Аннотация: Порой сама судьба припадносит нам орудие для возмездия
ГОРЯЧЕЕ РУКОПАЖАТИЕ ХОЛОДНОЙ СМЕРТИ
Во всепоглощающей, холодной тьме, в запахе смерти и разложений, и громких звуках тишины, я распахиваю свои очи. Я понимаю, какой удостоился чести. Лживые арийцы подмешали слабый яд в моё вино, когда мы все были на празднике. Они, обличие дьявола. Распутные и подлые как шакалы. Несколько столетий подряд мы вели кровопролитные войны с захватчиками арийцев. Мы укрывали этих гнусных шакалов от бед и напастей, давая им время и блага на развитие своего ослабленного государства. Мы были защитниками этого несчастного народа, получая лишь скудную подать. Но стоило этим мерзавцам окрепнуть, как они решили свергнуть нас, чувствуя угрозу своей независимости. В честь очередной нашей победы над воинствующим племенем Гайдака, когда мы были слабы и утомлены яростными сражениями, в которых участвовали более трёх месяцев, арийцы в честь нашей победы решили устроить пир. В огромном тронном зале, из белого мрамора, украшенного имбирными кристаллами, посреди величественных колон, за огромным столом из слоновой кости, мы праздновали свою победу. Прекрасные арийские девушки медленно извивались под экзотические мелодии, и шум смеха, величественной радости, предавал уверенность в том, что мы в полной безопасности. Арийское войско, которое мы обучали сражениям, было готово в любой момент отразить атаки вражеских племён или государств. Мы сделали всё, что смогли, и мы достойны были поистине тёплого приёма.
Эти смутные воспоминания. Всё, что осталось у меня. Эти последние воспоминания видения мира застряли у меня в голове, въелись в отчаянные глаза, привыкшие ко всем видам. Я прихожу в себя незначительно долго, перебирая цепь событий и стараясь понять, что со мною стало. Я мало что могу понять из того, что произошло со мной и где я нахожусь. Разобраться во всём мне помогают воспоминания и рассуждения. Что это за место? Быть может, я уже мёртв? Слишком темно, слишком страшно и больно. Я лежу неподвижно, размышляя о том, что всё-таки со мной произошло. Тысячи мыслей проносятся сквозь моё сознание, и я пытаюсь во всём найти верное умозаключение. Это место? Что это за место? Я вспоминаю истории арийских старцев, которых мы так часто встречали у ворот молитвенного храма. Эти нищие старцы в потрёпанных, выцветших и измазанных грязью балахонах, говорили нам о мрачных катакомбах, глубоких, тёмных лабиринтах, в которые сбрасывали тела почивших. Этим разъяснялась вонь разлагающихся тел во всём арийском государстве. Старцы рассказывали, что катакомбы находятся под Люфингерским лесом. Именно этот лес являлся единственным путём до арийского государства, потому, как остальная территория арийцев окружена горами. Скалистые заснеженные горы, через которые невозможно подступиться ни одному человеку. Горы, окружавшие арийское государство в образе наковальни. Были одним из видов защиты от завоевателей. Оставался проход, пролегающий через массивный Люфингерский лес. Но этот проход охраняли мы. ядовитые шакалы были защищены со всех сторон. Так вот, исходя из историй арийских старцев, именно под этим лесом и располагались ужасные катакомбы. Мы не верили этим безумным старикам, обвиняли их в пьянстве и бездельничестве. Но старики не прекращали повествовать нам истории о катакомбах, где сама смерть обрела свой приют.
Как бы сильно я не старался не верить в эти истории, но оказался я именно в этих лабиринтах. Я прихожу в себя очень медленно, концентрируясь на мысли о спасении. Но как? Я нахожусь в самом эпицентре безвыходной ситуации. Просто я пока этого ещё не осознал до конца. Лживые и подлые арийцы, предатели своих добродетелей. Они отравили всех нас и сбросили в эти ужасные катакомбы. Но очевидно мне волею случая удалось выжить. Но для чего? Что бы обуздать весь ужас предсмертных мучений? Почему мой организм поборол ядовитую смесь? Мой сильный организм, насколько тебя хватит в этой отчаянной борьбе за жизнь? я должен был умереть вместе со всеми. Но почему я выжил?
