Гости, уролог с женой, подъехали к высокому, метров шести, забору. За забором клубился туман, поглотив башни и крышу в форме церковной маковки. Острый пик лишь угадывался в тумане.
- Откуда туман? Ведь сегодня солнечный день,- спросила жена уролога.
- Могут позволить, даже звездное небо над их усадьбой, что им лето поменять на зиму, если они в списке Форбс не на последнем месте.
- Зиму на лето могут, но не вселенную же.
- Могут, - убежденно произнес муж.
Хозяйка усадьбы время от времени приглашала их на скучные вечеринки в дневное время из-за матери, отходившей рано ко сну. Хозяин, он же пациент, обычно занимался делами в другом месте, где-то в Европе, поэтому уролог в единственном числе представлял мужской пол, да и то с натяжкой: врач, пусть далеко небедный, и прочая обслуга как бы принадлежат к среднему полу.
Гости поднялись по мраморной лестницы мимо освещенных портретов сановных старцев девятнадцатого века, якобы предков семьи владельцев усадьбы, и попали в овальное пространство гостиной в классическом стиле с окнами, плотно зашторенными тяжелой парчой, и с накрытым столом посередине. На потолке, как осьминог, распласталась слабо горевшая люстра. В простенках окон взирали на гостей светские красавицы все того же девятнадцатого века.
Жена прокурора, тоже гость, сидела в окружении ярких подушек, поп-арт-деко-авторской работы, от миниатюрных, как игольницы, до таких, что на них можно лежать, свернувшись калачиком. Под ногами плюшевый узорный коврик. Пестрота слепила глаза, но пухленькая прокурорша в обтягивающем платье цвета бордо не потерялась. Она посматривала на блюдо с тушкой барашка. На другом конце стола преобладали морепродукты, до них охоча хозяйка. А вот и она, улыбаясь, спешила к гостям.
Тощая, изнуренная диетами, в, нелепой одежке детски розового цвета, - сразу видно, бренд - отметила жена уролога, на изгибе руки такая же розовая сумочка, хозяйка на ходу ритмично щелкала замком с бриллиантом. Такой же бриллиант с рубинами сверкал на указательном пальце правой руки.
Модный стиль неуклюжего ребенка, нарядившегося для утренника, только лицо не по-детски злое, несмотря на улыбку.
- Проходите, мы уж заждались. Надеюсь, дома не обедали? - она взмахнула сумкой в направлении стола.
Пухленькая жена прокурора легко перепорхнула с дивана на стул у блюда с барашком. Жена уролога направилась вслед за хозяйкой к морепродуктам.
Уролог сел ближе к барашку. Хозяйка подложила под спину розовую сумку, и, ткнув вилкой в мидию, долго с отвращением рассматривала ее. Жена уролога, прожевав, заговорила:
- Федор не даст соврать, - она кивнула на поглощенного едой мужа, - мы так стараемся, помогаем бедным, а они даже спасибо не скажут, будто мы им должны.
- Мы с супругой недавно из Франции приехали, - заговорил Федя, вытирая салфеткой масляные губы.
Ждали продолжения, но он замолчал и потянулся за куском баранины. Донесся непонятный шум.
- Муравьи умные, нам надо, как они, также дружить, вместе мы - сила, - сказала жена прокурора и кивнула официанту, он изящно склонился и налил в ее фужер тягучее темно-красное вино.
Хозяйка предпочитала всем винам Инкерманские коллекционные.
Все друг друга знали давно, женщины окончили одну школу, чувствовали себя свободно, поэтому ничего странного, что жена уролога, прихватив тарелку с едой, направилась к дивану. Неожиданно приоткрылась балконная дверь, шум усилился, рука с тарелкой дернулась и еда упала на пол, подбежал официант. Дверь продолжала открываться, и вот появилась нога в тапке мужского размера на толстом вязаном носке. Следом качнулась сгорбленная старуха в сереньком одеянии: юбка в сборку и свитер балахоном. Наметанный взгляд жены уролога определил дизайнерскую линию женской одежды Джесси Гав, ни с чем не спутать эту кайму по подолу юбки и на рукавах свитера. Прикид недешевый, старуха может себе позволить, где-то в пятой сотне списка форбс, даже если не в самом начале, а ближе к концу.
