Аннотация: Взгляд в будущее. До сих пор, утверждая свое всесилие над материей, разум, тем не менее, не проникал в область чувств. А что будет через 2000 лет?
Экскурсия в музей Tempora Insensata
Элизабета Левин
Перестроить человека куда труднее,
чем систему управления государством.
Илья Эренбург
К сегодняшнему уроку преподаватель Демиров готовился всю свою жизнь. И вот свершилось - после многолетних колебаний, споров и обсуждений, в первом году 41 века всеобщее собрание родителей и педагогов специальной исторической школы разрешило первый пробный визит выпускников в Музей Тempora Insensata.
Музеи начали распространяться по всей Земле 2500 лет тому назад, в период так называемого Ренессанса. По общепринятой сегодня естественной хронологии [1] это произошло в прошлом Зодиакальном цикле [2] Феникса, когда соединения Нептуна-Плутона перешли из земного знака Тельца в воздушный знак Близнецов. Тогда же на Земле распространился новый тип рационального человека - любознательного естествоиспытателя и гуманиста. Последовавшие за этим поколения с удивлением оглядывались на прошлое человечества, не понимая, как люди могли существовать на протяжении пяти мрачных лет Феникса в земном знаке Тельца (1071 г. до н. э. - 1398 г.). Позднее этот период получил название Terra Incognita, так как в те далекие дни все, что было связано со стихией Земли - форма Земли и место Земного шара во Вселенной, очертания материков и строение материи, анатомия и физиология человека - оставалось таинством для людей.
Отдельные носители высшей премудрости, такие как Эмпедокл и Аристотель, были и тогда уже посвящены в тайны четырёх стихий или первооснов мира: Огня (интуиции), Земли (вещества, материи), Воды (чувств), Воздуха (мышления). Тем не менее, в тот темный период человечества практически все усилия направлялись на углубление в стихию Земли. Перелом произошел в первом году Феникса в воздушном Знаке Близнецов (1398 - 1891 гг.). Земля в человеческом сознании окончательно стала круглой, атомное строение вещества стало очевидным, а анатомические атласы стали общедоступны с раннего возраста. Мысль неустанно постигала материю, демонстрируя свое превосходство и власть над ней. О том, как это происходило и о самих открытиях наглядно свидетельствовали экспонаты музеев, связанных с периодом познавания Материи Разумом. К этим храмам познания, сохранявшим историю периода Terra Incognita, причислялись археологические, этнографические, исторические, краеведческие, зоологические, геологические, научные или художественные музеи. Объединяло их одно - материальная суть безмолвных и бездушных экспонатов.
Утверждая свое всесилие над материей, разум, тем не менее, не проникал в область чувств. Для него существовало лишь то, что поддавалось определению и измерению. В результате мысль оставалась еще целых четыре года Феникса (1891- 3863 гг.) слепой и глухой по отношению к чувствам, к душевным порывам и к музыке высших сфер. Впоследствии весь этот бесчувственный период человечества вошел в историю под названием Тempora Insensata. Очередной скачок в сознании человечества был связан с началом Зодиакального цикла Феникса в Раке - первом водном знаке Зодиака, сопряженном с чувствами. Тогда на Земле стали рождаться поколения, для которых Чувства осознанно преобладали над Разумом. Каждая мысль в восприятии новых поколений окрасилась в соответствующую эмоциональную окраску и завибрировала в тон с музыкой небесных сфер. Этот процесс перерождения протекал болезненно и медлительно, и его поэтапную историю хранили экспонаты музеев Тempora Insensata.
