Легенда возвращается
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
... Боже, как мертвецы ухмыляются у стены,
Наблюдая за весельем на балу победы...
Альфред Нойс
"Бал победы"
ЛЕГЕНДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Глава 1
Борьба за выживание
Ничто, никогда, не начинается.
Нет гневного момента, или гневного слова, с которых можно было начать историю.
Ее корни, всегда восходят к другой истории, более ранней, и так, до тех пор, пока ее исток не затеряется в веках, хотя, каждая эпоха рассказывает ее по-своему.
Так освещается языческое, страшное становится смешным, любовь превращается в сантименты, а демоны - в заводных кукол.
Ничто не застывает. Туда сюда, снует ткацкий челнок фантазии, сплетая факты и легенды, мысли и чувства в причудливый узор, в котором еще неясен будущий мир.
Поэтому, надо подумать, с чего начать рассказ. Наверное, из какого-нибудь места, между полузабытым прошлым и неведомым будущим. А так как эта история не имеет начала, и не имеет конца, можно начать отсюда.
Несмотря на жаркое утро, в небольшом уютном кафе, под тентом, сидели за разными столиками два господина, не знакомые друг с другом. Оба были иностранцы, и пили сухое вино. Проходящие мимо люди рассматривали их с немалым любопытством. В особенности, привлекал внимание младший из двух - огромный, широкоплечий блондин с пышными волнами волос, зачесанных назад. У него было красивое лицо и добрые голубые глаза. Несмотря на длинную золотистую бородку английской стрижки, молодца этого даже по первому взгляду нельзя было принять ни за англичанина, ни за немца. Сразу бросался в глаза мягкий и расплывчатый славянский тип. И действительно, гигант был русский, из Москвы - Алексей Петрович Верещагин.
Другой иностранец, темно-русый, почти брюнет, с усами, но без бороды. Он был немного пониже ростом, худощавый. Загорелое, значительно помятое жизнью, и уже не очень молодое лицо - скорее эффектное, чем красивое - оживлялось быстрыми карими глазами, умными и проницательными. Видно было, что обладатель их - тертый калач. И его мало, чем на белом свете можно было смутить и удивить, а испугать - тем более.
- Простите! Кажется мы соотечественники, - обратился он к Верещагину по-русски.
- Да, - сказал Алексей Петрович. - А как вы узнали?
- В вашей фигуре есть что-то московское.
Верещагин засмеялся:
- Вы очень наблюдательны, хотя на художника не похожи.
- А как вы узнали?
- У художников взгляд иной, вы не умеете сразу осмотреть человека. Это только трем профессиям дано: художникам, портным и гробовщикам.
- Вы правы. Давайте познакомимся - Валерий Мартов.
Верещагин назвал себя и с большим любопытством уставил на него свои большие глаза. Оказалось, что эффектная наружность Мартова не обманывала его. Он вспомнил, что слышал о нем. Мартов был знаменитый путешественник и светский человек, искатель приключений, ученый и мистик. Для одних - мудрец, для других - опасный фантазер, сомнительный авантюрист - бродяга.
Верещагин - хоть и не крупный, но все-таки московский финансист - помнил имя Мартова не только по молве и славе. Он знал брата Валерия. Тот стоял во главе нескольких промышленных предприятий и слыл большим дельцом - холодным и расчетливым.
О Валерии, который сейчас сидел с Верещагиным - держалась твердая молва - живет на средства брата.
- Я слышал, - сказал Верещагин, - вы недавно путешествовали по Африке?
- Да. Я не знаю, почему об этом писали в газетах. Это было заурядное путешествие, каких я сделал немало. Нет страны, доступной европейцу, где не побывала моя нога. Земля ужасно мала. Пора выдумать какие-нибудь дополнения к ней - иначе, очень скоро, людям станет тесно и мрачно, как в тюрьме. Гамлет прав! Весь мир - тюрьма, и родина - самое скучное в ней отделение.
Верещагин снова засмеялся:
- Дополнение к земле? Однако!
Мартов бросил на него пристальный взгляд.
- Почему бы нет? Делают же пристройки к домам, и у растущих городов развиваются пригороды.
- А вы, что же? Какую-нибудь надстройку, что ли, желаете учредить?
- Назвать мы всегда успеем, лишь бы было что назвать. Места в небе много, вот какой простор, - и он вскинул руку вверх.
- Вы говорите о воздухоплавании!
- Да, человеку пора иметь крылья.
- Может быть, вы сами занимаетесь этим вопросом?
- Занимаюсь. Но не делайте беспокойных глаз. Крылья я не изобретаю. Следовательно, не полезу в карман за планами и чертежами.
- Помилуйте, я и не думал, - сконфузился Верещагин, потому что у него действительно мелькнула, было, мысль.
