Опять август, опять жара на моем Среднем Западе. Пока едешь по Калифорнии, ничего, терпимо. Кроме одного, пожалуй, места: долины речки Колорадо, что, вытекая из Большого Каньона, чиста и прохладна, но течет по низине, где жара просто бесчинствует, словно зная, что на высотах Аризоны тебя ей уже не достать. Там благодать, особенно вечерами. Как они тут без кондиционеров жили? Недаром, в ковбойских фильмах, они все на завалинках сидят да на гармошках губных гудят. И правда. Сидеть в теньке при 108-ми градусах еще можно, а двигаться начнешь - хоть помирай. А грузиться-разгружаться надо. Хорошо, если поставят тебе какой грузовик или трактор. Бросил несколько цепей, затянул, и вперед. А если какое оборудование бесформенное? Да еще тарпом, брезентом, то есть, его накрой, да и резинками утяни. А это все потом на ходу треплется да рвется. Останавливайся, поправляй. Намучаешься, словом. Оно бы хорошо такой груз вовсе не брать, да часто бывает, что и это за счастье. Смотришь на компьютере - в Калифорнию въехало, скажем, полторы тыщи таких как я, а грузов от туда всего лишь двести пятьдесят. Скажи спасибо, такое схватил. Ничего, в следующий раз повезет. И везет. Сейчас поставили мне какие-то легкие лесенки на колесиках, трапы для самолетов, и гоню я на восточный берег словно вообще пустой. Вес - пушинка. Оплата - будь здоров. Вот и еду, радуюсь. Домой забегу, отдохну. Доеду на восток, к Атлантике, и опять груз будем искать, в Калифорнию, на Тихий Океан. Но это все потом. Через три дня. А пока еду-радуюсь. В моем деле каждую минуту, каждый день цени. А они всегда разные. В конце первого дня пути, останавливаюсь я в деревеньке Селигман, тут как раз начинаются горы Аризоны, и температура падает, после полуночи можно мотор и выключить. Я тут, у самого края грунтовой парковки знаю местечко. Обычно там никто не встает: с дороги его не видно. Туда и пробираюсь. Потом уж другие тракисты ко мне пристраиваются. Бывает, какой дурак к самой моей кабине встанет и мотор не выключит, тарахтит, зараза, всю ночь. Тут уж ничего не попишешь - не повезло просто. Ругаться с ним не станешь: не принято. Просто скажешь, укладываясь спать: "Пошли, Господи, спокойную ночь." А утром не забудь сказать: "Спасибо, Господи, за отдых. Пошли мне хороший день, избавь от поломок и аварий, от злых инспекторов. Дай мне спокойно доехать и груз мой довезти." Тут, как на войне, атеистов нет. Путь под три тыщши миль. Выноси, Господи. Остановлюсь на ночь уже в Техасе, в Амарилло. Тут тоже место знаю. Welcome Center. Хорошая парковка, чистый сортир. Достану с верхней полки аккордеон и сыграю Вернись в Сорренто и Бесаму Мучу, а там и Отговорила Роща Золотая и Старый Клен пристроются. А завтра, если не закроют из-за ветров дорогу, если не схвачу гвоздя в одно из своих восемнадцати колес, то, с Божьей помощью, буду к полудню дома.
День на дороге длинный. В шесть проснешься, кофе сваришь, булочку съешь и за руль. А там до восьми-девяти вечера. Если от дома - настроение деловое. Если к дому - настроение хорошее. По пути книжки слушаешь, стишата сочиняешь. Жене позвонишь, друзьям. Дорога знакомая, дороги мне все, по Америке, как родные, все на них вроде бы известно, а вот всякий раз они разные. Не скучно мне на дорогах. Если книгой или музыкой не увлечен, вспоминаешь всякое.
Помню, такая же жара стояла в Оклахоме. Было это лет пятнадцать назад. Работал я тогда в Риал Эстэйт - дома продавал. Так себе, работа. Не понравилась. Бросил в конце-концов потому что, бывало, бегаешь целыми днями перезваниваешься, договариваешься, на что-то надеешься, а результата никакого. Другой раз и не бегаешь особо, а деньги вдруг неплохие схватишь. Нет уж, по мне лучше что-то определенное. Довез - получи. А тогда, какого покупателя я только не видал.
