Аннотация: (Чехия, 1172 год) Рассказ о вампирах, цыганах и о том, как иногда бывает сложно быть хозяином своего слова
Ласточки носились высоко в чистом небе. Ни облачка, ни ветерка. Полуденный зной, когда воздух становится тягучим, и кажется, что над водой Эльбы поднимается пар. На самом деле это лишь ощущение, просто лето выдалось очень жаркое.
В тени раскидистого дуба на послеобеденный отдых удобно устроился путник. Его одежда была в пыли, которой немудрено набраться за три дня пешего пути от Дрездена.
Граница с Чехией осталась позади, и до цели оставалось не так уж и много. Эррензи неспешно направлялся в Прагу. Вернее, прямо сейчас он никуда не направлялся, а спокойно дремал под деревом, положив голову на дорожную сумку.
Вдруг откуда-то сзади послышались осторожные шаги, и не успел сонный путник обернуться, как на голову ему опустился... венок из полевых цветов. А дальше он услышал заливистый девичий смех. Разглядеть лицо насмешницы было невозможно, так как солнце светило прямо за её спиной, отчего вокруг волос незнакомки возникал светящийся ореол.
Эррензи приподнялся на локте. Девушка напряженно застыла, не зная, чего ожидать от путника. Неуверенно коснувшись рукой венка, он улыбнулся и сказал по-немецки:
- Danke.
Девчонка явно понимала этот язык. Бояться ей было нечего, хотя встреть её Эррензи в другое время... Можно считать, что неожиданной дарительнице повезло.
Девушка наконец подошла ближе, и теперь её можно было рассмотреть. Тоненькая, смуглая, не более пятнадцати на вид. Руки и ноги - в браслетах. И как только умудрилась подкрасться, чтобы они не звенели при движении?
- Как тебя зовут? - на Эррензи внимательно смотрели огромные черные глаза, обладательница которых была, пожалуй, самой любопытной, самой непосредственной и самой красивой девушкой в таборе, остановившемся по ту сторону реки.
Молчание затянулось.
Юная цыганка тронула незнакомого путника за плечо и настойчиво повторила вопрос.
Эррензи улыбнулся. Похоже, этой шалунье действительно легче ответить, чем объяснить, что не хочешь разговаривать.
- Если тебе и вправду это важно, то придумай мне имя, - заявил он, видя, как изумленно взлетели вверх две четко очерченные темные брови. Девчонка на какое-то время потеряла дар речи, но, надо отдать ей должное - быстро справилась с замешательством. К цыганочке вернулся её обычный задор, и она рассмеялась звонко и радостно.
- Ну раз так, то я назову тебя Ян. Мне нравится, что по звучанию это похоже на наше слово "яг" - огонь.
- Спасибо, красавица, - имя пришлось Эррензи по душе. Он даже подумал, что теперь-то не придется ломать голову, как назвать себя по прибытии в Прагу.
Размышления его снова были прерваны беспокойной цыганкой.
- А я - Аурика! Слушай, Ян, а давай сыграем в интересную игру? - сейчас она выглядела совсем ребенком.
- В какую? Эррензи снисходительно улыбнулся, понимая, что, пожалуй, не сможет отказать этой черноглазой. Просто слов не найдет, чтобы отказать. В этот солнечный день он был необычайно спокоен и благодушен.
- Игра простая, - Аурика решительно тряхнула смоляной гривой и начала объяснения, - видишь, на дороге камешки? Я беру их в руку, сколько попадётся, и считаю. Если число четное, то ты мне даёшь слово, что назовешь своё настоящее имя. А если нечетное - то я тебе дам слово. Ну любое, какое пожелаешь. Ну что, играем?
- Давай, - Эррензи махнул рукой, и цыганка ловко захватила горсть речной гальки вперемешку с песком.
- Чёт! Ну же! - с непередаваемым интересом она оставилась на проигравшего.
