Ломака Виктор Петрович : другие произведения.

Дело о самоубийцах

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   (Детективно-фантастический рассказ).
  
  
  Пес поднял свою квадратную голову и посмотрел на уходящую вглубь парка дорожку, желтую от опавшей листвы. Инстинктивно почувствовав угрозу в идущем навстречу человеке, он оглянулся на своего хозяина и тихо пискнул. Тот стоял, прислонившись к стволу клена, и задумчиво смотрел вдаль. Вечер был необычайно хорош: заходящее солнце словно заглядывало под плотную пелену облаков; сверху накрапывал мелкий дождик, и от этого нежно шуршали на кроне желто-красные резные листья, подсвеченные лучами заката.
  Мужчина в серо-зеленом плаще, проходивший мимо, неожиданно остановился рядом с ними и спросил:
  - Простите, у вас случайно зажигалки не найдется?
  Хозяин ротвейлера вздрогнул и повернул к нему голову, а сам пес, зарычав, пружинисто встал на все четыре лапы.
  - Финик, сидеть! - привычным окриком приказал хозяин и дернул собаку за поводок. Пес снова сел. - Извините, он с утра что-то не в духе. Вот, хотел дать ему эклерчик для настроения... Подождите, я сейчас застегну намордник и дам вам зажигалку.
  - О, не беспокойтесь, пожалуйста! Я уже ухожу, - с бесцветной улыбкой сказал прохожий, разминая пальцами сигарету. - Какой сегодня чудный вечер, не правда ли?
  - Да, вечер... Финик, да что сегодня с тобой такое? - Хозяин еще сильнее притянул к себе рычащего пса, и полез во внутренний карман своей кожаной куртки. - Одну секунду...
  - Говорите, любит пирожные? - спросил с все той же улыбкой незнакомец. - Милый песик!
  - Что? - Видно было, что хозяин никак не может сосредоточиться на разговоре с собеседником.
  - Я говорю: милый песик! А на вид - настоящее чудовище: голову откусит, не поперхнется!
  Хозяин собаки открыл рот - то ли от удивления, то ли для ответа, но незнакомец уже шагнул к нему и, коротко взмахнув левой рукой, ударил его кулаком в лицо. Удар был не очень сильный, но от неожиданности тот привалился к дереву, выпустив из рук рулетку автонатяжного поводка. Почти в то же мгновение огромный ротвейлер по кличке Финик, словно разогнувшаяся пружина, метнулся к незнакомцу и чудовищным щелчком захлопнул челюсти на его горле.
  
  ***
  - Спасибо, Гарри! Очень красивый подарок! - сказала Джобет, кокетливо поправляя прическу и пряча в стол маленькую розовую коробочку. - Как отдохнул? Как погода на побережье?
  - Какая, к черту, погода осенью! - кисло улыбнулся Ковальский. - Дождь, дождь... А тут еще Салли нудит на ухо: погоды нет, давай вернемся! В общем, не отпуск, а бог знает что. Никакой чертовой романтики!
  - Милый Гарри! - проворковала Джобет. - Если ты с женщиной, какая тебе еще нужна романтика?
  - Все зависит от того, что ты имеешь в виду.
  - То самое! - Секретарша плотоядно улыбнулась. - Любая романтика между мужчиной и женщиной всегда кончается сексом. Проверено на собственном опыте, между прочим. - И она многозначительно подмигнула Ковальскому.
  - Салли умудрилась испортить даже это, - ухмыльнулся Ковальский.
  - А я тебе говорила! В другой раз будешь знать, с кем отдыхать, - назидательно сказала она. - Давай, в следующий раз я поеду с тобой, а?
  - Ты серьезно? - изобразил он удивление.
  - А я вообще девушка серьезная, если ты заметил. - Секретарша хихикнула. - А то, что же получается: подарки девушке даришь, а бонусы от нее принимать не хочешь?
  - Ты слишком большое значение придаешь моим мелким инвестициям, Джо, - попытался отшутиться Ковальский.
  - А это уж я сама буду решать, - сказала она уже более серьезным тоном. - Ну, так как насчет следующего лета?
  - Мне летом отпуск не дадут, - вздохнул он, и тут же подумал: "Вот же вцепилась!".
  - Я так поняла, что принципиальных возражений у тебя нет? - Она улыбнулась, обнажив свои ровные, но немного мелковатые зубки. - О'кей, тогда берусь добыть тебе летний отпуск. Куда поедем?
  - С тобой, Джо, хоть на северный полюс? Если, конечно, шеф отпустит со мной такого ценного работника.
  - Ну, Гарри! Ты же знаешь, как он тебе доверяет! - засмеялась она.
  - О,кей, договорились!
  Теперь он почувствовал, что отпуск действительно закончился.
  - Шеф у себя? - спросил он, переходя на деловой тон.
  - Да, он ждет тебя. Там это странное дело... Ты, наверное, уже слышал?
  - Это, которое с ротвейлером? По "ящику" только и говорят о нем.
  - Точно. Ну, удачи! - И девушка легонько причмокнула своими выразительными алыми губками.
  - И тебе, крошка! - сказал он, подходя к дверям кабинета своего начальника.
  "Ну вот, начинается очередной сезон детективного сериала! - подумал он с иронией. - Вот так пашешь, пашешь, как пчелка - дело к делу складываешь в стопочку, как мед в соты запечатываешь. И тут приходит невозмутимый шеф-пасечник, вытаскивает эту готовую рамку с медом, и ставит на её место новую, пустую: трудись, друг Гарри, не ленись! О-хо-хо...".
  Он постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь.
  - А, Гарри! - капитан Феретти так изображал радость, что даже привстал со своего кресла. - Рад тебя видеть, входи. Как твоя "новая" - Салли, кажется? Как отдохнули? Как там, у моря, погода?
  - Привет, Рич! Да какая, к черту, погода осенью!
  - Ох, да перестань уже! У природы нет плохой погоды, когда путешествуешь рядом с приятной блондиночкой.
  - Помню, ты мне эту шутку уже говорил.
  - Разве? Когда это?
  - Когда не захотел отпустить меня в отпуск этим летом, - с некоторой обидой в голосе сказал Ковальский.
  - В другой раз, Гарри, непременно поедешь летом! - ответил Феретти, и тут же спросил, видимо, желая сменить неприятную тему:
  - Хочешь анекдот?
  "К черту твои анекдоты! - ответил про себя инспектор. - Небось, опять про евреев".
  - Давай! - вслух сказал он.
  - Знаешь, почему Иисус был евреем?
  Ковальский выжидающе улыбнулся, а Феретти, после положенной паузы, продолжал:
  - Он считал свою мать девственницей, а она его - богом! Такое могли выдумать только евреи! Ха-ха-ха!
  - Ну, ты и богохульник, Рич, ха-ха-ха! Не избежать тебе раскаленной сковородки!
  Смеясь над дурацкой шуткой своего шефа, Ковальский вяло подумал:
  "Господи, будто и не уезжал никуда!".
  
  ***
  - Бог знает что, а не товар! Сырыми их продают, что ли... - Капитан, поднеся к потухшей сигаре зажигалку, тщетно пытался раскурить ее вновь, продолжая, между тем, вводить Ковальского в курс дела:
  - В общем, мы решили объединить эти три дела, так как, во-первых, налицо странность в поведении всех трех погибших, во-вторых, все произошло в течение одной недели, ну и, наконец, все трое посещали одного и того же психоаналитика.
  - Значит ли это, что тот, который напал на хозяина собаки, тоже хотел умереть? - спросил инспектор.
  - Гарри, ты бы видел этого ротвейлера! - рассмеялся шеф. - У него голова больше, чем у сержанта Уоткинсона. Да он этому кретину просто вырвал кадык - хозяин даже крикнуть не успел. Просто жуть какая-то! - капитан передернул плечами.
  - Да уж... - Ковальский бросил взгляд на разложенные на столе фотографии. - Я бы не то, что подойти, я бы по другой дорожке обошел эту тварь... Его уже усыпили?
  - Да нет, пока еще в питомнике держат. Хозяин на коленях молил... Кричал, что дети в нем души не чают, что собака не виновата... Справки всякие показывал. Говорил, что намордник только на минуту снял, чтобы пирожное ему дать. - Капитан засмеялся. - Представляешь, этот волкодав - сластена!
  - Да ну!
  - Точно! Да-а, видел я вживую этого песика... Между нами говоря, я бы лучше с крыши небоскреба сиганул, чем вот так бросаться на его хозяина.
  - Да, кстати, а тот, первый, который спрыгнул с крыши двадцатиэтажного дома: может, его скинули? - с циничной надеждой спросил инспектор.
  - Нет. Внизу были свидетели. Они утверждают, что самоубийца громко кричал им сверху, словно нарочно привлекая к себе внимание.
  - Что он кричал?
  - Они не совсем точно разобрали слова - высоко было, но общий смысл такой: "Эй, смотрите - я свободен, как птица!".
  - Ну, тогда он просто сумасшедший, - усмехнулся инспектор.
  - Гарри! Сумасшедший, добровольно спрыгнувший с крыши, формально так же является самоубийцей, - с расстановкой сказал капитан. - Даже если он всерьез верит в то, что полетит вверх, а не в сторону асфальта.
  - Согласен. - Инспектор улыбнулся на эту искрометную формулировку капитана.
  - К тому же, - весело продолжал Ферретти, - исследовать его мозги теперь сможет разве что дворник, но никак не его психоаналитик, ха-ха-ха!
  "Что-то Рич сегодня больно весел. К чему бы это?", - настороженно подумал Ковальский.
  - Да, - продолжал капитан, - и сходи на эту кондитерскую фабрику, по третьему случаю. Сержант Уоткинсон был там, но ты же понимаешь...! - И он издевательски изобразил жестами один из видов человекообразных обезьян. - Так вот, мы сначала решили, что это несчастный случай на производстве, но потом... В общем, не буду тебе заранее все объяснять, ты лучше свежим взглядом осмотри все, порасспроси свидетелей... Хотя, нет! Сначала сходи-ка к этому Нортону, психоаналитику.
  - Полагаю, он главный подозреваемый? Надеюсь, его сразу допросили?
  - Разумеется.
  - И?
  - А-а, - шеф махнул рукой. - Ничего существенного там не накопали. Все жертвы были обыкновенными слюнтяями и ипохондриками, каких сейчас в современных городах тысячи: плакались этому мозгоправу в жилетку, и только.
  - Время последних посещений... как-нибудь соотносятся со временем смертей?
  Капитан помотал головой.
  - Самое малое - три дня! Впрочем, если там и было бы что, он все равно не оставил бы записей, понятное дело! Но мне кажется, что он тут ни при чем, очень уж он сам напуган. К тому же, это может отразиться на его практике. А главное - нет мотива!
  - Мотивация, это для нормальных людей, а психоаналитики - они часто сами того... - Гарри красноречиво постучал пальцем по темени.
  - Не исключено, - согласился шеф.
  - Кто к нему ходил?
  - Громила Уоткинсон, кто же еще.
  - Понятно! - улыбнулся Ковальский. - Наверное, задавил бедного дока своей массой, как он это умеет?
  Капитан махнул рукой, как бы обозначая давно понятную в их кругу тему. Он, наконец, раскурил сигару и с удовольствием затянулся.
  - Ладно, действуй, Гарри. Но сперва почитай записи доктора и протокол допроса. И досье, конечно же.
  - Само собой.
  - Если ничего не раскопаешь, завтра к вечеру закроем все эти три дела: прыгуна с крыши на суициде, а двух других на несчастном случае. И баста! А то прокурор уже... - Капитан показал рукой воображаемый груз на шее и медленно поднялся из-за стола. - Ты как всегда один, Гарри?
  - Да.
  - Может, подкинуть тебе Громилу для большего драйва, а?
  - Нет уж, тормоз у меня и у самого есть, - улыбнулся Ковальский и тоже поднялся с кресла.
  
