Аннотация: Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовётся, - И нам сочувствие даётся, Как нам даётся благодать... (Ф. Тютчев)
- Слухай, - сказываю, - капитан! Никогда тебе, перцу, не быть майором! Что это, вашу мать, за шизофрения! Что за самоуправство? Ты же только и можешь, чёрт тебя подери, женскую титьку в тиши своего кабинета мять! У тебя на плечах голова с мозгом, тыква с мякотью, али пустая кость? Что же себя курам то на смех выставлять!? Вы решение суда знаете, так какого же рожна здесь выкобениваетесь?
Да, был один такой интересный случай в бытность моей службы на Правителя всея Руси, с тяжкими последствиями, когда я прибыл вместе с судебными приставами выселять по решению суда семью расейского жандарма из квартиры вновь построенного милицейского дома. Когда мы подъехали, то на скамье подле дома нас уже поджидали: сержант, поигрывая новой монтировкой, готовый взламывать входную дверь, и заместитель начальника местного милицейского околотка, в звании капитана, семья которого самоуправно заняла чужое жилое помещение. Недолго думая, зачитываю последнему и, подошедшей к нам его супружнице: решение уездного суда, разъясняя последствия неисполнения самовольно вселившимся гражданам в новую квартиру, но ни черта, скажи, до них не доходит. Ну не понимают и всё.
И как бы я перед самоуправщиками не заливался соловьём, самовольно занятую квартиру, закрытую на два аглицких замка, не желала, ишь, открывать забаррикадировавшаяся тёща полисмена. Так хошь бы хны... хошь ты им брызгай в глаза, для них всё - Божья роса. Это, знаете ль, нельзя понять, как и объяснить: средневековую поговорку: "Когда Адам пахал, а Ева пряла, то кто тогда был дворянином?"...
- Ты же, - объясняю, - таки довольно грамошный офицер! Ведь ты, дурень, и сам пойми, да и своим горластым кралям разъясни, что я при исполнении должностных обязанностей. А коль будете препятствовать приставам - исполнить закон и нонче же не покинете чужое жилище со своими манатками, то я твоим же упакованным подчинённым зажгу зелёный свет и отдам решение, чтоб тотчас его исполнили!
Сам я уеду, но в адрес твоего руководства непременно направлю представление, где укажу, что ты, дескать, самодовольная рожа, с милыми своими мамзелями препятствовали работникам суда и прокурору исполнять Закон. Таки... если не сегодня, то уж завтра то точно - турнут со службы, пнув тебя сзади носом казённого ботинка так, что и шнурки на трусах твоей мадам развяжутся! Хотя... Сильным женщинам, как я слышал, трусы не нужны. Только, ради Христа, правильно поставь ударение, а то могу подумать, что ты и удостоверение купил.
- Ах, туды-растуды! Что ты, вообще, за мужик, коль тобой в семье барыни командуют! Что, ишь, за пещерный инстинкт? Что, скажи, за потенция? Один раз бровь свою подними вверх и всё станет на свои места, да и твои барышни перестанут кудахтать. Ужель не можешь ты так по столу кулаком врезать, чтобы он рассыпался, к чёртовой матери, и твою тёщу-маразматичку - то смердящее существо, "кондратий" навестил, да чтоб она с "утки"... более не слазила! Неуж им нельзя понять, что раз тебя турнут со настоящей службы, то и семья потеряет кормильца. А ты, поди, ещё и достойный пенсион то не заслужил! Действуй, вперёд... вперёд, капитан! Это же не от большого ума! Возьми хошь ты себя, шалопай, в руки, да осознай пагубность вашего незавидного положения в данной ситуации! Всё одно же выселим.
- Жаль мне тебя, как офицера, но нет времени чесать языком, да лясы с тобой точить! Полчаса тебе на уговоры мамзель и ваши сборы, и я твоим сотрудникам с судебными исполнителями даю отмашку - на выселение твоей семьи из квартиры! Вот соседи то ваши поугорают от смеха, что звёздного соплежуя и размазню с двумя, пардон, дурёхами гонят из квартиры... его же подчинённые! И не стыдно то самому будет? Запомни же, - говорю фараону, - что в отсутствие тигра в джунглях, царём зверей может стать и обезьяна, как твоя тёща.
Сказав это, я постучал в соседнюю дверь и попросил соседей воспользоваться их телефонным аппаратом, с которого уже и позвонил одному из "медвежатников"... некого когда-то обвинял в суде и таки просил привлечь его к уголовной ответственности за соучастие в одной из преступных группировок, квалифицирующихся на взломах сложных банковских сейфов. Тот пообещал мне подъехать. Сержанту же моргаю, дескать, подготовь на всякий пожарный монтировку, таки... если преступивший некогда закон уголовник не подъедет, то тебе с водителем моим придётся взламывать входную в квартиру дверь. Отожмите, мол, её... и мы все будем внутри самовольно занятой площади.
