Аннотация: История о том, как одним знойным днем Анхизу в его пастушьей хижине явилась сама Афродита...
А ты поразмысли об этом:
Не проболтайся, сдержись, - трепещи перед гневом бессмертных!
Гомеровский IV гимн "К Афродите" (290-291), пер.В.В. Вересаева
Анхиз укрылся от полуденного зноя в пастушечьем доме и от нечего делать пытался играть на кифаре. Многие в его родном Дардане[1] возмущались, что сын царя Каписа, красавец Анхиз, беспокоит покой благонравных жен и их дочерей - вот отец и отослал на время прочь из города, на Иду[2], пасти стада, пока не поутихнут страсти. Поскорей бы уже можно было вернуться назад! С пастухами он сумел договориться, за коровами ему ходить не надо было, но скука стояла страшнейшая.
Какое-то движение отвлекло его, он слишком сильно потянул струну, и она отозвалась протяжным стоном. Анхиз поднял голову. Дверь оказалась отворена настежь, а на пороге, словно в нерешительности, застыла юная дева. Солнце светило ей в спину, заставляя золотым венцом сиять волосы и являя все изгибы совершенного тела, так что в первый момент Анхизу даже показалось, что на гостье ничего не надето. Она прищурилась, разглядывая Анхиза, а затем шагнула внутрь. Раздался едва слышный перезвон и воздух наполнился густым ароматом розы. Дверь тихо захлопнулась. Дева нежно улыбнулась, склонила голову и осталась стоять, продолжая рассматривать его.
Анхиз тоже глядел на нее во все глаза. Все в ней - ее стать, красота, роскошь и блеск одежд и украшений - ослепили его, oна вся светилась и переливалась. Ее алый, расшитый узорами пеплос был соткан будто из огня - так сиял. Лилейные руки украшали витые браслеты, нежные мочки ушей оттягивали серьги с подвесками, что звенели при каждом наклоне ее головы, а на стройной шее в несколько рядов висело ожерелье из сверкающих камней. Это точно кто-то из богинь! Анхиз опомнился и упал на колени перед гостьей.
- Здравствуй, владычица, почтившая этот скромный дом, кто бы ты ни была - Артемида стрелолюбивая, Афина сиятельноокая иль Афродита златая!.. Ведь ты из богинь, правда? Я знаю! Смертные женщины не бывают такой красоты!.. А, может быть, ты из харит или нимфа, живущая здесь, на горе? Открой мне, кто ты! Сегодня же я воздвигну на Иде в твою честь алтарь и каждый день стану приносить тебе многоценные жертвы. От тебя же прошу одного - будь благосклонна ко мне! Возвеличь меня среди прочих троянцев, надели цветущим потомством и даруй долгую, счастливую жизнь.
- Ну что ты, Анхиз! Я совсем не богиня, напрасно меня приравнял ты к бессмертным, - поспешила ответить гостья. - Смертные мать и отец у меня. Отец мой - благородный Отрей, что над Фригией [3] царствует. Однако же няня моя троянкой была, она вашему языку и меня обучила.
Она шагнула ему навстречу и мягко потянула вверх. Анхиз оказался совсем близко к ее лицу, и у него перехватило дыхание - так прекрасно оно было, полно такой невообразимой прелести, юности и свежести, словно ожившая мечта. Но особенно примечательны были ее темно-синие глаза, что звездами влажно мерцали из-под ресниц. Они манили и приковывали, ласкали и заставляли подчиниться, сулили неведомые блаженства и умоляли. Он потерялся в этих глазах, растворился, стал глух и слеп ко всему вокруг. Ее розовые уста шевелились, звенел колокольчиком голос, но Анхиз все глядел и глядел на нее, не слыша ни слова из того, что она говорила.