Как и музеи времен Тerra Incognita, музеи типа Тempora Insensata должны были играть двоякую роль в становлении нового человека. С одной стороны, в них нуждались в качестве учебных пособий для молодежи, а с другой стороны, они служили архивами для исследователей. Но, как и в период Terra Incognita, создатели очень скоро убедились в том, что музеи могут быть опасными для душевного здоровья посетителей. К сожалению, музеи Terra Incognita неадекватно влияли на чрезмерно рациональных людей, вызывая у них психические расстройства типа синдрома Стендаля. Впервые этот синдром был изучен итальянским психиатром Грациэллой Магерини в конце 20 века. Оказалось, что при виде великих произведений прошлого, некоторые посетители страдали от головокружений, сердцебиений, галлюцинаций, острых приступов истерии, сопровождавшихся вспышками гнева и отчаяния. При контакте с идеальными и совершенными творениями прошлого людей захлестывали неподвластные им эмоции и страсти, приводившие их либо к тяжелой депрессии и отсутствию дальнейшего желания жить и творить, либо к яростным порывам гнева и попыткам уничтожения непостижимых и недостижимых шедевров.
Перед руководством музеев стояла сложная задача - как заранее выявлять потенциальных жертв всевозможных музейных синдромов, и как предотвращать кризис у детей. Как известно, у детей эмоциональные травмы сказываются тем тяжелее, чем в более раннем возрасте они приобретены. Долгое время нижняя граница разрешенного возраста для посещения музеев Тempora Insensata устанавливалась по шкале умственного возраста Бинэ-Симона. Затем оказалось, что эти тесты, успешно определяющие ментальную зрелость, никак не отражали истинную зрелость чувств. Более поздний Тета-факторный анализ Делоне-Демирова, предлагавший комплексный подход к превентивной диагностике, давал более надежные результаты, но оставался слишком трудоемким и потому был отклонен Высшим советом по делам воспитания и обучения ребенка.
Объявляя о дате похода в музей, Демиров внимательно следил за цветовым пультом контроля эмоций. Как воспримут это сообщение ученики? Не зашкалит ли где-нибудь опасный пурпурный оттенок азарта или грязно-лиловый оттенок испуга? Но нет. Все личные сенсометры переливалась радостными бирюзово-лазурными оттенками цвета морской волны. Прикрепленные к ним чувствительные тонометры подкрепляли цветовые показания аудио контролем. Озвученное настроение школьников напоминало журчание искристого источника ключевой воды, что в точности соответствовало норме. Подростки по-детски радовались возможности выйти за пределы школы, посетить незнакомые места и получить новые впечатления.
На показания своего личного сенсометра Демиров смотреть боялся. Мысленно он еще и еще раз перебирал все детали плана экскурсии и, глядя на своих учеников, пытался предугадать, как изменятся показания сенсометров и тонометров каждого из них при виде древних экспонатов.
Как поведут себя чувства детей, родившихся в Эпоху Великих Сенсуальных Открытий, оказавшихся в античном мире, отличавшемся поголовной асенсией, атонией и амузией? [3]
Как жаль, - думал Демиров, что нет никакой возможности воспроизвести первые рудиментарные чувства, спонтанно возникавшие в людях того периода. Лишенные цветовой переливающейся оболочки чувств, поблекшие ряды отжитых мыслей и идей, заключенные в книгах или картинах, представляли собой лишь скелеты чувств, и могли потрясти детей омертвением закостенелости. Залы просмотра звуковых фильмов с их отжившими законсервированными, неконтролируемыми страстями и фальшивыми эмоциональными тональностями могли выглядеть в глазах детей устрашающими мумиями. Поведение героев фильмов, глухих к чувственному уровню мира, может вызвать у неподготовленных подростков реакцию отвращения, презрения или даже ужаса. Все ли меры предосторожности были соблюдены?
Конечно, ответственность за меры безопасности возлагалась, прежде всего, на руководство и сотрудников музея. Именно они возложили на себя непростую задачу оберегать, поддерживать и демонстрировать экспонаты музея так, чтобы при этом не нарушалась экология чувства окружающей среды или гармоничность внутреннего мира посетителей.