  ***
  Дождь на какое-то время перестал, но небо не давало особых надежд на улучшение погоды. Ковальский шел по мокрому тротуару. О деле думалось плохо, зато в голову лезла всякая философская чушь.
  "Черт, наверное, за время отпуска мой мозг расслабился и теперь никак не хочет входить в рабочую колею. Колея... Да, все мы находим свою колею и стараемся двигаться строго в ее границах. Вот идешь ты по этой тропинке, и все у тебя размеренно и определенно - эдакий социальный проход через жизнь, выбранный тобой в силу тех или иных причин. На этой тропинке почти нет опасностей, она выверена и опробована прошедшими по ней ранее, она защищена самим обществом. Но стоит сделать шаг в сторону..."
  Тут его мысли нарушил толчок в плечо. Ковальский потерял равновесие и, чтобы не упасть, ступил на проезжую часть. Тут же раздался визг тормозов и в полуметре от него остановился синий бьюик.
  - Эй, ты что, самоубийца? - истошно заорал на него перепуганный водитель, выглядывая поверх полуопущенного стекла. - Идиот долбанный!
  Ковальский с ласковой улыбкой показал водителю средний палец, и запрыгнул на тротуар. Он поискал глазами того, кто его толкнул, но улица была слишком оживленной в этот час. Неважно: наверное, случайный прохожий, возможно, пьяный.
  "О чем я там думал? А, "тропинка"! - Ковальский даже рассмеялся. - И вот я схожу со своей защищенной тропинки, и сразу оказываюсь в неведомой, опасной обстановке, как в джунглях... Будто становлюсь видимым для всяких хищников и паразитов, потому что теперь я на их территории, где законы общества уже слабо защищают. Хотя, общество - это и есть джунгли, где свои овцы, волки, зайцы, шакалы... И каждая общественная ниша заполнена и имеет смысл. А еще все эти ниши имеют вакансии - как для хищников, так и для жертв. И случайный шаг в сторону может произойти с каждым в любой, иногда самый неожиданный момент, ибо тебя могут попросту столкнуть! Взять, к примеру, тех же самых хищников преступного мира... У них тоже свои звериные тропы, и они тоже имеют относительную стабильность и защищенность. Вопреки утверждению, что они непременно и скоро заводят в капканы и волчьи ямы, по ним, порой, преступники идут всю жизнь, не упав ни разу. Только уж очень они узкие и скользкие, и очень много желающих с той и с другой стороны столкнуть с них. И мой путь, путь ловца этих хищников, он тоже защищен и стабилен лишь до определенного предела - того предела, глубину которого определяю я сам. Точнее, это определяет мое благоразумие... Либо желание перейти запретную черту".
  Сейчас он вспомнил, когда мысли о "тропинке" впервые посетили его. Это было в тюрьме предварительного заключения, куда он пришел допросить одного заключенного по невероятно запутанному делу. Тогда он шел по тюремному коридору между зарешеченных камер и невольно сжимался внутренне, глядя, как там сидят, ходят, лежат люди, которых общество временно обрекло на положение зверей. Он представил себя среди них, подумал: как бы он существовал там, какую "социальную нишу" смог бы занять в этом сообществе отверженных? В то же время он вполне ощущал незримый кокон, защищавший его от этой убогой жизни, ощущал уже эту свою тропинку, которая хоть и проходила сквозь опасные "социальные джунгли", - совсем как сейчас между этих клеток с заключенными - но была надежно огорожена от них. Впрочем, тогда же он вспомнил о пословице, что от тюрьмы зарекаться нельзя никому, а еще подумал, что, в некотором смысле, свои "джунгли" существуют даже у них в полицейском управлении.
  
  ***
  Цех был на удивление чистым. Свежевымытый кафель блестел невысохшей влагой, большие, высокие чаны медленно вращались, поблескивая нержавеющей сталью.
   - Этот! - Рабочий показал пальцем на один из них.
   Ковальский поднялся по металлической лесенке на небольшую площадку рядом с чаном, и заглянул внутрь. Сверкающие стальные лопасти неспешно перемешивали шоколадную начинку во вращающемся чане. Внутри у него шевельнулось неприятное чувство. Он представил, как эти лопасти затаскивают, вминают человеческое тело в коричневую массу, как потом из глубины вдруг раздается приглушенный хруст костей, как поднимаются на поверхность месива кровавые разводы...
  "Бр-р, ужас! Невероятно, что всего через три дня этот чан уже используют по назначению. Надеюсь, они тут все хорошо отмыли!".
  - Вы ведь работали в тот день с ним вместе? - спросил он, наконец, у провожатого, все еще не отводя завороженного взгляда от работающих лопастей.
  - А то! - ответил рабочий. - Мы с ним уж который год в одной смене пашем! То есть, я хотел сказать, пахали...
  - И как он себя вел в тот день? Что говорил?
  - Да все как обычно. Боб, он неразговорчивый был, как и всегда. В общем, ничего такого. Хотя... - Рабочий задумался.
  - Ну-ну! - заинтересовался инспектор.
  - В то утро у нас сломался редуктор, - приводной вал накрылся медным тазом - и мы вместе его чинили. И вот, когда он выбивал шкворень - я гляжу, а он бьет молотком с левой руки. Я говорю: "Боб, не знал, что ты левша!". Он на пару секунд замешкался, потом посмотрел на меня и говорит: "Да вчера правую руку слегка подвывихнул, вот и приходится теперь...". Я тогда ему: "Надо было тебе к доктору с утра идти, а не на работу". А он так странно засмеялся, и говорит: "Я сам себе доктор!". - Рабочий замолчал на некоторое время. - Ну, а больше ничего такого, вплоть до того момента, когда произошел этот кошмар.
  - Любопытно. - Инспектор задумался. - И что, когда все это случилось, он вот так сразу взял и прыгнул в чан? Вы где тогда были?
  - Да я во-он там, наверху был! - Рабочий показал рукой на металлическую конструкцию, стоявшую у окна и уходившую под самым потолок цеха. - Вентиляция забилась, ну я и возился там с ней. Боб меня окликнул, потому я все и видел. В общем, он по лесенке взобрался, постоял, посмотрел туда, вот как вы сейчас... - Рабочий слегка ухмыльнулся. - Я у него спрашиваю: "Чего тебе, Боб?", а он мне: "Фирменная начинка выйдет!", или: "Шикарная начинка выйдет!", - я точно не помню. И перевалился в чан. Жуть!
  - И вы не успели ничего сделать?
  - Ну, я пока слезал с вышки, пока добежал... Заглянул "туда"... А там одни ноги из шоколада торчат. И крутятся, крутятся...
  Ковальскому показалось, что рабочий подавил сейчас желание улыбнуться.
  - Кто-нибудь еще был с вами в зале? - спросил он.
  - Да, электрик был! - понимающе улыбнувшись, ответил рабочий. - Он с освещением возился, а я-то слесарь. Он тоже подбежал, но после меня.
  - Он тоже слышал, что перед смертью сказал погибший?
  - Нет, он был вообще в другом конце зала. - Рабочий с тревогой посмотрел на инспектора. - А вы что, думаете, что я имею к этому...
  - Разумеется, ничего такого я не думаю! - остановил его Ковальский с некоторым раздражением. - И что было потом?
  - Что-что! - Рабочий скривил губы. - Я тут же на аварийную остановку нажал - вон та красная кнопка... Потом стал тянуть его за ногу... Да только поздно уж было: его там лопастями к дну прижало. Пришлось сливать массу, а потом... Фу-уф, вспоминать страшно, что там под лопастями творилось! Еле мы его оттуда вытащили. Полицейские потом ругались, что надо было, мол, не трогать его, а оставить как есть. Да откуда ж мы знали эти ваши правила...
  "Можно подумать, никто здесь детективные сериалы не смотрел!", - усмехнулся про себя инспектор.
  - Все понятно, - вслух сказал он, спускаясь на кафельный пол, хотя ничего ему не было понятно, кроме того, что из этого свидетеля ничего больше не вытянешь.
  "Да, и тут зацепок никаких. Возможно, что-нибудь сможет объяснить "мозгоправ". Как ни крути, а он единственное связующее звено в этих трех делах. Если, конечно, тут вообще есть какая-то связь... Любопытная деталь, однако: все они что-то такое выкрикивали - этакую смесь черного юмора и затаенных намерений. Вроде того, что обычно кричат крутые парни в боевиках, прежде чем кого-то грохнуть, либо самим отправиться к праотцам".
  
