Леви Геннадий
Встань и иди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
     Звали его Авраам. Он жил в Уре Халдейском. Ур был большой оживлённый город, в котором поклонялись идолам. Авраам жил со своей женой Сарой и управлял большим имением. Однажды Бог обратился к нему: "Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую я укажу тебе".
  Настя Клебанова - так зовут женщину, которая убирает по ночам мусор в торговом центре Мамила в Иерусалиме. Она приезжает туда на маршрутном автобусе к десяти часам вечера, хотя основная ее работа начинается гораздо позже, после полуночи, когда магазины и рестораны закрываются и центр пустеет и никто уже не мешает ей собирать брошенные окурки, пустые бутылки и грязные клочки бумаги, складывать все это в полиэтиленовые мешки и выставлять их в самом начале променады, чтобы потом можно было легко загрузить в подьезжающий, к шести часам утра, грузовик.
  Конечно, она не всегда работала уборщицей. До приезда в Израиль она была учительницей русского языка в одной из средних школ города Орла, города, в котором она родилась и выросла, играла со сверстниками, там, где вышла замуж за веселого и разбитного парня Митю Клебанова и родила двух замечательных детей, мальчика и девочку, и где потом развелась.... вобщем там, где прошла большая часть ее жизни. Много хороших воспоминаний сохранилось у нее о тех далеких днях и хотя жизнь не особенно баловала ее, время от времени, она доставляла ей, пусть и недолгие, но чрезвычайно приятные моменты, будь то шумные семейные торжества, успехи детей или тихие летние вечера на балконе. Еще ей очень нравилась ее работа, особенно общение с учениками-подростками: сколько раз они поражали ее своими суждениями, сколько раз она ловила себя на том, что она учится у них не меньше, чем они учатся у нее. Часто, по вечерам, когда ее дети засыпали, она садилась в кухне за маленький шаткий столик и, при тусклом свете настольной лампы, записывала свои дневные впечатления в тетрадку, чтобы потом, со временем, возможно издать книжку для детей и подростков.
   Это время давно прошло. Сейчас ей уже не до чтения классических романов и философких дискуссий о влиянии сюреализма на русскую литературу, писания рассказов и других подобных причуд: ей нужно прокормить семью и позаботится о судьбе своих детей и их будущем. Сейчас она довольна малым, тем, что муниципалитет Иерусалима предоставил ей постоянную работу со всеми возможными пособиями и льготами и тем, что ее иногда вызывают заменить кого-нибудь на фабрике мороженного в Лоде и это дает ей возможность оплатить случайные незапланированные расходы.
   Живет она в маленьком сборном домике на краю Рамлы. Это один из тех домиков, которые были построенны в дикой спешке для русских иммигрантов в начале девяностых годов и прозванных в народе караван-сараями. По замыслу создателей, они должны были служить лишь временным пристанищем, но так уж получилось, что у Насти этот домик стал постоянной резиденцией. Пару лет назад она чуть было не купила настоящий кондоминиум (квартиру бабаит мешутаф) который продавался по баснословно низкой цене, но каблан оказался подлецом и мошенником: собрав с нескольких "русских" семей деньги на первый взнос, он исчез из страны. Кто-то, говорят, видел его в Канаде.
   Поскольку мы начали наш рассказ с торгового центра Мамила, то необходимо заметить, что с некоторых пор его рестораны и кафе стали излюбленным местом встречи иностранных корреспондентов: сюда они приходят отдохнуть после долгого и знойного дня, занятого собиранием компроминтирующих Израиль материалов и поисками "свидетелей произвола израильской армии"; здесь они попивают неспеша шотландское виски и израильское пиво, обсуждают последние новости и хвалятся, друг перед другом, достигнутыми успехами. И конечно, никому нет никакого дела до маленькой женщины шныряющей между их столиками в поисках брошенных окурков и пролитого пива.
