Наверное, это было очень давно. История не сохранила для нас даже их имён. Впрочем, это не удивительно. В той деревушке, где всё произошло, имя человека оседало в церковной книге после крещения, но не в памяти соплеменников. За длинноватую шею здесь могли прозвать Гусём, за чересчур полный живот - Толстяком. Кузнец был Кузнецом, швея - Швеёй, дровосек - Дровосеком...
Да, его так и звали - дровосек. Он был из породы тех, кого лет через семьсот посчитали бы "милым парнем". Светло-русые волосы его слегка вились, серые глаза сияли волшебным внутренним светом. Тяжёлую вязанку дров он поднимал одной рукой, а входя в хижину, вынужден был низко наклоняться. На каждом его богатырском плече спокойно умещалось по пятилетнему ребёнку. Рукоятка его тяжёлого острейшего топора была вытесана из ветки дуба и доходила человеку среднего роста почти до локтя.
Его все любили.
Старушки - за огромные поленницы, заботливо сложенные им возле их скромных лачужек. Середовичи - за верную дружбу и всегдашнюю готовность помочь. Парни-ровесники - за звонкий голос и серебристый смех, молодые девушки - за необыкновенное сияние серых глаз. Стоило ему пройти мимо стайки щебечущих подруг, как все разговоры мигом прекращались, сменяясь зачарованными взглядами и восхищённым шепотком.
Ну, а маленькие жители деревушки обожали слушать его волшебные сказки про лесных зверюшек и получать в подарок вырезанные из дерева фигурки человечков, зайчиков, медведей.
Дровосек-сирота жил в своей хижине совсем один.
Однажды вечером он возвращался в деревню довольный, с огромной вязанкой хороших дров. Он так много успел за этот день и присмотрел себе на завтра отличное дерево. У околицы его встретил Дылда, худой длинный гончар.
- Где ж ты ходишь? Тут без тебя такое случилось?1 - Дылда подхватил вязанку, помогая другу.
- А что случилось-то? - недоумевал Дровосек.
- Кое-кто вернулся! - лукаво улыбаясь, процедил Дылда и кивнул в сторону заброшенной лачужки.
Когда-то там жили муж, жена и маленькая дочка. Девочка была тихоней, за что её прозвали Мышкой. Её мать слыла лучшей златошвейкой в деревне, никто не умел выписывать иглой такие замысловатые узоры, какие вышивала она. Отец промышлял охотой. Жили они мирно, спокойно, не в роскоши, но и не в нищете. Пока отец не промёрзся в лесу и не умер в лихорадке на третий день. Жена погоревала, поплакала, собрала в холщовую сумку остатки хлеба, взяла дочь за руку и ушла на прокорм прочь из села. Они уходили не оглядываясь.
... Дылда пронзительно свистнул. Из лачужки, покосившейся и осевшей в землю, выбежала девушка Невысокая ростом, тоненькая, хрупкая, с длинными густыми волосами (их цвета Дровосек в сумерках не разглядел); она была так похожа на маленькую тихую Мышку и вместе с тем - так не похожа на неё. Начинало темнеть, но даже в зыбком вечернем свете её зелёные глаза приковывали к себе чужие взгляды. Дровосек стиснул зубы, чтобы не повиноваться этим зелёным глазам, резко развернулся и широкими шагами направился к своей хижине. Вслед ему раздался заливистый хохот. Вязанка дров с каждым шагом становилась всё тяжелее и тяжелее.
Добравшись до дома, юноша захлопнул дверь и закрыл ставни единственного маленького окошка. Этого показалось достаточно. Он засветил лучинку и сел за любимое занятие - вырезание деревянных фигурок, поскольку есть всё равно нечего. Но на сей раз вместо вертлявой лисицы или увальня-медведя под сверкающим остриём ножа в умелых руках юноши появилась фигурка хрупкой девушки с двумя толстыми косами. Дровосек сам удивился получившемуся и уже собирался, было бросить её в огонь маленькой печурки, но почему-то передумал и оставил её на столе.
