Предлагаемая работа является заключительным разделом книги, вышедшей летом 1997 года всего за пару недель до памятного всем на 17 августа. Книга - она имела, как мне теперь кажется, несколько напыщенное название: «Судьба России: пространство смыслового выбора», - вышла, как часто бывает в наше время, символическим тиражом - 500 экз., поэтому она мало знакома кому-нибудь из предполагаемых интернет-читателей.
К сожалению, выводы к которым я пришёл в данной книге, рассматривавшиеся три года назад в качестве только обозначившихся тенденций, - в настоящее время почти полностью оправдываются.
Это и побудило меня к данной публикации.
Текст даётся в том же виде, как он увидел свет в 1997 г. Добавлены только несколько замечаний, выделенных угловыми скобками «< >».
Если у кого-то возникнет желание познакомиться с книгой целиком, я готов выслать её электронный вариант, получив от Вас запрос по адресу: Vlevsky@hotmail.com
Проблема перманентного кризиса, добивающего страну, заключается не столько в том, чтобы определить те экономические, политические и организационные меры, которые выведут страну на путь нормального цивилизованного развития. Они известны и о них в нашей стране говорят не один год. Проблема в том, что все программы преобразований, предлагаемые и Гайдаром, и Явлинским, и теми же Чубайсом с Немцовым, <или Грефом> и озвучиваемые в президентских посланиях и указах, - неявно предполагают определённое смысловое пространство, в котором они могут быть действительно реализованы и иметь положительный итог, и действительную волю власти - и президента, и правительства, и Думы, - довести эти программы до конца (а не использовать их в качестве прикрытия для решения клановых проблем, как это делается сейчас), что также предполагает принципиально иную смысловую ориентацию их деятельности, которая внутри существующей власти не может быть создана.
Новое смысловое пространство не формируется в одночасие, его не создашь ни президентским указом, ни постановлением Думы. Как мы уже говорили, <имеется ввиду содержание книги> обретение новых жизненных смыслов это интимный процесс развития народного духа, определяемый прежде всего культурно-историческим опытом народа. Этому процессу можно только помочь. Помочь отделить подлинные жизненные смыслы от мнимых. Поэтому подлинная реформаторская задача сейчас в России - задача просветительская, рассчитанная на перспективу, потому что сегодняшнюю Россию мы уже потеряли и надо постараться, чтобы к очередному кризису власти, который очевидно будет достаточно скоро, каждый «простой человек» подошёл с ясным понимание смысла своей жизни. Человека - повторим прописные истины, - нельзя сделать ни свободным, ни счастливым; он может таковым стать, если захочет. И каждый народ заслуживает власть, которую имеет.
Ещё в начале уходящего <теперь уже ушедшего> века В.Соловьёв сказал, что вопрос о возрождении России - это вопрос о «грехах России». Самые плодотворные периоды российской истории - реформы Петра и Екатерины, Александра 1 и П, - были эпохами не ура-патриотического самомнения, а эпохами признания своих слабостей.
К этой мысли российское общество не прислушалось.
Ещё несколько лет назад звучали призывы к покаянию. Но покаяние понималось очень усечённо, политически коньюктурно, и в призывах этих слишком откровенно звучал мотив исторической мести. Несомненно, грехи коммунистического тоталитаризма перед Россией велики. Но грехи были и у самодержавной России. И большевизм, и сталинизм выросли из российской истории. (Стремление представить советский коммунизм как некое чудовищное историческое исключительное явление, никак не связанное с общей российской историей, - которое мы встречаем особенно часто у русских эмигрантов и поддавшихся обаянию их пафоса западных советологов, а теперь экспертов по России, - можно понять чисто по-человечески. Мучительный опыт «жизни при коммунистах» многих людей действительно по-страшному уникален. Но объявив российский коммунизм уникальным историческим феноменом, мы заранее обрекаем себя на невозможность понять его и, следовательно, его победить.).
«Грех» внутри каждого из нас: это дух рабства, из века в век порождающий в России деспотизм.
Чтобы избавиться от этого «греха» надо, на наш взгляд ясно осознать некоторые истины, о которых «вопит» российская история.
Не поддаться в очередной раз усиленно навязываемой иллюзии «укрепления государственности» в державном или - тем более, - имперском варианте.
Не дать себя обмануть пышными, но туманными и неопределёнными державно-патриотическими или политико-идеологическими словесами. Сила и достоинство государства - в достойной цивилизованной обыденности каждодневного человеческого бытия. Единство политико-правовых и социально-экономических гарантий личности; ограничение сфер прямого влияния власти на частную жизнь человека, множество каналов гласного общественного контроля за властью и реальные взаимные противовесы различных ветвей власти (одна из которых - судебная, - у нас напрочь отсутствует, а «четвёртая» додушивается финансовой, административной, силовой и пр. удавками) - вот, что действительно укрепляет государственность.
Применительно к непосредственно переживаемой ситуации важно, главное, - не поддаться навязываемой со всех сторон идее, что из глубочайшего экономического кризиса, в котором мы оказались, нас может вывести только «экономическая диктатура». В основе этого заблуждения давно - столетия, - туманящая сознание нашего народа иллюзия, что диктатура может творить не только зло, но и добро, тогда как любая диктатура, как показывает опыт многих веков и многих народов, является несомненным злом сама по себе. Чрезвычайные средства неминуемо берут верх над любой декларированной благой целью, порождая привилегии и злоупотребления. Принцип планирования на определённые результаты, узко-конкретные цели вместо обеспечения условий для самостоятельного развития, дав, возможно, краткосрочный положительный эффект в некоторых областях экономики, неминуемо пагубно скажется на общем перспективном экономическом развитии. Уничтожаются стимулы к труду, удушается инициатива предпринимателя и непосредственного труженика: чем больше планирует государство, тем меньше планирует конкретный человек. А волюнтаристические диктаторские вмешательства в сложную современную экономику - осуществляемые к тому же нашим коррумпированным чиновничьим аппаратом. - скорее усилят экономический хаос.
Идея спасительности для России сильной единоличной власти, опирающейся на жесткую вертикальную структуру органов исполнительной власти - давняя, «исконно русская» иллюзия.