   Но если бы, вдруг, кто-нибудь из них поинтересовался почему эта образованная и интеллигентная женщина оставила страну своего рождения, любимую работу, друзей и привычный образ жизни и променяла все это на труд уборщицы и грубость израильских чиновников из министерства абсорбции, то она начала бы свой рассказ с того момента, когда в возрасте шестнадцати лет, всего через несколько дней после смерти отца, она пришла в местное отделение милиции, чтобы получить, как полагается, паспорт - неприменный атрибут каждого советского гражданина.
   Пожилая женщина с погонами лейтенанта милиции посадила ее за запачканный чернилами кривой стол и сказала:
   "Послушайте, девушка, для того, чтобы получить паспорт вам нужно выполнить еще одну небольшую формальность. Поскольку вы выбрали национальность вашей матери и поскольку, по правилам, дети автоматически приобретают национальность отца, то вам нужно вот здесь подписаться и подтвердить, что вы делаете это добровольно."
   Настя с удивлением посмотрела на женщину в милицейской форме
   "А какая же национальность была у моего отца?" - недоумевающе спросила она.
   Теперь уже милиционерша посмотрела на нее с удивлением:
   "Как какая? Еврей. Вы что - разве не знали?"
   Нет, Настя не знала. У нее в доме никто никогда об этом не говорил. Никогда. О том, что ее отец был евреем не упоминалось даже намеком, даже вскольз, как какое-то семейное проклятие или тайна, которую нужно скрывать не только от посторонних, но даже от самых близких родственников, ну все равно, как если бы он болел сифилисом или отсидел в тюрьме за растление малолетних.
   И хотя быть евреем в СССР было не особенно приятным удовольствием, это, тем не менее, не было и смертным приговором тоже. Настя почувствовала, что все эти 16 лет ее беззастенчиво обманывали.
   "Я передумала" - сказала она миллиционерше - "я хочу иметь национальность моего отца. Я хочу быть еврейкой."
   "Ты ... - что?" уже который раз подняла брови миллиционерша. Но через несколько секунд ей стало жалко девушку.
   "Тебе не нужно торопиться" - сказала она ей - "ты можешь прийти завтра или послезавтра. Подумай хорошенько. Ты совершенно не похожа на еврейку. Совершенно. Никто никогда и не догадается. А так, посмотрят в паспорт..."
   Но Насте было шестнадцать лет и у нее не было житейского опыта ее родителей.
   Она могла бы рассказать какому-нибудь любопытствующему журналисту (если бы, конечно, такой нашелся) каким образом этот мятежный инцидент в отделении милиции города Орла привел ее через много лет в игрушечный домик на песчаной окраине города Рамла. Она могла бы также рассказать, как после приезда в Израиль, в очень трудное для нее время, когда она была уже готова вернуться обратно, другой инцидент начисто изменил ее намеренья.
   Это случилось 14 мая, в день, который арабские граждане государства Израиль назвали "днем катастрофы", потому что именно 14 мая в Палестине закончилось британское колониальное правление и Израиль обьявил о своей независимости. Лодские арабы, работавшие на фабрике мороженного, решили отметить эту печальную для них дату всеобщей забастовкой.
   Хозяин же, не пожелавший терять деньги из-за эмоций местных арабов, набрал группу временных рабочих, среди которых была и Настя, посадил их всех в автобус и отвез на фабрику. Там дорогу им прегродил заградительный отряд во главе которого стоял маленький толстый человечек с лоснящийся лысой головой и короткими усиками. Настя сразу узнала его. Это был Ахмед Тибаи, арабский депутат от партии "балад" ("родина"), который часто выступал по телевиденью, понося израильские законы и своих соседей-евреев и упрекая их в нетерпимости и расизме. Всегда сдержанный и спокойный, на этот раз, вдали от телевизионных камер, он брызгал желтой слюной, и по его лицу, налитом кровью, расползалась дикая гримасса ненависти.
   "Бей штрейкбрекеров" - кричал он, возбуждая и без того возбужденную и жаждующую крови, толпу. И поравнявшись с Настей, он неожиданно плюнул ей в лицо и толкнул в грудь. Настя не удержалась на ногах и упала, больно ударившись ягодицами о землю. А он, размахнувшись, изо всей силы, как-будто это был футбольный мяч, ударил ей носком ботинка в голову, и дико закричал:
   "Убирайся вон отсюда, русская шлюха! Едь назад, в свою грязную Россию. Тут тебе не место! Это - наша земля! Наша! Не твоя! Мы не разрешаем тебе здесь жить! Понимаешь, ты, дочь русского педераста!"
