Литяжинский Сергей Валентинович : другие произведения.

Как у Распутина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бывает так, что цепочка необъяснимых совпадений, счастливых случайностей, простого везения заставляет человека поверить в обладание сверхъестественными возможностями, а его окружение при этом повергает в суеверный трепет. Че туманнее день сегодняшний, чем менее предсказуем день завтрашний, тем больше надежд мы возлагаем на таких избранников Неба, тем больше требуем от них, тем длиннее готовимся выписать им счет. А бывает и наоборот. Когда истинный дар его обладатель пытается выдать за цепочку счастливых случайностей. События рассказа разворачиваются в России во время Гражданской войны.
  Как у Распутина
  новелла
  
  "Я каждый день, восстав от сна,
  Благодарю сердечно бога,
  За то, что в наши времена...." -
  - только что совсем молодой командир красного эскадрона поднял с паркетного пола разорванную детскую книжку с яркими иллюстрациями и теперь читал по слогам эти строки. Всего лишь два часа назад он увидел на карте возможность войти в свой родной городок со стороны камышового поля и из страха опять разминуться, скомандовал своим хлопцам: "По коням!"
  Бой был коротким, выстрелов уже не слышно. За разбитыми окнами шум ветра, внутри чужой юдоли мещанского счастья хруст битого стекла под сапогами. На стене физическая карта мира со следами пуль, в руках пол детской книги.
  Паровозный гудок со станции вернул его в действительность, и, усмехнувшись, он в голос весело съязвил: "Никак, бронепоезд? Спасибо, конечно, товарищи-анархисты, но мы тут сами управились". Осматривая дом, пострадавший от последней нежданной перестрелки, он судорожно, и от того сам себе удивляясь, думал: "И где его теперь искать? Без меня ему крышка". Перевернув тела защитников дома, он с облегчением убедился, что среди них его нет. "Мать говорила, что видела его по весне здесь на торжище. И если среди пленных и убитых я его не найду, значит он со всеми своими ушёл в Таганрог".
  * * *
  Часам к трём пополуночи небывалая тишина на пару с небывалой тьмою и рядом, и вдалеке затопили окружающее пространство. Ни ветра, ни дождя, ни возни мышей и насекомых здесь, ни лая собак снаружи. Кругом беззвучная, безжизненная, летаргическая темнота. Прошлой ночью в прорехе соломенной крыши было видно звёзды. Теперь же - нет. Тяжеловесное ненастье постаралось. Обременённые азовской влагой тучи провисли над степной деревенькой, надёжно скрывая её от далёких светил. Глаза продолжали искать те звёзды и безуспешно шарили в недосягаемом мраке.
  - Не спишь? - и не рассчитывая на ответ, продолжение: - А я было задремал. Только беда - неглубоко. Прохладно для крепкого сна. И рёбра ноют, дышать не дают.
  - У меня, думаешь, по-другому?
  - Не хочу сейчас думать! Хочу заснуть.
  - На том свете отоспишься.
  Вся ночь, вся темнота, весь мрак и вместе с ними всё мироздание в тот же миг, негодуя, обернулись на этот пророческий ответ и, выразительно скрипнув зубами, справедливо поправили оппонента:
  - Отоспимся.
  И тот незримо кивнул головой, раскаиваясь в неуместной шутке.
  - Увы!
  И безотрадность ситуации, как рупор, многократно усилила смысл этого междометия. И оба его услышали. И поэтому конфликт не разгорелся. Оба молчали, и каждый смотрел в свою темноту. И каждый был темнотою. Оба боролись с воспоминаниями, которые подплывали и цеплялись к их лодкам, и каждый хотел быть безжалостным к этим привидениям, даже к хорошим и светлым, и старался их теперь же оттолкнуть. Химеры усмехались и продолжали плыть рядом.
  Через какое-то время снова раздался голос:
  - Ты молишься?
  Темнота не удивилась вопросу.
  - Не получается. Не тот момент.
  - Смеёшься? Другого, скорее всего, уже не будет.
  - Не могу. Страшно. Да и стыдно как-то. Годами об этом даже не думал, а теперь...
  В ответ темнота стала тихо-тихо то ли всхлипывать, то ли подвывать странную песню.
