Не ранним утром разбудил Степан и сказал, Клава зовет нас к себе, затевает застолье, глупо не пойти. Простая русская женщина, некрасивая, зато надежная как броня танка.
Жила она недалеко, перейти два перекрестка. Как только подошли к первому, все и началось. Анфиса отказалась переходить дорогу. Другого пути нет, как ни крути, даже если дойдем до леса, все равно вернемся сюда.
Мы дождались зеленого, я крепко взял ее за руку, она упиралась, прохожие оглядывались. На следующем перекрестке удержать не смог и с тоской наблюдал, как она убегала. Точно так неуклюже, размахивая руками, бежала Светлана к своей маме.
Поднялась по ступеням магазина в пристрое многоэтажки. Хорошо, что не самообслуживание, не спрятаться, разве что в холодильник с морожеными пельменями залезть. От попытки ее вывести насильно мы со Степаном отказались. Люди стали оглядываться и подозрительно смотреть на нас.
Пока торчали у магазина в ожидании Анфисы, Степан не молчал, а рассказал историю из своей жизни.
- Я в Москве жил, работал дворником. Была такая же чувствительная, всех боялась, особенно дороги переходить. Встанет у подъезда и ни шагу вперед. Сестра ругалась с балкона. Звала меня. Я брал бедную Лизу, так ее звали, под руку, она доверчиво прижималась ко мне, - и вел к перекрестку. Тут что главное? Само, собой, чтобы под колеса не попала, и чтобы никто не позвонил в полицию, мол, похищение женщины среди бела дня, совсем совесть потеряли. Тут надо быть спокойным и не причинять боли. В магазине покупал по списку, но сначала конфеты сосательные, она совала одну в рот и успокаивалась. Учти, они сладкое любят. Сестра пыталась мне сунуть деньги, но я отказывался. Как она благодарила, как радовалась, доход маленький, жили на лизину пенсию по инвалидности. Зато столица. И, ты знаешь, Лиза привыкла ко мне. Им надо дать время, понимаешь? До них не сразу доходит.
- Мы не знаем, с чем она столкнулась в плену.
- И это тоже. Хотя в плену тяжелее нормальному. Ничего, привыкнет. - Он подумал, - В противном случае она не сумасшедшая.
У меня было противоположное мнение, но я промолчал.
Со Степаном повезло: ничем его не удивить, все видел и все попробовал. Поэтому я доверил ему вести Анфису, и он справился. Обидно, но факт, - сказал бы Щука.
Клавдия мне сразу понравилась, такое чувство, что я с ней уже встречался. В доме вкусно пахло пирогами и мясом. До кита не дотягивала, но это и неплохо, Степан ее детенышем не был. Она нуждалась в его заботе, хотя бы ласковом слове или движении, что он и сделал, обнял ее, поцеловал в губы и сказал: "Ты сегодня необыкновенная". Поникшая роза расцвела на глазах. Как говорил Щука: комплименты женщинам не бывают вульгарными. Уж как умеем.
- Девочки, мальчики, - она полуобняла Анфису, - сначала в душ, потом едим.
- Я первый, - сказал Степан.
Анфиса заняла кресло и задремала.
Я помогал Клавдии носить из кухни в комнату тарелки с пирогами.
- Степан любит все печеное, - пояснила она.
Были выставлены шампанское и сладости в большом количестве. Клавдия оглядела стол и, сходив на кухню, добавила бутылку водки и соленые огурцы.
Помолодевший Степан вышел из душа, и она забегала, засуетилась.
- Степа, давай по рюмашке, - предложила она.
В ванной оказалась душевая кабина из прозрачного пластика, трубы спрятаны под кафельной плиткой с цветочками, и это меня успокоило. Я уже мылся, когда заглянула Анфиса:
- А я все вижу, а я вижу, - засмеялась она.
Ее позвала Клавдия, жаль, так хотелось вдвоем, не думаю, что у коммунистов так не принято. Секс и революция всегда рука об руку. Иначе это контрреволюция.
Когда пришла очередь Анфисы, она уперлась в мою грудь:
- Я сама, сама, иди к ним.
Скрывает следы побоев, заволновался я, но она вытолкала меня и закрылась на защелку.
Полилась вода, донесся радостный смех, она что-то пела.
- Солнечная девочка, - отметила Клавдия. - Вы расписаны?
- Не приставай, Клавдия, у них нет паспортов, - вмешался Степан. - Разве что на лбы штампы поставить. Но на них все написано.