Здание музея было построено лучшими архитекторами Эпохи Великих Чувственных Открытий. Центральное помещение выглядело снаружи идеальной сферой. Все внутренние залы, перегородки и галереи были округлыми, и во всех пропорциях царили совершенство и гармония. Особое внимание уделялось созданию личного изолированного пространства для каждого посетителя. Каждому входящему в музей полагалось надевать на себя полупрозрачную цветовую пленку, обеспечивавшую максимальную защиту находящегося в ней человека от внешних эмоциональных, световых и акустических возмущений. Самые опытнее эксперты в области прав и защиты чувств человека проверяли эффективность пропускания пленки. Она должна была фильтровать все негативные эмоции, попадающие на нее снаружи, но пропускать и направлять на специальный контрольный пульт все эмоции, испускаемые обволакиваемым ею человеком.
Общий вид залов музея, заполненного посетителями, экскурсоводами и служителями, напоминал купол планетария, под которым искрились и переливались разноцветными оттенками десятки громадных мыльных пузырей. Легкость, тонкость и высокая полупрозрачность защитных пленок создавали чувство комфорта и уюта. Сверхновые материалы, созданные специально для этой цели, ни в чем не сковывали свободы движений, но не позволяли посетителям приходить в контакт друг с другом, общаться или делиться впечатлениями в стенах музея. Такие предосторожности были особенно важны для предотвращения нежелательного эффекта толпы или волновых эпидемий ажиотажа, экстаза, оскорбленных амбиций или болезненных чувств.
О том, что чувства передаются легко и могут быть чрезвычайно заразительными, знали уже в глубокой древности. Заразительные свойства смеха интуитивно вводились в лечебные процедуры смехотерапии, а легко передающиеся волны ненависти искусно использовались диктаторами для разжигания национальной, расовой или идеологической ненависти. Особой резонансной силы эти эмоции достигали тогда, когда большое число легковозбудимых и не вовлеченных в творческий процесс людей одновременно подвергалось напряженным и противоречивым воздействиям среды. В отсутствии позитивного созидательного развития люди начинали функционировать в режиме, названном впоследствии "анти"-фазой, и тогда вступал в силу первый закон Гюго: "Люди ненавидят. Надо же что-нибудь делать".
Для предотвращения разрушительных эффектов массового экстаза в музее соблюдались дополнительные меры предосторожности. Во-первых, музей впускал посетителей по заранее намеченному графику, установленному лучшими темпорологами своего времени. В их задачу входило ежедневно проводить спектральный анализ мгновений и следить за космическим потенциалом напряженности по "тетаскопам" - символическим сферическим системам координат жизни души, предложенным еще в 21 веке Мойрой Марой Делоне. Ее метод был подробно описан в ставшей классической книге "Краткая история аллевиации", [4] но потребовался целый Зодиакальный цикл Феникса, пока общественные и личные тетаскопы стали общедоступны и понятны будущим поколениям.
В дни эмоциональных бурь или в часы напряженного разлада (фазового сдвига) между уровнем активности четырех стихий - Воды, Воздуха, Огня и Земли - музей превентивно закрывался, как для посетителей, так и для сотрудников и научных работников.
Далее, с учетом резонансных явлений, возникающих в результате эффекта селестиальных близнецов (резонанса эмоций при продолжительном контакте между людьми, рожденными одновременно, с близкими значениями тета-фактора и со схожим врожденным душевным потенциалом), категорически воспрещалось одновременное нахождение селестиальных близнецов в музее. Более того, в целях идеальной гармонии, посещения музея разрешалось только группам из 24 человек, строго по одной паре (мужского и женского пола) на каждый знак Зодиака.
Кроме защитной оболочки, каждый посетитель при входе получал усовершенствованный дозиметр негатива. Когда доза негативных эмоций превосходила допустимый порог, цветная оболочка приобретала матовый тускло-серый цвет, а на пульте контроля администрации раздавалась атональная музыка. При появлении этих сигналов посетитель немедленно выводится в зал отдыха до полного восстановления чувственного равновесия и до возвращения идеального бирюзового оттенка его защитной оболочки.