  Вспомнились вдруг встревоженные глаза отца, бездыханное тело лохматой собаки, в клочья разорванная кукла Петрушка. Нет, нет... Но мираж не отталкивался, не пропадал.
  - Угадай! Угадай! - не веря своим глазам, тряс отец любимого пса. Тот вытянулся на траве и без признаков жизни уставился взглядом в её зелёную гущу. Отец обернулся к трёхлетнему сыну. Тёма ещё не имел ясного представления, что такое смерть, и поэтому не видел в происходящем трагедии. Ему казалось, что Угадай притворяется, что он сейчас вскочит и, как всегда, будет прыгать вокруг них и лаять, и ластиться, и руки лизать. Отец смотрел на Тёму очень внимательно и долго, как будто решал в уме сложный арифметический пример.
  Буквально минуту назад они вышли на лужайку для игр в саду и увидели, как Угадай с воодушевлением треплет Петрушку и с восторгом придерживает его лапой и отрывает его терракотовую голову. Тёма слёзно закричал во весь голос - любимый Петрушка страдал безвинно и незаслуженно. И, бросившись к нему на выручку, Тёма насилу вырвал из пасти собаки свою куклу и теперь держал в руках её останки с повисшей на единственной нитке головой.
  На пса посыпались все, какие мог знать трёхлетний ребёнок, проклятия. Угадай смотрел бессмысленно то на отца, то на сына, неуверенно вилял хвостом и как-то вполголоса скулил. А у Тёмы начиналась просто истерика, в кульминации которой он прокричал подслушанное недавно у сверстников-купчат:
  - Чтоб ты сдох!
  Угадай вздрогнул, сел на задние лапы и через мгновенье завалился на бок. Тёма продолжал топать ножками, плакать и говорил своей кукле:
  - Мы тебя зашьём, не бойся!
  Мучимый страшной догадкой отец осторожно подошёл к собаке. Какой студёный ужас, должно быть, он испытал, убедившись, что Угадай мёртв. Ах, Тёма! Ах, мой маленький ангел!
  Не больше года назад Лев Сергеевич что-то похожее ощутил при других обстоятельствах. Ему тогда лишь на малое время показалось, что главное действующее лицо происшедшего - двухлетний ребёнок. К тому же это было совершенно противоположное событие, светлое и доброе. Сюжет его будто списан был с чеховского рассказа, но с невозможно счастливым финалом. Крёстный отец Тёмы, младший брат Льва Сергеевича, был земским доктором и практиковал в соседней волости. Во время неслыханно жестокой вспышки дифтерита бесстрашно спасал фабричную детвору. Много раз пройдя по краю, однажды он всё-таки оступился. Детские инфекции для взрослых - почти приговор, особенно в их захолустье. Других врачей в тех краях не было, и Лев Сергеевич только спустя четыре дня смог привезти к брату доктора - немца из ближайшего города. Крёстный Тёмы бредил, пылал и сипел, временами заходился безнадёжным кашлем до рвоты, глаз почти не открывал. Немец хладнокровно признал своё опоздание и не стал ручаться, что Александр Сергеевич переживёт хотя бы эту ночь. Сочувствуя, даже от части обещанного гонорара отказался.
  Вечером, сидя у постельки сына, Лев Сергеевич разговаривал с ним о вышних силах, правящих нашим миром, об их мудрости и всевластии и о том, "что невозможно человеку, возможно Богу". И слишком вольно цитировал Евангелие:
  - И ещё Иисус Христос говорил: "Там, где двое будут молиться во имя Моё, там буду и Я посреди них. И вместе с ними буду молить Отца Моего Небесного, о чём они просят". И обречённо и неуверенно добавил: - Вот нас двое. Так давай, Тёма, помолимся Господу нашему о спасении дяди Саши!
  И, не смыкая влажных ресниц, Лев Сергеевич опустился на колени перед образом. Глядя на него, встал на коленки в своей кроватке и Тёма. Перекрестившись, Лев Сергеевич произнёс:
  - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Ты один знаешь, что такое настоящая милость! Буди милостив к рабу своему Александру! - и погрузился в горячую безмолвную молитву о брате своём.