Белая рука птицей взлетела к шее, притянув его внимание. Пальцы прошлись по блестящим камням ожерелья и скользнули вниз, поправив подвеску, затерявшуюся в тени ложбинки. Пеплос гостьи был таким тонким, что не скрывал очертания налитой груди, а прерывистое дыхание, натягивающее ткань при каждом вздохе, обрисовывало ее еще четче. Казалось, она так и просится ему в руки. Ему страстно захотелось до нее дотронуться, взвесить ее тяжесть на своей ладони... Но она все что-то говорила. Он попытался разорвать дурман желания и прислушался.
- С подружками мы на лугу веселилась, как вдруг налетел ветер страшный, меня подхватил и понес. Ветром этим Гермес оказался. Меня он сюда перенес и сказал... сказал он, что воля богов такова... женою должна я взойти на ложе твое и потомков тебе нарожать. - Она прерывисто вздохнула, и сладкая истома этого вздоха отозвалась внизу живота Анхиза. - Сказал и исчез без следа... И так я оказалась здесь и стою пред тобой - любви не знавшая дева, и принуждает меня неизбежность. Так отправь гонца к отцу во Фракию, в приданое золота много пришлет он тебе. Ты же покажи меня отцу своему и матери мудрой, невестой представь, а потом свадебный пир закати, чтоб оценили его на земле и Олимпе.
Она прошептала последние слова так нежно, словно сомлев от желания, откинув голову и глядя на него потемневшими глазами под отяжелевшими веками. Это стало последней каплей. Анхиз почувствовал, как безудержное желание наполнило его. Он отбросил все сомнения и, охваченный страстью, придвинулся к ней, обвив руками тонкий стан:
- Если и правда ты смертная и если по воле Гермеса суждено тебе быть мне женою, то клянусь, никто из богов или смертных не сможет мне помешать в любви сочетаться с тобою сейчас же! Разделю я с тобой ложе, дева, видом богиням подобная, а потом я готов хоть в жилище Аида спуститься, - севшим голосом проговорил Анхиз и притянул ее еще ближе, чтобы она почувствовала, как он возбужден.
Она мягко улыбнулась, легко освободившись из его объятий и проскользнула к ложу, заворожив Анхиза видом своих колыхнувшихся бедер. Он последовал за ней и потянулся было с с поцелуями, но дева, улыбаясь, лишь отклонилась и приподняла краешек пеплоса, показывая ему маленькую ступню, схваченную в плен золоченой сандалией. Анхиз скользнул на пол, снял одну за другой сандалии и, глядя ей в глаза, начал целовать отметины, оставленные на нежной коже перевитыми жемчугом ремешками, поднимаясь по ноге все выше и выше, пока не дошел до округлого колена. Дальше ему идти не позволили и легонько оттолкнули. Она уже успела вынуть заколки, удерживавшие прическу, и волосы укрыли ее плечи плотным золотым покрывалом. Анхиз послушно поднялся и продолжил раздевать ее, снимая украшение за украшением, целуя и лаская освободившуюся кожу, вдыхая ее запах и все больше пьянея от страсти. Она вскинула руки ему на шею и прикрыла глаза, изнемогая под его ласками.
Вот наконец упали сияющие светом одежды и Анхизу открылись два спелых плода, идеальных в своей округлости, с розовыми маковками посередине, затвердевшими от переполнявшего ее желания. Рука его поднялась и сжала их, и начала ласкать эти тяжелеющие яблоки[4]. И так целуя и лаская, нежа и прикусывая, боясь и на мгновение оторваться от нее, он мягко опустился с ней на ложе, и они продолжили сладостные забавы, все более и более откровенные в своем желании. Она обхватила бедро Анхиза ногой и притянула сильнее, одновременно раскрываясь ему. В ушах у него шумело, он едва ли что-то соображал. Его пальцы оросило столько влаги, она так стонала ему в рот, что он больше был не в силах терпеть и вошел в нее, взяв ее девственность. Она с счастливым стоном приняла его, затянув в бархатный плен своего тела. Его хватило всего на пару движений, и он выплеснулся с удивившим себя вскриком.