Засыпая, он смотрел на маленькую деревянную куколку, и ему казалось, что девушка улыбается.
...Утром он уже почти не думал о Мышке, других дел было по горло. Топор мерно врезался в твёрдую плоть дерева, рана на стволе становилась всё глубже. Удар...удар... дровосек размахивался широко, и топор увязал в дереве почти всем топорищем. Удар...удар...удар... Ствол рухнул. Дровосек приготовился обрубать с него ветки, как вдруг в солнечном утреннем лесу раздался заливистый хохот, заставивший дровосека вздрогнуть. Мышка стояла, прислонившись к дереву спиной, чуть в стороне.
- И охота тебе время на эту мелочь тратить?
Дровосек ответил тем же насмешливым тоном (правда, это далось ему довольно трудно):
- Знаешь дерево лучше?
- Пойдём, покажу, - лукаво улыбалась девушка.
Проклиная лес, Мышку и себя вместе взятых, Дровосек следовал за ней по заросшим тропинкам в чащу, словно влекомый какой-то неведомой силой.
Наконец девушка остановилась.
- Вот оно...
Дровосек невольно залюбовался могучим деревом. Под силу ли ему сломить этого богатыря? Дровосек потрогал жёсткую кору.
- Только не надо его сегодня рубить... - попросила Мышка.
- А когда же?
- Завтра, на рассвете, - проговорила девушка, глядя прямо в глаза Дровосеку.
- Завтра, на рассвете... - как зачарованный, повторил он. Девушка снова лукаво улыбнулась ему и исчезла. Убежала, ступая по траве тихо, как мышка. Мышка... Дровосек осторожно прошептал это имя. И ему почему-то захотелось громко засмеяться или запеть. Но он сдержался. А когда вернулся к недорубленному дереву, на поваленном стволе лежал аккуратный мешочек, вышитый необычными цветами, сказочными птицами, солнцами, звёздами и лунами. В мешочке Дровосек нашёл свежую мягкую краюшку хлеба. Он сидел на срубленном дереве, жевал краюшку и думал: как же она догадалась, что он ничего не ел со вчерашнего дня?
...Только вчера вернулась в деревню Мышка, а её уже крепко невзлюбили местные красавицы. Конечно, её тёмно-русые косы не шли ни в какое сравнение с золотыми волосами Морковницы, а её хрупкая фигурка явно проигрывала перед пышной Крикуньей. Но ни у кого из деревенских женщин и девушек не было таких магических глаз. Дровосек заметил, какие ревнивые взгляды испепеляют вышитый мешочек у него в руках. Особенно злобным ему показался взгляд Овечки. Эта девушка с необычайно кудрявыми волосами негласно считалась самой привлекательной в деревне.
Овечка гневно смотрела на злосчастный мешочек, потом плавно перевела взгляд на самого дровосека. Встретившись с ним глазами, она ласково улыбнулась и, будто смутившись, потупила взор. Юноше почему-то стало противно до тошноты. И ещё он подумал, что она никогда не научится улыбаться так, как умеет Мышка.
Вечером он сидел на своём крылечке в окружении малышей и, как обычно, рассказывал им о приключениях хитрого лиса, который то и дело попадал во всяческие передряги, но всегда выходил сухим из воды.
Возле домика напротив, прямо на траве, уютно расположилась компания смеющихся девушек.
Всё вроде было как всегда.
И вдруг хохот девушек затих. Дровосек оборвал рассказ на полуслове. По застывшей в напряжении улице шла Мышка.
Домотканое платье её было покрыто замысловатыми узорами. Подол украшали диковинные растения, падающие звёзды. Широкие рукава были вышиты будто бы перьями, что делало их похожими на крылья. Увидев Дровосека, она не остановилась, а только сдержанно кивнула ему.