- Хорошо. Я даю тебе слово, что назову своё настоящее имя...когда-нибудь, - с серьезной миной заявил Эррензи, но девушка протестующе зажала ему рот рукой. От волнения она даже слегка покраснела.
- Нет, нет! Ты должен оговорить условия. И они должны быть выполнимыми, иначе это будет нечестно. Говори, не раздумывай!
- Ладно, - согласился Эррензи, я назову тебе своё имя, если... первой, кто встретится нам на пути к шатрам, будет женщина.
Забавная выходила игра. Отдаваться в руки судьбы, плыть по воле волн - рассудительный путник предпочитал делать это как можно реже. Но иногда его прям-таки распирало от желания броситься с головой в омут и посмотреть, куда занесет стремительное подводное течение. Сегодня как раз был тот самый случай.
Дальше они играли на желания. Безо всяких условий. Просто проигравший должен был выполнить то, о чем его попросят. Так сначала Аурике пришлось станцевать, а затем её новый знакомец проиграл девушке пять раз подряд. Она торжествующе предложила закончить игру и не дожидаясь ответа, отправилась к реке мыть руки.
- Ну и что я должен сделать, - Эррензи откровенно любовался её грациозными движениями.
- Ты поживёшь у нас в таборе до следующего новолуния! - безапелляционно заявила девчонка, и, схватив собеседника за руку, потащила его к шатрам.
Остальные желания хитрая Аурика припасла на потом.
Всю дорогу она приплясывала от нетерпения. Разумеется, в черных глазах снова загорелся торжествующий огонь, когда навстречу выбежала седоволосая цыганка. Девчонке, конечно же, немедленно влетело за долгое отсутствие, а Эррензи теперь должен был сдержать слово.
Гостя в таборе приняли вежливо, но настороженно. Однако после совместного ужина напряжение исчезло. Причем, Эррензи на этот раз даже не думал воздействовать на людей и прибегать к помощи своей сверхъестественной силы. Всё произошло само собой.
Когда начались всеобщие гуляния и веселье, Аурика улучила момент и напомнила новому знакомому о данном обещании. Эррензи вхдохнул. И ведь никого не обвинишь в жульничестве. Сам условия обговаривал. Видимо, цыгане и впрямь - родные дети Фортуны, и она вечно потакает им.
Хотя, разве спроизойдет что-то страшное, если Аурика узнает то, что хочет? Можно подумать, оно может ей о чем-то сказать!
Эррензи назвался. Смуглая красавица задумчиво и почти неслышно повторила имя, а потом тихо спросила:
- А можно, я буду тебя так звать? Когда никого нет рядом. Пожалуйста!
Эррензи кивнул и девушка счастливо заулыбалась. Казалось, её может порадовать любая незначительная мелочь. Она надолго не задерживала своё внимание ни на чем, словно яркая певчая птичка, порхающая с ветки на ветку, не знающая ни тревоги, ни забот. Эррензи поймал на себе ревнивый взгляд какого-то молодого цыгана, и понял, что сам того не желая, опять разворошил палкой осиное гнездо. Впрочем, это не пугало его. Приходит пора, когда нужно начать совершать необдуманные поступки, хотя бы для того, чтобы убедиться, что ты до сих пор способен на это. Эррензи нежно привлёк к себе притихшую Аурику, и почти физически ощутил, как неизвестный соперник аж задохнулся от злобы.
Разумеется, в таборе новый гость нажил себе не только врагов. Большинство людей относилось к нему доброжелательно, а некоторые очень привязались. Особенно местный гитарист по имени Александр. Услышав единожды, как Эррензи играет на флейте, цыган определил в нем родственную душу. Кроме музыки у них по сути не было ничего общего. Однако, это абсолютно не мешало им пить вечерами прошлогоднее сливовое вино и беседовать.
- Чего я никак не могу понять, - Александр меланхолично пожевывал соломинку, глядя куда-то в небо- так это почему ты так хорошо играешь на своей дудке, а на гитаре до сих пор не научился?
