Зажимая руками рану на животе, Шихабуддин барахтался в дорожной пыли. Не глядя на него, Маруф собирал золотые вещи, какие удалось найти среди брошенного купцами скарба.
Изъясняясь больше движениями рук, чем языком, Эгберт постарался разъяснить славянам, что друг его Вульфстан, хотя и вел себя очень странно с тех пор, как получил удар древком копья в голову, прежде ничем себя не запятнал, так что достоин огненного погребения. Чедраг согласно кивнул, а Войслав передал юноше свой топор, знаком предлагая изрубить повозки в куски.
Наполнив мешок золотом, Маруф подошел и склонил голову перед Чедрагом, ожидая его воли. Славянин брезгливо махнул рукой, и через минуту араб уже брел, перекинув суму через плечо, и перед глазами его стояли горы жареного мяса, высотой вровень с шатрами, которыми он сможет наслаждаться, если сумеет до поры скрыть от чужих глаз свое богатство.
Потрескивая от жара, клубились удушливым дымом остатки каравана. Тело Вульфстана лежало на дне повозки. Эгберт ждал, когда костер догорит, чтобы отправиться догонять Чедрага и Войслава, которые ушли своей дорогой, будто ничего не случилось. Рядом с Эгбертом плакала Гильда:
-Вульфстан, Вульфстан, унесла твою жизнь злая стрела...
-Не жалей о Вульфстане, - оборвал ее Эгберт. - Жалей о том, что это случилось с ним слишком поздно.
* * *
Король Агилульф сделал мелкий глоток и поставил кубок на край дощатого стола. Стоявший перед ним воин ожидал решения повелителя. Начищенная пряжка поясного ремня блестела, отражая пламя очага, а глаза воина оставались в тени.
Подле короля сидела молодая женщина в простом платье, с ниткой стеклянных бус на шее. То была Гундиберга, бывшая пленница удачливого византийского экзарха Каллиника, выкупленная за немалую цену.
-Значит, приверженцы рода Леттингов собираются в доме Инграма?
-Там - чаще всего, король. И мне предлагали прийти, но я давно уже отверг нечестивое учение Ария, и нет у меня причины враждовать с законным государем народа и с истинной кафолической церковью.
-Скажи, Рупрехт, - не приходила ли тебе мысль, что они догадываются о твоей... твоей верности мне и государству?
Королю показалось, что он видит, как бросившаяся в голову кровь проступает на обветренном, заросшем длинной бородой лице воина; Рупрехт скрипнул зубами и ответил:
-Ариане - что язычники, старую германскую верность ставят выше повиновения святой нашей матери церкви, и не ждут измены от собрата, которому однажды доверились.
-Ступай, Рупрехт, и будь готов; этой ночью предстоит тебе взяться за меч... Я поставлю тебя главным над воинами отряда, которому предстоит схватить мятежников.
Когда солдат ушел, Агилульф с горечью сказал дочери:
-Нет для меня счастья в том, чтобы хватать и казнить своих, однако если не сделать того - отберут они у меня корону, а она хоть и железная, но так украшена золотом и блестящими камнями, что разве только потеря головы утешит того, кто с ней расстанется.
-Нет германца, которому было бы за что любить матерь нашу церковь, - сказала Гундиберга. - Римского епископа прочно держит в когтях германский сокол, а греческий епископ имеет над собой господина, который и сам рад бы скогтить все наши владения. Однако - злая судьба! - принуждены мы бить своих, угождая чужим.
...Знатный лангобард Инграм дом свой, в котором жил с четырьмя десятками младших родичей, дружинников, слуг и рабов, держал на старый германский лад. В два ряда под кровлей стояли высокие столбы, и в середине горел сложенный из камней очаг. Чедраг видел вокруг себя бородатые лица людей, которые передавали друг другу тяжелый золотой браслет.
-Да, это нарукавье моего побратима Ильдегиза, - сказал старый лангобард, речь которого звучала невнятно, потому что во рту у него не доставало зубов, что не мешало ему голосом придавать значительности каждому слову, - видите эту царапину? Однажды мы с королевичем охотились вместе на оленей, и потревожили медведя, который бродил по лесу, и ревел, словно одичалый бык. У Ильдегиза треснуло в руках копье, а медведь уже тянул лапы к его горлу, и тогда Ильдегиз сунул левую руку в пасть зверю, словно Тюр, о котором поют люди с северного берега холодного моря, а правой рукой выбил медведю глаз и сломал нос. С того дня и осталась метка на браслете, там, где оставили след медвежьи зубы.*
-Итак, славянин принес браслет, который принадлежал Ильдегизу, - подвел итог высокий воин в богато расшитом плаще, который сидел, привалившись спиной к опорному столбу, вполоборота к Чедрагу, и не обращал внимания, что пыль грязнила его роскошные одежды. - А не принес ли ты в своем мешке также и кости изгнанника? Вещи мертвеца - все одно, что старые кости, нет от них проку.