Мартов улыбнулся:
- Не думали - тем лучше. Тем более, у нас нет такого мифического мастера, как Дедал, который сделал крылья для своего сына, и Икар полетел. Если бы знали, сколько денег я потратил на все эти изобретения, что и сосчитать страшно. И вот перед вами сидит бедный человек. - Мартов тяжело вздохнул. - Хотя, если человеку суждено полететь, он полетит. Сам полетит, как сам плавает.
- Вот те раз! Как же это? - удивился Верещагин.
Мартов задумчиво смотрел вдаль.
- Я представлю вам доисторическую картину. Первобытный человек видит в первый раз реку. Раньше он видел только ручейки, которые легко переходил, не замочив ног, выше колена. Он видит, что перед ним вода, но не может дать себе отчета, ни в ее силе, ни в ее глубине. Предполагая, что это ручей, только более широкий, он входит в воду. Она покрывает постепенно его колени, бедра, грудь, шею, подбородок. Если погружение идет последовательно, то дикарь может струсить и вернуться на берег. Тогда он будет только знать, что вода глубока, что входить в нее человек может, но лишь до тех пор, пока она не заливает ему рот, нос, уши. Словом, будет знать закон о зловредности воды. То есть, она враг, с нею надо обходиться очень осторожно, иначе - гибель. Ну, и конечно, обожествлять ее, как грозного и непреодолимого бога. А если он сорвался в глубокую колдобину, под ногами у него дна нет, он взял и поплыл. Хотя сам он, разумеется, не понял, как он это сделал. Но он начинает припоминать, что болтал ногами и руками, и вода стала его держать. Вот так дикарь достиг возможности плавать.
Верещагин от души расхохотался.
- По вашей теории, - сказал он, - выходит так: человек с горы бросился вниз и вместо того, чтобы разбиться, он должен полететь?
- Конечно, - серьезным тоном произнес Мартов. - И в этом не будет ничего сверхъестественного.
- Простите меня, но вы слишком увлечены верой в цивилизацию. Тяготение к сверхъестественному в человеке происходит не от борьбы с природою за роль в ней, а от стремления к высшему идеалу, закрытому от нас смертью. Ее-то ведь вы не рассчитываете уничтожить?
- Нет. Но ей пора быть управляемой - приходить, когда сам человек ее захочет. Чтобы смерть была не мукой и ужасом, а лишь удовлетворяющим фазисом великого, естественного физиологического процесса. Чтобы запрос на нее предъявлял сам организм наш, и умирать было бы так же просто, как пить, рожать детей. И смерть будет, как последнее отправление организма. И к победе над смертью наука уже движется уверенными шагами.
- Я все это понимаю, но организм - то наш изнашивается. Смерть вы по естественному хотению все-таки оставляете?
- Конечно.
- А если будет такое хотение, то будет и такой порог, за которым начинается для человека сверхъестественное, и остается любовь и пытливость к нему, и он всегда сохранит для себя в природе множество темных уголков, к которым будет относиться с суеверным страхом и с фантастическим уважением.
Мартов снисходительно кивнул головой.
- Вот вы говорите, что в мире нет ничего сверхъестественного. А я твердо уверен, что вы преувеличиваете свой материалистический энтузиазм. - Верещагин неприятно поморщился: ему показалось, что солнечный день, как будто посерел, и в жар солнечных лучей, опалявший Кипр, прокралась тонкая струйка холодной северной сырости. - А чтобы вы сказали, - спросил он после долгого молчания, понизив голос, - если бы вам случилось видеть призрак? Настоящий призрак... совершенно такого же человека, как мы с вами, но он мертвый и, однако, ходит и говорит, как живой?
Мартов зорко посмотрел на Верещагина и подумал: "Почему он так стал выглядеть? Боязнь? Утомление? Перегруженность в работе"? Лицо Валерия, как зеркало, отражало внутреннее смятение. Затем спросил:
- С вами было что-нибудь подобное?
В первый момент, у Алексея возникло желание рассказать Мартову все, но сейчас, внутри него бушевал неописуемый страх. Он сразу подумал, что Валерий посмеется над ним и скажет, что ему пора обратиться к психиатру, по поводу его потусторонних страхов.
- Не люблю я говорить об этом, - сказал он после долгого колебания, видя, что настойчивый взгляд Мартова не хочет от него оторваться. - Это, извините меня, довольно свежая рана и, вспоминая о ней, я дурно себя чувствую. Когда-нибудь, при случае, если встретимся и буду я более спокойным, попробую вам все рассказать.
- Как вам я завидую, - сказал путешественник. - Мне никогда не удавалось проникнуть в мертвый мир, хотя я всю жизнь гонялся, чтобы увидеть что-нибудь необыкновенное и фантастическое, по всем странам земного шара.