- Да вот, - чужак, улыбаясь развел руками, - наверное, достойного учителя не нашлось.
- Ну, значит, я тебе покажу, - цыган сплюнул на землю и потянулся к инструменту, - смотри, как правильно надо её держать. Возьми-ка! Да не так! Что ты вцепился-то? Расслабь руки, представь, что обнимаешь женщину. Гитары надо касаться так, чтобы она сама издавала звуки. От удовольствия.
Оба собеседника рассмеялись.
Эррензи подумал, что если бы ему пришлось кого-то обучать игре на флейте, то, наверное, он объяснял бы суть в тех же самых выражениях.
Поначалу было очень сложно после духового инструмента привыкнуть к струнному. Но то ли учитель оказался правильный, то ли ученик обладал редким талантом, но к исходу месяца Эррензи вполне сносно наигрывал простые мелодии. К тому же у него оказался весьма сильный низкий голос, которому мог бы позавидовать даже Александр, доселе считавшийся в таборе непревзойденным исполнителем романсов.
К счастью, цыгану была неведома зависть. Он искренне радовался успехам своего друга.
Общение с этим человеком доставляло Эррензи удовольствие. Хорошо, когда не нужно задумываться над каждой фразой и подбирать нужные слова.
Но однажды таборный певец всё-таки завел разговор на щекотливую тему. Видимо, давно хотел, но не знал, как начать. А тут и случай подвернулся.
Александр привык заходить в шатер своего друга не спрашивая разрешения, и очень смутился, застав там в гостях Аурику. По тому, как покраснела девушка, и как поспешно она отпрянула от чужака, цыган понял, что появился невовремя. Хотя... это ещё как посмотреть. Может, как раз очень вовремя явился.
Аурика, попрощавшись, убежала. Мужчины ещё какое-то время сидели молча, потом Александр заговорил тихо, но настойчиво:
- Ян, поклянись,что ты не обидишь сестру.
- Я не сделал ничего такого, в чем меня можно было бы упрекнуть. И впредь собираюсь поступать также, - ответил тот, стараясь размеренным тоном успокоить разволновавшегося цыгана.
- Ты наверное не понимаешь... - Александр вздохнул и приступил к объяснениям, - ты же вавир...то есть, чужак. Рано или поздно ты уйдешь из табора, я это чувствую. И что будет делать Аурика? Ты планируешь увести её с собой? Так она не пойдет, потому что не сможет расстаться с нами, с кочевой жизнью. Девочка уже и так слишком привязалась к тебе. Ещё немного, и твой уход просто разобьёт ей сердце.
- Почему ты думаешь, что нам обязательно суждено расстаться? - Эррензи спросил просто для того, чтобы что-то сказать. Он знал, что в словах Александра очень много правды.
- Считай это просто предчувствием. Я очень обрадуюсь, если окажусь неправ, - искренне ответил цыган. Потом помялся и добавил: я надеюсь, ты не... ну, понимаешь... я хочу сказать, что Аурика - лачи-чай.. это на на нашем языке так говорится... а на вашем это означает, что у неё ещё не было мужчины.
- Тебе не нужно беспокоиться об этом, Александр, - мягко ответил чужак, и цыган, так и не получивший прямого ответа на свой вопрос, вдруг неожиданно почувствовал, что волнение ушло, и на сердце появилась необычайная легкость. С этой уверенностью, что всё будет хорошо, он покинул шатер Эррензи, и только напоследок ещё добавил:
- Будь осторожен, Ян. Аурика вскружила головы многим мужчинам, и сейчас многие из них очень злы на тебя. Вчера, например, я слышал, как Злачо говорил о тебе с ненавистью. А потом долго точил свой чюри.
Эррензи сдержанно кивнул, благодаря за предупреждение. Разве это новость, что он нажил много врагов в таборе? Похоже, недоброжелатели плодятся, как круги на воде в дождливый день. А хмурый Злачо был тем цыганом, чей гнев и злобу Эррензи успел почувствовать в тот самый день, когда впервые ступил под сень шатров и отведал пищи, приготовленной на здешнем очаге.