Это была мать хозяйки. Личико в морщинах, но она не стремилась омолаживаться, как позволено очень бедным и очень богатым, плевать они на всех хотели. За чертой бедности и на недосягаемой высоте - полная свобода.
На чем обогатилась старуха, никто не знал, даже дочь с зятем, миллиардерша же в силу возраста давно забыла. Она прошла по диагонали гостиной, ни на кого не обращая внимания, пошарила в антикварном готическом сундуке, приобретенном на аукционе, единственная антикварная вещь, если не считать портретов светских красавиц, - достала бутылку водки с кристально-прозрачной жидкостью, это вам не алкоголь, разрушающий печень, это живая вода, - и ушла на балкон, плотно прикрыв дверь. Шум ослабел.
Ловкие официанты сменили блюда, напитки, гости и хозяйка потянулись за виноградом и экзотическими фруктами. Все были поглощены едой и питьем и не заметили, как снова открылась дверь, даже шума не услышали, потому что говорили все, перебивая друг друга. Старуха цапнула из-под носа дочери бутылку вина и прижала ее к левой груди. Хозяйка подскочила на месте:
- Мать, ты куда потащила?
- На свежий воздух, там дышится хорошо, сердце болит, ой как ноет.
Она заспешила на балкон, хозяйка пошла следом, переступила порог, донесся звон бутылок и ее голос:
- Ты че? Воруешь, где живешь? Потом будешь жаловаться, не вино, а кислятина. Ты, мать как вороватая власть, все подряд хватаешь, надо не надо.
- Я спрятать хотела, если не прятать, все выпьют.
- На то и гости.
- Но ведь выпьют.
- Ты сама жаловалась, скучно, никто не приходит.
Хозяйка вернулась к гостям.
- Мать моя того, а все потому что с детства любила на луну смотреть, и сейчас смотрит, особенно на полную, и меня зовет. А мне не надо, висит и пусть ее, прибыли не приносит. Но я знаю, изучала в университете не психфаке, когда это было, уж все забылось, но помню, это симптом.
- Ой, я тоже смотрела на луну, когда маленькая была, - сказала жена уролога. - Родители тревожились, это все от страхов, а бабуся положит тяжелую руку мне на макушку и скажет: "Ничего не бойся, я с тобой", и страхи отпускали. Потом она заболела, и мне хотелось положить руку ей на макушку и сказать: "Ничего не бойся, живи долго", но нельзя было вмешиваться в программу, сбивать нельзя, старость не обмануть, а ускорить можно.
- Знаю, пусть и моя живет, любая жизнь неповторима. Пить бы ей бросить, - вздохнула хозяйка. - Вообще-то это наследственное, бабка тоже тащила бутылки, стыренная водка слаще.
- Луна - показатель того, боится человек одиночества или нет, - вмешался уролог.
- Может и так, но мать больше озабочена, что останется после нее на века, чтобы вечно помнили. Что не зря жизнь прожила, мучает ее это, такие мы, россияне.
- В других странах тоже свои заморочки, - заметила жена прокурора, налегая на виноград.
Снова открылась дверь балкона, шум превратился в угрожающий гул. Когда старуха достала из сундука бутылку водки, хозяйка будто проснулась:
- Мать, ты че, с утра четвертая бутылка. Не много ли? Сядь на диван, посиди с нами.
