Аннотация: Хорошо как мужикам жить, но с женщиной то жить.. гораздо лучше!
'Все недуги людей исцелять помогает лекарство,
Только страданья любви вовсе не терпят врачей!'... Огюст Жан-Батист Виншон, 'Проперций и Цинтия в Тиволи'.
Нет-нет... не отличается живописным разнообразием девственная природа нашего степного заволжского края... Но нет здесь ни сочинского высокогорья, ни виноградных и чайных плантаций, ни субтропического климата. Одно общее, что мы можем наблюдать по климатическим поясам страны и у взрослых индивидов, включая обезьянок, так это растительность - подмышками. Зато здесь протекает величественная река Волга, с впадающими в неё речушками, где мне и пришлось жить длительное время. Уж в других местах такого точно - не встретить.
А моё поступление в юридический институт оказалось весьма успешным. Слава всем Богам и всегда нас оберегавшим Ангелам.
Тому предшествовало следующее для меня немаловажное в последующем событьице. Полагая, что после трёх лет службы на подводной субмарине, познаний для поступления, окромя русского и флотского матерного, у меня недостаточно, а поступить туда было, практически, невозможно, то решил я пойти другим путём. Потому-то на рабочей глубине в двести пятьдесят метров Атлантического океана, где экипаж нёс боевое дежурство у берегов Америки, меня осенило. Да так озарило, что я и сам оному юношескому поступку был чересчур удивлён.
Впоследствии...
Налив через клапан кингстона себе литровый плафон солёной и ужасно горькой забортной воды океана... я и ни с кем не чокаясь, залпом его осушил до дна - за успешное своё прокурорское будущее. А крякнув в ус, взял, да и нацарапал заявление - о кипучем желании выйти со многими карьеристами тогда на большую дорогу, вступив в ряды партийной шайки. Но не для того, знаете ль, чтобы быть ' совестью и честью всея нашей эпохи', а дабы таким образом нахрапом влезть, взяв на абордаж сие престижное учебное заведение, куда меня таки гнал уважаемый мною дядюшка - Николай Фёдорович, заваливший по окончании службы, меня правовой литературой и иными журналами.
Надо признать, что я никогда не был золотым мальчиком, а потому впитал в себя все самые худшие пороки улицы, где рос и воспитывался, а потому... мне легко было: как с морскими волками на флоте, так и в студенческой среде девиц, с которыми я очень быстро... умел сливаться.
А теперь, граждане, замечу, что художественный вымысел является доминирующим пред фактически происходящими со мной событиями в тот период учёбы, но я сам иногда дивлюсь тому, что тогда я слыхивал от своих друзей-студентов и с кем мне доводилось столкнуться. Но не помнится уже многое по причине амнезии или припоминаю, но умышленно привираю-с... улучшая иной раз депрессивное состояние или же, скажем, поднимая себе настроение, чтобы, как натуре оченно... эгоистичной, другим его не портить, гражданам, с их гражданочками то.
Тяжело было лишь снять квартиру, но благодаря изначально оказанной спонсорской помощи любящей меня маменьки, мы с дружком сразу же нашли на берегу красавицы-реки Волги отдельную меблированную комнату в высотном, вишь ли, доме красивейшего и укромного уголка огромного города, ставшего для меня позже родным. Как же мне повезло с этим жильём, ибо жил один, а по вечерам, убегая-таки от себя и учебников, прогуливался по набережной, встречая не причаливающие к пирсам теплоходы, а абитуриенток с милыми мне лицами и сумками модными, прибывающих на них и грезивших о поступлении в ВУЗ нашего мегаполиса. По окончании школы, они вырывались из-под опеки любящих своих мамушек и, конечно же, все мечтали о приличном образовании и волшебном принце, на сказочном белогривом, жеребце то.
Своей внешностью я не совсем походил на 'прынца', который им попадался на глаза, да, иной раз... и несло от меня не цветочками, но вот конкуренцию однако, скажем так, составлял многим. А ведь подобные мне бойкие ухари, не просто были нужны прибывающим в чуждый им край девчушкам-абитуриенткам, а таки... необходимы, ибо и берёзки качаются только потому, что на них дует ветер, но - не наоборот.