Впрочем, эти проблемы чужака заботили весьма мало. Вот если этот отвергнутый соперник попытается затеять драку... ну что же, значит, он станет жертвой собственной глупости.
Разговор этот больше не повторялся. Хотя Александр часто оказывался неподалёку и неодобрительно покачивал головой, видя, как Аурика весело и непосредственно общается с чужаком, не стесняясь класть голову ему на плечо, валяться рядом на свежескошенной траве и расчесывать ему волосы после купания.
Частым гребешком она проводила по медным волосам так аккуратно, что чувствовалась не более, чем легкое дуновение ветерка, и конечно же, не переставая, задавала вопросы.
- А что это такое? - Аурика, открыв рот, оставилась на Эррензи, который высыпал в плошку какую-то засушенную траву и, залив водой, принялся аккуратно помешивать получившееся зелье тонкой веточкой.
- Это хна, - пояснил он, не прерывая своего занятия.
- Та, которой рисуют на теле красивые узоры? - уточнила девушка, - а зачем тебе это?
Эррензи, вместо ответа на вопрос, принялся обмазывать волосы травяной кашицей.
- Ой! - Аурика несказанно изумилась, - а я думала, что у тебя этот медный цвет от природы. И всё-таки, для чего ты это делаешь?
- Там, где я родился, так было принято, - ответил Эррензи, - тогда считалось, что это красиво.
- Ты и так красивый, - цыганочка немного застенчиво улыбнулась и поправила широкий золотой браслет на предплечье.
- Я делаю это не для красоты, а, наверное, по привычке. Это, как часть меня самого. Ритуал, который не позволяет забывать о том, что я ещё живой.
Аурика опустила длинные ресницы. Она понимала, что сейчас не самое лучшее время для вопросов.
- Я знаю... Только иногда мне становится страшно от твоего... постоянства.
Девушка вскочила с земли и побежала в сторону, где у шатров уже готовился ужин и раздавались неясные гитарные переборы.
Эррензи некоторое время смотрел ей вслед, а потом зачерпнул воды чугунным котелком и принялся привычно смывать хну с длинных волос.
Когда он возвращался с реки, то столкнулся нос к носу с Радой, бабкой Аурики. Та, видать, уже давно поджидала избранника своей внучки, так как успела набросать вокруг себя множество абрикосовых косточек. Её намерения Эррензи угадал быстро. Ошибиться было практически невозможно.
- Мальчик, почему ты так упорно избегаешь старую Раду? Уже трижды я хотела погадать тебе, и всякий раз ты умудрялся найти отговорку. Ты что, боишься встретиться лицом к лицу со своей судьбой? - цыганка хитро прищурилась, глядя на чужака исподлобья.
- Нет, пхуромны, - Эррензи уже знал, как следует вежливо обращаться к старой цыганке, - просто я больше не жду от жизни ничего хорошего. Так зачем мне знать своё будущее и, тем более, ворошить прошлое?
- Ну нельзя же так, чаво*, - сочувственно прошамкала старуха, качнув массивными золотыми серьгами, - у тебя ведь ещё все впереди. Давай-ка раскину карты!
- Валяй, раскладывай, делай, что хочешь! - Эррензи даже разозлился. В конце концов, будет поводу убедиться, что вся эта ворожба - просто дурацкие обычаи глупых людей. Разве может человеческая женщина, находящаяся одной ногой в могиле, заглянуть в его душу? Смешно! Даже среди вампиров дар предвидения настолько редок, что многие сомневаются, существует ли он вообще.
Старая цыганка неодобрительно покачала головой и, усадив гостя напротив себя, достала потрепанную колоду. Похоже, эти карты были ровесниками самой гадалки, и рисовал их, наверняка, какой-то таборный художник. Картинки немного поблекли от времени, но контуры всё ещё оставались четкими.
