Аннотация: Русские, как и представители других народов, имеют право - на своё дерьмо! (Не моё, но чертовски красиво... писано.)
Оглядываясь назад, вижу, как с космической скоростью пролетает жизнь. Слава Те... Господи, что благодаря интернету, ныне и мы имеем возможность общения друг с другом независимо от погоды, здоровья лошадёнки и места назначения, куда бы на ней и пыхнуть. А так ты: хушь в Америках, хушь в Аргентинах по сети гуляй... прогуливайся живым. Не хворым и не болезным.
Не каждое, правда, общение: ласкает наше ухо, избавляет от тяжких мук душу и оберегает сердце от излишних треволнений. Намедни же... так и случилось, когда одна из незнакомых мне институток поинтересовалась об исчезнувшем из поля её зрения сокурснике. Так лучше бы она, чёрт побери, о нём и не спрашивала, так лучше бы она не интересовалась тем субчиком, таки... похоронив оного, k ebene fene, в сознании то. И аминь. Да и я был бы спокоен и не притворялся чахлым... из-за селезёнки то.
И не расслабляясь ночью, я всё поминал: Опару, Чугунова, Путинцева, Голикову, Орешкина, по-настоящему принципиальных прокуроров, призванных на Государеву службу - по зову сердца и стоящих на страже Закона... и только Закона. Всё! Всё! Всё! Других не знавал и с ними не работал, потому ничего не могу сказать: ни хорошего, ни худого. А врать, вишь ли, грешно-с...
А чтобы не растекаться мыслью по древу, я, не выспавшись... и отвечаю той незнакомой мне личности письмом, поутру то.
- Да гражданочка, - отвечаю, - это вы Социализмом всё ещё живёте, вспоминая старика Маркса Карла, когда от лица всего советского народа, нами только и руководил чернобровый молдаванин, а нынче, - отвечаю, - я не хотел бы, дабы ручался за вас такой гусь, как гражданин Дудонин, тем паче, скажем, тот был вашим суженым. Нет-нет, - отвечаю, - вы, наверное, правильно прожили жизнь, да я и не желал бы вам иной судьбы, ибо знаю этого жука навозного, как облупленного. А Государю, - отвечаю, - не нужны нынче такие неженки-белоручки, как он! А Монарху, - отвечаю, - не требуются ныне такие прихвостни, как он. Государю, - отвечаю, - нужны мостостроители! Монарху, - отвечаю, - требуются нефтяники, с газовиками то! Отож.
- Ё... ю... ть! - сержусь я. - Да он мне, мадам, вообще-то, что шёл, что ехал! Нет-нет, - сказываю, - не понаслышке я знавал вашего однокурсника, хлюста то. А вот как заслышу, - сказываю, - о нём речь, так скулу, которая слева, от носа то, к Небесам воротит, будто лимоны за обе щеки заложил! Ну... не толерантен я! Не толерантен! А потому, - сказываю, - не хочу об этом мерзавце что-либо слышать, тем паче... об этом сукиной сыне калякать с такой яркой и миловидной дамочкой, как вы-с...
- Но в суде, - заявляю, - я, товарищ мадам, к примеру, сказал бы, что Дудонин - законченный негодяй, который в период его пребывания в прокуратуре только и решал шкурные вопросы. А в судебном процессе, - заявляю, - я, товарищ мадам, сказал бы, непременно сказал, что Дудонин - это гражданин мелкоуголовных наклонностей, на что у меня имеются документальные факты и неопровержимые доказательства! Миль пардон, мадам! Выкрал-с... ибо компромат на себя, - заявляю я, - товарищ мадам, надобно было тому полудурку изначально: сжечь, пепел съесть, запив и залив всё это сверху народным крепким. Ага...
- Действительно, - говорю, - мадам, к нам, в уезд назначали сего хренового балеруна, прокурором то. При коммунистах ещё. При Советах. Так то был, - говорю, - мадам, и не прокурор вовсе, а прости Господи, пародия на оного. Так, служка-служкой, которому бы, верно, только и оказывать помощь скорбным и хворым прихожанам: в часовенке, либо церквушке вербочки, да свечечки ставить, да огнём зажигать, лампадки то.
Не более...