На самом деле вопрос не в том, нужна ли России сильная дееспособная центральная власть. Без такой власти нет государства. Вопрос в том, какие функции должна за собой эта власть сохранить. Если это функции прямого вмешательства во всё многообразие текущих задач на всех уровнях вплоть до муниципального, дающие простор для коррупции и чиновничьего произвола, и порождающие вместо порядка хаос, то именно это «своеобразие» российской государственности (в котором на деле нет никакого своеобразия: это обычная восточная деспотия) довело нас до нынешнего состояния. Сила власти в поддержании единого правопорядка на всей территории государства на основе общих для всех законов. Только для выполнения этой функции - поддержания единого правопорядка, - и нужна сильная централизованная система исполнительной власти. (Отдельная проблема - законы, положенные в основу такого правопорядка.). Очевидно, что таким образом организованная центральная власть, должна освободиться от многообразия текущих хозяйственных функций, которые должны быть переданы на уровень местной, муниципальной власти. Если мы посмотрим на страны с большой территорией (а обширность территории это главный, если не единственный аргумент, апологетов российского деспотизма), то увидим, что наиболее динамично развиваются те из них, которые оставили «центру» минимум практических управленческих функций, это подлинно федеративные государства (например, США и Германия), тогда как государства, сохранившие сложную с множеством функций мелочного контроля бюрократическую машину (например, Франция) испытывают серьёзные трудности.
Совершенно самоубийственна попытка навязать имперский вариант «возрождения сильной центральной власти», явно просматривающаяся в подсовываемом, фактически уже подсунутым, <но к счастью не в «полном объёме», предлагавшимся Лукашенко> договоре с Белоруссией. Очевидно, что все государства, возникшие на территории СССР, представляют собой единое культурно-историческое пространство (даже страны Прибалтики, а по большому счёту и такие «страны Восточной Европы» как Болгария, Польша, Румыния, Словакия и др.) Но это единство может быть только выявлено и укреплено достаточно долгим опытом совместного добровольного решения конкретных проблем. Но никак не судорожными политическими акциями, провоцируемыми правительственной бюрократией и явно обслуживающими интересы определённых властных кланов. К тому же все эти «объединения» нам просто не по силам. Принесение в жертву народа ради имперских амбиций в течение почти трёх столетий привело лишь к полному обнищанию народа и развалу той самой империи, ради создания которой страдали десятки поколений россиян. При нынешнем состоянии абсолютной ограбленности народа попытки в очередной раз навязать ему тот или иной вариант имперской идеи или политический цинизм (откровенное принесение в жертву подлинных интересов народа ради выгоды узкой группы правящих кланов), или психопатология.
Помимо навязчивой идеи «объедения братских народов» имперские амбиции, конечно же, по старой российской традиции пытаются обосновать обращением к смыслам противостояния. Чтобы не поддаться этим попыткам «сыграть» на сидящем в душе каждого из нас одном из самых сильных смысловых архетипов нашего народа, надо иметь в виду два момента. Во-первых, «переворачивание» ситуации противостояния, к которой мы несомненно возвращаемся. От нас отгораживаются, потому что разочаровались в нашей способности трасформироваться в ближайшее будущем в нормальное цивилизованное государство, потому что боятся нашей нестабильности и непредсказуемости, которую мы усиленно культивируем и устами М.Задорнова (юмориста) чуть ли не превращаем в предмет национальной гордости. А все попытки продемонстрировать, как наше государство горой стоит за нашу безопасность, обороняясь от «НАТОвской угрозы», являют, с одной, стороны потуги нашей «политической элиты» играть престижную роль «лидеров великой державы» (чему подыгрывают лидеры ведущих стран Запада, опасающиеся неосторожными политическими движениями вызвать ещё большую нестабильность в нашем государстве), а, с другой стороны, являют собой затасканный приём отвлечения внимания народа от полного провала «реформ». Не говоря уже о том, что всякие разговоры о внешней угрозе с Запада не имеют по-существу никакого смысла, поскольку мы уже утратили реальную независимость: о какой независимости может идти речь, когда за наделанные нашими «реформаторскими» правительствами долги будут расплачиваться ещё наши внуки. Нас не надо никому завоёвывать, мы без всяких завоеваний сами из себя сделали колонию. Во-вторых, намеренное смешивание вопроса отстаивания реальных национальных и государственных интересов с вопросом о реальном принятии цивилизованных норм жизни. Любое государство отстаивает свои национальные интересы, но каждое делает это по-своему. Цивилизованные страны делают это в едином поле общих экономических, правовых, социальных и др. стандартов. Мы же, фактически, связываем наши особые интересы прежде всего с правом не признавать в полном объёме эти стандарты. Ясно, почему: их полное признание никак не сочетается с нашим мафиозно-клановым капитализмом.<Начавшееся после трагедии 11 сентября ускоренное сближение России с цивилизованным миром, конечно, обнадёживает. Но пока это скорее декларации о намерениях, чем реальные шаги. Таких деклараций было много и при Горбачёве, и при Ельцыне. Станут ли они наполнятся реальным содержанием при Путине?>
Третье - но не менее важное, - переступить через сидящий в глубине души большинства из нас комплекс патерналистических ожиданий. Надежду, что власть способна всем справедливо раздать долги, а затем поддерживать приемлимый жизненный уровень народа. Вновь подбрасываемый властью злонамеренный обман, что государство способно само посредством созданных новых бюрократических структур (при параллельном подавлении правозащитных общественных движений и организаций и новой травли диссидентов) обеспечить защиту прав личности. Оставить наконец иллюзию, что усилия государства по организации и регулированию жизни общества могут заменить самоорганизацию общества, что государство может подменить общество. Что усиление диктаторских функций государственной власти сможет наконец обеспечить добросовестность её служащих - чиновников. (Замечателен пассаж одного из последних <мая 1997 г.> президентских посланий о «чиновниках-офицерах» так живо напомнивший идеал государства-казармы Николая 1. Правда мы не имеем тех офицеров, большая часть этих давно уже превратились в чиновников-казнокрадов).
