Аннотация: Лучше, конечно, оставить след в Истории, чем в ней наследить!
Лучше, конечно, оставить след в Истории, чем в ней наследить!
В бытность прохождения Государевой службы, пришлось мне столкнуться с довольно-таки... забавным случаем, когда пришлось спасать своего приятеля, тем временем занимавшего должность управляющего одного из сельхозпредприятий.
В этом эссе я, знаете ль, не могу допускать слишком много сарказма и насмешек, ибо один из героев, видите ль, уже угас, отойдя в лучший, верно, мир. Кончился тот не по своей воле, а призван Господом: после двух дорожно-транспортных происшествий.
Помнится,что то ДТП повлекло за собой кончину и муки не только его личности.
А об усопших сами, небось, знаете: либо хорошо, либо "никак". Негоже и мне ноне конфузить... оставшихся в живых, его сродственников, да поди и Администрация, из-за моей принципиальной позиции, шум-гам поднимет. Сам то на похоронах бывшего председателя народного контроля Шелепа я не был, но кто знает, кто знает... может его провожали - с оркестром.
А можа... и с отпеванием, правильным попом... с собственным, приватизированным кадилом и, настоящим златым, на тонкой его шейке, крестом. А то, пардон, уже есмь - богохуление. Святотатство.
Кощунство.
Да как хотите, так и называйте, но то уже довольно серьёзные сакральные действа богослужения, которого нам не понять, а только и остаётся рот разевать.
Возможно, раскошелились и коммуняки... во что, конечно, трудно мне и верить. Скорее всего, кого-то из праведных ленинцев призвала к совести партия, гори она в Аду ярким пламенем, иль близких его сослуживцев, дабы тот сердечный мог слышать - похоронный марш Амадея Моцарта.
Да и какая может быть хохма, коль жил-был средь нас человече и всё... нетути. Он, как и многие другие, уже ушли, да и сам я, поди, вот-вот. Пишешь вот так, пишешь, хлоп... и гляди, жирная бляха, не найдя места в узком проходе сосуда с кровушкою Первой моей группы, возьмёт, чёрт бери... да расширепится. Поперёк... аки срамная, пардон, баба.
И всё... баста.
И ты уже пред Высшим судом. Дописался... досочинялся. Оно то для общества, в целом, небольшая утрата. Только, небось, и всплакнёт какая-то из бывших зазнобушек в тиши, на реке, дабы супружник её слезинки не видел... и то уже хорошо. Один редактор, поди, и возрадуется моему уходу, умыкнув гонорары и пополнив свою мошну.
Сволочь.
А потому, знаете ль, в моём лохматом возрасте... и ближайшем будущем - не до приколов. Ведь... не единожды уже лёживал и под капельницей и, сифонную клизму мой организм как-то умудрился сдюжить. Дискомфорт, знаете ль, такой испытывал, что ни китайским хунвейбинам... ни африканским бармалеям процедуры оной не пожелаешь.
Вы что же, граждане, думаете, что зачерствело, заплесневело моё сердце; что, мол, лукавство чистой воды; что, дескать, душа наизнанку... и никакой сочувственности, горести к усопшему не питаю. А вот и нет... Хотя и дальний для меня был бедняга, а кажный раз, как поминаю, то сострадаю-с... Хоть и тайно, а крещусь. Обязательно. Очень даже православно.
Очень даже по-христиански.
Иной раз зелья примешь и давай: сострадать, и давай: сопливиться, да соболезновать: по родне, по сотоварищам и остальным... хорошо мне знакомым гражданам, так внезапно покинувшим этот чудный и чудной мир.
Бог тому свидетель.
Не припомню я, чтобы кто-то окрестил меня бюрократической мордой, ибо никогда не был: ни склизким червём... ни опоссумом: с трупным запахом, выпученными стеклянными очами и пеной у рта. Скажу, что живой и вполне ещё разумный гомосапиенс, никогда не строивший из себя блаженного. Наоборот, всегда готов: отдаться в чужие, но нежные, ласковые и шаловливые дамские ручонки, ибо сердцу не прикажешь, коль оно из глубины нутра полыхает огнём, да и жалостлив я уж... больно к женскому роду. Очень.
Всё то мне жаль их, родимых! Всё то мне жаль их, любезных!
Так вот... Приятель мой флотский такой, знаете ль, пунктуальный по жизни, что партийной номенклатуре никак было к нему ни придраться... ни подобраться, обвинив: в халатности, либо ином каком разгильдяйстве. Смотришь на него иной раз, а пред вами не человече, а робот... с его: точностью, скрупулезностью и педантичностью. В общем, хозяйственник и у партийцев был всегда на хорошем счету.
