Когда моей дочери исполнилось пять лет, я привела ее в музыкальную школу. Римма Георгиевна, учительница по скрипке, послушала Машу и взяла.
На первом уроке говорила только Римма Георгиевна. Она увлеченно рассказывала, из каких частей состоит скрипка, как ее держать. Маша, старательная девочка в очках и с толстой косой, не сводила глаз с педагога, слушала весь урок с открытым ртом.
— Молодец. Ты была сегодня очень внимательна. Ставлю тебе «пять», — сказала в заключение Римма Георгиевна.
Как теперь живет эта замечательная школа? Где теперь те добрые бабушки в раздевалке, которые угощали детей чаем с душицей и пришивали им оторванные пуговицы? Есть ли еще такие бабушки?
Римма Георгиевна — самозабвенный фанатик своего дела. Музыка и страсть. Страсть и музыка. Сначала Маша не очень-то оправдывала ее надежды, поэтому получала сплошные «пятерки». До почетной «двойки» было еще далеко. Римма Георгиевна привыкла с учениками опережать программу, и уже в пятилетнем возрасте Маша знала, что такое «доминант-септ-аккорд», «флажолет» и тому подобное. А я как родитель явно не тянула и порой выслушивала:
— Вы ребенком дома занимаетесь? Вы хоть иногда с ней разговариваете? Как это так — в пять лет она еще не знает римских цифр и не отличает четных чисел от нечетных!
Замечаниям педагога не было конца:
— Почему она все время занижает «ре»? Вы дома ее поправляете, когда она фальшивит?
— Я, честно говоря, не слышу...
— Это очень удобная жизненная позиция — не слышать!
С дисциплиной у нас тоже не все было благополучно:
— Почему вы всегда приходите вовремя? А если ученик перед вами не придет? Заболеет?! И у меня пропадет целый урок. А так я с вами позанимаюсь.
Если же Маша вдруг заболевала, от педагога можно было выслушать и такое:
— Температура 39,5 — это не причина, чтобы пропускать технический зачет. Есть вещи, которые преступно пропускать. Это невосполнимо. Надо было прийти, а уж после этого всласть поболеть.
Маша, конечно, побаивалась Римму Георгиевну. Бывало, обедает, а тут звонок. И она бросалась в музыкальную школу. И невозможно было ее уговорить доесть. Однажды она рассказывала дедушке про урок музыки:
— Римма Георгиевна спросила: «Ты поняла?» Я говорю: «Да». А сама не поняла.
— Почему же ты так сказала?
— Ну... она спешит домой... Я спешу домой...
Это, конечно, было не так. Римма Георгиевна никогда домой не спешила. Эта подвижница чего только не придумывала для детей! Кроме индивидуальных занятий, она ставила с учениками детские спектакли. Хотела, чтобы они не боялись сцены.
— Волнение перед выступлением — это нормально, — говорила Римма Георгиевна., — но оно должно переплавиться в волнение арабского скакуна, который рвется вперед...
Прошло много лет. Маша закончила Гнесинку и стала профессиональным музыкантом. А я нашла в шкафу девять толстых тетрадок, исписанных и изрисованных Риммой Георгиевной. Это дневники, куда заносились замечания по ходу уроков. Открываю наугад:
«Моцарт «Рондо». Верхушки фальшивые. Не прибедняйся. Роскошней, раскованней, нарядней!»
«Не выпускай столько чувств на одну маленькую колыбельную».