Много раз сплетались они в любовной игре, и если бы не неопровержимое свидетельство ее девственности, Анхиз бы поклялся, что перед ним самая многоопытная любовница из всех, что были и будут на свете. И куда только исчезла робкая дева. Она была неистощима и ненасытна, предельно откровенна в своем стремлении получить от него наслаждение, знала всевозможные секреты и уловки, само его тело она знала гораздо лучше него самого - и оно с радостью отзывалось на все ее ухищрения. Он давно перестал вести и лишь следовал за ней тропам наслаждений, опасно приближаясь к безднам, за которыми теряется разум, нырял с ней в омуты исступлений и взлетал вновь. Сколько раз ему казалось, что он опустошен, выжат до последней капли, но вот она тянулась к нему, и кровь закипала в нем вновь, рождая новую волну желания и наливая жаром чресла.
В последний раз они сошлись уже с ленцой, словно бы нехотя. Он неторопливо гладил ее грудь, пока она объезжала его сверху, время от времени склоняясь, чтобы сорвать поцелуи. Прекрасные черты в последний раз исказились в любовном экстазе, а затем все будто волной стерло: лицо ее странно застыло, ничего не выражая. Она протянула руку, и веки Анхиза тотчас же смежил сон.
***
Утолив свою страсть, Афродита, а это была она, погрузила Анхиза в сон. Безумное желание схлынуло так же внезапно, как и накрыло, сменившись злостью, досадой и стыдом. Пожар страсти отгорел, оставив после себя лишь горечь пепелища. Афродита запрокинула голову: "Ну, теперь ты доволен, отец?".
Зевс [5] заронил ей в душу безудержное желание к Анхизу, наказав за то, что заставляла богов безоглядно влюбляться в смертных. Только увидела она утром Анхиза, как помутился ее разум от страсти и как на крыльях понеслась она в свой храм в Пафосе. Там искупалась она в волшебном источнике, девственность возвращающем, а затем повелела прислужницам обрядить себя в лучшие одежды и украшения. Афродита так горела страстью, что лишь в последний момент успела одуматься и приняла личину смертной: потушила божественный свет и уменьшила рост. Теперь наконец можно было быть самой собой: Афродита вернула себе облик бессмертной, и темная хижина сразу же озарилась светом.
Между ногами было липко. Она взяла какую-то тряпку - кажется, это был хитон пастушка - и вытерла семя с бедер. Быстро оделась и наскоро подобрала волосы. Какое же это унижение - вот так безгранично желать кого-то! В ней будто зияющая пустота раскрылась, заполнить которую только Анхизу и было под силу. А его еще и уговаривать пришлось! Когда это дитя начало что-то лопотать про жертвенник, она еле сдержалась, чтобы не закричать.
Ко всему прочему, она была неосмотрительна - она вообще ни о чем думать не могла, кроме как о желании почувствовать Анхиза в себе - и позволила зародиться новой жизни. Значит, ее первоначальное намерение незаметно выскользнуть, оставив пастуха до конца дней недоумевать, как это ему такое могло с жары пригрезиться, теперь никуда не годилось. Ничего не поделаешь. Она уже протянула было руку, чтобы разбудить Анхиза, но в последний момент застыла. Она смотрела на него как в первый раз, теперь уже без дурмана страсти и желания, застилавших глаза. Он лежал перед ней раскинувшись, такой юный, такой неиспорченный... и такой красивый. Да, Анхиз был действительно красив. Она нежно погладила покрытые легким пушком щеки, откинула смоляные локоны со лба, покрытого испариной, провела пальцем по пухлой нижней губе, задержавшись в ямочках, притаившихся в обеих уголках рта, легонько поцеловала и отошла...