   И вот, именно в этот момент, Настя поняла, что никуда отсюда не уедет. Да, она стала намного старше, чем была когда-то в орловском отделении милиции, у нее появились морщины, головные боли и седые волосы, но характер, как ни странно, остался прежним.
   Эту, и много других историй, могла бы расказать Настя подвыпившим журналистам. Но они их не интересовали. Как, впрочем, и сама Настя. Как, впрочем, и сотни тысяч других беженцев и иммигрантов со всеми их переживаниями, мечтами и разочарованиями, приехавших на этот маленький клочок пустынной земли из разных точек земного шара - из России, Морроко и Эфиопии в надежде найти для себя здесь красивую, безопасную и достойную жизнь. Это входило в круг обязанностей чиновников из израильского министерства абсорбции, а не журналистов. У журналистов были другие заботы. И, к тому же, у них имелись четкие инструкции от своих редакций кого считать и кого не считать беженцами. Так что, кроме палестинских, других беженцев для них просто не существовало.
   По-правде говоря, Настя сама вряд ли бы начала рассказывать кому-то свои истории, особенно сегодня. Сегодня у нее было много других, более важных, дел и она должна была успеть все их сделать.
  Во-первых, ее старший сын Кирилл, служащий сейчас в армии, должен был приехать на пару дней домой, в отпуск, и Настя обещала сварить ему его любимое лакомство: наваристый украинский борщ. Для этого еще вчера она сьездила на рынок и закупила все необходимые ингридиенты: бураки, картошку, капусту и высокого качества говядину. Все это обошлось в хорошую копеечку, но ведь не каждый день бывает такой праздник! Она даже велела своему нынешнему кавалеру Михаилу не приезжать, как обычно, после работы к ней домой, надеясь таким образом, удержать Кирилла еще на несколько минут перед тем, как тот сбежит к своим друзьям.
  В последние месяцы они стали все меньше и меньше общаться друг с другом и виновата в этом была армия. Всегда открытый и откровенный Кирилл, готовый поделиться с матерью всеми своими проблемами, вдруг стал более замкнутым, перестал отвечать на многие ее вопросы, да и задавать свои тоже . Особенно беспокоили Настю его военные обязаности: что он делает, какаю работу выполняет и где он находится. Каждый раз, когда по радио передавали о каком-нибудь очередном столкновении на границе, у нее обрывалось сердце: а что если это там, где Кирилл?
  "Почему ты не хочешь сказать своей маме где ты находишся?" - спрашивала она его по телефону.
  "Потому, что это секрет" - отвечал он.
  "Ну что это за секрет такой, который ты не можешь открыть даже своей родной матери?" - недоумевала Настя.
  "Военный" - смеялся Кирилл
  Тем не менее, она надеялась, что Кирилл сегодня все-таки не выдержит и поддастся ее напору.
  Кроме Кирилла у нее была еще шестнадцатилетняя дочка Ольга, источник постоянных волнений и переживаний, которая тоже нуждалась сегодня в ее внимании.
  Ну, и кроме этих главных дел, у нее были еще дела и поменьше. Она обещала, например, помочь своей соседке Тане Голдштейн заполнить анкеты на ее отца, участника знаменитого восстания в лагере смерти Собибор где, как говорят, он, своими руками, задушил немецкого охранника. По приезде в Израиль какой-то адвокат посоветовал ему обратится в министерство абсорбции, поскольку ему, как бывшему узнику контрационных лагерей, полагались дополнительные льготы, и вот, уже в течении полугода, он безуспешно обивал пороги различных ведомств и учреждений. Старик ходил по пустырям Рамлы мрачный, как грозовая туча, расказывал всем встречным и поперечным об ужасах израилькой бюрократии и обещал разделаться с гнусными чиновниками тем же образом, каким он когда-то разделался с немецким охранником. Эта, последняя, серия анкет должна была положить конец его мытарствам. Таня Голдштейн, хотя и прожила в Израиле уже больше года, так и не научилась сносному ивриту, и помочь ей, кроме Насти, не мог никто: ее муж находился в командировке в Германии, а старшего сына, Олега, недавно забрали в армию.