Эти иллюзии приведут нас (или уже привели?) к государству фашистского типа, в котором «элита» удерживается у власти благодаря комбинации грубого насилия, выборочного подкупа части народа, занятого в привилегированных отраслях и контроля над обществом посредством «приводных ремней» карманных СМИ, «правозащитных», «культурно-просветительных», «социальных» и пр. организаций.
Не менее важно попытаться, наконец, трезво оценить наше национальное своеобразие.
Эта идея - национального своеобразия, - всегда была одной из наиболее любимых для всех властьпредержащих в России вот уже почти двести лет. Когда власти больше нечего сказать народу, она начинает аппелировать к патриотизму, убеждая его в собственной особости. При этом вся «особость» - при ближайшем рассмотрении, - заключается всего лишь в признании исключительной благотворности для народа его нынешнего приниженного существования в сочетании с воспоминаниями о былых достижениях (иногда мнимых или достигнутых не оправдывающими их средствами, но овеянных приукрашивающим флёром давности), чтобы прикрыть безрадостность повседневности и отсутствие реальной программы улучшения жизни народа. В результате патриотические чувства народа безжалостно проматывались. И сейчас пустой официальный патриотизм уже не так легко навязать. Поэтому он приобретает всё более агрессивные - шовинистические, - формы. Насколько мы сможем устоять перед соблазмом в очередной раз навязываемых нам обветшалых иллюзий «самобытности» зависит сама возможность действительного национального возрождения.
Особенно популярна у наших защитников национального своеобразия ссылка на общинный коллективистский характер русского человека, будто бы принципиально отличный от индивидуализма и формально-юридического равенства, составляющих смысловую основу жизни «западного человека».
Истоки этой мысли несомненно восходят к славянофильской идеализации русской крестьянской общины. Но уже сам факт необходимости создания такой идеализирующей рефлексии говорил о том, что подлинный коллективизм общины к концу 19в. под прессом фискально-полицейского контроля государства был задушен. Попытки создать вместо умирающей традиционной общины новые цивилизованные формы общинности в виде земства были задушены на корню бюрократией, оберегавшей своё монопольное право на управление обществом. Остатки общинности были уничтожены советско-коммунистическим режимом. Созданный им пресловутый «коллективизм советского человека» ничего не имеет общего с действительной общинностью и коллективизмом. Он был лишь средством тотального контроля государства над личностью через «трудовые коллективы» и псевдообщественные организации.
Заинтересованность новых «хозяев России» в реанимации такого рода коллективизма понятна. Но иллюзия особой коллективности русского человека всё ещё жива и в массовом народном сознании. Тому, на наш взгляд, есть две основные причины.
В условиях экономического хаоса и правового беспредела, принадлежность к какой-либо знакомой общности сама по себе создаёт состояние относительной психологической комфортности: некоторой защищённости и предсказуемости бытия, - тем более, если это состояние ещё и согревается воспоминаниями об относительном достатке, который совсем недавно, обеспечивала принадлежность к этой или подобной общности.
Но, главное, что обеспечивает живучесть этой иллюзии - самообман, создаваемый жизненной забитостью и информационным вакуумом. Если спросить «простого русского человека», чем ему так дорог пресловутый коллективизм, то его ответ сведётся в конце-концов к двум вещам. Готовности в случае крайней нужды поделиться куском хлеба и кровом. И стремлении решать конфликтные ситуации самостоятельно, используя принятые в общине неформальные нормы, минуя посреднические правовые функции государства, а в случае возникновения угрозы несправедливой кары государства (его правоохранительных органов) за какой-либо действительный или мнимый проступок - попытаться скрыть, уберечь от этой кары. Это - почти животная стайная защитная реакция на непредсказуемую жизнь в условиях тотального государственного прессинга и слабой экономической развитости, прекрасно выраженная русской поговоркой: «От тюрьмы и сумы не зарекайся». Но такого рода коллективизм не являет собой ничего замечательного. Это - «коллективизм культуры бедных», знакомый низовым социальным слоям многих обществ. Сфера его действия: экстроординарные ситуации. Он беспомощен в организации повседневной жизни. Пример - наше нынешнее состояние. Наш пресловутый коллективизм оказался бессильным противопоставить что-либо диктату «красных директоров», уничтожающих ради своего обогащения предприятия и пр., оказался неспособным хотя бы приостановить развал, полную деградацию ближайшей жизненной среды, которая просто должна быть предметом естественной заботы низовых территориальных общин и пр.
Действительный коллективизм, «общинность» определяется кругом задач, которые община правомочна решать самостоятельно. Когда права и обязанности общины и государства, личности и общины чётко разграничены и их исполнение гарантирутся законом. Когда община строится от личности, выступающей инициатором и участником коллективных действий, организованных снизу на началах сугубо добровольного участия и направленных на практическую реализацию конкретных интересов и опирающихся на совпадение интересов. Такие общины также решают внутренние проблемы и конфликты стараясь не привлекать органы правопорядка, а действуя прежде всего силой общественного мнения, «не писанных законов и норм», стремясь к максимальному внутреннему согласию. Но они имеют для этого гораздо больше реальных прав и возможностей. А каждый член общины защищен от возможного чрезмерного вмешательства в его личную жизнь. Такой коллективизм в виде реально действующего местного самоуправления, низовой муниципальной демократии, развитой системы «обществ конкретных дел» является реальной действительностью в Европе и Северной Америке. А мы всё продолжаем тешить себя самообманом слов о нашем особом общинном духе. В то время как в действительности между принудительной общностью, навязанных «государственных интересов», и природными, естественными малыми сообществами (семья и пр.) у нас полный социальный вакуум, отсутствие сколько-нибудь значимого количества общностей, построенных на сопричастности к какой-либо ответственной цели, устремлённых к реализации накопленных и приобретению новых знаний и умений, к взаимной поддержке и взаимному обогащению - вакуум, который естественным образом заполняется мафиозностью.
