Ломаев Андрей Александрович : другие произведения.

Поворот

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
ПОВОРОТ
   ... Все дороги, большие и малые, ведут вникуда... но суть в том, чтобы выбрать ту, единственную, которая приведет тебя в твое собственное Никуда!..

(старик из леса)

Начало.

   Рассвет только начинался. Малые птахи, шныряющие там и тут по кустам, уже завели свою утреннюю песню. Полоса северо-востока была настолько раскаленной, что освещала мир, в достаточной мере для того чтобы видеть окружающее. Дорога сама неслась под ноги, со всеми своими колдобинами, ямами и огромными лужами, которые занимали все пространство между нависшими ветвями вязов, лип, осин. Эти лужи никогда не пересыхали. Перед тем, как колесо касалось мутной, грязной воды в ней происходили какие-то всплески. В лужах была жизнь.
   Жизнь здесь была везде. Лес казался древним, девственным. В нем иногда мелькали стволы огромных елей. Рассвет своим присутствием пробуждал эту жизнь. Край неба на северо-востоке приобрел более живой, более желтый оттенок, будто кто-то огромный и могущественный раздувал исполинский горн. Дорога петляла. Островки теплого воздуха, сменялись реками, бьющего по рукам холода и приходилось "играть" пальцами, чтобы согреть их.
   Вдруг, из-за поворота навстречу мне выскочила, подпрыгивая на "стиральной доске" дороги, машина. Это была древнющая, проржавевшая "копейка". Я даже удивился - как такая колымага смогла проехать в подобную глушь, где большей частью плывешь и толкаешь, но не едешь!? Даже моему мотоциклу было тяжеловато справляться с подъемами, спусками. Умопомрачительными виражами и бесполезными резкими поворотами градусов примерно на сто восемьдесят. Мы с трудом разъехались. Он спихнул меня вместе с мотоциклом в вязкую, липкую жижу, что нещадно засасывала, но "с грехом пополам", на первой передаче я, все же вылез из трясины, весь, выпачкавшись в грязи. Ругнулся недобрым словом, то ли на непутевого водителя, то ли на себя, то ли на дорогу и поехал дальше.
   Собственно, я не знал, куда это "дальше" меня приведет. Только в сказках так бывает, что идешь, куда глаза глядят, и приходишь к машине, квартире, даче, любовнице и собственному царству-государству придачу и все у тебя хорошо, и все получается, но.... Но я-то был в реальном мире, и реальное солнце вставало на горизонте, и реальные лужи заливали меня потоками грязи, реальные "копейки" попадались навстречу. Нереальным, сказочным в этом мире был я сам. "За каким Лешим понесло меня в эту глухомань?" Спал бы сейчас, мирно посапывая у себя в тепленькой кровати, а не выковыривал грязь, забившуюся в сапоги. Да с высоты девятого этажа в центре города, когда до ближайшего леса, как до Китая... можно смотреть на все сквозь розовые очки, но, черт возьми, на что я жалуюсь, мне же нравится! Я рад, что сумел выбраться из тесной спальни и пусть мошкара "долбит" и в шлем и в щеки! Романтик!
   Лес расступился, впереди показался просвет. Дорога как всегда повернула на безумные "больше ста" и вынесла меня в поле. Это был, разлившийся далеко в своем разнотравье низкий луговой берег небольшой реки, что поблескивала в переплетении ив на некотором отдалении. Уже вставшее здесь солнце просвечивало сквозь ветви редких, крупных тополей, что росли на попадавшихся тут и там пригорках и холмиках. Широкие, едкие для глаз красные лучи, пронизывали легкую туманную дымку, что вставала над поймой. Увидеть это можно было, только посмотрев на светило, ибо сама трава, так же, как и воздух, что сгустился над ней, еще оставались в ночи. Это было удивительное зрелище, которое не опишешь словами, его надо видеть воочию.
