Левинтов Александр Евгеньевич : другие произведения.

В окрестностях пустоты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  В ОКРЕСТНОСТЯХ ПУСТОТЫ
  (избранные стихи 1999-2003 годов)
  
  Этот сборник возник случайно.
  И, думаю, также спокойно исчезнет, как и возник. Я собрал стихи, написанные за последние пять лет, выкинул все, что показалось ниже собственной критики, а также то, что не вписывается в рубрики. Хотя я пишу стихи, но отлично понимаю, что - не поэт, потому что поэт должен не просто писать стихи - он должен ими жить, дышать, бредить, а не развозить пиццу, не учить американских солдат азам русского языка, не писать прозу, не париться с друзьями в бане, устраивать развеселые пирушки и заполночные посиделки по душам нараспашку, не мотаться из угла в угол и, вообще, он должен сосредоточиться.
  Поэзия ближе всех к пустоте. Собственно, она рождается из пустоты и порождает пустоту, как единственное, хоть что-либо значащее меж людей. Если бы в русский язык вдруг вернулись артикли, стихи были бы переполнены неопределенными артиклями. Но мы научились создавать абстракции и полные пустоты неопределенности порядком слов, поэтическим порядком.
  Вот и все, что мне хотелось бы сказать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СТИХИ О РОДИНЕ
  
  Возвращение в Россию
  
  Мне русских снов
  обрывки и кошмары
  и бывших слов
  запинки и громады
  в тумане пробужденья попадут.
  Дневных забот сговорчивый редут,
  напрасной суеты назойливый уют
  меня ломают, растворяют, гнут.
   Я пропадаю.
  
  И тяжело
  дается каждый шаг.
  Не отлегло
  в чужбине. Зоркий враг
  моих страстей: неугомонный стыд
  меня за ветошь новых дней корит.
  За нищих и родных простой стакан налит.
  Все брошено и каждый позабыт.
  Я - как в трамвае.
  
  Нет, я устал.
  Мне дела больше нет.
  Окончен бал,
  и погасите свет.
  Кругом и вглубь - все бестолочь дурная:
  то караван идет, то все собаки лают,
  то снег бежит, то ручейки вдруг тают.
  Мне говорят: здесь родина родная,
  Но я - не знаю.
  
  В самолете Киев-Монтерей, 1 апреля 1999 года
  
  
  
  
  Запахи детства
  
  Детство пахнет станиолью,
  
  маминым кухонным фартуком,
  портупеей, потными солдатами,
  солдатским потом, половодьем,
  льдом по реке и сугробами снега,
  картошкой на рыбьем жире,
  кислыми сайками, недопеченными
  от быстрого поедания,
  клопами по стенам, керосиновой лавкой,
  мышиным пометом, слепыми котятами,
  черемуховыми вечерами,
  сиреневыми сумерками, а позже - пылью акаций,
  осенними клумбами ярких цветов,
  замерзшими узорами окон,
  ранним огнем бересты и
  продрогшими дровами,
  пиявками, тиной, прокисшим
  поносом младенцев, банками,
  стрептоцидом, кровью из десен,
  гремящими танками и жмыхом на подводах,
  раскаленными шпалами, горячим асфальтом,
  ножной бормашиной, грибами во мху,
  скошенным сеном, шмелями и кашкой,
  бледной смертью в немощном венчике цветиков.
  
  Каждый из этих запахов,
  ударяя в нос, бьет по нерву,
  отвечающему за счастливые слезы
  и слезу покаянья, всего лишь одну.
  
  У каждого, кто тогда выжил,
  было по-своему детство.
  Теперь мы редко верим,
  что оно было или может вернуться.
  Мы редко и скупо плачем об этом.
  Нам некогда.
  
  Детство пахнет станиолью.
  
  Марина, июнь 2000
  
  Перед окном парижского кафе
  
  В далеком детстве первое вино
  ее звалось "0.8". За стаканом
  она, сблевав наивность за окно,
  закусывала спермой хулигана.
  
  Так началось и долго продолжалось.
  
  Теперь она лакает тонкое шабли
  в соломенной изысканной оправе,
  теперь никто ей приказать не вправе:
  "Уже уплочено, пошли!"
  
  За все приходится платить самой.
  
  Из порта Никуда в порт Никуда
  она плывет на пароходе "Пусто",
  ее опять тошнит, ей грустно
  и мертвой кажется вода.
  
  Жизнь удалась, но по чужому счету.
  
  Висит под тяжестью судьбы
  луна в конце ее дороги.
  Лежит безмолвность на пороге,
  и мир забот забит, забыт.
  
  Ей ничего уже не надо.
  
  С любыми спать, быть нелюбимой одного:
  какая разница? - все в равной мере мнимо.
  Ей все равно и нежности раздвинуть для кого
  или впотьмах кому сказать "любимый".
  
  Я под дождем иначе льющей жизни в нее смотрю.
  
  Марина, июнь 2000
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Ночной листопад
  
  Куда плывешь во тьме, ночной трамвай?
  И от каких проблем или страстей? -
  От "не прощу!" до "навсегда прощай!",
  От белых простыней и алых кораблей.
  
  Туман ползет по половодью рельс,
  скрежещет по судьбе блестящий поворот,
  Плывут во тьме "Кр. Богатырь" и МЭЛЗ,
  И одинокий мир сквозь листопад течет.
  
  Нас вместе больше нет - и ты теперь одна,
  шуршит в дождливом сне опавшая листва,
  И снятся сны о том, чего не суждено,
  и что потоплено, прожито, прожжено.
  
  Куда плывешь во тьме, безродная судьба?
  Ведет забытую мелодию труба,
  и жить невмочь, и мне тоски печаль,
  и счастья непришедшего не жаль.
  
  Куда плывешь, забредшая душа? -
  Сквозь запятые знаки препинанья,
  в потоке горького и честного сознанья,
  плыви, рыдания и горькую глуша.
  
  Южное Измайлово, 5 октября 2000
  
  
  
  
  
  
  
  
  Русский рок
  
  По бездорожью троечку тянет:
  
  "что там?" - "не видно, барин, ни зги"
  
  Может случиться, Россия застрянет
  
  в будущем цвета левой ноги.
  
  Черт ли нас водит, сами ль слепые,
  
  Только умом своим жить не моги.
  
  Торят пути нам придурки шальные
  
  к будущим типа левой ноги.
  
  В клочья - попы и раввин с муэдзином.
  
  В доме и в поле - сплошные враги
  
  Нам не расстаться с родным карабином
  
  в будущем, вставшем с левой ноги.
  
  Тащат последнее, пусто по лавкам,
  
  Мимо стола пронесут пироги.
  
  Прем на закланье - толпою и в давку
  
  в будущем царстве Левой Ноги. Июнь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Покров (сонет)
  
  Покров ударил по рябинам
  Как стыд, заставший нас врасплох,
  В окне бело: пусты равнины
  И только на ветвях сполох.
  
  Я вновь дышу морозным утром
  К дымам Отечества приник
  Московской жизни Камасутра
  Пустым трамваем дребезжит.
  
  И в колокольной суете
  Лежат сугробы в наготе.
  
  Здесь все свое, черно и серо,
  Здесь над распутицей - покой,
  Последней стаей, скуки мерой,
  Летят прощанья над землей.
  
  Пустой и теплый край покинут -
   И я благодарю судьбину.
  А на снегу стыдобы стынут:
  Покров ударил по рябинам.
  
  Октябрь 2001
  
  В светелке
  
  В маленькой комнате
  окнами на окна
  со строем игрушек
  и выцветших фото
  с заброшенным в угол
  несыгранным детством
  остатками запаха кори
  и детских наивных мечтаний
  с грязным и потным бельишком
  сваленным в мятую кучку
  немного потрепанных видео
  и замозоленной частым
  листаньем порнушки
  мускус подмышек
  невинная грязь запыленность
  я оставляю бумажку
  она проверяет что сотня.
  
  Сентябрь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  На Рождество Богородицы
  
  Колоколов чужих
  невнятный перезвон,
  над ранним Рождеством
  Марии непорочной...
  Пора, всенощных слов
  обрывки и метели
  вдруг улеглись,
  крепчайший кофе, дождь
  и тишь наставших утром снов
  и вновь мне сладкою молитвой
  пришло благое, затуманенное
  "здравствуй!" - и образ
  Непорочной надо мной
  гласит: "Все правильно.
  Ступай своей дорогой
  и не криви назначенного путь"
  И я бреду - под непонятный звон,
  среди чужих имен
  и странных очертаний
  неведомого мира. На ладони
  трепещется птенец моей души.
  
  Сентябрь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Натюрморт
  
   Саше Зимину
  
  Вот натюрморт: в холодном хрустале
  израненная роза, ей не выжить,
   восторг жеманный ей невыносим,
  зачем ты здесь? -- я истекаю кровью
  и совестью - ведь я убийца твой.
  Чем выше красота, тем беззащитней,
  ей нет спасенья в этом мире. Ты
  так побледнела, аромат предсмертный
  угаснет скоро в хаосе зловоний,
  и мертвый, мертвый фон, безжизненный,
  белесый, он лепрой обступил
  несчастное созданье. И молча ждет...
  Отточенный хрусталь своим кинжальным
  блеском невинные колючки преломляет,
  густеет мятая, в багровых жилах
  зелень, и вяло опадают лепестки.
  Картина кончена... и розу на продажу,
  и мой талант, и душу отнесут.
  
  Сентябрь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глядя на экран
  
  Любовь, задачи, немцы, Сталин,
  заводы, толпы, брызги стали,
  цветы. Народы, дети, Сталин,
  мы жить еще прекрасней стали,
  любовь, проблемы и Никита,
  свинья, початки из корыта,
  Америка, дурак Никита,
  "Динамо", КВН, "налито!",
  любовь, Китай и Леонид,
  БАМ, партия как монолит,
  лобзанья, орден. Леонид,
  любовь, Манеж, нет водки, Мишка,
  свобода, девочки, интрижка,
  ГКЧП, ну, это слишком!,
  Крым, Бонес, деньги, снова Мишка,
  Госдума, танки, пьянки, Боря,
  серпы и звезды на заборах,
  секс, порно, доллар, Боря,
  "воруют!", ваучеры, горе,
  любовь, у.е., Гусинский, Путин,
  "Курск", Сталин. Ленин, Путин,
  порядок, олигархи, Путин,
  Чечня, хана, "в сортир их!", Путин.
  
  Март 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  В Форте Росс
  
  Тихо в Форт Россе, пахнет мышами,
  Кислой опарой, старинными щами,
  Тесом, черняшкою только из печки,
  Сухими дровами, домашнею свечкой,
  Пламени дрожью и первой пробежкой
  огня домового по стылым берестам,
  Старческой, сморщенной, дряхлой коростой,
  сливочной спелостью девок пшеничных,
  светлоголовых, со взглядом из льна,
  Ах, как им сладко спится в обнимку!
  Яблоком пахнет на стружках осины.
  Вдруг по березам листы задрожали,
  Желтые листья пряных стихов:
  Нет, это чудится - тут эвкалипты.
  Словно шифровки из прошлых веков
  Шорохи, стуки, печальные песни,
  Долгие взгляды, короткие жизни
  Слез расставанья с прошедшей Отчизной.
  
  Август 2002
  
  Бабье лето
  
  Золотые песни,
  Золотые косы,
  Ярые рассветы,
  жемчугами росы.
  .
  Не грузди мне, осень,
  Урожаем леса,
  Торопливо озимь
  Ждет снегов завесу.
  
  Не грустите, годы,
  листопад скликая,
  у корней зароды
  станут дружной стаей.
  
  Я опят веселых
  Наберу корзину.
  Жар рябины в селах,
  Огороды стынут.
  
  Край мой неоглядный,
  Над стогами солнце,
  И слеза невнятно
  Покаянья просит.
  
  Февраль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Рождение
  
  Если в семье родился спецназовец,
  Это еще не значит, что скоро опять Чечня,
  Если охранник - не сразу начнутся посадки,
  И 37-ой - необязательно завтра.
  Мы будем еще долго так счастливы
  В поисках памперсов и импортных смесей.
  Нам отпущено время на воспитание,
  На посевы разумного, доброго, вечного,
  Прежде, чем грянет война.
  Прежде, чем грянет война
  И хрупкие ниточки жизней
  Оборвет накаченный мускул,
  Командующий пальцем на спуске
  Новенького калаша, детской игрушки
  Нашего повзрослевшего
  Сына.
  Аминь.
  
  Февраль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ВТШ1
  
   Иосифу Бродскому,
   пациенту Пятнашки
  
  С видом на никуда,
  С пониманьем, что я
  Ни во что погружен,
  Наношу не спеша
  Строки, взятые из небытия,
  Для тебя, бесконечное время.
  
  Я отмечен опасным - талантом,
  Независим, ненужен, я внесистемен,
  Читай: "ненормальный".
  Для системы потеря меня -
  Незаметная миру слезинка.
  Ну, а мне эти ваши системы -
  Искаженье течения мысли.
  