Этого оказалось достаточно, чтобы девичья компания возмутилась до глубины души. Мышка ещё не скрылась из виду, а чей-то едкий шёпот уже бросил ей вслед: "Маленькая Мышка выросла в наглую Крысу!"
Ясное дело, это была Овечка.
Пришлось собрать волю в кулак, чтобы продолжить сказку.
- ... Пусть хоть одна из них тебя тронет - и им всем не жить!
- Они не тронут. Зачем? Кто же тогда будет вышивать им платья? Ведь надо же в чём-то красоваться перед тобой, - с грустной усмешкой говорила Мышка - Хотя без платьев они, конечно, понравились бы тебе больше! - язвительно заметила она после минутной паузы. Дровосек порозовел и отвёл взгляд.
Вот так, на рассвете, они и встречались почти каждый день. Он рубил крепкие деревья, она собирала какие-то ей одной известные травки (из них она добывала краску и расцвечивала нитки перед вышиванием). В лес они приходили порознь, так же порознь уходили, и бродили целый день врозь, каждый занимался своим делом. Лишь несколько минут на рассвете проводили они вместе, сидя на корнях дерева, которое она ему когда-то указала и которое он так и не решился срубить.
Вечером она уходила раньше него. И, приходя домой, он неизменно обнаруживал на столе свежий хлеб, а в кувшине - парное молоко. Для Дровосека оставалось загадкой, ака это она успевала за столь короткий срок испечь каравай и выдоить маленькую козочку (деревенский пастушок Хромоножка говорил, что козочка эта задиристая, своенравная, что удержать её в стаде - задача не из лёгких; кроме Мышки, с козочкой никто не мог сладить).
Местные девушки по-прежнему тихо ненавидели её, но виду не подавали, ведь она вышивала на их фартуках, платьях и поясах изумительные орнаменты. Очень скоро почти вся деревня обзавелась вышитыми рубашками скатертями, косынками. Если Дровосек вырезал деревянные фигурки, то Мышка тут же шила для них узорчатые одёжки.
Но никто в деревне не видел их вместе. Никогда.
Зима застелила поля белыми пуховыми покрывалами, развешала на деревьях серебряные серьги. Дровосек по-прежнему каждое утро поднимался ни свет ни заря и уходил в лес. Что делала зимой в лесу Мышка - он не знал, но она по-прежнему была рядом с ним, и это было для него главное.
Но ежедневные вылазки на мороз не прошли для Мышки даром. Лихорадка приковала её к постели. Дровосек, лишившись возможности видеть её, стал угрюмым, хмурым, не общался даже с Дылдой-гончаром. Хлеб он пёк теперь сам, но, из экономии, его караваи выходили не больше ладони, и один такой каравайчик он мог растянуть на три-четыре дня. Его одинокие трапезы разделяла лишь деревянная куколка, та, которую он когда-то вырезал неожиданно для самого себя. Куколка по-прежнему стояла на столе и была последним, что он видел, засыпая, и первым, что он видел, открывая утром глаза.
Куколка улыбалась ему. Дровосек знал, что он не один.
К несчастью, Овечка думала иначе. Прослышав о Мышкином недуге, она затаила в душе дерзкую надежду.
Дровосек растопил печурку, плотно прикрыл дверь, натянул на голову капюшон - теплее не становилось. Да и голод - почему-то он острее ощущается. Дровосек присел на скамью у пустого который день стола и взглянул на куколку. Она улыбалась. Дровосек улыбнулся в ответ.
... Овечка не стала стучаться в дверь. Зачем? Всё равно он совсем один. И, наверное, голодный...
Дровосек не смог устоять перед пышным мягким хлебом, который она заботливо испекла для него. Он уж и забыл, когда в последний раз ему довелось отведать пшеничного хлеба, да ещё такого румяного... Овечка дала ему насладиться первым ломтём и подошла ближе:
- Какой же ты бледный! И как похудел! - Овечка нежно погладила его по щеке, ласково взъерошила его волосы. Дровосек был слишком занят хлебом, чтобы остановить её.