  С простотой, свойственной только ангелам, молился о дяде Саше и маленький Тёма, пока не заснул. Лев Сергеевич через какое-то время вспомнил о сыне, прервав молитву, встал и свернувшегося калачиком Тёму переложил под одеяло.
  Утром сияющая горничная разбудила Льва Сергеевича словами:
  - Александр Сергеевич завтракать просят!
  Удивительно, что скрытый полной тьмою собеседник неожиданно спросил:
  - Ты что, улыбаешься?
  Не споря и нисколько не оправдываясь, тьма отвечала тьме, что ворвались, мол, в голову смешные воспоминания. И в самом деле, не каждая ли мать расскажет вам о своём чаде пару-тройку таких историй, в которых они вместе молились, и небо послушно им повиновалось. И многие доктора могут привести из своих практик примеры необъяснимых выздоровлений. Бывает. Только и остается, что улыбнуться. И редкий отец отреагирует на такое событие по-другому. Лев Сергеевич был редким. Он не просто улыбнулся, он сразу заподозрил, что сработал какой-то сакральный механизм и привёл его в движение именно Тёма. И вот прошёл год, и тот же Тёма запускает тот же механизм. Но как разнятся результаты!
  "Год назад я никому ничего не сказал, - думал про себя Лев Сергеевич, - и теперь никто из близких ничего не узнает".
  Мрак продолжал тихо-тихо подвывать свою странную песню, потом была какая-то возня, будто человек хочет улечься поудобнее и перекатывается с боку на бок. И вот голос этого человека раздался совсем рядом и шёпотом:
  - Помнишь, ты рассказывал, как папА тебя, совсем мелкого, в монастырь возил к старцу? Опять улыбаешься? Не молчи. Он тебя туда из-за воробьёв потащил?
  - Я и забыл, что и про воробьёв тебе рассказывал! - был удивлённый ответ. - С чего ты вдруг вспомнил?
  Тридцать лет и три недели назад, в далёком безмятежье кухарка протянула Тёме яблоко со словами:
  - С шести деревьев одно приличное яблочко!
  Этот штрих - единственное, что Артемий Львович помнил из того события отчётливо. Остальные детали память размазала, не удержала в едином контексте. Помнил он, как та же кухарка собирала в плетёное лукошко мёртвых воробьёв во дворе. Помнил, как отец с круглыми глазами шёпотом говорил с ней, а она плакала. Потом отец долго не отрывал от головы рук и весь вечер не сводил с Тёмы глаз. А последующую поездку в монастырь помнил плохо. У папА в те дни глаза всегда были на мокром месте. И он был такой добрый и такой грустный.
  Помнил Артемий Львович и голос старца Зосимы, но не помнил лица. Помнил запах свечек и ладана, помнил тяжесть раскрытой книги, которую старец возлагал на его голову. Но ни слова не помнил из тех молитв, что схимник читал над ним каждый вечер в течение недели.
  
  В одном из углов Новоторжской площади пожилая баба, почти старуха, неожиданно замерла перед патрулём из двух младших чинов и офицера с золотыми погонами. Не верила своим глазам. Потом:
  - Доброго здоровья, Артемий Львович! - уверенно сказала она и поклонилась до земли.
  Артемий Львович тоже опешил - никак не мог припомнить эту странную женщину. Весна уже в полную силу вступила в свои права, а она всё в валенках и полушубке, и тёплый платок вокруг головы. Лицо видно как-то отчасти. Поняв замешательство офицера, баба улыбнулась, поправила платок и хотела уж идти своей дорогой дальше.
  - Неужто Лукерья Голубкина?
  - Голубева.
  Наконец узнал Артемий Львович свою горничную и кухарку из детства, остановил и чуть не расцеловал. Добрую память о себе она оставила в его сердце. Если бы не глупые разговоры общественности о сожительстве с ней его родителя, Лукерья прожила бы в их доме гораздо дольше, может и до самой революции. Но Льву Сергеевичу пришлось её попросить исчезнуть через пару лет после смерти маменьки.
  - Я на вашего батюшку зла не держу! - с грустью, но твёрдо сказала она. И Артемий Львович ей поверил.
