С Сашиной семьёй мы были знакомы давно - ещё с тех старых добрых времён, когда всевозможные тропинки неизбежно приводили новых эмигрантов в 'мекку': школу английского языка, где на наши не ожидающие подвоха головы обрушивались премудрости не просто английского, а раздражающе 'неправильного' английского - ведь на самом деле английский и американский языки различаются, и не только в произношении. Потом мы постоянно встречались на чьих-то днях рождения или свадьбах, где обменивались дежурными 'Привет! Как дела?' - и перемещались к следующим знакомым с подобным же ничего не значащим приветствием.
Так оно и шло, пока однажды по воле случая дорожки наши действительно не пересеклись. В тот день мы поджидали у школы возвращения детей из Чикаго, куда они ездили на экскурсию. Но автобус опаздывал. Вот тогда-то и завязался разговор по душам, после которого мы действительно подружились, и встречи наши из случайных стали регулярными - ведь если на жизненном пути встречаешь интересных людей, терять их нельзя ни в коем случае.
А Саша оказался именно таковым - замечательно интересным товарищем, повидавшим на своём веку немало. Кроме того, обладал он удивительным даром рассказчика. Одну из его историй и хочу я представить на ваш суд.
Случилось это в начале девяностых. Сашина семья только-только начинала обосновываться в Штатах, что само по себе было непросто - как и в любом другом месте! Правда, здесь всё усложнялось отсутствием языка. Скажем, процесс поисков работы. Представляете? Без языка-то! В результате, работёнка если и попадалась, то, по большей части, временная, да и та не слишком хорошо оплачиваемая. А жить ведь как-то надо!
В те годы переброска автомобилей в Россию из-за кордона, в том числе из-за океана, имела конкретно выраженный материальный смысл: СССР больше не существовал, разброд и шатание росло, но ещё не зашкаливало, и все мало-мальски соображающие люди пытались сделать на этом хоть какие-то деньги. Именно эту достаточно плодородную ниву и возделывал Саша в свободное от менее прибыльных подработок время. И если по эту сторону океана всё шло гладко и сладко, по ту начали появляться какие-то сбои.
'Что ж, - подумал Саша, - придётся ехать и улаживать всё собственноручно. Заодно на родине побываю: пройдусь по Невскому, зайду в Исаакий, съезжу в Петродворец. Красота!' - я забыла упомянуть, что родом Саша был из Ленинграда.
Но тут возникла серьёзная проблема: документы. То есть, выехать в любую цивилизованную страну со своим полуамериканским паспортом Саша, в принципе, мог. И даже назад вернулся бы без проблем. Только это ж в любую цивилизованную! Раздираемая на части уже упомянутыми разбродом и шатанием, Россия к таковым временно не относилась, и поездка в те края с Сашиными легковесными документами могла обернуться боком.
- Да ты чё, старик! - хлобыстнув очередной стопарик, заверил приятеля земляк Лёва, когда Саша поделился с ним своими тревогами. - Езжай в Ригу: для них твоих документов достаточно. А оттуда до Питера - на поезде. Кто там проверять будет?
Пораскинув мозгами, Саша понял, что Лёвин совет - самый что ни на есть подходящий для данной ситуации, в которой наличие присутствия необходимо, а требуемых документов вовремя не получить, хоть умри.
Рига встретила Сашу как обычно - тминным сыром, душистым хлебом и ядрёным ликёром. Плюс всем остальным, что можно только пожелать в прибалтийской столице, где тебя всегда рады видеть друзья.
- Ты не переживай, мужик, - сказал Урмас, с которым Саша когда-то учился в одном из ленинградских вузов. - Садись на поезд и дуй себе в Питер. По-русски болтаешь - и всё! Никакая собака не привяжется.
Вдохновлённый его уверенностью, Саша купил билет в купейный вагон. 'Нижнюю полку, пожалуйста, если можно', - очаровал он кассиршу своей явно нероссийской вежливостью и совсем уж американской улыбкой. Та даже зарделась и смущённо захихикала, протягивая Саше именно то, о чём он просил. 'Да, прав был Сервантес: вежливость - это сила!'* - думал Саша, поднимаясь по ступенькам воняющего соляркой вагона и недоуменно косясь на проводницу, которая, раздув ноздри и вытянув шею, провожала его взглядом. 'Что это с ней?' - не мог понять Саша.
