Аннотация: "А солнце дарит нам друзья,а солнце дарится!Всего за рубль сорок две, мы в Рай отправимся!"
Вышли добры молодцы на улицу из жарко натопленной в июньский субботний полдень деревенской бани и были они как на деревне подобает - навеселе!
В государевых палатах был очередной раз введён "Сухой Закон", суше которого полвека ни бывало! Но ни Указа мы страшились, а забирались в место укромное от отца друга моего Мирона; онаго мы пуще Бен Ладена и всей израильской военщины боялись, ибо походил он на звероподобное существо - выходца из леса; прятались мы и от посторонних очей, боялись быть пойманными!..
Приходилось крадучись совмещать купание со вчерашним праздником - рождением Пресвятой тёти Тамары в предбаннике, где в тот день мы изволили откушать не местного разлива бормотухи, а доставленного сотоварищами из - за границы, да поселка - лучащегося на солнце, игристого, наисветлейшего, и на вкус приятно - божественнейшего вина "Солнцедар", находившегося в то незапамятное времечко в большущем у местного населения дефиците! Поди, по два иль три ковша уговорили! Да верно больше, больше! Кто считал то!?.. (Царица Небесная слюна и по сей день течёт!)
Широкие улицы были заполнены солнцем во всех направлениях, а сквозь летевший и донимавший мой нос тополиный пух, сквозило и как бы искрилось яркое с голубизной небо. Погода прекраснейшая, да кто б её ещё и замечал! Мы же радовались своему и по- своему! Чистый воздух и сухая свежесть наполняла юные сердца бодрым ощущением и предопределяла иль беду иль горе! Обошлось небольшим лишь испытанием, ниспосланного нам свыше!
В тот же миг взор глаз моих застыл на неподвижном образе друга Мирона, будто проглотившего оглоблю и смотревшего мимо лица моего, в небо! Не страдающим глухотой левым своим ухом я заслышал мольбу - просьбу молодой габаритной и на вид - стервозной дамы о помощи. Просьба эта - это вой сирены атомной субмарины, возвращающейся из дальнего трехмесячного похода, либо позыв молодой кобылицы, страдающей пятимесячной разлукой с похотливым жеребцом Орликом! (смотри - Орловский конезавод!)
-Пож-жар!- орала она, сопровождая словеса земного происхождения не благим отборным матом, от коего вяли и, не только уши! Казалось, что даже Усама бин Ладен в суданских песках зарылся с головой, дабы не слушать дотошного скрипучего голоса той тётки!
-П о ж а р!- орала она и орала, согнувшись "в три погибели",приплясывая перед сбегавшейся сельской публикой, хлопала себя неженскими совсем ручищами по телесам.- Ребятушки, спасите, ради Христа! Полыхнет у-ся на хрен деревенька! Спасите! Вину же на меня грузить всю будут! Спасите, уже!..
-Да отстань, тётя Нюра, на танцы мы идём, некогда! Новую выстроишь кухню, а эту спалить давно пора! Суррогат гонишь! Адя, адя пацаны! Пачкаться ещё! Адя, адя, хренли стали, как кони!- вырабатывал Серега - длинный, как звали его за высокий под два метра рост, свой командный голос!
Сказано было с таким спокойствием, будто и кухня не горела; будто и танцы более не состоятся в деревне! Ясно было, что каланча вымогал у бедовой бабы спиртоносный продукт; мы знали, что эта Анна, Ивана дочь, гонит самогон и гонит очень хороший.
-Ребятушки, да горю же! Спасайте!.. Зараз у-се буду вам делать! Любой капрыз исполню за вашу помощь! Ить сёдня суббота, у-се по баням шаркаются, у-се по баням! Сосед хоронится за забором высоким, на все щеколды, на все запоры закрылся, будто гореть не думает!? Не воры же, те хушь углы оставляют, а ить - огонь! По - жар! Гибну! Про - водка!- заорала она с надрывом и гримасой скорби на лице.
-Кака - така водка! Водка!?- заорал с сарказмом, в такт хозяйки дома Мирон, бросившийся тут же, на зов последней к летней кухне. Пришлось и нам его "сопровождать" к очагу возгорания, не бросать же друга!
Гордость мы испытывали за его инициативный пагубных дел характер! Что- то радостно - щемящее было в душе и во всем организме от происходящего! Пары "Солнцедара" и необузданная юношеская лихость гнали, пинали нас пожарищу навстречу!..
-Про каку - таку водку талдычит баба?- вопрошала Сова - Нюрка (званая по деревенским канонам так со дня своего рождения), обращаясь к сожителю Мулдаеву Юрке. Словно указкой, палец немытой руки направила в нашу сторону.- А вот и хлопцы гарны! Спасут, непременно спасут! Помогайте уж, найдём женилок, чей каж-ный год подрастают! Э-ка, невидаль, пожар! Спасут, от самогонки поди! Вон-а как мечется и сама, и муженёк, неспроста бегают!-утверждала она.
Мирон, а следом и мы с длинным, бросились в пекло с песней:
-А солнце дарит нам друзья,а солнце дарится,
Всего за рубль, сорок две, мы в Рай отправимся!- пели мы.