- Почему?!
Глаза мои никак не могут привыкнуть к угнетающей тьме этих ужасных простор. Голова моя кружится и болит. Сказывается действие яда. Я обречён, но тешу себя надеждой на спасение. Боги милостивы ко мне, раз оставили меня в живых. Я пытаюсь в это верить, но не могу. Мне не следует более предаваться воспоминаниям и медлить, ибо время, которое я трачу в этой безумной тишине, в последующем может сыграть со мной злую шутку. Мне необходимо сориентироваться, что бы спастись. Что я знаю? Я нахожусь где-то глубоко под землёй в пасти безумия и объятьях смерти. арийцы, забросившие меня сюда, очевидно считают меня погибшим, а значит, не предпримут мер снова меня убить. Кругом тишина, это даёт понять мне, что я здесь один. Не слышно, чьих либо стонов, копошений, криков. Ничего.
Я пытаюсь встать. Головокружения движут всем моим телом, и первая моя попытка подняться оказывается неудачной. Я падаю. Раздаётся шлёп. Во тьме я пытаюсь на ощупь определить, какая подо мной почва, и вдруг с ужасом понимаю, что лежу на груде мертвецов. Плоть их всё ещё мягкая, кожа ещё не слезла с костей. Сумасшедшее открытие, от которого я просто не в силах сдержать эмоций паники. Крики моего ужаса витают эхом по всей усыпальнице, и прилив сил, подступивший неожиданно ко всем моим челнам, помогает мне действовать. Я вскакиваю на ноги и чувствую отвращение и в то же время оцепенение, и разум мой пронзает ярая уверенность в том, что я должен жить. Но кто надо мной? Мои братья, с которыми я бок о бок сражался с врагами на поле брани, или презренные мной арийцы? Кто же это? Мои друзья. Мои бедные друзья. Они, наверное, мертвы. Это они. Но нет. Нет сил времени оплакивать погибших друзей. Я должен выбираться из этого ужасного логова смерти. Я должен жить. Я должен что-то делать.
- Должен!
Я пытаюсь идти, но всё время спотыкаюсь о мёртвые тела. Тьма задушила меня, и непреодолимый страх сковал мой рассудок. Мне не просто страшно умереть здесь, без единой надежды на спасение. Идти не получается, и я падаю на колени, а потом становлюсь на четвереньки и начинаю ползти туда, где отступит смердящий запах трупных разложений, потому, как мне кажется, что где-то есть выход из этих катакомб, и это выход должен быть наполнен прохладой, свежестью заблудившегося ветерка. Но всё честно. Куда-бы я не следовал, всюду меня сопровождает эта вонь, и нет надежды на спасение.
- Нет!
Я, тяжело дыша, остановился. Моё сознание помутнело от безвыходности положения. Но я не перестаю бороться за жизнь. я должен успокоиться, что бы не дать волю нервному срыву, способному погубить меня в любое мгновенье. Я верю в то, что Боги сквозь эту тьму видят меня, и пытаются помочь. Это всего лишь очередное испытание, которое я должен выдержать, что бы доказать безупречность своего народа. Но они все здесь. Мёртвые, обезображенные, смердящие трупы мои собратьев. Все здесь. Подо мной. Единая могила всего моего рода. Но я должен не думать об этом. Я должен жить.
Приступы паники постепенно отступают. На смену им приходит острая боль во всём теле. Пытаясь ощупать свои плечи, руки, туловище, ноги и лицо, я с огорчением понимаю, как обезобразило меня падение в голодную пропасть коварных лабиринтов. Очевидно, острые края пропасти, в которую я падал, пытались ухватить кусок от меня, что бы присвоить себе эти трофеи, мою плоть. А может эти острые края хотели разорвать меня на части, что бы я не испытывал муки обречённости? Но им этого не удалось. К сожалению ли, или к счастью... я не знаю. Так или иначе, всё тело моё в глубоких порезах и ссадинах. На мне нет одежды, куски моей кожи висят, и кровь, уже высохшая кровь, превращается в болячки. Ни в одном бою я не был так обезображен, как сейчас. Ни в одном...