Для точной калибровки цвета пленки были предложены цветовые "кюритоны". Своим внешним видом они напоминали нечто среднее между камертоном и развилкой из лозы. Когда на кюритон направлялись потоки чувств людей, он трансформировал их в цветомузыку. Кюритон получил свое название в честь Марии Кюри-Склодовской - выдающегося физика, ставшей первой женщиной, получившей Нобелевскую премию и первым лауреатом Нобелевской премии, получившим ее дважды. Мария Кюри родилась в 1867 году, в конце первого года Феникса в Близнецах. В день ее рождения Солнце находилось в водном знаке Скорпиона. Вдобавок большая часть планет (шесть из десяти) находилась в стихии Воды. Такое преобладание стихии Воды соответствовало натуре необычной для своего периода: натуре пылкой, страстной и эмоциональной. Эта особенность ее характера позволила использовать накал чувств, заключенный в ее афоризмах и изречениях, для установления пределов допустимых уровней негативных эмоций. Например, защитная пленка должна была потускнеть, если человек находился десять секунд в эмоциональном состоянии страха и душевной изоляции, заложенном в признании Кюри:
"Люди, так живо чувствующие, как я, и не способные изменить это свойство своей натуры, должны скрывать его как можно дольше".
Атональная музыка сигнального предупреждения должна была раздаться после пяти секунд пребывания в отчаянии, выражавшемся словами Кюри:
"Иной раз у меня создается впечатление, что детей лучше топить, чем заключать в современные школы".
При мыслях Демирова о калибровке кюритона его сердце забилось сильнее. Ему тяжело было даже подумать о том, что женщина, мать настолько была настроена против системы вмешательства общества в воспитание ребенка, что готова была утопить своих детей, лишь бы они не подверглись массовому формированию их душ и убеждений. Конечно, согласно второму закону Гюго, гласящему, что "семья - это кристалл общества", Кюри пыталась защитить свои природные материнские права. Но при высказывании такой экстремальной позиции, она впадала в режим настроя "анти"-фазы. В свою очередь настроение противостояния устоям общества порождало ненависть к ним, а согласно третьему закону Гюго "нет малой ненависти. Ненависть всегда огромна". Именно поэтому ненависть, даже в зародыше своем, противится жизни и разрушительна для нее.
Третий закон Гюго был сформулирован в год рождения Марии Кюри французским писателем, поэтом и драматургом Викто?ром Мари Гюго, ставшим теоретиком французского романтизма. К сожалению, судьба законов Гюго повторяла судьбы атомистических теорий Демокрита, которым пришлось дожидаться признания более 2000 лет. Когда-то, в период доминирования стихии Земного знака Тельца люди отказывались соглашаться с идеей существования атомов. В период доминирования Воздушного знака Близнецов Разум отказывался признавать право на существование математики Чувств. С точки зрения математики периода Тempora Insensata, считалось бы, например, невозможным увеличивать любовь, делясь ею с ближним. Аналогично, считалось математически непреложной истиной, что малая ненависть не могла быть столь же разрушительной, как и большая. Математики, родившиеся в Водных знаках, такие, как, например Георг Кантор (родился в Рыбах), зачастую испытывали чувства болезненного внутреннего раскола из-за противоборства разума и чувств. Ощущение того, что Кантор чувственно пришел к неприемлемому разумом тех дней математическому результату, он выразил следующим афоризмом: "Я его [результат] вижу, но я ему не верю". Сейчас при появлении такой противоречивой эмоции, пленка бы почернела за первую секунду. В 19 веке внутренние противоречия Кантора обострялись резкой критикой его рациональных коллег-математиков, применявших по отношению к нему такие эпитеты, как "научный шарлатан", "отступник" и "развратитель молодёжи". Не мудрено, что Кантор страдал от тяжелых приступов депрессии и последние годы жизни провел в психиатрической лечебнице.