   Дорога здесь бежала по небольшой насыпи, между невысокими парапетами придорожных трав, которые кланялись редким путникам даже в абсолютное безветрие. Лужи все еще присутствовали, но попадались крайне редко и занимали небольшое пространство. Иногда встречались следы былой роскоши - железобетонное покрытие, заросшее осколками щебенки и пылью, в пыли виднелись следы колес.
   Именно сейчас, среди этой природы я вдруг с необычайной четкостью почувствовал себя членом человеческого общества - я один из тех, кто оставляет свои следы там, где не пробегают даже звери. Я Человек! Ощущение сопричастности настолько переполняло меня, что я не сдержал внутреннего крика и, глядя на солнечный диск, мысленно воскликнул, заглушая шум реальности:
   "Э-ге-гей! Я здесь! Я живой!"
   Крик услышал только я, но почему-то от этого стало несколько не по себе. Наверное, слишком резкий контраст между неспешным рассветом, что восходит с завидной регулярностью тысячелетиями и короткой человеческой жизнью, которая родилась и уже должна умереть. Я устыдился собственной непосредственности, устыдился того, что природа дала мне еще при рождении - издержки огромной людской толпы. Это она стыдит меня за раскованность пусть и рекомендует постоянно быть собой, быть проще - "Чтоб люди тянулись!" Мода. Рамки. Стиль. Даже экстравагантность должна подчиняться неким законам. Почему?
   Торная "стиральная доска" стала ненавистной. Нет, я не понял этого, просто заметил впереди легкую стежку примятой травы, уводившую к громаде девственного леса, недавно освоенного мной. Я свернул на нее. Травы хлестали по ботинкам, отрывались, касаясь дуг, скользили по блестящей, раскаленной трубе глушителя. Нечто тревожное грезилось в этом лихом самопожертвовании, они, будто отговаривали меня ехать по этой тропинке, но что мне советы и наставления, если я здесь, я живой.
   Река и солнце остались позади. Они ревновали меня своим туманом, что тянулся, но взмывал вверх и таял, уже нагретый. Впереди меня ждал новый туман - дымка нетоптаных малинников, призраки поваленных древними ураганами деревьев, паутина и сырость. Тропинка казалась бесконечной, горизонт терялся в нескольких метрах, иногда приходилось останавливаться и перетаскивать мотоцикл через стволы поваленных деревьев, иногда я объезжал их. Наконец, в самой глухой чаще, мшистых низин и вековых сосен блеснул свет - маленькая проплешина на теле древнего леса. Тропинка выводила меня как раз на нее. Это была небольшая полянка, на ней не росло ни одной травинки, горел костер и сидел старик.
   "Все! Приехал!" - мелькнуло в голове.
   Я привалил мотоцикл к дереву, подошел к костру и сел напротив старика. Его полуметровая борода, вся выцветшая, седая, лежала волосок к волоску, он и сейчас расчесывал ее маленькой гребенкой.
   - Я ждал тебя! - неожиданно произнес старик, голос был высокий, слишком высокий для старика, а глаза блеснули, словно черный уголь по белому листу.
   - Я приехал! - мне казалось, что всю жизнь знаю этого старика. Я устроился поудобнее - улегся на землю, откинув голову и продолжил, вопрошая: - Но что делать дальше?
   Старик начал говорить:
   - Давным-давно, когда мир только появился, на целом свете не было ни одной дороги и первым существам приходилось их протаптывать. Миллиарды лет все живое и неживое находится в поиске истины - своей правды, что будет равна правдам всех! По иронии судьбы, которая была, все дороги, большие и малые ведут вникуда, их прокладывали до нас, но суть в том, чтобы выбрать одну, единственную, которая приведет тебя в твое собственное Никуда. Она станет дорогой для других, заведет их в твой тупик, дабы помолиться и идти дальше!
   - Я не верю в бога! - зачем-то вылетело у меня, но старик продолжал, не обращая внимания на мою реплику:
   - Ты пришел и я покажу тебе пути, что ведомы мне. Прислушайся к ним.
   Он начал свою первую историю.
  

