Самолёт оторвался от взлётной полосы и плавно набирал высоту. Сын, уставший от суматохи последних дней, тихо сидел в соседнем кресле, жена задумалась о чём-то. Я вынул из кармана свой единственный документ и прочёл: Виза обыкновенная. Выездная. Футерман Борис Яковлевич. Год рождения 1950. Выдана ОВИР ГУВД Леноблгорисполкомов.
Вспомнилось, сколько пришлось натерпеться, пока удалось получить эту самую "выездную, обыкновенную", а потом в памяти всплыл эпизод из детства.
Я родился в небольшом городе в Молдавии, где мои родители поселились после демобилизации отца из армии. Население вокруг было смешанное - молдаване, евреи, русские... Сейчас я вспомнил, как сосед, молодой черноусый молдаванин с хитрыми глазами, предложил мне, пятилетнему, "вкусной водички". Было жарко, я с радостью взял маленький стаканчик и залпом выпил. Мне обожгло горло, и я потерял сознание. Оказалось, что сосед подсунул мне стопку крепчайшей самогонки. Врач скорой помощи, приводивший меня в чувство, сказал матери, что мне повезло, поскольку доза была близка к летальной.
Когда я вырос и заканчивал школу, было известно, что в Молдавии еврею трудно поступить в институт, и я поехал в Ленинград. Родители очень волновались, тем более что я поступал в 1967 году, сразу после Шестидневной войны. Однако в институт я поступил, и началась студенческая жизнь - зачёты, экзамены, колхозы, стройотряды... На третьем курсе я неожиданно получил телеграмму от матери о том, что у отца был инфаркт и он очень плохо себя чувствует. Приехав домой, я не застал его в живых. Мать сказала, что отец просил меня зайти в синагогу и договориться, чтобы за него прочитали кадиш.
- В какую синагогу? - удивился я.
- В ленинградскую. Папа сказал, в Ленинграде есть большая синагога.
Вернувшись в Ленинград, я узнал у своего однокурсника Яши Кофмана адрес синагоги и выполнил волю отца. Когда я рассказал Яше, что синагога произвела на меня удручающее впечатление - большое, красивое помещение, а людей почти нет, - он улыбнулся.
- Пойдём осенью в синагогу на Симхас-Тойрэ - увидишь, сколько там будет народу.
В сентябре, придя с Яшей в синагогу, я был поражён, увидев полный двор людей, в основном молодёжи. Нам пришлось буквально проталкиваться, чтобы попасть внутрь здания. Внутри было яркое освещение, шумно, несколько мужчин несли свитки Торы, все старались дотянуться и поцеловать свиток. Нам это удалось, после чего мы вышли во двор и присоединились к веселящейся молодёжи. Все танцевали, кто-то пел на идиш, в другом месте несколько парней и девушек пели одесские куплеты. Внезапно я увидел недалеко от себя девушку из нашего института, я даже знал, что её зовут Аней, но не решался познакомиться. От неожиданности я остановился, мне тут же кто-то наступил на ногу, я попытался пробиться к Ане, но нас уже разделила толпа...
Самолёт качнуло, я отвлёкся от воспоминаний. По проходу шла стюардесса, предлагая напитки. Слева от меня сидела Аня, не слишком изменившаяся за прошедшие 16 лет, справа - наш сын Рома, названный в честь моего отца, Рувима.
Мысли опять перескочили в прошлое. Я вспомнил, как долго не доходили до нас вызовы для выезда в Израиль, посылаемые моей тёткой из Иерусалима. Наконец, в начале 1980 года, долгожданный вызов был получен. С работы нас вынудили уйти, но, полагая, что вот-вот уедем, мы не слишком переживали. Аня стала продавать театральные билеты, что позволяло ей оставаться дома с пятилетним Ромочкой, а я, разговорившись случайно со знакомым, работавшим инженером-теплотехником в бане, устроился работать банщиком. Как выяснилось, это было "хлебное" место, без знакомства туда было не устроиться. Дело в том, что банщики продавали пиво, большинство клиентов оставляло бутылки, и к концу недели, когда мы их сдавали, получалась приличная сумма. Пиво приходилось таскать из магазина в рюкзаках и сумках, но я рад был поупражнять мускулы, предвкушая, как буду с юмором рассказывать израильским родственникам о своей последней работе в Союзе.
