Родилась внучка, и Володька завез далеко в гору двух своих собак, привязал к дереву, в душе надеясь, что собаки оторвутся и, черт побери, выживут и найдут себе хозяина. Мир не без добрых людей.
Что он мог поделать, если внучка пугалась собачьего лая. Лаяли они часто, внучка лежала в коляске и плакала.
Дочь поздно родила, в тридцать восемь лет, когда и надеяться перестали, поэтому внучка особенно дорога. Уж слишком долго ее ждали.
Собак не стало, но привычка рано вставать и готовить им еду осталась. Он ходил по двору, курил, пытался что-то делать, все из рук валилось, ждал, когда жена встанет и приготовит завтрак.
Стал раздражать зять, все не так делал, инструмент разбрасывал, приходилось искать. Пару раз подрались. Первый раз Володька ударил зятя, набежали женщины, подняли крик. Во второй раз зять успел раньше, и он ходил с разбитой губой и синяком под глазом.
Вражда со временем прошла, теперь они дружат, и зять его больше не раздражает. Но стал раздражать сосед, вернее, соседский пес, лаял по пустякам, даже на мух заливался громким и долгим лаем. Какой тогда смысл, что он собак собственных угробил. Своих угробил, а соседская жизни не дает. Набил бы морду соседу, но он в милицию сообщит. Уже доносил, когда съездил ему по уху, явился мент и пообещал в следующий раз Володьку посадить.
Но все же не выдержал, наорал на соседа, когда пса застал у своей калитки рядом со свежей кучей дерьма. От злости стал камни в забор швырять. Сосед теперь пса выгуливает в собственном огороде.
Внучка по дорожкам бегает, смеется, лопочет, за ней присматривают жена с дочерью. Зять на прогулку за калитку ее водит. Деду к внучке и не подобраться. Но если прорвется, берет на колени и гладит по головке, по спинке, треплет ушки. Жена ругает, ведь девочка, а не собака, что он так с ней. Внучка выскальзывает из его объятий, морщит носик, от деда табаком пахнет, а иногда перегаром. Собаки не морщили носы. И не отворачивались, когда он был в подпитии, лезли со своими нежностями, лицо облизывали.
К собакам он привык, одна уже к старости приближалась, девятый год ему служила, может, уже умерла, привязанная к дереву. Вторую он оставил, - всех щенят утопил, а эту с белым пятном на лбу, лапки белые, а сама рыжая, оставил. Веселая была.
Все ждал, может, вернутся собаки, но так и не дождался. Если бы вернулись, он бы их больше не отвез в лес, пусть бабы хоть заорутся. Внучка бы к собачкам привыкла.
Сегодня что-то особенно тоска достала его. Не знал, куда деть себя. Так муторно на душе, ни зятя, ни баб видеть не мог. С ним такое бывало и раньше, и он шел в пивнушку.
В пивнушке сел рядом с мужиком, хотя мест было много свободных. Достал кусок вяленой рыбы, завернутой в газету, полиэтиленовыми мешками брезговал, отпил полкружки, погрыз рыбку, присмотрелся к мужику. Ничего мужик, из работяг, видно по рукам и по широкой кости; терпеть не может умников, делать ничего не умеют, силы никакой, а поучают. Похвалил пиво, мужик согласился, хоть и разбавлено, но в меру. Еще выпили по кружке. Сосед не занудный, а то бывает, как заведутся, то плохо, другое плохо, - не нравится, не живи.
- Как ты к собакам относишься? - спросил Володька, когда обсудили пиво, погоду и правительство.
- Нормально.
- У меня две собаки было. Из-за внучки пришлось раздать.
- Бывает. У меня помесь дворняги с лайкой, семь лет живет, Дунькой назвали. Жена с помойки принесла, кто-то выбросил, еще слепой щенок был. Назвали Днепром, оказалась Дунька. Кобелей у наших дверей собирается до десятка. Потом жене приходится подъезд убирать. Да еще кошка с котятами, и детей трое. Жене, конечно, достается, но не жалуется, ей нравится возиться, и дети помогают.
- Мои умные были, настроение чувствовали. Если пьяный и злой, не видел и не слышал их. Приходилось привязывать. А как не привязывать, если везде посажено, жена не работает, на рынке овощами все лето торгует. Зимой картошкой. Веселые были собачки.
- Если жена против, тут ничего не сделаешь, порядок на них держится.
Володька кивнул. В разговор вмешался мужик за соседним столиком:
- Слышал, один отвез своего пса далеко, самолетом, так он вернулся через полгода, дорогу домой нашел.
- Они такие, умрут, но хозяина не бросят, - добавил кто-то за спиной Володьки.
Мужик рядом оживился:
- Да, да, они такие, все помнят. У нас знакомый есть, уезжал, лет пять его не было, пришел, Дунька его узнала. Она на чужих лает, а сама боится, за меня или за жену прячется.
- У меня овчарка, живем вдвоем, и никаких баб нам не надо. Чтобы я своего Грея на бабу променял. Да никогда в жизни, - услышал Володька за спиной.
Так всегда бывает. Какой-то хмырь все испортит. Ну, что он полез в их разговор.
Хмырь был тощим, в очках в придачу, нервно продолжил:
- Есть же гады, сосед пуделя усыпил, здоровый пес, а он его усыпил. Захотелось ему дога. Так дог сдох. Собаки понимают, с кем жить, а у кого лучше сдохнуть.
- Ты на что намекаешь? - у Володьки сжался кулак. Мужик рядом положил ладонь на кулак.
- Не заводись, он же не про тебя, ты ведь их не усыплял. Я ж говорю, - он полуобернулся к соседнему столику, - если жена не захочет в доме собаку держать, ничего не поделаешь.
Хмырь молчал, может, ушел, Володька не оглядывался, остывал потихоньку, дожевывал рыбу, газету с жирными пятнами свернул, потом скрутил и положил в карман.
Живи теперь и бойся, что люди скажут, если узнают, что он собак угробил. Жена тоже, сначала не поверила, потом сказала, мог бы и не привязывать. Для них же старался, чтобы собаки не вернулись назад. Боялся им в глаза смотреть, пока вез, настроение было плохое. Они молчали всю дорогу, так и промолчали, пока он их привязывал.
Как освободиться от этого? Как забыть, как от тяжести избавиться?