Новый знакомый очень понравился Верещагину. Он чувствовал, что сдружится с Мартовым, и был доволен, что судьба послала ему навстречу такого опытного и бывалого путешественника. Но странный разговор несколько расстроил его. И когда тот откланялся и ушел, Верещагин долго еще сидел в кафе, погруженный в довольно мрачные мысли. Вопреки своей богатырской внешности, он странствовал не по своей воле: врач предписал ему провести, по крайней мере, год под южным солнцем, не смея даже думать о возвращении домой. И вот теперь он нашел себе уголок, где мог зазимовать удобно, весело и недорого. Хотя он был не бедный, но сорить деньгами не хотел.
Неожиданно свалившись с Ленинского проспекта на сверкающий Кипр, Верещагин, сказать правду, изрядно таки скучал. Человек он был - Мартов сразу угадал - самый Московский: сытый, ленивый холостой, окруженный комфортом. И смолоду, пылок он не был. А к тридцати годам вовсе разучился понимать беспокойных шатунов по белому свету и охотников до сильных ощущений. Взамен бушующих морей, горных вершин, классических развалин, он предпочитал: мягкий диван, пылающий камин, интересную книгу и восприимчивое воображение.
- Совсем необязательно, переживать сильные ощущения лично, - говорил он, - если можно их воображать, не выходя ни из душевного равновесия, ни из комнаты. Подставлять же под всякие страхи и неудобства свою собственную шкуру - страсть для меня совершенно непонятна. Отсутствие душевного равновесия и комфорта не в состоянии вознаградить никакая красота.
Он глубоко сожалел о своем московском кабинете, камине, диване, о работе и друзьях.
- В гостях хорошо, - втайне признавался он, - а дома лучше. И если бы я мог, то сразу вернулся бы домой. Он уехал из Москвы, ни с кем не попрощавшись. Словом это было не путешествие, а бегство.
Он никому не признавался, что болен, выдавая себя за туриста и ведя соответственно праздный образ жизни. Нервная болезнь, выгнавшая его с родины, была очень странного характера и развивалась на весьма необыкновенной почве. Он закрыл глаза.
Незадолго, перед тем как ему заболеть, сошел с ума его друг - Юрка Коган. Он работал в Шоу бизнесе, и не один громкий скандал не обходился без него. Психоз Когана вырастал медленно и незаметно. Решительным толчком к сумасшествию явился трагический случай, страшно потрясший расшатанные нервы больного.
Незадолго перед этим, у него завязался роман с одной певицей, Татьяной Горностаевой, настолько серьезный, что в Москве стали поговаривать об их свадьбе. Коган не пропускал ни одного ее выступления, и в один из дней, снова, отправился на ее концерт.
А в это время, молодая девушка сидела в темноте на диване. "Что же делать? - думала она. Юрий соблазнил меня и бросил, а я должна ему прислуживать. Что же делать"? Она вспомнила его ласки и слова:
- Я люблю тебя и никогда с тобой не расстанусь.
Она вскочила и стала ходить по комнате. Ей представилось, что в эту минуту он занимается любовью с певичкой.
- Ах, сучонок вонючий, - взвизгнула она, - ты и вправду со мной не расстанешься. Я и после смерти буду преследовать тебя. Я лучше продам душу Дьяволу, но отомщу тебе.
В это время стекла в окне зазвенели, неподвижно застыли, потом опять задребезжали.
- Я помогу тебе, - раздался чей-то голос.
Она вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял мужчина, с посохом в руке.
- Вы кто? - прошептала она.
- Я тот, кто тебе нужен, - ответил незнакомец. Его горящие глаза, пронизывали ее насквозь. - Ты только сейчас позвала меня, и я пришел тебе помочь. Я - Дьявол. Князь тьмы.
- Дьявол! Ее глаза вылезли из орбит.
- Я помогу тебе отомстить, а ты за это, отдашь мне свою душу.
- Я согласна, - после долгого раздумья, произнесла она. Но умоляю, после смерти, верни меня на землю. Я должна отомстить ему.
- Будет исполнено, - усмехнулся он, и дотронулся посохом до нее.
Девушка упала на пол и затихла.
Вернувшись, домой с концерта, Коган никак не мог открыть дверь. Напрасно он стучал, звонил, дверь была закрыта, хотя в квартире должна была находиться его молоденькая служанка, Машенька. Тогда он вызвал милицию. Взломав дверь, они увидели лежащую на ковре в комнате, мертвую служанку. Рядом лежала записка: прошу в моей смерти никого не винить. Коган был страшно поражен. Еще года не прошло, как Машенька стала работать у него. Он никак не мог понять, что толкнуло ее на самоубийство, пока не нашел скомканную бумажку в столе. Когда он развернул ее и прочел, у него волосы стали дыбом. Он понял, что причиной ее самоубийства явились слухи о его женитьбе. В ней было написано: ты можешь жениться, но я не отстану от тебя, и после смерти буду преследовать, пока ты не присоединишься ко мне.