  ВТШ, говоришь? - Лучше это,
  Чем при жизни смердеть,
  Быть мертвее всех мертвых
  Тиранов и не знать, что такое затяжка
  на ветру вологодского поля.
  
  Впереди - сумасшедшие годы,
  Неразумное наше бессмертье,
  Бред толпы, бред любви, бред обиды,
  Бред сонета на пьяццо Матео
  И твои, Ленинград, словосудьи.
  
  И когда я умру - неужели я тоже умру? -
  Не желаю твердынь или праха:
  Пусть мои сумасшедшие строки
  Черный ангел читает в цветах.
  
  Июль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  По дороге в рай
  
  И вьется дорога, и бьется дорога,
  По склонам, ущельям и памяти Крыма,
  И слезы забытого счастья навеки
  мне застят глаза, а на горизонте...
  А на горизонте, за тем поворотом?
  Опять? Неужели? Но вьется дорога
  и бьется тревога: осталось немного -
  И там, между дымок,
  сквозь мифы и слезы
  Я снова увижу: отвесные скалы,
  Лазурное небо, янтарные сосны,
  Столбы кипарисов, мечты и надежды,
  Твое ароматное, знойное тело,
  Мои неумелые робкие мысли,
  И нежные строки, и тонкие губы,
  И светлые волны, и капли муската,
  И брызги, и солнце, светлейшее солнце
  Безоблачной неги, вишневые взгляды,
  Тяжелые звезды в распахнутом небе
  И тот пароходик из школьной тетрадки
  И стайка дельфинов... я мчу по дороге,
  Ведущей куда-то,
  Стою на пороге
  Счастливого ада любви незабвенной,
  Прошедшей, но вечной,
  Как вечны и зримы
  Во снах и скитаньях твои переулки,
  Прекрасная Ялта.
  
  Июнь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЛОЖЬ
  
  Пули, влетая в наши тела,
  Извлекают оттуда души:
  Чем больше пуль, тем тесней в небесах,
  Тем дебри сознания глуше,
  У нас же - просторней. Христос и Аллах
  Запутались в наших делах.
  
  Нас очищают: читай - зачищают,
  Читай - вычищают, читай - обчищают,
  А если не можешь читать - причащают.
  Замри, навалившись на пол, и лежи.
  И думай о том, куда попадают
  Несчастные души, когда в них стреляют
  Зарядами тонко отточенной лжи.
  
  Ноябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕТСТВО
  
  Чад картошки,
  жареной на рыбьем жире,
  подушечки по 9.50 за кило,
  хлеборезки в конце
  бесконечной очереди,
  скрип железных кроватей
  по восполненью военных потерь
  серые, цвета сталинской
  бесконечности, сотенные
  четыре полотнища в месяц
  капитану войск связи
  на семью из шести человек
  Мариинка и сладкие сны
  Под стихи о прекрасной Царевне,
  Бесконечные кори, прививки,
  рахитичное детство целой страны
  из цинготных десен
  выпадают любые зубы
  в бане очень жесткое лыко
  и холодные души,
  но крепкий пар,
  тяжелые шайки,
  серого цвета обмылки,
  вошебойки и пестрый
  армейский футбол
  клумбы с толстыми цветами,
  жирными и сочными,
  как несуществующее мясо:
  георгины, настурции, ноготки и табак,
  да, и, конечно, львиный зев и вьюнок
  первые жучки на апрельском солнцепеке
  и первые смерти не сумевших дождаться
  невернувшихся с поля боев
  тревожные страшные фильмы
  о прошедшей войне
  "Смерть героя" и прочий
  непрекращающийся реквием
  салюты в тревожном ощупывании
  неба шарахающимися прожекторами
  морозы и крысы,
  пожирающие кошек и тех,
  что еще только кормятся грудью,
  первые стрелки травы
  на майских сквозняках
  мы на карачках
  жрем эту горькую зелень
  и от матери нахлобучка
  за истерзанные коленки
  мне мучительно хочется
  поскорей умереть и не знать
  биографический шепот в ночи
  корочки влажного кислого хлеба
  запеченные на черной голландке
  запах угля и дров, бересты,
  унылые склепы сараев
  глазницы невосстановленных зданий
  и гулкое в них "Атас!"
  осенью город горит от кленов,
  а утренним праздничным маем
  девочка ловит взлетевший мячик
  и звонко кричит нам вдогонку:
  "штандер!"
  
  февраль 2003
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  КРАСНАЯ СТРЕЛА
  
  Сиреневый туман
  Московского вокзала,
  Глиэр звучит для нас
  Прощаньем навсегда.
  Под морось твоих слез,
  Под слякоть хризантемы
  Мы пьем в последний раз -
  Окончен наш роман.
  
  И терпкое вино
  Нам души обжигает,
  Какой-то генерал
  Уставился в окне.
  В распахнутом пальто,
  Смешном и долгополом,
  Я пробую тебя
  Укрыть и обогреть.
  
  Толпа не видит нас,
  Приветы рассыпая
  И взмахи наугад,
  А мы молчим: теперь
  Обманывать - зачем?
  Все сказано, ну, что же,
  Тебе пора в метро,
  И тронулась "Стрела".
  
  И я стою один,
  Немое изваянье,
  А каблучков твоих
  По нервам, как расстрел...
  Еще я вижу Вас,
  Еще не все настало,
  Еще хотя бы раз -
  И я порвал билет.
  
  Февраль 2003
  
  БЕЛЫЕ НОЧИ
  
  Ночи белые, кровавые, немые,
  Под мостами затаилась мгла,
  Тишина легла на мостовые
  И горит хрустальная игла.
  
  Мы бредем зелено-сизым маем,
  Бредим потаенными стихами,
  И вослед сирени отцветают,
  И навстречу - молодость стихает.
  
  Этот трепет чувств и фонарей
  Может быть и значит: "Мы живем"
  В даль, за цепью тихих кораблей,
  Мы, себе надежда, уплывем.
  
  Февраль 2003
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СТИХИ О МОСКВЕ (из книги "Пятна на карте")
  
  НЕ ФИНИШ
  
  Всё - это финиш
  И больше не будет
  Этого света белесые дали
  Этого солнца тепло золотое
  Мы не вернемся
  Мы жизнью устали
  И беспощадное счастье свободы
  Нам пропоет, проорет про иное
  Только б остаться
  Еще ненадолго
  Только б еще раз
  Забыться и вспомнить
  Свет фонарей
  Над заснувшей Москвою
  Свет одинокий
  В мертвых громадах
  В недрах которых
  Пылкие страсти
  Тонкие козни
  Ложь откровений
  Голая правда
  Ноги раздвинув
  Нам зачинает
  Наши проклятья
  И наше забвенье
  Только не это
  Волна за волною
  В пене и брызгах
  В голеньких детях
  Мы возвращаем
  Свои ощущенья
  Мир нереален
  И наша молитва
  Только не финиш
  Только не финиш...
  
  ГЛОБАЛИЗАЦИЯ (Лефортово)
  
  Серое, сжатое кем-то небо,
  Такой же серый и низкий асфальт,
  Любой шаг вправо, тем более влево -
  И резким выстрелом сзади "Хальт!"
  
  Они приходят - с войной или с миром,
  Они нас учат не быть собой,
  Они с серьезным ученым видом
  Хотят, чтобы мы перешли на иной,
  
  На незнакомый нам слог и говор,
  Понятный им словесный обрат,
  Чтобы на китчен был кук, а не повар,
  чтоб воевал не боец, а зольдат.
  
  Мы все приемлем, котлеты и виски,
  Меняем природу свою на натуру,
  Словно собаки, лакаем из мисок
   Сникерс и пр. мировую культуру.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  МАЙСКАЯ ПЕСНЯ (СОКОЛЬНИКИ)
  
  Соколиных распотех валеты,
  Соловьиных посвистов сирень,
  На прудах - крахмальные одетты,
  И плывет по перелескам лень.
  
  Май дурманный, липкие листочки,
  Тихих звезд пьянящий невпопад,
  Дни - стремглав, и ночи - все короче,
  И любви весенней слезопад.
  
  Все не здесь. Неведомою тенью
  Мне московский нынче снится сон.
  Пусть плывет над памятью моею
  С дальних колоколен перезвон
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  В ПОСТ (Беляево)
  
  Еще тепла рука, поднявшая от ложа
  Смертного, еще в Ершалаим
  Он не вошел, но чаша
  Уже стоит, и налито вино
  Густою кровью урожая
  Садов Отца. Усердия полны,
  Кресты сбивают плотники. Дорога
  На Масличную гору, как всегда,
  Ко дню торжеств превращена в тернистый,
  Тяжелый путь хождения по мукам.
  Все как и ранее, опять толпа отпустит
  Тяжелого убийцу, но приткнет
  К позорной смерти безобидного бродягу.
  Еще легка рука, хлеба переломляя,
  Она еще кормилица, петух
  Еще не прокричал в ночи ни разу,
  И человеку Симон ухо не отсек.
  Еще смоковница покамест не засохла,
  И камень затворяет вход в пещеру.
  Не нам остановить событий и явлений
  Неумолимый круг - предательство и муки
  Терпеть не нам, а все Ему, Ему.
  Так каждый год Его терзаем душу:
  Он говорил "Я есть", мы говорим "Он был"...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  БЛАГУША
  
  Подслеповатой матушки Москвы
  Подброшенные за грехи и недомолвки дети,
  Полусироты - пустоши и нети,
  Роскошной стольности простые подолы.
  Мы здесь родились, здесь же и умрем,
  Невзрачные, ненужные, немые,
  Не ангелы, ни черти - никакие,
  Пропахшие дровами и углем.
  Вы нас не помните, а мы имели души,
  И нам - страдать, мечтать и мучиться быльем.
  Вот двор, акация, веревочки с бельем
  В застиранной и заспанной до слез Благуше.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  С ГОРЫ
  
  Гор Соколиных призрачная высь
  Над реками, которых нет в помине,
  Я стар уже, я поседел и лыс,
  И затихает вечер у камина.
  
  Мной пройден путь - осталось так немного,
  И все честнее взгляд в дороги окончанье:
  Пунктир шагов от самого порога
  Прервет - вот-вот - последнее молчанье.
  
  Здесь все по честному и даже нет обмана,
  Жизнь - как положено, не как кому-то спелось.
  Когда здоровьишко уже не по карману
  А на бессмертие нужна, пожалуй, мелочь.
  
  И стих прощальный отсветом заката
  Ответит вам, зачем я приходил.
  Все позади, мне ничего не надо,
  Все позади, увы, все позади...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ИЗМАЙЛОВСКИЙ ОСТРОВ
  
  Не покидай меня, Благой и Правый,
  И черных птиц не посылай.
  Где б ни был я, пустой, усталый,
  Измученный, больной - пускай:
  Ты отпусти меня на Остров,
  Под лепет яблочных садов,
  Ты подари мне детство снова
  И росы радужные снов.
  
   И я - в любой дали и выси,
  Из всех притонов и могил,
  За нитью непрерывной мысли
  Я притеку в мой Израил.
  И брошусь на прощеный берег,
  К корягам старых, милых ив,
  Свободный от забот и денег,
  И все грехи Тобой простив.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ВОСПОМИНАНИЯ О МОЛОДОСТЯХ (ТУШИНО)
  
  Нелегальны мысли и веселье,
  И преступна молодость. Наш век
  Сплошь из буден, даже воскресенья:
  То воскресник, то, вообще, пробег.
  Мы шалели от смертельной скуки,
  Мы рвались с любого поводка.
  Только свистни - тотчас ноги в руки
  И вперед - до третьего звонка.
  И всю жизнь - не на, а у дороги,
  И всегда - а не сгонять гонца?
  ... Как похожи судьбы очень многих:
  В Центре, на местах и на концах.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  В РОЩЕ
  
  Бараки похожи один на другой
  Как лужи весной, как на лицах веснушки,
  И трудно сказать: "Я иду домой"
  В Марьиной Роще, московской дурнушке.
  
  Здесь нет градиентов, лишь чистая плоскость
  Мыслей, линий, мятых сугробов,
  Здесь быстро стареет ненужная новость,
  Здесь только ночи имеют свой норов.
  
  В пыли тополей заблудилась чья-то
  Не то судьба, не то панихида,
  Пустое место, конечно, не свято,
  Бубновая карта, конечно, не бита.
  
  Исчезла и роща, и граф, и притоны,
  Исчезнет и то, что мы видим сегодня,
  Настанет: на дальнем забытом кордоне
  У рощи торгует девчонками сводня.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ТРИ ВОКЗАЛА
  
  Я никогда со смертью не смирюсь,
  Я прорасту в историю и даже
  В чертоги будущих настырно прозмеюсь,
  И, чтоб не умирать, пойду в разбой и кражу.
  
  И я пребуду - памятью, судьбой,
  Своею совестью, грехами и слезами,
  Я к вам прорвусь, мой родословный строй,
  Воспоминаниями, матом и стихами.
  