  Проговорили они с полчаса. Сначала со смехом вспомнили о том, как гимназист Тёма учил её читать по слогам, а потом без смеха вспомнили о более ранних событиях, о воробьях. Лукерья божилась, что говорит правду. Рассказала, что в саду их за домом висело с десяток скворечников. И одной весной она сама наблюдала, как случилась война скворцов с воробьями. "Налетело жидков целое полчище и выклевало себе право на рукотворные жилища в саду. Вытеснили скворцов. Те человека боялись и пропитание себе искали в кронах старых яблонь - вредных червячков, гусениц, мотыльков склёвывали. А воробьи не боялись и кормились с мусорной кучи остатками людской трапезы. До паразитов им дела не было. Так сад и запаршивел в тот же год. Одно приличное яблочко с шести деревьев", - вспомнилось Артемию Львовичу.
  - Со слезьми я на ваш сад смотрела, жалко было деревья бесплодные, мочи нет! И чёрт меня дёрнул рассказать Вам про эту беду, про то, что без повидла той зимою останетесь.
  Рассказывая Тёме о садовом несчастии, о коварных воробьях, Лукерья, наверное, слишком сгустила краски, потому что первого мёртвого воробья в саду нашли тем же вечером.
  - Так я ли был тому причиной?
  - Вы, Артемий Львович. Вы! Вы их на лету взглядом, полным слезинок, сбивали. Истинную правду говорю!
  "Опять приукрашивает, - думал Артемий Львович, - смешно ведь!"
  - Я когда батюшке вашему всё открыла, его чуть удар не хватил. - И, прищурившись, добавила: - Видать, знал про вас что-то такое и боялся за вас. Недаром через неделю уже повёз в монастырь.
  Патрульные солдаты, по отдельным словам беседы, долетавшим сквозь базарный шум, проявляли интерес и старались придвинуться ближе. Офицер то и дело поэтому брал бабу под локоть и отводил в сторонку.
  - Мне тогда четыре года всего было. Ничего почти не помню. Каждое твоё слово для меня открытие.
  - Старец Зосима только на это и уповал, что забудете и не вызреет в вас этот плод. Заклинал не оставлять вас одного, не давать играть вам в "земельки-ножички", читать над вами, спящим "Да воскреснет Бог" и причащать каждое воскресенье. А уж как в возраст войдёте, говорил, так и отступит от вас страшный дар.
  - А ты почём знаешь?
  - Так Лев Сергеевич мне рассказывали после паломничества вашего.
  Артемий Львович почувствовал некоторую неловкость, как будто выпытал у пожилой бабы признание, о котором, собственно, и знать ничего не хотел. Надо было завершить эту тему, и офицер в двух словах рассказал о своей жизни: об изломанной карьере, о ранениях, о, слава Богу, несостоявшемся в 1914 году браке. Выяснив, где при надобности искать Лукерью, стал прощаться.
  - Бросайте вы всё, Артемий Львович, и перебирайтесь к батюшке за границу!
  Ещё одна загадка. Откуда ей знать, где папенька?
  - Как? Через Владивосток? Да и где он теперь, ума не приложу. Последняя весточка год назад из Гельсинфорса была.
  - А где же ему ещё быть, как не у крёстного вашего.
  В тот же вечер в офицерском собрании, чуть не до стрельбы, повздорил Артемий Львович с одним казачьим сотником, благо увёл его оттуда близкий знакомый ещё по германскому фронту, тот, с которым спустя некоторое время попадут они в красный плен. Допивались уже на квартире. Разговорились о довоенных временах. Тогда и выложил старому приятелю Артемий Львович кое-что о своих детских чудотворениях и о встрече с Лукерьей рассказал. Немудрено. Весь оставшийся день он только об этом и думал, и ночью его прорвало.
  Подпоручик особо не верил, но слушал с интересом, смеялся.
  - А летом семнадцатого года в Петрограде, аккурат после присяги Учредительному собранию, нашёл меня крёстный, родной брат моего батюшки, и впервые от него я услышал что-то связное о своей детской патологии. Прежде все воспоминания мне мерещились, как из горячечного сна, а крёстный свёл их к единому знаменателю.
  Подпоручик перестал улыбаться и подсел поближе.