Вдруг обоих обдало клубом морозного пара от распахнувшейся двери. На пороге стояла Мышка, слабая, белая, как снег, только глаза её всё так же магически зеленели. Она держала в руках не остывший ещё каравай, завёрнутый в вышитое полотнище. Мышка с удивлением посмотрела на надломленный Овечкин хлеб на столе, с возмущением - на саму Овечку и без всякого выражения - на дровосека, бросила свой каравай на пол и убежала, тряхнув тяжёлыми косами.
- Мышка! - крикнул Дровосек, не узнавая собственного голоса, бросаясь ей вдогонку.
Овечка стиснула зубы, глядя, как рушится её надёжный, беспроигрышный план. И тут её осенила жестокая идея...
Как и ожидала овечка, парня не пустили на порог. Он вернулся домой, снова сел на лавку у стола и опять уставился на деревянную куколку. Но куколка больше не улыбалась. Дровосек тихо заплакал. Он плакал, плакал, пока не задремал...
Его разбудил грохот. Он вскочил и спросонья удивлённо оглянулся. Вокруг него столпились все самые влиятельные люди деревни: медник Утконос, престарелый Плотник, мельник Борода, сельский капеллан и ещё трое-четверо. Вся эта разъярённая компания была вооружена вилами, лопатами, топориками (раза в три меньше тпопра дровосека). Кто не уместился в хижинке - заглядывали в окошко.
Капеллан чинно приблизился к Дровосеку:
- Мы пришли, чтобы вернуть твою душу, словно заблудшую овцу, к стаду Христову! Ты обвиняешься в колдовстве, и народ будет судить тебя!
... Со связанными руками, весь в ссадинах и саднящих ранах, после мучительной ночи пыток, Дровосек сидел в наскоро сплетённой из прутьев ивы клетке. Справа от него стоял Дылда, посуровевший, заплаканный; слева - Бондарь, отец Овечки. А вот и она сама. Капеллан вывел её из толпы и велел в тысячный раз пересказать всё, что она знает об этом гнусном обманщике и злобном чародее. Овечка срывающимся голосом, со слезами на глазах повторила наизусть заученный рассказ:
- Он околдовал Мышку. Бедная девушка каждый день приходила в лес по его зову на рассвете и собирала травы для его адского варева... Она пекла для него хлеб, а сама жила впроголодь. Он накликал на неё болезнь; наверняка, он хотел умертвить её таким путём. А когда она нашла в себе силы противостоять его чарам и пересилила недуг, он побежал за ней, чтобы вновь околдовать её...
Слушая всю эту ахинею, Дровосек, дрожащий от холода (куртку с него сорвал громила-палач во время пыток), многое понял: Овечка неотступно следила за ним и за мышкой всё лето и осень, пока они встречались в лесу, и ревность скоро превратилась в досаду отвергнутой женщины. Она, конечно, могла бы обвинить в колдовстве мышку, но... Найти другого мужчину легко, а другую искусную вышивальщицу? И Овечка сделала выбор жертвы. Эта фальшивая забота о Мышке, конечно, растопит сердце девушки; рано или поздно Мышка её простит. Дровосек глубоко вздохнул. Мышки ему всё равно уже было не видать как своих ушей. Пусть они там поскорее решат, как с ним расправиться, что ли... Улучив момент, Дылда просунул между прутьями маленький свёрточек. Дровосек на ощупь догадался - это деревянная фигурка. Дровосек чуть не расплакался. А капеллан тем временем приготовился выносить приговор:
- Ты, дровосек, пользовавшийся безграничным доверием всей нашей приходской общины, злобный чародей, чёрный маг и колдун, будешь предан очистительному огню. Дабы спасти от вечных мук твою бессмертную душу, мы даём тебе возможность покаяться перед народом в своих грехах.
Толпа выжидательно смотрела на дровосека.