В первый же день, когда мы праздновали День прокуратуры, тот удивил поражением своего мозга, по приезде то. Беда прямо! А ведь так и не признался нам, что аист его не донёс с роддома до родной халупы, выронив на мостовой, на камни то. Так и не исповедовался, зараза, что у него вся башка шелбанами однокурсников бита, перебита. А это уже, пардоньте, инвалидность!
- Реальность, - скажу, - вам, милая барышня, жестокая и холодная, но не возникла меж нами сразу та самая химия, которая объединяет, сближает и роднит сослуживцев. А коль её, - скажу, - вам, милая барышня, нет - это равносильно тому, чтобы набрасывать всем известной субстанции на вентилятор, направляя его в сторону вашего: недоброжелателя или злопыхателя.
- Сей хлюст, - говорю, - фрау Нина, видимо, со школы был лакеем у каждого фонарного столба, колхоза то. Сей Государев холоп, - говорю, - фрау Нина, не давал нам расследовать и доводить до логического завершения ни одного перспективного дела. И когда, - говорю, - фрау Нина, ему представлялись основательно подготовленные: материалы о хищениях, либо ином разворовывании материальных ценностей, вкупе: с браслетами для руководящих персон уезда, тот пуганый шут все наработки отправлял в корзину, сводя на нет: все наши усилия, открыто наплевав в наши чувственные и, измотанные работёнкой, души.
- Собака, - говорю, - товарищ Нина, ваш однокурсник, а не человек, в портках то! Вам бы, - говорю, - товарищ Нина, лучше в срочном порядке Троице-Сергиеву Лавру посетить, где Отец Герман изгнал бы лукавого и ту силу бесовскую, которая вселилась в вас после дружбы, с танцором то. А болтать, - говорю, - товарищ Нина, мне с ним не о чем, ибо в башке его только кости!..
- Так, - молвлю, - гражданочка Нина, угодливо и раболепно тот служивенький, мать его ети, всё пытался добиться приёма и расположения преступивших Закон влиятельных лиц, что только на урну и работала: как вся советская милиция, так и наша прокуратура, но зато расцветал банк его шуряка - "Экспресс-Волга". Именно там, - молвлю, - гражданочка Нина, наживался пройда, чем сам же в дальнейшем и поплатился, загнав себя в угол, откуда мошенник и плут, так и не смог выкарабкаться.
- Выставили, - молвлю, - гражданочка Нина, плясуна за дверь прокуратуры, да и дали пинка под зад. Ага... такого позора бы, пожалуй, не каждый и пережил, а скорее... пустил себе кулю в лоб. А такому, - молвлю, - гражданочка Нина, жалкому хмырю хоть ссы, пардоньте, в глаза - всё Божья роса! Известное дело, что горбатого лишь могила правит, но только, вишь ли, не его.
Ему бы... поучиться у предыдущего прокурора Орешкина, которого боялась вся уездная воровская в Райкоме и Райисполкоме братия. А уж... когда, в ходе возбужденного уголовного дела, мы заполонили камеры предварительного заключения оборотнями в погонах... бывшего подразделения Госавтоинспекции, то преступления надолго прекратились. Это ныне от бездеятельности прокурорских работников, те хамы, в лице фараонов, вновь пустили корни и щупальца, нажившись на водителях и понастроив на выезде из града: пабы, палатки и торговые лавки, получая с них баснословную прибыль и астрономические доходы.
- Последний же случай, - ответствую, - миссис институточка, показал, что Дудонин, оказывается, был не только, видите ль, холуём на подпевках: сильных мира сего, но и последним подонком в наших глазах, каких Свет Божий не видывал, сволочи то.
- Как, скажите, - ответствую, - гражданочка, было не радоваться всему составу прокуратуры, когда нашего сотрудника, а ещё и лучшего друга, направили в один из уездов области - на должность прокурора. Как можно было не восторгаться таким - ответственным событием, что вашего коллегу, с которым вы не один пуд соли съели, повышают в должности, продвигают по службе! Со странностями он, ваш друг, Дудонин то. Почто, - ответствую, - гражданочка, вы своей группой, потоком и самим институтом не приняли надлежащих мер к оздоровлению его бестолковой, башки то. А это уже необходимость в лоботомии!
Ведь друг, познакомившись в чужом ему районе с представителями всех ветвей Власти, уже обернулся за манатками, но как и полагается по русской традиции, решил отметить: как огромаднейший для всех нас праздник, так и эпохальное для самого него назначение. Проставиться и накрыть и "поляну". По-нашему, по старинному рецепту - "Отдых! Шампанское! Любовь!"...