  ***
  - Не понимаю, сколько можно спрашивать об одном и том же? Ко мне теперь все полицейское управление будет приходить по одному?
  - Ну, вы же, как психоаналитик, сами должны понимать, что значит для исследователя личный контакт с субъектом, - парировал Гарри.
  - Почему же в первый раз ко мне пришли не вы, а прислали этого... гориллу?
  - Я был в отпуске. Симпатичный парень, этот Уоткинс, не правда ли?
  - Да уж, прекрасный образчик дегенеративного типа... Видимо, в вашей работе без таких особ не обойтись.
  - О, да! Совершенно незаменимый работник при проведении некоторых щепетильных операций. - Инспектор перестал улыбаться и посмотрел доктору прямо в глаза - точнее, между глаз (его любимый прием!). - Но, к делу! Итак, мистер Нортон, вы утверждаете, что ваши бывшие пациенты на момент смерти были вполне адекватны?
  - Извините, но в момент смерти меня рядом с ними не было, - улыбнулся Нортон.
  - Я имел в виду, на последних сеансах? - поправился инспектор. - Ничего такого за ними не замечали?
  - Нет, все как обычно.
  - А по какой методике проходили ваши... занятия?
  - Ну, поскольку вы не специалист, скажу попроще: я совмещал гипноз и медикаментозный метод частичной блокады с направленным торможением подкорки.
  Инспектор с деланным удивлением вскинул на доктора глаза.
  - Любопытно! То есть, если я правильно понял, вы на некоторое время принудительно вводили их в состояние ступора? Или, проще говоря, "овоща"?
  - О-о! Ваши познания в медицине поражают.
  - Спасибо, я готовился.
  - Точно. Я и забыл, что все мои записи у вас. - Психоаналитик слегка подвинулся назад в своем кресле.
  "Нервничает!", - автоматически отметил Ковальский.
  - И что вам давала такая методика?
  - Я пытался воздействовать на их затаенные фобии, на застарелые, так сказать, детские страхи.
  Инспектор улыбнулся и качнулся вперед, на мгновение задумавшись.
  - Я, конечно, не психоаналитик, но, на основании событий, происшедших с этими несчастными, напрашивается сам собой вывод, что их детские страхи явились как бы и причиной их смерти. Итак, смею предположить, что первый боялся высоты, второй в детстве, возможно, подавился шоколадкой, ну а третий...
  - Не стоит так упрощать, инспектор! Это работает совсем по-другому.
  - Но есть ли смысл усложнять? Вам, как ученому, должен быть известен "принцип Оккама", из которого прямо следует: самым простым решением было бы предположить, что...
  - О, не продолжайте - я понял, куда вы клоните. - Доктор засмеялся.
  - Что смешного?
  - Нет, просто вы так вольно обращаетесь с неизвестной вам областью... - Доктор замолчал на мгновение. - Вот вы слышали, например, что человеческое тело, это ни что иное, как трехвольтовая батарейка? В электрохимическом смысле, разумеется.
  - Допустим. И что?
  - Но вы ведь на этом основании не станете вставлять себе в рот... лампочку от фонарика? - Нортон засмеялся. - Впрочем, ваш коллега Уотсон наверняка бы попробовал. Но вы ведь не он?! Так почему же вы...
  - Да, но ведь это так очевидно! - перебил инспектор. - Я имею в виду не лампочку во рту, а вариант с фобиями.
  - Очевидно для полного дилетанта, извините.
  - Доктор, но вы ведь знаете о таких вещах, как бессознательная тяга к суициду?! Когда человек стоит на краю пропасти, и ему хочется сделать последний шаг.
  - Это общепринятое заблуждение, одно из многих, - с усмешкой ответил Нортон. - Попробовали бы вы столкнуть этого человека в пропасть - ручаюсь, сами бы туда отправились! Все как раз наоборот: чересчур навязчивые страхи наша психика пытается вытеснить из зоны, которая контролирует сенсорную моторику.
  - Хорошо, пусть так. Но ведь это касается психически здорового человека, не так ли?
  - Если вы о моих..., - он на мгновение замялся, - бывших пациентах, то в этом смысле они были вполне нормальными людьми.
  - Да, но не могли ли ваши опыты..., - начал, было, Ковальский.
  - Мои сеансы - не опыты! - с раздражением поправил его доктор. - Послушайте, инспектор, не пытайтесь инкриминировать мне то, чего вы совсем не понимаете!
  "Ого, похоже, я немного вывел его из равновесия!", - с удовлетворением подумал инспектор.
  - О,кей! - примирительно сказал он. - Давайте тогда так... Что вы можете сказать о фобии покойного Джонатана Бялко, шагнувшего с края крыши? Он боялся высоты?
  - Определенно нет! - уверенно ответил доктор. - Он работал строителем-монтажником, и был, можно сказать, с крышами на "ты".
  - Какая злая ирония! - усмехнулся Ковальский. - А тот, который лишился кадыка, вероятно, был членом общества собаководов?
  - Вы циник.
  - Нет, я полицейский. Но в каждой профессии есть свои издержки, не так ли? И все-таки, что вы можете мне сказать о любителе полетов над асфальтом?
  Нортон ответил не сразу.
  - Бялко боялся крыс, - после некоторого молчания сказал он. - Боялся до такой степени, что спал внутри балдахина с прикрепленной металлической сеткой. И для меня самого загадка, почему он решил прыгнуть с крыши...
  - А любитель собак кого боялся? Кошек? - усмехнулся инспектор.
  - Нет, женщин. У него мама, знаете ли, была со странностями: до тридцати лет держала его при себе, как рабовладелица. А когда умерла - сын остался в этом отношении совсем беспомощным.
  - Уже интереснее. А что насчет третьего, "сластены"?
  - А тот, что упал в чан с шоколадом - у него вообще было обсессивно-компульсивное расстройство в рамках синдрома навязчивых состояний. Он был зациклен на проблемах психо-соматического характера: постоянно задумывался о процессе своего дыхания, глотания, моргания...
  - Ну и дела!
  - Как видите, инспектор, ваш наивный паралогизм не подтвердился: фобии моих пациентов никак не связаны с вариантами их гибели.
  - Да-а уж! - Ковальский покачал головой. - Знаете, док, я бы, на вашем месте, от всего этого давно свихнулся.
  Доктор рассмеялся.
  - Полагаю, мне следовало бы вам ответить: а я бы на вашем месте, инспектор, давно застрелился!
  