Коган сразу вспомнил, как соблазнил ее, пообещав, никогда не расставаться с ней. Он тяжело вздохнул и сжег записку.
Ему не хотелось больше жить в этой квартире, и он, продав ее, купил новую. Однажды, немного выпив, он задремал в кресле. И вот он видит сон: в комнату вошла Машенька, живая и здоровая, только бледная очень и холодная, как лед. Она села к нему на колени, как бывало при жизни, и говорит тихим голосом:
- Вы, Юрий Михайлович, женитесь, женитесь, а я вас не оставлю, не оставлю...
И стала его целовать так, что он весь задрожал и стал с удовольствием отвечать на ее бешеные ласки. Вдруг его ударила страшная мысль: "Что же я делаю? Как же это может быть? Ведь она мертвая"?
И тут он, охваченный неописуемым ужасом, заорал благим матом и проснулся весь в поту.
С этого времени он стал кутить, потом, внезапно, заперся дома, стал пить в одиночку, не отвечая на звонки.
Однажды, поздно ночью, он пришел к Татьяне и стал умолять ее поторопиться со свадьбой. Та, конечно, согласилась. Будучи, суеверной, как большинство певиц, она на следующий день поехала к знаменитой гадалке, узнать о своей судьбе в будущем браке.
Вернулась она вся в слезах.
- В чем дело? - спросил ее Коган. - Что сказала гадалка?
Татьяна долго не хотела ему отвечать, говорила, что все это глупости. Но, наконец, призналась, что гадалка сказала ей, что свадьбы не бывать. Между вами стоит мертвый дух.
Коган выслушал ее и не возразил ни слова. Он стоял страшно бледный перед ней, низко опустив голову. Потом поднял на невесту глаза, полные холодной, язвительной ненависти, дико улыбнулся и тихим шипящим голосом произнес:
- Узнала?
Затем ругнулся матом. Певица так от него и шарахнулась. Коган засмеялся и вышел. Больше его невеста никогда не видела.
В одном из ночных клубов, группа "Молодые" исполняли хит "Невеста Вампира":
Ты покончи с ней,
Ты займись другой,
Ты должен идти, за новой жизнью вновь!
В это время, здоровый мужчина, шатаясь, как пьяный, сбивая с ног танцующие пары, бросился к исполнителям. Его пыталась остановить охрана, но он стал с ними драться. Его схватили, вызвали милицию и доставили в отделение. Там, он ударил одного милиционера, и впал в бешеное буйство. Его отвезли в психиатрическую больницу, и надели смирительную рубашку. Он поведал врачам, что его любовница - самоубийца Машенька, навещает его с того света, и между ними продолжаются те же ласки, те же отношения, что и при жизни. И он не в силах сбросить с себя иго страшной, посмертной любви, и что он чувствует, как она его убивает.
Галлюцинации его не прекращались, но он стал их принимать, как должное, в порядке вещей.
Верещагин, как старый товарищ Когана, был свидетелем всего процесса его помешательства. В полную противоположность Когану, он был человек редкого равновесия, как физического, так и нравственного. Когда Коган стал сходить с ума, многие его друзья отвернулись от него, а он, чувствуя, что с ним что-то твориться, стал чаще его навещать. Узнав, что Коган в психиатрической больнице, он стал приходить к нему и туда.
Коган его любил, легко узнавал и охотно с ним разговаривал, а Верещагину было интересно за ним наблюдать.
Однажды, находясь в гостях у своих знакомых, он рассказал им историю Когана. Его друг, Борис, пожал плечами и бросил взгляд на жену. Та на минуту задумалась и сказала:
Алексей! Все это не так просто, как кажется. Вашему другу угрожает опасность, я боюсь за его жизнь. Мне необходимо с ним поговорить, и кое-что выяснить.
- Хорошо, - сказал Алексей. - Я буду у него в воскресенье и договорюсь о встрече.
Как только Верещагин ушел, Ирина стала говорить:
- Не нравится мне все это, Борис. Я уверена, что это опять происки Дьявола. Он хочет опять вернуться на землю.
- А как он сможет это сделать? - спросил Борис.