- Паспорт нужен и штамп тоже. Каждая женщина мечтает замуж.
- И ты тоже мечтаешь?
- Я ведь женщина, Степа. Но брак только по любви. Хватит, намучилась, когда любила тебя, а жила, сам знаешь с кем.
- Чем он тебе не угодил?
- Спрашиваешь? Как ты можешь! Думаешь, ему легко было, когда я на свидания с тобой сбегала? Поэтому и спился.
- Никто насильно ему не заливал в глотку.
Я мучительно вспоминал, где встречался с Клавдией. Вспомнил, но тогда ее звали Ксенией. Она тогда была веселая ведьмочка, полная сил, волосы черные, до пояса, румяные щеки, не пугала меня, только поглаживала. Помогла, у меня перестал болеть живот и рвота прекратилась. На этом бы остановиться. Но мамуля вошла во вкус и продолжала возить, как она говорила: к народным целительницам. Но с другими мне так, как с Ксенией, не везло: сплошь старухи, жили в темных комнатах, предпочитая свечи электричеству, пыльные искусственные цветы - настоящим. От их темных одежд исходил удушающий запах, и я боялся прикосновений сухих и цепких рук.
К бабкам возили детей не только из ближнего, но и дальнего зарубежья. Я даже помню, как блондинистая мать держала на руках черненького ребенка. Она охотно рассказывала женщинам, что замужем за американцем, муж ее с сыном отпускает на лето к родителям в Кировскую область.
"Американец тоже, стоило так далеко ехать, чтобы негритенка родить", - осуждала мамуля.
Щука посмеялся над мамулей, верящей в старух, американке удивился. "Славяне разбрелись по всем миру и продолжают сохранять древнюю культуру. Зачем и кому она нужна?"
После одного случая отец все же запретил меня возить к бабкам. Я плохо спал, временами терял сознание, и мать повезла меня на автобусе в какую-то деревеньку. Там был водоем с мутной водой, святой, - объяснила она мне, и ее губы стали тонкими, я испугался, и когда мне велели лезть в ледяную воду с другими детьми, что-то со мной случилось. Последствия помню смутно, я тяжело и надолго заболел.
Летом меня определили на дельфинотерапию в нашем городе. Ехать недалеко, две остановки, но в душном автобусе да еще идти под палящим солнцем по сухой траве, покрытой гроздьями улиток. Мамуля решила поселиться на территории дельфинария в гостинице. Был какой-то мужчина, то появлялся, то исчезал, пил с нами чай, улыбался, не мне, а мамуле. Я чувствовал себя одиноко, пока не подружился с дельфинихой Багирой. Она радостно била хвостом при встрече. Ныряла под меня, подбрасывала, подставляла спину, я визжал от восторга, хватался за плавники, и она, ускоряясь, катала меня по кругу. Июль был жаркий, вода прохладная, мне хорошо было с Багирой. Огорчало только, что сеанс длился мало - десять минут. И еще не нравилось долгое ожидание и много крикливых детей. Мать говорила отцу по телефону, что на фоне недоделанных я смотрюсь вундеркиндом.
Из душа вышла Анфиса в розовом халате. Восхитительная, как картина после реставрации. На бело-розовом лице проступили веснушки. Их раньше не было, румянца тоже не было. Ладно, румянец, но откуда веснушки, если холодная зима? Я было погрузился в тему чудес на каждом шагу, но Степан предложил выпить после баньки.
Клавдия принесла пельмени в глубоких тарелках, не пожалела, щедро добавила сметану.
- Лучше бы колбасы нарезала, - проворчал Степан.
Мария Спиридоновна к старости подсела на колбасы, с утра ездила по магазинам в поисках новых сортов, возмущалась, ей казалось, что только название поменялось. "Пиар - ход", - объяснял Егор и с удовольствием поедал любые наименования.
Анфиса откусила пельмень, пожевала, отставила тарелку, попросила шампанское, взяла бокал и посмотрела на свет:
- В нем солнышко.
"Хрусталь вобрал солнышко, поэтому так сверкает", - говорила бабуля. "И серебро тоже", - вторил ей брат. "Умница!" - восторгалась бабуля.
Бокал выпал из рук Анфисы, но не разбился, потому что попал в винегрет, я подумал о Хрустальной ночи и представил, как наутро ведут ее босую со связанными руками за спиной по мостовой, усеянной осколками. Сквозь серое небо пробивается слабый свет, но его достаточно, чтобы осколки переливались как драгоценные камни. Картина пустеет, остаются кровавые следы маленьких, почти детских ножек.