- Добрый день! - поприветствовал он своих будущих соседей по купе и с трудом удержался от того, чтобы не шарахнуться назад, в спокойную вонь коридора, поскольку реакция тех была, по меньшей мере, странной: все трое вздёрнули подбородки, раздули ноздри и повернули в сторону Саши сияющие блаженными улыбками физиономии. 'Батюшки, да это же они так на мой одеколон реагируют!' - вдруг осенила догадка. Он был прав: волны дорогого французского одеколона заполняли тесное купе диковинным запахом, присущим гражданам несоветского происхождения, а также недосягаемым для простых смертных просторным залам магазинов 'Берёзка'.
Воодушевлённый теплым приёмом, Саша подсел поближе к столику, где вскоре, благодаря его щедрости, всем 'было нолито', и начал развлекать ещё более повеселевших попутчиков байками, одна другой забавней. И был несказанно удивлён предательством неблагодарных, когда в ответ на невинный вопрос заглянувшего в купе таможенника: 'Нет ли среди вас иностранцев?', все как один простёрли указательные пальцы в направлении незадачливого массовика-затейника.
'Одеколон, блин, выдал! Представляешь?!' - возмущался Саша, рассказывая нам о своих злоключениях. А тогда последствия разоблачения не заставили себя ждать: не имеющего соответствующих документов Сашу высадили на незабвенном полустанке Псков-Печора.
Ветер! Снег! Пограничники в полушубках и с овчарками! И Саша - в своей 'субейке на собаччем меху' и дрожащими потрохами, гадающий: прямо тут прибьют, в застенок запрут как американского шпиона, или назад в Ригу отправят?
Завели его в избушку на курьих ножках, которая служила одновременно железнодорожной станцией, таможенным пунктом, а также отстойником для подозрительных личностей, и начали судить-рядить. А Саша между тем обнаружил себя сидящим на жёсткой скамье дореволюционного образца в компании местного идиота, попеременно корчившего рожи и изучающего содержимое ноздрей покрасневшего от холода носа, и неместной проститутки, курившей одну за другой ментоловые сигареты и периодически сплёвывавшей на пол, выражая тем самым своё отношение ко всей компании.
Я не буду описывать моральные муки, которые претерпел Саша за те несколько часов, показавшихся вечностью. Скажу только, что ему повезло: обошлось без застенка и мордобития. Его просто-напросто посадили на поезд, идущий назад в Ригу, наказав выправить соответствующие документы и потом уже приезжать.
И вот тут удача улыбнулась, наконец, бедняге. Проводник, которому Саша поведал свою грустную историю, не разделял его пессимизма. Напротив, выслушав стенания незадачливого бизнесмена, он выдержал необходимую для пущего эффекта паузу, затем широко улыбнулся и сказал:
- И это всё? Считай, проблемы твои решены раз и навсегда. Были бы деньги и - я! Пятьдесят долларов - и ты в Ленинграде. Без проблем! Ещё столько же - доставим тебя назад, в целости и сохранности. Вот моё расписание. Приходи к отправлению, всё сделаем.
Напоминаю, пора мобильников ещё только брезжила на горизонте, и уж определённо не на латвийском. Так что график работы Яниса - так звали Сашиного спасителя - был залогом светлого будущего в мире гроз и неустройств.
Месяц в Ленинграде пролетел как миг. Помимо бизнеса, Саша сполна причастился всему, что предлагала жемчужина Прибалтики, окно в Европу, северная столица и сердце российской культуры. Но всему приходит конец, подошло время и Саше отбывать в места весьма отдалённые, ставшие для него родным домом.
Вот и вокзал. А вот и поезд. И вагон, проводником в котором Янис. Только почему тот скребёт озадаченно в затылке и переминается с ноги на ногу?
- Слышь, старик, тут перемены кой-какие произошли.
Нижняя челюсть Саши непроизвольно поползла вниз. Он подхватил её на лету дрожащей дланью и таким же неверным голосом спросил:
- Что ты имеешь в виду?