Но недолго тот вкушал беззаботное своё счастье.
Всё не донимала... не надоедала ему та камарилья интриганов, та партейная комиссия, а туточки, скажи, яко бешеные псы с собаками с цепи сорвались. Будто атомный взрыв произошёл в уезде. Налетели всем численным составом на одного... с ручными любвеобильными своими барышнями. И обнаружив отсутствие стекла в одной из рам оконного проёма помещения для животных, тут же стали заполнять протокол о явных и грубых нарушениях при подготовке хозяйства - к зимовке скота.
А председатель... на то он и председатель, чтобы начать: сердиться, мрачнеть лицом, характерно нервничать, срывая со своей башки потёртый во многих местах заячий, рабочий малахай, и кидать, бросать, шибая его... под ноги.
В снег.
Сам же, сказывали: ножками по снегу топает, ручками по бёдрам хлопает, пальцем тычет... тычет, просто пронзая своим перстом указующим в блестящий на солнце мех норки на голове управляющего, демонстративно сравнивая выцветший и облезший свой малахай... с новенькой норковой шапкой-ушанкой Мурлогина.
Просто ястреб с чувством собственного величия.
- Нет, вы только посмотрите... Нет, вы только поглядите... Здесь что: передовое и образцовое социалистическое хозяйство, али гуляй-поле! Нет-нет... вы разуйте свои зенки и удостоверьтесь... Насквозь сифонит! Скрозь ветра гуляют, а у него, вишь ли, в отчётности... всё чин-чинарём! Сам, гляди-кось, в пышной тёплой норке, дабы мозг не отморозить, а скот, значит, издыхай на морозе! А беззащитные животные эдак сдыхай, на сквозняке.
- Братцы, - молвил Мурлогин. - Как же так... Это же вам не беда какая бедовая! Абсурдны, - сказывал тот, - многие претензии ваши. Забавны замечания. Ну, местные ребятишки, отлавливая голубей, пошалили тут ночью, так, будьте любезны, мы ноне всё и устраним! Я же с вами... на одной дорожке! Мы же всё делаем сообча! Мы же, - говорит, - вместе Коммунизму строим! Как же так... чтобы из-за одного какого-то стёклышка меня турнули, пинком - со службы!
Это ныне, с высоты прожитых лет, нам понятно, а тогда...
Да ты хоть убейся в конвульсиях, доказывая свою правоту и верность Партии, но раз свыше поступила команда, так будьте уверены, что накажут. Обязательно покарают. И как бы ты не отбрёхивался, как бы не ерепенился, всё одно... возьмут на карандаш. Ведь надо было им как-то хлеб свой отрабатывать, так как проверка без наказания: то... как свадьба - без мордобоя.
Возьмут измором.
А собачиться с капризными проверяющими... так себе дороже. Это равносильно: бросать дерьмо на лопасти направленного в вашу сторону вентилятора. Тем паче... когда каждая крашеная штучка из тех, чуточку тронувшихся умом проверяющих, ещё и потявкивает, подлаивая своему временному полюбовнику.
В походах.
- Ну нет, товарищ! Это всё политес... Мы тебе, вишь ли, не братцы! И не делай нам нервы на ровном месте! - ответствовала одна фифа... с глазами не выспавшейся лани и личностью: увядшей сирени. - Доколе в оных помещениях будет гулять ветер! Доколе здесь зимовать скотскому, советскому, поголовью, коль того и гляди... назавтра хряпнет лютый мороз, и всю зимушку туточки будет свирепствовать холод!
Та гюрза причитала, переходя на повышенные тона. Другие же... чёрт бери, подотчётные своему патрону финтифлюшки, старались сойти за умных... и больше молчали. Ну... явно, те проверяющие на Маргарет Тэтчер не походили.
- Силы Небесные! - чревовещал чересчур ранимый управляющий. - Так то оно так... но разве можно такое стерпеть, коль на тебя глядят, как, к примеру, пионерка... смотрит на результаты сомнительного теста - на свою беременность! Да и что, вообще, могла понимать та примитивная нахалка, кругозор которой был почерпнут из телесериала: "Секс в малом городке". Расставит лишь подле себя ноги по фен-шую, и давай: сотрясать воздух прокуренным гласом, захлебываясь желчью, да сочиняя разные небылицы и чёрт-те... какие глупости со скверной и гнусностями.
От фонаря.
При том, всем своим видом показывая, что и они-де... тоже - не лаптем щи хлебают. Уж... лучше бы сидели те душки тихо, аки мыши: за веником. Но тогда та элита была в шоколаде.