Вот, солнечная вы дамочка, и я о том же. Об отдыхе, шампанском и любви-с... что составляет наше с вами - бытие мирское.
Никто никого не обзванивал и не уведомлял, но чёрт-те... по какому сарафанному или цыганскому радио, не ожидая окончания рабочего дня, доступ к телу новоиспечённого прокурора начался. Подходили друзья с приятелями из прокуратур и околотков и, совершенно не мешая работе прокуратуры, желали здоровья, хорошей службы и особого приглашения на рыбалку. На охоту.
На активный барский отдых.
Откушавши же коньячка с вином, тихо разбрелись, на автопилоте, по местам. Мне же, как назло, не посчастливилось, ибо было суждено надолго засесть... в судебный процесс и до конца дня протирать казённые свои портки. Благо, что заводили в суде меня никак не материалы дела, не судьи и не уголовные сплошь морды, а лишь секретарша суда, старающаяся хоть как-то развеять те самые: хандру и грусть, скуку и печаль, всё пытаясь своими шаловливыми ручонками защекотать меня... снизу. Вусмерть.
И когда, сказывают, уже дружище расставался с одной из подружек, оценивая вкусовые качества ему дарованного - винного напитка, вкупе... с прощальными и сладострастными мечтаниями, волнующими и чувственными поцелуями, в кабинет то и ворвался, со рдеющими щеками юнца, Дудонин, по непонятной причине отказавшийся от приглашения... поздравить то.
- Вы почто это, - спрашивает тот жалкий человечишка, - товарищ старший помощник, нарушаете, дескать, Кодекс этики работника прокуратуры!? Что это, мол, за яркие сексапильные барышни в кабинете, которые не записаны-де... на приём и не нуждаются в правовой помощи со стороны прокуратуры! Что это, дескать, за хмельные напитки, на столе и, под оным...
Многие впали в ступор, что даже роса, сказывают, вышла на лбу, ибо такого низкого коварства от холёной рожи не ожидал никто, а у одного из полисменов даже камень почкой вышел, перекрыв, к чёртовой матери, все... как есмь, протоки. Ну да, с перепугу. А что же мой товарищ... Но не в реверансе же моему товарищу следовало застыть: пред карьеристом-маразматиком, который, надувая щёки, вёл себя крайне глупо, допуская странные, до безумия, поступки, лишённые всякой логики, здравого смысла и всеобщего понимания. Не леща же ему было давать по его слащавой и льстивой, пожаром горящей... морде то.
Ну и ну! Позорище и срамота!
Ну, не паскудник ли... Песен же не пели. На столах не вытанцовывали. И так, скажи, живём мы скушновато, а тут праздник для всех огромадный, а какой-то, вишь ли, сукин кот, удумал его испоганить. Меня не было, а никто другой не решился - двинуть прокурору в скулу, чтоб привести в чувство, да расправить сморщенную шагреневую шкуру, на лице то. Выпили то, поди, мало.
- Вы это, не водицы ль, - спрашивает друг того, убогого, - случайно из копытца напились, что вкатились в ещё мой кабинет без стука, срывая дверь с петель и выламывая косяки! Нельзя, мол, так пить, из копыта то, коль вам со стопки или фужера вот культурно предлагают! Это какая же, - вопрошает, - такая вас, гражданин, заразная Муха-Цокотуха ужалила, что вы так-с... опухши и, того гляди, рванёте, петардой то! Не иначе... Не изволите ль, наконец, поздравить меня - с назначением!? А не откушаете ль с нами коньячка, али, скажем, винца, под цвет багрового вашего лица, ибо когда мы вновь с вами встретимся!
Так попрыгун, сказывали, визжал, на чёрт-те... каком, птичьем языке, хлопая лицом, дабы все покинули здание учреждения!
- Ёлкина мать! Вот это номер! Вот уж... дудки вам, - молвил товарищ, - гражданин Дудонин! Не мешайте, дескать, справлять, отходную то. По-русски! Не ахти, - молвил товарищ, - вы теперича какая важная для меня птица и руководящая персона. Мы на равных, вроде как, ноне с вами, по положению то. Нуте-ка, - молвил товарищ, - разливайте! Баушку мы вашу уже однажды-де напоминались, молоком то! Ну, будя... будя: барышней пред нами выкобениваться, а то быть тут, вижу, сегодня мордобою.