Как-то, вернувшись с полными сумками пива, я увидел, что мой напарник беседует с светловолосым мужчиной лет 25 с лихо закрученными вверх усами. Тот рассказывал, как он подрабатывал на продаже арбузов.
- Там система такая: вес товара определяют по разнице в весе машины до загрузки и после. Ну, а мы, не будь дураками, заранее насыпали в кузов тонким слоем песок. У Камаза кузов большой, обычно с полтонны песка загружали. Приедем, машину взвесим, отъезжаем в сторонку - я беру лопату и выкидываю песок, а шофёр на стрёме стоит. Машина на полтонны легче стала, но весовщик-то этого не знает, так что полтонны арбузов у нас "левых", неучтённых. Ну, и обвешивали покупателей, само собой. Так что каждый день имели больше, чем иной за месяц зарабатывает.
Продолжая говорить, он подошёл к нашему столу, открыл бутылку пива и залпом выпил её, через пять минут - вторую. Платить он, похоже, не собирался, и, зная, что мой напарник всегда требует плату вперёд, я вопросительно взглянул на него. Он слегка улыбнулся, но промолчал. Когда клиент ушёл в мыльную, напарник повернулся ко мне.
- Не вздумай требовать с него денег! - наставительно сказал он. - Это мент, сержант милиции. Видишь, какой он ушлый? Прекрасно знает, что пиво у нас левое, и пьёт, сколько хочет. Хорошо ещё, сегодня один пришёл, а не с друзьями.
Как я потом узнал, сержант (его звали Серёгой) был не просто ушлым малым, но учился в университете, на юридическом.
В марте 1980 получил визу и уехал Яша Кофман, подавший документы за два месяца до нас, а нам ответа не было. Наконец, почти через полгода после первого визита в ОВИР, нас снова вызвали в это заведение, где сообщили, что нам отказано в выезде по причинам безопасности государства. Я спросил, какова конкретная причина нашего отказа, чем наш выезд мог помешать безопасности СССР. На это последовал ответ, что раскрыть настоящую причину не позволяет та же самая безопасность, а подавать документы снова мы можем только через полгода. Однако нас не выпустили ни через полгода, ни через год.
Увидев, что отказ затягивается, я начал искать работу. Люди требовались во многих местах, но меня не принимали, находя для этого разные предлоги. Как-то, проходя мимо районного Госстраха, я увидел объявление о том, что требуются агенты, и зашёл, не питая особых надежд. Но агенты действительно требовались, и меня приняли.
Начальника Госстраха звали Иваном Михайловичем. С первого взгляда он казался простоватым мужичком и, как выяснилось, усиленно старался казаться таковым. Но на деле он был отнюдь не тем Ваньком, которым представлялся. У него были знакомства во всех магазинах и организациях района - как говорится, всё схвачено. Вскоре я узнал, что, если хочешь жить спокойно - есть простой способ: хорошо поздравлять Ивана Михайловича со всеми праздниками, по крайней мере, не реже, чем раз в квартал.
Решив испробовать этот метод, перед очередным праздником я дождался, когда начальник будет в кабинете один, и вошёл.
- Разрешите поздравить Вас... - начал я, вытаскивая из портфеля бутылку водки.
- Что это вы придумали? Уберите сейчас же! - перебил меня Иван Михайлович, цепко схватив бутылку и убирая в письменный стол, где она громко звякнула, будучи явно не первой. После этого он очень мягко поговорил о моём невыполнении плана и даже предложил мне более выгодный страховой участок.