- Недокормленная она. Ты, Спиридон, заставляй ее есть. - Клавдия придвинула к ней тарелку с пирожными.
Анфиса выбрала кофейное, но ела неохотно, шампанское пила медленно, растягивая удовольствие, и мне нравилось наблюдать за ней. Я не пил. Рыцарь прекрасной дамы должен быть трезвым.
- Как поживает Люська Коновалова? - спросила Клавдия. - Ты ведь был влюблен в нее не то в детсаду, не то в школе.
Я понял, речь о Мадонне.
- Первая красавица была в школе. Если тебе интересно, она и сейчас красивая, - он помолчал, - Порой гадаю, сколько Димке отмеряно той жизни, такая мамашка способна убить собственного сына, чтобы не позорил.
- Ты что, Степан! - Клавдия перекрестилась. В углу под плакатом с серпом и молотом я увидел икону. - Думай, что говоришь.
- Думаю, Клава, только этим и занимаюсь. В нашем классе учился Лешка, безобидный, все паял какие-то проводки, добрый был. Математику мне давал списывать. Его убили. Бессмысленно. Убийства редко имеют какой-то смысл, если ты не защищаешь чью-то жизнь. Его убил старшеклассник, просто так, понравилась куртка, но не налезла, не его размера. Камнем по голове. Врачи пытались спасти Лешку, но не смогли.
- Ты мне не рассказывал. Как так? В одной школе учились, а я пропустила.
Никого, кроме Степана не замечала. Она и сейчас смотрела на него во все глаза, крупные и темные. Только зачем-то прячет их. Избавиться от привычки подозрительно смотреть, и похорошела бы.
- Люська моя первая любовь. У меня с тех пор на это иммунитет.
- Дурак ты, Степка. Если она хотела тебе напакостить, то у нее получилось.
- Забеременела в десятом классе от Лешкиного убийцы, вся школа знала, кроме меня. Я, лох, позволял себе только ее за ручку держать. Когда родила Димку, сыграли свадьбу. Братки со всего города собрались. Муж сгинул, Димка чуть ли не с детсада грабил. Как-то она приезжала с ним на нашу дачу, родители пригласили, Степана надо женить, у нее уже было два диплома о высшем образовании, купила или училась, неважно. Димка обчистил дачу, унес все, что имело ценность. Люська материально компенсировала, жаловалась, без отца растет мальчишка.
- Ага, хотела на себе женить. Что же ты? Два высших...
- Женщина, включай мозги, я уже объяснил. Такого, как Димка, надо в психушке держать, пожизненно, а не этих, - он посмотрел на меня и Анфису. - Вместе с коммунистами. Тюрьма, пожалуй, надежнее, охрана профессиональная.
- Не поняла, ты что, меня сумасшедшей назвал? - удивилась Клавдия.
- Дошло, я рад!
Степан хамил, и мне было жаль Клавдию. Я посмотрел на Анфису, она рассеянно разглядывала портреты на стене, почувствовала мой взгляд.
- Мои родные тоже перебрались на стены. Кто ссорился, я их рядом повесила. Самое смешное, ужились.
- Это не родственники, это члены политбюро, - засмеялся Степан.
- Вот и говорю, уживаются.
Клавдия тоже улыбнулась, гроза прошла мимо.
- Не забыл? тебе юбилей в этом году, - вспомнила Клавдия.
- Дебилизм отмечать круглые даты. Да и что это за даты? Числа, привязанные к пальцам рук и ног. Пять, десять, пятнадцать, двадцать. А ты представь, что у меня на каждой руке по семь пальцев. Умру, отмечайте сколько влезет, меня уже не будет. Всему есть предел. И не только человеческой жизни. Есть начало, будет конец. Так что бесконечности нет даже во Вселенной.
- О чем бы ты ни говорил, обязательно свернешь на Вселенную. Других дорог, что ли нет?
- Эх, Клава, если бы ты принимала меня, какой я есть, цены бы тебе не было, но мешает коммунистическое прошлое.
- И настоящее с будущим, - возразила она и удалилась на кухню.
Так старалась для любимого, а он к ерунде привязался. Но любовь не выбирает.
Принесла на подносе чашки с крепким чаем и попросила Степана почитать стихи.
Он стал читать: "Все предано огню: восход - закат - прилив - отлив - ботинки - хлам - помойка - потомки и последний путь".