Математика Водных знаков начала получать признание только в 39 веке, и только с рождением первых Homo Sentient. Основным критерием, по которому можно было отличать современных Людей Чувствующих от первобытных Людей Мыслящих, было их умение воспринимать иерархичность человеческой личности. В их сознании произошло четкое разделение между физикой существующего и метафизикой возникающего. Первая подчинялась законам единого определенного материального мира, в котором события могли быть упорядочены единой шкалой вещественных чисел (одномерной стрелой времени). Вторая физика относилась к многомерию времени, (т. е. к времени, как к оператору перехода между процессами различной природы, описываемому составной алфавитно-цифровой цепочкой, называемой "кодонами времени"). В мыслях своих, в полете фантазии люди могли параллельно существовать сразу в нескольких мирах Эверетта. [5]
В период Тempora Insensata наука предполагала, что мышление возникало спонтанно, существовало автономно, и потому ничем не ограничивалось. Наука того периода приняла за аксиому утверждение очень "земного" физика Макса Планка, у которого шесть планет находилось в Тельце, что "существует лишь то, что можно измерять". Так как мышление не поддавалось тогда измерениям, то оно как будто не существовало и не подчинялось вовсе законам материального мира. Только с рождением человека Homo Sentient оказалось, что и у мышления есть свои рамки, свои дозволенные траектории в фазовом пространстве жизни и свои законы эволюции. Говоря словами древнееврейского мудреца Авраама ибн Эзры, люди постепенно учились сложнейшему искусству воспринимать мир "глазами нутра твоего / и зрачками сердца твоего", и это умение росло и крепло с ростом уровня развития чувств.
Немало способствовали этой эволюции поэты. Они первыми заметили, что порой в процессе размышления над стихотворением им слышится отвлеченный аккомпанемент слов, лишенных еще смысла, будто мелодия и ритм сопровождали и инициировали рождение мысли. Об этом свойстве поэзии писала Надежда Мандельштам: "поэзия целительна и животворна, а люди не утратили дара проникаться ее внутренней силой". Как и Мария Кюри, Надежа Мандельштам родилась в водном знаке, в Скорпионе. Ее умение тонко прочувствовать эмоцию, скрывавшуюся за творческим порывом, было оценено только недавно, когда в ее честь цвет маджента, розоватого отлива был назван цветом Надежды на шкале кюринома. Трех секунд ощущения веры Мандельштам в животворность и целительность поэзии хватало для восстановления посеревших защитных пленок в Музее Тempora Insensata. Таким же эффектом обладали стихи Халиля Джибрана:
Не говорите, Я нашел правду, а скажите: "Я нашел крупицу правды"
И не стремитесь измерить глубину познанья себя при помощи мерной рулетки,
Потому что Я - это море, которое не имеет границ, и которое невозможно измерить.
Потому что душа не идет по прямой и не растет как тростник,
Потому что душа как цветок лотоса, открывает свои лепестки, один за другим и число их нельзя сосчитать.
Казалось, что мысленная проверка безопасности похода в Музей Tempora Insensata должна была успокоить Демирова. Но что-то в стихах Джибрана не давало ему покоя. Скрывалась ли тревога в ритмах, в музыке стиха? Ведь именно музыка служила людям языком эмоций. Или было это в словах о неизмеримости лепестков души? А что, если хотя бы один из них пострадает от столкновения с ошибками прошлых поколений?
А что если этот лепесток окажется связанным с самым сложным для Демирова вопросом:
"Сумеют ли подростки прочувствовать тончайшую разницу между идеалом тотальности (цельности) личности и тоталитарным диктатом какой-нибудь одной из стихий?"