Мгновение.

   Он был юн и безмятежен.
   Он гордился своей принадлежностью к огромному миру. Лето катилось мимо родного дерева. Еще живы были воспоминания весны, когда щупальца заморозков тянулись к сочной зелени, и приходилось выживать, каждую минуту думая о жизни, в те дни он верил, что будет жить.
   Иногда, гудя и постукивая, мимо проносились огромные тени, он с наслаждением шелестел на ветру, создаваемом ими. Порой редкий дождь смывал с зелени осевшую пыль, большие капли влаги катились по спинке и черешку, приятно щекоча их.
   Жизнь была хороша.
   Часто и много он разговаривал с соседями - его братьями и сестрами, они делились новостями от других веток и веточек. Беседовали они обычно, "так, ни о чем": о божьих коровках, легком ветерке, о любви и прошлом, о солнце, которого вечно не хватало, о воде, что дерево выделяло в ограниченных количествах, говорили о звездах и облаках, строили будущее.
   Жизнь была прекрасна.
   Он был юн и безмятежен.
   У него было все: дом, еда, питье, посиделки с друзьями за чашкой вечернего солнца, но однажды, во время одной из таких посиделок он спросил:
   - Зачем?
   Ему никто не ответил, и от этого стало больно, да, он впервые ощутил боль. Она была не такой, как от заморозков или сильного ветра в грозу, но она была. Он даже не сразу понял, что с ним произошло, мир стал серым, соседи глупцами; "Неужели осень?" - думал он с грустью, оглядывался, видел зелень и понимал, что нет.
   - Не думай ни о чем, - шептало ему дерево, шелестя соками, бегущими от корня: - Просто живи и радуйся жизни, она не так сложна, как это порой, кажется. Мы сами усложняем ее.
   Он не внимал словам мудрого, старого дерева и в один из дней, когда все наслаждались солнцем, почувствовал свою боль с новой силой. Говорить с кем-то не было возможности, он полагался исключительно на себя.
   Жизнь уже не была так хороша и безмятежна, как тогда, в мае. Он созрел.
   Каждый созревает в свое время. Его час настал, безмятежность закончилась.
   В один из вечеров июля дерево сказало своему непутевому листу:
   - Я отпускаю тебя!
   Оно действительно отпустило. Черешок у основания пожелтел и... отпал.
   Мир закружился. Лист увидел в этом кружении новую, полную неизведанностей жизнь, он понял, что все в его руках, что он сам творец своего счастья и сможет ВСЕ. Он познал новые возможности: мог превращать хлоропласты в хромопласты, понял, что это приятно. Огромные перспективы открылись перед ним, теперь он мог отправиться в путешествие, покорить мир.
   Мечта, построенная на весеннем ветре и солнечных ваннах июня, почти сбылась, но впереди показалась земля.
   Он был стар, но безмятежен.
   Он ни сколько не завидовал зеленеющим где-то наверху братьям и сестрам. Ветер гонял его туда-обратно по парку, закручивал в вихри. Лист гордился своим новым состоянием, гордился движением - жизнью. Даже, когда краешки листа стали из желтых превращаться в черные он все-равно гордился и радовался.
   Весь длинный август и небольшой кусочек сентября он гордился собой, но, прибитый утренним заморозком, закрывая глаза, лежал, почерневший, умирая, под елью. Она была зеленая и он, захлебываясь собственной плесенью гордился.

Х Х Х

   Неспешное облако проплывало надо мной, окрашенное розовым оно радовало глаз и влекло за собой. Я задумался, казалось, всего на одну минуту, но старик уже начал вторую историю.

Аристократ.

х х х

   Олег часто говорил своей Ирочке:
   - Когда-нибудь я не вернусь! - или, отвечая на банальный вопрос, шептал:
   - Может быть, встретимся...
   Но несмотря ни на что она верила в него, а он не верил в себя.
  