- Ты будешь очень долго жить, даже сам не представляешь, насколько долго, - задумчиво сказала Рада, теребя золотое кольцо с крупным сапфиром глубокого синего цвета. Складка, неожиданно появившаяся между седых бровей, красноречиво говорила о небывалой сосредоточенности старухи. Она быстро собрала со стола карты, перемешала их, заставила Эррензи снять колоду и повторила расклад.
Древний хмыкнул, но комментировать не стал. Жить он, действительно, собирался долго. Цыганка даже не представляла себе, насколько долго.
- В твоей жизни была какая-то потеря, о которой ты скорбишь до сих пор. Вижу, ты расстался с любимой женщиной... только, вот незадача... - Рада ещё сильнее нахмурилась и выложила из колоды две дополнительные карты, - никак я не пойму. То выходит, что она умерла, а то вдруг, что она жива, но ты сам оставил её. Небывалое дело - чтобы я, да не знала, как трактовать гадание! - бабка даже руками всплеснула от огорчения.
- Всё правильно говоришь, драбакирибнаскири, - Эррензи впервые уважительно назвал старую женщину ворожеей, - не думай о том, как оно было. Главное, что карты твои не врут, - он потер ладонями виски и взъерошил волосы, - знаешь, я готов признать, что был неправ и зря не верил тебе. Теперь прошу, не раскладывай дальше. Ты угадала прошлое, но я и в самом деле не хочу ничего знать о будущем.
- Так уж и ничего? - Рада, прищурившись, довольно заулыбалась, - а если я скажу, что тебя ждет счастье, согласие и любовь?
- Тогда я подумаю, что ты хочешь сосватать за меня свою внучку, - рассмеялся Эррензи
- Нет, мальчик, - старуха вздохнула, собирая карты со стола, - Аурика не сможет зажечь огонь в твоём сердце. Но ей довольно и блеска в твоих глазах. А ты ещё вспомнишь мои слова когда-нибудь. - Бабка замолчала, устремив взор куда-то в туманную даль. Эррензи вдруг понял, что больше Рада ничего не скажет. Он встал, почтительно поклонился и вышел из шатра, аккуратно задвинув за собой узорчатый полог.
Новолуние миновало, но Эррензи пока и не думал уходить из табора. Правда, соберись он это сделать, хитрая Аурика припомнила бы про ещё четыре проигранных желания. Но пока в этом не было надобности и девушка приберегала своё оружие прозапас.
За это время Эррензи стал кое-как понимать цыганский язык, и теперь враги, все как один, замолкали при его появлении. Напряжение нарастало с каждым днем, бурлило и скоро обещало перекипеть через край. Если раньше Эррензи не обращал внимания на разговоры за спиной, то теперь начал опасаться, как бы заговорщики не причинили зла Аурике. Вслед за привязанностью к этой девочке пришла и ответственность, как если бы цыганка была его обращенной. Но чего-чего, а этого Эррензи делать не собирался. Сейчас его всё устраивало, а о завтрашнем дне думать не хотелось.
Когда подошло время, Эррензи ощутил привычный голод. До ближайшей деревни было далековато, но он отправился охотиться именно туда, не желая оставлять следов возле места, где жил.
Жертва попалась ещё на середине дороги. То ли она заплутала в лесу, то ли просто не успела вернуться домой засветло. И теперь её кровь досталась Эррензи.
Ветер пригнал лохматые тяжелые тучи, и всё происходящее на берегу Эльбы скрыла темнота. Когда несколько капель сорвались вниз и впитались в песок, кто мог бы наутро сказать, кровь это или простая вода?
От реки повеяло холодом.
Небо неожиданно расчистилось, и склон осветился бледным светом. В траве стрекотали сверчки, на водной глади таинственно мерцала лунная дорожка.