Размышления на эту тему занимали Демирова, начиная с его первого визита в Музей Tempora Insensata. Он тогда уже был научным сотрудником Института Всемирной Истории, и его специализацией была проблема возникновения тоталитарных режимов. Демиров родился в активном знаке Овна, и потому более всего на свете ценил свободомыслие и свободу деятельности. Наверно, именно поэтому первый визит в Музей запомнился ему позитивными чувствами, возникшими в галереях, связанных с качествами Овна. Защитная пленка Демирова приобретала ярко алые тона при первом знакомстве с лозунгом польского основоположника романтической школы историографии, легендарного профессора Иоахима Лелевеля, родившегося в Овне. Его призыв к борьбе "За нашу и вашу свободу" воспринимался Демировым как глоток свежего воздуха или как задорный марш "Легко на сердце от песни веселой" в исполнении родившегося в Овне Леонида Утесова.
После первого посещения музея сама жизнь в глазах Демирова стала восприниматься такой, какой ее определял рожденной в Овне британский основоположник эмбриологии. Уильям Гарвей: т.е. заключенной в постоянной циркуляции крови. Демирову было трудно понять, как люди не замечали этого до Гарвея. Еще больнее было ему представить себе, почему в 1628 г., когда Гарвей сформулировал первую теорию кровообращения, его догадки вызвали шквал негодования медиков. Почему современники отказывались согласиться с ним, что тайна жизни была связана с движением и с периодичностью пульсации сердца?
Расстраиваясь и переживая за своих героев, Демиров не замечал, как в его сердце закрадывались чувства "анти"-фазы. Чем больше ему нравились идеи и качества, присущие его доминантному знаку Зодиака, тем сильнее в нем нарастали чувства обиды, досады и раздражения против всех тех, кому такие идеалы были чужды или безразличны. Ему все сильнее хотелось убедить всех и немедленно в правоте Лелевеля или Гарвея. Убедить и перевоспитать всех и сиюминутно, чтобы они искренне радовались открытиям самой истинной истины, заключавшейся в их идеях. Но этого не происходило. Происходило только безжалостное помутнение его защитной пленки, достигавшее опасного порога, требовавшего немедленной передышки в залах восстановления.
Второй визит Демирова в Музей Tempora Insensata был запланирован заранее в зале земного знака Девы. Первый экспонат, запомнившийся Демирову в тот день, относился к временам Гарвея, и был датирован 4 сентября 1624 года. В те дни, когда пять планет находились в Деве, в самом аналитическом и рационалистическом из всех знаков, парламент (высший судебный орган Франции) запретил под страхом смертной казни поддерживать и излагать какое-либо иное учение, кроме учений Аристотеля или других древних писателей, сыскавших одобрение церкви. В 1629 году нетерпимость продолжала нарастать, и тот же парламент по настоянию Сорбонны постановил, что противоречить Аристотелю равносильно выступлению против церкви.
Законы старого мира, периода Terra Incognita, были дороги восприятию стихии Земли, и их поклонники отказывались понимать, что кто-либо, находясь в здравом уме, смог бы подумать иначе. Глядя на диктатуру мысли последователей Аристотеля, Демиров чувствовал, как в нем поднималась волна протеста и потребность высказать все, что накипало в душе. Но его пленка все еще не посерела окончательно, а только дошла до пограничного синевато-черного отлива маренго. Обход музея продолжался в зале Девы, и следующим экспонатом был уголок Луи Антуана Сен-Жюста, родившегося в Деве 25 августа 1767 года. Как и подобало рожденному в Деве, он был трудолюбивым худощавым молодым человеком с треугольной формой лица, заостренным подбородком и волнистыми ниспадающими на плечи волосами. В возрасте 24 лет он уже сыскал себе славу блестящего оратора, что позволило ему в дни французской революции стать правой рукой Робеспьера и составителем французской конституции. В его обличии было что-то девичье и что-то ангельское, но ангел в нем не имел ничего человеческого. Сен-Жюст не признавал за людьми права на ошибки, на заблуждения или инакомыслие. Воодушевленность, с которой он, как главный обвинитель на суде, произнес историческую речь против Людовика XVI, не оставляла места для сомнений. Французам нельзя было смотреть на короля как на человека. В их глазах он должен был стать только неприятелем и врагом, тем, кого следовало безжалостно уничтожить. Стремясь к воплощению божественного совершенства на Земле, Сен-Жюст не передыхал ни минутки, норовя уничтожить всех врагов нового порядка. Вскоре он стал живым воплощением террора, и в народе его называли не иначе, как "Архангелом Смерти", "Нация может создать себя только с помощью горы трупов", - уверял Сен-Жюст, и потому без тени сожаления подставил и свою голову под лезвие гильотины.
