Утром мне удалось самостоятельно подняться. За ночь навалило снега, Владимир почистил до ближайшего дерева за гаражами. Холодрыга, но взбодрило. Боль отпустила.
Дальше пошло не так. Сначала Клавдия передала, что переговоры по освобождению Анфисы ведутся, но нужно подождать. Под вечер, еще не стемнело, мы сели ужинать (колбаса, хлеб, пиво), Степан прервал беседу и насторожился.
- О, черт. Похоже, облава, - приоткрыл дверь, я услышал шум моторов и скрип снега под чьими-то ногами. Скрип приближался. - Окружают, суки. Доедаем, а то крысы сожрут. - Он стал двумя руками запихивать в рот хлеб с колбасой.
Владимир пил пиво, Роман напяливал куртку с капюшоном, а я обреченно ждал смерти.
Кто-то встал на пороге, я присмотрелся: полицейский, шагнул в гараж, нас не замечал, только Степана.
- Сам пойдешь или как?
- Сам, что уж тут, только их не трогай, - Степан кивнул на нас. - Есть больной, не ходячий.
Владимир и Роман поднялись и смотрели на Степана, игнорируя полицейского.
- Указывать будешь, не ходячий, - возмутился тот, - Выйти всем! - С помощью ребят я поднялся, и мы двинулись за Степаном. Полицейский с интересом посмотрел на меня: - Новенький? Кто его так?
Нас везли в автозаке, Степан объяснял:
- Облава - обычное дело, за это им платят зарплату.
- Штык ( шутка? штука? - я не понял) тымчитбылнытыныды.
- Ты, прав, Владимир, действительно, облава уже была на той неделе, - перевел Степан, но я тоже стал понимать, главное, правильно подставить гласную вместо "ы".
- Из-за тебя, приняли за украинского шпиона,- Роман хлопнул меня по плечу.
- Убили городского депутата, тут неподалеку, в гаражах. Подержат в обезьяннике, снимут отпечатки пальцев и отпустят.
- Ты чё, Степан, убийство нам пришьют, - испугался Роман.
- В полиции знают: сексуальные маньяки не убивают, тем более политиков.
Роман замахнулся, но Владимир перехватил руку. Не оправдываю драк, но шутка Степана мне тоже не понравилась. Он понял, извинился, понаблюдал, как Роман и Владимир погрузились в карточную игру, придвинулся ко мне и прошептал на ухо:
- Я знаю убийцу, но не признаюсь никому.
- Почему? Ведь недоносительство тоже преступление.
- Человек настолько преступник, насколько таким себя считает, - напустил он туману и поднял указательный палец.
- Преступником ни один человек себя не считает. И бандиты тоже. Они вообще не думают ни о чем. Если бы задумались, застрелились бы.
- Ты прав, - согласился он. - Каждый ищет оправдание своему поступку, иначе как ему мириться с собой. Убийца себя оправдывает, даже когда кается. В случае с депутатом я киллера оправдываю. Он в данном случае борец за чистоту нравственности. Проворовался депутат. Вот и все.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что убитый мой брат.
Я не сразу переварил услышанное.
- В полиции знают? - спросил я.
- Ну, да, поэтому мы здесь. Может, я и есть убийца.
Сердце замерло и часто забилось. Степан улыбнулся и подмигнул. Нет, не тянул, типичный болтун - философ, как говаривал Назар. Да и зачем убивать брата? Разве что защищал свою любимую. Но, как я понял из его рассказов, Клавдия сама способна себя защитить.
- Ты верующий? - спросил я.
- Я думал о вере. Но если бы надо было не через окунание в воду, а через женщину, я, быть может, приобщился к богу. Как в древности, через контакт со жрицами. Тогда было больше вкуса и понимания. А сейчас никакой романтики. - Он помолчал, - Допустим, романтический период я перерос, остались лишь старые преданные подруги, соратницы по борьбе. Но счастья всем хочется. Увы, к нему ведет один путь: через насилие. Коммунисты правы: человек рожден для счастья, и вырвать его из рук супостатов - наша главнейшая задача. Пора революцию делать.