Из будто бы присущей нам особой коллективности мы пытаемся вывести особые формы государственного устройства, присущие только нам политические институты, основанные на принципах, отличных и, что является главным, намного превосходящих принципы формальной демократии западного образца. Эта особая политическая организация сводится к многоуровневой иерархической системе сословно-корпоративных представительных учреждений, выстроенной от низовой общины (то ли соседско-территориального типа, то ли типа профессиональной корпорации. - Ни того, ни другого мы сейчас реально не имеем) до общенародной Думы-Собора. При этом на каждом уровне этой иерархической структуры все вопросы решаются единогласием, то есть обсуждением вопроса до тех пор, пока не будет найдено приемлемое, добровольно принятое всеми решение.
Несомненно, это очень привлекательный политический идеал. Очевидны и его корни, как идейные (славянофильский идеал соборности, против которого мы ничего не имеем, но считаем его применимым к церковной сфере или иных союзов изначально основанных на взаимной любви, доверии и духовной близости, составивших её членов; для иных типов общностей эта идея несомненно утопична), так и экзистенциальные (смысловой архетип приоритета внутриобщинного согласия, характерный для любой малой общины, и архетип высшей ценности мира на российской земле в целом, сформированный народным опытом Смутного времени, и подкреплённый опытом помутнения народного разума в 1917-1921гг.) Не лишена оснований и критика фетишизации демократических процедур: как показывает опыт, формально демократическими процедурами вполне можно «протаскивать» по-существу самые антидемократические решения.(Что прекрасно освоено нашими нынешними «думцами»)
Надо отдавать себе ясный отчёт в том, что принцип единогласия «работает» исключительно в малых общинах (несколько сот человек, в пределе 1-3 тыс., не больше), в которых каждый человек может «охватить», принять как достаточно близких, понятных и необходимых для себя всех остальных членов общины, знать и «контролировать» общественным мнением их действия. В более обширных общностях этот принцип вначале вырождается в пустые бесконечные словопрения (последним образчиком которых был первый и последний перестроечный съезд Советов), а затем превращается в органы бесконтрольной власти нескольких корпораций, которые благодаря тому или иному счастливому для них стечению обстоятельств получили экономические или силовые средства закулисного давления на прочие корпорации (которому последние ничего уже противопоставить не могут, поскольку кроме единогласного одобрения навязанных им решений они ничего не смогут предпринять). В результате получается многоуровневая система личных зависимостей, характерная для деспотий восточного образца. Общества иерархического, корпоративного типа - это всегда общества стагнирующие. Развивающиеся общества всегда имеют гибкую структуру, дающую «свободу манёвра», раскрывающие своеобразие личности.
Почему дорвавшаяся до власти финансово-чиновно-монополистская олигархия печётся о создании такой «национально-своеобразной» политической системе, освящающей всевластие господствующих корпораций, - понятно. Но зачем народу (и тем более таким людям как А.И.Солженицым) обманывать себя этими политическими иллюзиями?
Единственная, проверенная историей, опытом динамично развивающихся народов, форма «единогласия», дополняющая формально-демократические процедуры, - это система ценностей, фундаментальных жизненных смыслов, выраженных в нормах обычного права, «не писанных законов» общественного мнения, на основе которых вырабатываются юридические нормы формального закона (в отличие от наших законов, являющихся, в основном, плодом бюрократического творчества и закулисного межкланового торга). В опыте цивилизованных стран достаточно примеров, когда решения, принятые с соблюдением всех формально демократических процедур, но противоречащие общепринятым ценностям, вызывали мощную реакцию общественного отторжения, и их приходилось отменять. (Последние годы этого стараются избегать с помощью развитых, высококвалифицированных - не ориентированных как у нас на ближайшие коньюктурные интересы «элитных» кланов, - социологических институтов).
Любимый аргумент защитников нашего национального своеобразия - особая «духовность» русского народа.
Мы отнюдь не собираемся отрицать наличие особого духовного склада русского человека и наличие у России своеобразной духовной традиции. Мы хотим только предостеречь от обольщения иллюзорными достоинствами, связанными с использованием этого понятия.
Истоки идеи об особой духовности русского человека, несомненно, восходят к тому глубочайшему мировоззренческому кризису, который породил смутный 17 век. Противопоставление «старой веры» и «латинства» сохранялось по-существу все последующие столетия лишь изменяя внешнюю форму, точнее «образ врага», с которым приходилось бороться, отстаивая свою особую духовность: на рубеже 18 и 19 веков это были «франк-масоны», затем «либералы-шелкопёры», затем «сицилисты» и наконец «жидо-массоны», которые до сих пор никак не хотят прекратить свои козни. Но за всей этой внешней изменчивостью форм борьбы её смыслы оставались неизменными.
Противопоставление «прямого», «чистого» знания, получаемое от Бога знанию рациональному, научному (ограниченному и сомнительному). Связанное с этим огульное неприятие, отторжение светской системы образования, светской образованности (позже - когда светское знание, культура, образование были в интересах укрепления государства внедрены в российское общество, - неприятие «западных новшеств» в сфере науки, образования и культуры) и признание несомненного приоритета народной низовой культуры и образования перед культурой и образованием элитарным, академическим, «западным.»
Превознесение безгрешной созерцательной жизни жизни рационально организованной, утилитарно ориентированной, суетной.
Утверждение об изначальной высокой духовности таких качеств как бедность, смиренность, терпеливость и т.п. , противопоставляемых бездуховному стремлению к любым формам наслаждения жизнью.
