Аннотация: Грех предаваться унынию, когда есть и другие грехи! Да не воздастся же мне по делам моим!
Грех предаваться унынию, когда есть и другие грехи!
Знамо дело, пожил я, и кому, как не мне о том не знать. что всё непременно к нам возвращается кармическим бумерангом, а потому все с молоком маменьки должны впитать в себя, что всякое зло, причиняемое товарищам, да и любым гражданам - наказуемо.
И в этом может убедиться каждый, кто захочет проанализировать все, происшедшие с ним в жизни, худые события.
А ведь бумеранг просто полюбил меня и каждый раз старается возвернуться, дабы даже за безобидное действо наказать - по полной. И ведь всё норовит ахнуть - по маковке, всё так и хочет садануть - по тыковке, чтобы до меня, наконец, дошло его действо. Вот потому мне ноне и кажется, что все шишки в лесу, как бы я от них не уворачивался, падают только на мою бедовую головушку.
- О, Боже! - ору. - Да не воздастся же мне по грехам моим! Это же не просто ужас... ужас, а таки катастрофа из катастроф!
Помнится, в первый год нашей совместной жизни с супругой... ах, да зачастила тёщенька в наш частный дом. Беда-бедовая. Ох, и достала полукровка, что на нытьё её не можно было уже оком глядеть и ухом слухать, а не токмо сердешным нервом терпеть. Сколь о наших тёщах говорено, сколь переговорено, что просто надоело и внимать то. А вы воспринимайте, братцы, слухом то, что я вам в фас всё выскажу, а вы, граждане, соблюдайте-ка... 'облико-морале'. Не всё же мне одному, бедолаге, оное безобразие сносить-переносить.
Если честно, то знавал я лишь одну в жизни добрую и приветливую тётку, в качестве тёщи. Увы, не мне посчастливилось с ней породниться, а дружку моему закадычному, Кирьяну. Нет, не видел бы сам - никогда, знаете ль, не поверил, что после загулов последнего с развязными подружками-профурсетками, тёща его привечала, угощала и под улюлюканье в ночи, укладывала спать - 'у-койку'.
- Нет-нет, - говорю я вам, не мудрствуя лукаво, - никакого смеха - не с собою конечно, но подле себя. Вот вам Крест пред Образами! Не лгу! Действительно, помогала, но никогда не баловала! На её спину, знаете ль, где сядешь, так тут же камнем и рухнешь!
Это не женщина, а клад, который был Кирьяну ниспослан, верно, самими Небесами. Ведь наутро, в ответ на фантазии и выпады доченьки, прибегавшей с жалобами на мужнины поступки, мамА всё одно убеждала, что Санёк, дескать... всю ночь коротал у неё и, ни на минуту из её дома никуда не отлучался. Да так убедительно врала-перевирала, что и тени сомнений в неверности супруга у Веруньки не оставалось ни в сознании... ни в её ревнивой и подозрительной душеньке.
А ведь и по сей день живут те, видимо, друг другу изменяя, при этом, познавая любовь во всех её проявлениях. На стороне-с... с сохранением семьи, любви и верности. Да и для окружающих - во взаимном согласии и особой гармонии. А Сашка злоупотребляя семейным положением, всё продолжает увеселительные посиделки в банях. Ага... с девами.
А всё же, братцы, интересна позиция тёщ, коих бы нам меньше оком видывать да реже их ухом слыхивать.
Ведь взять хотя бы мою 'аникай'... так женщина всегда радостна оттого, что у её разухабистого и развязного сЫночки, давно опутанного узами законного брака, аки паутиной, тьма подружек на стороне, но не дай те... Боже, узнать ей о чём-то, похожим на блуд со стороны её единственного зятька. Таки тут же разразятся разряды грома, черной молнии подобно и, даже среди лютой зимы.
А в чём, граждане-христиане, нежели вдуматься, разница: кто, как и где из нас кобелирует. То-то и оно... и я в недоумении. Ведь зловредная 'ехидна'... не хочет и понимать, что я также могу кардинально меняться, как и её похотливый охламон, когда дико влюблён. И должна же она в конце концов знать именно то, что старый муж для её доченьки лучше двух новых. И даже иностранцев. <...>
Ну-с... так и терпела бы. Ан... хренушки я в том угадал. Ослеплённая своей любовью к сыну, она меня за версту, знаете ль, видеть не может. А соседушкам-сплетницам на завалинке сказывает, что и на дух меня, как личность, ишь, не переносит, подбрасывая в готовое для меня блюдо чёрт-те... какую сурепку, от чего и быки-производители становятся зряшными, да бесплодными евнухами. <...>
Вот, только ноне от одной порядочной личности услышал, что похоть не является изменой! Вот так-так... А может и прав тот мудрый, для нас, персонаж. Ведь... чем больше рожают от умных, красивых, замечательных и, схожих, скажем, со мною мужиков, тем умнее и краше будет и вся наша нация! Увы, вот этого то родственница никак, вишь ли, не хочет понимать и воспринимать. Конечно, слушая мать её, таки... пусть плодится безотцовщина хоть от таких дундуков, как, скажем, её доморощенный прыщ... с одной извилиной в мякинной своей башке, который не смог окончить даже технаря для бездарей. В Уральске. Вот и приходится нам, мужикам, с приятной наружностью, проживать жизнь... с душой зайца. А потому, разве могут сниться сны без постоянных кошмаров и тихого ужаса в безвыходной ситуации. Да нет же....