Ведь юные девы с сочинским томно-жёлтым загаром, оголив как можно откровеннее свои выпуклости под прозрачными тряпочками... наподобие парео, и пружинистые, как у газелей ножки, задрав в небо носик и закрасив зацелованные вусмерть губки, проплывали мимо меня, словно по подиуму, стуча по причалу каблучками красивых босоножек. Ну, право же, разноцветные подруги павлинов... да не иначе.
Отбросив стеснительность, мне всегда было кого встречать... Ну, а можно ли было подойти к барышне без милосердия и сострадания.
А уж... от предложения: о комфортабельном и уютном ночлеге с видом на красавицу-реку Волгу... мало кто и отказывался, так как оных залёток впечатляло буквально всё: прозрачный воздух, синева неба, что было видно из моего окна, а потому и песнь рождалась в их сердцах, голова шла кругом от неописуемой красоты побережья, тёмной глади реки, но и тех прелестных красоток. Ну не грешно ль быть одному, аки персту, проводить в те летние вечера время, взаперти, за дверью наедине: с самим собой и стопкой учебников, коль вокруг кипела - Жизнь.
'Ботаником' меня никогда не звали, но учёба давалась легко, а потому было довольно много свободного времени. Ну вы, видимо, оценили?
Без друзей я не был и мы постоянно пребывали на набережной, дабы покуражиться над собою, прохожими, да всюду гуляющими парами мадемуазелей и дам с их рослыми защитниками-псами, чёрт-те... какой породы. А сколь молоденьких мамушек курсировало с детскими по вечерам колясками, что того и гляди... попадёшь под колёса передвижного детского транспорта или под очарование тех прелестных особей, стреляющих томными глазками по сторонам, как подруги коршунов... из клетки местной лавчонки - 'Любителям дремучей природы'.
А как приятно было наблюдать за красотками в вечернем туалете: модными шляпками с вуалью на головке и тёмных на руках перчатках, фланирующими туда-сюда, вперёд-назад, и вроде как... ненароком, совершающими наезд на твои новые, начищенные модные ботфорты.
А безобидные поступки чередовались с проступками, несовместимыми с принципами - 'Морального Кодекса строителя коммунизма'.
Однажды, под парами 'токайского', мы шлялись по набережной, посматривая в голубую даль великой Волги, когда заметили мадаму с её повзрослевшим внуком, которому было, эдак, лет за сорок, отроду то. Ну, не приглянулся сразу нам тот древний ямальский мамонтёнок, а потому, поравнявшись с этой репродуктивной индивидуальностью, решили напугать 'деточку'... с выпяченной хилой грудью, вовнутрь то.
А как, скажите, это сделать...
Да очень же всё просто...
Не сговариваясь, взяли, да одновременно, смачным баритоном... в сочетании с крутым басом в пять, уже мужских глоток, рявкнули первым, нам понравившимся междометием: 'Ах-х-х!'... Сей охальнический глас эхом прокатился по всем волжским городам до самого Каспия, где моя подруга Чигарова... и та, знаете ль, перевернула чашку с горячим кофе на свою красивую грудь, что испугавшись последствий за часть привлекательной и точёной Создателем фигурки, перестала изменять супругу, приняв тот факт и недоразумение - за наказание Господне.
А мы всего то и гаркнули, не совершая каких-либо других действий, но бабушкин 'младенец' замер в испуге с выражением на лице: будто река показала песчаное дно, вмиг испарившись пред его очами и мост рухнул в Волгу. Так и стоял, яко остолоп, пребывая - в прострации.
А может кто-то из нас и крикнул сытому-пресытому баклану нетрадиционной ориентации: 'Замри, пёс! Надолго! Навечно! Навсегда!'...
Да с ним то ладно, хоть и было в этом жлобе - метр девяносто, но и оченно даже заметно, что дурак-дураком. Судя по походке, можно было понять, что никогда его матушка не рожала в муках, а просто выплюнула, чтоб другим жилось с ним не совсем сладко. Так себе, ни баба - ни мужик, а коль и что-то схожее с мужиком, так пол-Ивана. Был верзила, аки вакуумная присоска, кто протянул тому спасительную длань.