Остановилась у порога, обернулась и, нетерпеливо щелкнув пальцами, разбудила его:
- Что-то совсем ты заспался, Анхиз из рода Дарданов! Быстрее вставай и скажи, узнаешь ли теперь свою деву-невесту?
Анхиз рывком сел на ложе. Сначала он непонимающе моргал и щурился на залитую ярким светом фигуру, задевающую головой балки потолка, а потом пришло понимание. Он замер от испуга, а затем распростерся у ног Афродиты, прикрыл глаза рукой и забормотал:
- Прошу, пощади, пощади меня! Ведь сразу понял я, что ты - богиня! Я ведь тебе алтарь воздвигнуть хотел. Прошу, сжалься, надо мной, не дай впредь жить бессильным! Все знают: не будет сил у мужчины, разделившего ложе с бессмертной богиней!
- Успокойся! И встань. Не пугайся ты так, олимпийцы к тебе благосклонны. Ну и мне угодить ты сумел. Ты славный мальчик, и красивый ты очень. Недаром юноши вашего рода уж не раз вниманье богов привлекали. Больше всех из рода людского на нас вы похожи. Так, пленившись красой Ганимеда, украл его Зевс, а розоперстая Эо в Тифона[6] влюбилась. Но не бойся! Никто - ни я, ни боги другие - не причинят тебе зла... Знай же, что в наших страстных объятиях приняла я сына под пояс. Во время свое он над троянцами властвовать станет. Имя пусть ему будет Эней [7], потому как бедою ужасной постигнута я, в объятия смертного павши. Тяжкий позор пред другими богами навлекла я теперь на себя...
Анхиз встать не решился, но теперь уже сидел на коленях. Хотя первоначальный ужас и отпустил его, он все равно со страхом внимал этому залитому светом божеству и дивился про себя, неужели они только что делили ложе. А она продолжала:
- Мальчик этот даст начало славному роду. Он будет очень красив и видом подобен бессмертным. Поначалу его воспитают горные нимфы, а лет в семь лет отдадут тебе. Да, если спросят тебя, кто мать его, скажешь, что нимфа, из тех, что в этих горах обитают. Сам ты ни о чем не тревожься, возвращайся и живи ты, как прежде. Всего-то теперь у тебя будет вдоволь. Одного только требую я: обо мне ты должен молчать. Ты понял меня? Поклянись! - она прошила его взглядом синих глаз.
Анхиз поспешил поклясться.
- Если хвастать начнешь, что сочетался в любви ты с самой Афродитой, сразу же молнией с неба поразит тебя Зевс. Так помни об этом! Не проболтайся, смотри, бойся гнева бессмертных!
Анхиз начал торопливо бормотать клятвы. Она милостиво кивнула и исчезла без следа. Хижина погрузилась во мрак, а Анхиз еще долго сидел на земляном полу ошеломленный и оглушенный и все никак не мог прийти в себя.
***
Много времени минуло с момента встречи с Афродитой, а Анхиз все ходил неприкаянный, как во сне. Разгульные веселья, пирушки и забавы были позабыты, в сторону былых любовниц он и не смотрел больше, потому как даже самые прекрасные из прекрасных дев не выдерживали ни малейшего сравнения с богиней.
Но тут один из самых близких друзей Анхиза, Антиной, надумал жениться и устроил прощальную пирушку. Хотя Анхиз и избегал подобных сборищ, но Антиною отказать не смог, потому согласился прийти.
Пир уже достиг апогея, когда выпито много вина, а пролито еще больше [8], так что запах благовоний больше не мог перебивать прокисший тяжелый дух, пропитавший все помещение. Подуставших гостей теперь развлекали музыкой, танцами и представлениями, и, как водится, флейтистки и циркачки, акробаты и плясуньи, закончив выступать, охотно подсаживались к подзывающим их гостям. Один Анхиз сидел безучастный. Это заметил Ксантос, один из пирующих, - он, не довольствовавшись одной, развлекался сразу с двумя разомлевшими флейтистками, - и стал задирать Анхиза:
- Эй, Анхиз, отчего ты не пьешь, что случилось с тобой? Или тебя заманили на пир против воли? Что не зовешь к себе никого? Неужто никто здесь тебе не по вкусу? Или евнухом стать ты успел?.. Ох, гляди, какая краса к нам идет, - и он показал на хорошенькую прислужницу, которая с готовностью улыбнулась в их сторону.