- Это, - кричит напыщенным индюком и сам Шелеп, - что сквозняк в твоих трусах! Ну-ну... что сатанинская роса - в твоих глазах! Придётся вам, - орёт, - товарищ, ответить по всей строгости и суровости Устава нашей организующей и направляющей Коммунистической партии Советского Союза!
Мурлогину бы тогда поляну на снегу накрыть для всея честной компании, проставиться, а уж... выпивши горькой и вредной настойки, параллельно и поколбаситься, покуролесить с теми городскими страстными молодками. Так, разве одной башкой и трезвыми извилинами... всё запланируешь. К тому же, ещё и боязнь должностного лица - нарушить "сухой закон"... предателя Родины, плешивого - Мишки Горбачёва.
Оглядели члены народного контроля ещё раз норковую шапку, обозрели её красивый мех, переливающийся всеми цветами радуги на солнце, потыкали пальцами, сравнив с председательским малахаем Шелепа, поохали, поахали, записали фамилию Мурлогина, что тот, действительно, Мурлогин... с его полным именем и отчеством и, пообещав наложить на всех огромный штраф, пыхнули, не солоно хлебавши, в обратный путь.
Жребий брошен. Но ни управляющий ни хрена не понял, ни председатель с членами комиссии не намекнули на обязательность обмена головных уборов меж ними. Большого ущерба и счастья от проверки никому из них не принесло, но фурункул, к слову сказать, у моего приятеля тогда вышел.
От расстройства... на носу.
А через несколько дён приглашают его, но уже не на комиссию, а в уездный народный суд. Приятель и подкатывает ко мне, в учреждение, на иномарке, в костюмчике... с иголочки и в модных новых забугорных ботфортах.
- Окстись, - ору, - паря! Да ты никак спятил, рехнулся иль умом тронулся в своём хозяйстве! Не вздумай, - кричу, - в таком наряде к чёрным мантиям и порога переступать! Ишь ты, до такого додуматься... явившись в город на новенькой "Audi". Да ты, дружище, верно, с головой не дружишь! Стоит лишь судьям и их завидущим секретаршам видеть: на чём ты к суду подкатил, таки... не только всю сумму по иску взыщут - за причинении вреда хозяйству, но и многого другого ты лишишься.
- А нуте... как конфискуют и любимую твою ласточку! А нуте... как и я не смогу своей речью и властью тебе помочь!
- Ищи-ка, - сказываю, - в городе инвалидную таратайку, либо вусмерть убитый "Запорожец"... Спросишь - зачем. Так доходчиво объясняю, что в суде ты должен выглядеть нищим, жалким и убогим, аки голах, побирающийся подле моего дома... на помойке, дабы крашены там девоньки от неуклюжей твоей фигуры шарахались, а от сторонних запахов носопырки свои за версту воротили. Иначе же, те судейские медузы-вампиры, отожмут у тебя всё, что и конфисковать то, вообще, не можно!
Ведь бывает, и дурак узел так завяжет, что и умному никогда его не развязать.
Так... приятель мой всё ёрзал, мучился, терзался, горюнился чужой одежонкой, но таки... сменил свой праздничный парадный костюмчик, с галстуком - на замызганную униформу газосварщика, вечно вымогающего у местного люда мзду, что народ шарахался от него, аки от плачущего и кающегося нищеброда, топчущегося на паперти.
У церквушки.
Временно сменил тот и свою машинку на чёрт-те... какую коляску. Ага... с ручным управлением.
И чтобы вы думали...
Ну, прошло заседание суда. Так себе... будничное дельце - процесс ради процесса. Размах, что называется - на рубль, а удар получился - на копейку! Пшик! Чтобы что-то получилось, должен быть ум или хотя бы харизма. Тогда же... никто из судей ни того ни другого не усмотрел, а бездействие моего приятеля Мурлогина, зафиксированное протоколом членов народного контроля, было судом оценено в незначительную для него сумму.
Большая же часть его пухлого кошеля была потрачена на трёхдневное обмывание прекрасно завершившегося судебного процесса. В баньке, на озере... у Филиппыча. И всё, знаете ль, прошло чудесно, где мы сгорали в объятиях миленьких судейских кокеток-секретарш, что и ноне любо вспомнить ту вылазку за город... в те: Митрофановы, декабрьские, бражные... предновогодние дни.
Понял я тогда и саму суть аглицкой пословицы Шекспира: "Уж... лучше грешным быть, чем грешным слыть". (сонет 121)
А любовь к пиршеству у русского люда - это, как покупка новых для себя портков.
А напоследок я скажу, что девчушки... с мокрыми волосами нас, действительно, тогда вдохновляли.