Я не выдержал:
- Вода не горит и восход с закатом тоже.
Не ответил или не услышал и опять завелся: "Прилив - отлив - восход - закат, ботинки, хлам. Зачем огонь? Сгниют и так".
Щука считал, что в триаде огонь, камень, вода, - кстати, ее находят на многих планетах - для вселенной значимее всего огонь. Он не только уничтожает, но и творит. Я не понимал, как можно, уничтожая, создавать. Сжечь все дотла, все-все, и тут я вспомнил из детской игры, что вода тушит огонь.
- Хоть что-то, - согласился он.
Тут вмешался сосед по палате:
- Нет, прикиньте, живем на шарике, плюс он кружится и одновременно крутится по орбите.
Он боялся скатиться и улететь в космос. Я объяснял ему, что даже более легкие предметы, чем его тело, не улетают, даже океаны воды со всем содержимым удерживаются на нашей планете.
Щука добавил, что на нас давит атмосфера, поэтому мы не взлетаем.
- Но атмосфера разрежается, - возразил сосед.
Тогда Щука посоветовал скрываться в пещере или прятаться под водой, как человек - амфибия.
Клавдия слушала Степана с таким видом, будто перед ней Александр Блок, глаза увлажнились, я даже не ожидал, что ее простое лицо так способно одухотворяться.
Она - муза, вдохновляла поэта, а он продолжал все энергичнее: "Закат - восход - отлив - прилив - из хлама - храм - из храма - хлам - прилив - отлив - восход - закат - отлив - прилив. Сначала". Последнее слово он выдохнул подобно дракону - огнемету.
Я любил стихи и не только в школьные годы, и записывал на обрывках бумаги, потому что записные книжки пропадали сразу. Обрывки с записями хранил в файлах.
Лечащий психиатр Елена Сергеевна недоумевала:
- Зачем хранить?
- Память, - отвечал я.
- О чем?
- О прошлом.
- Зачем о нем помнить?
Мы оба искренне удивились. Она моему ответу. Я ее вопросу.
- Стихи прекрасные, но тема, чувствуется, что на помойке живешь, никакой любви. Тебе бы нормальное жилье, - Клавдия облизала губы.
- Свобода дороже.
- Она найдется и в моем доме, - сказала Клавдия таким тоном, что мне захотелось заглянуть под стол. - Вот все говорят, сталинизм, сталинизм, а я тебе вот что скажу: в нашей деревне Нижние Утки никого не арестовывали, старики не будут врать. Никакого культа личности Сталина не было. Были враги, да, предатели дела Ленина, я бы вам порассказала, что к чему. Расстрелов не было, ничего не было, это все придумали наши враги.
- Интересно, кто тогда доносы писал?
- Это все пятая колонна сочинила, какая тогда была, такая и сейчас, никак не успокоятся, потому что им платят из-за бугра. Все они сосредоточились в Москве, сердце нашей родины.
Я вспомнил, как однажды, уже взрослый, подошел к кабинету, прочитал "Врач - психиатр", а под ним "Стукач - спотыкач" и стал смеяться. Смеялся и при этом думал: что тут смешного? Огляделся, проморгался, буквы сложились в привычный текст: "Стучать! В верхней одежде не входить!"
В Москву меня возили к светиле. Главврач городской больницы мамуле не нравился, особенно его любимая фраза о недообследованных.
Мамуля всем рассказывала, как долго ждали, чуть ли не два года, и вот дождались. В Москве и остановились у бабулиной одноклассницы Нины Ксенофонтовны. Ничего себе подруга бабули: росточком и фигурой, как моя одноклассница, и лицо молодое, только застывшее, как манекен. "Просто Нина", - предложила она, и я стал ее называть по имени.
Непонятное пугает, но мамуля объяснила, что у старушки есть деньги, вот и позволяет себе удалять все лишнее и кожу подтягивать. Когда Нина открывала рот, особенно когда пыталась впихнуть пирожное целиком, я опасался, как бы кожа не лопнула и не брызнула кровь.
В Москве запомнил мало что, только Красную площадь. Шли долго закоулками, мамуля отчаялась спрашивать у прохожих, даже решила, не найдем, потому что ее уже нет, застроили высотками. Площадь с характерным забором открылась неожиданно. Что касается размеров, большая, но наша главная площадь с Приморским сквером и памятниками светлее и не пугает мрачными стенами. Одно это означало, что я не зря съездил, все познается в сравнении.