Анхиз скользнул по ней взглядом и ничего не ответил. А Ксантос все не унимался:
- А хочешь, эту бери, мне для друга не жалко, смотри, как я ее для тебя разогрел, - он столкнул с ложа одну из флейтисток и, звонко шлепнув ее по голому заду, подтолкнул в сторону Анхиза. - Ну бери же, тебе после стольких воздержаний она, верно, самой Афродитой покажется.
Анхиз не выдержал:
- Мне не нужны подделки под богиню, я уже был с Афродитой.
- Ну надо же, был с самой Кифереей! - издевательски протянул Ксантос. - Эй, вы, тихо! Слушайте! Наш юный Анхиз утверждает, что с самой Афродитой он ложе делил. Так что смертных краса его уже не прельщает, и не нужно ему никого, кроме златой Афродиты! - Все засмеялись, и громче всех уязвленная флейтистка, успевшая вернуться на прежнее место к подружке и Ксантосу. - Тихо-тихо! И когда ж Афродита златая к тебе снизошла? Не во сне ли? - Все опять захохотали.
- Не во сне! Наяву! Вы не верите мне?! - Анхиз даже с ложа вскочил. - Когда я пас отцовские стада на Иде, она сама пришла ко мне в хижину...
Не успел он подумать, почему черные глаза Ксантоса сверкнули голубым, как резким порывом неизвестно откуда взявшегося ветра разом задуло огонь в светильниках и факелах. Сверху что-то оглушительно ударило, и часть крыши с грохотом рухнула вниз, только чудом никого не задев. Стало немного светлее. В тусклом свете луны было видно, как кружатся и танцуют в воздухе взметнувшиеся частицы пыли. Никто не мог пошевелиться, все замерли, словно скованные чьей-то волей.
Зал прорезала молния. Ее свет выхватил две фигуры на краю провала: могучего мужчину, из руки которого и шла смертоносная стрела, и женщину, в последний момент кинувшую пояс и отклонившую направление удара. Молния описала дугу и ударила рядом с Анхизом в пол, с треском расколов мраморные плиты. Ноги у Анхиза подкосило, и он тяжело рухнул вниз. Недовольно пророкотал, удаляясь, гром, и все стихло. Из отверстия все так же тускло лился свет, а на крыше никого не было.
Все отмерло: все забегали, завопили, затолкались к выходу, кто-то кричал рабов с огнем, кто-то звал на помощь. Лишь Анхиз сидел неподвижно и словно спал с открытыми глазами. К нему подбежали, начали бить по щекам, трясти, брызгали водой в лицо. Наконец он пришел в себя и попытался встать, но не смог - ноги перестали его держать. И так до конца своих дней он не смог больше сделать ни шагу.
На этом заканчивается миф об Анхизе и Афродите. Узнать немного больше о самом мифе и о дальнейшей судьбе Анхиза и его сына Энея, а также о том, какое ко всему этому отношение имеет Юлий Цезарь, Вы можете, прочитав "Послесловие".
[1] Гора Ида - сейчас гора Каз - самая высокая точка одноименного горного массива на северо-западном побережье Малой Азии. У ее подножия к северу располагалась Троя.
[2] Небольшая справка по родословной нашего героя. Анхиз был потомком Дардана (ясное дело, сына Зевса) - родоначальника народа дарданов на северо-западе Малой Азии и основателя города Дардан. У внука Дардана Троса было трое сыновей - Ил, Ассарак и Ганимед (тот самый, которого похитил Зевс). При Тросе род дарданов разделился на две ветви: ветвь Ассарака осталась править Дарданией (Анхиз был внуком Ассарака). А Ил заложил город Илион/Трою. Внук Ила - Приам - последний царь Трои.
