ржавые обломки и почерневшие кружочки, которые оказывались серебряными колхидками с гордыми профилями никому уже неведомых царей. Да время от времени дети приносили с косогора у речки, подмывавшей поляну, крохотные смарагдовые бусинки, обломки терракотовых статуэток или даже полустёртые тысячелетия назад в бесчисленных руках давным-давно сгинувших предков золотые монетки с профилем оскаленного льва, маленькие и тонкие, как лепестки цветков шиповника, и - жёлтые, как солнечные блики.
  
  А снег всё шёл и шёл...
  
  Не спалось.
  Было тоскливо. Казалось, что-то звало его, звало тихо и настойчиво, и этот зов просачивался и сквозь окна из металлопластика, и сквозь стены, способные выдержать не очень близкую взрывную волну от террориста-самоубийцы, сидящего за рулём тяжело груженного грузового фургона: отель часто служил прибежищем каких-то тёмных бизнесменов, и, несмотря на несколько помпезный вид, был надёжно построен. Но нет ничего надёжного в больших городах, и созданы они из-за страха...
  
  Он часто думал, что заставляло людей во всём мире сбиваться в огромные города, которые разрушали человека изнутри и превращали его в маленькое насекомое, неведомо как попавшее на мостовую, на которую то и дело опускаются подошвы страшных башмаков. Но страх этот - был ничтожен. Другой, более тёмный страх, страх невыносимо долгого одиночества перед смертью, заставлял людей искать забвения в больших городах - которые и не спят вовсе, и потому кажутся бессмертными, как огромный сфинкс с покорёженным лицом из Долины Фараонов в Египте. И у людей, живущих в таких городах, страх смерти исчезает среди бесчисленного и безликого сонма себе подобных, чтобы вновь беспощадно появиться перед смертью, которая всегда рядом, и тогда особенно остро понимаешь, как вместе одиноки все эти люди, сбившиеся в огромный мегаполис в поисках бессмысленного в своей тщетности забвения...
  
  Ночь за окном. И даже включив радиоприёмник, он не успокоился. Музыка звучала неестественно, как барабан в похоронном оркестре. Даже светло-меланхоличный Стинг, передаваемый в этот поздний час, не смог развеять смутную тоску, и заглушить неясный зов, беззвучно доносившийся отовсюду...
  
  Страх смерти был явственен. Всё чаще и чаще чувствовал он его в эту ночь - даже не страх, а просто какое-то неясное ощущение, тихое и непривычное, немного торжественное и очень тоскливое - тоскливое, как невозможная вечность в этом стремительно проносящемся мимо и вечно меняющемся призрачном мире - мире, слишком многим всё ещё наивно кажущемся устойчивым и незыблемым...
  
  И казалось, он уже шёл не от города - а откуда-то издалека, очень издалека. Казалось, какие-то незримые знакомые руки изо всех сил цепляются за его душу, отрываются и снова цепляются, и суматошно тянут её неведомо куда, и снова отрываются, и за этими судорожными руками проступали неведомые лица - незнакомые, часто удивительно необычные - и всё-же неуловимо и смутно родные...
  
  Он вспомнил своего деда, который жил на пригорке рядом с приснившимся полем, - деда, которому уже было далеко за девяносто, и которому не был ведом страх смерти. Каждую весну он спускался на поле из своего дома, построенного рядом с маленькой сторожевой крепостью, и засевал его фасолью и кукурузой. И когда он доставал мотыгой из-под земли колхидки или боевые бронзовые топорики, он шёл к археологам, которые жили неподалеку, или они сами время от времени наведывались к нему, и тогда им накрывали на стол в сторожевой башне, и за стаканом тёмного рубинового вина долго шла неторопливая беседа о древнем городище, о загадочных древних предках, тысячелетия назад живших в нём, о Боге, о строении Вселенной и о мире в душах людей, раньше более спокойном и упорядоченном, а теперь всё более испуганном, беспомощном и суматошном...
  
  А ночь - продолжалась. Четвёртый час на исходе... Ещё немного - и всё кончится. Но в эти часы умрут многие - те, которым суждено умереть в эту бесконечную ночь - и об этом лучше всех знают врачи-реаниматологи, которые уже давно свыклись с этими страшными часами...
  
  Всё ещё не спалось. Ему было не по себе - ему казалось, куда-то уходил из него свет, и он сам стоял на самом краю пропасти - светлой по краям и тёмной до черноты в своей бесконечной глубине.
   Казалось, меняется всё ещё кажущийся незыблемым мир - меняется в сторону пустоты, сияющей, торжественной, бесконечной, непостижимо красивой - и все равно непонятно страшной.
   Он вспомнил слова, сказанные ему ещё в далёком детстве его старенькой прабабушкой, которая сама умерла вскоре после этого разговора тихим прозрачным осенним утром. Все мужчины в их семье, когда приходило время, умирали очень старыми - но умирали только зимой - и умирали в снег. Причём это был не лёгкий снежок, сам по себе редкий в его краях. Нет. Это был очень большой снег - в метр или полтора метра толщиной, белым саваном укрывающий Колхидскую низменность и холмы вокруг. И недоумённо замирала поражённая природа, и все звуки исчезали в столбах падающего снежного занавеса, и солнце пряталось за сине-серыми тучами, и с неба всё сыпались и сыпались огромные и нескончаемые грозовые снежинки с кулак толщиной - и всё рано ажурные. И тогда смерть - мягкой снежной поступью входила в их дом, и медленно и неслышно забирала распростёртого на постели старца...
  