Долго мне не пришлось чесать репу, дабы придумать некое земное наказание той чужой маме. Решил так напугать её, чтоб долго-долго не видеться с этой... совершенно сторонней для меня тёткой. И такой случай, наконец, мне единожды представился. Накатил я, помнится, тогда с другом своим Кучиным Николя напитка местного разлива - 'Вырви Глаз'... закусив нашей же 'Хреновухой'... и пошёл исполнять ночерью задуманное, смело шагая в такт Седьмой симфонии Шостаковича. Какая она ни есмь, но то ж... война, а потому та не выходила у меня из головы.
А так... как тёща моя нелюбимая, а другой я и не знавал, навещала нас, возвращаясь с работы вечером, то и сюрприз ей был мною уготован и рассчитан на его эффект, именно, ночерью. Много ли, скажите, ума нужно, чтоб совершишь некую пакость в отношении чуждой и вредной тебе гражданочки, коль ты по жизни весел и проблемы тебя обходят всегда стороной. Конечно я был вьюноша... с воображением, а потому мне и приходилось самому те закавыки с заморочками выдумывать.
По причине того, что в наших краях не водятся: прожорливые крокодилы, бегемоты, носороги, ползучие змеи, да и другая нечисть и тварь, когда-то завезённая Ноем - не знал я, как и запугать то её... Тогда-то, землячки, и пришлось включить весь свой потайной мозговой резерв, однако, повторять такие действа я вам не советую. Опасно-с... для вашей же жизни.
Не найдя в поселении драчливого индюка, а тем паче, страшного зверька, вроде... росомахи или дикобраза, а крысами то и мышами я и сам брезгую, мною, к входной двери, открывавшейся внутрь веранды, была приставлена деревянная лестница, длиной: более двух метров; и весом: не менее тридцати кг... Громоздкой, надо сказать, была та штуковина.
По всем моим расчётам, при открывании двери 'на себя' - вся эта деревянная конструкция, сооружение человечества, должна была рухнуть на объект, постоянно портивший мне нервную систему и, довольно-с... продолжительное время.
Вместе с тем, лестница не должна была причинить каких-либо увечий 'полковнику'... в женском обличье, а быть лишь уроком последней на будущее, чтоб жизнь ей не казалась Раем. А ожидать исполнения причуды, на которую не каждый бы и решился, пришлось недолго.
Наблюдая из-за угла дома соседа, я видел, что дверь на веранду открылась, и моя конструкция плавно, таки, легла на плечи моей, ну-с... совсем нежеланной родственницы. И это в ночи то, когда в непроглядной тьме своей туфли на ноге не видно.
- И о чудо! Граждане! Свершилось! Таки... нашла женская головёнка беспрепятственно пустоту и чистоту между ступеней, словно морда взбалмошной сивой кобылы заволжских степей, вошла в хомут, и - без каких-то сторонних преград и лишних помех.
Да, помнится, слышен был вопль, так похожий на женское: 'Ах-х... кобелино! Ну, я таки завтра то с тобой посчитаюсь!'... И воцарилась тишина, нарушаемая лишь комариным над ухом полчищем, но я покрыл себя крестным знамением, чтоб худого-то с тёщей не случилось. Однако, дивный и разительный смех почему-то распирал меня изнутри. Самолюбие эгоиста было полностью удовлетворено!
Ту ночь я решил провести вне дома, так как не успев начать жить в супружестве, мне уже осточертели эти узы Гименея - душа желала страсти, всё нутро моё хотело слышать новую песнь любви. А потому я и направился к Дому Культуры... потанцевать. Закадрить какую-либо девчушку. Но я ошибся, ибо в это время происходили там разборки между моими же дружками, противниками брачных уз, и какими-то залётными служивыми, пребывающими у нас тем временем - в поселении. В командировке.
А последние, будто ряженые, так и желали сразить наших местных девчушек своими казёнными серыми мундирами со сверкающими и многочисленными значками: 'Готов к труду - найди работу', 'Зажги - потушу', 'Бегун 3 разряда', 'Не утопший водолаз'... и другими 'боевыми' наградами, которые в два ряда смонтированы были на их груди - минус третьего размера. А как они сверкали... А как они, скажи, горели... аки начищенные на керогазе, чугунки. И почто, скажи, те значки так радовали очи дев, что те закатили их к звёздам!