По-цыгански "ночь" и "кровь" звучат одинаково, и это вовсе не случайность. Сейчас два этих понятия были едины. Тот, кто связал их неразрывно, прищурился и удовлетворенно облизнул губы..
Он не ожидал, что у действия, не предназначенного для чужих глаз, окажется случайный зритель.
Ну почему именно она?
- Аурика.. - только и смог сказать Эррензи. Он шагнул вперед, вспоминая нужные слова, - н'андэршав, Аурика... не бойся!
- Ты мне должен четыре желания! Обещай, что не тронешь меня! - выпалила девчонка на выдохе, чувствуя, как подкашиваются ноги. Эррензи не дал ей упасть, подхватил на руки и усадил рядом на поваленное дерево, влажное от ночной росы.
- Обещаю, - сказал он, - я бы и так не причинил тебе вреда. Разве я когда-нибудь давал тебе повод усомниться? Ты веришь мне?
Девушка кивнула. В черных глазах больше не было ужаса, но теперь там затаилась какая-то печаль, от которой становилось не по себе.
- Я верю, - прошептала Аурика, - как я могу не верить тебе?
Она сама подалась вперед, и ощутила вкус крови на его губах. Давно сдерживаемая страсть наконец-то нашла выход, и летняя ночь приняла в свои объятия двоих, желающих стать одним целым. Трава оказалась холодная и мокрая от вечерней росы, но разве на это обращаешь внимание, когда тонкая рука несмело проводит по твоей спине, и тело немедленно отзывается на это прикосновение? Незабываемое чувство, которое можно пить, словно вино, горячее, терпкое, со специями. Её волосы пахнут корицей, а в глазах горит огонь, от которого на сердце становится легко и радостно. Наверное, то же самое ощущают звезды, когда срываются с неба...
Рассвет они встретили вместе, сидя у костра. Небо стремительно светлело. Проснулись птицы, и их утренние трели прогнали дрему, в которую погрузилась Аурика, приклонив голову на плечо Эррензи.
Девушка вскочила на ноги, и с удовольствием потянулась, даже не подумав подобрать лежащую на земле одежду.
- Пошли купаться, - предложила она, и первая побежала к реке.
Эррензи в задумчивости остановился на берегу. Все его попытки привести мысли в порядок не увенчались успехом. Да это было и не нужно. Помнится, раньше он умел просто наслаждаться жизнью, не оглядываясь, не заботясь о последствиях. И сейчас умеет. И будет наслаждаться. От всей души.
Эррензи одним прыжком влетел в бодрящую проточную воду. Капли, подобно драгоценным камням сияли на лице и плечах Аурики. Девушка проследила за счастливым взглядом любимого, и повернула голову в ту же сторону. Навстречу восходящему солнцу...
На обратной дороге Аурику все-таки сморило, и Эррензи легко подхватил её на руки. Наверное, девушке снились хорошие сны. Ведь разве можно, с такой блаженной улыбкой на лице, видеть какие-то другие?
Эррензи запоздало подумал, что их, наверное, уже хватились в таборе, и теперь придется объясняться со старой Радой, или с тем же Александром. Но он никак не ожидал, что первым, кто попадётся им навстречу, будет мерзавец Злачо с приятелями.
Цыган изменился в лице, увидев, как Аурика обнимает за шею ненавистного чужака. Рука потянулась к ножу и с губ сорвались обидные слова, значения которых Эррензи не понял, но девушка задохнулась от негодования и, соскользнув на землю, крепко сжала кулачки. В её глазах вспыхнул гнев, но в ответ на этот испепеляющий взгляд, Злачо лишь засмеялся
Аурика заговорила быстро и яростно. Эррензи понимал лишь отдельные слова:
- Амэ...кэтанэ...миро...авэла! **
Но тут цыган переключил своё внимание со взбешенной девушки на соперника.
- А ты, Ян, так и будешь прятаться за спиной женщины? - хрипло выкрикнул Злачо, и орава его одобрительно загудела, - выходи в круг и покажи, на что ты способен!