Экспонат Сен-Жюста был сконструирован так, чтобы, в конце концов, помочь посетителям прочувствовать всю мощь законов и качеств Девы. Затем им полагалось осознать, что привело Сен-Жюста стать "ледяным идеологом республиканской чистоты", и до конца оставаться "подобным камню, недоступному любым тёплым страстям". Но с Демировым этот план сотрудников музея не сработал. Он не ХОТЕЛ и не МОГ понимать. Он всеми фибрами души возненавидел Деву, ее тщательность, ее земную каменную холодность, ее логику и тиранию ее стремления к чистоте.
- "Подпасть под тоталитарный диктат Девы? - думал он.
- Ну, нет уж! Лучше вовсе не родиться!
И еще он ненавидел Сен-Жюста. Он ненавидел тонкую гладкую кожу его лица, его вежливые манеры и ухоженный вид. Время потеряло для Демирова всякий смысл. Ему казалось, что он провел в галереях Девы не менее 170 лет, начиная с декрета об Аристотеле и до казни Сен-Жюста в 1794 году. Ему казалось, что он своими руками был бы готов отсечь эту ненавистную голову с хрупких костлявых плеч. В ушах Демирова раздавались раздирающие визгливые шумы и свисты. Ему казалось, что это улюлюканье всех знаков Зодиака против Девы. Он готов был и сам стереть этот знак с небесной эклиптики.
На самом деле, как ему потом рассказали, провел он в зале не более трех минут. Чудовищные звуки, которые слышались ему, были атональной тревогой сработавшей сигнализации. Все показатели личных дозиметров Демирова зашкаливали так сильно, что раздавались сигналы самого острого душевного кризиса. Эти звуки были когда-то доставлены в музей одним из ученых, которому удалось раздобыть и восстановить запись звукового фона в столице Индии начала 21 века. На улицах многомиллионного мегаполиса царила неимоверная сумятица, сопровождавшаяся гудками клаксонов и выкриками возниц, создававшими вместе сущую какофонию. Подобный хаос царил и в душе Демирова.
В восстановительном зале над ним долго колдовали врачи скорой эмоциональной помощи. Цвета пленки отказывались возвращаться в пределы разрешенных оттенков, а музыка в голове не становилась мелодичнее, чем метал.
В тот день Демиров поклялся больше никогда не терять равновесие и не предпочитать качества одних знаков другим. Всем своим сердцем он понял, что свободолюбие Овна не более важно, чем тщательность Девы. Умом он понимал, что железная логика Девы не менее полезна, чем интуиция Овна. Но... Но оставалось что-то непонятное, то что-то, та малая крупинка ненависти к чему-то чуждому, которая однажды могла бы привести к тоталитарному порыву очистить и освободить себя и весь мир от непонятных (и потому неприятных душе) качеств.