- Сто долларов, - выдохнул Янис и скорбно потупил глаза.
Челюсть вернулась в изначальную позицию, а Саша ответил со спокойствием английского денди:
- Забито, мужик!
Как оказалось, пересечение границы на сей раз действительно было делом непростым.
- Вот, - сказал Янис и протянул Саше ворох одежды, поясняя: - Ты электриком будешь для таможенников. Сиди у меня в купе, пока они не пройдут, а потом я тебя заберу, и мы вместе пойдём в уже проверенные вагоны. От греха подальше! - добавил он без всякого акцента, и вышел, улыбаясь своей нерусской улыбкой.
И Саша начал процесс перевоплощения. Когда он нагнулся, натягивая чужие портки, взгляд его случайно упал на небольшое зеркало, подпёртое пачкой сигарет 'Космос', и Саша вздрогнул: оттуда на него смотрело лицо аристократа, гладко выбритое, блестящее, как может блестеть только кожа людей, правильно питающихся и не злоупотребляющих ничем, чем не следует злоупотреблять. И, наконец, нечто неподвластное переменам, полученное от любимых родителей при рождении: благородный иудейский нос и глубокие карие глаза, под стать пророкам на иконах или полотнах голландцев.
'Б...!' - мысленно выругался Саша и начал лихорадочно оглядываться по сторонам. Ничего подходящего не попадало в поле зрения. Шампанское! Эту бутылку Янис вёз для встречи с подругой в Риге. Такая уж у него была традиция: для питерской подруги он обычно готовил 'Тминный ликёр' или, если чайка особой крутизны, то 'Вана Таллин', привозимый для него корешами из Таллина. А для рижской - всего-навсего Советское Шампанское. Зато крымское!
'Перебьётся!' - позлорадствовал Саша и открыл бутылку. Прямо из горла он вылил половину в себя, остатки на форменные штаны, а проволоку расправил в загадочную загогулину, которая для непосвященных могла сойти за орудие труда. Заглянул для уверенности в зеркало: оттуда на него по-прежнему пялился еврей-аристократ! 'Мать твою!' - уж совсем не по-еврейски выматерился Саша и запустил руку на третью полку.
О, счастье! О, дева Мария, Иисус Христос - и все прочие, причастные к чуду! На третьей полке нашлось всё необходимое! Саша сладострастно размазывал по лощёной физиономии пыль и копоть, скопившиеся на необитаемой полке как минимум за десятилетие. А покончив с физиономией, перешёл на волосы. 'Так вас! Не курчавиться мне, сукины дети!' - всё больше входил в роль Саша, щедро возя пятернёй по волосам, и лицу, и плечам, пока оргию эту не прервал столб яркого свет, ворвавшегося в тесное купе.
В проёме двери суровыми ликами закона высились широкоплечие фигуры пограничников, из-за плеч которых робко выглядывал Янис.
Но к этому времени Саша полностью вошёл в роль, и присутствие публики только поддало жару вновь созданному персонажу:
- Вот! - визжал электрик-Саша почему-то фальцетом, потрясая сжатой в пятерне проволокой из под шампанского. - Какой это на хер предохранитель?! А?! Пошли, братан, в пятый, - это уже обращаясь к Янису, - генератор проверить: чего, интересно, там натворили ублюдки? Разворовывают Рассею к е... матери, - и залился слезами, которые были непритворно пьяными. А вы что думали? Шампанское да на голодный желудок!
Янис потом бесновался:
- Предупреждать же надо! Я в штаны чуть не наложил! С тебя, старик, причитается!
Да Саша и сам был не против. Буфетчица в вагоне-ресторане, правда, несказанно удивилась, когда бомж в униформе потребовал банку икры красной, чёрной, бутылку коньяка и две шампанского - одну на месте, другую с собой. Впрочем, когда она поняла, что расчёт произойдёт в долларах, всяческие сомнения испарились. Она даже расстегнула верхние пуговки форменного халатика, что и Саша, и Янис проигнорировали: не было там ничего интересного за этими расстёгнутыми пуговками. А вы, небось, о высокой морали подумали? Ну, это как вам угодно!
*'Ничто не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость', M. Сервантес