- Только через человеческую душу - сказала Ирина. - Я уверена, что эта девушка влюбилась в Когана, и соблазнила его, думая, что он всегда будет с ней. Но Коган решил жениться и бросил ее. Тогда она продала душу Дьяволу, чтобы отомстить ему после смерти. Он убил Машеньку, и направил ее призрак запугать Когана, чтобы его разум потемнел. И как видишь, преуспел. Теперь Коган во власти призрака, Дьявол мучит его сладострастными снами и ночными галлюцинациями, развращая ум воспоминанием о развратном видении. Верещагин же говорил нам о том, что во сне, Коган занимается любовью с призраком. Дьявол хочет завладеть и его душой.
Верещагин лежал на диване. В нем, впервые, где-то в глубоком уголке души зашевелилось жуткое суеверное чувство.
Вспоминая слова Когана о своей мучительнице - Танюше, ему, с одной стороны было жаль его, а с другой - смешно. Жаль, потому что говорил он о галлюцинации ужасного, сверхъестественного характера, которую никто не в силах был представить себе без содрогания. А смешно - потому что тон его при этом был самый будничный, повседневный, которому до смерти надоела капризная служанка. Он рад был бы с ней разделаться, но не мог.
Однажды, он с врачом засиделись у Когана в палате, разговаривая, как тот вскочил и стал их выпроваживать.
- Идите, а то моя Машенька сейчас пожалует ко мне.
- Юра, - пошутил Верещагин, - ты бы показал ее нам.
- Идите, вы ее сейчас в коридоре встретите, - серьезно отозвался Коган и залился хохотом.
На Верещагина эта сцена произвела удручающее впечатление. В коридоре он шел за врачом, опустив голову, в глубоком раздумье. Врач шел и ворчал:
- Чувствуете, какая сырость?
В самом деле, Верещагина пронзило до костей влажная струя затхлого воздуха, летевшего им навстречу. В темном конце коридора он столкнулся лицом к лицу с женщиной в черном платье. Она показалась Верещагину небольшого роста, худенькой и бледной. Врач поздоровался с ней и пошел дальше. Вдруг, он перестал слышать позади себя шаги Верещагина. Обернувшись, он увидел, что тот стоит весь белый, как мел, бессильно прислоняясь к стене, и держится рукой за сердце, глядя в спину только что прошедшей женщины.
- Что с вами? - произнес врач, подходя к нему.
- Кто... это..., - заикаясь, произнес Верещагин, тыча пальцем вслед незнакомке.
- Наша санитарка, Марья Ивановна, - ответил врач.
Верещагин сразу покраснел, как вареный рак, и даже, плюнул от злости.
- Вы правы, Василий Иванович, мне надо перестать бывать в больнице. У вас тут с ума сойдешь. После разговора с Коганом, я вообразил, что это шла к нему его Машенька. Он тяжело вздохнул.
После этого случая, Верещагин перестал навещать Когана, оберегая свои нервы. Но, после разговора с Ириной, он решить сходить к нему.
Утром ему позвонил врач и попросил придти. Василий Петрович встретил его и сказал, что Коган хочет срочно видеть его. Войдя в палату, Верещагин застал его крайне слабым, но вполне разумным человеком. Коган лежал на кровати, и Верещагин приблизился к нему, превозмогая робкое замирание сердца. Он увидел желтое лицо Когана, точно слепленное из отечных мешков: под глазами, на скулах, на висках и выпуклостях лба - всюду обрюзглости, тем более неприятные на вид, что там, где мешков не было, лицо казалось очень худым, кожа липла к костям.
- Вот что, Леха, - зашептал он, - чувствую, умираю. Хочу проститься с тобой
- Да ты что, Юрка, мы с тобой еще поживем, - стал утешать его Верещагин.
Коган покачал головой.
- Съела она меня, съела, - он бросил взгляд на врача, - это я про болезнь говорю, а не про что иное.
- Да Бог с вами, я и не думал, - замахал руками врач.
Послушай Леха, - проговорил Коган. Позволь поблагодарить тебя за то, что ты не бросил меня в трудную минуту.
Ты о чем говоришь? - пробормотал Верещагин.
- Я хочу попросить тебя напоследок, сделай одолжение, поставь памятник на могиле. Машеньке, бедняжке, а то я забыл это сделать, - глаза его, было, помутились и утратили разумное выражение, но он справился с собой и продолжал:
- Мертвая она у меня... памятник, чтобы не забыл...
Он страшно слабел и путал слова. Врач заглянул ему в лицо и махнул рукой.
- Защелкнуло! - сказал он с досадой. - Теперь вы больше толку от него не добьетесь. Он опять бредит.
Коган тупо посмотрел на врача.
- Ан не брежу, - подмигнул он Верещагину, и стал смеяться тихим, бессмысленным смехом. Потом, как бы пораженный внезапной мыслью, уставился на Алексея и долго рассматривал его пристально и серьезно. Затем медленно проговорил:
- А знаешь, Леха? Завещаю я тебе свою Машеньку.