Демиров вспоминал, как после этого кризиса ему надолго пришлось задуматься над одной из центральных проблем Homo Sentient. С одной стороны, люди этого периода уже составили периодические таблицы элементарных чувств. Они научились составлять долгосрочные прогнозы мировых колебаний эмоций и избегать значительной части нервных срывов. Но по-прежнему никто не знал, как достичь полного душевного равновесия. Парадокс заключался в том, что знаков Зодиака было 12, а число первостепенных планет в натальных картах людей оставалось равным десяти. Десять планет не делилось целочисленно ни на число знаков Зодиака, ни на число стихий (4), ни на число триад (3). Всегда и у всех что-то оставалось несбалансированным, своим, индивидуальным, дополняемым каким-то важным элементом "самости". Именно это зерно личной решимости было тем, что позволило Демирову еще много раз возвращаться в Музей Tempora Insensata и никогда более не выходить за рамки дозволенных доз. Именно это подтолкнуло Демирова подготовить особую программу визита в музей в рамках прививки против самой страшной формы тоталитаризма - диктата одной из стихий над другими в душе человека.
Но в последний момент, оглядывая веселые лица ребят, он изменил свое решение. Уверенность покинула его. А кто дал ему право показывать другим уродливые искаженные чувства и искалеченный разум? В инстинктивном порыве он обратил свой взгляд к Небесам с немым вопросом: "Боже, я зашел в тупик. Ответь, что мне делать? Вправе ли я возлагать на себя ответственность за эти юные души?"
Ответ пришел неожиданно в виде загадочного текста Притчи царя Соломона, загоревшегося на табло классных объявлений.
"Три вещи непостижимы для меня, и четырех не знаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девушке".
- "Трех триад созидания мне не понять, стихии Воздуха, Земли и Воды мне понятны лишь отчасти, но путь к сердцу любимой я проложил", - подумал Демиров. И путь к сердцам учеников мне был указан. Я выбрал уважать их и уважать их выбор, ту глубинную волевую "самость", которая позволяет им самим принимать решения.
- "Ребята, - сказал учитель. - Я зажег в вас искру познаний (Огонь, Овен), я поделился с вами своим опытом (Земля, Телец), я рассказал вам обо всем, что знал (Воздух, Близнецы), я любил вас всем сердцем (Вода, Рак), но теперь я оставляю вас один на один со вторым знаком Огня (Лев). Его урок - урок свободы выбора и воли - каждый должен в наш период проходить самостоятельно. Поэтому, скажу не тая, я НЕ ХОЧУ контролировать ваши чувства в Музее Tempora Insensata, я не настаиваю на составе сбалансированный группы и жесткого контроля эмоций. Я не настаиваю на самом визите в Музей Tempora Insensata. Сейчас я покину помещение. Кто выберет пойти со мной в Музей Tempora Insensata, присоединится к поездке в назначенный час".
После этих слов Демиров бесстрашно взглянул на свой сенсометр. Такого ярко золотистого блестящего оттенка белого цвета он еще не видал никогда.
ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКТОРА
[1] Начиная с 40 века, "естественной хронологией" признана модель Часов Феникса, рассматривающая историю человечества как целостный организм, развивающийся по определенной схеме и претерпевающий метаморфозы с периодичностью порядка 493 лет (названной "годом Феникса"). Впервые модель была предложена в 21 веке в книге Э. Левин "Часы Феникса", и тогда же она была связана с астрономическими циклами Нептуна-Плутона. История подтвердила гипотезу, что каждое соединение Нептуна-Плутона ("час Феникса") сопровождается социальными катаклизмами и зарождением новых парадигм,
[2] В каждом знаке Зодиака час Феникса наблюдается 5-6 раз подряд. Затем он смещается в следующий знак, и наступает новый Зодиакальный цикл. Например, Зодиакальный цикл в Тельце начался около 1071 г. до н. э., с наступлением первого часа Феникса в этом знаке. Следующий Зодиакальный цикл начался с наступлением первого часа Феникса в Близнецах около 1398 г.
[3] Асенсия, атония и амузия - отсутствие способности воспринимать и воспроизводить определенные чувства, музыкальные тона или мелодии.
[4] Э.Левин. "Краткая история аллевиации", Toronto, Altaspera, 2014..
[5] Подробно об этом в обзоре Павла Амнуэля, "Вселенные: Ступени бесконечностей".