Хомут Лермана

Рецензия на одно стихотворение одного автора

Познакомившись с опытами О. Лермана, я пришел в некоторое замешательство. Дело в том, что это весьма аккуратные с точки зрения русского языка и поэтического ремесла стихи, но чаще всего мертвые, как бывают мертвы поглощенные пустыней города. Каркасы домов, глина горшков и окаменелые ветви плетней "ну прямо как живые", зато не ходит душа в лабиринтах этих суровых вещей, лишь сухой ветер свищет самодовольно и неново, гоняя лохмотья истлевших истин.

Иногда строки Лермана напоминают плохо размявшегося Блажко с его псевдофилософскими стихами-сосисками, которые можно нарезать любыми порциями - от четырех строк до погонного километра - ведь смысл не меняется:

Таятся в неизвестности от нас

Хранители и строящие козни,

Куда страшней людской обычный сглаз,

И будней ритм безжалостно нервозный.

Страда вокруг не радует сполна,

Молчит пророк, забыв о том, что будет.

Шлифует гальку пенная волна,

И катятся по дну песчинки-люди.

О чем вещует в этих дебютных строках стихотворения "Хомут" г-н Лерман? Что это за почвенническая страда-сполна после помпезных "хранителей и строящих козни", "обычного людского сглаза" и "безжалостно нервозного ритма будней"?

После "козни" вообще лучше поставить точку, потому что "строящие" не воспринимается как существительное, и "куда страшней" сначала воспринимается неким осложнением, уточнением существительного, которое появится позже.

Первая строфа вообще легко идет в корзину в силу слабости (инверсии, нагромождение дополнений в первой строке и просто смысловая скудость).

Во второй строфе смысл есть только в четных строках. Если песчинки - люди, то галька кто? Динозавры?

Да, еще... Простите за мат, но при чтении вслух возникает такое: "Ебут не ритм безжалостно..." Это самая смелая находка автора. Впрочем, он, скорее всего, сам ее не слышит.

Читаем "Хомут" Лермана дальше:

Похожие и разные во всём,

Песчинки, одинокие до бездны.

И каждой говорит волна о том,

Что раньше ей шептал отец небесный.

Небесный ветер - призрак и буян,

Не знающий пощады и покоя,

Песчинкам для того, наверно, дан,

Чтоб мучила несчастных паранойя.

Значит, строфа про небесного отца красивая на общем фоне. Первая строка банальна по изложению и мысли, зато это окупается второй строкой. То же и с третьей-четвертой. Правда, возникает двусмысленность:

А. каждой песчинке волна говорит о том, что раньше шептал ей (волне) бог,

Б. каждой песчинке волна говорит о том, что раньше шептал ей (песчинке) бог.

Если это сознательно сделано, то только из-за того, что автор так и не определился (для читателя), ЧТО такое волна, что это за символ.

Четвертая строфа ("Небесный ветер...") словом "небесный" уравнивает "отца" с "ветром".

Я не знаю, что за картины вставали перед мысленным взором автора, но получается, что бог - это ветреный и беспощадный призрак, беспокойный буян, данный людям для паранойи. Воинственный атеизм на марше.

Конечно, назвав героя буяном, не следует повторять это "незнанием покоя". Тавтологичненько.

И "паранойя" - это, несомненно, самое поэтическое слово из всех медицинских терминов.

Без нас ни чёрт, ни Ангел не живут,

Мы давнее прибежище для оных,

Однажды сунув голову в хомут,

Хотим такой же видеть на знакомых.

Что есть вся наша жизнь как не мираж,

Рисуемый понятиями с детства,

В котором чёрт иль Ангел лишь типаж,

Толчок под зад к стыду и самоедству?

Ангел удостоился заглавной буквы, черт посрамлен. Мы убежище для черта и ангела, считает автор и, чтобы мы не успели опомниться, надевает на каждую песчинку по хомуту! Какое адское смешение метафор! От морской и песчаной тематики к конно-гужевой!

В последней строфе автор обобщает опыт французской современной философии, потрясая не лягушатниковыми симулякрами, но нашинскими понятиями.

Слабейший союз "иль", умерший вместе с карамельными образчиками поэзии последних салонных поэтов-неженок Серебряного века, торчит из предпоследней строфы, как доколумбова астролябия посреди ЦУПа. То же самое с "оных". Окститесь, автор.

Сдвоенные "л" - "Ангел лишь" - заставляет запинаться.

Неудачен и синтез "толчка" как физического удара под зад и как душевного воздействия, толкающего к стыду и самоедству.

Что же получается?

Представляется Бэлла наша, но не Слесарченко, а наоборот Ахмадуллина, которая читает заунывно в нос: "Тая-а-аца в неизве-е-естности от на-а-ас..." Страшная скука, в общем. Кажущаяся многозначительность и мудрость стихотворения рассыпаются при чуть более внимательном рассмотрении, чем просто беглое чтение очередного 24-строчного самиздатовского откровения.

В общем, как в анекдоте: бедновато, конечно, зато аккуратно.

В результате:

Молчит пророк, забыв о том, что будет.

И катятся по дну песчинки-люди.

Однажды сунув голову в хомут,

Хотим такой же видеть на знакомых.

Что есть вся наша жизнь как не мираж,

Рисуемый понятиями с детства.

Остальные 2/3 стиха - хлам - в корзину!

25 февраля 2008.