- А если я не хочу? Я имею право не хотеть. Не хочу, чтобы в чистом поле забивали столбы, оплетали их колючей проволокой, пускали ток. Сидишь за забором и слушаешь круглосуточно: "Не подходи! Стрелять буду!" И это ради рая на земле? Мне такой рай не нужен, - возмутился Роман.
Володька тоже не хочет, что подтверждало его протяжное "ы" напряженной глоткой.
- Что ж, имеете право не хотеть, - уступил Степан.
- Не, пусть будет, пятьдесят на пятьдесят. Вон французы оклемались, значит, и у нас получится, - тоже уступил Роман, раскладывая карты.
- Нас уже двое, - обрадовался Степан, - Надо еще. Соглашайся, Спиридон. Если ты не займешься политикой, она займется тобой.
Ради Анфисы готов на все, но свою позицию счел нужным заявить:
- Степа, не обижайся, я пойду за тобой, мы будем вместе. Вместе веселее. Но все же считаю, что революций лучше избегать, или пусть участвуют только желающие.
Степан кивнул.
- Нам надо набрать не меньше пятнадцати, минимальное количество участников митинга. - Еда будет. Что это я, еда есть и каждый день, я знаю место, там и водку наливают желающим.
- Что за место?
- Где работает Клавдия. В штабе местных коммунистов.
Из генетической памяти всплыло: пролетариату нечего терять, кроме своих цепей,
Все было, и обезьянник и отпечатки пальцев. Обстановка на удивление спокойная. Полицейские шутили, я старался тоже улыбаться.
Владимир с Романом задремали, а мне захотелось выяснить у Степана, почему он за красных, если Щука, к примеру, белогвардеец по убеждению. Хотя наши - ваши, зыбкая почва.
- Ты не понял, революции разные бывают, и я не за красных. Знаешь почему? По происхождению. Наверное, я за буржуазную революцию. Тут надо подумать. Перемены однозначно нужны. Но я не за коммунистов. Дружу с некоторыми, но коммунизм уже строили, и мои родители тоже. Мне еще шестнадцати не было, пятнадцать с копейками, когда я понял, что никогда не буду жить с ними. Лучше побираться. Но уходил долго, между словом и делом промежуток, не всегда преодолимый. Я вырос с бабкой и дедом. Это их квартира, отец, член партии, ничего не заработал. Представь, шесть человек в двухкомнатной хрущевке. Гараж на порядок просторнее, чем то, что я имел. Бабка совсем плохая, ходила под себя. Дед шутил: все здоровье угробила на борьбу с ним за пристрастие к алкоголю. Пристрастие, слишком мягко сказано, он был алкоголиком, пил на свои, умел зарабатывать, головастый был. У него предки крутые, дворянских кровей, по мужской линии инженеры, прадед учебник написал. Женщины занимались воспитанием детей. Фотки сохранились: сидит моя прабабка, копия царицы Александры Федоровны, вплоть до белых одежд, только без короны. Прикинь, после революции. Традиция воспитания сохранялась: дед свободно читал на немецком и английском - Он помолчал, - Бабка простая, всего боялась, зато считала хорошо, так и работала в бухгалтерии. Влюбилась в деда без памяти и десять лет ждала, когда он на ней женится. А он все книжки читал. Потом родили мою мать. И что ты думаешь, мне еще шестнадцати не было, бабка умерла, а мать после ее смерти сдала деда в психушку, он там сгинул. Я понял, жить со своими родными не буду. В знак протеста, ради спившегося деда. И никогда не буду коммунистом. Никогда. Безобидный был старик, пил, никому не мешал, - он заплакал. Я попытался успокоить: люди меняются, с возрастом становятся добрее. Мать уже пора простить. - Ты не понимаешь, любой фрагмент жизни человека обладает голографическими свойствами. Понимаешь? Всё во всём.
- Разве человек не меняется?
- Нет. Брат как был с детства дерьмом, обижал меня, не хочется вспоминать, так и остался. Из-за гаража потащил в суд, там адвокат прижал меня к стене, стал угрожать психушкой, брат его натравил. До сих пор не извинился, хотя в хоромах живет. В психушку тогда не вышло, но избежать не удалось, мать загнала, позорю видите ли. Но ведь родной брат, ведь мать. Как с этим жить, а?