- Благо, что друг, - сообщаю, - донна Нинель, у меня был спокойный малый, а то, поди, порвали бы вами невоспитанную и неадаптированную к жизни, тёмную личность - на фашистский знак. Наплевав на судорожные и конвульсивные выпады сослуживца, друг спокойно продолжил с мамзелью бражничать, не допуская, что корыстолюбивый, в чине, жлоб оказывается уже отзвонился в Губернию, сообщив о нарушении служебной дисциплины прокурора другого уезда и другой прокуратуры.
Это ль, милые институтки, не подлость. Такому прокурору не руководить, а в бане подглядывать за грудастыми тётками, да их медовыми сексуальными попками. Надо быть клиническим идиотом, чтобы после такого мерзопакостного и гадкого случая, можно было: спокойно спать, работать, общаться, смотреть... кровью налитыми и бесстыжими, навыкате, зенками в глаза своих сослуживцев - советских своих товарищей.
- Планктон он у вас, - сообщаю, - донна Нинель, хренов...
Спросить бы ноне этого отставного служаку, что дал ему тот: сволочной, подлый и свинский поступок. Какая-такая выгода от него, какие-такие блага, наконец, тот приспособленец приобрёл, какую пользу и удовлетворение получил. Что же это была за жаба такая, которая просто сжирала от зависти его плоть, нутро то. Ведь не ответит, поди... мерзавец то. Как говорил генерал Лебедь, что это уже не отсутствие ума, это такой ум.
Так... милые институтки, выходит, что и умишко у сокурсника вашего таков, вкупе... с совестью, но в семье не без урода, а из-за урода всё не в угоду. А это уже не я вам говорю и не мой котяра начихал, а сие запечатлено русской народной пословицей.
Не приведи Господь... встретить вашего женоподобного типа, ведь перекосит весь мой нежный организм: презрением к нему и брезгливостью. Хотя, почему бы мне не встретить его и, не плюнуть в оную женственную морду вашего никчёмного человечка, ибо больше, поди, и некому. Один я остался из всего состава прежней советско-российской прокуратуры. Один-одинёшенек!
- Братцы, ну как же так можно! - кричу я, но мой глас зависает в атмосфере. Нет уже со мной тех родственных душ: друзей, с приятелями то. Увы... на Небе, на Небесах они. Светлая им память!
- А нежели, - поясняю, - гражданочки-институтки... отыщите дружка Дудонина, по которому вы соскучились и тот здорово на меня обидится, то обяжите подать на меня в суд за клевету и нанесённые ему оскорбления. А коль не подаст и не вызовет меня на дуэль, то тогда уж... извиняйте, многоуважаемые фрау, дамы и мадамы, ибо именно с того самого времени, я оного прохвоста буду считать не только последним ублюдком и конченым мерзавцем, а ещё и облажавшимся трусом, который не дорожит своей честью и прошлой репутацией! Хотя какая, к чёрту, репутация... Как нагнали его, так больше ему и не пёрло, в жизни то. Возможно вы понимаете и как-то оправдываете поведение своего сокурсника, но это же подло, не правда ль!? Я не знаю: какой средь вас он был туз, но таких скоморохов уж... точно не носил на руках наш ВУЗ.
- А можно ли, - спрашиваю, - госпожа, было с таким негодяем и лизоблюдом дальше работать. А можно ли, - спрашиваю, - госпожа, было терпеть оного "шефа" с серьёзными отклонениями в коммуникабельности, общительности, контактности и изъяном мозга в его башке, склонного завидовать чужому успеху. А ведь, госпожа, вместе жили - не тужили, чётко все к Коммунизму шли!
- Вот то-то и оно, - говорю, - миледи... Не судьба. Ну, не судьба, - говорю, - миледи, было с таким подонком сработаться, а потому через некоторое время дружище уже неплохо смотрелся и в чёрной-пречёрной мантии уездного судьи, которая оченно даже шла ему, к лицу то. За сим, - говорю, - миледи... позвольте мне откланяться. Дурновато-с... мне, - говорю, - миледи от воспоминаний о вашем, чёрти бы его задрали, однокурснике, Дудонине то. Обдудонился... по полной! Тьфу, мать честная.