  Ну, и еще, кроме всего прочего, у Насти была надежда хоть немного, ну хоть чуть-чуть, поспать перед приездом Кирилла - ведь она не спала целую ночь. Она попыталась осуществить эту мечту по дороге домой, вздремнув на заднем сидении, но водитель автобуса, любитель ритмично блеющей восточной музыки, включил свое радио на всю громкость, так, чтобы не только он, но и пассажиры смогли оценить ее достоинства и Насте пришлось, на время, отложить свою мечту.
  Минут через двадцать, однако, музыка была прерванна экстренным сообщением о новом террористическом акте: по дороге из Иерусалима в Бетлехем арабский смертник на, набитой взрывчаткой, машине попытался врезаться в колонну школьных автобусов. Военный джип, следовавший позади автобусов, рванулся ему наперез и перекрыл дорогу. В результате взрыва погибли террорист и водитель джипа, а также двое солдат в джипе получили тяжелые ранения и сейчас находятся в госпитале. Имя погибшего солдата пока не разглашается. Оно будет сообщено после уведомления его ближайших родственников. Никто из детей не пострадал. Остальные детали теракта выясняются.
  Вот таким коротким было это сообщение. Настя заметила, что все пассажиры автобуса мгновенно кинулись к своим мобильникам: кто звонить, кто писать. Настя тоже вынула свой и нажала на кнопку под номером один, там где высвечивалось слово "Кирилл" .
   Длинные гудки послужили ответом на ее звонок. Настя позвонила еще раз. Опять гудки.
   "Ну что за человек!" - подумала Настя - "Неужели он не понимает, что я волнуюсь!"
   "И как это он сам не догадается позвонить мне?" - продолжала она сетовать, идя от остановки к себе домой и безуспешно нажимая на кнопку под номером один.
  И в тоже время она старалась успокоить себя.
  "Нельзя же так" - говорила она сама себе - "Ты совсем сходишь с ума. Может быть он на учениях. Он ведь сам говорил, что на учениях им не разрешают отвечать по телефону. А может быть просто спит. Всю ночь был на дежурстве, а теперь спит. Ну в самом деле: не мог же он быть водителем - у него еще нет прав. И потом - если бы что-то случилось, то ей обязательно позвонили б."
  Дома она нашла, все еще лежащую в кровати, Ольгу, хотя той оставалось меньше получаса до начала школьных занятий. Рядом с Ольгой лежал ее кавалер Шломо. И хотя оба они были одетыми, Настя сделала вид, что она их не заметила и тихо прошла на кухню. Она решила приготовить на завтрак Ольге яичницу, потому что (и Настя это хорошо знала) если Ольга не поест что-нибудь дома, то опять, как всегда, будет кушать в школе всякую многоколорийную дрянь, а потом, опять-таки, как всегда, будет плакаться, что ужасно поправилась.
  Настя надеялась, что через некоторое время ее дочь сама появится на кухне и она сможет рассказать ей о тех тревожных новостях, которые она услышала сегодня утром по радио. Но вместо Ольги на кухне появился Шломо, с заспанным лицом и взьерошенными волосами, буркнул Насте "бокер тов" (с добрым утром), прошлепал босыми ногами к холодильнику и начал внимательно изучать его содержимое.
  "Что ты там ищешь, Шломо?" - поинтересовалась Настя.
  "Пиво"
  "Какое еще пиво? Ты же знаешь, что мы не пьем пиво"
  "Я думал - может быть Михаил вчера оставил."
  Он подошел к Насте и заглянул в миску, где она взбивала яйца:
  "Что это?"
  "Яичница. Будешь кушать?"
  Шломо почесал свои взьерошенные волосы:
  "Шакшука?"