За каждой из этих дилем стоят реальные проблемы, которые смело можно отнести к разряду «вечных» и «общечеловеческих». Особость, которую мы внесли в их решение, - лишь в бескомпромиссно заострённо-одностороннем принятии одной из сторон в этих оппозициях и столь же бескомпромиссно-огульном неприятии другой. Главная причина этого в том, что естественная первичная заострённость позиций «спорящих сторон» не разряжалась (или разряжалась очень слабо и медленно) их постепенными компромиссами в рамках единого культурно-исторического развития народа (путь, на который мы пытались стать во второй половине 17 века), а, наоборот, усиливалась тем, что со времён Петра государство, принявшее на себя исключительное право цивилизовывать свой народ, вводило «плоды европейской цивилизации» импульсивно, поспешно и усечённо-избирательно. Новшества касались в основном сфер военной, административной и индустриально-технологической. Образование, культура, наука как необходимые элементы жизни народа были за редкими исключениями на крайней периферии интересов власти. А свобода человека, его права и достоинство вообще не воспринимались как элементы цивилизации, необходимые для привнесения на русскую землю. Это, с одной стороны, делало сами цивилизаторские импульсы правительства внутренне расколотыми: венно-технологическая модернизация, ориентированная на западные образцы, опиралась на аппеляцию к «староверским» смыслам терпения и смирения, а призывы деятельно способствовать такой модернизации сочетались с фактическим отторжением принципов рациональной организованности управления экономикой и государством (несовместимых с произволом бюрократии). С другой стороны, полное отсутствие «человечного компонента» в привносимой правительством «цивилизации», делало эти его усилия чуждыми, непонятными для большинства народа, далёкими от его обыденной жизни.
Радетели особой духовности любят использовать в качестве «сильного аргумента» ссылку на те образцы высочайшей духовности, культуры, искусства, которые были созданы в России, на тех титанов мысли и духа, которых породила российская земля: Ломоносова, Пушкина, Толстого, Чайковского и многих других. Но ещё В.Соловьёв подметил (а затем эту мысль развивали многие), что подлинные взлёты духовности совпадают в России с эпохами наибольшей открытости, наиболее тесных и непредвзятых контактов с Европой и ни одного крупного представителя нашей культуры невозможно представить вне контекста культуры Европейской (в том числе и наших «славянофилов», идейная связь которых с немецкой философией и государственным идеалом Дж. де Местра общеизвестна). А многие из тех мыслей, идей, принципов, которые представлялись выражением особого склада ума и духа русского человека в конечном счёте оказывались идеями и принципами, когда-то давно привнесёнными, но за давностью лет «пригревшимися» и потому воспринимающимися как исконно русские.
Совершенно замечательный ещё один аргумент, который как правило берегут для конца, рассчитывая на его неопровержимость: какой духовностью должен обладать народ, породивший столько святых и мучеников! Мучеников и святых у нас действительно много. В том-то и дело, что в России, как заметил Фёдоров, могут жить святые да воры. Стойкость преодоления жизненных невзгод, смиренное принятие, обрушивающихся на голову несчастий - несомненные черты русского духа. Этой духовностью только держимся и теперь. Но сколь долго можно проматывать этот «духовный резерв» ?
Иллюзия предзаданного, неизбежного выхода из кризиса и нового «возрождения России».
Эту иллюзию разделяют почти все, независимо от политических и мировоззренческих пристрастий. При этом уверенность в такой предзаданности основана на рассмотренных раннее вроде бы исключительных достоинствах русского человека, неоправданно радужном представлении о результатах преодоления предшествовавших кризисов, переживавшихся Россией (будто бы каждый раз из этих кризисов Россия выходила обновлённой и окрепшей, тогда как на самом деле, начиная по крайней мере с 16 в., мы ни разу не смогли найти адекватного ответа на вызовы, которые бросала нам история) и религиозно-мистическом варианте русского «авось» (подождём ещё маленько, оно всё как-нибудь само и наладится).
Единственная внятная мысль, которая звучит в оправдание неизбежного возрождения России - ссылка на её безграничные природные богатства. Но, во-первых, они давно уже не такие уж безграничные (особенно учитывая темпы нынешнего разграбления), во-вторых, это богатство ресурсов так и не смогло до сих пор обеспечить нам не то, что процветания, но даже просто приемлемой человеческой жизни, но - главное - эта мысль в своей основе порочна. По крайней мере начиная с нового времени быстро развивавшееся государство не могло похвастаться богатством ресурсов. Голландия, Англия, Германия, Япония... Наоборот, скудность ресурсов стало одним из факторов стимулирующих трудолюбие, упорство, изобретательность, напористость народов этих стран, которые и обеспечили их процветание.
Преодолеть наконец мессианский комплекс, самообман обладания особым невиданным быстродействующим рецептом оздоровления и обновления.
«Мы решим задачу подъёма уровня жизни и подъёма творческого потенциала в России, и решим её так, как никогда ни один предшествующий строй не в состоянии был решить». - Это не из хрущёвской Программы построения коммунизма. Это из недавнего май 1997 г. выступления А.Чубайса, в котором он обещал скорое построение развитого капитализма в России. <То, что обещают нам сейчас вообще внятно не формулируется. Это какая-то «солянка на любой вкус». А чего больше в недавно грамогласно обящанном "Счастье" через десять лет: нивного самообмана или злонамереного вранья? Чем не новое обещание коммунизма, и даже не через 20, а - 10 лет.> Не знаю, чего здесь больше, наивного самообмана нувориша, уверенного, что так же легко как он награбил своё состояние можно вывести из кризиса такую страну как Россия, или сознательного обмана в надежде ещё какое-то время поддержать народные иррациональные ожидания скорого выхода из кризиса..
На чём реально строится этот показной оптимизм? Фактически на трёх основаниях. Надежде на быстрый и массовый приток иностранного капитала. Надежде на чрезвычайные меры по сбору налогов, более разумному использованию бюджетных средств и приданию хоть какой-то управляемости чиновничьего аппарата. Надежде, что народ ещё не до конца обобрали, и его можно заставить ещё потуже «затянуть пояс», свалив на него бремя «социальной и жилищно-коммунальной реформ».
Интенсивная программа зарубежных поездок высших лиц государства, предпринятая в последние месяцы <имеется ввиду май 1997 г.> с целью в очередной раз убедить западных предпринимателей инвестировать свои средства в российскую экономику, показала, что наши «семь пунктов» «большого скачка» не произвели ожидаемого впечатления. Единственный реальный результат этих поездок - новые кредиты, которые по заведённому обычаю преподносятся как большое завоевание «курса реформ», но на деле являются самопризнанием государства банкротом, поскольку эти кредиты будут использоваться на погашение долгов в бюджетной сфере: государство фактически переходит на содержание международных финансовых организаций. <Сейчас мы, вроде бы, стали отползать от этой черты наркотической зависимости от кредитов, но так неуверенно...> Ясно, что ни один здравомыслящий частный инвестор не будет воспринимать заверения в государственных гарантиях его ивестиций, даваемых государством-банкротом, при том, что продолжает действовать в полной мере весь прежний комплекс факторов, сдерживавших инвестиции до сегодняшнего дня: криминализация экономики, номенклатурный капитализм, «играющий» по правилам совершенно не понятных для нормального цивилизованного бизнеса и пр.