  Когда-нибудь, но только не сейчас,
  Я профланирую во вздохах или ахах
  Вдоль фонарей, вагонов, мимо вас,
  Чтоб вновь узнать себя на трех вокзалах.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ
  
  Здесь светит старое солнце,
  А новое мы не зажгли.
  Нам светят красивые звезды,
  Которым плевать. Мы пришли
  В не нам нарисованный мир,
  В не нами построенный дом,
  Мы - шлаки каких-то идей,
  Которые нам не понять.
  В той пьесе, которая шла,
  У нас ни ролей и ни мест,
  Мы, зайцы, проникли сюда
  Ронять декорации тень.
  Здесь светит старое солнце,
  А новое нам не зажечь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  НЕСКУШНЫЙ САД
  
  Сквозь фотовспышки
  Уходящего к закату
  Такого юного и опьяняющего года
  Под глубочайшими
  И ждущими явления луны
  И звезд лучистых,
  Как глаза твои,
  Забитыми богами небесами
  Я, неуклюжий, робкий,
  Опьяненный,
  Счастливый до безумия,
  И ты - чего ты ждешь?
  Каких миров посланка?
  Пусть этот водопадный месяц,
  Пусть наш сентябрь
  Нас не покинет, листья -
  Салют любви и нежности салют.
  Мы не умрем, мы навсегда
  Останемся на этом месте,
  Как монумент любви,
  Как лучшее, что было
  И что будет, и что когда-нибудь
  Толпа и гении ее поймут
  И назовут тобой,
  Нескушный сад, Нескушный сад.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   БУЛЬВАРЫ
  
  Кольцо бульваров - старица Москвы,
  Где тихой памяти оборванные струи,
  Кленовых листьев вычурные будни,
  Дорога тишины и толчея толпы.
  
  Мы - декорация истории твоей,
  Кольцо любви, любви объятья,
  Улыбки, шорохи и платья,
  Дурман осенних фонарей
  
  Здесь лица и знакомы и новы,
  И узнаваем гулкий стук камней.
  Я вновь пройду под сводами ночей
  Кольцо бульваров - старицу Москвы
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Пивная (Дорогомилово)
  
  "Когда фонарики качаются шальные,
  и вам из дому неохота выходить"
  метели мокрые, и все дома слепые,
  и путь домой мне некого спросить.
  А есть ли он: мой дом и путь до дома?
  А, может быть, моя судьба - вокзал?
  Мне по душе - через тревогу дрема,
  И в суете перрона карнавал.
  Кому безлюдье площадей - угроза.
  Мы жили там, навеки молодые,
  В дождях, в пыли, в постах и на морозе,
  "когда фонарики качаются шальные"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ТАГАНКА
  
  Годы мои, мои темные годы,
  Что ж так неистово всюду ни зги?
  И далеко полумрак от свободы,
  Вот и кончаются сроки мои
  
  Вы не летели,
  Вы долго тянулись,
  Хмурые, злые таганские ночи,
  Я побелел под шальные метели,
  Я отсидел под большими замками,
  Молча орал я, что было мочи,
  Громко молчал, что свобода - за нами.
  
  Прошлое будто сожженная свечка,
  Завтра - шестерка из грязной колоды,
  Мне бы на волю, в покос да на речку...
  Что ж вы несетесь, усталые годы?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  КИНОТЕАТР "БОРОДИНО"
  
  Ливень, капли пузырями,
  Протекают лужи и дороги,
  Радуги кусок над нами
  Оббивает Божии пороги.
  
  Мы промокли до последней нитки,
  "Что, в кино? Но я не сумасшедший"
  Прячешь ты украдки и улыбки.
  Ты теперь иная, я же - прежний.
  
  Вот и осень: август, звезды, грозы,
  С тополей слетает желтый гений,
  Вот и все: надежды и угрозы,
  И усталость наших отношений.
  
  "Все пройдет" - и ты права, конечно.
  Ты пройдешь, во снах или стихами.
  Дом твой на Верейской, на конечной,
  В памяти моей под дождь стихает.
  
  И когда-нибудь опять дожди начнутся,
  Буду я влюбленный и отпетый.
  И рябины будут также гнуться,
   Говоря другим про наше лето.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СТИХИ О МАРИНЕ
  
  Декабрь в Марине
  
  Вот потянулись и пошли дожди,
  тоскливые как пробужденье,
  в унылой горести лохмотья облаков
  серей нестиранных солдатских простыней
  и ничего - ни радостей, ни смеха,
  сплошные будни без просветов в снах,
  лишь это крошево из капель и тумана,
  и даже океан стал мутно тихим,
  прилег приливом у угрюмых берегов,
  а я машу кайлом ненужного бессмертья
  и акварели мыслей развожу.
  
  12 декабря 2000 года
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Новоселье в Марине (сонет)
  
  А от себя не убежишь.
  
  Туман, пустыня, миражи,
  снов клочья, дюны, виражи,
  пустая почта, глухота,
  молчанье тварей, духота,
  и мерный рокот океана:
  тебя здесь нет - и нет обмана.
  
  Всего на десять миль
  подальше от тебя,
  еще б со временем -
  в другое междулетье.
  И ветер завывает, теребя
  колючие сухие междометья;
  в пустое чахлое оконце -
  бессоный полумесяц солнца
  в натужных поисках замены;
  тебя здесь нет - и нет измены.
  
  Циничен и тяжел мой взлет,
  когда любая - отдых и удача
  в сравнении с тобой. Отдача
  от выстрела в упор без боли бьет
   зачем она забывшему страданья?
  тебя здесь нет - а, значит, нет желанья.
  
  Сменяемость безлуний и ночей
  мне подтверждают: я ничей,
  заброшенный и жалобный навеки,
  конца ползучие побеги,
  насквозь уставший и пустой
  старик с промокшей бородой
  от слез ненужных сожалений,
  воспоминаний, размышлений.
  Смолк монолог любви надрезный
  И не разбросаны одежды:
  тебя здесь нет - и нет надежды.
  
  А от себя не убежишь.
  
  Монтерей, 11 января 2000
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Возвращение в Марину
  
  Снова дом мой, что вне дома,
  Снова дальняя дорога
  Позади. Судьба ведома
  От беспутства до порога.
  
  Я один, грущу, невесел,
  Трезвый, мятый и седой,
  В лодке без руля и весел,
  За пустым столом с едой.
  
  Что осталось? - Сантименты
  И неясные надежды,
  Мили, метры, сантиметры -
  В свитерах и без одежды.
  
  Жизнь кружится листопадом:
  Где-то свадьбы и цыгане.
  Спите свечи: лист опала
  В вашем свете мне мерцает.
  
  Ночь скрывает суккуленты,
  Пальмы, змей и кипарисы.
  Спят кругом апартаменты,
  Афродиты и парисы.
  
  Ничего. В пустом покое
  Виснут мысли и затеи
  В темноте. И память ноет
  Несвершившимся. За теми,
  
  Кто на гребне странных снов,
  Чрез забор забот прогнулся...
  Сквозь таможни впалых слов
  Я в забытый дом вернулся.
  
  30 октября 2000, Марина
  
  
  Разочарование
  
  Всю ночь лило, штормило, угрожало
  И пеной грязною несло.
  Прибой шипел, высовывая жало,
  С небес и крыш, как из ведра, текло.
  Природа, разъяренная разводом
  С антициклоном, бьется ни за зги.
  Мне полуспится: теплым хороводом
  Мерещатся хозяйкины шаги.
  И всю-то ночь шептали мне за стенкой
  Шаги и шорохи. Немытую посуду
  Рука хозяйки мыла с теплой пенкой
  И разутюживала стираную груду.
  А по утру волна еще играла,
  И гнал рванину парусов соленый бриз,
  И птичья нечисть с гиком подбирала
  Заснувших рыб воняющую слизь.
  Декабрь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Космополитам
  
  Китайский Чарли плачет сквозь экран,
  но так сощурился: мне слез его не видно -
  и полицейский строго и солидно
  колотит по комическим мордам.
  
  На суахили чернокожий Гамлет
  "быть иль не быть" решает для себя.
  Тюрьму народов Замбию кляня,
  он падает в своем последнем драйве.
  
  На острове Комодо Дон Кихот
  сражается во имя Дульсинеи
  и на дракона мчится, не робея,
  и миражей объемлет разворот.
  
  Я в Сан-Франциско - лишний человек,
  герой времен неваших и ненаших.
  Мы варимся в разнокультурных кашах,
  и бег по миру - что на месте бег.
  
  Июнь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Полнолуние
  
  Луна моя, печальная сестра
  безудержных полночных размышлений,
  молитвы одинокой добрый гений
  и собеседник кроткий до утра.
  
  По океану серебристой дрожью
  ты пишешь мне на языке забытом
  глаголицей шумерскою, санскритом,
  и я читаю - тихой светлой ночью.
  
  Отточенная мысль от мира несего
  и музыка глубин раверзнутого неба,
  и я молю возвышенного хлеба
  на паперти порога Твоего.
  
  Июнь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Старое новое тысячелетие в Марине
  
  Мы рукоплещем - океан волнуется на бис,
  Встает волна - от уха и до уха,
  Над горизонтами седой туман завис,
  И на пуантах - белая чернуха.
  
  Мы хлопаем, орем, мы не устали,
  А океан - шалун, игрок, бахвал,
  А он смеется, как товарищ Сталин
  На девятнадцатом, прищурясь от похвал.
  
  И DVD-любовь и прочие напасти -
  Все впереди и только предстоит,
  Мы на галерке пьем Мартини-Росси Асти,
  И на поклоне океан стоит.
  
  По-юлиански (в Папу мы не верим)
  Трещит башка от выпитых вчера,
  И мы, тысячелетиями меря, срываем,
  Срываем пробки с сизого утра.
  
  Январь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Ночной дождь
  
  Всю ночь ко мне стучался дождь,
  Просился, куксился и хныкал,
  Прощался, поступит - и прочь,
  И вновь по крыше гулко прыгал.
  Так тянется чужая ложь,
  Так бред любви нам бесконечен,
  И нет желаний превозмочь
  Судьбы болезненных отметин.
  
  Взволнован океан, его седины
  В кошмаре от уставшего стыда
  Стена из плача, вопли муэдзина
  и памяти - для пыток - нагота.
  Сквозь сон - сирена мчащейся тревоги,
  В горчайшем одиночестве. Стихи
  Ложатся, словно версты вдоль дороги,
  И впереди - ни пробуждения, ни зги.
  
  Январь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Прибой
  
  Из сизого тумана, ниоткуда,
  из дальнего еще небытия,
  а, стало быть, из смерти
  мерно волны
  приходят, тихие, подобные дыханью
  и току мыслей,
  или утешенью,
  но вот огромная,
  наверное, цунами - рвануло где-то -
  "здравствуй!" - и снова, тихо, медленно,
  спокойно листаю волны
  скромные мгновенья
  больного бытия,
  усопших чувств,
  раздумий
  и ожидания:
  "настанет ли покой? И будет ли
  когда-нибудь мне счастье? Придет ли, наконец,
  искомое всю жизнь очарованье
  гармонии страстей
  и приходящих мыслей?"
  песок шуршит,
  шипящая вода
  мне шепчет: "успокойся,
  все это ничего,
  все ничего,
  проходит",
  но где-то, наверное,
  В глубинах сумрачных уже встает
  грохочущее, с ревом: "А, может, все еще случится?"
  
  март 2001
  
  
  
  
  
  
  Калифорнийские холмы
  
  Калифорнийские холмы,
  зеленые и золотые,
  под небесами до невинности пустыми,
  о чем молчите мне,
  калифорнийские холмы?
  Какие недосказанные мифы
  про силикон и томагавки от навахо
  скрывает ваша в неге нагота?
  
  Запекшиеся пятна странной соли -
  лернейской гидры кровь не упадет
  на ваши развороченные недра
  и к яростным колючкам не пристанет
  пот с лошади кричащей амазонки.
  В придуманной стране придуманные формы:
  зачем вы здесь, среди моей тоски,
  калифорнийские зеленые холмы?
  
  Разутая, расхристана, раздета,
  моя душа, святое наказанье,
  о, не мечись меж склонов и дорог,
  не отдавайся эхом в тишине несчастий,
  за вереницей траков не тянись,
  и успокойся - там, на дне печалей,
  на самом дне непознанных глубин
  все то ж: чем боле мы себя теряем,
  тем более находим мы себя.
  
  На умирающем от жажды и неверья
  нетрезвом языке лопочущих славян
  я вам кричу, немые и глухие,
  метафорой и горечью давясь
  
  И нас качает от несыгранных страстей,
  от грохота прибоя за хребтами,
  от темной тени, брошенной в себя
  безжалостной судьбой, от уходящей боли,
  а с болью - жизни, нужной и никому ненужной,
  средь хоровода груды и грудей
  холмов калифорнийских, с золотым зеленых.
  
  Март 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  На ветру
  
  Несет свой крест в песке
  Хозяин дельтоплана,
  А позже тот несет хозяина креста
  И в ожидании сошествия Христа
  И продолжения Божественного плана
  Скрывается. В туманном далеке
  Шевелится хребет от Санта Круза,
  Над облаками - небо. Как всегда
  По Пятницам тоску наводят Крузо,
  И бесконечно точится волна.
  А мне граниты памяти постыли,
  И ветры шалые, пустые, ни о чем,
  И время встало в сумраке унылом,
  И солнце гаснет пламенным мечом.
  Вернусь в ночную горькую квартиру,
  Зажгу две свечки, как глаза у тьмы,
  И побреду по замкнутому миру
  Своей надежды, воли и мольбы.
  