- Господи! Да ты о чем говоришь? - встрепенулся Верещагин, как подстреленная птица.
- Больной снисходительно замахал руками.
- Не благодари меня, не благодари... не стоит. Бери... Уступаю...Только будь с ней строго... Меня съела, и тебя съест. Злая она, что мало прожила. Голодная. Чувства гасит, сердце высушивает, вытягивает кровь из жил. Он снова захихикал. - Одним словом голодная, хочет жить и любить. Ей нужна жизнь многих, многих...
- А как же так, - усмехнулся врач, - она же мертвая, а вы говорите, жить и любить хочет?
- Мертвая, а ходит. Ее закопали в яму, и она в ней сгнила. На миллиарды частиц распалась, и как распалась, сразу ожила. Они все живут, мертвые. Он сжал кулак, потом разжал его, и тряхнул пальцами.
Верещагин с содроганием проследил его жест. Сумасшедшая болтовня Когана стала его утомлять.
- Ты думаешь, воздух пустой? - пробормотал Коган, нет, он живой. Из каждой горсточки воздуха можно вылепить сотни Машек. В нем блуждает материя, понимаешь, Верещагин? Послушная материя, которую великая творческая сила облекает в формы, какие захочет. Это и холера, и тиф. Это ведь они, мертвые, входят в живых, и уводят их за собой. Им нужны жизни чужие, в оплату за свою жизнь. Мертвые живут и мстят. Например, я брошу ручку на пол, она упадет. Почему?
- Силою земного тяготения.
- А ты видишь эту силу?
- Разумеется, нет.
- Вот и знай, что самое сильное на свете - это невидимое. И если оно против тебя, ты с ним не совладаешь. Поэтому я тебе советую, не борись, а покорно погибай. Машка что, форма, слепок. Она сама раба. Но есть сила, которая оживляет материю этими формами, и посылает уничтожить нас, забрать наши души. Коган таращил глаза, хватал руками воздух, мял его между ладонями, как глину. Людей он перестал замечать, весь поглощенный созерцанием незримого мира, который копошился вокруг него.
Верещагин слушал этот хаос слов, с каким-то глухим отчаянием.
- Что с вами? - шептал ему врач, - на вас лица нет. Опомнитесь, ведь это бред сумасшедшего.
А Коган продолжал лепетать:
- Я давно умолял Машеньку, чтобы она перестала меня истязать. Дай мне хоть умереть спокойно, говорил я ей. А она отвечала, я забрала у тебя душу, но хозяин требует еще одну. Отдай меня кому-нибудь, и ты больше не будешь страдать, и умрешь спокойно. Поэтому, я тебе ее и подарил. Возьми ее и приюти, пусть теперь тебя любит.
- Пошли, - пробормотал Верещагин, потянув врача за руку. - Это очень тяжело слушать.
Очутившись в коридоре, Верещагин огляделся, как после тяжелого сна, и, вспомнив что-то, взял врача за руку.
- Василий Петрович! - сказал он дружеским и печальным голосом, - зачем вы тогда солгали.
Врач вытаращил глаза.
- Когда?
- А помните, вот на этом самом месте мы встретили...
- Санитарку, Марью Ивановну, - перебил его врач. - Конечно, помню, потому что вам, что-то почудилось, и вы чуть не упали в обморок.
- Но это не Марья Ивановна была.
Василий Петрович внимательно взглянул ему в лицо.
- Извините меня, Алексей Петрович, но у вас нервы расшатались. Да мы у нее самой сейчас спросим.
Он открыл боковую дверь, и они, войдя, в подсобное помещение, увидели женщину, сидящую за столом.
- Марья Ивановна, скажите нам, пожалуйста. Вы помните, неделю назад, мы столкнулись с вами около палаты Когана.
Конечно, помню. Этот мужчина побледнел, при виде меня, и шарахнулся в сторону.
- Вы слышали, - засмеялся врач.
Верещагин был поражен. Свидетельство санитарки, непременно доказывало, что Василий Петрович говорил ему правду, хотя он готов был присягнуть, что у встреченной женщины была другая фигура, и другой рост. Вежливо улыбнувшись, он сказал, обращаясь к санитарке.
- Но вы показались мне совсем не такой.
- Да что вы, это была я. Было темно, поэтому, вы меня и не узнали.
- Может быть, - произнес Верещагин. Он вышел из больницы с легким сердцем, хохоча над своим суеверием, как ребенок. Но все же, он решил сходить к Борису, и поговорить с его женой.
Вечером, смеясь, он рассказал им, какую шутку сыграли с ним расстроенные нервы.
- Алексей! Ты напрасно смеешься, - сказала Ирина тревожным голосом. - Меня эта история только убеждает в моем первом предположении, что мы имеем дело с суккубом, который может принимать какой угодно вид и форму, когда на него смотрит живой человек.