Обсуждения пресловутого секвестра, нового налогового кодекса, робкие попытки ограничить беспредел монополий показывают, что надежды либеральных идеологов нового курса реформ на снижение и упрощение налогообложения, прозрачности госбюджета, эффективный контроль за деятельностью монополистов и т.п. - не оправдываются. Очевидно, что в обозримом будущем мы не будем иметь нормальной перспективной налогово-бюджетной политики, а будем продолжать жить в условиях перманентной чрезвычайщины. <Здесь наметились реальные подвижки, но насколько они будут последовательны? Дай бог, чтобы я ошибся.>
Где у власти хватит решимости «довести дело до конца» - это сокращение социальных льгот для простонародья и перекладывание на его же плечи платы за жилищно-коммунальную реформу. Но, учитывая, что параллельно согласно последним указам <Имеется ввиду май 1997 г.> президента (не рекламируемых, кстати, как «семь пунктов» «нового курса реформ») сохраняются и расширяются льготы и средства на содержания чиновников, особенно высокопоставленных, армию которых не собираются реально сокращать, <а сейчас она ещё больше возросла благодаря уполномоченным по округам и прочим бюрократическим нововведениям> - экономия на льготах «простонародью» врят ли даст ожидаемый экономический эффект, но зато чревата непредсказуемыми социальными последствиями.
А под разговоры о военной реформе нас пытаются загнать в очередную непосильную для нашего государства «гонку вооружений», поскольку, хотя на аппетиты армии и ВПК накладываются некоторые внешние ограничения, объём планируемых под реформу средств остаётся неподъёмной для нынешнего состояния экономики, а анализ соотношения средств, направляемых на армию, вооружения и т.п. и средств, направляемых на прочие нужды: здравоохранение, образование, науку, культуру и пр., - показывает, что основное направление «курса реформ» продолжает веками укатанную колею (которую в своё время очень ёмко определил Николай 1, заявивший, что Россия государство не крестьянское, не торговое и не промышленное, а военное и назначение его быть грозою света).
Но более показательно не столько то, что власть делает или пытается делать, сколько то, что она не делает и, судя по всему, никогда не будет делать.
В.Соловьёв подметил характерную особенность отечественных либералов-реформаторов - рабское копирование западных форм при полном пренебрежении духовными началами, на которых зиждется жизнь западного мира.
О многих из этих начал мы уже неоднократно говорили. <Имеется ввиду книга, о которой говорилось в предисловии> Сейчас хотелось бы выделить лишь одно из них, на данном этапе для нас наиболее важное, - идею народного суверенитета. Выработка и дальнейшее уточнение этой идеи (прежде всего, выделение как неотъемлемой её части идеи суверенитета личности), превращение её в реально действующие нормы формально-юридического и обычного права - является важнейшим смысловым содержанием новой и новейшей истории западной цивилизации. Основным содержанием этих норм является, с одной стороны, наличие достаточно четких границ, за которые власть (её конкретные носители от президента до рядового полицейского или муниципального чиновника) ни при каких условиях не может переступить, а, с другой стороны, принятие личностью норм самообязанностей и самодисциплины, основанных на «чувстве свободной ответственности, на сознании виновности в собственной судьбе».(Н.Бердяев) Это самоограничение власти, которое казалось бы, должно было бы её ослаблять, на деле усилило её, создало для неё наиболее прочный фундамент - мнение народа. Верность этой идеи - власть в конечном счёте держится только мнением народа, - высказанной просветителями 18 в., подтвердила история двух последовавших веков, в том числе и практика всевозможных диктаторов, пытавшихся доказать, что власть зиждется на совершенно иных основах, на насилии в первую очередь: установлению всякой диктатуры предшествует тотальное оболванивание большей части народа, идеологически лигитимизирующей диктаторский режим.
Верность этой идеи подтверждает и наша нынешняя экономическая практика. Мнение народа, его доверие к власти оказывается экономической категорией, когда «на руках» у народа денег больше, чем дают выклянчиваемые унизительные кредиты, и, даже, как считают экономисты, больше чем наша нынешняя экономика в состоянии «переварить». Это те инвестиции, которые мы никак не дождёмся.
Слабость нынешней власти - всей: президента, правительства, Думы, губернаторов и пр., - в том, что она стоит вне общества и считает это нормальным положением. Экономоцентризм, марксистский догмат о безусловном приоритете экономики над всеми иными видами жизнедеятельности и, особенно, над духовной сферой. Идеал вездесущей - «просвещённой» - власти, регулирующей все сферы жизнедеятельности общества и государства. Уверенность, что лучшая форма «единения власти с народом» это цезура, регулирование информации - Вот смысловые архетипы, оказавшиеся наиболее близкими нашим нынешним властьпредержащим.