Позвонил мне помню, один русский поп. Не поп, пятидесятник он был, у них там как-то иначе называется. Сказал, женщина едет из Сиэтла, хочет дом в наших местах купить, тебе, мол, и клиент. Попросил встретить ее с самолета, к нему довезти - у него машина в ремонте была. Описал как она выглядит, какой рейс... Сижу я в аэропорте на лавочке, поглядываю на народ, что с самолетов идет, и вдруг вижу, мама моя! То есть не мама, конечно, это так, возглас. Идет по коридору что-то такое в зимнем пальто и пуховом платке, с двумя сумищщами в руках. Я сразу понял - мой клиент. Русские обычно в багаж своего барахла стараются не сдавать: лететь-то с пересадками, а вдруг где-то перепутают, или, того гляди чемодан взрежут. Разбирайся потом. Встаю, иду навстречу.
"Вы Марфа Павловна будете?"
"Я, а вы кто?" Смотрит недоверчиво, глазами вокруг шарит.
"Меня Дитрих зовут, Николай Иванович дома вас ждет, у него машина сломалась."
"Как зовут?"
"Дитрих, из Латвии я. Имя у меня такое, немецкое."
Вижу отлегло у нее. Не еврей, значит. А что латыш, что швед, что местный, тут уж все равно. Главное, говорит по нашему, и ладно.
"А, так вы тот, кто мне дом поможет купить, - наконец-то сообразила - а мне имя говорили, я не запомнила. Дитрих, значит."
Забираю у нее сумки - теперь без опаски отдает - и спрашиваю:
"Что это вы так тепло оделись?"
"Так у нас жарко, подумала, тут прохладно будет. Мне говорили у вас тут и холодно бывает."
Холодно она произнесла с ударением на последний слог.
"Бывает. - отвечаю - В январе."
Под любопытными взглядами одетых по летнему людей провел я Марфу Павловну к своей машине.
У машины она с удовольствием стянула с себя пальто на вате, привезенное, видно, еще из России (таких лисьих воротников я тут и не видел) и серый пуховой платок. Положила все это на заднем сидении, уселась впереди. Я направил не нее струйку воздуха из кондиционера. Спросил:
"А почему к нам хотите перебраться? Чем Сиэтл плох?"
"Да там не плохо. - Она ответила словоохотливо, как всякий, отходящий от полетного стресса. - Мы там, как приехали, так и жили. Семь лет уже. Город большой, машин столько! Вы знаете, когда мы еще первый раз подлетали туда, смотрим внизу, в черноте полосы какие-то яркие. Желтые и красные. Даже напугались, что это? Спрашиваем, один у нас там по-английски знал, нам говорят, это машины на дорогах. Что столько машин? Плечами пожимают, говорят, столько. Еще больше увидите. Мы не поверили, думаем врут, не может быть столько у них машин. Потом приехали, правда, видим, все у них на машинах. У меня сын тогда еще здоровый был, это сейчас он разболелся. Так тоже, через полгода уже машину купил. У русского, нашего, одного работал. У того свалка автомобильная, так он иные машины поправлял и опять продавал. Вот Сережа мой и помогал ему, механиком. Он у меня здорово в технике разбирался, и в школе одни хорошие оценки получал."
"Ну значит и тут неплохо устроится." Сказал я воспользовавшись паузой.
"Нет, теперь уж все, совсем он разболелся, теперь он на инвалидности. Работать уж больше не будет."
"А что с ним такое?"
"Почки у него больные. И Печень. - Она вынула из сумочки платок и отерла глаза от навернувшихся слез. - В армии его сильно били, за то, что верующий. - Когда пришел, вроде бы ничего, а к тридцати годам сказалось. Теперь лежит он только. Ходит с трудом. И льется из под него."
"Кошмар какой! - невольно вырвалось у меня. - Кто же за ним ухаживает?"
"Ну, он старается сам, я-то днями на работе, а уж когда прихожу, мыться ему помогаю."
"Так может и не переезжать тогда? Какой смысл его везти-то сюда?"
"Да и я так думала, да тут по дизабилити платят больше. У него друзья узнали. Переехали сюда тоже недавно. Да и другое еще. - Она помолчала и добавила. - Ладно уж, расскажу вам, чего скрывать. Короче, мы когда приехали, там нас много было. Около сорока семей. Ну и дети у всех. Подростки-то озорные. Никто не говорит по-местному, а показать-то себя охота. Ну и сцепились несколько раз с черными. Да только те быстро отстали, наши-то позлее будут. Ну и ничего, жили. А теперь, когда все поразъехались, нам-то и припоминают. То камнем бросят, когда с колясочкой в магазин идем, то еще что."
"С какой колясочкой? - Не понял я. - У вас что еще в семье дети есть?"