  Апрель 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Сонет захода
  
  "Отмщения!" - взывали небеса,
  они пылали яростью и гневом,
  они кричали: "Подлость и измена!"
  на разные лады и голоса.
  
  И в них читались горечь и обида,
  несправедливость, мерзости игра,
  шла предзакатная кровавая коррида,
  казалось - навсегда иль до утра.
  Миг приговора и проклятья затянулся,
  вибрируя в расплавленные пульсы.
  
  Там, наверху, ярились чудеса,
  Ненужные покинутому мне,
  Я плесканул в стакан небрежно каберне...
  "Отмщения!" - взывали небеса.
  
  Август 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Под небом
  
  Иные небеса, чужие небеса
  Несутся надо мной, являя чудеса.
  Они несут с собой дожди и ожиданья,
  Обман и страсти, декорации и позы,
  Крутые радуги и проливные грозы,
  Пустые встречи и глухие расставанья.
  Пурпурные, седые, золотые,
  Безоблачные, в тучах, днем и ночью -
  Вы для меня тут навсегда пустые:
  Хотя бы клок родного ситчика в горошек
  Хотя бы раз льняные облака
  Сюда б приплыли звонкими ручьями,
  Мне роскошь здешнего заката никогда
  Не вознесется куполом в обыкновенном храме.
  О, эти жемчуга высоких облаков
  В опаловой оправе предзакатной,
  Распахнутые дали детских снов,
  Годами унесенных безвозвратно,
  Но, глядя в вас, не заблестит слеза,
  Чужие небеса, иные небеса.
  
  Декабрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОТЛИВ-ПРИЛИВ
  
  Среди чаек и брызг на волне,
  И спокойных стихий,
  Я пью каберне,
  Сочиняю стихи:
  
  Летающей тарелкой
  Закрученная жизнь -
  То глубина, то мелко,
  То депрессанс, то сплин.
  
  Отшельники, пришельцы,
  Ушедшие - куда?
  Мгновеньями живущие,
  Жующие года,
  Пробойные пробоины,
  Дробей пустых нули,
  Навоз, дерьмо, убоинка,
  Про счастье не скули!
  
  Так сладко одиночество
  Под грохот мерных волн,
  Бредет в камнях пророчество,
  Ползет в пучину склон.
  
  Среди чаек и брызг на волне,
  И спокойных стихий,
  Я пью каберне,
  Сочиняю стихи:
  
  Не верь вечерним радугам - обман,
  и просветленьям среди рваных туч:
  С отливом не уходит океан
  И не надежду шлет последний луч.
  
  Натеки грусти на скалах мокрых,
  Иные дали и времена,
  Иная темень в затихших окнах,
  Иные вздохи и имена.
  Поленьев белых витые локоны
  Мне снятся сладкой, смешной тоской,
  И жемчугами закаты сотканы,
  И свет на ощупь как золотой.
  
  Прощайте, ветры и снегопады,
  И чувств забытых невпопад,
  Прощайте все, кто были рады,
  И ты, которой я был не рад.
  
  И спокойных стихий,
  Я пью каберне,
  Сочиняю стихи...
  
  Декабрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Спят чайки
  
  На последнем ущербе луна
  И волнуется море - а вдруг
  Никогда никогда никогда
  Не вернется полуночный круг?
  
  Чайки спят и тревожен их сон
  У волны, среди шума и брызг,
  И колышется стайный их дом,
  Словно бич, нализавшийся вдрызг.
  
  Снится мальчикам их Зурбаган:
  Чайки-мальчики ищут Ассоль,
  Снится девочкам их Джонатан,
  Свист полета и верхний бемоль.
  
  Чайки спят под соленую глушь,
  Под порывами мглистых ветров,
  Стоны неупокоенных душ
  Разрывают картины их снов.
  
  И тревожные, мрачные сны
  Шевелятся как рыбы на дне,
  Чайки - дочери и сыны,
  Сиротливо прижались к волне.
  
  * *
   *
  Мчатся к берегу уставшие валы,
  Утомительные - голова болит,
  А от берега - неясные мечты,
  Стоны, всхлипы, вздохи, скорби,
  Мольбы, песни, ожидания и сны.
  
  Февраль 2002
  
  
  
  
  Православное Рождество у русской церкви в Монтерее
  
  Вот и январь, и грачи улетают
  К северу, где наступает весна,
  И не сугробы - надежды все тают,
  Жизнь ты моя, испитая до дна.
  
  Что ж вы галдите, как в брошенном детстве?
  Что вам кричится, меня вороша?
  Память строчит по годам моим петли,
  Птицы уныло судьбу ворожат.
  
  Не надрывайте уставшую душу,
  Не провожайте меня на погост.
  Черные птицы о прошлом мне кружат,
  И на исходе Рождественский пост.
  
  Серый мой вечер, опавшие листья,
  Парк эвкалиптовый думой застыл.
  Церковь пустая, спокойно и чисто,
  Сизый туман по иконам поплыл.
  
  Январь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Асиломар
  
  Вот, наконец, и я постарел,
  Как стареют большие деревья.
  Как же так? Неужели опять
  Надо ждать и надеяться снова
  На приход в этот яростный мир?
  Я сижу под покровом прибоя,
  Кипарисам и скалам ровня.
  Суетливо-прожорливым чайкам
  Все б кричать, все б носиться в волнах.
  Камни, сосны и я - из сегодня изгои,
  Молчаливая, в думах, семья.
  Мы глядим на закат, где-то магма
  В глубине наших мыслей кипит,
  Мы молчим - наша строгая карма
  Тусклым блеском горит как пирит.
  На исходе желанья и будни,
  Праздность вечности звезды зажжет,
  И бутылка шампанского будет
  Утешать: "все пройдет, все пройдет".
  
  Июль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Перед закрытой церковью ночью
  
  Перед чертогом на пороге
  Стою, понурясь и немея,
  И даже свечки не имея:
  Не запирайте двери к Богу.
  
  Теряя по пути дорогу,
  Мне надобно остановиться,
  Простить, покаяться, проститься:
  не запирайте двери к Богу
  
  Луна убога и двурога,
  Мне в одиночестве тоскливом
  Не претворить Ему молитвы:
  Не запирайте двери к Богу.
  
  Я вымираю понемногу.
  И чтобы душу облегчить,
  Я должен с Ним поговорить -
  Не запирайте двери к Богу.
  
  Июнь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Nepenthe
  
  Туман, ползущий вверх по склону,
  Подобен тем хламидам мыслей,
  Что останавливают взгляд, движенья,
  Страсти и тонкий яд желаний бренных.
  Сквозь размышленья и сквозь птичий щебет
  Мне шепчет что-то: "Не горюй, забудь!"
  И вспоминается, что мира красота
  И наша детская наивная идея
  "я не умру" -- пожалуй, это все,
  что нам дано, все остальное тленно
  и так пустынно нам. Драматургия жизни
  так неумело скроена. Сегодня
  я напишу хотя б одну страницу,
  а там - пускай аплодисменты, смех,
  и пыльный плюш, бегущий к середине.
  Мне редкая слеза вечернего дождя
  - прощение за все, щемящая пощада.
  И ангел, пригорюнившись, сидит
  И терпеливо ждет свершения строки.
  
  Июнь 2002
  В одиночку с горизонтом
  
  Песчаный пляж, волна уходит от меня --
  Мы так понять друг друга не смогли,
  За мной - ни пепелища, ни огня,
  На горизонте полыхают корабли
  
  И разговор, томление одно,
  Никак не развязаться мне с тобой,
  И этот вечер - меж суетами окно,
  И тихой пьянью валится прибой.
  
  Голодных чаек трагедийный ор,
  Не попадает небо в мой прицел,
  Меня знобит безмыслия позор
  и слов, и чувств бессмысленный пробел.
  
  Мир растворяется - уже ползет туман
  Перемножая сущность на нули.
  И вся та жизнь - дурман или обман:
  На горизонте полыхают корабли.
  
  Май 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОСЕНЬ В КАЛИФОРНИИ
  
  Твои седые склоны, осень,
  Плывут по сторонам хайвэя,
  Теряет тени лес - то паранойя
  Ливней сгребает декорации
  На зиму. Мне чудятся в затихнувшем
  Тумане забытого простора
  Немеркнущие краски:
  Аллея лип янтарного тепла
  На Ленинградском, багровые
  Подтеки крымских лоз,
  и нежность приполярная березок,
  медовых буков ряд,
  и золотые кипы кленов
  Канатчиковой Дачи,
  Костры рябины, охра дуба,
  Акаций трепетная бронза
  На берегах далекого Дуная
  И елей колкий изумруд.
  Над Мендосино и Форт Браггом -
  Бургундского вина закаты,
  Наш солнцедар клонится к океану,
  Бушующему позднею волной.
  Все, может быть, в последний раз
  Мне снится, и я прощаюсь,
  Что не так - простите.
  
  Ноябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ИНОТВОРЕНИЕ
  
  
  Я с погасшими огнями
  Мчу по темному хайвэю,
  Змеи мыслей, плети смертей
  Извиваются клубками -
  То мохнатых кипарисов
  Протянулись злые ветви.
  
  Где-то газ анестезии
  В умирающем сознаньи
  Где-то совесть на снотворном
  Анастасис! Анастасис!
  Нам не встать и не подняться
  Только мчаться, только мчаться.
  
  Тонко стонет в дюнах ветер
  Домовой бездомный плачет
  Чье-то горе фары мечет
  Поворотами отчаянья.
  Над изорванным ландшафтом -
  Хохот ведьм и завыванья.
  
  Неба нет, лишь злые тучи,
  Неба нет, лишь бесы скачут,
  Волны стонут, волны плещут,
  Кипарисы жмутся к кручам
  И кричат мне на погибель
  Голоса ночных исчадий.
  
  И всю ночь сознанье глохнет,
  Совесть жерновами давит,
  В эту ночь я стал моложе -
  Ближе к смерти это значит.
  "Возвращенье, возвращенье!"
   - из меня душа поется.
  
  И всю ночь перебирает
  Одичавших чаек стая
  На тонюсеньких подставках.
  Одинокое молчанье
  В белой лепре
  Белых чаек.
  
  ноябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЗАКАТ
  
  Этих строк живые волны
  По закату расплескались,
  Ветер свежий, парус полный,
  В мир распахнутые дали.
  
  Неба бархат тихо гаснет
  Как пропавшие надежды,
  Гор далеких меркнут грани,
  Тихо падают одежды.
  
  И в бокале созревает,
  Яд безумствований ночи,
  Краски блекнут, вечер тает,
  Океан внизу клокочет
  
  Этих песен тихий шепот
  Внятен только мне с тобою:
  То души печальный опыт
  Плачет брошенным гобоем
  
  Облака закат пропели,
  Развернув себя как знамя.
  Где же наше солнце село? -
  Только завтра мы узнаем.
  
  Ноябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОСЕНЬ В МАРИНЕ
  
  Печальным серебром - строка моих стихов
  Среди туманной серости залива,
  Меж кисеи, развешанной уныло,
  Дождя, предвестника ноябрьских штормов.
  И волны серые унылы как молва.
  Последний луч, последние слова,
  Они текут, мерцая, к горизонту
  Как жизнь моя, которую я так
  И не прожил. Невидимый маяк
  Нас силится тянуть то к Риму, то к Вермонту.
  Чем выше небо, тем глупей желанья.
  Сегодня небеса спустились до волны
  Они со мной и с будущим на ты,
  Неся дожди и скуку расставанья.
  
  Октябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Осенний сонет
  
  Пряных роз увядший аромат,
  Пьяных грез ушедшее прощай,
  Серой завистью затянутый закат,
  По-сиротски журавли кричат:
  Им нескоро путь держать назад,
  И далек еще беспечный май.
  Опадают годы в октябре,
  Наливается забвением вино,
  И встает на стынущей заре
  Падший ангел мысли о Добре.
  Свищет море в доме на горе,
  Я войду в себя, себе окно.
  Не шуми, усталый океан,
  Не сердись соленою волной,
  Все, старик, лишь - козни да обман,
  Все пройдет - в песок и на покой.
  
  Сентябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Рыбак
  
  Свистит волна и ветер воет, и ноги вязнут
  в мокрой зыби. Рыбак, подобно чайке, подбегает
  в прибой, шипящий йодовитой грязью,
  Чтобы забросить в буруны тугую,
  натянутую грузилом лесу,
  потом ее, срывая пальцы, выбирает,
  чтоб вновь забросить. Другой вьетнамец,
  такой же щуплый и упорный,
  сосредоточенно сажает на крючок
  усатый, чахлый и усталый шримп.
  В ведре - десяток по-азиатски тощих
  рыбешок. У них и взгляд с прищуром.
  Старуха где-то с алчущим корытом
  ждет-не дождется утлого улова,
  чтоб с жуткой вонью, с рисом или соей
  сготовить ужин, сотворив молитву
  неведомому нам восточному Христу.
  На горизонте тонкой лентой серебро:
  такой закат - к сардинам и макрели.
  Вьетнамцу все равно, с какого боку
  он к океану: с запада, с востока.
  Его масштаб общения с планетой -
  длина заброса спиннинга. Порой
  к нему причаливает чайка
  в надежде разделить улов. Напрасно:
  он знает этих тварей, им только дай,
  они и рыбака склюют, прожоры.
  И все - как там, в разодранном Вьетнаме,
  все те же водоросли, запахи и ветры,
  все тот же океан, все та же мысль о жизни,
  о том, что возвращенья нет,
  а здесь опять клюет.
  
  Сентябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  МАРИНА - ОПЯТЬ ВОЗВРАЩАЮСЬ...
  
  Из холодов и дружеских попоек
  Я возвращаюсь в сумраки себя,
  Душа молчит и будущее ноет,
  Сомненья и унынье теребя.
  
  И все вокруг - так пусто и постыло,
  И все внутри - давно обожжено,
  Скользит сознанье по забытым милым
  Все прожито, отпето, прощено.
  
  И новый путь - как заново родился,
  И новых далей - пестрый караван.
  Я сам себе, наверное, приснился,
  Я ни себе и никому не дан.
  
  Я вновь один, ну, где же ты?
  Лишь тишина... и вереница тополей
  Моих забот, надежд и дней
  Плывет в тумане по обочине судьбы.
  
  Январь 2003
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  НОЧНАЯ ГРОЗА
  
  Седой покой усталой смерти
  А где-то - грохот гроз,
  Сходящих с поднебесий,
  А где-то - стон любви
  И ненависти крик.
  
  Когда прервется стих,
  Когда затихнет мысль
  И кончится строка,
  Дождь оборвется
  Тишиной последней.
  
  Мне внятен топот струй
  По спящим поселеньям,
  И я шепчу во тьму
  И хмурым небесам
  Заветную и скромную молитву:
  
  "Стучи, стучи мне памятные рифмы,
  Ночной заблудший непутевый дождь,
  Верни ко мне Сизифа из Коринфа
  И утопи сегодняшнюю ложь".
  
  Февраль 2003
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Моя еврейская Пасха
  
  Бутыльон светлого. Мой "Пино-гри".
  Все очень просто и дешево. Суббота.
  Сам себя не называя мотом,
  Я шепчу тост: "но не умри!"
  
  Предо мной малохольный и очень кошерный,
  Вино в стакане прозрачнее мыслей,
  Где-то рядом отдыхает Всевышний,
  Пить можно много, если пить размеренно.
  
  Крылья, но уже не Советов,
  А перекормленных дур из кур,
  Меня не терзает чей-то прищур,
  И я никому не даю обетов.
  
  Ветры стихли. Рассол мутен.
  Суббота стоит безоблачным раем.
  Ни одна сволочь собачьим лаем
  Не напоминает о трезвости буден.
  
  Горизонт отсутствует, лишь вертикали.
  Все земное - любо, но только задними.
  Я еще полон мыслями ранними,
  Как эпикриз психиатра "нормален".
  
  апрель 2001
  СТИХИ О ЛЮБВИ
  
  Ирине
  
  Сегодня не было сегодня,
  сегодня не было вчера,
  сегодня не был я с тобою,
  сегодня не было тебя.
  
  И нет покоя, и смятенье
  кружит мне голову с утра:
  сегодня не было сегодня,
  сегодня не было тебя.
  
  И вновь звучат из разных трещин
  слова, словечки, стукотня.
  Сегодня не было сегодня,
  ни ночи не было, ни дня.
  
  Сквозь суету и сквозь досады
  пронзит заблудшего меня:
  сегодня не было сегодня,
  молитв и жертвы для тебя.
  
  Ноябрь 1999
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Цветы на окне
  
  Мои цветы завяли на окне...
  Судьба - с откоса, а любовь - к зиме,
  душа твердеет в зверстве и в цеме-
  нтном облаке обид нет утешенья мне
  цветы тебе завяли на окне.
  
  Уйдем и отраженья не оставим
  друг в друге, зеркала пусты,
  уже не выйти нам в попятные пути:
  "я не прощу!" - "ну, что ж, прощай!" - "прости..."
  Душистым, трепетным - им больше не цвести!
  
  Поговорим по клавишам, по нотам,
  по нервам и по струнам, по душам
  по самому больному и святому,
  давай поотравляем все следы.
  И вянут на окне охапками цветы...
  
  Как странен мир: в нем суицид разлуки
  заложен в суициде первых встреч,
  бесслезные, без погребенья муки,
  крепчает мрак, но выход все светлей...
  Цветы... окно... знакомый труп в петле.
  
  11 июня 1999, Монтерей
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Разрыв в сети
  
  Сломано, зачеркнуто, забыто,
  по стаканам горечи разлито.
  По рукам пошла жена шальная -
  бывшая, далекая, чужая.
  
  Я живу с уставшею тоскою,
  не ища в пустых ночах покою,
  содрано, ободрано, разбито
  брошено под шалые копыта.
  
  Сковано, сколочено, забито,
  скручено виною и обидой,
  встреч и разговоров избегая,
  жизнь моя немотная, глухая.
  
  Выключено, выбито, отпето,
  спрошено впустую без ответа,
  стаями осенними, дождями
  отрыдали сны пред образами.
  
  Списано, отгружено, подшито,
  взвешено, расстреляно, убито
  прошлое как липовое дело,
  майским листопадом облетело.
  
  Июль 2000
  
  
  
  
  Рутина любви
  
  Рутина подлости не перестает
  быть подлостью и рутиной,
  то же самое - о злости, зависти,
  трусливой лжи и мести.
  Рутиною любви мы называем взрыв
  мгновения, чья протяженность - вечность.
  
  Июль 2000
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Зов
  
  Послушай же,
  как с немотою бьется
  сквозь паутину слов
  и пелену кошмаров,
  через туман и бред
  моей полночной жизни,
  визжащим поворотами крутыми
  и тихим скрипом
  привидения в дверях,
  мое отчаянное, тихим криком,
  сыпью неумолкающих желаний,
  жаром потным,
  удушливой волной
  иллюзий и соблазнов,
  мое последнее, измученно-больное,
  прощальное
  и безнадежное, как смерть
  "Приди!"
  
  август 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Зачем и как рождаются стихи
  
  Стихи рождаются,
  когда душа тревожна,
  когда кричать нельзя,
  а плакать невозможно.
  Стихи рождаются
  из этой пустоты,
  из боли невозможного уже,
  из ярости и гнева наготы,
  из-за того, что ты теперь нигде.
  Стихи рождаются -
  и прозаическая быль
  стирается, стихает в суете
  и оседает в паутинах, в пыль,
  и растворяется.
  Стихи рождаются,
  И я в обнимку со своей душою,
  растраченной, нетленной, но живой,
  мы побредем, забытые изгои,
  и, может быть, предстанем пред Тобой
  в своих стихах.
  
  Январь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Тише шепота
  
  По фене бытовой я вытираю ноги
  об это имя и вослед плюю,
  и не могу связать двух фраз
  из гардероба вежливости, но...
  но почему мне до сих так больно?
  Зачем я разговариваю с ней?
  И отчего я в каждой юбке вижу
  ее порочную готовность ко всему?
  Не иссякают горечь и обида
  и бьет родник фантазии моей:
  все обвинения, раскаянья и мольбы
  теперь напрасны, глупы и смешны,
  я ухмыляюсь им и я шепчу проклятья
  и тихо-тихо говорю "вернись".
  
  Март 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  4 октября
  
  "Алло! Это ты? Это я.
  Как дела?" - "Ничего. А твои?"
  Уже год разговор ни о чем.
  Мы живем как нормальная пара,
  Где слова - это пепел от чувств.
  Мы живем под единою крышей
  под названием небо. Кровать -
  это только ристалище игр,
  утонченных годами желаний.
  Мы хозяйство ведем на двоих -
  я пишу, ты читаешь стряпню.
  По театрам мы ходим вдвоем,
  презирая киношный поп-корн.
  Все у нас пополам, даже дети.
  Все нормально, и только порой
  Я хочу разорвать этот провод,
  Я хочу прекратить этот повод
  говорить ни о чем в пустоту.
  Сентябрь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  НА МОИХ СЧАСТЛИВЫХ ОСТРОВАХ
  
  На моих счастливых островах
  только ты,
  стихи и мысли,
  нет ни страсти, ни мечты,
  и надежды - лишни.
  
  И стоят серебряные ночи
  Полнолуния полны,
  От свечей в углах - седые клочья
  Дни тихи, просторны, неслышны.
  Сквозь дожди растают лес и дали,
  Уходя в слезах седых дождей.
  Мы поймем: обман и страхи пали,
  Я скажу тебе: "еще налей"
  
  Между ив потеряны туманы.
  Горизонт неровен и далек.
  Мы с тобой навек по миру канем.
  Чист от праха вымытый порог.
  Хмель гуляет в наших головах.
  На моих счастливых островах.
  
  Декабрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ПЕРЕД ТЮРЬМОЙ
  
  Вой тишины
  От мертвых стен тюрьмы
  И трупный свет
  Холодных фонарей
  И где-то из глубин:
  "спаси меня, спаси!"
  сквозь порванное
  проволкой пространство,
  немые стены
  и немые крики в них
  здесь молят не пощады,
  не спасенья, всего лишь
  чуда свободного дыханья.
  Этой ночью
  Тебя извергнут после процедур,
  Ни слова не сказав
  Вдогонку на прощанье,
  Лишь властное и грубое
  "Иди!" - и ты пройдешь
  колючкой и под светом
  прожекторов охранной зоны
  и выйдешь в полумрак
  свободы, не зная ничего,
  неведомо зачем,
  я тихо крикну "эй!"
  и ты махнешь чуть-чуть
  и будешь падать
  медленно на руки.
  
  Декабрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Страна любви
  
  Вот паспорт, поистрепанный судьбой,
  Невыездной, с утерянной пропиской,
  Как лохмотья. А за подкладкой -
  Желтенький и будто проржавевший
  Совковый рубль. А на нем
  Слова признания "от любящей студентки".
  Я тихо наливаю брют и тихо вспоминаю эти дни...
  
  Шальной апрельский ветер из Босфора
  Соленый крик обезумевших чаек,
  Стремительней последнего героя,
  Полет ненужных людям облаков.
  Нам лом и скрежет грузового будня -
  Причина неприсутствия в строю.
  Наш горизонт натянут в вертикаль,
  поскольку мы лежим в беспамятстве любви,
  и нам весь мир отныне - на дыбах
  и в свежести соломы совиньона,
  ты мне молчишь свои мальчишеские годы
  или лопочешь бред о старом негодяе,
  который так по-юношески нежен.
  Немного фиг и каперсы с Фороса,
  И лепестки тяжелой крымской розы.
  На набережной редкая толпа
  Для нас с тобой теперь не существует,
  Мы чувствуем бессмертия реальность,
  Между нами так ничего - и эта нагота
  Честнейшая порука: мы не умрем, я для тебя,
  Ты -- для смешного друга, спешащего опять
  Еще, еще, еще хотя бы раз!
  И незаметно утро переходит
  в сумрак, затем в сплошную сладостную
  ночь. Мы нагишом плывем к звезде,
  зависшей над водою, дорожку лунную
  руками раздвигая, и вновь туда,
  где розы лепестки измяты нашими телами.
  И я, седой Орест и Трою победивший
  Агамемнон, я, брат и твой отец,
  Готов стать жертвою прекрасной
  Ифигении Тавриды.
  И между гимнами - короткие, немые
  Счастливые, как привиденья - сны
  Из наших будущих, которые не будут,
  которые развеют самолеты
  моих отлетов, оставаний здесь твоих.
  
  Где ты сейчас? Какие мужики
  Через тебя прошли и сгинули навеки?
  Какие социальные низины тебя таят?
  О, девочка моя!
  Нежнейшее созданье!
  Страна любви - великая страна!
  Ей наплевать на наши похожденья
  По мукам серых и преступных будней,
  Ей безразлично наше постоянство
  И крики вышедших из строя "Я служу!"
  В ней нет собак с предательством
  И преданностью глаз.
  Прошли года, шальные и лихие:
  я имя, так шептавшееся там, сейчас, хоть расстреляй,
  твое, прекрасная, не помню.
  Его таскают разные иные.
  Мы никогда! - Ты слышишь? - Никогда,
  Мы никогда не пресечем границы
  Страны любви и даже в тихой смерти
   Навек останемся, наедине, с тобою.
  
  С тобой,
  
  любивший, любящий и будущий любить
  
  июль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  Запахи
  
  Молодость пахнет чем-то,
  Я не знаю, чем именно - пахнет.
  Проститутки не пахнут ничем,
  Особенно те, что моложе:
  Проститутки Грин Вилладж, Арбата и наши,
  Из простого поселка под названьем Лас Вегас,
  А, может, Лас Котлас - они все чуть на север от Бога.
  И любовь - она тоже немножечко пахнет:
  Телом, запретами, сладкой истомой,
  Открытием мира, закрытием тайн,
  Твоею, любимая, плотью.
  Мы запахи наших любимых
  Храним в интиматах души.
  Они недоступны прохожим.
  И этим прохожим невнятны
  Твои, незабытая, слезы
  На пыльных асфальтах Парижа.
  