Наивно надеяться, что власть, деятельность которой управляется такими архетипами, сможет (захочет) реально начать решать такие проблемы как:
- устранить очевидный вопиющий перекос в распределении обязанностей и прав между властью и «простым человеком», когда у власти только права, а у человека только обязанности; как частный случай - установить наконец единственно реальный механизм контроля за деятельностью как наших чиновников, так и «коммерсантов»: контроль ответственностью за реальный результат деятельности (для чиновника и директора государственного предприятия), контроль действительной конкуренцией (чтобы итог коммерческой деятельности определял конечный потребитель этой деятельности, а не купленные «коммерсантом» чиновники);
- изменить, наконец, коренным образом феодальный принцип формирования и функционирования власти, основанного на идей служения лицу, порождающий все «прелести» отечественной мафиозности: замкнутость, кастовость, информационная закрытость и пр.;
- отделить власть от «предпринимательства», дать возможность зарабатывать на достойную и, даже, богатую жизнь не имея власти (или особых отношений с властью);
- создать действительно независимую (а не придаток к президентской администрации, на что нацелена теперешняя судебная реформа) судебную власть, способную стать реальным противовесом чиновно-криминальному беспределу;
- создать действительное местное самоуправление - на уровне сёл, посёлков, городских районов, а для городов с населением свыше миллиона и на уровне микрорайонов, - (а не сговор московской и региональных «элит», называемый нынче «реформой местного самоуправления»), с реальными правами, в том числе налоговыми и финансовыми: средства налогоплательщика должны идти на реальное и наглядное улучшение его жизни и их расходование должно быть максимально «прозрачно»;
- устранить традиционно российский перекос инвестиционной программы, ориентированной прежде всего на зарубежные кредиты и инвестиции (ставшего одним из главных факторов, предопределивших социально-экономический кризис, приведший Россию к революциям 1917 г.); создать реальные условия для внутренней аккумуляции капитала, прежде всего посредством действительно простой и посильной налоговой политики и направления средств из «замкнутых финансовых контуров» теневой экономики и чиновно-финансовых кланов в руки потребителя.
Этот список мер, на реализацию которых нынешняя власть не пойдёт никогда - несмотря на заявления и, даже, искренние намерения некоторых лиц из правительства, президентского окружения и пр., - можно было бы ещё продолжить.
Главное, что определяет скептическое отношение к очередному «новому скорректированному курсу реформ», это то, что его осуществляет «команда», отягощённая грузом многих прошлых «ошибок», влияние которых предопределяет нынешнее развитие событий.
Грабительский характер для большинства народа всех предшествовавших «реформ», построенных на так называемой «приватизации», разделе бывшей госсобственности (сейчас, фактически, не отрицаемой никем, в том числе и самим «реформаторами», невинно разводящими руками: несовершенные, мол, сделали законы, с кем не бывает, - как будто всякому здравомыслящему человеку не ясно, что это «несовершенство» было заранее «просчитано», прошло достаточно длительный этап межкланового торга, прикрывавшегося думскими дебатами) и тупой расхитительной торговли (а точнее бесконтрольного вывоза) сырьевыми ресурсами.
Эта бессовестная погоня за преуспеянием любыми средствами создала «аристократию», возвысившейся на чужих деньгах. Она объединена вокруг нескольких финансовых группировок, связанных с «единомышленниками», находящимися у рычагов власти. Они вскормлены нынешней властью, продолжают от неё кормиться (изобретая всё новые способы, соответственно «новому курсу реформ») и не способны выжить при иной власти. Поэтому власть для них превратилась в самоценность. Это наглядно продемонстрировал цинизм президентских выборов 1996 г., когда вся, и так «загибающаяся» национальная экономика, была брошена на решение ближайших политических задач узкого круга лиц (в какое место был засунут в это время пресловутый «неолиберализм» наших «реформаторов», можно только догадываться), отрыжкой которых стал бюджетный кризис (фактическое банкротство государства) 1996-1997гг., <потом, напомним, бал ещё и «дефолт»> который теперь и призван преодолеть «большой скачок».
Но какие силы будут осуществлять этот скачёк? Рынок - т.е. система горизонтальных свободных связей производителей товаров, услуг и рабочей силы, - у нас не просто не сформировался. Вместо него сформировался квазирынок: система конкурирующих экономических княжеств, построенных внутри по принципу вертикального подчинения, - для которых действительно рыночные отношения убийственны и потому они будут делать всё, чтобы они никогда не утвердились в нашей стране. Связав «курс реформ» с интересами узкого политического клана, «реформаторы» сами подорвали изнутри, раскололи демократическое движение, ставшее было в начале 90-х годов действительно мощной силой. Демократия выродилась в игру демократическими процедурами. Демократическое движение безнадёжно раскололось, «демократические партии» всё более превращаются в инструмент соперничества различных кланов в их торговле-борьбе за власть, утратив сколько-нибудь существенную социальную базу. А само слово «демократия» превратилось для обывателя в бранное слово.
Это очевидности, которые мало для кого являются секретом, в том числе и для людей, находящихся у власти. Откровенная тупиковость ситуации породила явный раскрол «партии власти». <Сейчас этот раскол внешне приглажен мощным силовым прессингом, но только приглажен, а не конструктивно преодолён.> Большая часть чиновников и политиков всех рангов, намертво связав свои личные интересы с интересами конкретных кланов и возглавляющих их лидеров, надеются продолжать поддерживать нынешнее квазистабильное состояние на основе краткосрочного сбалансирования межклановых интересов. «Радикальные реформаторы», понимая, что такое квазистабильное состояние может в любой момент сорваться в социально-экономический коллапс, и предложили свою «неолибиральную» программу. В чисто экономическом плане - как цель, программа экономического оздоровления, - она не вызывает возражений: регулирование естественных монополий, распоряжение бюджетными средствами через государственные казначейства, конкурсная система распределения госзаказов, конкурсная (за реальные деньги) приватизация и т.п. Но что касается средств ... Отсутствие реальной экономической и социально-политической поддержки подталкивает в укатанное русло всех российских реформ: опора на узкий круг единомышленников, посредством сильной власти (сила которой определяется прежде всего мощью бюрократического аппарата - «исполнительной вертикали») пытающихся вести народ в светлое будущее. (Характерно очевидное самозамыкание нашей нынешней «элиты». Каналы вертикальной мобильности как в экономике, так и в структурах власти наглухо перекрыты. Возрождается институт «номенклатуры» на всех уровнях власти от правительства до районных администраций: перетасовки узкого круга своих людей независимо от их реальных деловых качеств, главное чтобы свой. Это явный признак загнивания власти, её неспособности и нежелания реально завершать реформы).