  ***
  "Скользкий тип, - думал Ковальский, спускаясь с крыльца дома Нортона. - Хотя, вряд ли он имеет прямое отношение к этим смертям. Конечно же, в этих его психических штучках разобраться непросто, и он мог "сдвинуть мозги" тем несчастным, но... Мотив, вот самое главное отсутствующее звено! Зачем ему это? Если только он не извращенец и садист... Но нет, ничего такого я за ним не заметил. Впрочем, опять же, людей данной профессии раскусить очень непросто...".
  После психоаналитика Ковальский отправился к собачьему питомнику, где содержался опальный ротвейлер. Ему захотелось посмотреть на это кровожадное чудовище, едва не перегрызшее горло человеку. Увы, он опоздал. Служащий сообщил ему, что ротвейлера уже усыпили. "Что ж, вполне справедливо, - думал Ковальский, медленно вышагивая вдоль клеток с собаками. - Как ни отвратительно это звучит, но мы, все же, высший вид на планете, и любое другое животное, посягнувшее на нашу жизнь, должно быть уничтожено. И дело тут даже не столько в принципе "кровь за кровь", а в том, что именно для этой особи табу уже не существует. И при случае эта собака убьет снова. Возможно, то же самое относится и к убийце-человеку, но тут важно другое: каждый человек - личность, и все мы разные. Разные настолько, что один может непреднамеренно убить приблудную собаку, и потом будет долго страдать, мучиться и корить себя; а другой убьет человека и, как говорится, не почешется, да еще и адреналином своим насытится, и в следующий раз ему будет только легче перейти эту черту. И этот пес - он, такой же, как человек-убийца, потому что они оба - животные! Сам факт убийства их нисколько не трогает: у них обоих нет ни морали, ни совести. Разумеется, у собаки есть преданность к конкретному человеку, который отвечает за ее действия. Но хозяин ведь не всегда имеет возможность углядеть за ней, как в этом случае, например".
  Глядя на томящихся в клетках животных, Ковальский невольно вспомнил то памятное посещение тюрьмы, где в более просторных клетках сидели уже люди. Он поразился сходству между этими существами, принудительно лишенными свободы. Поведение заключенных-людей и заключенных-собак мало чем отличалось: одни из них затравленно сидели в углу, тупо уставившись в стену или в пол, другие, словно сомнамбулы, бесцельно слонялись по клетке, а некоторые, совсем немногие, проявляли агрессию к проходившему мимо них человеку. Но если собаки бросались на прутья решетки, в тщетной надежде достать и укусить тебя, то люди делали это вербально, пытаясь задеть, оскорбить словом. "И это, - думал он с грустной иронией, - только и есть разница между ними и нами? Получается, что если сдернуть с нас тонкую пленку цивилизованности и этики поведения, мы становимся такими же животными. Где Гете, где Бах, где Лобачевский с Эйнштейном? Где наш хваленый интеллект? Господи, сколько же нужно человеку, чтобы он упал со своего величественного эволюционного пьедестала? Самую малость - всего лишь сойти со своей тропинки...".
  При выходе из питомника внимание Ковальского привлек человек, одиноко стоящий в сторонке. Он рассеяно озирался по сторонам, словно не знал, куда ему идти. В руках у него был поводок и намордник. Ковальский сразу понял, кто перед ним. Ему не хотелось тревожить этого беднягу в такой момент, но он все же подошел.
  - Добрый... день. - Инспектор замешкался, сообразив вдруг, что это формальное обращение в данный момент явилось бестактностью. - Извините, вы хозяин... той собаки, ротвейлера?
  Человек, повернувшись к инспектору, кивнул.
  - Я инспектор Ковальский, расследую это дело.
  - Понятно. - Человек натянуто улыбнулся. - Вы хотели что-то спросить?
  - Да. Собственно... - Инспектор осекся. А что, собственно, он хотел спросить? Вместо вопроса, он сказал:
  - Жаль вашего пса. Мои... соболезнования.
  - Спасибо. - Человек с каким-то виноватым выражением лица поднял руку, в которой был собачий поводок. - Вот, думал сегодня забрать Финика. Мне почему-то казалось, что его отпустят. А его...
  - Да уж, понимаю вас, - только и ответил Ковальский.
  - Это вряд ли.
  - Ну-у..., - начал, было, Ковальский, но хозяин собаки неожиданно резко спросил его:
  - Почему?
  - Что? - не понял инспектор.
  - Зачем они его убили? Финика. Он был хороший пес, добрый. Просто он за меня... - Он замолчал.
  - Ну... Понимаете, ваш пес загрыз человека. - Ковальский старался выбирать слова, но очевидно, это у него плохо получалось.
  - Этот человек... Он ударил меня, ни с того, ни с сего. А Финик, он же рефлекторно...
  - Вот именно, рефлекторно!
  Хозяин собаки недоуменно посмотрел на инспектора.
  - Я имею в виду, что у бойцовых собак опасные рефлексы, - осторожно пояснил Ковальский.
  Тот нервно засмеялся.
  - Мало ли у кого опасные рефлексы! У полицейского, например. Врежьте постовому кулаком по голове - получите пулю в грудь, без вопросов!
  - Послушайте...
  - А может, - не слушая, продолжал хозяин, - тот идиот был самоубийцей? А если бы он прыгнул под машину - тогда что, нужно было сжечь этот автомобиль?
  - Послушайте, ни вы, ни собака не виноваты, что все так вышло, но... - Ковальский уже жалел, что подошел. - Поймите: ваш пес теперь знает вкус человеческой крови, поэтому...
  - Мой пес теперь мертв! - коротко и зло перебил хозяин.
  - Извините, я... - Инспектор виновато улыбнулся. "Черт, глупый какой-то разговор. Зачем я подошел к нему?! Я для него теперь как красная тряпка для быка". - Просто я хотел сказать, что мы живем в социуме, а не в джунглях, и кто-то должен ответить за смерть человека.
  - Это был... несчастный случай! - упорствовал хозяин. - И полицейские, которые приехали на месте происшествия, они тоже так сказали.
  - Случай-то несчастный, но вам эта формулировка мало что дает.
  - Почему же?
  - Потому что у вас была собака бойцовой породы. Эти собаки опасны для человека, по определению. Если бы ваш пес сидел в клетке с толстыми прутьями, и с надписью: "Опасно для жизни!", а какой-нибудь дурак влез к ней, и она бы его загрызла - тогда без вопросов. Но он гулял по городу, среди людей. Пусть и в наморднике, но... вы ведь сняли его на время!
  - Хорошо, тогда пускай наказали бы меня, это я за ним не уследил! - Он почти кричал.
  - У нас по закону хозяин животного не наказуем. Разумеется, если он не злонамеренно натравил своего пса. В вашем случае были свидетели, - две мамаши с детьми - поэтому к вам вопросов нет.
  - Да, но даже в противном случае меня бы ждал суд, а не расправа. Почему же его убили безо всякого разбирательства?
  Ковальский улыбнулся.
  - Как вы себе представляете суд над собакой?
  - Очень просто. Нужно собрать компетентных людей, собаководов, свидетелей происшествия, присяжных - в общем, все, как и для людей!
  - Увы, к сожалению, в мире пока нет такой практики, и прецедентов тоже пока не было. И, кстати, коллегия присяжных была бы не на вашей стороне, уверяю вас. Если, конечно, все они не были бы владельцами бойцовых собак.
  - Печально все это слышать, особенно от полицейского, - с горечью сказал хозяин. - Собака, это не просто друг человека, это нечто большее. Мы приручили их, мы живем с ними, они дарят нам свою любовь и преданность. Они охраняют и защищают нас... Но вот их мы защитить не можем, от нас самих.
  "А нас от них, - едко ответил про себя Ковальский. - Будь моя воля, я бы вообще запретил частное владение собаками таких пород!".
  Вслух же он согласился:
  - Наверное, вы в чем-то правы.
  - Э-э, что говорить! - Хозяин обреченно махнул рукой. - Вы все равно не поймете. Вот скажите, у вас есть дети?
  - Нет, - ответил Ковальский, втайне усмехаясь.
  - Жена?
  - Нет.
  - Ну... родственники? Близкие люди... - Хозяин уже злился. - Друг... или любовница, черт бы ее побрал?
  - Послушайте, как вас э-э...
  - Фил, - глухо сообщил собеседник.
  - Фил, нам незачем ругаться. Мы уже ничего не решим, ничего не изменим. Я советую вам пойти в ближайший бар и хорошенько выпить чего-нибудь крепкого - уверен, вам это сейчас необходимо.
  - Я не пью, - отрешенно прошептал Фил. - Я... Что я теперь скажу своим детям? Они от него без ума были. Он... Он был членом семьи. Наш Финик...
  Фил замолчал, словно поперхнулся. Глаза его блестели от навернувшихся слез. Дрожащими руками он достал из внутреннего кармана сигарету и зажигалку, закурил. Ковальский тоже помолчал, потом спросил:
  - Скажите, Фил, в каком состоянии был тот человек? Я имею в виду психическое состояние.
  - Да нормальный он был, вполне. Вот только... - Фил сделал затяжку и задумался, дергая носом. - Я только сейчас вспомнил: он, пока стоял напротив меня, как-то странно шаркал одной ногой, будто чертил что-то носком ботинка. Но выглядел абсолютно адекватным. До того самого момента, когда неожиданно ударил меня... - Он нервно сглотнул.
   Ковальский вспомнил свой разговор с рабочим на фабрике.
  - Кстати! Моему коллеге вы сказали, что он ударил вас левой рукой, так?
  - Да.
  - Так..., значит, левша. Как и тот, с фабрики... Очень интересно! - больше для себя самого, чем для собеседника промолвил инспектор. Но Фил ответил:
  - Ну, наверное, левша, раз уж бил слева.
  Инспектор стоял, задумавшись, и тогда Фил, переминаясь с ноги на ногу, сказал:
  - Извините, инспектор, я, наверное, пойду домой, за машиной. Мне ведь еще нужно забрать отсюда... тело Финика.
  - Да-да, разумеется, - очнувшись, ответил ему Ковальский. - Не буду вас больше утомлять, вам и так сейчас не сладко. Спасибо и удачи!
  Хозяин собаки кивнул, повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь.
  
  ***
  Ковальский стоял на краю крыши и пытался представить: каково это - сделать роковой шаг? В любом случае, нормальный человек на такое не способен. И даже если он сильно пьян, его удержит инстинкт. Инстинкт - это последнее, что покинет человека. Но, в данном случае, что-то оказалось сильнее. Что? Ковальскому вдруг показалось, что это тупик, и что три случайные смерти не связанны между собой никак. Нет, есть связующее звено - доктор Нортон! Но как его привязать ко всему этому? Впрочем, а стоит ли это делать? Вопреки распространенному мнению, в полиции служат отнюдь не злонамеренные люди. Просто одним все до лампочки - им не нужны осложнения и морока, они хотят лишь побыстрее закрыть дело. Другие же хотят докопаться до сути. Может, поэтому их и зовут "копами"? Но "копы" ведь далеко не все. "Копы", это ответственные полицейские, а безответственные - просто "мусор". Ковальский привык относить себя к первой категории.
  Он отступил от края, и тут увидел на темно-сером покрытии крыши какой-то знак, начерченный, видимо, носком ботинка: два пересекающихся остроконечных угла, похожие на жука-водомерку.
  - Интересно, - вслух сказал он, - где-то я такой знак уже видел. Совсем недавно...
  Он присел и провел пальцем по линии - шершавые крупицы покрытия катались под кожей и прилипали к ней.
  - Свежий.
  "Возможно, это сделал он, самоубийца. Но зачем? Если ты пришел свести счеты с жизнью, то зачем же ты чертишь ногой непонятные узоры? А может он хотел что-то...".
  Внезапно он ударил себя ладонью по лбу, и вскрикнул:
  - Ну конечно же! Собачник!
  
  ***
  То дерево в парке Ковальский нашел довольно быстро: схемы и чертежи он всегда запоминал легко и надолго. Трава была не очень высокой, и сумерки еще не начинались, поэтому он без труда смог найти начертанный на земле знак. Все точно: те же два пересекающихся угла! Но что все это значит? Два человека, знающие, что сейчас умрут, рисуют одно и то же!
  И тут Ковальский вспомнил, где видел это. У доктора Нортона! Когда он уходил от него, то обратил внимание на странный рисунок в рамке, который висел на стене его прихожей.
   "Вот она, связь! Теперь ты мой, голубчик!".
  Но, прежде чем идти к доктору, Ковальский зашел в свой участок, в криминалистический отдел - там работал его приятель, который мог прояснить смысл этого странного символа.
  