Я нахожусь в отчаянной ситуации, и мной руководят инстинкты. Я не могу нормально сориентироваться, потому, как разум мой уже угасает, и всё, что я хочу сделать, это разорвать своих обидчиков. Я хочу видеть, как умирают они целыми семьями, я хочу смотреть им в глаза и перерезать им горло, слышать, как они захлёбываются в собственной крови и трясутся в смертельной агонии. Я требую их смерти, как животное, которое травят на другое животное. Ярость и ненависть это всё, что сейчас у меня есть. Мне даже сейчас хочется измываться над телами арийцев, лежащими здесь и гниющими, смердящими, медленно отравляющими меня. Я ненавижу этих воротков.
- Ненавижу!
Прошло немного времени. Муки мои прекратились, сердце остыло, разум сделался смиренным, и, задыхаясь в безжизненной тишине, я почувствовал полную безнадёжность. Чтобы я не пытался сделать, эти стены не выпустят меня из своих уз. Тьма не даёт ощупать всей полно масштабности моей темницы. Глаза мои кусает пот, катящийся со лба, словно сам организм пытается лишить меня органов чувств. Кожа моя превращается в лохмотья от увечий и палящей жары тёмных пространств. Я умираю, настолько медленно, что даже не могу отчётливо представить, как именно перестанет биться моё сердце. Сколько бы я тут не бродил, я всё равно умру, либо от голода, либо от жажды, либо от одиночества и горя. Именно сейчас, когда злость моя поутихла, и желание отомстить отступило, тёплые узы провидения отступили, и я остался один, без надежд. Терзаемый призрением к подлым арийцам, и с обидой на Богов, я собираю воедино остаток сил, и пытаюсь ползти дальше. Я буду ползти до тех пор, пока не остановится моё сердце. Но силы быстро покидают меня. Я весь вспотел, и капельки пота впиваясь в раны на моём теле, вызывают жгучие боли. Окончательно обессиленный, я засыпаю в мёртвой тишине охваченного тьмой пространства.
Я просыпаюсь от яркого света, прорезающего мои веки. Это спасение. Я незамедлительно раскрываю глаза и тут же прищуриваю их, потому, как они не способны ещё принять всей ясности происходящего. Фантазии шепчут моему разуму о спасительных образах, которые так дивно ласкают и успокаивают мою душу. Но глаза, прищуренные глаза всё отрицают. Они словно не хотят показывать мне того, что я должен увидеть. Страх и боль от внезапного потока яркого света не дают им раскрыться. Но собрав воедино волю я их раскрываю. Спасительный свет, исходящий из трещин потолка, высоко-высоко, настолько высоко, что десяток гигантов нужно бы поставить друг на друга, что бы достать до потолка. Карабкаться наверх смысла нет, ведь это может и возможно, но смертельно. Я обессилен. К тому же краёв катакомб не видно. Пространство освещено не целиком. Но этого свечения достаточно. Этот спасительный свет, мой провожатый к избавлению от мук. Боги благосклонны ко мне, и их милосердие не имеет границ. И так. Нужно уделить мгновения размышлениям, и всё рассчитав продолжить путь к спасению своей души от этого дикого гнёта, зловония и тишины. Гробовой тишины. Тишины мёртвых злодеев и почивших героев, чей последний крик как мелодия хаоса.