Но у вовремя подоспевшего "медвежатника" так всё классно получилось, что я только и видел раскрытые рты у заинтересованных в том лиц, так как никто и из самих самоуправщиков не ожидал, где нашли такого специалиста, который, не сломав их новых замков, с лёгкостью вскрыл оба, воспользовавшись чёрт-те... какой простейшей гнутой штуковиной, отмычкой то. Просто чудеса частника-виртуоза.
- Это для него ещё что, - сказываю, - граждане! Надысь он с такой же лёгкостью вскрыл мой огромный в кабинете сейф, который я таки, ротозей, закрыл, а, впоследствии, и потерял от него ключи. На охоте то. Таких, - говорю, - специалистов ценить надо, но время от времени: и сажать, дабы они чересчур не баловали! Да шучу, шуткую я. Хотя в вашем преступном сообществе и запрещено сотрудничать со слугами Государя, но ты, мил человек, не нам оказываешь ныне помощь, а простому народу, потратившему денежные средства на приобретение этих дорогостоящих дверных замков. Мы же вам, гражданин, все премного благодарны - за такую тонкую и ювелирную работу.
Входим в квартиру. На кухне: старуха, и вошедшая вместе с нами супруга полисмена, красивая, скажу, да шустрая, чертовка. На газовой плите чайник закипает. Корректно объясняю решение - об их добровольном выселении. Не понимают и, даже не желают вникать в суть закона, и давай ругательски ругаться, аки с поводка сорвались, заявляя-де... мне матерным, но красивым хохлацким слогом. <...>
- Мы знаем, что делаем, а вы себе думайте, что хотите! - чирикала бабуля, явно одесситка или из отбывших наказание на зоне хулиганок. - Ну ты посмотри на этих патриотов за государственный счёт! Глядите-ка... как новая наша мебель хорошо вписалась в интерьер комнат...будто она здесь с самого своего рождения зарегистрирована деревообрабатывающей фабрикой: "Клара-большевичка!"...
И сложив композицию из трёх пальцев, давай всем её в наглую выворачивать. Тут-то... я и замечаю, что воркую с ними, словно голубь и на минорной ноте, а значица - даю старой карге слабину, которая начинает орать, заявляя мне на повышенных тонах, что с решением суда жандармы пусть сходят в нужник, а в её квартиру, мол, нежели кто и вломится, то только перешагивая её остывающий труп. Но не доставать же пистоль из-под мышки. Глупо буду выглядеть, да и сурьёзного разговора с теми беспредельщиками тогда вообще не состоится.
- Все, - говорю, - делили апельсин, а теперь он оказался ваш - один! Этот жандарм, - думаю, - мнит из себя молот, а вокруг него, видите ль, гвозди, которые тому и пришить можно. Понимаю, что мы вам мешаем впечатляться, да вот хренушки! Выбрасывайте, - даю команду тем сотрудникам милицейского околотка, - в окна мебель, коль они сами не хотят выносить её через входную дверь! Пусть, ишь, щепки её разложат на улице и любуются, раз им фиолетово решение нашего уездного суда, вступившего намедни в свою законную силу!
Я же гуманист - каких и свет не видывал. Но не сечь же себя, как та унтер-офицерская вдова и не поддаваться на провокации нарушителей жилищного законодательства! Мало ль, скажем, где и с кем мне хочется жить! Однако живу там, где прокурор выбил мне жильё в райкоме партии. Вновь зачитываю решение суда. Но случилось нечто непредвиденное... Вот она - кара Небесная! Нельзя, наверное, так сурово поступать с любыми людьми, какую бы ты должность ни занимал. Однако, думаю, танками тараканов, вообще, в домах не давят!
Но вижу, что не хотят меня новоявленные хозяева ни слышать... ни видеть, а всё пытаются наехать, дабы я оставил их одних. <...>
Вдруг дева, будучи в ярости и злости, рукой, будто каминной кочергой, сшибает с плиты чайник с кипятком, часть которого выплёскивается на меня, а вернее, на всё то, что ниже правильно завязанного моего пупа. Я взвыл подле той плиты Тарзаном: от злости, невыносимой и резкой боли. И как бы я не прыгал козлом... не пинал чайник туфлей и ни скакал по кухне жеребчиком, с моих губ так и рвался болезненный стон. Пока чайник летал из угла в угол, я сорвал портки и обложкой книги стал размахивать оную обожжённую кипятком поверхность посиневшего совсем уже бубона, с мошонки которого, казалось, слезала нежнейшая моя шкурка. Вот горе, таки горюшко! <...>
Бабы, пардон, охают... Бабочки, извиняюсь, ахают. А у вашего покорного слуги вся паховая область огнём горит... пламенем возгорается. Только огромные ресницы сексуальной девицы, походившие на лопастные винты самолёта, и смогли охладить нежную мою мошонку... с чересчур раскрасневшимся бубоном, будто гнутая-перегнутая на крестьянских огородных грядках переспевшая морковка. <...>
Не усматриваю, товарищи-граждане, ничего смешного. Конечно, трагедия! Естественно... с комедийным оттенком! Но было это, поди, для присутствующих - яркое зрелище! А для меня не просто беда-беда, а настоящее бедствие. Ведь внизу всё горело, ведь внизу всё пылало. В общем, заболел я тогда шибко. Однако, как вспомню, так вздрогну. А как вздрогну, так и ноне просто мороз - по коже. Да и тогда же я не перерабатывал, претендуя на бронзовый бюст... на малой Родине, а лишь исполнял решение суда, вступившего в законную силу!