А дальше, граждане, тяжко мне, простите, и вспоминать... Не успел я занести и штакетину над башкой одного из субъектов - самого ярого защитника из недружественного нам стана, как раздался взрыв... и я, скажи, вместе с тем деревянным колом, который крепко сжимал в своих ручонках, рухнул наземь. Наотмашь. Плашмя. Древом... подрубленным. А ружейный патрон с пороховой начинкой, называемый взрывпакетом, так и... угодил мне в локоть, что сознание покинуло меня. Надолго. И только по периметру продолжали гореть фонари, а рядом со мною всё продолжали драться.
А память пожелала возвратиться ко мне лишь на операционном столе, когда девчушки-хлопотушки, в белых халатах: с лицами Ангелов и телами грешниц, колдовали надо мной, выполняя указания хирурга, какого-то старого маразматика, с выражением на небритой морде: 'Ты, - сопит, - раненый злодей! Я тебя, сукин ты сын, верно, ныне - зарежу! Молись, - ревёт, - морда!'...
- Батюшки-светы! Ой, девоньки, - скулю я жалобно, - здоровье моё пошатнувшееся, а тут такое потрясение, такая встряска и передряга, что и переносить мне все оные беспокойства уже невмочь! Ах, обеспокоил, - кричу, - эскулап меня, барыньки! Ох, велите ему отсель уйти! Вы же, милые мои, без него и сами горазды - сотворить хирургические операционные чудеса! А я уж потерплю!'...
Тот эскулап, видимо, позволил себе перед операцией выпить лишка какого-то пойла и гадости, что от него совсем дурно несло и моё чуткое обоняние противилось: 'таять от оного восхищения'... близ воспринимая тот похмельный дурман.
А потому, я заявлял устные жалобы на то милым сестричкам-проказницам, которые, как пчёлки, вились: то ли: подле меня - бесшабашного ухаря... то ли просто крутились у операционного стола. Ничего не помню, но операция прошла удачно. Так, под аккомпанемент моих же басней, осколки раздробленной кости девами были-таки цельным инструментом удалены.
Боли я не чувствовал до тех пор, пока в палату, куда был помещён после той операции, не явился уже лекарь - участковый, с известной вам фамилией, Захаров. С нежностью прихватив мою забинтованную по плечо руку с окровавленными многослойными бинтами, и нанося по ней удары, с придыханием выбивая показания, кричал.
- Ну сказывай, - орёт, - хворая твоя мордень! Хто это из вас, кексов, фулиганил ныне ночью огнестрельным орудием!'...
При этом, он со знанием дела, методично прикладывал к забинтованной моей руке прорезиненную дубину в такт звучавшей в голове совсем немелодичной, но всё той же, военной - 'Симфонии Шостаковича'... Вспоминая ту жуткую мелодию, я и ныне осознаю, как во время Великой Отечественной войны было тяжело жителям блокадного Ленинграда.
С ужасом вспоминая те методичные удары под непрерывно задаваемый и заученный... один и тот же вопрос: 'Так, это хто же, сучий потрох, стрелял в защитников рабочего класса, колхозного крестьянства и трудовой интеллигенции!'...
При этом, не забывая прикладываться эластичной дубиной к изнеженному летним солнцем юношескому моему телу.
- Хто... Хто!... Неведомо мне: Хто, гражданин милицейский начальник! Либо не видно, что меня самого подстрелили, аки кряковую утку - на взлёте поутру с пруда... или вконец загнанного на скачках ипподрома тяжёлого мерина!
- Не иначе, - отвечаю, - как тёща накаркала - больше некому!.. И ведь, скажи ты, не менее ста морд там дрались, а в меня угодил тот шальной снаряд! - отвечал я, пуская мокроту. И не только из двух своих плаксивых глазниц. Ага...
Всё, скажи, оросил тогда подле себя, а его экзекуция продолжалась до самого утра. Пока тот мундир с дубиной не выдохся. Пока доблестный страж порядка вдоволь не утолил свой врождённый инстинкт и враждебный ко мне аппетит участкового, поймав кураж над беспомощным, но добропорядочным и интеллигентным Созданием страны Советов.
А то полисмен не видел. Ведь любого, знаете ль, гражданина можно узнать по тому, как неуклюже он делает подлости.
Вот... тогда-то, я впервые и подумал о преследующем меня по жизни бумеранге. Мольбы, обращенные к Созвездию Стрельца - о моём прощении за беззлобные шалости, не дали полезного результата, бо абонент был недоступен.