А вот его бабушка таки потерпела от нас незаслуженно, что мы тогда были готовы даже посыпать свои глупые ещё головы, пеплом то.
И как, вообще, такое возможно, чтоб от наших громогласных возгласов, как косой её по пяткам, как скошенной былинкой во поле, рухнула сразу же, чтоб два раза не падать. Грохнулась старушенция и замерла, бедная - не дышит. Признаться, честно - я несказанно был удивлен.
Конечно, нам было жаль её, так как оказалась она не в нужном месте и неурочный тот час, перепутав наше время с неким: криворожским.
- Баушка... баушка! Агу! - кричу ей, - сняв шаль с её головы, чтоб ухо её мой глас слышало. - Баушка, чёрт тия побери! Жива ли ты мать, жива ли ты старушка! Та... не волнуйся ты, ради Христа, и не переживай - жив твой внучек, жив твой ангелочек! Да живой он, родимый!
- Очнись... Бога ради, прошу, смотри, вот белый свет, вот внучек твой славный, а вот и мы! Не встретилась ли ты с сознанием, баушка? Что уж... падаешь, будто несмышлёная девица! Все мы здесь, никого посторонних! Карету! - кричу друзьям. - Карету! У баушки хвороба, али, не видите ль, как пещерным недугом сразило, что помощь требуется! Карету! - последний раз произнёс я, прослезившись. Глазом. Одним.
Услышали, наконец, друзья. Дошло в конце концов до их мозжечка, ибо сами струхнули, испугавшись своего первобытного гласа и рёва.
Ведь всё это происходило в вечерней тиши, да и у воды. Тут-то у здорового мужичины сердце выпрыгнет наружу и на асфальте чечётку до утра отбивать будет, а не токмо у древней бабули. Благо то, что телефон был поблизости, иначе бы быть беде, ибо старушка и без нас давно нуждалась в постельном режиме лечебного профилактория - 'Пересохший Хопёр'. Да и та, видимо, только днём на пенсии находилась, а в ночь прогуливалась одна-одинёшенька, подыскивая альфонса из беззаботных студентов. Ну если желала та погулять - во всю ивановскую.
Вот в тот Дворец здоровья её мы с друзьями и сопроводили на прибывшем из больнички транспорте, так как внучонок после временного от происшедшего помешательства, рванул к находящейся недалече хозяйственной постройке с загадочной наверху вывеской 'Бесконтактная мойка автомашин'. Догадываясь о причине бегства, сему поступку его мы удивились и не могли понять, что он там мог забыть. Хушь плачь, но кювет на короткое время стал не только его приятелем, но и дружком-спасителем! Видимо, так скрючило его от радости, что жив остался.
А старушку мы спасли и позже не единожды встречались с ней. Извинения таки... мы приняли, что оконфузилась и осрамилась она перед нами, но никаких претензий к ней с нашей стороны не было, да и не могло быть. Да какие могли быть претензии, ибо любила та жизнь и отходить в Мир иной не собиралась. Иногда навещая ту даму, я скрашивал её одиночество забавными байками - из студенческой жизни.
А их было ох, как много...
Я продолжал готовиться к зачётам и экзаменам, встречая и провожая теплоходы, заводил бесконечные знакомства, так как всегда нуждался в общении, бо боялся один спать в ложе. Так и во мне нуждались. Да и как не нуждаться... Поселится какая-то фря, важничая собою и живёт, знаете ль, без оплаты, угощая лишь пирожками, хотя и то - в положении студентов, было для нас как раз сущим и настоящим спасением.
А тут, граждане, и бытовой вопрос, как-никак, нужно было разрешать. Какой бы нарядной не провожала маменька в путь неизвестный свою ненаглядную и прелестную дочурку, да не пойдёшь же назавтра с воспалёнными глазоньками и не совсем свежей на приём в наше учебное заведение бодаться с другими подобными тебе персонами: знаниями, а более - своею красотой. Да и в добром совете девчушки нуждались, задавая вопросы: 'Как проехать, как подойти, как заворожить, что одеть!?'...