Мне тоже было что вспомнить. События запомнились отрывочно, эпизодами, стоило немалых трудов связать их между собой. Смуту внесла теща, которая выдвинулась на передовую, требуя квадратных метров, положенных ее дочери по закону, как супруге одного из владельцев дома. Внедрившись на участок, теща сходу оглушила криком, уши заложило, только видел, как широко открывался рот, но слов не слышал. Мамуля гнала ее с крыльца, но та не двигалась с места. Обе понимали, что в одинаковой тяжелой весовой категории, и до рукопашной не дошло.
Меня потащили в суд. Прохладный, почти пустой зал с клеткой в углу. Кроме нас в первом ряду психиатр из больницы. Прохлада радовала, был жаркий июль, но вместо того, чтобы плавать в море, я долго ехал в душном, переполненном потными отдыхающими автобусе.
Судья меня допрашивал, мамуля незаметно для других грозила кулаком. Потом выступил брат, как я понял, его хотели назначить моим опекуном, но психиатр протестовал, ведь Егор Фадейкин не имеет постоянных источников дохода. Я вступился за брата и стал рассказывать, как сильно любил Егора в детстве. Брат вскочил и закричал, обращаясь к судье: "Видите, видите, разве он не сумасшедший!? - потом повернулся ко мне: - Я ненавидел тебя! Мать заставляла сидеть с тобой, ты мне мешал жить!"
Я всегда любил брата. Думаю, любовь не взаимная. Мог догадаться после одной истории. К нему пришел друг, они куда-то спешили, я им мешал, брат протянул мне нагретый паяльник, делал волну из чуба. "На, бери, ну, же, смелей, птичка вылетит". Я брату доверял. С ожогом повезли в больницу, потом делали перевязки.
Но я продолжал беззаветно любить своего брата. Отца тоже любил, но редко его видел. А Егор был рядом.
Поначалу было непонятно, что к чему, да и не разберешься сроду в судебных тяжбах, если нет специального образования, я думал, что брат меня защищал от злой тещи.
После перерыва в суде появился двоюродный брат Тарас, флегматик, как его называла бабуля. Он возмутился, почему Спиридона обделяете жилплощадью, имеет право, ему отец завещал. Мамуля попросила перерыв, вывела в коридор, что-то стала объяснять, пока не успокоила. Но потом Тарас уехал с дядей Димой на заработки, и мы после суда больше не виделись. Вряд ли помнит про тот суд. Такой с детства, бабуля долго приучала его к горшку, но он не обращал внимания, пока в школу не пошел. Ни на кого не обращал внимания, что-то сосредоточенно мастерил. Ему не мешали, - рос крепкий, в отца - богатыря.
Когда все определилось, мамуля получила документ из суда, а также справку о разводе со Светланой, не стала возиться с психиатрами, просто указующим перстом изгнала меня из дома.
Полицейский уставился в монитор, я дремал, хлопнула входная дверь, Степан вдруг встрепенулся, увидев мужчину в кожаном пальто. Важный человек, потому что полицейский как по команде, сделал стойку и стал что-то ему подобострастно втолковывать.
- Брат приехал вызволять меня, - пояснил Степан. - Интересно, что они в этот раз у него попросят. В прошлый раз новые компьютеры были.
- Как брат? Ведь его убили.
- Ошибся. Что ж, надежда умирает последней.
Нас выпустили. На крыльце Степан пожал нам руки и направился к мужчине в кожаном пальто у нехилой импортной легковушки, обернулся и прокричал:
- Жди, Спиридон! Я тебе помогу! До скорого! - Я закивал головой в знак понимания. - Ждите, я скоро приду, ждите, обязательно приду!
Он шагнул в нашу сторону, брат взял его за локоть и затолкал в машину.
- Степан скоро вернется, он от своей семейки впадает в депрессию, неискренние они, - сказал Роман, когда машина отъехала, - Идем в гараж. Пока трогать нас не будут. Если не случится убийство.