Медведь не только нам уши отдавил своими неуклюжими лапами, а с издёвкой ещё и потоптался на них! (Певцы!)
Мы боролись с огнём в тёмной, свету совсем недоступной, храмине! Вдруг, вот и она, фляга на примусе! Оная пыхтела "П-ф-ф-п-ф-ф" нет - нет, да рванёт!
А за флягою, о, Святой Пантелеймон! Три трёхлитровые осветлённые банки! Правы, Сова - Нюрка и Мулдаев Юрка - самогон! Дело принимало определённый интерес! Три банки! На всех же страждущих и танцующих, на весь клуб!..
А по посёлку уже стоял бабий вопль! Каждый обливал свой дом водой, кому на хрен эта кухня была нужна. Стены саманные, размокая, рушились, но то был свой дом, а то чужой! Кто, пиная, сзади и накручивая хвосты, гнал со двора бурёнок! Другие в куру - дуру бросали камни и улюлюкали вслед, чтоб летела словно птица в лес! А третьи...
Те подносили "губастый" /стакан/ с горящей жидкостью ко рту, крякали, и переворачивая, хвалили: "Ядрё-на!.. За погорельцев!" Так уж заведено на селе - радоваться горюшку соседскому! Все были заняты только своим делом и телом, но никак не чужим.
-Ах, Осподи, Иисусе Христе!.. Помогай нам! Да, разве я с кем согрешила! Всё с Лёней! Все с им!- причитала хозяйка. Ах, Господи! Помоги нам со Святою Госпожою, Девой - Богородицей и со всеми Святыми уберечься от полымя сего! Аминь! Аминь!- крестясь, припадала она на коленные чашечки, вознося руки к небесам.
-Спалила чертова холопка хоромы! Я те.. покажу мать твою!- орал хозяин горящей кухни Лёня, с кислым вчерашним лицом "Хочу бухнуть!"
-Ах, обеспокоил он меня бабыньки! Ох, велите ему уйти! Чем заслужила таку его неблагодарность, таку кару небес! Ой, бабы, здоровье мое пошатнувшееся, а тут такое потрясенье, переносить беспокойства невмочь, помогите погорелице, кто чем может! Вот что на мне и осталось!- плакала, причитала, приговаривала и артистически пританцовывала хозяйка! При этом не забывала показать дыру на своей поношенной юбке.
-Дуришь баба! Стыдись, как смеешь выпрашивать, курица безмозглая, чудовище алчное!.. Потешила колхоз, истопница хренова! Пошла хвостом вилять, сука некрещёная, всё же в доме хранишь, чего выпрашиваешь, всё те мало! Пристала, яко банный лист к ляжке!- бубнил он, бродя как истукан по двору в окружении толпы.
И так начал трёхэтажным матом её костерить - только мелкая стружка от артистки той летела! Люд во всей округе ахнул!..
Мы тем временем боролись с огнём...
-Ничегошеньки не видно! Накось, хлебни! Эка-а!- Мирон, взяв первую банку, глотнул и подал нам с Серёгой - длинным; мы жахнули дуплетом, всё нутро загорелось! Спасительной жидкостью оказался самогон в нашем положении, ведь дым выедал глаза, а смех - душил, горло спирала смесь запахов: браги, самогона, керосина, гари. А хватанули - зараз полегчало, петь, скажи, хотелось! Мирон уже прятал найденную резиновую грелку, наполненную самогоном за пояс. Да к чёрту эти субботние клубные танцульки!
-Брось Мирон, нас же угостят!- молвил "каланча", отхлёбывая из банки очередной раз.
Я видел, как длинный, задрав свою головенку вверх, неправильно перемещал свое неуклюжее тело по кухоньке. Вытянув вперед свои ручищи, шёл, "щёлкая клювом"; вот руки то и прошли мимо двери, а лоб прямёхонько в оную. Толи дверь нашла голову, толи - голова дверь! Итог один - рухнул столбом!
-Шас!.. На её где сядешь, там и слезешь! Я не верю!- сказал Мирон, действуя как заправский пожарник; он бросал ненужный хлам на примус, дабы прекратить доступ кислорода к огню. Вдруг, наткнулся на тело верзилы, распластанное на мокром от браги полу.
- Гля, голова то, голова, как чашка - ни пушинки, ни пёрышка! И нос чтой-то весь в пупырышках! Чтой-то он здесь развалился, уж, не падучей ли страдает!?- спросил он, категорично исключая причину падения Серёги с нашей пьянкой в бане. Шаловливые его глазоньки бегали по помещению в поисках закуски.- Ой, вроде отошёл! А куда девался твой волос? - спросил Мирон, поднимая длинного.
-Брось! Балерин хренов, хоронишь! Волос вот - сгорел! Говорил вам - адя на танцы, так вот вам и результат! Без вас тошно!- встав, молвил длинный, нанося себе и нам, похожим на кочегаров, макияж сажей на лице, кое и без того было в копоти. Затем рванул рубаху "в петухах" на себе.- Для пущей видимости, ущерб взыщем! - успокоил нас верхогляд, приходя в себя и, хлебнув с банки, вылил остатки на примус, желая сбить пламя. Огненный столб метнулся к потолку. Полотенце мокрое спасло мою причёску, лишился бы тоже волосяного покрова - красы юной и когда - в вечер танцев! Подняли бы сразу на смех! Но уши подпалил и брови - облысели.