Старуха свернула с пути и села, одернув задравшуюся юбку. Бутылку прижала к груди. В ярком обрамлении подушек она была похожа на пугало. Жена уролога невольно посмотрела на потолок: никто там не летал, только ярче светился осьминог. Ей почудился запах пыли, но ясно, что вокруг ни пылинки. Чем еще в этом доме заниматься прислуге.
- Дома строить записано в наших генах, птицы ведь тоже строят гнезда, программа у них такая, и у нас тоже, - заговорила жена прокурора. - Мы вот, строим замок на века, проект есть, огородили пространство, вырыли котлован, хлопот много, - пожаловалась она.
- На века мы тоже стараемся, - подтвердил уролог. Даже жена не смогла бы объяснить, откуда у него такие доходы, тайна, покрытая мраком. - Хотя, если честно, достало. Бросить бы все и наслаждаться природой.
Гул нарастал.
- Не помню, чтобы гнезда строили на века, - старуха неожиданно поднялась и, твердо ступая, с бутылкой у сердца, костлявой, почти бесплотной рукой сильным движением отдернула штору. Перед взорами присутствующих возникла стена, казалось, до неба, ярко освещенная прожектором. Кое-где свисали канаты. Откуда-то снизу поднимались клубы темного дыма. Картинка апокалипсиса.
Гости замерли, как в последней сцене Гоголевского "Ревизора". Первым очнулся мужчина и осторожно приблизился к окну.
- Что это? Вы что, решили замуровать здесь всех нас? - спросил он.
Старуха скривилась как от зубной боли и поджала губы.
- Наверное, дом перестраиваете? Но почему эти клубы дыма? - дрожащим голосом заговорила жена уролога.
- Нет, комнат нам хватает. Мать пирамиду строит, я ж говорю, хочет что-то на века оставить.
Снова немая сцена, но теперь все растеряно смотрели на старуху. Ее спина выпрямилась, что прибавило роста, она тоже смотрела на них, но не растеряно, а свысока.
- Зачем? Пирамиды уже есть, - подал голос уролог.
- Завораживающая простота, как, например, черный квадрат Малевича, что может быть проще.
- Мать, не увлекайся, ближе к теме.
- А, да, - старуха прочистила горло и четко, по-дикторски заговорила. - В природе все повторяется, ничего не надо придумывать. Пирамида - устойчивая, симметричная и самая прекрасная из фигур. Мой привет потомкам будет выше самой высокой пирамиды Хеопса на полсотни метров. Стройка круглосуточная. Выйдите на балкон, и вы увидите, что там, наверху, работают.
Действительно, с балкона гости увидели на темном фоне неба чуть ли не миллион рабочих в защитных касках. Они как муравьи облепили бетонные блоки и тянули их к краю стены. Клубы дыма до них не доходили.
- Дымовая завеса скрывает стройку? - догадалась жена уролога.
- Грани выгнуты на один метр, чтобы за день накапливать солнечную энергию. К вечеру, когда становится прохладно, энергия отдается, отсюда гул.
- Мать до утра может рассказывать про пирамиды, забила себе башку под завязочку. Устала, мать? - обратилась к ней хозяйка.
Та кивнула и прижалась к дочери.
Гости стали прощаться и гуськом удалились.
Хозяйка зевнула и включила телевизор. Донесся голос: "А все-таки она вертится".
- Мать, если честно, зачем тебе это все.
- Рабы не задают таких вопросов, я им плачу, у них своя хлебопекарня, пивоварня, пусть работают, если я этого хочу.
Хозяйка легла на диван, старуха села рядом в кресло, поставив к ногам бутылку водки, и задремала, телевизор запел козлиным голосом. Дочь выключила телевизор, но пение продолжалось.
- Мать, что это?
Старуха встрепенулась, прислушалась:
- А, я рабам запретила разговаривать, но петь могут, в стиле калипсо. Корни калипсо возникли в девятнадцатом веке у африканских рабов на сахарных плантациях.
Голова откинулась на спинку кресла, рот открылся, старухин храп заглушил пение за окном.