Верещагин вздрогнул и прошептал:
- А кто это?
- Дьяволица. И я думаю, что ты видел не эту санитарку, а настоящего суккуба.
На мгновение, Верещагина что-то обожгло.
- Лепкий воздух, живой, - с отвращением вспомнил он и задрожал, поймав себя на том, что повторяет жест Когана, и сам мнет воображаемую глину.
- Глупости, - с досадой, сказал он сам себе, - пора взять себя в руки. Я что, совсем с ума сошел. А к Когану, больше не пойду.
И, овладев собой, перевел разговор на другую тему.
Домой Алексей вернулся поздно. Быстро раздевшись, он уселся в кресло, напротив камина, и подбросил несколько поленьев дров. Огонь вспыхнул, ярко озарив всю комнату красным шатающимся светом. Верещагин сидел и курил. Незаметно, он задремал. Вдруг он почувствовал дуновение ветра, и открыл глаза. Он подобрал выпавшую, было, изо рта сигарету, лежащую на коленях, и недовольно повернулся в кресле, почувствовав холод. И слева, откуда дуло, он услышал над самым своим ухом, будто кто-то греет руки: ладонь зашуршала о ладонь. Он лениво взглянул в ту сторону и увидел на диване, сидящую молоденькую, худенькую девушку. Она, покачиваясь, терла, будто с холода, руку об руку.
"Кто это"? - подумал он.
Девушка все грелась, не обращая внимания на Верещагина. Наконец, она повернула к нему лицо - бледное, с огромными глазами, бездонными, как омут, темными, как ночь. И он увидел, как бледные ее губки дрогнули, и страшно сверкнули в полумраке, ровные, белые зубы. Затем раздался голос, тихий, ровный и низкий, точно из-за глухой стены:
- Машенькой меня зовут, Машенькой.
Алексей изумленно смотрел на нее, на лице выступили капли пота.
- И чего ты хочешь? - спросил Верещагин. Он не мог совладать с заиканием.
- Я хочу любить тебя, - прошептала она. - Хочу любить тебя целую вечность.
- Ты же умерла, Машенька?
- Нет, я не умерла. Я причислена к иным. Отдай мне свою душу и присоединяйся ко мне. Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты вошел в меня.
Она подошла к нему и завладела его ртом. Рука стала гладить его бедра, от ягодиц до коленей. Физическое желание потрясло Алексея, разжигая пожар в его нервах. Его яички ныли и жаждали высвобождения. И тут он увидел, как она медленно сняла с себя одеяния. Он увидел гладкую кожу ее живота, твердые упругие бедра, треугольник темных волос между ними. Лихорадочный жар бушевал в его мозгу, теперь у него была лишь одна нужда, одно желание в мире. Она почувствовала это, и двигалась, со сводящей с ума, медлительностью. И то, что ее жуткие глаза смотрели на него, почти безразлично, ему было все равно. И то, что Машенька была видением из ночного кошмара, ему было тоже, все равно.
Машенька так ласкала его тело, словно была обжигающим прикосновением огня. Густые черные волосы свисали ей на плечи. Их аромат был похож на запах дикого леса. Она оседлала Алексея, тесно прижав ноги к его телу, и двинулась вперед, направляя его рукой. Она тихонько вздохнула и начала двигаться, сначала медленно, затем, с все возрастающей страстью. Ее ногти вдавились в его плечи, а немигающие глаза уставились в лицо, с мрачным безразличием. Алексей схватил ее за руки и почувствовал их гладкую, твердую кожу. Он приподнялся, а она, в то же самое время, навалилась на него, смешав его наслаждение с болью. В следующий момент он взорвался внутри ее, с получеловеческим завыванием, в котором, с трудом признал свой собственный голос. Влажность ее тела поглотила его, заставив, трепетать с силой, которая не покидала его. Она снова навалилась на него, прижав своими ногами. Оргазм разорвал его, подобно молнии, а она все еще двигалась, сидя верхом, досуха выдаивая его. Когда она бешено, тряслась в судорогах своего оргазма, он легонько провел пальцами по ее плечам, а затем опустил их на ее соски. Они были тверды, как метал.
Когда все было закончено, она молча слезла с его тела.
Прошло несколько минут, и ее рот и пальчики стали вновь играть с его телом до тех пор, пока он снова не возбудился, и не затрепетал.
- Теперь ты мой, пока не умрешь, - прошептала Машенька ему на ухо, опускаясь на него с лихорадочной интенсивностью, кусая плечи и горло.
Ее бедра расплющивали его. Она лежала на нем, хрипло тяжело дыша, до тех пор, пока новый оргазм охватил его.