-А не от крови ли Ильдегиза - дети, которых ты привел с собой? - с внезапно вспыхнувшей надеждой спросил вдруг Инграм. - Чего ради тебе было подвергать детей опасностям путешествия, если ты не питал надежды с их помощью обрести союзников, которых ты хочешь найти в нашем лице?
Чедраг раздраженно махнул рукой:
-Говорил я тебе, что эти дети случайно встретились мне на пути, но видно, у тебя такая голова, что не понимаешь ты речь с первого раза. Кажется, ты решил, что я греческий воевода Каллиник, если думаешь, что я заключаю союзы, выставляя как товар детей чужих властителей.
-Жаль, - ответил Инграм. - Дети или внуки изгнанного законного государя - это то, вокруг чего можно собрать людей, недовольных царствующим правителем лангобардов, а браслет - это браслет, и ничего больше.
Чедраг не успел ответить, потому что два человека в полном доспехе появились в проеме двери, и по тем, кто сидел лицом к другому входу, можно было понять, что они видят то же самое. Инграм с разгневанным видом встал навстречу незваным гостям:
-Вижу я, королю Агилульфу нечем стало кормить своих воинов, что он послал их, чтобы они смиренно просили своей доли похлебки у моего очага! Милости просим, свободный человек не откажет соплеменнику, который не способен сам добыть себе даже кусок хлеба!
-Ты изменник королю, - ответил старший над воинами, - и если не хочешь усугублять своей участи, положи свое оружие на землю и следуй за нами.
Рядом с Чедрагом, плечо возле плеча, оказался человек в расшитой одежде, который прежде насмехался над браслетом Ильдегиза, и оба они, держа в руках мечи, устремились на предводителя стражников, да и другие домочадцы Инграма не остались сидеть без дела. Королевские воины были при оружии, так что легко им было сражаться с людьми, собравшимися для мирной беседы; изменник Рупрехт, которому угрожали сразу три меча: Чедрагов, меч Инграма и меч насмешливого гостя Инграма, с ловкостью кота отбил все три и отскочил назад, и двое королевских дружинников сразу же заслонили собой назначенного Агилульфом вождя.
Устремляясь в повторную атаку, Чедраг многолетним опытом еще успел понять, что упустил из виду кого-то из врагов, налетевшего на него со стороны правого виска, еще попытался развернуть занесенный для прямого удара меч таким образом, чтобы стал он преградой на пути нападавшего, но, как некогда в граде Зимно, так и сейчас, чья-то булава ударила с неотвратимой силой, и весь мир куда-то провалился .
* * *
Битый час Войслав наблюдал за входом в дом Инграма, пытаясь понять, что происходит. Он видел, как королевские воины гуртом погнали на улицу избитых, связанных родичей опального, как вынесли из дома и сложили на землю семь или восемь изрубленных тел, явно не зная, как поступить с трупами пусть и врагов короля, но всё же соплеменников. Конечно, не обошлось без потерь и со стороны стражников: один из них сейчас доходил, бессильной рукой зажимая рану, из которой струей лилась кровь, а над другим седобородый десятник уже читал христианскую молитву, заученную с голоса римского священника. В глазах старика стояли слёзы, потому что убитый приходился ему одновременно младшим родичем и подчиненным по службе.
Войслав, разумеется, этих подробностей не знал; не мог он разобрать и слов, которыми обменивались Рупрехт и тот из его людей, кто был к начальнику всего ближе:
-Манфред ушел... Разметал наших и был таков. Чует мое сердце, ждать нам хлопот для себя от этого дикого волка.
-Главное, что схватили Инграма. Доволен будет король Агилульф, что раздавили заговор в зародыше.
Зато Войслав видел среди пленников Чедрага, и это для него было поважнее, чем болтовня королевских псов. Лютого обмотали железной цепью, прижав руки к туловищу, и двое стражников держали его, из чего Войслав понял, что лангобарды по достоинству оценили его друга.
Словно волк, выслеживающий добычу, Войслав, скрываясь за стенами домов, не спускал глаз с отряда, пока за пленниками не закрылась тяжёлая дверь трехэтажного здания, одним своим видом давившего душу жителям города. Можно было возвращаться на постоялый двор тётки Эрментруд. Немолодая женщина за плату давала приют чужеземцам, по каким-либо делам оказавшимся на территории королевства лангобардов. И это тоже была примета времени - когда лангобарды пребывали в долинах Паннонии, вдовам убитых воинов не было нужды самим изыскивать средства для поддержания жизни.
Так решил Чедраг:
-Больше толку будет, если мы не станем соваться волку в пасть, как два неразумных ягненка. Здешние воины - не арабы, им двоих срубить не намного труднее, чем одного. Я один буду говорить с лангобардами, а ты, брат, будешь смотреть издалека, и если выпадет мне недоля, ты сам решай, что тебе делать.
И еще прибавил Чедраг:
-Я избрал себе лёгкую часть: ни о чем думать не надо, только делай, что должен.