[3] Фригия - царство на западе Малой Азии.
[4] В Др. Греции девичью грудь часто сравнивали с яблоками/поспевшими яблочками.
[5] В этом мифе Зевс - отец Афродиты.
[6] Тифон/Титон - возлюбленный Эос, брат Приама, тоже был пастухом. Эос, пленившись его красотой, похитила его и выпросила для него у Зевса бессмертие, но забыла попросить вечную молодость. Прекрасный Тифон со временем стал дряхлым и старым, и Эос потом превратила его в сверчка.
[7] Эне́й (др.-греч. Αἰνείας )- "ужасный".
[8] Во время пиров (симпозиев) было принято выплескивать в честь богов вино из чаш на пол, а также существовала масса игр и шуточек с вином, как например, игра коттаб, когда участники пира, не меняя положения на ложе, старались попасть остатками вина из своих чаш (киликов) в цель. Также была масса разнообразных чаш с "секретами", когда вино, например, неожиданно проливалось на пьющего.
Послесловие
Львиная часть данной истории взята из IV Гомеровского гимна "К Афродите". Здесь нужно заметить, что наименование "Гомеровские гимны" - сборника гимнов, исполнявшихся в честь отдельных богов, - весьма условно, на самом деле авторы этих гимнов неизвестны, a название свое они получили оттого, что в них используется тот же размер, что и и в "Илиаде" и "Одиссее", применяются одинаковые стилистические приемы и выдержаны они в одном диалекте.
IV Гомеровский Гимн заканчивается исчезновением Афродиты. О том, что Анхиз проболтался на пирушке можно узнать, в частности, из Мифов Гигина (94). Там говорится, что Анхиз довольно быстро начал хвастать о своей связи с Афродитой, предав тем самым ее и нарушив свое обещание, за что и был справедливо наказан. В некоторых интерпретациях мифа, которые я встречала, Анхиз от удара молнии Зевса слепнет, по другим у него парализует ноги, а третьи уверяют, что его постигло и то, и другое. Мне было жалко оставлять его слепцом, ведь так ему было бы не суждено увидеть сына, поэтому я остановилась на версии с параличом. Да, кстати, более современное написание его имени все-таки Анхис, но в Гимне и Илиаде его имя пишется через "з" (в Илиаде он упоминается лишь как отец Энея), и мне было более привычно писать "Анхиз".
В Гимне ничего не говорится о том, что Анхиз был отъявленным повесой или что отец был вынужден отослать его, мне просто захотелось сделать более контрастным его поведение после встречи с Афродитой, а также предложить возможное объяснение, если он пастух, то почему богиня застает его днем в доме, в то время как стада пасут другие.
Меня немного удивляло поведение Анхиза, как он побаивался свою гостью и отнюдь не стремился сойтись с ней. Конечно же, он не сомневался, что перед ним богиня - и тут Афродиту в первую очередь подвела истинно женская страсть к украшательству и нарядам (ее наряд и украшения описываются в Гимне достаточно подробно), да и облик она себе могла взять попроще, если уж смертной прикидывалась. Мне казалось непонятным, почему он так испугался, убедившись что, та, с которой он переспал, действительно богиня. Казалась немного непонятной фраза: "тебя заклинаю: Не допусти, чтоб живой между смертных я жить оставался силы лишенным. Помилуй! Ведь силы навеки теряет тот человек, кто с бессмертной богинею ложе разделит!" А потом я прочитала, что Анхиз боялся лишиться "мужской силы", боялся полового бессилия. Настигло оно его или нет, зависит, наверное, от того, какая из версий наказания использована при пересказе мифа.