Врач - высокий седовласый мужчина, колоритный, как сказала мамуля, наверное, ради того, чтобы посмотреть на него была такая огромная очередь, - был академиком и писал книги по психиатрии. Но, думаю, книги - лишнее, достаточно внешности, чтобы получить такое звание. В одном человеке нечасто сочетаются высокий рост, крупная голова, выдающийся нос с горбинкой, зоркий глаз и неожиданная улыбка. На маму смотрел весело, как на неразумное дитя. Все, что она говорила, смешило его. Переводил взгляд на меня и ласково улыбался, я ему нравился. Сначала говорила мамуля. Потом говорил он.
Я запомнил: "Напрасно вы, мамочка, так опекаете сына. Не лишайте себя удовольствий и работать вполне можете".
Мне показалось, что он хитро посмотрел на меня, будто мы с ним заодно.
Он объяснил, что мне трудно справляться с эмоциями, потому что, когда я возбужден, сознание отключается. Но так со всеми бывает. Разве нет? Со временем я научусь держать чувства под контролем, я способный, только не надо ребенка перегружать. И среди взрослых и среди детей много легко возбудимых, как и много причин для этого. Нельзя забывать последствий Чернобыля, ведь вы живете в той стороне.
"Не надо наказывать сына больницей", - посоветовал он на прощание. "Что, не поможет?" - мамуля поджала губы. "Незачем", - коротко ответил он.
Вечером мамуля возмущалась на кухне, Нина в знак согласия что-то делала с лицом, и это было страшно.
Совет академика мамуле не понравился, и меня периодически и надолго клали в родную больницу.
- Москва - ад, - продолжила Кладвия тему, - там такие символы. Вроде скульптура, вроде конь с яйцами, но куда его член направлен, просто вредительство.
- Куда? - задремавший было Степан, проснулся.
- На звезду. На Кремлевскую звезду. Я своими глазами видела: смотришь с одного места, батюшки, что делается, мавзолей, сердце нашей родины, окружен масонскими знаками. Прикиньте, в самом сердце России.
- Не утомляй, Клавдия. - Он прикрыл глаза.
- Сталин был окружен врагами из архитектурного мира. В его времена ни одно здание, ни одна скульптура не были построены просто так. Враг умело разъедал нам мозги, и вот к чему мы пришли.
Она развела руками. Неплохая обстановка, кресло, в котором я сидел, кожаное и настолько удобное, что меня, как и Степана, клонило в сон.
Щука раньше, в дорелигиозный период, делил людей на мистиков и мыслителей и считал, что для человека мысль утешительнее. Мистики все каркают, все предсказывают конец света, - тяжелые неуживчивые люди. У него была женщина, до Лидии, панически боялась рассыпанной соли и оставленных ножей на столе. Знаки - предсказатели ссоры. Действительно, ссорились, потому что она придиралась к ножу, оставленному на столе.
- Все эти знаки собачья чушь, - объяснял Щука. - Надо мозги включать, особенно в момент угрозы.
- Терять нечего, кроме жизни, но порой она мне безразлична, - сказал Назар.
- А если что-то угрожает любимой? - перебил я его.
Тогда еще не было Анфисы, только предчувствовал ее появление.
- Тогда ты не нищий, у тебя есть, что защищать.
О Сталине мы с Щукой тоже говорили. Я не понимал, как могли допустить узурпатора до власти и на такой большой срок.
- Допустить? Сталина? Он сам себя допустил. Умным власть не нужна была. А потом пошло - поехало. Представь себе, ночью приходят за ненавистным соседом и уводят. Позже включался разум или не включался. Натешились на много веков вперед. Надеюсь, дождемся эпохи просвещения.
- Но она у нас уже была, вспомни крылатую фразу над доской в классе: "Учиться, учиться и еще раз учиться.
- Ленина не надо, там такие дебри, зато у нас первая в мире сексуальная революция. Позитивный момент нашей истории. Первая в мире страна с равноправными женщинами. Только не все об этом знают.
Я тогда не придал значения нашему разговору, так, треп, но потом задумался, засомневался в себе. Назар утешил, мы бы не донесли, поэтому живем не в обществе с его дикими нравами, а в природе.
Клавдия собрала посуду и отнесла на кухню.
Степан ночевать не остался, хотя за окном кромешная темень, надо идти, мужики наверняка дошли до поросячьего состояния и могут устроить пожар.
Мы с Анфисой заняли диван, Клавдия ушла в другую комнату на раскладушку. Есть же женщины в русских селеньях.