Размахивая полами широченной юбки, в кухню вбежала виновница торжества - хозяюшка, раздувая пламя пуще прежнего. Она рыдала, орошая слезами дымящийся пол. Казалось, могла слезами всё потушить. Артистка - без театра, не иначе!
Мы же стали прятать в простенке важные для участкового Ехрема улики - флягу и аппарат на скоростных диодах; пожар потушен был, пора выходить.
Мы с чувством выполненного долга пошли к выходу с поднятой головой, нам аплодировали! Приходилось ещё и прикрывать бездыханное тело Мирона с грелкой "самопала" в штанах. Нас ставили в пример своим отпрыскам; этого еще не хватало. А хозяин втихую поддавал хозяйке тумаков, видимо за халатность; да как поддавал то ещё.
-Ой, бабоньки, Лёня меня высечь хочет! Стало быть я в своем доме и не хозяйка!- вновь запричитала она, смотря в безоблачное небо и крестясь при этом.- Сказал, точно сделает, как воды попьет с Белого Ключа, ведь он здоров детина! Не забил бы только!- жаловалась бедовая женщина сторонним сострадальцам.
-С какого же ты Нюрка дня креститься то стала, ведь ни в кого у тия веры то не было до сего дня; когда же набожной ты стала!?- спросили со стороны.
-Веришь бабоньки - не веришь, а вдруг, да Он есть!? На всякий случай! Я с Богом теперь, куда я, туда и Он! Прилежно теперича молюсь, Сова - Нюрка может засвидетельствовать!
-Урод сущий!- бросила она свою оскорбительность в сторону супруга, чувствуя поддержку и солидарность женского пола. Женщины "кудахтали" точно куры; как всегда вовремя заявился и участковый Ехрем, но не для того, чтоб нам своё засвидетельствовать почтение, а чтоб составить протокольную бумаженцию, пожурить нерадивых хозяев и поллитровку получить, дабы не стращали хозяева более сельчан своей небрежностью. Лёня же - медведь плёл свою небылицу по поводу замыкания проводки.
А вот и пожарная машина, но без воды, как всегда - чему никто не удивился! А хозяин лишил нас возможности дать интервью любопытному народу и быстренько завёл в горницу роскошного особняка, где преподнёс нам на вечер дары своего варения. Это были три бутыли янтарного напитка и сумка съестных припасов с его закромов, конечно же, с напускной показухой, но с благодарностью и напутствием: "Только, ради Христа, ни слова этому мильцаньеру! То наша крыша, но, скажу по - секрету, кобелино, каких свет не видывал! Продаст с потрохами!"
А в двери, тут - как тут, ввалился в горницу и опухший Ехрем.
-О вас по дистанции доложу на гору, и лично начальнику Пузнецову, чтоб кажному какой - никакой медальон на грудь прикрепил! Это вам не ширли - мымры, заслужили, деревеньку, кужут, спасли! И мира вам над головами!- заключил он и получив заслуженный пакет от хозяина, покинул нас.
Ещё не раз мы наведывались в тот дом; продолжались увеселительные посиделки в банях; не обижал редкими приходами бывших погорельцам и участковый Ехрем.
После происшествия, этот борец с пожарами, проявил инициативу (с его то мозгами) и развесил на домах пенсионеров, под цвет пламени и ярких полотнищ коммуняк картинки средств пожаротушения; некоторых даже снабдил оными средствами и приказал - доставлять их на место пожара.
Так, имеющие возможность двигаться, обязаны были прибыть к месту пожара с лестницами. ( это с такой то металлоконструкцией!?) Сраженные инфарктом и инсультом, обязаны были на целлюлитных своих, кривеньких ноженьках шаркать к очагу возгорания - с ведрами и баграми. Ведь спасение горящих (не с будуна) и угорающих (не от смеха)- дело их же рук.
Продолжались самоварные посиделки с гостями в обнимку, частушками не матерными, трезвые свадебные забеги на 5000 метров; прямо с ЗАГСа и на старт. А с разгоряченными телами и за стол под плакат над головой: "Любить до гроба!"
Любота! И без парфюма в кровать! Любота - вдвойне!
Горбачёвщина приказала вскоре долго жить! Пожарный же инвентарь поселился в пунктах приема металла.
А вот всем новостям - новость! Ехрем, после получения звания майора в день профессионального праздника и посещения погорельцев, вдрызг разбил новый УАЗ, причинив ведомству Нургалиева материальную вредность, о чём пресса умалчивает, а ожидающий пенсиона, его начальник Пузнецов, изрядно пожурил наглеца и, якобы, наказал - сбросить тому лишний вес.
Бог же, услышал видимо молящийся сельский люд - более пожара с той поры жители в том селении не знают! (Плюю чрез левое плечо и стучу кулаком по скамье, на которой сижу, вспоминая сей анекдотичный случай...)