И в этот момент черная волна сна, захлестнула его. Только ее шепот донесся до него:
- Ты принадлежишь мне, и только мне. Помни об этом всегда.
Утром он очнулся голым, лежащим на ковре. В его глазах стоял невыразимый, нечеловеческий ужас. У него было ощущение, что его кошмар только начинается. Он еле-еле поднялся с пола, и направился в ванну. Приняв душ, и выпив пару рюмок коньяка, он почувствовал себя уже совершенно здоровым.
Раздался телефонный звонок, и врач сообщил ему, что Коган ночью умер.
Верещагин страшно побледнел.
- Я знаю,- невольно вырвалось у него.
Василий Петрович очень удивился, но ничего не сказав, повесил трубку.
Верещагин, выпив еще рюмку, лег спать, и проспал до вечера. Проснувшись, он принял душ, взял деньги, и пропал до следующего дня. Так прошла неделя.
Когана давно похоронили, а Верещагина никто не видел на кладбище. Он стал кутить напропалую. Вечерами он ужинал в ресторанах, затем ехал в публичный дом. Здесь он покупал двух-трех девушек, хотя не пользовался ни одной. Они должны были только сидеть и говорить с ним. Когда светало, он расплачивался и ехал домой. Это был как раз тот образ жизни, который вел покойный Коган, и Алексей с холодным ужасом сознавал, что встал на ту же дорогу.
Единственный раз, когда Верещагин остался ночевать дома, Машенька снова навестила его.
На утро, он поехал к психиатру.
- Послушайте, Юлий Абрамович - шептал он, я потерял покой. Я вижу призраки, а если я их не вижу, то все равно их предчувствую. Между моим глазом и светом, как будто легла тюлевая сетка, и ясный день, мне кажется серым.
Выслушав Верещагина, психиатр надолго задумался.
Вот что, Алексей Петрович, вам надо лечиться. Звуковые галлюцинации еще половина беды, а уж если пошли зрительные, он поперхнулся. Ничего, я вас вылечу. Бегите из Москвы, бегите под солнце, лучше к морю. Там вы забудете своих призраков. А север - родина душевных болезней, и для вас не годится. Ваш Коган говорил правду, воздух у нас живой и лепкий: он наделен неврастенией, удрученными и раздражительными настроениями. Вы читали Гомера?
- Давно.
Доктор закрыл глаза и прочитал наизусть:
- Бледная страна мертвых, без солнца, одетая мрачными туманами, где, подобно летучим мышам, рыщут с пронзительными криками стаи жалких приведений, наполняющих и согревающих свои жилы алой кровью, которую высасывают они на могилах своих жертв.
Эта цитата заставила Верещагина вздрогнуть. Психиатр увидел это и, засмеявшись, хлопнул его по плечу.
- У вас расстройство нервной системы. Бегите на юг. Недуг, порожденный туманом и мраком, излечивается только на солнце.
И вот он здесь.
Вечером, Алексей Петрович и Валерий Мартов снова встретились в театре, в антракте спектакля. Верещагин был удивлен обилием знакомых у Мартова. Ему приходилось здороваться на каждом шагу. Почти все женщины, кивали ему.
- Когда же вы успели приобрести такую популярность? - спросил Алексей Петрович.
- Да я здесь бывал, раз десять. Живу по месяцу, иногда, два. Я хочу показать вам потухший вулкан. Старожилы уверяют, что давно-давно, много людей кончали жизнь самоубийством в бездне кратера. Это были ритуальные самоубийства в честь богов. Демонологии на этом соединении жажды смерти с пифическим экстазом построили множество суеверных теорий и нагородили всякой дьявольщины.
- Я вижу, - заметил Верещагин, вы наполнили всю свою жизнь погоней за необыкновенными чудесами.
- Вернее сказать, за знаниями, - поправил его Мартов.
- А как вы относитесь к Блаватской. Она же верила в сверхъестественные силы.
- Что могу я вам сказать: она всю жизнь уверяла, будто искала знания естественных психологических сил, присущих человеку, чтобы осуществлять чудесное, но не изученное им до степени разумного волевого владения. А на самом деле, втайне, про себя, ненавидела такое естественное знание всей душой, жаждала только веры и только чуда - откровений сверхъестественного, феноменов мистической силы. Когда обнаруживались перед ней пути естественных объяснений сверхъестественным феноменам, она отмахивалась от подобных возможностей обеими руками. Она сама говорила, что все неизвестное, таинственное привлекает ее, как пустое пространство, и, производя головокружение, притягивает к себе, подобно бездне.
И вам скажу, чудес не бывает. Все зависит от настроения. Демоны, призраки, таинственные звуки - не вне нас. Они сидят в самом человеке, в его гордой охоте считать себя выше природы.