  Только один раз смерть забрала молодого - и это тоже было в снег. Правда, это случилось далеко, в Сочи, где брат его деда умер в госпитале от ран, полученных на немецком фронте в районе Новороссийска, но в ту ночь смерти над селением шёл нескончаемо долгий снег с огромными ажурными снежинками. Через две недели извещение в семью принёс старенький почтальон-украинец с длинными обвисшими усами, ещё в годы великого колхозного голода сбежавший со своей родины и нашедший себе пристанище здесь, в Колхиде, в предгорьях Западного Кавказа, где даже в глухом лесу невозможно было умереть с голоду, где каждый крестьянин ещё с незапамятных лет вторжений неверных последователей Махмуда имел свои тайные пастбища с козами и жилистыми горными коровами, - маленькими, но удивительно пугливыми и резвыми. Они плохо доились, но их было невозможно поймать врагам и даже подстрелить их было очень трудно... И у всех были маленькие потайные делянки в колючих болотистых лесах. Поэтому и не было убийственного голода среди этих людей, - несытых, но никогда не голодающих - они давно видели и не такое, и были приучены с оружием в руках или обычной житейской хитростью в голове и мудростью в сердце выживать среди жестоких врагов, сильных и безжалостных - но и самые жестокие враги исчезали - надо полагать, часто от черноты в своих душах - сами по себе через годы или через десятки лет, а крестьяне - всё жили и жили на землях своих предков и даже привечали менее искушённых соседей и единоверцев - таких, например, как украинцы в годы великого голода 30-х годов...
  
  Он помнил историю, как дед, измученный нескончаемой малярией, которая прошла у него только к старости, привёз тело брата - привёз вскоре после кончины. Он вёз его много дней и ночей в запаянном металлическом гробу - то на телеге через глухие каштановые и буковые леса, то в хлипком грузовике по разбитому тяжёлой техникой шоссе, то морем на каком-то переполненном судёнышке... Теперь брат деда покоился на семейном кладбище - рядом со сторожевой крепостью, и в праздник Великого Воскресения не надо было уходить далеко для поминовения души усопшего, которого окружали могилы с полустёртыми забытыми древними письменами - родных ли были могилы, не родных ли - теперь уже никто и не помнил...
  Почему-то он вспомнил раннее детство, проведённое рядом с дедом, среди старых стен, покрытых снаружи светло-серыми лишайниками. Вспомнил старую крепость со всё ещё крепкими и очень толстыми стенами, в тени которых было прохладно даже в самые жаркие летние дни. Вспомнил и сами эти дни - когда воздух вокруг недвижим, и когда лишь жужжание пчёл нарушает знойное безмолвие на окрестных холмах. Но это светлое воспоминание промелькнуло мимо, и смутно-сумрачная тоска, непередаваемая обычными словами, вновь заполнила его мысли...
  
  ...Огромный чужой город потихоньку затихал. Уже не так часто мелькали похожие на разноцветных жучков машины в ущельях бездонных улиц, уже всё меньше и меньше людей сновало по залитым ярким - и всё равно призрачным светом мостовым. Вознесённые ввысь громады железобетонных коробок светились уже не так ярко, и неискушённому наблюдателю могло показаться, что скоро всё вокруг наконец-то заснёт, как это и бывает во многих маленьких патриархальных городках, уже не одно столетие или даже тысячелетие безропотно доживающих свой век. Часы предрассветной ночной агонии были на исходе, и даже полные нездоровой, а зачастую - тёмной энергией суматошно-истеричные или напротив, вальяжные завсегдатаи и случайные посетители ночных клубов и модных ресторанов становились немножко менее шумными и развязными. Немногие из них даже склонились в полудрёме над своими столами или столиками...
  
  Уже был шестой час. Всё более пустой - и одновременной всё более пронзительной становилась ночь вокруг...
  
  И вдруг - всё остановилось. Страх - ушёл. Лишь пустота и молчание были вокруг - усталая и тщетная пустота, глухое и тёмное молчание. Невидимых мучительных рук уже не было рядом, и неясный зов, которого не было, уже не проникал сквозь зыбкую пелену безразличного снега за окном...
  
  Он лёг - и заснул. Снов не было. Проснулся он поздно, и - всё было как обычно. За окном деловито шумел город, покрытый свежевыпавшим снегом. По большой заснеженной поляне перед огромным парком напротив отеля с визгом и радостными криками носилась детвора - её радость от выпавшего накануне снега ощущалась даже здесь, высоко над землёй. Ничего не напоминало вокруг о бессонной ночи и страшном ночном зове...
  
  ...В полдень по телефону ему сообщили о кончине деда.
  
  Он умер этой ночью.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"