  "Нет, просто яичница"
  "С чесноком и острым перцем?"
  "Да нет же - просто яичница. Ну, будешь кушать?"
  Рука Шломо оставила голову и переместилась на его загорелую волостатую грудь. Он продолжал думать.
  Настя вылила взбитые яйца на шипящую сковородку.
  "Хорошо" - сказал наконец Шломо - "я сьем яичницу из трех яиц".
  "Ух, сволочь" - подумала Настя - "Не мог сказать на секунду раньше?"
  В кухню вошла заспанная Ольга. Настя заметила на ее лодыжке новую наколку. В последнее время Ольга стала покрывать себя различными татуировками и выглядела как папуас с острова Пасхи.
  "Что это?" - спросила Ольга указывая на сковородку.
  "Яичница" - ответила Настя
  "Для кого?"
  "Для тебя и Шломо"
  "Я не хочу яичницу. Шломо, сделай мне, пожалуйста, боц"
  И добавила гордо:
  "Шломо - волшебник. Никто не делает боц лучше его"
  "Мне плевать, какой боц делает твой Шломо" - сказала Настя, переходя на русский язык - "Ты скажи мне лучше - почему ты до сих пор не одета. Через пятнадцать минут ты должна быть в школе"
  "Я не иду в школа"
  "Что? Как - не идешь? Ты можешь не есть яичницу, если не хочешь, но в школу ты пойдешь. Я специально примчалась домой на первом автобусе, чтобы проследить, что ты пошла в школу"
  "Зря примчалась"
   "Не смей так говорить со своей матерью! Я всю ночь работала. Я работаю для того, чтобы ты могла ходить в школу. Понимаешь? Чтобы ты кем-то стала в своей жизни! Пойми, это для твоей же собственной пользы..."
  "Ты не знаешь, что моя польза" .
   "Я не знаю? Я? Я твоя мама..."
  "Да, ты не знаешь. Потому что ты меня никогда не любила. У тебя был Кирилл, а я была тебе вторая"
  "Эйфо гаохель шели?" спросил Шломо. (Где моя еда?)
   "Ты говоришь глупости, Оля! Ужасные глупости! Не смей больше так говорить! Ты и Кирилл - вы оба мои дети. Понимаешь? Оба. Я вас одинаково любила и люблю!"
  "Нет, это неправда. Я была тебе всегда второй"
  "Ну что за ерунда! Ты никогда не была для меня второй. Никогда. Может быть я была не очень хорошей мамой и не сумела этого показать - я не знаю, но вы всегда были для меня совершенно одинаковые. Понимаешь? Ты и Кирилл. Поверь мне. Я вас обоих одинаково любила и люблю."
  "Нет, ты сейчас говоришь неправда, мама"
   "Нет, я говорю правду. И я догадываюсь... нет, я точно знаю - ты специально хочешь меня сейчас разозлить, чтобы я от тебя отвязалась. Да? Ну так вот, ты пойдешь в школу, чтоб мне не жить на этом месте. Понимаешь?"
  "Нет, я не пойду в школу"
  "Ах, вот как?" - ну что ж, настало время козырного туза - "В таком случае на концерт Брюса Спрингстина ты тоже не пойдешь!"
  "Что?"
  "Да! Те два билета, которые мне дали в муниципалитете Иерусалима я верну обратно"
  "Нет, ты не имеешь права!"
  "Еще как имею!"
  "Нет! Ты мне обещала!"
  "Оля, иди в школу!"
   "Где Шломо?"
  "Не знаю. Наверное, ушел к себе домой"
   "Он обещал мне сделать боц"
   "Я тебе сделаю обычный кофе... Кстати, насчет твоего друга. Я тебе уже давно хотела сказать... Давно... Вот что, передай своему "шварце..."
   "Не называй его "шварце"
   "Я как хочу, так и буду его называть. Так вот, скажи своему "шварце"..."
   "Он не "шварце"
   "Скажи своему Шломо, что я не хочу его видеть по утрам у тебя в постели"
   "Что он сделал плохо?"
   "Ничего. Женитесь и валяйтесь в постели сколько вам влезет."
