Аннотация: Храбр после рати, как залез на полати. (Пословица)
Нет-нет, Ленина я не хоронил и никогда, знаете ль, не мог с ним видеться.
Причина.
Так, позднее зарождение. Я и не китаец, и глаза мои довольно широко открыты на живой мир, нашу реальность и нынешнюю действительность, чтобы не видеть основного и не замечать главного. Нам необходимо учить наших детей... с внуками: из всего делая правильные выводы и верные умозаключения, а потому те должны читать Пушкина, где найдут ответы на все свои житейские вопросы. А пословица: "Береги платье снову, а честь смолоду"... должна стать: как смыслом нашего бытия, так и эпиграфом их жизни.
Каждый из нас художник своего Счастья, хотя все мы пишем свою Судьбу всяческими красками, на разных полотнищах и холстах. Порой в своём бытовании мы сталкиваемся с фактами человеческой глупости, которые не знают границ, но мало кто учится на чужих ошибках. Всё на своих... да на своих.
Одна тысяча девятьсот восемьдесят лохматый год.
Социализм, помнится, уже корчился в судорогах и предсмертных муках. Хотя мы того не замечали, как не примечали краха Всея Расейской Империи служащие: Райкомов, Райисполкомов, Райпо, где работа и служба казались подлинным для них Раем.
Прокуратура. Планёрка... по окончании которой прокурор Орешкин заявляет, ухмыляясь и хитровато так щурясь. Оком.
- Ну что ж... товарищи! У нас тут одна проблема. Дело, как говорится, не терпящее отлагательств! Кто, - спрашивает, - желает смотаться с визитом в саму Московию. На недельку! Нет-нет, не по личным делам. Важняк наш, сами знаете - в командировке, а нам срочно надо доставить вещественные по уголовному делу доказательства экспертам НИИ столицы, ибо в нашей Губернии таких экспертиз не проводят.
Как, скажите, тут отказаться, как можно упустить такой великолепный шанс и несколько дней не побездельничать и не проволынить, воспользовавшись таким редким случаем: встретиться с сослуживцами и бывшими своими сокурсниками.
Вот только улики те были объёмны по количеству и неоценимы по своему содержанию.
А перевозимым предметом было ни что иное, а настоящая наркота.
Да-да, ни много ни мало, а целый бумажный мешок: чёрт те... каких размеров и чёрт те... какого губительного зелья. Ну, коль объём нами был уменьшен путём трамбовки того наркотического вещества в походный рюкзак, то вот его ценность никакими способами ограничить и умерить уж... точно было нельзя.
Всучив мне командировочное удостоверение, прокурор проводил меня до купе вагона поезда, в котором мне и предстояло трястись более суток. Всё бы, знаете ль, ничего, но шеф почему-то пообщавшись с проводницей, записал её фамилию. Однако не сему факту я придал значение, а боковым своим зрением уловил, как тот чин осенил удалявшийся от него мой позвоночник - крестным знамением. Ага, перекрестил так, что моё нутро аж... зазнобило. Затрясло.
- К чему бы, - думаю, - такое внимание к моей спине... в сюртуке. Верно, полагается так среди русичей - желать хорошей дороги и безопасного пути.
Неведомо было прокурору то, что заведомо зная о купе на одного человека, в виде: моей персоны... и рюкзака с отравой, я додумался уболтать свою супругу на длительную ту командировку.
Бросив рюкзак с наркотой под сиденье супруги в одну из нижних полок, мы с ней отбыли в московском направлении. Так бы, поди, и доехали до конечной, если бы в соседнее с нами купе не поселился товарищ с Балашова, который нас и пригласил на чашку чая. Супруга отказалась, изволив почивать. Устала. Я же, прихватив с собой фляжку с коньяком, попёрся к попутчику-соседу.
Не маяться же скукой.
Нет... мы с ним не были знакомы, но при социализме товарищами были все. Тогда-то всё и понеслось, как по писанному Дьяволом сценарию. Не успели мы и присесть за столиком, так откуда ни возьмись, в купе впорхнула интереснейшая парочка. Такие крутые цыпы... такие, знаете ль, милые кошечки, лет так осьмнадцати: одна другой краше. будто засланцы с далёкой Вселенной, что казалось... и в купе сразу стало светлей, комфортнее, да и кислорода намного больше. Спарашютировали, видите ль, словно с подиума советских красоток, что я, ахнув от удивления, так и застыл, чуть было слюной не захлебнувшись.