Я пытаюсь оценить ситуацию. Откуда этот свет? Не сложно догадаться, что наступило утро, и тьма подземного мира затаилась в углах злосчастной пещеры. Я был прав, полагая, что мои рваные раны на теле вызваны падением с высоты, и плоть моя оцарапана острыми углами пропасти, которая пытается указать мне путь к спасению, или заманить в ловушку. Как же всё-таки мне удалось выжить при падении со столь значимой высоты? Мои кости целы, хотя они крепки от рождения. тела мертвецов помогли смягчить моё падение и спасли мне жизнь. сама смерть спасает мне жизнь. но зачем? Почему?
- Для чего!?
Я смотрю вниз. Желчные кислоты подступают к моему горлу при виде этих бедных страдальцев. Эти изувеченные трупы навсегда здесь, в заточении, в безмолвии, лежат и гниют, их обгладывают крысы и личинки, превращая в кости то, что когда то было способно говорить, плакать, любить и ненавидеть. Живописная картина ада пред моим взором. Вместо земли тысячи, а может даже миллионы мёртвых тел. Даже на поле боя не витало столько ужаса, сколько его сейчас здесь. Обезображенные, разлагающиеся трупы, и посреди всего этого анатомического кошмара сижу я, с ярой надеждой на спасение. От нахлынувшего парада чувств меня начинает трясти. Смерть. Она здесь повсюду. Смерть вокруг меня. смерть подо мной, и может даже надо мной. Она окружила меня, и держит в плену. Пугает меня жизнью. Жизнью здесь. Навсегда. Любая мораль будет искажена безумием, стоит ей лишь на мгновение оказаться здесь, в этом бренном пространстве. Сама смерть становится на столько ужасной, что рассудок мой теряется в небытие безграничного хаоса. И всё что я знаю сейчас, это то, что я должен жить.
- Должен жить!
Как добраться наверх? Может соорудить гору из мёртвых тел? Нет. Бесполезно. Доверху мне никак не добраться. Слишком много времени и сил уйдёт на сооружение этой громадной лестницы. У меня нет еды и воды. Долго мне не выдержать. Хотя учитывая столь ужасные обстоятельства, голод и жажда не скоро соизволят меня посетить. Долгие рассуждения дают только один ответ. Пока балом правит свет, я должен идти к спасительному выходу, прочь из этих катакомб. Без сомнения есть выход, и я покину эти ужасные просторы, и небеса мне в этом помогут. Пытаясь сориентироваться, я выбрал путь. Я не уверен в правильности своего выбора, но деваться мне некуда. Расщелина в потолке очень длинная, словно я нахожусь между скал. Куда приведёт меня мой путь?
- Куда?
Я ползу по освещённому пути в неизвестность. По моим предположениям я следую на восток. Именно там находится город ненавистных мне арийцев. Сколько ненависти меня переполняет. Я хочу разорвать этих подлых шакалов. Женщин, детей, стариков, мужей. Всех, кто встретится мне на пути, и в чьих жилах будет течь арийская кровь. Гнев и ненависть придают сил моему походу. Желание отомстить заставляет биться моё сердце. Я устал. Порой мне приходится останавливаться, что бы перевести дух. Ладони моих рук и колен упираются в кости, глаза, уши, пах, пятки грудь покойных. Порой я поскальзываюсь и падаю, но продолжаю ползти дальше. Тело моё покачивается от слабости, но я стараюсь не предавать этому значение, ибо уверовав в успех своего побега я получаю в награду свежесть и целеустремлённость. Я смогу выбраться. Я буду жить.
- Буду жить!
Я преодолел длительный путь, и небесное светило мне в этом помогло. Солнце само утомлено тяжестью былого дня, и ласковое солнце медленно уплывает в свою опочивальню. Что будет, когда наступит ночь? Я лягу спать. А что мне ещё остаётся? Следовать во тьме бессмысленно. Нет. Я посплю. Наберусь сил для нового дня, и продолжу свой путь. Только я задумался о планах дальнейших действий, которые отвлекают меня от сурового рока, как цепочку моих мыслей прерывает дикий визг. Крысы. Это, на мой взгляд, может значить только две вещи: я на верном пути и мне нельзя засыпать, ибо эти мерзкие создания обладают меня до костей. Осознав всю суть надменной ситуации, я тороплюсь следовать дальше... но вдруг... о Боги...
