После этого мало что осталось по-прежнему. Место пыльного Айвазяна занял яркий прямоугольник обоев - с трудом верилось, что эти подсолнухи были модными десять лет назад. Пришлось отказаться от подписки на Discovery. На тумбочке для средств по уходу за обувью лежала кипа банковских документов на уже истраченный кредит под залог квартиры. То, что осталось от Михалыча, подошло к окну и с силой дернуло за красные бархатные шторы. С другой стороны был виден краешек моря.
У Анны был странный характер: она могла часами смотреть на огрызок соленой воды. И даже если Михалыч звал ее к ужину, она не откликалась. Приходилось подходить, нежно, по лошадиному, одними губами, целовать в шею. Когда-то она вздрагивала от таких касаний.
Почти каждую ночь она неожиданно просыпалась и рукой искала Михалыча. Только обнявшись с ним, Анна могла снова заснуть. Он не мог заснуть теперь, когда она этого уже не делала.
Доктор смотрел на Михалыча не то чтобы удивленно.
- Вам уже семьдесят.
- Пускай.
- Это обойдется в сто пятьдесят тысяч.
- Вот деньги.
- Я отказываюсь.
- И пятьдесят лично вам.
Доктор смотрел на Михалыча не то чтобы удивленно.
Очень болел низ живота.
На ощупь в темном коридоре он нащупал выключатель. Присел на унитаз. Морщился от боли. Вернулся к окну и стал смотреть на море.
Сотрудница паспортного стола орала не то чтобы яростно:
- Дед, ты понимаешь, что ты сделал?
- Да.
- И как теперь?
- Мне все равно.
- Меня первая проверка уволит.
- Вот двадцать тысяч за ваши хлопоты.
Сотрудница паспортного стола орала не то чтобы яростно.
Михалыч смотрел на море. Отражаясь в немытом стекле, на него смотрела Анна. Старуха. Он присел на ее кресло. И все равно не мог понять что такого она находила в этом огрызке соленой воды.