  - Дядя Саша, оказывается, ездил на родину за девяностолетним и уже слепым старцем Зосимой. Тоже его почитал. Отвёз подвижника на остров Коневец на Ладоге и через Петроград возвращался к жене - дочери финского фабриканта. И будто бы Зосима дал ему иносказательный наказ - найти меня и рассказать мне всю правду. Пока был я в ангельском чине, пока был совсем ребёнком, мог не бояться своего дара, а едва подрос, моя детская злоба стала им пользоваться. А у детей желчь ядовитая. Слава Богу, отец за меня боролся и молитвами святого старца купировал моё искушение.
  Подпоручик смотрел в потолок.
  - Вино осталось?
  - Тебе достаточно.
  - Не боишься моего дара? - захохотал Артемий Львович.
  - Бояться или не бояться? - и рука подпоручика рефлекторно сжала эфес сабли. Губы его оставались поджатыми.
  - Когда крёстный уехал, я два дня места себе не находил. То верил, то не верил. Буквально чувствовал возвращение беса...
  - А на третий день за свои высказывания о государе от барона Энгельгардта, от этого холёного ультрамонархиста, получил пощёчину в клубе и вызвал его на дуэль. Лучшего стрелка в Петрограде! Помню, помню.
  - Если бы не ты, милейший друг, мы стрелялись бы с ним в ту же минуту, прямо в клубе.
  - И этого разговора между нами сейчас бы не было. Вот так же, как сейчас мы с тобой тогда всю ночь просидели, и я ведь был уверен, что это прощание, что вижу тебя живым в последний раз.
  - Только пили мы тогда шустовский коньяк, а не сливянку.
  - И ты всё ходил по комнате и ходил, из угла в угол. Зло в кулак собирал?
  Артемий Львович никак не мог понять ход мыслей подпоручика. К чему он подводит? А тот продолжал:
  - Когда я разбудил тебя на заре, меня твоё спокойствие поразило. У тебя же шансов не было! Энгельгардт с завязанными глазами десять из десяти выбивал, а ты так спешил к нему на встречу - и сапоги начистил, и новый мундир, и огонёк в зрачках. Потом, когда в условленное место с задержкой больше чем на час прибыл секундант Энгельгардта, я увидел, как победно сверкнули твои глаза, но не придал этому значения. "Чёрт знает, что такое, господа, - сказал нам секундант, - барон встал с утра нездоровым и, бреясь, вдруг упал у туалетного столика. Удар. Над ним уже читают псалтырь."
  - Подпоручик, вы к чему клоните?
  - Да после твоих откровений не знаешь, что и думать. Действительно, чёрт знает что такое! Эдгар По какой-то!
  Улеглись господа офицеры под утро. Разговор их закончился благородным обещанием не возвращаться к откровениям Артемия Львовича никогда. Все мистические эпизоды из жизни ротмистра Пушкина - это фатальное стечение совпадений, решили они, и бабские, детские, поповские домыслы. Не могли они иметь другой природы, потому что не могли...
  Между тем темнота, разделявшая вчера и завтра, дала слабину. Там, где глаза пару часов назад искали звёзды, Артемий Львович боковым зрением заметил появление чуть более светлого пятна и как будто воздуха морозного вдохнул. Глянул в упор, и привидение исчезло. "Ещё поживём", - успокоился он, но, отведя глаза в сторону всё так же невидимого собеседника, на месте звёзд опять увидел заплесневелое пятно.
  - Светает, - разжал он пересохшие губы.
  Подпоручик молчал. Скорее всего, он и не слышал, что произнёс Артемий Львович. Отталкивал от своей лодки химер.
  - Ты пальцы ещё чувствуешь? Третьи сутки пошли, как нам руки связали.
  - Что? - спустя битое мгновение ответил подпоручик. - Какие пальцы, господин ротмистр? О голове надо думать...
  - Плакать надо о голове.
  - Артемий Львович, - взорвался боевой товарищ, - с твоим-то даром плакать?
  Его голос гремел с высоты. Ротмистр и не заметил, когда подпоручик успел встать на ноги.