- О Боги!
За ногу меня хватает обглоданная крысами, костлявая рука. Неописуемый ужас пробегает по всему моему организму, а сердце начинает вырываться из груди. Терзаемый страхом, я резко дёргаю ногой, но схвативший меня обладает такой неистовой силой и ловкостью, словно металлический капкан, зажавший загнанную дичь мёртвой хваткой.
- Кто ты!? Что тебе нужно!? - Кричу я, и в ответ слышу знакомый мне голос.
- Афинагон. Ты ли это, мой мальчик?
Я резко дёргаюсь к схватившему меня человеку, ибо в его голосе я узнаю своего доброго учителя. Я пытаюсь прильнуть ухом к его устам, что бы осознать, не схожу ли я с ума от одиночества и безысходности.
- Афинагон. - Повторяет он тихо и мелодично. - Мой мальчик. Ты жив?
Рассматривая головы и черепа мертвецов в поисках говорящего со мной, я не верю своим ушам. Во мне поселилось столько противоречий, что я перестаю доверять окружающей меня действительности. Тонкий лучик света помогает мне уловить движения схватившего меня человека. Мой старый и мудрый учитель Яков. Он жив. Слава Богам. Но его не было на пиршестве, которое закончилось столь ужасно. Очевидно, его тоже отравили, принеся еду и вино в его в шатёр.
- Яков. Мой добрый Яков. - Говорю я, обхватив его голову рукой.
- Афинагон, мальчик мой. Арийцы отравили нас и сбросили гнить в эту проклятую пещеру. Отомсти им. Ты на верном пути. - Тяжело дыша, говорит мне мой учитель.
- Ты знал об этом заговоре? - Спрашиваю я его.
- Они опоили нас ядом. Я слышал как они говорили об этом, когда волокли меня сюда. путь к спасению близок. Спасайся мой мальчик.
- Я возьму тебя с собой! Яков! Яков!
Бессмысленно. Голова его отвернулась, а глаза уставились во тьму. Я пытаюсь рассмотреть его. Он всё ещё дышит. Но молчит. Ему сложно попросить меня о том, о чём я догадываюсь. Но и я молчу. Я откидываю тело какого-то мертвого арийца, которое лежит на моём учителе. О ужас. Плоть моего учителя пронзено костями другого трупа. Меня переполняет гордость и грусть. Он всё это время боролся со смертью, словно ждал меня, чтобы сообщить благую весть. Я смотрю на него и молчу. Я молчу, зная, что нужно делать.
- Афинагон. Я немощный и старый. Я умираю. Медленно и мучительно. Я вижу мир мой мальчик. Вижу мир. Мир без предательств и войн. Но я не могу туда попасть. Никак не могу. Я ждал тебя Афинагон. Сделай то, что должен сделать, а потом продолжи свой путь. Помнишь, я говорил тебе, о чём гласит наше кредо? Охлаждать клинок кровью... посмотри на меня... я весь изъеден и мучаюсь... ты знаешь, что нужно делать.
- Знаю... Знаю...
Я обнимаю моего доброго учителя так крепко, и чувствую, как дыхание его прерывают стоны надвигающейся погибели. Он дёргается в конвульсиях, инстинктивно пытаясь вырваться из объятий своего верного ученика. Он остановился, и всё... вот и всё...
В этих ужасных катакомбах смерть обрела какую-то издевательскую харизму. Именно смерть помогает мне жить. Но какой ценой? Чувство гнева переполняет меня. ненависть и бесконтрольная месть. Месть всему живому. Мой добрый учитель Яков. Мёртвый как и все кругом. Скорбь вызывает покой, и сердце моё уже стучит так тихо, словно угасающее пламя в холодной и дикой тишине.