А полуголые девицы... в весьма компрометирующих ярких тряпочках: типа парео, дали нам возможность разглядеть как: наливной шикарный свой бюст, так и открытый всем ветрам экватор. А девы так и фонтанировали счастьем, излучая позитив, заражая нас животной силой, необъяснимой энергией и страстью.
Выпили мы с ними... для разгона.
Тут-то и давай земляк заводиться, шлёпая языком хвалебные в их адрес оды, хаживать пред ними скоморохом, бесноваться Арлекином, смешно раздувая свои небритые щёки.
Балерун хренов.
А как шикарны и приятны девичьему уху были леденящие душу его рассказы о том: сколь у него галантерейных, вещевых лавок и торговых точек, да и вообще, как чертовски тот богат. Нет... снаружи не было видно, что затейник глобально отстаёт от нас в развитии. Незаметным было и поражения нервной системы от давних завываний его родной мамушки над детской колыбелью сынки.
Очень уж... пришлась мне по нраву одна из фланирующих по купе бесовок с повышенной плодовитостью и высокой грудью. Как же она была пластична, как же ж... та была хороша собою. Просто Богиня Любви - Афродита! Рассмотрел я сладострастное нежное и гладкое тело хищницы, что аж... большую нерву в паху защемило. Я обалдел от таких резких перемен, что даже настил вагона стал уходить из-под моих штиблет. Вот что Красота с нами, молодыми мужами, делает, ибо после приятных ярких впечатлений и принятого утробой армянского коньяка, так и хотелось орать в полное горло, не жалея ни чужих перепонок... ни своей трахеи.
- Ай, да проказница! Ах, да шалунья! Ох, и егоза! Как же ж... я хотел тебя всё своё босоногое детство! - кричал я той мамзель, видя, что верхняя часть её тела только начинала соблазнять, а нижняя уже готова была предстать пред моей плотью. И да... я и сам охренел от сказочной такой мечты и бурных своих фантазий. Но она действительно охмурила меня, что от охватившей меня пещерной дикой страсти, я мог заработать и нервный срыв... с ударом.
В голову.
И мы загуляли, что только повысило градус сексуальности, когда и сама одежда на них уже становилась излишней... тесной. И мы запели, что один глухонемой на раз-два... стал нам подпевать. В проходе. И мы затанцевали, что один из полуслепых стал у тех залётных незамужниц - на подтанцовках. Он хоть и был слеп, как крот, а перетискал кобель их... обеих.
Но человек предполагает, однако Господь располагает! Кто же из нас тогда, проказничая, мог знать, что сложив меж гладких, в микрофибре, коленок... ладони рук, одна из расфуфыренных тех барышень уже потирала хладные свои руки от беспрепятственного ограбления потенциальных клиентов.
Как же мне хотелось тогда силой мысли влюбить в себя ту, необыкновенной красоты, сексапильную зажигалку, да вовремя, вишь ли... вспомнил я и об обязанностях. Ведь я забылся! Я даже запамятовал о нахождении спящей супруги в соседнем купе, под сидением которой хранился багаж с бесценным товаром.
У меня, к чёртовой матери, память отшибло об ответственности за оные вещдоки, в виде: доставляемой на экспертизу наркоты.
Но в какой-то момент проснулась у меня совесть и я вспомнил, что путешествую: не совсем один и, не только с рюкзаком, да и коньяк заканчивался, а вино, которое выставил на столике сосед, моя утроба не принимала. Изжога-с... Тогда-то я и стал прощаться, а это никак не совпадало с ночными ожиданиями тех любвеобильных цац. И на мне тут же повисла одна знойная фря, принявшись уговаривать остаться на ночлег, но я ни в какую, будто предчувствовал беду. Печёнкой. Бывает, знаете ль, такое, когда сторонняя сила, вкупе: со стыдливостью и ответственностью так шарахнет, что хоть выпрыгивай изо всех своих одёжек и вали от точёной Мастером фигурки, как можно быстрее.
На повышенной.
- Помилуйте! - заявляю. - Хорошо вам ночевать! Я, дескать, и запамятовал, что не один еду, а с супружницей! К тому же, мол, я и однолюб! А однолюбы, видите ль, все подкаблучники! А потому, милые Ангелочки: чмоки-чмоки-чмоки. И не дайте-де... себе засохнуть, ласкайте друг друга и милуйтесь, любитесь, не стесняя, не сдерживая и не ограничивая себя ни в чём, ибо с вами... сама Природа-мать!
А сам шасть за дверь... только мою кормовую часть и видели. Через стенку я ещё слышал звон пустых бутылок и не совсем понятные мне телодвижения зёмы... со жгучими амазонками. Ведь парнишка не был бы нашим, если бы просто улёгся спать. Русский не был бы русским, коль оставил тех заводных девиц другим. Для утех и развлечений.