  ***
  Примерно минут пять сержант Мур задумчиво разглядывал знак, нарисованный карандашом на листке, потом перевел взгляд на Ковальского и пожал плечами.
  - Что-то напоминает, но что...? Нет, ничего не приходит в голову! А где ты это видел, Гарри?
  - Так, по одному странному делу попался. Два разных человека, в разных обстоятельствах, перед смертью чертили его на земле ногой.
  - Очень интересно!
  - Да уж. - Ковальский стоял рядом, опершись двумя руками на стол, и глядя на лист бумаги, освещенный конусом яркого света от настольной лампы. - Такое ощущение, что они оба пытались выразить что-то такое, чего не могли сказать словами. Будто за ними кто-то следил, что ли.
  - Постой-ка! - Сержант снял трубку телефона и стал набирать номер.
  - Кому звонишь, Джек? - спросил Ковальский.
  - Есть у меня один приятель по этой теме, - ответил сержант, прижимая трубку к уху. - Он художник-оформитель, но увлекается всякими графическими символами. Может, он и... Алло, Сэм, это ты?
  - ...?
  - Это Джек! Не узнал меня?
  - ...!
  - Попроси у своей сестры, извращенец!
  - ...
  - Иди к черту со своими шутками! Послушай, есть одно дело к тебе.
  - ...!!!
  - Я, между прочим, просиживаю свои собственные штаны, а ты переводишь холсты, которые...
  - ...?!
  - Ладно, не будем сейчас языками зря чесать, меня человек ждет. Скажи-ка мне лучше: что означает вот такой символ... - Джек задумался, прикидывая, как ему лучше описать по телефону рисунок. - В общем, тут нарисованы два пересекающихся остроконечных угла, в центре рисунка получается ромб, а по краям как бы четыре лапки. Похоже на какого-то жука...
  - Водомерку, - подсказал Ковальский.
  - Вроде жука-водомерки, - повторил в трубку Джек.
  - ...?
  - Нужно. По делу.
  - ...
  - Не понял?
  - ... -- ...
  - Это точно?
  - ...
  - Понятно. Больше ничего не можешь сказать?
  - ...!
  - Сам ты мудак! Ладно, будь здоров. С меня причитается.
  - ...
  Джек рассмеялся.
  - Сэм, у тебя когда-нибудь почки отвалятся. Ну все, пока!
  Сержант положил трубку.
  - Вот же грубиян! С самой школы собачится со мной по пустякам.
  - Ну, что узнал? - нетерпеливо спросил Ковальский.
  - В общем, это какой-то вудуистский символ. Знаешь, что такое вуду?
  - Разумеется. Африканский культ, связанный с колдовством.
  - Точно. Зомби, и все такое. - Джек с улыбкой посмотрел на инспектора. - Ну что, это прояснило ситуацию?
  - Скорее, наоборот, запутало, - угрюмо ответил Ковальский. - Психоаналитик и вуду! Что может быть общего?
  - Может, у него хобби такое?! - саркастически усмехнувшись, подсказал Джек.
  - Ага. Днем мистер Нортон лечит людям мозги, а после работы втыкает в их куклы иголки. Чтобы было от чего их лечить.
  Оба рассмеялись.
  - Ладно, шутки шутками, но три человека погибли. Пока официально считается, что во всех трех делах имел место либо суицид, либо несчастный случай, но в свете всего этого... - Ковальский кивнул на рисунок. - Теперь я уже и не знаю.
  - Так сходи и узнай у самого дока! Если начнет юлить - тащи его в участок. Натравим на него Уоткинсона, хе-хе, и считай, что дело в шляпе!
  - Не все так просто. Этот типчик еще тот! Скользкий, как угорь. И с нервами у него, похоже, порядок.
  - Да уж, с мозгокрутами всегда сложно, - подтвердил Джек.
  - Ладно, Джек, спасибо за помощь. С меня причитается.
  - Ага. Как только что сказал мой друг: зае..шься меня поить! - Джек засмеялся, и поспешно добавил:
  - Шучу, приятель, шучу.
  
  ***
  На обоих окнах были жалюзи, но свет кое-где пробивался сквозь них.
  - Не спит, говнюк! - прошептал Ковальский, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь между горизонтальных пластин. - "Впрочем, еще только десять вечера: для всяких упырей самое время начинается!".
  Инспектор стоял под окном дома Нортона. Частный сектор, улица пустынна и темна, словно вымерла: фонари почему-то не работали на этом участке дороги - ближайший из них горел только через три дома отсюда, и это добавляло неприятный штрих в зловещую атмосферу вечера.
  "Ладно, позвоню в дверь, скажу, что есть подвижки по делу... Какую тактику выбрать? Спросить в лоб про вуду, или повести доверительную беседу? Сымпровизировать что-нибудь... Мол, док, кто-то следит за вами, и все такое... - Ковальский машинально померил на шее пульс. - Вуду! Бред какой. На его месте, я бы послал меня к черту. В наше время только идиот может поверить в колдовство. Да и зачем ему это нужно? Судя по досье, он преуспевающий практик, от клиентов отбоя нет... Разумеется, есть вероятность того, что он псих. Но ведь одно дело быть психом и верить во что-то запредельное и идиотское, а другое - заставить этот идиотизм работать по-настоящему, да так, чтобы гибли люди. Может ли такое быть на самом деле? Да, тут к месту вспомнить пресловутый "принцип Оккама". Что вероятнее: то, что три пациента доктора Нортона по случайному совпадению наложили на себя руки (кстати, случай на кондитерской фабрике - далеко не факт, ибо человек мог запросто поскользнуться и упасть в чан, а свидетель от страха понес бред, в который потом сам и поверил!), или то, что их психоаналитик - колдун, который заставлял их совершать самоубийственные действия с помощью африканской магии? Ответ очевиден! Так чего же я сюда приперся?... Господи, надо мной же будет смеяться все полицейское управление! - Он в сердцах сплюнул. - Однако если я оставлю это дело, то всю жизнь потом буду мучиться. Я ведь себя, дурака, знаю!".
  Ковальский вздохнул и пошел к крыльцу.
  
  ***
  - Вуду??? Вы с ума сошли, инспектор?!
  Они стояли в прихожей, рядом с таинственным рисунком в рамке. Ковальский уже адаптировался и чувствовал себя более уверенно, чем в тот момент, когда стучался в дверь доктора.
  - При всем уважении, доктор, в свете последних обстоятельств, это я должен задать вам этот вопрос. - Инспектор засмеялся. - Только не говорите, что в этих делах вы несравненно больший специалист, чем я.
  - Не вижу причин для смеха, господин полицейский! - строго заметил доктор.
  - Можете звать меня Гарри. И мне, на самом деле, тоже не смешно.
  Нортон потер лоб, и секунд пять молчал.
  - Хорошо, инспектор, давайте пройдем в мой кабинет и поговорим в более спокойной атмосфере. Вы что пьете: виски или коньяк?
  - Шато Марго 1787-го года подойдет. Если можно.
  - Издеваетесь?!
  - Нет, шучу! - добродушно улыбнувшись, ответил Ковальский. Его настроение улучшалось.
  