Дружки тут же, словно по команде, оттеснили Аурику, и окружили противников. Блеснуло лезвие доставаемого ножа, и Злачо молча бросился в атаку. Уклонившись от удара, Эррензи успел заметить краем глаза, как со стороны шатров бежит Александр и чего-то кричит.
- Нечестно! Нечестно нападать на безоружного! - музыкант пытался воззвать к совести собравшихся, но получил ощутимый пинок в живот, и со стоном рухнул под ноги обидчику.
А Злачо сделал знак своим людям, и те тоже повыхватывали ножи. Александра оставили в покое, их целью было убрать зарвавшегося чужака, который с самого первого появления был, словно острая кость в горле. Аурика сдавленно охнула, и Эррензи понял, что затянувшееся представление пора заканчивать.
Нападающие даже не поняли, куда переместилась жертва. А потом им пришлось поменяться ролями. Несколько молниеносных движений - и Эррензи, расчистив себе путь, оказался лицом к лицу со Злачо. Ещё мгновение - и нож, выбитый из рук, отлетел в сторону, а цыган почувствовал, что вокруг его головы сжимаются железные тиски. Здравый смысл отказывался верить, что руки чужака могут обладать подобной нечеловеческой силой.
- Я бы мог раздавить твой череп, как ореховую скорлупу, - голос прозвучал словно издалека. Видимо, сознание постепенно начинало мутиться.
Злачо струсил и жалобно запросил пощады, косясь на Аурику. Эррензи ослабил хватку, противник со всего размаху плюхнулся в жидкую грязь и отрубился.
Девушка смотрела на все это широко распахнутыми глазами. Казалось, сегодня ночью, увидев воочью кровавую трапезу, она испугалась гораздо меньше. Конечно, ведь тогда это не касалось людей из табора...
- Они все живы, - мрачно произнес Эррензи, - я не убиваю ради развлечения.
Аурика подошла к нему, уткнулась лбом в плечо и всхлипнула.
- Я совсем не об этом сейчас.....Ты мне должен ещё три желания. Пообещай, что никогда меня не оставишь.
- Конечно, не оставлю, - Эррензи прижал к себе готовую заплакать цыганочку, намереваясь увести её с поля битвы..
А со стороны шатров бежали люди. Кто на подмогу, кто просто поглазеть. Возле раненых уже хлопотали женщины. Одни смотрели на Эррензи с ненавистью, другие с восхищением, третьи - с неприкрытой завистью. Смотрели как угодно, но только не с вызовом.
Их с Аурикой молча проводили взглядами, и только в шатре девушка позволила себе разрыдаться. Тут же рядом зашелестела юбками бабка Рада, заваривая успокаивающий чай из трав. Оставив чашку на столе, она вышла, не сказав ни слова.
Аурика сделала несколько обжигающих глотков и подняла взгляд на Эррензи.
Слова прозвучали тихо, но не услышать их было нельзя.
- Еще два желания помнишь? Так вот, я хочу стать такой, как ты!
Она увидела сначала удивление в глазах сидящего напротив, а потом легкую улыбку.
- Хорошо! - согласился Эррензи. Только не здесь, и не сейчас. Я покину табор сегодня ночью. Пойдешь со мной в Прагу?
- Да, пойду, - Аурика ответила, не колеблясь, - только... последнее желание: обещай, что никогда не будешь принуждать меня и ограничивать мою свободу.
Получив обещание, она успокоилась и быстро заснула. Но даже во сне сосредоточенная складка пересекала её высокий лоб, и черты лица не выражали былой безмятежности.
Этой ночью если кто из табора и видел две уходящие вдаль фигуры, то не решился их окликнуть и, тем более, остановить.
Они шли вдоль реки и Аурика даже ни разу не обернулась. К чему лишние слезы? Сердце и так то сжималось, то норовило выпрыгнуть из груди.
- Тебе страшно? - Эррензи остановился и успокаивающе провел рукой по щеке девушки.