- Нуте-с... вот, - кричу поутру, - и она, как есмь - Златоглавая!
И что же мы слышим за переборкой: скулёж умирающего лебедя, вой загнанного за флажки завывающего волка. Выхожу из купе, а в проходе макакой скачек наш землячок - в трусах. В семейных. В цветочек.
Лихорадочно, видите ль, беснуется... устраивая стресс-тест для большинства пассажиров вагона.
- Всё, нет для меня жизни! - кричал он на проводницу чересчур эмоционально и очень уж... истерично. - Были бы то мои деньги, а то чужие... заёмные! Ссудные. А занял я их на закупку товара - для продажи! Под его реализацию. Всё, только смерть спасёт меня... от позора. От долгов.
И стало понятно, что летнее московское утро не будет попутчику красить нежным светом стены древнего Кремля. Все видели лишь унылую козью морду, готовую броситься на рельсу. Под паровоз. Все видели раздвоенное сознание, что явилось неким следствием двойственного положения пассажира и бизнесмена.
Забавно ощетинившись дикобразом, пассажир ногами в носках топает, руками и испуганными очами на опухшей личности хлопает, ни шиша не понимая, как же это его, энергичного и хваткого коммерсанта... так лихо обобрали, что никто не мог и слова вытянуть с его нутра. Куда и бравада то его девалась.
И на фоне той идиллии, которая, казалось, ещё вечером сопровождала влюблённую молодёжь, видеть унылую рожу страдальца было совсем не комильфо. Вестимо... товарищ приуныл, будто у него отобрали честь, либо двойной аркан набросили на тощую шею.
Стоит - ни жив... ни мёртв.
Гляжу, а тут и железнодорожница мечется, суетится, крутится, видя, как на её пассажиров рушится шквал брани в матерном исполнении сходившего с ума потерпевшего. Смотрю, а та флюгером подле тела моего вертится, радуясь, что с моей персоной ничего не случилось. Вот тогда мне и вспомнились те поучения и инструктаж прокурора, которые он ей выдавал относительно меня и доставляемого мной груза.
- Ну как, - вопрошаю, - узкоглазый китаец, Сунь-Засунь, погулял! На каких же ты, куриная твоя башка, - говорю, - дрожжах вскормлен, дабы так лохануться! Эвон, как шандарахнуло! Вымахал, гляди, угодник, а видимо... ещё не повзрослел. Вот так все проповеди в конце концов и заканчиваются панихидой! С такими деньжищами надо с охраной, аки у меня, путешествовать, а не в одну похотливую харю. Поди же сам знал, что будет, коль зевнёшь... при народе! Конфуз, так конфуз! Вот так девочки-припевочки! Оставили парнишку - без ничего. Предать бы тех сексуальных блудниц анафеме. Но воровская логика: особая, специфическая! Да пусть они живут долго и счастливо, но на тюремной баланде. Без мясной... без косточки!
Ещё вечером сосед был импульсивен, а поутру попутчики вагона видели лишь угасшую серую личность нашего земляка, в виде: некой полуживой трухлявой биомассы.
- Да, - отвечает, - повысив градус, я, вишь ли, так и съехал со сказочной сцены, поверив в то, что девице и впрямь одной страшно на полатях спать. Да, подружки, ишь, не пальцем деланы! Хорошо зная своё воровское дело, они не филонили. А ведь такие, скажи, снаружи милочки, будто послушницы прихода, словно прислужницы Божьего дома, али монахиня со своей воспитанницей какого-то святилища. Какой же это гадостью они меня опоили... что я с катушек съехал. Трезвым.
Реальность - суровая вещь!
Печально, но беда даже стороннего для нас человека - это же не повод для шуток и ёрничества. Окажись кто-то из нас в подобном положении, гол... как сокол - свихнуться же, верно, можно. Для земели был тот грабёж, что заложенная бомба в его труселях, а другим пассажирам: весёленький, вишь ли, инцидент, дорожный сюрприз... и подлое злорадство! Вот они, чёрт бери - эти нравы и устои зарождавшегося в стране Капитализма! Мерзость какая! С медовухой на устах, а из нутра - жало! Вот она... нравственная убогость общности новой исторической формации!
- И поделом, - сказывают те отвратные черви, - тебе, похотливому жеребцу! Знатно огрёб! По полной. Жизнь, вишь ли, не прожить хохоча - сам себя щекоча!"...