Однако, ввиду того, что весь районный Госстрах часто не выполнял план, такое положение не могло продолжаться вечно, и через пару лет Ивана Михайловича "попросили" на пенсию. Понимая, что ему не захочется терять такое "хлебное" место (говорили, он и с клиентов имел хорошие "благодарности" за различные услуги), я полагал, что он будет расстроен. Но Иван Михайлович весь светился добродушием, когда начальство из городского управления поздравляло его с уходом на заслуженный отдых. Через несколько месяцев, столкнувшись с ним в районной поликлинике, куда я пришёл с обострением радикулита, я был поражён переменой, происшедшей в этом человеке. Вся его фигура дышала солидностью, в нём не осталось и следов того лопушка, каким он казался в Госстрахе. Оказывается, имея многочисленные связи и заранее узнав, что его собираются "уйти", Иван Михайлович успел подготовить почву. Теперь он работал... в исполкоме, по распределению садовых участков. Понятно, что тамошние взятки на несколько порядков превышали госстраховские.
Новый начальник нашего Госстраха, энергичная дама, работавшая до этого в городском управлении, очень рьяно взялась за дело. Взяв в руки план помещения, она обнаружила на нём на одну комнату больше, чем было в наличии. Бернее, комната существовала, но дверь в неё была наглухо заколочена. Когда, наконец, дверь открыли, то выяснилось, что комната имеет выход на другую лестницу, и в ней живёт пожилой мужчина. Электроэнергией он пользовался за счёт Госстраха, а за жилплощадь, очевидно, платил Ивану Михайловичу.
Тем временем умер Брежнев, к власти пришли и умерли сначала Андропов, потом Черненко, но для отказников ничего не менялось. В июле 1986 года мы снова получили отказ. Через полгода, в январе 1987, я пришёл в ОВИР и записался на приём. Народу было много, я решил пройтись по коридору и столкнулся со светлоусым капитаном милиции, лицо которого показалось мне удивительно знакомым. "Да это же сержант Серёга, любитель бесплатного пива!" - мелькнуло в голове. Капитан тоже внимательно посмотрел на меня, очевидно узнавая.
- Борис? - отрывисто спросил он и, не дожидаясь ответа, усмехнулся. - Что, достал вас Горбачёв своими антиалкогольными законами? Теперь за продажу пива в бане - статья!
- Да я уже давно в Госстрахе работаю, - ответил я. - А вы теперь здесь, Сергей?
- Петрович, - быстро добавил он. Пока здесь, а через месяц перехожу в Большой дом, в Главное управление. Дружок у меня там, в КГБ работает. Назначение уже подписано. - Высокомерно взглянув на меня, он,не прощаясь, деловым шагом прошёл в кабинет с табличкой "Старший инспектор С.П. Николаенко".
Через полчаса меня вызвали на приём, и я хотел отдать заявление на пересмотр дела, но мне сказали прийти через неделю всей семьёй и подавать документы по всей форме. Мы опять заполнили бесчисленные бумаги и отдали их чиновнице, не питая особых надежд.
Спустя четыре месяца в нашей квартире раздался телефонный звонок. К телефону подошёл Рома.
- Тебя, папа, - сказал он.
- Борис Рувимович? - услышал я женский голос. - Это инспектор ОВИР Медведева. Вам, Анне Абрамовне и Роману Борисовичу дано разрешение на выезд в Израиль.
Был уже пятый час, ОВИР работал до пяти, но я поймал такси и помчался подписывать долгожданную бумагу. У входа в ОВИР я чуть не налетел на Юру Кригера, тоже отказника, с которым мы вместе подпольно изучали иврит. Он пробежал вниз по лестнице, не заметив меня, но его сияющее лицо было красноречивее всяких слов...
Приветливый голос стюардессы, сообщившей, что мы приближаемся к аэропорту Лод, вернул меня в настоящее. Я выглянул в иллюминатор, но ничего не увидел, кроме слепящего солнца. На глаза вдруг навернулись слёзы - то ли от солнца, то ли от полноты чувств. Я глубоко вздохнул и попытался успокоить сердце, бешeно бившееся в прдвкушении моих первых шагов по земле предков - Эрец Исраэль.