  ***
  Они сидели в кожаных креслах, напротив друг друга, и потягивали виски из широких бокалов. Между ними стоял небольшой стеклянный столик, на ней - открытая бутылка.
  - Ничего у вас тут, уютно. Честно говоря, я думал, вы предложите мене кушетку, - пошутил Ковальский, поудобнее устраиваясь в кресле.
  - Непременно. Когда запишитесь ко мне на прием, - улыбнулся в ответ доктор.
  - И все-таки... Вуду! Странное у вас хобби.
  - А с чего вы взяли, что вуду - мое хобби?
  - Но рисунок!
  - А что, рисунок? Его мне когда-то подарил один мой пациент. Мне понравилось, я взял его в рамочку и...
  - Он еще жив?
  - Кто? - не понял доктор.
  - Ну, этот ваш пациент.
  - Полгода назад был жив, во всяком случае.
  - То есть?
  - Я случайно встретил его в маркете. А сейчас - кто его знает! Я за своими бывшими пациентами не слежу.
  - Он что, был вудуистом?
  - Насколько мне известно, нет. Просто увлекался графикой. И вообще - это ведь не фашистская свастика, так почему же мне нельзя использовать ее в качестве украшения для стены?
  - Доктор, вы как будто не понимает...
  - А что я должен понимать?
  - Я же вам уже говорил: двое из трех погибших перед смертью начертили этот символ, который запечатлен на картинке в вашей прихожей. Совпадение?
  - Полагаю, да.
  - В прошлую нашу встречу, вы сказали, что почти одновременная смерть троих ваших пациентов, это совпадение. И тут снова совпадение. Не много ли совпадений получается?
  - Согласен, все это выглядит более чем странно. Но поверьте мне, как психологу: в жизни порой происходят еще более странные вещи. Например, однажды ко мне на прием, в один и тот же день, но с разницей в несколько часов, пришли три пациента. Так вот: двоих из них звали Джон, а третий был с фамилией Джонсон; мало того - все трое были рыжими; к тому же, и симптомы расстройств у них были примерно одинаковые. Я сперва подумал, что это какой-то розыгрыш, а когда понял, что это не так, то попытался найти в этом закономерность. Но, в конце концов, мне пришлось принять, что это простое совпадение.
  - Да уж! - улыбнулся Ковальский.
  - Или вот еще. Вы никогда не обращали внимания, что когда в мире происходят какие-либо события, - катастрофы, преступления, странные происшествия - то через какое-то короткое время они дублируются в другом месте планеты, причем, без какой-либо связи или системы? Я называю этот эффект "двойственность событий", и объяснения ему я пока не нашел. Хотя, вероятнее всего, какая-то закономерность все же существует.
  - Очень интересно. - Ковальский сделал небольшой глоток из бокала. - Кстати, у меня для вас есть еще одно совпадение. Так сказать, довесок в вашу коллекцию.
  - Любопытно. Оно тоже по этому вашему делу?
  - По нашему делу! - ехидно ввернул инспектор. - Так вот: двое из погибших были левшами. А может, и третий тоже, но этого мы теперь не узнаем, ибо на крыше рядом с ним никого не было... А вы что же, не обратили на это внимание, доктор?
  - Инспектор, у вас же есть медицинские карты всех троих, - ответил Нортон с едва заметным раздражением. - Вы нашли там что-либо об их, извиняюсь за выражение, левосторонней ориентации?
  - Нет, но...
  - А раз нет, значит, либо вы ошибаетесь, либо я ничего об этом не знал.
  "Врет, как дышит! - с удовольствием резюмировал Ковальский про себя. - Ни за что не поверю, чтобы личный психоаналитик пациента не знал о таких вещах!".
  - Но, возможно, - продолжал Нортон, будто отвечая на мысленные претензии инспектора, - они просто не придавали этому большого значения, а потому и мне не сказали. И вообще, левшей в наше время развелось поразительно много.
  - С чего бы это?
  - Сами как думаете?
  "Отвечает вопросом на вопрос! Кажется, у них это называется уклонением. Клиент дозревает!".
  - Ну..., я не психолог, - вслух отвечал инспектор, - но, думаю, что это говорит об интеллектуальном росте населения. Ведь все левши, как я слышал, люди весьма одаренные. - Ковальский с улыбкой посмотрел на Нортона. - Вот и вы, доктор, я смотрю, тоже левша. - И он кивнул на руку, в которой Нортон держал свой бокал.
  - Я вообще-то разносторонний, - засмеялся тот, машинально забирая бокал другой рукой.
  - И бутылочку в левой руке держите, когда наливаете виски!
  - Хорошо. Допустим, я тоже левша. И что из этого следует?
  - Ничего, кроме того, что все это дело - какая-то необыкновенная феерия совпадений! Я уже начал к этому привыкать. Вот и ваш рисунок, он тоже странным образом вплелся в это дело дважды.
  - Что ж, это как раз таки можно легко объяснить. Эти люди ходили в мой дом довольно часто, картина висит у входа, поэтому рисунок мог просто врезаться им в память. Ну, а что побудило их воспроизвести его перед смертью... Человеческая психика, это паутина смыслов, сами понимаете.
  "Да уж, док, похоже, ты сам уже запутался в этой паутине!", - удовлетворенно подумал Ковальский, но решил, все же, пока не давить на собеседника, а немного сместить акцент.
  - Послушайте, доктор. А может, кто-то пытается вас подставить?
  - Не представляю, кто бы это мог быть!
  - А бывшие пациенты? Может, кто-то был чем-то недоволен?
  - Нет, это вряд ли.
  - А этот, который подарил вам рисунок - он страдал чем-то серьезным?
  - Поверьте, чтобы решиться на такое, нужно быть, ну очень сумасшедшим. Я, к счастью, с такими не работаю. У меня не психиатрическая клиника для тяжелых заболеваний.
  - И все же... Вас не затруднит дать мне адрес этого пациента?
  - Что ж, извольте. Только старый архив у меня не здесь, а в кладовке. Если вы не против, я вас покину на некоторое время. - Нортон поставил бокал на столик и поднялся с кресла.
  - Без проблем, доктор. Я подожду, - разрешил инспектор
  Когда доктор вышел, инспектор тоже поставил свой бокал, поднялся и стал не спеша прохаживаться по кабинету, осматриваясь. Ничего необычного: помимо двух кресел и столика, где они сидели - стеллажи с книгами, большой стол у окна с креслом (на столе чисто, никаких бумаг и папок), две кушетки у стены ("Что ж это он, двоих пациентов за раз принимает?"), на стене дипломы в рамочках, а также две фотографий самого Нортона с какими-то людьми...
  "Ладно, и что дальше? Принесет он мне адрес, но ясно же, что это тупиковый след. И доктор, наверное, уже понял, что это лишь повод, чтобы задержаться у него. Вот если бы провести у него обыск, то мы, возможно, что-нибудь тут...".
  Внезапно у Ковальского закружилась голова, и это было явно не от виски. Он присел на кушетку. В глазах потемнело. Он прилег - стало только хуже.
  "Что, черт возьми, происходит? Наверное, он что-то подмешал мне в виски, говнюк! Как глупо вышло...". Потом он услышал голос доктора, прямо над собой:
  - Что с вами, господин инспектор? Решили отдохнуть?
  - Черт бы вас побрал, док! Что... вы подсыпали мне в бокал? Я ничего не вижу!
  - Я подсыпал? Какой вы мнительный, однако! - Голос доктора звучал насмешливо. - Ну-ка, попробуйте поднять руку, Гарри!
  Ковальский попытался - не получилось.
  - А теперь пошевелите ногой! - вновь скомандовал доктор.
  И вновь - ничего!
  - Вижу, инспектор, вы в затруднительном положении.
  - Что все-о-о это зна-ачи-ит?
  - О, уже начались проблемы с речью? О,кей, значит у нас есть десять минут, пока ваше тело полностью не уйдет испод вашего контроля.
  - Ву-у-уду..., - с трудом выдавил из себя Ковальский.
  - Вуду? - Нортон рассмеялся. - Чушь какая! Вы взрослый человек, и верите в эти сказки?
  Нет, инспектор, это не колдовство, а всего лишь наука. В остальном же, надо отметить, ваши догадки были справедливыми. Браво! И с "левшой" вы меня здорово подловили. Не учел я этот момент. Увы, и на старуху бывает...
  - З-з-зач-чем?
  - Зачем? К сожалению, вы стали для меня опасны, инспектор Ковальский. Если же ваш вопрос относится к моим необычным исследованиям, то я отвечу так: любопытство! Я ведь ученый, а все ученые очень любопытны, знаете ли. Даже больше, чем полицейские ищейки, хе-хе. И простым обывателям этого стремления к тайнам мира, увы, не понять.
  Нортон снял свой вязаный джемпер и, аккуратно свернув, положил на соседнюю кушетку. Затем он продолжил:
  - У нас есть немного времени, поэтому я расскажу вам кое-что об интересующем вас деле. И знаете почему? - Доктор засмеялся, мелко и противно. - Если вы любитель детективного жанра, то знаете, что в пошлых триллерах злодеи перед ожидаемой смертью героя рассказывают о своих тайнах и замыслах, и потом попадаются на этом? Они как бы бахвалятся перед ним, показывают свое превосходство и ум. В этих местах я всегда смеюсь, ибо режиссеры неправильно понимают побудительный мотив этих откровений. На самом деле, причина в другом. Для лучшего понимания я вкратце расскажу вам легенду о цирюльнике царя Мидаса. Он один, бедняга, знал тайну своего хозяина, потому что был допущен к его голове, всегда обмотанной тканью. Но он никому не мог рассказать, что у царя ослиные уши, под страхом смерти. А ему очень хотелось - так и распирало его, беднягу. И тогда он...
  - К-кам-мыыш!
  - О, вижу, вы знакомы с древней историей Средиземноморья. Похвально для полицейского. Что ж, теперь вы понимаете мое желание. Да, мне чертовски хочется поделиться с миром поразительными результатами своих исследований, но, увы, как и тот бедняга цирюльник, я этого сделать не могу, по понятным вам причинам. Ибо для вас и для всех, это всего лишь преступление, а для меня - эксперимент над природой человеческого сознания! Впрочем, у меня, как и у того цирюльника, есть выход: я могу прошептать эту тайну в ямку, вырытую в земле. Вы - моя ямка, из которой, однако, не вырастет камыш, и не поведает всему миру о докторе-злодее. Зато вы сможете поучаствовать в очередном моем эксперименте, увы, смертельном для вас. Как вам такое?
  - М-м-м...
  - Прекрасное замечание! Итак, зачем я это делаю?! И самое главное - как?! - Доктор перестал ходить и уселся на соседнюю кушетку. - Помните наш разговор в прошлую встречу? Вы сказали тогда, что у некоторых людей возникает непреодолимое суицидальное желание шагнуть в пропасть. Был и у меня такой момент. В детстве. Отец повез меня как-то на Гранд-Каньон. Впечатляющее зрелище! Мы стояли на огороженной площадке, а потом отец сказал: пойдем сын, посмотрим на настоящую пропасть! И мы через какое-то время нашли такое место, ничем не огороженное. И вот мы стоим над пропастью, отец держит меня за руку, и я чувствую, что его рука слегка вздрагивает. А у меня дрожали коленки, ведь в метре от нас была пропасть глубиною в километр. И все же, совместно с ужасом, я испытал тогда еще одно непонятное, неведомое мне ранее ощущение: меня словно тянуло к этой пропасти! Потом мы обедали невдалеке от этого места, в какой-то кафешке. Я сказал отцу, что хочу в туалет, а сам потихоньку побежал к тому месту. И вот я снова стою в метре от обрыва, но уже без отца. Снова дрожь в коленках. Но я заставил себя подойти ближе на полшага. Потом еще немного, и еще... Теперь я на самом краю, носки ботинок уже на сантиметр выступают над пропастью. Дрожь уже во всем теле, дыхание сперло. Непередаваемое ощущение! И я подумал: один маленький шажок, и... долгий-долгий полет, затем удар, и ты уже ничего не ощущаешь, а главное: не помнишь, НЕ СУЩЕСТВУЕШЬ! И только когда у меня закружилась голова, я пришел в себя и отступил назад. Я бежал обратно к отцу, а на щеках у меня были слезы восторга, смешанного с первым моим желанием познать неведомое. И я пронес эти ощущения через всю жизнь.
  Нортон замолчал, видимо, расчувствовавшись от воспоминаний, и только через минуту продолжил:
  - Всю жизнь я страстно желал испытать все эти ощущения: и полет, и удар, и смерть..., и при этом остаться в живых! Я выучился, стал ученым-химиком, потом ушел из науки, получил второе образование - психолога, открыл частную практику. Но все эти годы я как одержимый работал над своим тайным проектом. И вот, совсем недавно цель была достигнута: я открыл способ не только заглянуть в сознание человека, но и получил возможность управлять этим сознанием! Вы спросите: как такое возможно? Постараюсь объяснить как можно проще. Для начала, вспомните, как в самом раннем детстве младенец учится коммуницировать со своим телом, как ему тяжело настроить эту управляющую связь. Как он ежесекундно, при помощи проб и ошибок, мучительно совершенствует все свои движения - от простых ужимок и почесываний в нужном месте, до контроля равновесия и, в конечном счете, уверенной ходьбы: эмпирическим путем ребенок приходит к простому решению, что ходьба, это последовательность управляемых падений, где завершение каждого шага - нахождение надежной точки опоры. И даже когда он вполне уверенно контролирует все свои движения, ему еще далеко до совершенства - того совершенства и виртуозности, которые показывают нам великие спортсмены, танцоры, циркачи, иллюзионисты... И обычный человек может прожить всю жизнь, так и не узнав всех возможностей своего тела. Что я хочу этим сказать? Только то, что наше тело, это всего лишь биологический механизм, а также и то, что сознание и тело - две совершенно разные сущности, где одна управляет другой. Причем, у тела есть свое собственное управление, автономное: это вегетативная нервная система, за счет которой работают все внутренние органы и системы организма. Но телом по-настоящему управляет именно сознание. Между ними существует связь, и, в данном случае, нужно лишь суметь отключить ее. А затем подключить к телу другую управляющую систему, внешнюю. Разумеется, сделать это очень непросто, однако мне удалось. Детали вам ни к чему, да вы, слава богу, и не поймете ничего: это сложно не только для ума полицейского. Скажу только, что химия воистину творит чудеса! Вот так. А вы говорите: вуду! - И Нортон тихо засмеялся.
  - Впрочем, - продолжал он, - мой метод можно квалифицировать и как зомбирование, ибо тела всех моих подопытных были полностью подчинены моей воле. Но, как вы уже поняли, ни к зомби, ни к вуду это не имеет никакого отношения. А теперь я скажу вам, что произойдет дальше: сейчас я сделаю себе и вам по уколу в вену, через какое-то время лягу на соседнюю кушетку, закрою глаза и погружусь во временную кому. Но пока мое тело будет лежать здесь овощем, я буду вашими глазами, вашими ушами, вашими руками и ногами. Но главное - всеми вашими ощущениями, всеми фибрами вашей души! Я узнаю самые тайные, самые глубокие ваши мысли и страхи. Я дам волю вашим запретным желаниям, и испытаю все сопутствующие этому ощущения - от восторга до ужаса. И я, в отличие от вас, буду помнить их всю свою жизнь - помнить, как свои собственные... Итак, вы уже готовы? Скажите что-нибудь, инспектор!
  Но Ковальский молчал.
  - Кататонический ступор. Прекрасно, можно начинать! - Доктор, на ходу засучивая по локоть правый рукав рубашки, подошел к столу и открыл верхний ящик.
  Лежа с открытыми, словно остекленевшими глазами, инспектор и был сейчас тем самым пресловутым "овощем": слепым, немым и недвижимым. Он только почувствовал укол в руку, а через какое-то время к нему внезапно вернулось зрение, но не прежнее, привычное, а ограниченное, будто вынесенное от него далеко вперед. Но говорить и двигаться он уже не мог...
  "Да, забыл вам сказать, инспектор...".
  Теперь Ковальский слышал голос доктора не как обычно, со стороны, а будто у себя в голове. И тогда он с омерзением и ужасом понял, что это говорит "он сам"! То есть, это говорил доктор, но его, Ковальского, губами, его речевым аппаратом - воздухом, выдыхаемым из ЕГО груди!
   "Вы тоже, - продолжал Нортон, - вместе со мной будете видеть, слышать и ощущать все. Но помешать моей воле, увы, не сможете. - Нортон хихикнул. - Ну, разве что перед смертью что-нибудь начертите ногой: этот эффект неполного контроля почему-то проявляется у всех моих подопытных. Только умоляю, выберите что-нибудь пооригинальнее, чем вудуистский символ - это ужасно пошло!... Ну что, встаем?".
  Ковальский с ужасом почувствовал и увидел, что "он встает", и от этого ненадолго возникли головокружение и тошнота. Это было фантастическое ощущение: он словно очутился в темном помещении, с двумя узкими экранами во всю стену, на которых перед ним синхронно двигалось, покачиваясь, изображение кабинета доктора Нортона. Ковальский тут же вспомнил, как в детстве играл сам с собой в придуманную им игру - "шагающего робота": мальчик сильно прищуривал глаза, и представлял себя, сидящим в голове-кабине огромного шагающего робота, движениями которого он управлял. Сейчас было нечто похожее, только теперь этим роботом по имени Гарри управлял другой.
  