"Нет, детей нет. С магазинной колясочкой. Нам менеджер разрешил, если мы только в его магазин ходить будем. Вот мы и пользуемся. А какой нам еще магазин? Этот недалеко, всего пять минут, и Сереже полезно, он на ручку опирается и идет. Врач говорит, хорошо ему. А эти, черные, пристают, бывает, не лезут так, а издалека орут. Мы только слышим Russians и еще что-то."
"Хорошего мало," - посочувствовал я и подумал, что и тут, в моем спокойном городе, может такое начаться. Недавно, ехала компания русских парней в машине. Какие-то черные им палец показали. Так те догнали, вытащили их наружу и давай бить. Пока полиция не засвистела в далеке - кто-то вызвал - все тех дубасили. Ума хватило, ни слова при этом не говорить, но меж собой теперь хвастают. Да и я об этой истории в газете читал, там так и сказано, потерпевшие подозревают каких-то иностранцев. Догадаться не трудно, что это за белые иностранцы.
"И что, там совсем русских не осталось?" Спросил я.
"Нет, почему остались. Только не там, где мы живем. Дома себе купили, в хорошие районы переехали. Остались только мы да и Боровики."
"Какие боровики?" Не понял я.
"С нами живут, фамилия у них такая."
"Подождите, мне ж сказали, что вы сами в рент живете?"
"Ну да, так я и их пустила, они в комнатах живут, а мы с Сережей, в прачечной, где стиральная машина. Там место большое, что ж ему пропадать. Зато деньги удалось подкопить. Целых десять тыщ. Теперь и домик присмотреть можно."
"И что же лендлорд ваш, разрешает?"
"Я с ним договорилась. Я ему двор бесплатно убираю, так он и не против. А что мне? Там не сорят. Только раз в неделю заметешь, да подберешь, если кто что бросит. И листья, конечно, по осени. Да я работы не боюсь. Только вот..." Она не договорила.
"Что?" Полюбопытничал я.
"Да не ладится с ними у меня. С Боровиками. С тех пор как невестка у них завелась. Такая... Я из-за нее выигрыш потеряла."
"Какой выигрыш?"
"По почте пришел. Прямо мне. Океанский круиз. Так прямо было и написано, мое имя и все такое. А она его порвала и в помойку. Так и выбросила. Я с тех пор им совсем доверять перестала. Вот и сейчас, все ценное с собой увезла. И документы, и пальто вот пришлось надеть. Надо же, выбросила! А там код особый, с которым я позвонить должна."
"Ну куда вам при такой жизни в круиз?" Посочувствовал я.
"Дак я бы деньгами взяла. А теперь тю-тю. Так та только надо мной смеется. Это мол, чепуха. Так, говорит, дураков ищут. Не знает, что у нас с Сережей положение другое."
"Какое это, другое?"
"Такое, что нас с ним обижать нельзя. Малоимущие мы и на дизабилити. Мне адвокат так и сказал, будет вас кто обижать, так мне сообщите. Он-то уж знает, что делать."
"Так у вас и адвокат есть?" Удивился я.
"В велфаре, конечно, адвокат есть. У вас, говорит, сын на дизабилити. У вас все права. Так вот и надо было к нему. С тем-то круизом. Уж верно, высудил бы чего. Вот вы, я гляжу, человек понимающий."
"Я совсем по другой части", - поспешил отбрехаться я и остановился у дома Николая Ивановича. Мы, Слава Богу, уже приехали.
Марфу Павловну я больше никогда не видел. Выяснилось, что в Оклахоме им с сыном такой денежной поддержки не получить. Наверное от того, что оформлялась его инвалидность в другом штате, и нашему штату чужие проблемы были не нужны.
Русских, правда, к нам, в Оклахому, тогда переехало немало. Привлекала дешевая земля и выгодные ссуды на строительство. Ну и рыбалка, конечно. Да и вообще неплохо тут у нас. Большинство из них вполне вписались в местную жизнь, но есть и всякие, словом все, как везде.
За этими своими воспоминаниями я не заметил как проскочил высокогорный Флагстафф и уже подъезжал к Винслоу, знаменитому лишь по популярной некогда рок песенке. "I was standing on the corner in Winslow, Arizona." Для меня это местечко примечательно тем, что есть тут у местного Вол-Марта удобная парковка для траков, и я, иной раз, захожу сюда, пополнить запасы. Хороший магазин Вол-Март. Ничего в нем искать не надо. В каком конце страны в него не зайдешь, везде он одинаковый, повсюду ты в нем словно неподалеку от дома. Да только в этот раз я его пролечу. Завтра я уже, Бог даст, буду в своей Оклахоме.