Ночью я мерз, несмотря на кучу одеял и ковров. Под утро не выдержал, свистнул собак. Прискочил хромой Боцман, когда-то сломанная лапа неровно срослась, следом рыжий Дружок.
Разбудил Степан, принес домашних пирожков с капустой. Не мог дома задерживаться, понимает, как я жду освобождения любимой, каждый час дорог. Брат договорился, нас до лета трогать не будут. Еще сказал, что на пятна крови под деревом, где я чуть не замерз, полиция обратила внимание. Пусть ищут, нечего им облегчать жизнь, если нам усложняют. На том месте при советах были огороды. Когда разрешили частную собственность, частника с корнем выпололи. Если бы что-то здесь построили, так нет, пустырь. Понятно, что нужно время для накопления частного капитала, потом уж строить. Счастливые люди рождаются вовремя, не отстают и не забегают вперед.
По-моему счастье больше связано с пространством, чем с временем. Ведь важно, чтобы друзья с тобой рядом были сейчас, а не только вчера или завтра. Но, с другой стороны, история нас вдохновляет, как, например, мне придает силы трагический образ Марии Спиридоновой. Кажется, все, на нуле, хоть в петлю лезь, вспоминаю ее, и то, что со мной случается, превращается в пустяк, не стоящий внимания.
Степан залег на лежанку и продолжил о том, что в нашей стране великая индустриализация еще впереди. Ошибаются те, кто связывает ее с информационным взрывом. Тут как с чугунным горшком на голове. Была такая казнь пленных: ударил по горшку саблей, - или голова отлетит, или мозги вышибет. Надо бы вернуть практику, больших затрат не требуется. - Я не понял, к чему про чугунные горшки, но он перескочил на другую тему: - Вот встроили тебя в технологическую цепь периода английской промышленной революции. - Он прислушался.
Я тоже услышал шум машины. Кажется, что тут такого, кругом гаражи. Но в них держат барахло, а машины ставят у подъездов и у детских площадок.
Роман поднялся и приоткрыл дверь.
- Твой Фархат явился. Ему уже доложили, что был налет. Боится за свой бизнес. Хочет знать, что мы там о нем наговорили.
- Укройся с головой, - обратился Степан ко мне. - На всякий случай. Мужик неплохой, но кто его знает, ведь он платил за раба.
Он вышел. Я заволновался, случись, что со Степаном, никто мне не поможет. Но Роман успокоил:
- Степку тронуть - себе дороже. Он под братниным прикрытием. А Фархат - мужик работящий. Купил на свои металлургический завод, наладил литейное производство, оградки на могилки. Прибыли кот наплакал.
- За рабов могут посадить.
- Степкин брательник крышует, Фархат ему деньги давал на выборы. Не знаю, кто ему идею подал на бесплатном труде в рай въехать. Хотя Беломорканал был успешным проектом. - Роман прислушался, - Уезжают. Пить - гулять будут.
Все живут в свое удовольствие, что им мое горе. Я старался не разрыдаться, но сил не хватало, слезы затекали под куртку, я дрожал, то ли от холода, то ли от отчаяния. Обессиленный, под голос Романа, наконец уснул.
Степан вернулся утром с запахом алкоголя.
- Плов Фархат готовит отменный, грех отказываться. Немного выпили, он мало пьет, а я только компанию поддержать. Разговоры об одном, прошло столько лет после развала, а он все сокрушается, что Старший брат так всех подвел. Не имел права быть слабым. Я ему предложил: пусть тогда младший брат называется Старшим. Грех, говорит.
- Да при советах он бы поле пахал, кто бы дал ему купить наш завод, пусть радуется, а он жалуется.
- Ты, Роман, и прав, и не прав, завода бы не купил, но он считает, что раньше лучше было. Малые народы такие льготы имели, что нам, федералам, и не снилось никогда. Университет окончил, правда, путается, какой факультет, давно было. Зверствует, исходя из необходимости, но не садист.
Я ждал новостей, и он сказал, что надо подождать, вот-вот ее привезут, в нормальном виде. Как обещали. Не зря он фархаткину чушь до утра слушал.