  Июль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Космогония любви
  
  Мир, порожденный отделеньем
  Света от тьмы, воды от тверди,
  Мужчин и женщин, до сих пор
  Все содрогается в волнах
  взаимных увлечений, в жажде
  совокупленья и покойного блаженства,
  Ин-Яня и Янь-Ина. Мы и теперь
  Стараемся затихнуть
  В объятиях друг друга,
  Соединиться, слиться,
  Раствориться один в другой,
  Нам важно так вдруг оказаться
  с другим без всякого зазора,
  таким же темным и бесцветным,
  мы, чтоб не видеть,
  Слепо гасим взгляды
  И свет. И мир иной творим,
  Без всяких различений,
  Мы разбеганию галактик и планет
  Смиренно возражаем
  Укромною и нежною любовью.
  
  Июнь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Венеция
  
  Так сладко произносится: "На Пьяццо!"
  Над матовой от маринада луковкой кальмара
  нежнейшее филе, как камушки на дне - маслины,
  В стакане - пино-гри, в руке -
  Обрывки мыслей, ложащиеся
  Тихою строкою, ты бережно молчишь,
  Душа затихла в ожиданьи слова,
  И дети из венецианской школы
  Бегут в свои венецианские дома,
  И тень, пришедшая украдкой ниоткуда,
  Со мною чокнулась - и дальше побрела,
  Во времена, откуда я вернулся.
  Каналы пьют из мрамора домов
  Неслышимость истории, в тебе -
  Сосредоточенность простого ожиданья:
  Сейчас он что-нибудь родит, и снова
  мы побредем по этой коммуналке
  чужого восхитительного счастья.
  Мы помолчим над светлыми мостами
  И вспомним оба то, что, может быть,
  не с нами, но все ж случилось и
  произошло. И в этом смысл нашей
  редкой встречи и нашей,
  так изношенной судьбы.
  Июнь 2002
  
  БЕСКОНЕЧНЫЙ МОНОЛОГ ДИАЛОГА
  
  "Привет!" -- "Как дела?" -- "Ничего, как твои?"
  "Ты звонил, не соврать, мне в апреле,
  а теперь уже осень" -- "Дела" -- "Не звезди,
  у тебя - и дела? - все бордели"
  "Скоро снова снега и метели,
  я вдруг вспомнил: сегодня твой день..."
  "Ну, спасибо, что помнишь. Постой,
  (нет, вот этот, в полоску, надень)
  Это я не тебе. Значит прошлой весной
  Ты меня со своим поздравлял, поздравляю.
  Я никак не пойму, мы расстались с тобой
  В том столетьи, столько баб у тебя..."
  "У тебя ухажеров не меньше.
  Я стихи сочинил. Изменял
  Я тогда не тебе" -- "Ну, конечно!"
  "Вот, послушай" -- "Давай, я люблю,
  когда ты меня складно ругаешь.
  Несмотря на развод и возню,
  Ты талантишко свой не теряешь".
  "Раз уж с галстуком выпал нам случай,
  пусть там вяжут, а ты, мать, послушай":
  
  - По постылой и стылой дороге
  Почернели разлукой снега,
  По распутице - мысли и ноги:
  "Никогда, никогда, никогда!"
  Никогда мы не встретимся снова,
  Никогда мы не скажем "прости"
  Мы расстались... смешная свобода,
  От которой теперь не спастись,
  И обманы твои - мои вины,
  И обиды - всё кара моя,
  И отливы твои - мне приливы,
  Мне погибель - твой яркий маяк.
  Я живу - без истерик обмана,
  К снам покойным, последним готов.
  Только в серости тусклой тумана
   Серебристые строки стихов...
  
  Вот и кончился немощный стих,
  Растворился немотно, затих...
  Ночь. Машина. Безлунье и тишь.
  Сколько лет, и мучений, и боли,
  Ты молчишь, ты все время молчишь.
  Отпусти ж мою душу на волю.
  
  Октябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  КОНЕЦ ТЕЛЕФОННОЙ ЭПОХИ
  
  Вот и кончается эта эпоха:
  "Здравствуй, ну, как ты?"
  "Я ничего, как у тебя?"
  "Все потихоньку"
  Глупое счастье
  Двух одиночеств
  Странная жизнь
  Несущественных буден
  Порванных между
  Вчера и сегодня
  Два океана
  Соединенных
  Неким Гольфстримом
  Надежды на завтра
  Завтра мы встретимся
  Что-то начнется
  Иль оборвется
  Мы продолжаем
  Две Пенелопы
  Двум Одиссеям
  Прясть безрукавку
  Мы продолжаем
  Два Одиссея
  Двум Пенелопам
  Мифы слагать
  Про гнев Посейдона
  Мы - две реальности
  Мы - два придуманных
  нами героя
  на островах
  неоткрытого моря
  "Как там у вас?"
  "Я скучаю" - "Я тоже"...
  
  июнь 2003
  
  
  
  
  
  
  
  СТИХИ О СТАРОСТИ И СМЕРТИ
  
  Яблоня
  
  Как с рук моих стекают мысли,
  так с яблони в зеленую траву
  плоды ложатся: яркое на мягком.
  Неутомимо корни из-под спуда
  ветвям и листьям соки извлекают.
  Тяжелая и тяжкая забота
  скривила корни и в узлы связала,
  седой корой беременного цвета
  покрыла их неутолимую усталость.
  О, яблоня моя! В каких садах растешь ты?
  В твоих плодах, как некогда в Эдеме,
  горячечная горечность Добра
   и вкрадчивая сладость зла. Отведать
  от древа твоего, что выпасть из невинности
  животных. И шмель гудит в кипении цветов.
  
  Все думают: "вот, яблоня ожила,
  она полна цветов, и множество плодов
  нас ждет", а это просто гибель -
  пред смертью яблоня прощается с людьми
  последним, плодоносным урожаем.
  
  Декабрь 1999
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Осенние сады
  
  Осенние сады,
  печальные осенние сады,
  пустые руки небу протянув,
  стоите вы, усталые, немые.
  Плачевный пасодобль листопада,
  поземкою пожар несбывшихся надежд,
  тоскливой пустоты простая акварель
  и клинопись прощаний в тихом небе,
  в тени пугливой стаи облаков
  вы отдыхаете от зноя пасторалей:
  покой короткий, будто летний сон.
  Осенние сады,
  что вам под сизый иней снилось? --
  пыль пустоты и придорожная унылость.
  И Бог глядит на вас,
  печальные осенние сады.
  
  Декабрь 1999
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  По дороге в Вифлеем
  
  Если смерть меня встретит в пути,
  Пусть могилой и станет тот путь.
  Значит я до конца заблудился,
  Значит, здесь мой приют и покой.
  
  На туманных обочинах снов
  мыслей серые призраки вновь
  обступают меня и ведут -
  от сомнений реального прочь.
  
  Все столбы, провода да судьба,
  путеводные проводы в новь,
  и поземкою вьется листва
  облетевших стихов про любовь.
  
  И становится ритм все ясней,
  и рифмуются звуки в слова,
  над дорогой, над зыбью ветвей
  уж клонится моя голова.
  
  В Вифлеем! За святою звездой
  я тянусь в караване дождей,
  на последний и робкий постой
  в изголовье Христовых яслей.
  
  Декабрь 2000
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Приглашение
  
  На торжество и вечер суицида
  я разгоню гостей и воронье,
  развею тучи и отошлю подальше
  иллюзии, мелодии, тебя и твои песни
  и в небо крюк вобью.
  Мечты нелепые, усталые мечты
  и ветви старые несчастий -
  все позабуду, от всего отринусь.
  И истолку трудов накатанные камни,
  желаний хоровод ненужный,
  страстей нестиранных белье.
  Я оборву цветы моей надежды,
  развею в прах воспоминаний рухлядь,
  грехов окалину сотру, отмою совесть
  в трех водах и занавес -
  задерну иль порву. Забуду всех и вся,
  от звезд очищу небо
  и пепел облаков ушлю за горизонт,
  и погружусь в немотное ничто, в пустое место,
  в горчащее, без крика, одичанье,
  и лишь тебя я позову, туман.
  
  Август 2001
  
  
  
  
  Джин
  
  "Любимая..." - мне воздуха и слов
  признания немного не хватает,
  я мучаюсь, но вихрь меня срывает,
  чтобы служить неведомым - и вновь.
  
  Моя простая жизнь - с работой и любовью -
  вдруг обрывается: герои и злодеи
  заказывают мне убийства, орхидеи,
  сейчас, немедленно, к ногам иль изголовью.
  
  И побросав - тебя, себя, дела -
  сквозь бури, время, мысли и ветра,
  лечу от ложа, взгляда и шатра
  куда чужая воля повела.
  
  "Мой повелитель" - да какой ты, к черту, барин?
  От страха, нетерпения дрожа,
  ты свой заказ - на острие ножа
  дворцы и дев поддев -- через меня таранишь.
  
  И я кричу: "не вызывайте залпом!
  Ведь я на всех на вас всего один!"
  Но вам плевать - и новый Алладин
  уже пристроился и натирает лампу.
  
  Август 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  В ожидании
  
  И ты придешь - с холодными ночами,
  В тоскливых неухоженных дождях,
  И нерешительно задержишься в дверях
  И не нарушишь долгое молчанье.
  
  Разденешься, притихшая, немая,
  С косою на отлете, в неглиже,
  Мы слов пустых трескучие клише
  Откинем, в нетерпении пиная.
  
  Я так устал, но ты не плачь, родная,
  Прижмись ко мне, как будто мы во сне.
  Как, помнишь?, это было на Десне,
  В начале вечереющего мая.
  
  И прикорнешь ко мне с доверием, без страха,
  С печалью на плечах, с печатью умолчанья,
  И остановит маятник качанья,
  И я вернусь к рождению и праху,
  
  И, наконец, умру,
  Спасибо, смерть, тебе...
  
  Февраль 2001
  
  
  
  
  
  
  Женщина из сна
  
  Зачем размеренно цедить судьбу,
  коль можно сразу, залпом и до дна?
  В единый миг - горенье и борьбу,
  и холод тайны женщины из сна
  
  И мира красота из петли вынимает:
  цветы мимозы и январская весна,
  и изумленья ах рассветное спасает,
  и холод тайны женщины из сна.
  
  И в расходящихся клубах тумана,
  на берегу из брызг мне жизнь моя ясна:
  все - копоть жалкая бессильного обмана
  и холод тайны женщины из сна.
  
  Я не устал, да это и не надо.
  Так много жизней прожито, а смерть всего одна.
  Все полумрак: свеча, камин, лампада
  И холод тайны женщины из сна.
  
  Январь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  С утра за чашкой кофе
  
  Отлаженный отлично "ничего",
  отглаженный по стрелке "все путем",
  а мне бы сдвинуть это все плечом,
  а мне б нырнуть в гадюшник бичевой.
  
  Нет у меня ни денег, ни врагов,
  была одна: давно прошли поминки -
  змея опасна лишь весной, при линьке,
  как женщина при смене мужиков.
  
  Я не меняюсь, хоть меня убей:
  все также манят шашни в подворотнях.
  С годами платим мы за разность лет охотней,
  чем в молодости за размер грудей.
  
  И шумный круг и карнавал друзей,
  и почты переполненная тяжесть.
  Я в связях - заблудившаяся малость,
  И путь в себя вся ярче и ясней.
  
  Июнь 2001
  
  
  
  
  
  
  Во сне
  
  Они приходят и тихо уходят
  В туманный и утренний сон
  В печали застывших надежд,
  С мечтой, не успевшей родиться.
  
  И женщины тихо уходят,
  Свеча догорает в ночи
  Случайный бокал шардонэ
  Лишь тронут в метаньях страстей.
  
  Как саван, нарцисс в хрустале
  Росой и слезою умыт
  И тихо, сквозь шепот листвы,
  Уходят они навсегда.
  По клавишам - грусть и пустынь,
  По сердцу - легко и светло,
  Рассвет неросимый встает,
  А мне не подняться уже.
  
  Сентябрь 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Новолуние
  
  Рыдай, свеча, горючими слезами,
  роняй свой воск в бессонницу мою
  и торопливыми июньскими ночами
  пугливо трепещи. К полночному огню
  слетаются тревоги и обеты. И обещания
  тенями по углам. И прошлых вин
  и бед тяжелое мерцанье.
  И тишина. И стих. И я опять - один.
  
  Ущербные надежды - на острие свечи
  и будущего опустевший груз,
  и жизнь моя - последняя в ночи,
  и так смешна седая свежесть чувств.
  Рыдает пламя, полыхает правда,
  к своей душе я выстрою мосты,
  я выстрадаю сполохи заката,
  чтобы взглянуть и вслед сказать прости.
  