1.

   Олег и Ирина познакомились летом, когда осенью еще не пахло, но звезды по ночам светили ярко, призывно, то был конец июля. Все случилось как-то само по себе. Они шли по парку, навстречу друг-другу, листва вязов и тополей серебрилась в свете Луны, а фонтан шелестел легкостью капелек своих струй, подражая звездам. Остановились. Заняли скамейки по разные стороны дорожки, напротив. Долго, с наслаждением Олег смотрел на нее, и она настойчиво вглядывалась в Олега. Он, легко перебирая струны, складывал из случайных осколков песню. Грустную, печальную, но бесконечно добрую, как взгляд солнца. Не замечая, одними губами, она уже очень долго пела за ним куплет:

...Просыпаюсь в молчании знойном,

Руки гладят ресницы твои

И по телу струящийся холод

Отрывает от этой земли...

   и припев:

...Блеск росы и дрожание ночи,

Разделила удачу со мной...

   Олег и Ирина сидели под Луной вечность, почти не видимые друг-другу. Под конец вечности он понял, что играет для нее, а она... положила свою маленькую, почти детскую ладонь на гриф его гитары... Здесь, на мгновение их глаза встретились. Всего на одно мгновение, но этого хватило. Олег перестал петь, он встал, взял ее за руку и они пошли вместе.
   Короткая летняя ночь уже заканчивалась. Ирина не смотрела на него, она шла домой. Она просила:
   - Проводи меня, пожалуйста!
   Он отвечал:
   - Я тороплюсь!
   Неизвестно, чего он испугался, но до самого восхода солнца, и, даже еще немного старые вязы и тополя слушали грустные строки его новой песни:

...Август последних желаний исполнен,

Солнцем не балует, слегка сентябрит,

Ночной звездопад облаками наполнен,

Ветер над пропастью темной хандрит...

2.

   Следующая их встреча состоялась через неделю. Был август. Звезды светили ярче, нежели тогда, в июле, но от Луны осталась половинка. Ущербная, она скрадывала тепло: листья не светились, фонтан иссяк. Теперь Олег и Ирина сидели вместе, просто смотрели друг на друга, им было хорошо; несколько тоскливо, но приятно. Скованность еще была, однако, его куртка давно уже красовалась на плечах юной нимфы, с которой Олег так и не познакомился.
   Она, будто разгадав его мысль, впервые за вечер спросила:
   - А как твое имя?
   - Олег!
   - Ирина!
   - Красивое! Оно походит на лунный свет, - прошептал он, разглядывая звезды.
   Она не ответила на комплимент, и он повернулся. Их лица оказались рядом. Она имела огромные, немного усталые, но бесконечно глубокие глаза. Они смотрели прямо в душу, и душа не закрывалась от них.
   Лица сближались, они тянулись друг к другу независимо от хозяев. Олег уже чувствовал горячее дыхание...Их губы почти соприкоснулись. Его разум исчез, он жил одним мгновением. Не страсть. Не высокие чувства, а Нечто тянуло его к ней...
   Губы Ирины дернулись, глаза сузились, сначала в них блеснул испуг, затем все скрылось под маской кокетства.
   Она молнией чмокнула его в щеку и засмеялась. Он сидел, чувствуя себя полным идиотом, но тоже улыбался.
   В этот раз Олег провожал Иру до дома. Именно там закончилось смущение и долгий поцелуй - до самого рассвета, сделал их близкими, самыми близкими людьми. Когда опухшие, налитые губы, уставшими, но пылающими рубинами отошли от ее уст, голова не желала думать. Казалось, что жизнь уже прожита, но голос Иры настойчиво шелестел, вопрошающе. Он ответил. Потом снова была вечность - до самого рассвета.
   Когда они прощались, с ее пунцовых губ сорвался вопрос:
   - Ты придешь завтра?
   Он ответил, неглядя, замкнувшись:
   - Не знаю!.. Может быть!.. - и ушел, не оборачиваясь, пытаясь не портить сегодняшний день мыслью о завтрашнем, пусть даже он будет еще более прекрасен.
   Ирина ничего не ответила, она понимала.
  