Она отрицательно помотала головой и сама подставила шею.
А дальше...Это было как заснуть, и проснуться. Сон - это ведь тоже маленькая смерть. Пробуждение, голод и соленый вкус на губах, утоляющий жажду - всё, что запомнила Аурика об этой ночи.
Умывшись, они продолжили путь по утренней росе. Как и прежде, навстречу солнцу.
Прага. 50 лет спустя.
- Я не могу так больше. Жить в четырех стенах, просыпаться, и видеть по утрам деревянный потолок, а не чистое безоблачное небо. Здесь птицы поют по-другому, не так, как в степи. Ночью зажигают фонари, поэтому звезд почти не видно. Я стала забывать цыганский язык, потому что мне не с кем разговаривать. Я стала совсем другой, Эррензи. И перестала нравиться сама себе.
Он стоял, отвернувшись, глядя в окно, и слушал. По лицу нельзя было понять, что он думает.
Аурика боялась. Не того, что рассердится, не того, что накажет. Она боялась причинить Эррензи боль.
- Куда? - голос хозяина прозвучал, как щелчок кнута: сухо и жестко.
- Какая разница? Я ухожу не куда-то, а отсюда...
- Я не позволю тебе этого.
Чужой, абсолютно чужой голос. Никогда раньше не доводилось слышать подобного тона.
- Помнишь, ты обещал, что не станешь никогда ограничивать мою свободу, и ....
- Я сказал, никуда ты не пойдешь.
Сказано ровно, без эмоций, значит, обсуждению не подлежит.
Во время этого разговора Эррензи ощущал себя словно в тумане. Или во сне. Потому что происходящее не могло быть реальностью. Ну куда она пойдет? Ей же пятьдесят только! Желторотый птенец, которого сожрут при первом же удобном случае. Кто будет защищать её, если хозяина не будет рядом? Неужели так сложно потерпеть вынужденные бытовые неудобства ещё хотя бы сотню лет? Сейчас, она, конечно, будет плакать, обвинять его... ничего, порыдает, и успокоится.
Боль, несильная, но обидная, обожгла правую щеку. Эррензи в изумлении уставился на обращенную, которая наконец-то дала волю эмоциям. Слезы полились ручьем. И сквозь слезы, как крупа из мешка, сыпались слова.
- Если бы ты навещал меня чаще, то уже заметил бы, что я выросла! Я взрослая! Мне не нужна нянька! Открой, наконец, глаза, посмотри на меня. И вспомни о своём обещании! Или ты не хозяин слову своему?
Ага! Проняло. Теперь и на лице, и в голосе - такая буря эмоций, что инстинктивно хочется податься назад и чем-нибудь прикрыться.
- Извини. Я был неправ. Иди.
Интересно, сколько труда ему стоило произнести это? Но сказал ведь, не поморщился. Только отчего же у самой-то чувство, будто лимон съела, да ещё и с кожурой впридачу? Ох, и врагу не пожелаешь оказаться перед необходимостью сделать такой выбор. Уйти сейчас - это предать его. Остаться - предать себя.
- Это ты прости меня, Эррензи.
Виноватые черные глаза. Легкое касание губ на прощанье и стук хлопнувшей двери. Ощущение, словно выпустил из клетки благовещенскую птичку.
- Теперь я свободен от обещания всегда быть рядом с тобой. -сказал Эррензи вслух, - выходит, мы оба ограничивали свободу друг друга.
Улетевшая птица, бродячая цыганская душа об этом даже и не думала. Босые ноги ступали на горячие от солнца дорожные камни. Ветер обдувал лицо, ласково перебирал смоляные кудри, и...неизменно уносил мысли назад, к ставшей родной Праге. И к тому, кто там остался. Аурика знала, что, уходя, нельзя оборачиваться, иначе в месте, которое покидаешь, останется частичка твоего сердца. Но сегодня ей очень захотелось нарушить все установленные правила. И она обернулась.