  Июль 2001
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Метафоры
  
  Своей сучностью женщина повторяет
  Геометрию орхидеи,
  Как говорит нам Пинк Флойд.
  Древний инстинкт наслажденья
  В ней сильней новомодных
  Инстинктов боязни продолжения рода.
  Дисковод у РС - та же щель,
  Только расположенная горизонтально:
  Что ни сунешь в нее - только А:\
  И не помнит всех предыдущих, а на хрена?
  И душа отвечает стандарту 90:60:90,
  Она уникальна, подобно песчинке на пляже.
  Что еще? - вот, добилась права не быть
  Женщиной и самой собой,
  Чтобы никто не посмел искать ей сравненья.
  
  январь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Гельдерлин
  
  Из бесконечности, небытия
  Мы, словно волны, прибываем
  На берег под названьем жизнь
  И мертвой пеною прибоя - умираем.
  По сути, успеваем мы сказать
  Совсем немногое -
  Понять же и узнать
  Нам удается менее того.
  О том, откуда мы, судить нам не дано,
  Куда идем - такое же незнанье.
  
  Безымянные - кто мы:
  Отшумевшие волны?
  Догоревшие угли?
  Незажженные звезды?
  Непришедшие мысли? --
  Неопознанный символ
  Непонятного мира...
  Или мы - это оторопь миротворенья?
  Или мы - препинанье в стихах про Другого?
  Кто мы? - сами себя мы не знаем...
  Кто мы? - сами себя мы не помним...
  Путь наш, верно, никем не намечен,
  Тайна - ветер, несущий нас вдаль.
  И пустое, пустынное эхо
  Разнесет: "Это все! Это все!"
  
  И это все.
  
  Июль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  Отчаянье
  
  Под скрипку и сквозь водку
  Плачь, милая, поплачь, моя душа!
  И бейся взаперти, ищи свою свободу,
  Сомнения и кандалы круша.
  
  Святая, робкая, слепая,
  Наивная, щемящая, живая,
  Ты мне являешься, страдая -
  и более никак. Не существуют маски
  для душ. Обыкновенной ласки
  из пустоты окрест не ожидая.
  
  Под скрипку и сквозь водку
  Плачь, милая, поплачь, моя душа!
  И бейся взаперти, ищи свою свободу,
  Сомнения и кандалы круша.
  
  И некому сказать, как больно ей теперь,
  Среди развала, дребезг и потерь,
  Когда рассветам, радугам - не верь,
  Когда в отчаяньи застывшая судьба
  Любым ударам отвечает "да!"
  И ветру смерти открывает дверь.
  
  Под скрипку и сквозь водку
  Плачь, милая, поплачь, моя душа!
  И бейся взаперти, ищи свою свободу,
  Сомнения и кандалы круша.
  
  О, обнаженная, раздетая, нагая:
  глотая оскорбленья и обиды,
  Твои следы твоей слезой залиты
  Без жалости, иллюзий и до края.
  
  Под скрипку и сквозь водку
  Плачь, милая, поплачь, моя душа!
  И бейся взаперти, ищи свою свободу,
  Сомнения и кандалы круша. Июль 2002
  Звезды
  
  Ах, звезды,
  После мордобоя или других страстей,
  Вы снисходительно красивы и добры,
  Вы так очаровательно просты
  И непосредственны,
  Как правильно воспитанные дети.
  Звезды, звезды!
  Падучие и прочие болезни -
  Вот ваш удел в забвеньи и беззвучьи.
  Психозы рейтинга, холестерол толпы
  Сопровождают вас перед закатом славы.
  Вы падаете там, где для других - паркет
  И твердь рутины, звездам недоступной.
  Ваш свет не светит по простой причине:
  Не вы - источник этого сиянья.
  Вам, инвалидам собственного счастья,
  Народ, взволнованный очередной звездою,
  Не скажет на прощание "гуд бай"
  И молча отвернется, как от тени.
  Ах, звезды, стоит ли всходить, вообще?
  
  Июль 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  To bunch or not to bunch
  
  Вот кобелек: сырым яичком
  Его вчера поили - будет вязка.
  Он весь дрожит и поэтически скулит:
  А вдруг она ему не даст?
  А вдруг да не получится? Порода
  Сильна лишь в экстерьере,
  А в мошонке - худые соки,
  Здоровьишко ни к черту: все-то силы
  Ушли на понимающие взгляды
  В глаза хозяина, на жалости жены,
  На шалости хозяйкиных детей.
  А сучка? - Ну, на то она и сучка:
  Ей все равно, и платит лучшим
  Из помета, конечно, не она.
  Ей, суке, мужика б загрызть
  С его породистым, но скучным
  Боталом, с дрожащею слюною,
  Визгом и всхлипами интеллигентного
  Импота. Ее медализованная матка
  Должна доходы приносить. Утроба -
  Не для любви и не для ласки.
  Привычна вязки суета: оттрахают,
  Дадут пожрать за это,
  И будут всю беременность потом
  Носиться с этим животом,
  Прослушивать, прощупывать,
  Считать копейку, любить и холить
  Каждого щенка - ей, суке, это все равно,
  Поскольку сука: сукиных детей
  Чистейшая порода не спасет.
  
  Июнь 2002
  
  
  Одиночество
  
  Тебе никто, совсем никто не нужен,
  Ты болен, ты спиваешься, простужен,
  Тебя трясет и мучает тоска,
  И каждый миг растянут на века:
  Ты никому, ты никому не нужен!
  
  О, волчье одиночество мое,
  Изодранные простыни ночей,
  И мыслей - туч чернее воронье,
  Ори, мычи, зарежься или пей:
  Тебя по жизни нет, поскольку ты - ничей!
  
  Слова - трещащие в огне поленья,
  Молчанье торжествующее лжи.
  И вянет нерасцветший, хилый гений,
  И падает на брутские ножи
  В толпе своих же жутких отражений.
  
  Я вижу труп свой чаще: это тело
  Давно уже не полнится любовью
  Мне отходную демоны пропели,
  Слетевшись стаей жадной к изголовью,
  Колоколов мне эхо - отзвенело.
  
  И немота... бессилие мышленья.
  Тебя никто уже не позовет,
  И одинокие сполохи озарений,
  Лишь непосильный и усталый гнет,
  А остальное - ненависть, досада и презренье...
  
  Март 2002
  
  
  
  
  В ожидании Апокалипсиса
  
  Настанет ночь: усталая - последняя! - волна
  Прибьется к берегу, за нею - ничего,
  Ни горизонта, ни прибоя, тишина.
  Наступит просветленье, забытье,
  И я - последний, кто увидит это:
  Пришедшую и падшую волну,
  И даже бросить камень в воду
  Наверно, будет невозможно:
  Камней, воды, бросанья
  Больше нет.
  И вот тогда, мой друг, быть может,
  мы поймем,
  Зачем пришли, прожили и пропели,
  Зачем нам Бог или хотя бы мы
  Для Бога. И ангелы над нами вострубят
  Об окончаньи мира. И навеки
  Забудутся все наши треволненья,
  Все гении, герои и подонки.
  И не останутся впотьмах
  Риск, шанс и место для различий,
  Лишь бренный пепел и небытие.
  
  Май 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Йети
  
  Ко мне приходит йети. Он говорит
  В предутренний рассвет: "пошли гулять!"
  Мне холодно на свете. Меня тошнит,
  Мне в эту ночь не встать.
  По стенам мечется мохнатый мотылек.
  Ночник усталый на дежурстве раскалился,
  Забился в угол страх. Удар еще далек,
  Но ватная, сухая немощь уже пришла.
  И нищенкой стоит в ногах моя печаль:
  Ей невдомек, как трудно быть здоровым
  Или казаться полным сил. Окрест
  Уже поют поминок веретень мои тяжелые
  Усталые мечты. "Ну, что же ты?" -
  Нетерпеливый йети впускает в дом
  И в мой остаток жизни туман белесый,
  Низменный туман, туман желаний
  Умерших и непришедших снов.
  О, йети серый, отведи меня туда,
  Где больше нет следов, где больше нет печали.
  
  Сентябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЗАВЕЩАНИЕ
  
  Я хотел бы уйти
  Среди пира друзей,
  Или лучше тогда,
  Когда все уже дома
  Вспоминают, что пили,
  Что ели они
  И какие стояли
  При этом погоды,
  Я присяду к столу,
  Напишу пару строк,
  Чтоб слюна потекла
  У читающих это,
  И, конечно, совру,
  Чтобы было смешней,
  И, наверно, скажу:
  "было много народу".
  А когда я умру,
  Будет дождь иль метель,
  Соберутся друзья,
  Все, кто смог, но немного.
  Я прилягу во тьму,
  Утомясь на ветру,
  Позабыв про долги,
  Переждать непогоду,
  А по кругу нальют,
  Без меня, за меня
  И закусят под горькую,
  Молча, ей Богу.
  И, конечно, нальют
  Светлу рюмочку мне,
  И черняшки кусок -
  Посошок на дорогу.
  С фотографии грустно
  На них я взгляну:
  "Так скажите, чего
  я не так для вас сделал?"
  А потом разойдутся,
  Забудут меня,
  Потому что у всех -
  И дела и заботы.
  Я ж с небес иль глубин
  Буду плакать о них,
  Подставляя плечо
  Под их беды и ноши.
  
  Апрель 2003
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Город
  
  Ситуация - тот же город,
  Тот же корень и та ж беда:
  Ситуация - это морок,
  Это - вилы, язык, вода...
  Мы родились с тобой в Вавилоне,
  В башне, строемой на века,
  Мы не слышим небесных гармоний,
  И мы веруем только слегка.
  Мы собрались в великие кучи,
  Чем тесней, тем ущербней права,
  Тем неслышней наш голос и глуше,
  Чем светлей, тем сильней темнота.
  Ситуация непониманья,
  Эмиграция душ из анкет,
  Тяжелеют ненужные знанья
  В разобщеньи людей как планет.
  Город - место, забытое Богом,
  Сыном проклятое навсегда,
  Но под взглядом суровым и строгим
   Мы все строим свои города.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  НОСТАЛЬГИЯ
  
  Печальный снег, печальные дороги,
  И небо низко, словно мы на дне,
  Седые вербы, как с гробами дроги,
  И мысли дремлют в поминальном сне.
  Все то ж, все те ж. Зовущие могилы,
  И снег, секущий плоскость пополам,
  И голоса забытых, сирых милых,
  и на глазах - прощальная слеза.
  Не рвись, душа, позволь еще остаться
  На этих дальних, скудных берегах,
  Повремени. Оставшегося братства
  Еще настанет долгий темный крах.
  
  Апрель 2003
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ОБЛАКО РАСТАЕТ ВДАЛЕКЕ (песня)
  
  Ты придешь ко мне поздним вечером,
  Сядешь прямо напротив меня,
  И скрипучей предгибельной песнею
  Ворошить станешь жизнь у огня.
  
  Песней долгою, искренне-пьяною...
  Смерть моя, ты приснилась ли мне
  Меж высоких, поросших бурьянами,
  Недожитых, несбывшихся лет?
  
   Когда идут дожди,
   Вершины гор белеют,
   Когда приходишь ты,
   Душа от слез светлеет.
  
  Пой, красавица, пей, зубоскалая,
  Отложи-ка косу пока,
  Напоследок меня заласкала бы,
  Что нам годы, минуты, века?
  
  Полночь-заполночь до заутрени
  Будем жизнь мою пропивать,
  На рассвете, кровавом и муторном,
  Мы в обнимку, на все наплевать!
  
   Когда идут дожди,
   Вершины гор белеют,
   Когда приходишь ты,
   Душа от слез светлеет.
  
  Ты - зловещая и скуластая,
  Хохотущая без прикрас,
  Разбитная, шальная, манящая,
  Ни души, ни улыбки, ни глаз.
  
  Все смеркается, надвигается,
  То усталость, то грусть, то тоска:
  Ты отделалась, я отмаялся,
  Мы обнимемся - навсегда.
  
  И пойдем, полем дивным и чистым,
  Растворяясь в ничто, налегке,
  Всем прощеным, прощавшим, простившим
  Наш поклон - что туман по реке.
   Когда идут дожди,
   Вершины гор белеют,
   Когда приходишь ты,
   Душа от слез светлеет.
  
  Май 2003
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ИСХОД
  
  Мы уходим, все время уходим,
  Мы пришли, чтоб уйти навсегда,
  Вырываем ненужные корни,
  Оставляем свои города
  
  В голубом оставляемом прошлом -
  Пирамиды забытой любви,
  Мы уходим, неся свои ноши
  И окрест - ни просвета, ни зги.
  
  А вослед - тишина и забвенье
  После казни ненаших детей,
  На губах - синева и презренье,
  На груди - тяжесть плоских камней.
  
  Что ж нас гонит? Какими ветрами
  Мы уходим в свою пустоту.
  За каким невозможным Синаем
  Мы оставили родину ту?
  
  Это - смерть, это - черные дыры,
  Путь наш долгий, и все в никуда,
  Все мертво, все - пески да такыры,
  И струятся с песками года.
  