3.

   С того времени их встречи происходили каждый день. Олег наблюдал, как с наступлением темноты мир преображался. Он шел на Их аллею, смотрел фильм о последних минутах лета, видел, как серебрится еще легкое платье его Ирины, выплывающей из тумана акаций, что таились возле тропинки. Подолгу, они сидели, разговаривали, любуясь, открывая себя и другого, наслаждались минутой.
   Однажды, в один из вечеров пошел дождь.
   Они, смеясь и прижимаясь один к другому, убежали из парка. Здесь он впервые пригласил ее к себе домой. Ирина не отказывалась. Промокшая, она мечтала только о двух вещах: Олег и тепло. Они быстро добрались до его дома, благо, что жил он рядом с парком.
   Олег открыл дверь. Они вошли. От чего-то вдруг стало жарко. Невыносимо. Он подхватил ее на руки. В глазах Ирины читалась страсть, в них жил огонь. С долгим поцелуем, они впервые вместе упали на кровать в его спальне. Здесь промокшая одежда оказалась не нужной: лихорадочно, ошибаясь, не попадая в застежки, они срывали одежды друг с друга, не переставая кружиться в диком ритме последнего поцелуя. Затем, горячие, обнаженные, пылающие тела двух любовников сплелись. Вся ночь лежала у их ног:

...Глаза в глаза.

Слеза в слезу.

Стон взвился в потолок!

Сухие губы,

Как в бреду,

Слипаясь,

Жгут висок!..

Луна в огне!

Колышет жар!

Моя душа легка!

Прошлых дней гряды

Кошмар

Ушел за облака!

Пытаюсь

Жить без суеты,

Движения верны

И скрыться как

От правоты

Сегодняшней весны?

Как альпинист

Взбираюсь вверх -

Вершина Мира

Ждет!

Я вавилонский

Смертный грех,

Страсть меня пожрет!..

4.

   С того дня они стали жить вместе. Он уходил с утра. Возвращался. Она дожидалась его. Все у них было прекрасно. Жизнь казалась каким-то праздником. Весь коротенький остаток лета, всю осень и немного зимы они были вместе, но в последнюю неделю перед Новым Годом Олег переехал в другой город. Он был таким же - со своими парками, скверами, улицами и нимфами.
   Нет, он не бросил свою Ирочку, постоянно приезжал, дарил свою любовь и укатывал обратно. На новом месте Олег не видел других женщин. Он чувствовал, что может столетиями ждать встречи с не - со своей давней ночной незнакомкой, но чем больше времени проходило с момента его отъезда, и чем чаще он приезжал, тем сильнее менялись ее глаза.
   Он видел в них крошечные капельки иронии, которые росли, ширились. Олегу пришлось применить универсальное оружие: чтобы сохранить свое сердце живым, на иронию он ответил сарказмом.
   Их встречи превратились в кошмар.
   Они не понимали и не желали понимать друг-друга. Только в минуты близости, что стали обязательством, оба видели себя прежними.
  

5.

   Снег почти растаял, была середина апреля. Олег приехал к Ирине, они не разговаривали, пили чай и думали каждый о своем. Казалось, будто безразличие можно потрогать руками. Понимания не было, отсутствовали даже попытки его достичь. Тогда Олег поднялся, взял все, что было с ним, и сказал, неглядя ей в лицо:
   - Прощай! - затем поднял глаза, она же опустила свои. Он продолжил: - Я больше не приеду! - и ушел, не оглядываясь. Через час, уже в поезде он написал:

...Скупая лампа над столом полночным,

Мрак кругом, холодная тоска.