Он угрюмо обвёл взглядом исподлобья всех бывших друзей, всю деревенскую общину, заменившую ему семью и теперь так легко его отторгнувшую. Он остановил свой печальный взор на капеллане.
- Мне не в чем каяться... - наконец хрипло произнёс Дровосек. Ладонь крепко сжала деревянную куколку. Нечего терять. Нечего бояться.
- Стойте! - отчаянный крик остановил Бондаря, Плотника и Утконоса, вытащивших дровосека из клетки на снег. Расталкивая зевак, к Дровосеку пробиралась Мышка.
Она встала рядом с ним на колени прямо на снегу и обратилась к общине:
- Я каюсь перед всей деревней в том, что колдовскими чарами подчинила себе этого юношу. Он не виновен. Это я ведьма. Отпустите его с миром, я понесу наказание, которое вы ему назначили...
Все застыли в недоумении. Капеллан уже хотел было отпустить юношу, как того просила Мышка. Но тут Овечка, поняв, что и второй план не сработал, в бешенстве решила избавиться от обоих своих обидчиков. Она воскликнула:
- Не верьте ей! Они оба чародеи! Если казнят одного, второй продолжить творить гнусные делишки!
Толпа, которой надоело пугаться и удивляться, поддержала девушку криками:
- Обоих в костёр! Пепел к пеплу! Пусть жарятся вместе!
Овечка добилась гибели виновников своего поражения. Но ей было мало одной смерти. Овечке хотелось видеть соперницу униженной. Она убедила капеллана провести Мышку под конвоем по деревне для покаяния, и чтобы односельчане всячески хулили ведьму.
Мышка шла, прямая, как спица, и взгляд её просто парализовывал каждого, на кого смотрела эта храбрая стойкая девушка. Ни одна рука не поднялась, чтобы ударить её. Ни один язык не дерзнул оскорбить её. Унижение превратилось в триумф.
Раздосадованная Овечка придумала новое мучение для обречённых. Дровосек должен был сам нарубить дров для костра, а Мышке приказали вышить саваны себе и ему. Оба восприняли это с достоинством и выполнили свою работу как всегда на совесть.
Дровосек сидел в сыром церковном подвале. Деревянная куколка смотрела на него спокойно и серьёзно. Она так и не заулыбалась вновь, но Дровосек чувствовал, что её обида прошла. Только что от него вышел капеллан. Добрый старичок сжалился над "колдуном" и "ведьмой", его растрогало такое самоотверженное чувство. Он разрешил им увидеться. И теперь Дровосек напряжённо прислушивался: не звучат ли шаги, не скрипит ли ключ в заржавевшем замке.
Шаги, скрип... И в его маленькую тюрьму ввели девушку. Её лицо почти скрывал капюшон, но сияние зелёных глаз не спрячешь. Едва удалились конвоиры, Мышка молча подошла к дровосеку. Он встал с гнилой соломенной подстилки и сделал несколько шагов ей навстречу. Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно выдохнули волшебную фразу:
- Я люблю тебя...
Каждый из них произносил это впервые в жизни.
- Зачем ты солгала им? - спросил он, откидывая с её головки капюшон.
Девушка прошептала:
- Я не солгала, - и лукаво улыбнулась.
Если уж на земле они страдали от холода, то на высоте птичьего полёта у Дровосека просто зуб на зуб не попадал. Он сидел на метле позади Мышки. Они летели... Да какая разница куда, главное - подальше от родной деревеньки.
Мышка пыталась втолковать замёрзшему юноше, в чём состоит секрет её колдовства:
- Ты не думай, никаких приворотных зелий и ночей на кладбище не было.
- А что же было?
- Была, есть и будет только Любовь.
- Подожди, а в чём тогда заключается вся твоя магия?
- Каждая женщина - чуточку ведьма, улыбнулась Мышка. - А моя магия заключается в тебе.
Падал снег.
Он постепенно перерос в метелицу, а затем в настоящий буран. Их уже было не различить за белёсой пеленой.