Не усложняя обстановки, корректно и терпеливо ещё раз зачитываю нарушившим лицам решение уездного суда, предупреждая, что сейчас же фараоны приступают к его исполнению. Тёща с дочуркой, видя бесполезность их неповиновения, а также мою озлобленность... в связи с сурьёзностью травмы всех моих нежных органов, поумерили пыл и видя, как я страдаю, всё-таки пошли на попятную. Только и запросили отсрочить решение суда до утра следующего дня, на что я соглашаюсь, бо в срочном порядке собираюсь пыхнуть к врачевателю.
Так, ценой своего здоровья, я добился своего. Бог мой! Вижу - сработало! И я на пятой повышенной лечу к травматологу. <...>
С месяц мазал причинное место специальной мазью. Ходил всё на приём в поликлинику, где моим лечащим врачом была оченно миленькая, но серьёзная молодка. Всё бы ничего, да охальница, скажи, несусветная. Первостатейная. Когда я зашёл к ней и сказал о случившемся, то она ухмыльнулась. Заметив неловкость и рдеющие мои щёки, мадемуазель заявляет, нисколько сама не смущаясь звёздного чина.
- Надо же! - только и закудахтала яркая молодица, мелко-мелко хихикнув. - Ну... и что мы теперь: телеграфным столбом стоим? Мне же не на трусы в цветочек теперь любоваться, а как-то всё же надо осмотреть ваши вкрутую варёные яйца! - так и сказала, а сама, зараза, смехом смеётся, что я обалдел от её явной дерзости и потрясающей беспардонности. Будто беременный мужик был пред нею. У всех нас, - шепчет, - одна болезнь - на какой объект залезть и насладиться! Какая-то, знаете ль, бесстыдница... бессовестная! И не покраснела.
И лечение началось. Казалось, что у неё и пальцев то, как у моей Жучки блох. На каждой из двух её нежных ручонок десятка полтора, поди, наберётся. Впоследствии же, она всегда в пацифистском настроении и с улыбкой на лице встречала меня, да и я уже с неким удовольствием с себя ежедневно спускал трусы. Врачиха в коротком белоснежном халатике и наиглубочайшем декольте всё внимательно осматривала... констатировав каждый раз течение исцеления травмированных органов, тщательно и долго намазывала всё моё хозяйство в округе мазью, да так, что у меня, пардоньте... даже совершенно лежачий воротник на модной рубахе, в красных петухах, вставал. Колом.
- Вот и хорошо, - ворковала блудница, - а ты боялся, что утратишь свои бесценные "фаберже!"... Чей и мы институты заканчивали, а это и не болезнь вовсе, а так - осенний насморк для сопатого мальца! С этой девчонкой было и не так уж... совсем грустно, как думалось.
А далее... просто постельные краски, будто в меня вливали свежую кровь. Но буйство красок было совсем не лишним, так как я ко всему относился философски. Ха-ха... вам два раза. А долго заноза лечила мои "искандеры"... пока с них в её шаловливых ручках не осталось несколько нежных моих шкурок. Просто ужас ужасный. Таки... зрада зрадою, но затем мы полюбились с оной классной дояркой... взасос!
А через месяц... куда и девались мои хождения по мукам, ибо улыбка врачихи озаряла любой сумрачный дождливый день. А нонче я всё ржу... ржу и, не могу понять, какая же это морда меня сглазила, накликав тем самым пасмурным днём на меня беду-бедовую.
Только благодаря вниманию и заботе той сексуальной рукоблуднице и помощи Господа Бога, я хоть и не хотел, но таки быстро уже шёл на поправку, но всё одно мамзель продлевала мне больничный листок нетрудоспособности. Когда я находился в смертельной опасности, которых в моей жизни было немало, то каждый раз любимые Богини Берегини спасали и хранили меня.
Дня через два и тёща с молодкой сотрудника милиции всё-таки пришли ко мне в кабинет и их рыдания исходили из самой селезёнки. Но узнав о том, что я и не собирался привлекать их к какой бы то ни было ответственности, всё же извинились за курьёзный на кухне случай. Объяснили и то, что они уже оформили кредит в банке, дабы выкупить ту самую квартиру в жилом доме. На том и порешили. Я их простил, попросив дружить с головой и прежде чем совершать какое-то действо, надо напрячь свои, думающие извилины... в черепном коробе. Кажется... они, наконец-то, поняли неправоту своего поведения и, даже пожелали моей персоне скорейшего выздоровления.