  Мы оттуда, где нас уж не помнят,
  Мы туда, где никто нас не ждет.
  И бредет, растянувшись в колонны,
  Потерявшийся где-то народ.
  
  Так похож этот путь на Голгофу,
  Так тяжел этот поиск Отца,
  И скрижали Евангелий в строфы
  Собирает над нами руца.
  
  Июнь 2003
  
  
  
  
  
  
  
  БАСНИ ИЗ ГРЕЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ
  
  Проклятье Пелопа
  
  Тантала сын, Пелоп, отец Пелопоннеса и подонков,
  С тебя пошло кровавое проклятье
  Тщеславья богохульника Тантала.
  Кичась любезностью богов, богатством,
  Счастьем, Тантал богов созвал
  На святотатский ужин, сварив для них
  Единственного сына. Еврейский Авраам
  Чуть в жертву не принес Исака - но грекам не чета
  Мораль и этика далекой Палестины.
  И на Олимпе это святотатство
  Не попустили. Тантал в Тартаре жаждет
  И истекает желчью и слюной,
  За что же боги так тебя, Пелоп, прокляли
  И племя семени Пелопа?
  Младенческое лакомое тело
  Тантал гостям трезубцем разложил,
  И плачущая бедная Деметра
  В слезах плечо ребенка проглотила,
  Оплакивая собственную дочь.
  Другие ж, человечину почуяв,
  Тарелки в сторону - Верховный
  Велел Гермесу варево собрать
  И заново сварить, чтоб целым, невредимым
  Вернулся в жизнь Пелоп - продолжить пир
  И рок. Плечо ж недостающее искусно
  Гермес слепил из алебастра - то белое пятно,
  Отметина несчастного событья,
  На всех сынов Пелоповых легло.
  Чтоб не забыли парки и эриньи,
  Кому отмстить за святотатский жест.
  
  Мы все - Пелопа дети! На нас на всех -
  Отметина судьбы платить по счету
  Древнего подонка... Спасибо, боги,
  Что не даете нам забыть, откуда мы и кто мы.
  
  
  Война за призрак
  
  Когда трусливых Диоскуров,
  Кастора с Полидевком,
  Долг чести за Еленою послал,
  Украденной прославленным Тесеем,
  Они войти в Афины не посмели,
  Хотя Тесея не было в Афинах.
  Они прибегли к средству похитрее,
  Чем битва с неприступною охраной.
  Бессмертный Полидевк,
  Прижитый беспутной Ледой
  От Вездесущего и всюду
  Сующего божественные чресла
  Отца героев и мерзавцев Зевса,
  Достал из преисподней дубликат
  Своей божественной сестры
  (И эта дева досталась Тиндарею,
  Пока тот спал, от Зевса-спермовержца).
  И с этим дубликатом возвратились
  В родную Спарту, к отчему дворцу.
  Чтоб обмануть судьбу и разных борзописцев,
  На совещаньи в вышних приняли решенье:
  Тесея и Елену исключили
  Из общего теченья жизни,
  Переместили в тишину Египта,
  Где те спокойно доживали
  Остатки своего бессмертья
  В опале и мифическом ничто.
  
  Как всякий дубликат и призрак,
  Фальшивая Елена была на диво хороша
  И привлекательна на троне и на ложе.
  Со всех углов к прославленной невесте
  Стянулись женихи. И хитрый Тиндарей
  Решил продать девицу подороже.
  Он женихов связал священной клятвой:
  Быть начеку и честь им выбранного мужа
  Хранить и защищать как собственную.
  Женихи, среди которых - герои и цари:
  Проныра Одиссей, могучие Аяксы,
  Ахилла друг Патрокл и славный Диомид,
  С условием спартанца согласились.
  И женихов союз был пиром подкреплен,
  А на пиру зять Тиндарея и Клитеместры муж,
  Агамемнон, из рода страшного Атридов,
  Пелопов внук, с отметкой на плече,
  Подговорил расчетливого тестя
  Отдать Елену замуж за брата своего,
  За Менелая и тем семью не раздробить,
  Но укрепить. Так призрак и остался в доме.
  
  Пенорожденная на Кипре Афродита,
  чтоб расплатиться с ласковым Парисом,
  избравшим среди других ее как мисс Олимпа,
  сумела дубликат с единственного дубля снять
  (ах, эти женские интриги, козни, игры!) -
  и новый дубликат отправился в беспечнейшую Трою.
  Лишь старшая сестра Париса,
  Пророчица великая Кассандра,
  С кинжалом встретила чужой жены владельца.
  Толпа родни Париса отстояла,
  Чтобы потом пророчество сбылось:
  Не верилось родне, что стены Трои
  Падут от рук непросыхающего сброда
  Хвастливых и ребячливых ахейцев.
  
  За что велась война? И за какие дубли
  Ведутся войны все? - за призраки от призраков, не боле...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Теперь меня зовут Электра
  
  Теперь меня зовут Электра,
  Что значит "Драгоценная",
  С рожденья Лаодика,
  Я - старшая сестра несчастного Ореста,
  Кормилица его, наставница и жрица.
  Кипи, кипи во мне отмщения огонь!
  Вливайся волей в брата моего
  И напои его отвагою и силой
  Убить отцеубийцу, Клитеместру!
  Она легла под злейшего врага,
  Под сына беспощадного Фиеста,
  Она спала с отродием того,
  Кто изнасиловал мать Агамемнона.
  Когда герой под Троей валил родню
  Другого осквернителя семьи, Париса,
  Она валилась под подлейшего Эгисфа!
  Так низко предавать лишь выблядки
  От проститутки Леды могут!
  И эта стерва, эта тварь, утробой чьей
  Я выношена на свое несчастье,
  Великого героя, как теленка, зарезала -
  За что? За исполненье повеления богини?
  За жертву дочери? - так Ифигения жива!
  Я знаю - боги кровавые, смертельные дары
  отказываются брать: они не варвары,
  А греческие боги!
  Да, дева я, но мне матриархата
  Законы и обычаи чужды:
  Убийство матери, кровавое и кровное убийство
  Слабей убийства и измены мужу.
  Рукой Ореста и судом в Афинах
  Я это докажу - и тем покончу
  С остатками позорнейшей морали.
  И все мужчины назовут меня Электрой.
  Как дочь Авгия названа отныне,
  С тех пор, как мужества герой Геракл,
  Покончил с родовым порядком жизни,
  "Последней в касте" - Эпикастой.
  
  На женщинах - начало и финал
  Всех социальных сцен в театре
  Человеческой комедии, мужчины
  - лишь исполнители задуманных ролей.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Острова Блаженных
  
  На островах Блаженных - тишина
  И справедливость, попранная ране.
  На островах Блаженных больше нет судьбы,
  И все идет, как и должно идти,
  Не роковым, а справедливым строем.
  На островах Блаженных - только те, кто смог,
  Судьбе наперекор и прочим предсказаньям
  Свершить непредназначенное свыше
  И испытать страданья непослушания
  Судьбе - пускай они погибли,
  Но справедливость есть и в небеси,
  И даже боги ее признать готовы:
  Погибшие герои, уйдя из жизни
  Сквозь погребальные костры,
  Уходят не на небо - там только их иконы
  И созвездья. Они уходят в тишину архипелага
  На острова Блаженных, чтобы там,
  На каждом острове прожить непрожитое
  И отклоненное судьбой при жизни.
  На Левке, в устье мутного Дуная
  Живет теперь Ахилл с бессмертною Еленой.
  Там же - его извечный друг, прославленный Патрокл,
  Его жена - Электра. Она по праву - лучшая жена.
  На острове Таврида (она была ведь островом когда-то)
  Живет другой Ахилл, с другой женой, достойной
  Ифигенией, она была невестою героя
  Еще в начале длительной войны. А где-то вдалеке,
  В тумане островов живет счастливая Диадемия,
  Супруга первая великого Ахилла, -- с Ахиллом.
  А далее - еще один Ахилл, с женою Брикеидой,
  Троянскою царевной, дале - опять Ахилл: с царицей
  Амазонии Пенфесилеей. Еще есть остров,
  Где третья дочь Агамемнона, Хриофемида,
  Живет с Ахиллом, верным и единственным супругом.
  И жены все Ахиллу каждый раз дарят
  Блаженство первой брачной ночи
  И девственности дар.
  Непрожитые жизни теперь текут
  Без времени и целей, такие разные
  И безмятежные невстречами с собой.
  
  Герой - не тот, кто многих положил
  На поле брани, не тот, кто жизнь свою сложил
  За родину, идею или бабу. Но тот,
  Кто смог себя вести - мгновенье иль всю жизнь -
  как Бог. Так учит Кант, и так гласит культура.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  В НАЧАЛЕ
  
  В начале, если верить Гесиоду, был Хаос,
  Только верить Гесиоду - зачем?
  Начала суть, как говорил Платон, лишь Истина,
  Которая возникла допреж родителей: пространства
  И времен... Однако мы вернемся к Гесиоду,
  Поскольку "Теогония" его - альтернатива мира по Платону.
  Итак, в начале - Хаос, а не Космос.
  И Хаосу вслед родилась Гея. Земля - супруга Хаоса?
  Ну, что же. Но что и как родило Землю? Хаос?
  И значит, на инцесте все стоит, и потому
  Так мрачны все порожденья этой пары:
  Безжалостный Тартар, неутомимый Эрос,
  Ночь, Мрак, Уран, неудержимый Понт... и алчная Земля
  Вступила в брак преступный с Небом, с Ураном, сыном пятым,
  И этот брак - сплошное преступленье,
  Отверзшее из матери-Земли безбрежный Океан, бессовестное Время,
  И дочерей - Пространство, Память и порядок, а затем,
  Совсем устав от детородства, обессилев, она плодила
  Всяческих титанов, эриний злобных,
  Глупых и ужасных циклопов, предателей гекатонхейров,
  Сторуких и пятидесятиголовых... Как тяжек мир,
  Зачатый темной силой, повязанный кровосмешением, убийствами и прахом.
  Как светел мир, от Истины пошедший!
  
  Сентябрь 2002
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СОНЕТЫ ИЗ КНИГИ "НЕ БЫЛО"
  
  СОНЕТ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
  
  А на дворе - несчастные столетья...
  
  Моя душа - мои вечерние потемки:
  Взглянуть в тебя сквозь вереницу лет
  И отыскать: мои далекие потомки
  Мне на мучительный вопрос дают ответ.
  
  "Кто мы такие?" - время презирая,
  Мы - долгий миг коротеньких веков.
  Самих себя под масками играем,
  На бис, герои, свищем дураков.
  
  И я палач - на площади базарной
  Себе рублю мятежную башку,
  И каюсь, и прощаюсь - все напрасно,
  И душу - ненасытному божку.
  
  А на траве - несчастный Арлекин...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СОНЕТ ВТОРОЙ ЧАСТИ
  
  Мы все нездешние, мы - тени
  
  И нет приюта нам нигде:
  гнезда, норы, пещеры, щели,
  кто мы такие? - знак вопроса,
  загадка жизни и судьбы,
  на нас природа смотрит косо,
  полна укора и вражды.
  И нас несет по свету ветер
  желаний, суетной мечты,
  мы призваны, чтоб нами мерить,
  мы с Измерителем на ты.
  Круги скитаний не изменишь
  и жизнь протянешь в маяте
  
  Мы все нездешние, мы - тени...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СОНЕТ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
  
  Красота всегда наполнена печалью.
  
  Ветлы - свидетели дорог и странствий,
  Корявого несчастья монументы,
  Вы равнодушны к золотистым рассветам,
  Вы тонете в туманах и дождях,
  Обступаете ночь своими привидениями,
  И все Иуды по утрам мечтают
  Повеситься на вас, а не на горькой осине,
  Как это им положено традицией.
  Одинокие вороны в лабиринте голых крон
  Призывают к казни и похмелью,
  И нет горше коры и укора, чем у вас,
  Покинутые судьбой и людьми ветлы.
  
  И красотою полнится печаль.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  СОНЕТ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ
  
  Длина волны зависима от ветра
  
  Бездумно, раз за разом набегая,
  Она - от бесконечности осколок,
  она - гармоний нам неведомых аккорд.
  Мы смертны, нам понять ее величье,
  Конечным величинам, не дано.
  И мы сопротивляемся бессмертью
  Движением души или усильем мысли,
  Мы смертностью своею заставляем
  Вибрировать и мертвый океан
  И посылать нам разума отсветы,
  Раскрашивать закаты и рассветы
  В картины исполинских драм.
  
  А ширина волны - от широты души.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Заключительный сонет
  
  И оборвется наш последний крик...
  
  Перебирая груду фотографий,
  Теперь уже неясных, полустертых,
  Я вижу: вот студент, такой типичный
  Букварь, а это - кучерявый и подвижный
  Еврейский мальчик лет тринадцати,
  А вот - ушастая немытая мордва
  С прической наголо, а далее -
  Ребенок, весь в золоте до плеч,
  с улыбкой пониманья,
  что жизнь, конечно, очень коротка,
  и в ней успеть бы всех любить,
  и быть любимым.
  
  И оборвется мой последний крик...
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"