Фактический смысл предлагаемых средств движения к цивилизованному капитализму сводится к одной идее: подчинить все ныне существующие кланы клану «реформаторов» (не желающих подчиниться - устранить с экономической и политической арены), а тогда уж он, опираясь на всю полноту экономического и политического всевластия, начнёт строить правильную разветвлённую структуру горизонтальных экономических, гражданских, правовых, политических и пр. связей. Но дело в том, что везде - и особенно в России, - как только власть становится всевластием, она начинает действовать по особым законам, хорошо известным по многочисленным историческим примерам. Модные сейчас у наших «неолибиралов» ссылки на опыт латиноамериканских стран - Чили, Аргентину..., - как-то незаметно сменившие недавнее восхищение опытом «тигров» Юго-восточной Азии (очевидно, после того, как стало ясно, что оснований для чаемых надежд на повторение «экономического чуда» вроде южнокорейского у нас нет, а скорее всего ожидает длительный период стагнации, характерный для латиноамериканских стран), - эти ссылки несостоятельны, поскольку уровень рыночных отношений, развитость среднего слоя (хотя и постоянно размываемого) и, даже, гражданских и правовых отношений в этих странах не идёт ни в какое сравнение с аналогичными показателями у нас. Традиционная влюбчивость российских реформаторов в простые, однозначные рецепты (неолиберальная доктрина, взятая в узкоэкономическом плане, без учёта историко-смыслового, социо-культурного контекста, в котором сформировалась эта доктрина) привела в смысловой тупик противопоставления «либерализма» и «демократии». Всякому маломальски образованному человеку известно, что либерализм и демократия (и как понятия, и как реальная экономическая и политическая практика) находятся в состоянии постоянного конфликта, борьбы. Но эта борьба во всех цивилизованных странах велась и ведётся в форме обоюдного движения к взаимоприемлемому компромиссу (в этом, как мы уже говорили, заключено основное смысловое содержание европейской новейшей истории). Наши же «либералы-реформаторы» вполне традиционно по-русски, предпочитают не развязывать узлы, а рубить их, возвращаясь в привычное для нас состояние перманентной чрезвычайщины.
Впрочем, возможность успеха такой «неолиберальной диктатуры» у нас сейчас маловероятна. Слишком сильно нынешний «курс реформ» связан с уже принятыми ранее решениями, сами «радикальные реформаторы» связаны, сложившимся раскладом сил. Это отчётливо продемонстрировали недавние «свободные» аукционы, которые были предопределены кредитами, которое правительство ранее взяло у коммерческих банков под залог государственных пакетов акций лучших предприятий страны (а кредиты, ясное дело, давали свои, приближённые к правительству банки). Даже самая «либеральное» из предлагаемых нововведений - аукционы «за живые деньги» (кто больше даст), - на поверку очень лукавое. При сложившемся разделении финансовых ресурсов, сформированным уже проведённой приватизацией, многолетними финансовыми махинация, победители этих «честных конкурсов» предопределены. (Так же, как если одного человека откармливать и усиленно тренировать, а другого, полуголодного, держать в яме, а затем выставить их на ринг для «честной борьбы».)
Власть монополий стала слишком уж сильной, тесно сросшейся с государственной властью, чтобы ей можно было одним-двумя решительными наскоками хоть сколько-нибудь существенно ослабить. Несмотря на все заверения правительственных «неолибералов», всевластие монополий не было заметно подорвано, главный показатель - не удалось ни добиться отделения производителя от сети, ни реально реструктуировать этих экономических монстров. Максимум чего удалось добиться - убедили временно немного «поделиться» (при этом правительство так и не получило не то, что контроль, но даже достаточно достоверную информацию об их доходах, финансовой деятельности). <Судя по «реформированию» «Газпрома», теперь МПС, завтра ещё кого-то, - сейчас возрождаются откровенные госмонополии. >
Другая часть «нового курса» - реформирование социальной и жилищно-коммунальной сферы, - также имеет мало шансов на позитивные результаты в обозримом будущем, поскольку фактически их проведение отдано на откуп местным чиновникам, получившим право под видом «адресной поддержки» сортировать граждан по своему усмотрению.
«Неолибиралы» загоняют себя в узкое и всё сужающееся ущелье, с одной стороны которого надвигается стена недовольства монополий и финансовой олигархии чрезмерным на их взгляд контролем правительства за их доходами, а с другой - растущего сопротивления большинства населения, (сокращение дотаций и пособий ставит их просто на грань физического выживания). В этих условиях «реформаторы» не в состоянии вырваться из укатанного русла перераспределения национального пирога, остаются пленниками инерции, не способными реализовать действительно долгосрочные программы, вынужденными лишь по-возможности остроумно решать текущие проблемы.
Всякая пусть самая наинаучная, досконально выверенная логически, теоретически истинная мысль, программа будут ложными, если не будут иметь человеческого смысла. Наши реформы давно уже не имеют человеческого смысла. Горбачёвская перестройка была очевидно экономически наивной. Но она имела мощный гуманистический заряд и опиралась потому на доверие народа. Нынешние «реформаторы» более изощрёны в чисто экономических вопросах. Но их «реформы» начисто лишены гуманистического содержания, если не больше: цинично антигумманистичны. У потому лишены человеческого смысла, а значит и реальной народной поддержки. <Не надо путать с рейтингами нынешнего президента. Они являются результатом его политики, реформировать ничего по-существу не реформируя, когда каждый волен видеть в действиях власти, то, что ему хочется. Но сколь долго можно проводить такие виртуальные реформы.>
Колесо российской истории, пробуксовав полтора десятка лет, возвращается на прежнее место, с которого начиналась перестройка (если не откатилось назад: права районных администраций - уровня с которого должно начинаться действительное самоуправление, - профсоюзов, общественных организаций сейчас значительно ограничены даже по сравнению с «перестроечным периодом») - вопросу гуманизации власти. Если нынешняя власть не сможет этот вопрос решить, - тогда опять ксенофобия, изоляционизм, тупое рабское прозябание за пайку под грозным взором пахана?..
В конечном счёте решение зависит от нас.
Мы сейчас переживаем ситуацию по смысловому содержанию близкую к ситуации, пережитой Россией в начале 17в. - действительное спасение может прийти только от «земли», то есть самоорганизации общества. Сама жизнь в очередной раз чётко обозначила дилему: либо мы - общество, конкретные «простые люди», - наконец, преобразуем власть сообразно нормальным человеческим жизненным смыслам, либо как и раньше принесём себя в жертву власти, узкой кучке правящих кланов.