   "Ты, мама, большая деревня"
   Ольга отвернулась и пошла в свою коморку одеваться. Настя вздохнула и села усталая на стул:
   "Ну, вот, еще раз пронесло. А что будет завтра? Сколько еще козырных тузов у нее в запасе? Насколько их хватит?
  Когда они приехали в Израиль Ольга была маленькой и послушной девочкой. Она садилась к маме на колени и слушала ее рассказы: про Конька-Горбунка и про гадкого утенка. А потом что-то поменялось. Ольга с трудом адаптировалась на новом месте: в школе ее донимали ее сверстники - за то, что она плохо говорила на иврите и за то, что безукоризненно одевалась... А дома - а дома у не не было ни друзей, ни подруг, только жара и пыль, да еще вечно раздраженная мать... Она нуждалась в помощи, она очень сильно нуждалась в помощи, но Настя не могла ей помочь: ей самой необходима была помощь, растерянной и потерянной, в этом новом для нее мире. Вот если бы Михаил подвернулся немножко пораньше и она вышла б за него замуж...
  Настя услышала как хлопнула входная дверь: это Ольга ушла в школу. Да, у детей теперь начинается своя жизнь - они уже выросли, они стали почти взрослыми. Так быстро! Так незаметно! А как они устроят ее? Каким будет их будущее? Так хотелось бы, чтобы оно было счастливым. Но будет ли? Трудно сказать. Здесь, в этой стране, где постоянно падают ракеты, где динозавры и дикари за, надуманные ими, мракобесные идеи убивают невинных людей... Ах ты, черт! За всеми этими делами она совершенно забыла про сегодняшний террористический акт. Как же так? Где же ее мобильник? Надо немедленно опять позвонить Кириллу.
   Она поднялась со стула, ища глазами оставленный где-то телефон. Но она его не нашла.
   У окна упрямо билась об стекло большая и назойливая муха. Настя решила выпустить ее наружу, чтобы та перестала раздражать ее и без того, натянутые нервы. Но когда она подошла к окну, то увидела за стеклом запыленный военный джип, медленно двигающийся вдоль шеренги каран-сараев. Это был обычный военный джип, но что-то в нем было странным, неестесвенным, что-то в нем было таким, отчего у Насти вдруг пошел по коже страшный озноб и сердце забилось сильно и часто. Она не могла понять откуда у нее появилось это тяжелое чувство - чувство надвигающейся беды и как зачарованная смотрела на приближающуюся к дому машину и не могла отвести от нее свой взгляд.
   Джип остановился как раз напротив дверей ее дома и из него вышли три человека: двое военных и женщина в белом медицинском халате. Они посовещались о чем-то между собой, как-бы желая удостовериться, что приехали по нужному адресу, посмотрели еще раз в сторону Настиной хижины и медленно, как бы против ветра, против, невидимой глазу, силы, пошли по тропинке наверх.
   Настя подняла глаза к потолку. Она не верила в Бога. В Советском Союзе, где она прожила большую часть своей жизни, вера в Бога вызывала насмешку, злые шутки и отчуждение, считалась признаком невежества и недалекости ума. И поэтому она не знала молитв, она никогда их не слышала и не учила и сейчас, вся вне себя, как сумасшедшая, она просто повторяла первые, пришедшие ей в голову, слова:
   "Боже, боже миленький, сжалься надо мной, пожалуйста, я тебя очень прошу, я ведь мама, пожалей меня, пожалуйста..."
   И Бог услышал ее молитву, и Бог пожалел ее. И страшная группа людей прошла мимо ее домика и постучала в дверь ее соседки, Тани Голдштейн.
   Новый день поднимался над Иерусалимом: день новых испытаний, новых страданний и надежд, так беспрерывно, в течении многих тысяч лет, достающихся на долю древнего народа. Как записано в святой книге: Израиль нес и будет нести на себе бремя человеческого невежества и пороков, своей трагичной судьбой прокладывая путь другим народам к лучшей жизни. В этом есть весь смысл его нескончаемого существования.
  
  
  
  
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"