  ***
  - Привет, Гарри! - ласково ворковала Джобет. - Что-то ты сегодня рано. Видно, в отпуске сильно скучал по работе?
  Ковальский стоял у входа и молчаливо смотрел на секретаршу шефа.
  - Какой-то ты мрачный. Салли спать не давала? Ты ее еще не выгнал? - продолжала шутить Джо, смеясь своим мелодичным меленьким смехом. - Ну, что молчишь, милый!
  "Беги, Джо, беги отсюда! Ради бога, беги!!!", - кричал мозг Ковальского, но его губы, искривившись в жесткой усмешке, сказали нечто другое.
  - Милочка, позвольте узнать, сколько вам лет?
  - Что...? - Улыбка сползла с лица девушки. - Что с тобой, Гарри?
  - Так и собираетесь тут всю жизнь просидеть, за печатной машинкой? Вам бы мужа хорошего, да детишек бы завести...
  - Что... ты такое говоришь!?
  - Я говорю: красивая вы девушка, а ведете себя, извиняюсь, как двадцатидоллоровая шлюшка.
  - Ты-ы-ы... - Она постепенно приходила в себя. - Скотина!
  - Да уж, он такой! - как-то странно ответил Ковальский, а потом вдруг достал из кобуры "вальтер" 38-ого калибра. Переложив его в левую руку, он передернул затвор, посмотрел одним глазом в дуло пистолета, и медленно навел его на секретаршу.
  "Перестаньте, вы, чертов маньяк! Убейте меня, а ее оставьте в покое!", - тщетно буйствовал внутри себя самого Ковальский.
  - Шеф у себя? - спросил он ровным голосом.
  Джобет на дрожащих ногах медленно поднималась со стула. Лицо ее побледнело, губы дрожали.
  - Г-гаррри, т-тыы ш-што-о...
  - Куколка, я спрашиваю еще раз: капитан у себя?
  Она молча кивнула и медленно опустилась на свое место.
  - Ну и прекрасно! - бодро сказал инспектор Ковальский, и нажал на спусковой крючок.
  Выстрел отбросил секретаршу назад, но стена не дала ей упасть. Так она и осталась сидеть, уперев в стену свою милую головку, и на ее красивое бледное личико со лба стекали две темные струйки.
  "Господи, Джо! О господи!!!".
  А Ковальский уже открывал дверь в кабинет.
  Феретти сидел за столом с открытым ртом, не понимая, что происходит: подчиненный и друг держал его на мушке!
  - Что происходит Гарри? Это... это ты стрелял? - наконец, спросил он.
  - Довольно глупый вопрос, вам не кажется, капитан? - Ковальский засмеялся и по-ковбойски сдул воображаемый дымок со ствола "вальтера". - Глупее может быть только ответ: да, это стрелял я!
  - А... в кого? - словно подтверждая его слова, глупо улыбнулся Феретти.
  - А вы позвоните своей секретарше, она в курсе, - ответил Ковальский и захохотал.
  "Доктор, опустите пистолет и сейчас же уходите. Ради бога!".
  - Заткнитесь, инспектор! Как бы вы "там" ни дергались, я все равно это сделаю.
  - Что? - не понял Феретти.
  - Пардон, капитан, это я не вам, - ответил ему Ковальский.
  Капитан, меж тем, медленно вытягивал из приоткрытого ящика стола свой штатный "кольт".
  - Гарри, Гарри, послушай..., - бормотал он, пытаясь отвлечь внимание Ковальского. - Объясни, что все это значит?
  - Я увольняюсь, вот что это значит! Вы все мне до чертиков...
  Они выстрелили почти одновременно: капитан стрелял навскидку, и его пуля прошла у Ковальского подмышкой, прошив одежду и лишь слегка оцарапав кожу; пуля инспектора вошла капитану в грудь, почти посредине, откинув того на спинку кресла.
  - Дерьмовый вы стрелок, капитан! - усмехнулся Ковальский. - Надо б вам на стрельбище хоть раз в год выезжать. Впрочем, теперь это уже не важно. Не так ли?
  - Гаа...рри..., - хрипел Феретти, хватая ртом воздух.
  - Фенита ля комедия, капитан! - С этими словами Ковальский подошел к столу и почти в упор выстрелил своему шефу в лицо.
  "Перестань, перестань, перестань...!".
  - Это вы перестаньте дергаться, инспектор! А не то я прострелю вашу правую ногу - она мне уже порядком надоела.
  "Зачем все это? Лучше убейте меня! Зачем все эти смерти?!".
  - Зачем? Хотите сказать, что у вас не возникало таких желаний? Но я лишь тот, кто их исполняет!
  "Умоляю, перестаньте...".
  Ковальский шел по коридору и методично расстреливал всех, кто попадался на пути: за его спиной лежали уже три трупа полицейских, и еще один, тяжело раненный, стонал с закрытыми глазами. После очередного выстрела затворная рама пистолета стала на упор: кончились патроны! Ковальский спокойно достал из кармана запасную обойму, но как только он вставил ее в рукоятку "вальтер", неожиданно услышал сзади выстрел. Одновременно он почувствовал сильный удар в левую лопатку, а следом резкую боль, словно туда вошел расклеенный металлический стержень. Он привалился к стене и сполз по ней на пол.
  - Ковальский, брось ствол, падла! - услышал он сзади себя, и узнал голос: это был сержант полиции Уоткинсон, который, очевидно, скрывался за косяком ближайшего входа в кабинет.
  - Что ж, пришло время прощаться, Гарри! - С этими словами Ковальский передернул затвор пистолета, переложил его из немеющей левой руки в правую, вставил ствол в рот и выстрелил.
  Мозг словно прорезала яркая вспышка, оба "экрана" стали медленно угасать. Последнее, что он услышал, был нежный женский голос: "Гарри, Гарри! Милый Гарри!"...
  