Тебя не жду сейчас, путем молочным

Надежду всякую хоронят небеса.

Не ведают жестокие расчета,

Не видят руки дьяволов своих,

Презрели отвлеченность звездочета,

Страдают люди грешные за них.

Блестит стезя, вся в каплях той печали,

Что собралась у ночи под крылом,

Толпа их вопрошает о начале

Конца вселенной в мире прожитом...

   Приехав к себе, Олег начал пить. Он пил и пил, пока не обнаружил, что снова жаждет Ирочку. Он вернулся, искал, но ее уже не было. Она исчезла, растворилась где-то в прошлом, и только боль, острая, раздирающая сердце никогда больше не оставляла Олега.
   В декабре, ровно через год после его несчастного отъезда из родного города, он вернулся, вернулся в тот парк, на Их аллею. Скамейки были свободны, но покрыты толстым слоем снега. Невзирая на холод, он присел на одну из них, на ту самую. Снял с плеча гитару, и еще долго можно было слышать, как летом и зимою, уставший и озябший он призывает свою брошенную незнакомку:

...Шлейфом серебряным чертит звезда

На сереющем ватмане неба черту,

По своей воле кроит небеса

На две половины - твою и мою.

Расстались с тобою, но что-то не так.

Зачем-то приходишь и снишься ночами.

Мы посчитали - былое пустяк,

Но в сердце играют аккорды печали.

Жалею скандалов холодные дни,

Декабрь лихой вечно помню.

Ирина, любимая, радость верни -

Я, что пожелаешь, исполню!

Но сгорела звезда, зачеркнув небосвод-

Это знак и нет мне надежды,

Где-то в прошлом я радость свою не сберег

И теперь так же волен, как прежде.

х х х

   Раньше, пока мог, он часто говорил своей Ирочке:
   - Когда-нибудь я не вернусь! - или, отвечая на банальный вопрос, шептал: - Может быть, встретимся!
   Теперь эти слова оказались никому не нужны. Она не верила в него, а он презирал себя.

Х Х Х

   Большущая, ярко раскрашенная бабочка уселась мне на кончик носа. Я боялся пошевелиться и не дышал. "Интересно", - думалось мне: "Если старик сидит здесь круглый год, то его, наверное, не видно на фоне сугробов - они одной с ним белизны. Странно, почему мне пришлось оказаться здесь именно летом?"

Иная жизнь.