Жестка и сильна оказалась карма гиббоновой двуногой мамки, молившей, верно, о наказании - неверного её дочурке... супружника. Мольбы, видимо, и привели к тем самым нежелательным и болезненным для меня последствиям. 'Закон воздаяния'... который я не учил, будучи занятым с прелестными институтками, так и повис над моей бестолковкой.
А тёще более умышленных гадостей не делал - как-то другие... сами по себе получались.
Так, на день рождения, как от сердца оторвал, одарив её красивым прозрачным чайником 'Tиффаль'... мощностью, да поди ж... на все - 3000 Вт. Так, скажи, радости её не было видно границ. Однако, недолго - в течении трёх месяцев, пока не пришла ей платёжка - о погашении долга за электроэнергию. И тут... будто шмель лесной ей язык прокусил. Зубом.
Наскрозь.
Пять лет при мне уже губами не шевелит, словно насиликонили их чрезмерно, в клинике - 'Чмоки, чмоки'... Да я уж, верно, десять лет, как и сам я её, вообще, не видывал.
Совсем.
Как-то узнал, что соседский котяра Барсик - шкода по натуре, с рождения, весь в своего 'атыкая'... Приобретя того за упаковку резиновых изделий, я и передал через третье лицо своей тёще. Так, на следующий же день Барс, не соображая о безденежье хозяйки, уволок у неё из-под носа с кухни, да не две ли коляски колбасы, споров одну сразу, а другую припрятал в её постели, пока та не затухла. Вот сижу и ожидаю прилёта того самого бумеранга, а ведь время наступает, когда и покурортничать уже надобно. А я, видите ль, всё жду-предощущаю-с... Вот таков он, этот Закон Бумеранга!
Вот таков он, этот чёртов Закон Подлости, преследующий меня постоянно.
Надо же было мне уродиться в кого-то из ближайших родственников таким настырным и упрямым, чтобы так добиваться своей намеченной цели. Это сколь же я своих сил потратил, дабы окончить вуз и поступить на службу в прокуратуру, чтобы видеть, как полисмен, дослужившийся до звания полковника милиции одного из околотков Расеи-матушки, когда-то отходивший меня казённым резиновым изделием, ежегодно наигрывал на гармони в День Военно-Морского Флота 'Яблочко'... чтобы я тем временем наяривал нечто схожее... с танцем карася - на раскалённой сковородке. Вот таким образом я удовлетворил своё врождённое это, заставив бумеранг полюбить и другого гражданина, с которым мы ещё впоследствии и сдружились!
Да что и вспоминать былое, когда сейчас то не прокашляюсь никак, а ведь всего-навсего послал давеча, к какой-то матери, соседку свою 'за глаза'... со второго этажа. Извиняюсь, отойду, постучусь спиной о косяк, дабы прочистить путь крошке, попавшей в гортань. Надо же... так поперхнуться. Кое-как прокашлялся, что аж... слёзы из глазниц бьют, заливая весь наш первый подъезд. Просто хлещут, что того и гляди в них и сам... утопну. Отож... вместе со своими соседями.
- Тьфу, напасть то на моё туловище какая! Упаси Матерь Божия, Мать Святая, Богородица! Бо отвязаться от кармического бумеранга нет иного варианта, как только разрядить себе в висок двуствольное ружьишко... дуплетом то.
А ведь соседушка и не могла меня слышать, что послал я её полем... лесом и, даже дальше. Ведь нас с нею этаж разделяет, а бумеранг, скажи, тут, как тут - начеку. Сил более нет, её чихание слышать, а тем паче, терпеть. И что, скажи, за дурь находит на неё, когда та три рюмки выпивает. Будто ограничитель в носоглотке срабатывает - чих приходит, и кряду, пятнадцать раз, да сладко так - от души-с... Как стены то всё не рухнут - сам дивлюсь. Удивляюсь.
Так уж... смачно чихает, будто табак к носопырке своей подносит кажный раз. И, скажи - ни больше, ни меньше, а ровно: пятнадцать раз. Двадцать лет живём в одном подъезде, а ни разу, сколько бы ни считал, не ошибалось её чудное нутро.
Ну вот, опять верно 'приняла на грудь'... эта рахитичная модель - четвёртую, поди, выпила. Раз, два, три, десять...
- Ну, что я вам говорил... запершило, заперхало в носу! Ровно пятнадцать чихов. Ну да, верно... чиханий. Кряду.
Пятнадцать раз чихнула. Ни меньше, ни больше... Но как меня бумеранг преследует. Так и отойти в мир иной не долго, поперхнувшись какой-то крохой хлеба. Всё, нужно прекращать и, не токмо соседку - 'за глаза' ругать. Тем паче, строить кому-то козни, стращать кого-то 'козой'... Али, скажем, строить конфигурацию из трёх пальцев. На руке.