  ***
  "Гарри, Гарри...!".
  На душе было хорошо и печально, как это бывает, когда какой-нибудь давно забытый запах возвращает тебя в детство. И ты мгновенно вспоминаешь, как, запрокинув голову, смотрел вверх - туда, где смыкались далекие верхушки пирамидальных тополей. Это воспоминание вдруг вынырнуло из потайного закоулка памяти и встало перед глазами: детский сад, мама ведет его за руку домой, и он радостно вдыхает в себя таинственный и притягательный запах ее духов...
  "Мама!".
  - Гарри, милый! Наконец-то ты проснулся! - услышал он рядом с собой знакомый нежный голос.
  Ковальский открыл глаза и увидел, - теперь уже своим, обычным зрением, - что он лежит в своей постели, а рядом на стуле сидит Джо - ЖИВАЯ Джо! Она держит его за руку, и глаза ее радостно блестят.
  - Джо? Это ты? - удивленно прошептал он.
  - Ты будто привидение увидел? - Она засмеялась.
  - Но я же тебя... - Он замолчал, медленно осознавая: "Что-то не так!". Но что именно?
  - Как себя чувствуешь?
  - Да вроде бы... нормально, только вот голова все еще... Словно в ней какой-то штырь ворочается.
  - Да уж, бедняжка! Всего полчаса назад ты бредил, кричал. И до этого, тоже...
  - Что... я кричал?
  - Да нес какую-то ерунду: "перестань!", "не стреляй!"... Меня прогонял: "Беги, Джо, беги!".
  - А Нортона я не называл?
  - Кажется, нет. Во всяком случае, я не слыхала. Но ты не волнуйся, Гарри. Доктор сказал, что ты быстро поправишься.
  - Нортон? - с тревогой спросил он.
  - Причем здесь Нортон? - улыбнулась Джо. - Терапевт из клиники, мистер Чейз. Он уже два раза тебя навещал.
  - Послушай, Джо! Нортона нужно срочно арестовать. Он преступник.
  - Заклинило тебя на этом Нортоне, что ли? - она прогладила его по голове. - Он, можно сказать, спас тебе жизнь.
  - Спас?! Ты даже не представляешь, что этот сукин сын со мной сделал!
  - И что же он сделал?
  - Он... - Ковальский на мгновение замолчал. - Лучше тебе этого не знать, Джо.
  - Тогда я скажу, что он сделал: у тебя случился сердечный приступ, а он вызвал среди ночи "скорую помощь". И если бы он немного промедлил, то... Кстати, по пути в клинику у тебя пару раз останавливалось сердце.
  "Неужели все это... привиделось мне? - думал он. - Но раз я жив... и Джо тоже жива, значит, не было никакой бойни в полицейском отделении, которую я..., то есть "он" там устроил. Фу-у! Слава богу! Но что это было за наваждение? Наверняка, это какое-то гипнотическое воздействие на мой мозг, галлюцинация, внушенная мне этим больным ублюдком. Стоп! Прежде чем болтать лишнее, нужно сначала разобраться, что произошло на самом деле. На самом деле...".
  - Джо, расскажи с самого начала: что со мной случилось?
  - Ну, со слов доктора Нортона, - начала говорить Джобет, как ему показалось, немного сердито, - ты пришел к нему поздно вечером, был на взводе, но не пьяный, а словно малость не в себе. Вы сидели и пили виски у него в кабинете, но в какой-то момент с тобой что-то пошло не так. Ты стал говорить ему какие-то чудовищные вещи, обвинять в убийствах. Потом ты вскочил, вынул пистолет, но тут же упал и потерял сознание. Доктор сразу позвонил и вызвал "скорую". А пока она ехала, он сам пытался привести тебя в чувство...
  - Я ничего этого не помню. То есть, я помню все до того момента, когда мы с ним сидели и пили. А потом... Мне показалось, что он что-то подмешал мне в виски, потому что мне внезапно стало плохо. Я будто... потерял зрение и способность двигаться. И он...
  Дальше Ковальский рассказывать ей ничего не стал. Ему все это и самому уже стало казаться диким бредом.
  - Знаешь, Гарри, я вот чего не пойму: я, конечно, не детектив, но за каким чертом ты поперся к нему ночью? - с неожиданно укоризной сказала Джо. - Тебе что, дня было мало? Если у тебя были к нему вопросы, то вызвал бы его повесткой, как положено, да и допросил! Но тебе, видно, захотелось приключений на свою задницу.
  - Послушай, Джо...
  - И если ты сейчас скажешь, что это не мое дело, то ты глубоко ошибаешься. Кстати, и капитан тоже считает твой поступок идиотским. За подобные фокусы, между прочим, можно и значок на стол положить. И это в первый же день после отпуска!
  "Ого, такой я ее еще не видел! - удивился про себя Ковальский. - Впрочем, женщины, это удивительные создания: пока они коллеги по работе, они обаятельны, милы и вполне предсказуемы, но стоит вам пустить их в свой дом... Тут-то и начинается самое интересное!".
  - Ладно, я идиот, - примирительно сказал он ей. - Что было дальше, после того, как я вырубился, а он вызвал "скорую"?
  - А дальше, привезли тебя в клинику, сразу в реанимацию, подключили аппарат жизнеобеспечения. Потом ты вроде как впал в кому: организм работал нормально, но сознание никак не возвращалось к тебе.
  - А анализы? Кровь брали? Обнаружили в крови какую-нибудь химию? Кажется, он мне что-то вколол в вену.
  - Возможно, он вколол тебе лекарство от сердечного приступа. И что тут такого странного? В машине "скорой помощи" тебе наверняка кололи то же самое. Разумеется, анализы у тебя брали, но, как сказал врач, кроме умеренного количества алкоголя ничего такого не обнаружили.
  - Странно! Я уверен, что он хотел меня... - Ковальский хотел сказать "зомбировать", но понял, что будет выглядеть совсем уже идиотом, и промолчал.
  - Убить? - подсказала Джо. - Но зачем ему это, Гарри?
  - Потому что я раскусил его! Потому что он - виновник всех тех смертей!
  - И ты можешь это доказать?
  - Докажу, не сомневайся!
  - Но раз так, зачем он тебя спасал? Дал бы тебе умереть от сердечного приступа, и никто бы на него ничего не подумал! По-моему, у тебя паранойя.
  - Ты его не знаешь, Джо. Он очень хитер. Думает, что я все равно ничего не смогу...
  "А что я, собственно, могу ему предъявить? - внезапно замолчав, подумал он. - Мои догадки, основанные на нескольких невероятных совпадениях? Рассказать всем, что он открыл способ управлять сознанием другого человека, и для своих мерзких опытов использовал доверившихся ему пациентов, последовательно отправляя их на смерть? А потом еще рассказать, как он завладел моим телом, и расстреливал людей в полицейском участке? Но кто в такое поверит?! Да после этого не его обвинят, а меня, чего доброго, засунут в психушку! Во всяком случае, с работы попрут точно. Уверен, что и обыск в его доме ничего не даст. Даже если там и были исследовательские записи и какие-то необычные препараты, то уж теперь он замел все следы...".
  - Ох, Гарри, - вздохнула девушка, - хватит тебе уже дергаться! Выздоравливай скорее, и забудь об этом деле. Тем более что оно уже закрыто. Для всех всё вполне очевидно: два несчастных случая и один суицид.
  Они помолчали.
  - Сколько я уже без сознания, Джо? - спросил, наконец, Ковальский.
  - С того вечера вот уже третьи сутки пошли. Первые сутки ты в клинике провел, а потом, когда ты вышел из комы, тебя привезли домой. Врач сказал, что тебе ничего уже не угрожает, и что ты должен вот-вот прийти в себя. Хотели дать тебе сиделку, но я сказала, что справлюсь сама. Спасибо капитану, дал мне выходные. Говорит: сиди с ним, пока не очнется, а я, мол, обойдусь пока без секретарши.
  - Спасибо, Джо! - с чувством промолвил Ковальский. - Ты не представляешь, как это плохо, когда у тебя никого нет.
  - Как это нет, глупый! - с неожиданной страстью воскликнула она. - А я! А Рич! Да все ребята в отделении за тебя переживают! Кстати, твои коллеги предлагали дежурить у тебя по очереди, но я сказала, что пока сама справлюсь.
  - Спасибо... вам... всем. - Ему было и приятно, и в то же время как-то нехорошо на душе.
  "Вот так! - думал он, расчувствовавшись. - Считаешь, что ты никому не нужен, а оказывается, что это далеко не так! И все эти люди, которые... которых я... Нет, это все неправда, что "он" говорил мне "там"... "тогда": я бы никогда не причинил им зла, и у меня не было таких желаний и мыслей... Впрочем, о чем это я снова! Это ведь был всего лишь кошмар. Ведь так? Так!!!".
  - О чем думаешь, Гарри?
  - Да так, ни о чем. - Он взял ее руку и неожиданно для себя поцеловал. - Джо, у тебя что, новые духи?
  - Ты заметил! - Она улыбнулась. - Нравятся?
  - Очень. Если бы ты знала, как давно я ждал этот запах!
  
  ***
  Осень уже подходила к концу. Сегодня первый день, как выпал снег. Но к обеду выглянуло солнце, и снег растаял. Только на северной стороне домов кое-где все еще лежали небольшие белые островки.
  Ковальский шел к дому Нортона, сжимая в кармане рукоятку своего "вальтера".
  "Так больше продолжаться не может! - думал он, кусая губы. - Вот уже больше месяца, каждую ночь - кошмары! И каждую ночь я расстреливаю своих сослуживцев, стреляю в лицо своей девушке... Он что, хочет довести меня до сумасшествия, как тех трех несчастных? Чтобы я действительно пошел и сделал "это"? Нет, этого не будет! Уж я-то не псих, я ему не поддамся... Или он снимет с меня это проклятие, или я за себя не ручаюсь. Пристрелю его, как бешеную собаку!".
  
  Неожиданно картинка с изображением идущего Ковальского вздрагивает и начинает удаляться от нас, словно объектив камеры отъезжал вверх - сначала медленно, а потом все быстрее. И вот уже улица становится узкой серой лентой, а дома по обе стороны - маленькими разноцветными квадратиками. А скоро и весь город превращается в мозаичный рисунок, величиной с детскую ладошку. Потом пошли облака, сначала легкие, потом все гуще и гуще, и, наконец, наступает полный мрак, в котором лишь мигает отраженным светом красный индикатор видеокамеры. Наконец, в объективе появляется голова доктора Нортона, словно камера каким-то образом выходит из нее наружу, а затем отъезжает под потолок его кабинета. Мы видим, что Нортон лежит на кушетке, прямо под своими дипломами в рамочках. На его расслабленном лице застыла счастливая улыбка. И хотя глаза его открыты, но, похоже, он спит и видит сон. И этот сон ему нравится.
  Экран гаснет. Голос Нортона за кадром:
  "... Пришло время прощаться, Гарри! - Звучит громкий пистолетный выстрел. - Но не расстраивайтесь, инспектор: все только начинается. Вы даже не представляете, как много времени может уместиться в те короткие мгновения, пока угасает ваше сознание!".
  
  8.02.2018г.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"