- Та одевай, что тебе по нраву! - ответил бы другой, да отвернувшись к стене, стал бы дальше дрыхнуть. Но не таков же я, бездушник то.
Ах, эти малоопытные куртизанки, ох, эти половозрелые девочки, и всё-то им надо было знать. Да мало ли, что им нужно было. Особливо же, ещё не развращённых городом... деревенским девонькам. Стесняясь своих комплексов, вспоминаю тех любознательных девчушек, которые, ох и охочи же были они до расспросов - слов нет. Будто у меня других занятий не было. Ах... эти юные глупенькие проказницы! Ах... эти несмышлёные девчушки. О, девочка - прекрасное творение, бутон, что раскрывается в любви. Вернуть бы те прекрасные мгновения и тех юных богинь неземной красоты... Ведь была всем та комната - комнатой психологической разгрузки; а как иначе, после их дальнего пути.
Ах, мечты... мечты.
Смешно, граждане, но я то себя с ними чувствовал мудрее и был богаче, чем банкир, так как: ни нерву сердечную не беспокоил, ни хандры никакой не испытывал, а сердце, скажи, постоянно было с ними радостно-хмельным. Мне то что делать было, стоять по пуп в воде, да ею не напиться... Так и плыл по течению, словно в Венеции, только управляя не гондолой, а нуждающимися во мне девоньками... которым ни в чём не мог отказать, ибо правильно был воспитан: как родичами, улицей, флотской службой, так и милейшими своими сродственниками.
С моральной точки зрения... я всегда был с ними честен. Жизнь, конечно, не была прямой, как железнодорожные рельсы, да и не могла быть без шероховатостей. Квартира съёмная не была борделем, а лишь временным пристанищем и только спасительным убежищем для всех нас.
А в окне - свечение заходящего за Волгу солнца и покой лишь мне в свободное время от того. Ах, те, милые абитуриентки, словно сосны - балерины стройные. Эти барышни, будто соком насыщенные берёзки. Своей, чрезмерно эмоциональной и любвеобильной душой я собирал букет нежных признаний и любящих сердец. Никаких обид не было ни за столом нам сидящим, ни в полусупружеском ложе: лежащим. Ага.
Эти куколки, прибывавшие со 'Свинарёвки' и 'Кобыловки', становились феями, блистая на кафедрах и в коридорах учебного заведения. Эти прелестнейшие институтки радовали юношеский глаз... и не только мой; они казались королевами из другой жизни со своим игривым характером и вопрошающим взглядом - по сторонам. Я же чувствовал гордость за них, что их жизнь так удачно складывалась на чужбине.
И всё, скажи, в поиске... И все в поиске...
Я не записывался в разряд холостяков, и как мог, так и помогал им; да было бы дурной манерой им в том отказывать, в чём они нуждались; чей мама родила меня... не в куклы играть. А сексуальных и сексапильных лапушек, что одна другой краше, было на курсе невпроворот.
К началу сдачи вступительных экзаменов изучил психологию всех прибывающих и встречал, как принято, по одёжке. А ведь тяжек, скажу честно, оный крест был для меня; так бы и жил, коли не конфуз, который, право, и не стоило и описывать, но уж... что было, то было, раз сим собственноручным повествованием кого-то заинтриговал. Было бы и дальше, пожалуй, всё прекрасно... не узнай я от доброжелательных соседок того, что та крутая квартира, где мы блаженствовали, находилась в собственности некого гомосексуалиста, который сам девичий дух не мог переносить. Напрочь. Но это было установлено уже позднее. Я от безумных встреч и запамятовал, что меня о том он предупреждал.
Ах... как же молоды, наивны, простодушны, доверчивы мы были и глупы! Однако, для нас не существовало безвыходных ситуаций, лишних людей, случайных встреч и потерянного времени. Мы продолжали жить... Мы продолжали влюбляться и любить...