   - Как по твоему, о чем они думают?
   - Кто Они?
   - Манекены. Видишь, как с виду одинаковые существа, сделанные из другой плоти и крови, смотрят на нас сквозь витрину, проходят сквозь наши размытые отражения, и мы смотримся в них, и они в нас. Интересно, каково всю жизнь быть по ту сторону стекла?
   - Наверное, они привыкли.
   - Ты прав. Я ни разу не замечал в их лицах скуки. Куклы наслаждаются собственной, непонятной нам жизнью. Особенно сейчас, в это время суток, когда магазины закрыты, они, задумавшись, занимаются своим делом. Ярко раскрашенные красотки, усыпанные нитками жемчугов, с нанизанными на восковые пальцы бриллиантами, уверенные в себе и вечно улыбающиеся чему-то про себя. Джентльмены, источающие галантность, что составляют им компанию, ни чем не уступают своим дамам - и те, и другие с иголочки одеты в шелк и бархат последней моды. Кажется, будто вся эта кукольная толпа куда-то спешит...
   - Ха! Наверное, в магазин за покупками.
   - Да, от отсутствия сарказма ты не умрешь! Посмотри! Раскрой глаза! Разве при взгляде на любого из них ты никогда не задумывался о жизни, о скорости полета вселенной, о себе? Представь, разве эти глаза могут быть простыми, неодушевленными стеклянными бусинами, что вставлены в материал похожий на нашу кожу. Я уверен, в них есть душа - торопливая, тревожная, мятущаяся, но Душа. Вот девица, она смотрит вверх - летает где-то в собственных фантазиях, почти раздетая, но не замерзшая. Слегка приоткрытые чувственные губы, неуклюжесть тоненьких ручек, острых локотков, вздымающихся, будто на последнем издыхании, она слишком высоко - не смотрит под ноги, она когда-нибудь упадет. А этот мужчина, в переливающейся всеми цветами неба рубашке, он смотрит вниз, глаза блестят искоркой грусти, он надеется подхватить падающую легкомысленную девушку, но, наверное, он глупее ее, ибо прервать столь стремительный полет будет для него самоубийством...
   - Он знает об этом.
   - Я вижу, ты уже в чем-то соглашаешься со мной?!
   - Да! Искусен был художник создавший эту парочку, но грустно, так как вся фигура мужчины выражает готовность принести жертву ради самого акта жертвоприношения. В этой бессмысленности отсутствует поэзия, ибо действия кавалера заранее предрешены и прописаны. Автор этюда - поэт, а куклы всего лишь играют свои роли.
   - Прости, но зачем же они тогда здесь? Неужели ради одного мгновения , одного касания, одной встречи? Должен быть смысл. Просто обязана из пучины показного великолепия и лоска всплывать идея - нечто символически простое, но всеобъемлющее, чем жив каждый, чем горд творец!
   - Ты идеалист! Ты неверно трактуешь саму суть. Жизнь создана ради жизни и состоит из многих вещей: пыли под ногами, неона над головой, вечности в центре. В ней отсутствует высокое - от света, и низкое - от тьмы, она центр, она банальна, проста, и не видима. Разве знает солнце, что есть ночь или может звезды, ведают о голубизне неба? Нет! Солнце никогда не светило ночью, а звезды не плакали в жаркий полдень над асфальтом. Так же и они - не ведают, что живут, видят свет и грязь, но не понимают - это другой мир, чуждый им...
   - Правда, многолика - истина одна! Однако, тебе никогда не хотелось оказаться на их месте, стать куклой, манекеном, за подсвеченным стеклом витрины; встать ногами на тротуар и пройтись в бесконечной толпе одинаковых истуканов, исполненных жизнью, но заранее обреченных на смерть?
   - Нет!
   - Понимаю, но все же, о чем они думают?!
  

Окончание.

   Пока старик говорил, легкие розовые облачка превратились в огромные, налитые тучи. Они собирались вместе где-то за горизонтом и вот уже потоки теплого, летнего дождя хлынули из разверзшихся небес. Под небом стало неуютно. Даже старик умолк, глядя вверх. В этот момент он показался мне старым и немощным: капли путались в седой бороде, склеивали волосы, руки тряслись, глаза выкатились. Он сказал, пронзив меня своим взглядом:
   - Ты слепец, наглый, бесполезный, никому не нужный слепец. Ты не достоин моей мудрости. Вон из моего леса! - старик был в бешенстве, но стоило ему проговорить последние слова, как я вновь оказался на своем мотоцикле. В час рассвета. Дорога сама неслась под ноги. Она кидала под колеса все свои колдобины, ямы и огромные лужи, что занимали все пространство между нависшими ветвями вязов, лип, осин. Эти лужи никогда не пересыхали. Перед тем, как колесо касалось мутной грязной воды, в ней происходили какие-то всплески. В лужах была жизнь.
   Я ехал той же дорогой, в то же время, в тот же час. Прежние птахи шныряли по кустам, дряхлая "копейка" попалась навстречу. Вот и безумный поворот с туманной поймой небольшой речушки. Вновь стали попадаться остатки былой роскоши на проторенной в незапамятные времена дороге. Травы, травы, травы, и, наконец, легкая стежка примятой травы, уходящая в лес.
   Я остановился, закурил, вспомнил старика с его историями. Посмотрел на зовущую стежку. Без сожаления выбросил только начатую сигарету. Развернул мотоцикл и поехал домой.
  

Конец.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   3
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"