В тесной комнате грелись у очага Эгберт и Гильда. При появлении славянина девочка боязливо сжалась, словно желая стать еще меньше, чем была, а отрок уставился в лицо Войславу непокорными глазами, будто о ч ем-то спросил и теперь ждет ответа. Стащив с головы шапку, Войслав подсел к огню, будто не замечая детей.
Скорее всего, суждено ему в ближайшие дни сложить голову в безуспешной попытке отбить у врагов Чедрага. Оно бы и ничего, да только и двум юным англам в этом случае неминуемо предстоит снова оказаться в рабстве, если только не смилуется смерть избавительница. Собственно, и это бы не слишком беспокоило Войслава, если бы оба они были мальчишками, или если бы с ним был один Эгберт. Он предложил бы отроку на выбор принять участие в борьбе за освобождение Лютого, при том слушаясь Войслава, как слушается молодший дружинник старшего, или отправляться куда пожелает, - и не сомневался, каким был бы выбор Эгберта. Да, так бы он и поступил - если бы не было Гильды.
Теперь следовала взвесить: что важнее. Войслав представил, как он спрашивает Лютого:
-Друг-брат, скажи мне, как поступить: искать ли случая отбить тебя у лангобардов, или побросать пожитки в заплечный мешок и уносить ноги куда подальше, да с собой этих щенят прихватить, которых мы у арабов отбили...
Хоть и не въявь, а только в мыслях с Чедрагом разговариваю, а щеки, наверное, сейчас как маков цвет, от стыда, предположил Войслав. Сказано же тебе: " Я избрал себе лёгкую часть: ни о чем думать не надо, только делай, что должен." Так чего теперь дух друга и вождя глупым вопросом оскорбляешь?
Решив зайти к задаче с другого конца, Войслав мысленно обратился к Гильде, которая сейчас сидела совсем рядом, и не знала, сколь значительные затруднения приносит славянину само ее присутствие:
-Милое дитя, что ты скажешь: большой варвар, который стрелой проткнул твоего братца Вульфстана - а почему проткнул, тебе не понять - сейчас сидит на цепи у короля лангобардов, и стерегут его не больше двух-трех десятков отборных воинов, да стены у тюрьмы высокие, да запоры крепкие, крепче чем меч в руке воина, и я решил сложить голову, пытаясь перегрызть его цепи, а ты и Эгберт без меня непременно снова достанетесь кому-нибудь... ну вроде тех торговцев из каравана, так что лучше бы нам с Лютым и вовсе вас не спасать, или, вернее, лучше всего мне прямо сейчас тебя заколоть, как Вульфстана, поверь, так для тебя будет лучше...ну или я здесь оставлю без помощи друга и побратима, мы втроем уйдем из Италии, и я, если Боги помогут, доведу вас с Эгбертом туда, где дети не считаются товаром. Не поможешь ли советом: что мне выбрать?
Надо ли быть мудрецом, чтобы представить, что она ответит, будь у нее выбор? Вот и выходит, что хоть Чедраг, хоть Гильда на вопрос Войслава ответят каждый на свой лад, а по сути одно и то же.
Войслав подумал, что хорошо бы получить и третье подтверждение. Там, где жертвой должен стать один или другой, следует от Богов получить знак - кого они избирают. Войслав желал кинуть жребий.
Люди бросают жеребья, когда хотят знать, будет ли в задуманном деле удача. Конь через копья ступит, не запнувшись - значит, благоволят к тебе Боги. Три зерни выпадут белыми сторонами к небу - будет тебе удача. А вот как кидать, чтобы выбрать, кем ты пожертвуешь? Была у Войслава с собой гадальная кость, на одной стороне вроде птички что-то выбито, на другой непонятный для него узор из прямых линий, переплетенных, как прутья решетки. Если птицу считать соколом, тогда следует признать, что для обозначения Чедрага лучшего знака не найти, и, стало быть, решетка соответствует Гильде. Но Войслав видел, что линии "птицы" слишком нежны, а клюв вовсе не похож на соколиный, так что можно было, напротив, посчитать, что "птичка" означает Гильду, а "решетка" должна напомнить о положении Лютого...
А, чтоб вас всех!... Вечно всякая ерунда лезет в голову, когда не знаешь, как поступить. Вернее, знаешь, да сердце не лежит.
Войслав бросил кость в мешок, вместе с остальными немногочисленными пожитками, и сделал знак Эгберту:
-Уходим. - Языка Эгберта он не знал, и старался обходиться наименьшим количеством слов.
Эгберт только и ждал, когда ему скажут, что делать, а Гильде только и оставалось, что идти следом.
(*сунул левую руку в пасть зверю, словно Тюр, о котором поют люди с северного берега холодного моря, а правой рукой выбил медведю глаз и сломал нос - Несколько лет назад русский охотник Евгений Шарапов таким же образом отбился от навалившегося на него подраненного медведя. http://www.spb.kp.ru/daily/26294.5/3172274/)-