Как ни прыгал наш землячок, как бы ни дерзил, ни ерепенился и ни корячился, но следовало же ему что-то и предпринимать, а не кобениться и собачиться, ожидая с моря - по морде. Сначала, представьте себе, он испросил у меня дорожные тапки, а видя сочувствие его горю и соболезнования его капиталу, принялся у меня канючить уже и спортивный костюмчик с денежкой на обратный путь, словно мы однояйцевые с ним близнецы.
Да будь я Парамоша Скотинин, так я бы ни хрена ему ничего не дал. Но не такое я есмь жадное создание, чтобы с точки зрения христианской морали: не помочь несчастному. И как бы ни было жаль моих новых тряпочек, таки... с каждым может подобное случиться, ибо не знаешь, что вообще всех нас ждёт, поджидает... впереди.
Клялся бедолага, божился, что вернёт всё моё личное имущество, но я прекрасно осознавал, что моё действо означало только одно, что не носить мне более любимого спортивного костюма, бо... утратил я его. Раз и навсегда. Ведь одолжить чужаку свои новые вещи, это равнозначно: выбросить их в мусорный бак, либо манерно шикануть, одарив ими первого встречного московского бомжа.
- Значит так надо, - как говаривала моя маменька, - чему, мол, случиться, того не миновать! Большого горя нет, таки... вы, дескать, и малому рады!
Но в случае с тем простачком разве это - не горе-горюшко, когда тебя внаглую ограбили, когда заёмщик даже в ближайшем будущем будет, например, не в состоянии погасить кредит. А если, скажем, ростовщик - грабитель: вроде Чубайса, пожалуй, и бросишься на рельс. Под колёса. А коль начнут срочно требовать возврата, то, знамо дело... будешь метаться в поисках осины, дабы, к чёртовой матери, быстрее на ней удавиться. От угроз и долгов, истязаний и пыток. К примеру... утюгом.
О семьях даже не говорим... небоевые потери просто неизбежны. Упаси и Богородица!
Да о какой чужой трагедии я тогда мог рассусоливать, да ещё и поучать малознакомого мне пассажира. А я то... Я то... Ведь, увидев тех сексуальных соблазнительниц, которые просто искрились лицом, то сам готов был заряженным броситься в омут... головой. Либо пуститься во все тяжкие... забыв о важном грузе, доставляемом по московскому адресу. Да разве устоишь пред такой, неземной красоты, занозой. А ведь те развратные, мать их ети, девицы не венчики плели из роз, а умышленно, знамо... занимались - преступным промыслом.
И не только.
Да не будь со мной тогда супружницы, те цацы и меня смогли бы опоить отравой, скажем, дабы хлебнул я их винца - на посошок. А уже наркоту использовали бы по своему усмотрению, лишив меня: как нового прокурорского мундира с изрядно набитой мошной для гуляний в расейских столицах, так и самой службы.
Так пусть первым кинет в меня камень тот, кто сам ни разу не нарушил хотя бы одного из пунктов брачного своего договора.
Вот-вот... и я о том же. Все мы люди живые, и нам не чуждо всё земное. Может я той девице и обещал обручиться, но ничего же не сделал, а потому и на выходе - пшик. Однако, эмоции - это не любовь, это лишь их всплеск и здоровый для молодых самцов адреналин.
Кто из нас тогда, на периферии, мог знать: об уже, сплошь и рядом, применяемом клофелине и настоящей охоте за любыми ценностями и наркотиками... в каком бы то ни было виде. Ведь, поехав чуть позже по оному маршруту, я рисковал не столь своей жизнью, сколь дальнейшей судьбой: ещё не родившихся у нас детей и галопом носящихся ноне подле меня шалунов-внуков.
- Это каким же, - думаю, - надо было быть тогда наивным, доверчивым и по-детски откровенным идиотом, чтобы после прекрасно проведённого нами времени: как в самой столице, так и у сослуживцев в Ленинграде, я, войдя в кабинет начальника Казанского вокзала, просил выделить нам отдельное с супругой купе, открыто объясняя это тем, что выполняя роль курьера, мне, дескать, необходимо доставить наркотики с московского НИИ назад. В прокуратуру. А ведь тот выделил, не сообщив никому из интересантов в обороте наркотиков - о сопровождаемом мной грузе.
И да... всё задаюсь, мучаясь вопросом. Чем бы мне, интересно, обошлась та глупая самонадеянность, да развязность в пути и, сколь времени я мог проехать с таким востребованным ныне товаром. Да не будь на то Господней воли, висеть бы моему телу тогда в петле, на суку, первой встречной берёзки... Богом забытой железнодорожной, к примеру, станции - "Жулидово".
Я хоть и невоцерковленный верующий, но не приведи Боже.