  - Возьми себя в руки! Ты же можешь нас вытащить! Ты, мыслью поражающий лучших поединщиков на расстоянии! Неужто с этими хамами не поквитаешься? Тебе же не сравнить насколько больше моего досталось и прикладами, и сапогами. И на дыбе повисел, и на раны твои матросы мочились. "Ваше благородь, сумеешь нас перебороть?" Вот и перебори! Артемий Львович, очнись и озлись на них! Их тут четверо всего осталось. Заклинаю!
  - Мы же условились не вспоминать об этом.
  - А теперь надо вспомнить! С чёртом биться - чёрту кланяться. Выживем сегодня - уйду на Афон и отмолю тебя, Артемий Львович!
  Артемий Львович молчал и злился почему-то только на своего товарища. По отношению к красным было другое чувство. Сильное, но уступающее тому, что он чувствовал в детстве по отношению к воробьям.
  - Чушь это всё!
  И, не стерпев такого ответа, подпоручик босой ногой так пнул Артемия Львовича, что тот пропустил и настоящий рассвет, и истошный крик петуха, и топот конских копыт вокруг сеновала. В чувство его привёл не матрос, а красноармеец ведром холодной воды.
  - Подымайся, ваше благородь! Пошли!
  От сеновала до хаты, от которой доносились нервные голоса, вокруг ещё одного строения было с полсотни саженей, не больше. Небо моросило тёплым бисером. Пахло сырой землёй и навозом.
  - Всё, в расход? - хорохорясь, спросил у красноармейца подпоручик, с надеждой глядя при этом на Артемия Львовича.
  - Товарищ Голубев приехал, - перевешивая винтовку с плеча на плечо, ответил красноармеец. - Арсений Львович сначала потолковать с вами хотел.
  Подпоручик поддерживал ротмистра и шептал ему с отчаяньем в голосе:
  - Давай же, Артемий Львович! Злись, злись....
  Но ротмистр думал уже совсем о другом.
  Выйдя из-за угла глинобитной постройки, пленные увидели с десяток вооружённых красных у дома и четверых матросов в стороне. На крыльце стоял молодой человек в кожаном френче с маузером на боку и пытливо переводил свой взгляд с одного связанного на другого. Ход времени замер, остановился, как на том старом дагерротипе, где папенька ещё в студенческом мундире. В душе ротмистра что-то затеплилось, но как только взгляды Артемия и Арсения Львовичей встретились...
  Грянуло несколько выстрелов, и под ноги товарищу Голубеву упала ручная бомба. Взрыв. Гиканье, конское ржание, беспорядочная пальба, какие-то всадники с шашками наголо.
  - Ай да Артемий Львович! - завопил подпоручик. - Ай да сукин сын!
  Ещё один взрыв и ещё больше всадников в крестьянской одежде, в мундирах с чужого плеча, в рыжих папахах без звёзд, без кокард. Один матрос ещё отстреливался от них из-за курятника, троих его подельников уже рубили нежданные гости. Красноармейцы не успели развернуть пулемёт, и их сопротивление было обречено. Конвоир офицеров бросил винтовку, надеясь утечь огородами. Выстрелы постепенно стихали. Запах пороха и крови. Малороссийский смех, малороссийский говор наполняли двор. Товарищ Голубев некрасиво лежал на крыльце без движения, и бандиты смело перешагивали через него, спеша проверить хату.
  Связанные офицеры у себя за спиной услышали неспешный топот копыт. Из-за угла выехал на сытом жеребце румяный здоровяк в обвислых усах, с окровавленной, вероятно, об конвоира, шашкой.
  - Тю-у-у, - загадочно произнёс он, увидев связанных, и расплылся в людоедской улыбке. - А подывитеся, шо это у нас таке? Никак офицера? Ваше благородь, попалися?
  Подпоручик так и не успел оценить, как изощрённо судьба посмеялась над ним напоследок. Он только что ликовал, видя, в каких позах корчатся на земле красноармейцы, и вот вместе с черепом бандитская шашка располовинила его улыбку. Самодовольно выпрямившись в седле, краснорожий любовался своей работой. Потом, заслышав женский визг, приподнялся в стременах и решил пришпорить коня. Ну и шашка, конечно же, ещё раз взметнулась в воздух.
  Артемий Львович, всё глядевший в сторону лежащего на крыльце красного командира, успел услышать в своей голове: "Вот чего тебе не хватало всю жизнь. Брата".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"