Я снимаю зелёную мантию, пропитанную кровью со своего покойного учителя. Укутавшись ей, я продолжаю свой путь. Теперь я понимаю, что выход уже близок, и каждый мой рывок, словно шёпот, доносящийся из тысячи уст моих погибших друзей. Этот призрачный шёпот заставляет меня выжить и отомстить.
- Отомстить!
Я чувствую, как мои ладони упираются в холодный, твёрдый, каменный пол. Солнечный свет уже покинул просторы моей ужасной темницы, и звёзды, ведомые мной, из высоты потолка, дают мне понять, что наступила ночь. Я встаю на ноги, и протянув руки вперёд перед собой, продолжаю путь. От слабости меня слегка пошатывает, и клонит влево. Я перевожу руку влево и касаюсь ладонью о холодные и острые стены проклятой пещеры. Узкий проход. Очень узкий. Это верный и решительный знак к спасению. Впереди я замечаю два огненных глаза, которые с яростью смотрят на меня. Это факелы. Вот он - конец пути. Но я не могу ликовать, ибо что-то внутри меня навсегда изменилось. Я чувствую, что стал жестоким, переполненным местью, яростным существом, не знающим пощады и осознавшим все ужасы жизни и смерти. Теперь мне остаётся сделать лишь несколько шагов, и свобода примет меня в свои объятья. Это сладкое слово - свобода.
- Свобода!
Подойдя ближе к факелам, я замечаю, что они висят на стене, а между ними расположена, зеркальная дверь. Я вижу себя в отраженье. О, ужас.
- Ужас!
Лицо моё, моё молодое лицо покрыто морщинами от гримасы отвращения к мерзкому, смердящему запаху здешних мест. Волосы мои стали седыми от ужаса, что был моим верным спутником на протяжении всего пути. Всё тело моё изрезанно в лохмотья и обезображено падением. Вот он я. Новый я. Мстительный беглец, воскресший из небытия ночных кошмаров. Я стал символом проклятья всего людского рода, и жизнь моя превратилась в чёрный наконечник от разящей стрелы безумия и гнева. Я это чья-то смерть.
- Смерть!
Эхо моего голоса пронеслось по мёртвой пустоте катакомб. Я снова смотрю на дверь. Нет замка. Теперь я свободен. Я перевожу взгляд наверх. На уровне, где висят факелы, над самой спасительной дверью расположена рыжеватая, глиняная табличка. Надпись на ней гласит: "ПОКИДАЯ ПРЕДЕЛЫ КАТАКОМБ, ТЫ ЗАКЛЮЧАЕШЬ КОНТРАКТ СО СМРТЬЮ. ТЕПЕРЬ ТЫ У НЕЁ В ДОЛГУ, И ТЕ, КТО С ЭТИХ ПОР БУДЕТ НАХОДИТЬСЯ РЯДОМ С ТОБОЙ, СТАНУТ ЩЕДРОЙ ПЛАТОЙ ЗА ПОДАРЕННУЮ ТЕБЕ ЖИЗНЬ". Вникая к сути прочитанных мною слов, я отпираю дверь, примкнув ладонью к рукояти... протянутой скелетообразной кисти... я пожимаю руку смерти, соглашаясь на контракт и отпираю дверь. Прохладный воздух ночи переполняет меня своей свежестью. Вот как пахнет свобода.
- Свобода!
Люфингерский лес во тьме выглядит не столь ужасно, как катакомбы, в которых мне довелось побывать. Но всё же здесь не так спокойно. Кругом запахи и звуки опасности. Но я в размышленьях следую к городу подлых арийцев, прекрасно осознавая, что иду мстить. Я навлеку проклятье на этих безумных шакалов, погубивших всех моих друзей. Охлаждать клинок кровью. Я следую к городу арийцев, понимая, что не буду узнан ими, а значит, смогу миновать городские ворота и стражу. Я претворюсь одним из старцев, что у входа в молитвенный храм рассказывают истории, в которые я раньше не верил. Я следую к городу ненавистных мне арийцев, а позади меня идёт смерть, которую впоследствии окрестят бубонной Чумой.