О дальнейшей судьбе Анхиза известно из "Энеиды" Вергилия: мы узнаем, что сын Анхиза и Афродиты, Эней, вынес из горящей Трои на плечах своего старого немощного отца. Вергилий же пишет, что Анхиз нашел свою смерть на Сицилии.
Да, Эней (как и было обещано Афродитой) стал красавцем и героем, "премногих славнейшим", и вообще был отличным парнем. Женщины были от него без ума, а одна даже покончила с собой, когда он ее покинул (царица Карфагена Дидона). Эней принимал самое активное участие в Троянской войне и был одним из самых самоотверженных защитников Трои. Хотя, в боях его всегда хранили, а дважды и спасали от смерти боги, его мужество это не умаляет. Правда, в войне он принял участие не сразу: отношения между двумя ветвями потомков Ила были напряженными, и Анхиз, который к тому времени уже стал царем дарданцев, не спешил вмешиваться в войну родственника Приама и ахейцев (греков), но в конце концов все-таки послал на помощь отряд, возглавляемый Энеем. Эней, помимо ратных подвигов, успел жениться на дочери Приама Креусе, от которой у него был сын Асканий/ Юл (к нему мы еще вернемся), и забрать в Трою своего отца Анхиза.
После бегства из Трои Энею удалось после долгих странствий и приключений привести спасшихся троянцев в Италию. Там, по совету Анхиза, вернее, его тени (Анхиз умер на Сицилии, как я уже писала выше), с которой он встретился, спустившись в царство мертвых, Эней основал город в устье Тибра. Там уже жили аборигины Лация (не путать с аборигенами Австралии), которыми правил царь Латин. Эней женился на его дочери Лавинии, в честь которой и назвал город. Так оба народа - троянцы и аборигины - были объединены в единый народ, получивший имя латины.
Сын Энея Асканий, взявший себе имя Юл, впоследствии основал новый город Альба-Лонгу, куда и переселил латинов. Через несколько веков, его потомки - близнецы Ромул и Рем (дети весталки Реи Сильвии, что вступила в связь с богом Марсом), основали Рим. Ромул и стал первым царем Рима (и римлян).
От Юла же ведет начало и патрицианский род Юлиев, самый знаменитый представитель которых - Гай Юлий Цезарь. Цезарь очень активно подчеркивал свое божественное происхождение от Венеры (Афродиты) для сакрализации своей личности и укрепления власти - потомок бога не чета простым смертным. Он возвел на Форуме роскошный храм в честь Венеры Прародительницы, организовал в храме пышный культ, чеканил изображения Венеры на монетах. Кстати, многие патриции считали себя потомками спутников Энея, прибывших из Трои.
Еще с древних времен огромное количество мастеров, художников и скульпторов вдохновлялись эпизодами из жизни Анхиза и Энея (Эней, как личность представлял, конечно, гораздо больше интереса. По сути дела, Анхиз известен лишь как, м-мм, не очень умный любовник Афродиты и отец Энея). До нас дошло около полусотни вазописей с сюжетом спасения Энеем Анхиза. Это же и излюбленная тема европейских мастеров, начиная с эпохи Возрождения, когда запечатлен трогательный момент: Эней несет на своих плечах немощного отца и ведет за руку маленького сына - вот он, настоящий защитник, герой, не бросающий "своих". Здесь выделю лишь скульптуру Л. Бернини "Анхис, на плечах Энея покидающий Трою" и картины Бароччи "Бегство Энея из Трои" и ван Лоо "Эней и Анхис". Свидание Анхиза и Афродиты нашло свое отражение в фреске А. Карраччи "Венера и Анхиз" или картины с тем же названием У. Блейка и Хейдона.
И под конец немного хронологии. Написание гимна относят к VII веку до н.э. Описываемые в мифе события происходят незадолго до Троянской войны (рубеж XIII -XII вв.до н.э.). Основание Рима Ромулом традиционно относят к 753 г.до н.э.