Дело было во Флоренции. Мы с мужем нашли какой-то бар. Входим, заказываем мартини.. Необычно как-то: в баре на стенах висят афиши художественных выставок. В основном латиноамериканские художники. Выставка одного из них когда-то проходила в Москве, и мой муж был на ней. Он говорит мне об этом, называет имя художника. Это доходит до слуха молодой женщины, помощницы бармена. Видимо, она удивлена, потому что подходит и спрашивает, откуда мы знаем этого художника. Мы познакомились. Женщину зовут Сильвией. Она сама художница и владеет этим заведением, иногда помогает здесь своему брату-бармену.
Мы разговариваем на ломаном английском. Моему мужу хочется что-нибудь подарить Сильвии. Что-то наше, русское. Все спичечные коробки, вывезенные из России, он уже с успехом раздарил официантам в других заведениях. Он спрашивает меня, не завалялось ли что-нибудь в моей сумке. Я открываю сумку и показываю ему. Единственная вещь из России — газета «Московские новости» на русском языке. Дарить нечего. Но муж так не считает. Он берет у меня газету и вручает Сильвии. Та внимательно ее разглядывает. Она очень рада, что получила подарок. Тут же на столе появляются новые бокалы с мартини — нас угощают за счет заведения. Мы еще долго сидим и разговариваем с Сильвией о литературе и искусстве.
* * *
Едем в поезде Москва-Петербург. По вагону ходят продавцы всего на свете. Идет по вагону очередной такой тип и монотонно бубнит:
— Анекдоты про хохлов, про евреев, про чукчей. Анекдоты про хохлов, про евреев, про чукчей.
Доходит до нас.
— Молодой человек! — возмущаюсь я. — Что это вы себе позволяете: анекдоты про евреев!
Он на секунду замирает, а затем продолжает движение по вагону:
— Анекдоты про хохлов, про чукчей. Анекдоты про хохлов, про чукчей...
* * *
Мы в Венеции. Проходим мимо маленькой частной художественной галереи. На входе висит табличка: «Closed». За стеклом, в помещении сидит старушка. Видимо, смотрительница. В руках у нее узелок с рукоделием. Картинки на стенах с улицы кажутся очень интересными, и мы нажимаем на кнопку звонка. Подходит старушка. Спрашиваем:
— Закрыто?
— Закрыто.
— А войти можно?
— Можно.
Она впускает нас вовнутрь, и мы начинаем рассматривать картинки. И вдруг я замечаю, что старушки-то нет. Она вышла, оставив свое рукоделие и сумочку. Мне вдруг приходит в голову, что она пошла звонить в полицию. Представляя себе эту ситуацию, я начинаю смеяться. Смех душит меня, и я никак не могу с ним справиться!
Старушка возвращается и видит мою истерику. Она смотрит на нас с недоумением. А я не знаю, что делать. Мне стыдно, и тогда я шепчу мужу:
— Пусть думает, что я душевнобольная.
Муж пытается выстроить фразу из иностранных слов, наконец говорит старушке:
— Миа донна... крэзи.
Старушка сразу успокаивается, улыбается и понимающе кивает.
* * *
Конец октября. Экскурсовод, молодой итальянец, ведет нас по Риму. Неожиданно мы видим идущую по всей ширине центральной улицы демонстрацию. Нарядные, хорошо одетые люди несут транспаранты, плакаты. Демонстранты медленно приближаются к стоящей перед ними колонне полицейских.
Сначала мы подумали, что полицейские тут для того, чтобы разогнать демонстрацию. Но экскурсовод нам объяснил, что все наоборот. Демонстрация разрешена, а полицейские призваны поддерживать порядок и сопровождать демонстрантов. Еще он сказал, что это учителя, что они требуют повышения зарплаты. И, уже тише, как бы про себя с обидой добавил:
— Получают больше нас...
* * *
Ницца — фешенебельный курорт на Лазурном берегу. Но внутри нее мы совершенно случайно обнаружили Старый город. Это район, где живут местные жители и почти не бывают туристы. Такой город для своих. Тут матросы танцуют под простую музыку с молодыми девушками. В кабачках шумно и весело. Вино стоит какие-то гроши.
Мы заходим в очередной кабачок. Нас приветствует хозяин, судя по всему, итальянец. Разглядываем интерьер заведения: над стойкой во всю стену вид Флоренции. Говорим хозяину, что узнали эти места — мост через Арно. Хозяин тронут до слез, говорит, что скучает по родной Флоренции, и угощает нас вином. Мой муж не знает, чем отблагодарить, наконец дарит ему свою книжку стихов. Хозяин кабачка берет ее и... исчезает. Мы сидим за столиком и разговариваем с каким-то бывшим наемником. Этот тип рассказывает нам, как воевал в Индокитае, других местах. Иногда за витринным стеклом, на улице мы видим хозяина, останавливающего разных людей и показывающего книжку.
Минут через сорок хозяин ресторанчика возвращается, очень довольный. Он, наконец, нашел человека, который ему подтвердил, что... книга действительно написана по-русски.
* * *
Мэр Москвы Лужков посетил московскую синагогу. Вошел в зал и, по привычке, перекрестился. Потом извинялся. А я вспомнила свою историю про синагогу.
Были мы с мужем в гостях у моей подруги в Питере. Приехали, а она говорит:
— Галя, тут недалеко от моего дома — синагога. Мне так интересно было бы туда попасть! Но как я заявлюсь со своей славянской физиономией? Давай сходим с твоей!
— Хорошо, — говорю, — сходим.
Назавтра подруга ушла на работу, а мы пошли гулять. Идем мимо синагоги. Зайти, что ли, думаю, узнать, когда там служба? Захожу, оглядываюсь. Ничего не понимаю: какие-то странные таблички на дверях. «Общество с ограниченной ответственностью такое-то». «Компьютерный класс». Еще что-то подобное. Увидела широкую парадную лестницу, поднимаюсь по ней.
Вижу: за широким столом сидит ребе. Нарядный, одет как-то театрально. Пейсы. Держит в руках какой-то свиток. Весь погружен в чтение. Я остановилась. Не шевелюсь. Чувствую, что на моих глазах совершается нечто сакральное. Стараюсь не дышать.
Тут слева открывается дверь, из которой выходит точно такой же ребе. Нарядный. Театральный. Пейсы. И тут сидящий за столом, тыча в какую-то строчку свитка, обращается к вошедшему:
— Ты видел цены на томатную пасту?
Я поняла, что дышать можно... На службу мы не ходили.
* * *
Париж — замечательный город, но... Слишком много мы читали и слышали про Париж, что ли. Давно имеем собственное представление о нем.
И когда видишь реальный Париж — пытаешься совместить с тем, готовым, представлением. И не совмещается! Мы были там неделю. И первые дни я всё пыталась совместить... Так и не совместилось. Мой Париж отдельно, а этот прекрасный город — отдельно.
Вот, например, собор Парижской Богоматери... Почему-то с детства — по Гюго — представляла его мрачным, темным. А здесь увидела его светлым, легким, ажурным. Надо бы перечитать роман.
Мы жили в районе Монмартра. Почему-то все здания вокруг казались одного цвета. Бежевого. Или серого? Глаза уставали, и я невольно искала, на что бы посмотреть темное. Или красное.