На улице стояла настолько унылая погода, что, снующие туда-сюда, прохожие, недовольно поднимая глаза к серому небу, ускоряли свои шаги и, качая головой, забегали в ближайшую маршрутку. Молодые парочки, взявшись за руки, шагали под непонятными извержениями неба, которые сложно даже назвать дождем. Пожилые люди, ворча и исподлобья поглядывая на молодых, сидели на скамейках под, бог знает от чего защищающими, навесами. Было непонятно, то ли собравшиеся здесь ждут какого-то важного для них транспорта, то ли остановка - это лучшее место, чтобы переждать неравномерные водяные потоки с неба.
В углу, периодически попадая под капли косого дождя, стояла троица, несомненно, счастливых и беззаботных друзей с небольшим черным рюкзаком и парой пластиковых стаканчиков. Навскидку я бы дал им лет по двадцать. Тот, у которого был рюкзак, время от времени наливал в быстро пустевшие стаканчики, прозрачную жидкость. Этих ребят, по-видимому, не очень сильно беспокоила погода, как и то, что капли воды с завидным постоянством залетают им за шиворот.
На другом конце остановки стояла пара подростков противоположного пола. Он - невысокий, худой, черноволосый, с глубоко посаженными в череп зелеными глазами, с хорошо выделяющимися скулами и тонкими губами. Его спутница - еще более худая, рыжеволосая девушка с громадными для такого миниатюрного лица глазёнками, цвета морской волны - дрожа и поёживаясь от промозглого ветра, стояла и по-детски наивно поглядывала на своего ухажера снизу вверх. Обнимая ее, он довольно бестолково водил по её спине руками, наверное, пытаясь согреть. Не знаю, что забыли эти двое на остановке, но уезжать они, по-видимому, не собирались, так как даже не присматривались к номерам проходящего транспорта. Может быть, они ждали кого-то, кто заберет их с этой сырой и негостеприимной площадки, а, может быть, из меня плохой Шерлок Холмс.
В самом центре, где оставалось еще сухое место, стоял высокий, подтянутый мужчина в черном пиджаке. Пять минут назад он громким и резким голосом вызвал такси по телефону и теперь стоял, в нетерпении притопывая носком дорогих, замшевых ботинок. Люди вокруг него расступились, оставив ему самое лучшее место. Даже пенсионерки, обычно не сдававшиеся без боя, ставили свои сумки подальше и недовольно косились в сторону этого черного человека. Проходящие мимо люди боялись невольно задеть его плечом и обходили эту властную фигуру, чуть ли не за метр. А так как обходить его было нужно либо под дождем, либо возле самой стены, моему плечу, не опирающемуся на эту самую стену, частенько доставалось. Я морщился при каждом соприкосновении и топтался на месте, зная, что отойти попросту некуда. Периодически я жалел, что у меня нет черного пиджака, который можно надеть сейчас, чтобы все прохожие тоже начали меня обходить.
По бокам от "черного пиджака" сидели две совершенно среднестатистические женщины, лет сорока. Посмотрев на них, я даже задался вопросом, кто из них среднестатистичнее. Первой была низкая и полная дама с густо накрашенными голубыми глазами. Светлые волосы аккуратно и заботливо уложены. Было видно, что эта женщина еще не смирилась со своим возрастом. Весь ее вид говорил: смотрите, пусть мне сорок, ну или тридцать с хвостиком, я всё равно пытаюсь. Я всё равно красивая! Ну же, посмотрите на меня. Вторая женщина была полной противоположностью первой, но я всё равно не определился каких типажей на наших улицах можно встретить больше. Противоположность первой была одета безвкусно. Её макияж составляли лишь небольшие тени, кое-как намазанные, лишь бы не были видны синяки под глазами. Женщина была некрасива: высокая, худая, с лошадиным лицом, вытянутыми губами и широким подбородком. Глаза были потухшие и безразличные ко всему окружающему. Она, время от времени, дотрагивалась до переплета книги, торчащей из сумочки, но достать ее и начать читать видимо так и не решилась. Замечая взгляды прохожих, она нервно вздрагивала и опускала глаза. Я не стал ее долго рассматривать и вскоре отвернулся, поддавшись мерзкому чувству жалости.
На моих часах значилось: 14:46. Автобус всё не приходил, и я принялся рассматривать вывески магазинов на противоположной стороне дороги. Яркие витрины пестрели самыми разнообразными вывесками. В одном здании умещались и соседствовали: кафе "Каприз", магазин часов "Time - Money", офис строительной фирмы "Арни", магазин обуви "Шаг вперед", сувенирная лавочка "Приятные мелочи" и парикмахерская "Анжела".
Было немного удивительно, что нам, людям, требуется так много вспомогательных зданий в жизни. Еще удивительнее было наблюдать, что, даже в такую погоду, пара-тройка одиноких прохожих заходила в двери с яркими вывесками. Если в кафе или сувенирную лавку можно зайти, чтобы спрятаться от всепроникающего ветра, то в парикмахерскую и "Арни" люди шли целенаправленно, с этим вряд ли кто поспорит.
В такие моменты, когда ты замер в потоке времени и наблюдаешь за кем-то со стороны, становится до ужаса неуютно, что наши дела заставляют нас выходить из дома в такую погоду. Это кажется чем-то неестественным, совсем противоречащим устройству человека. В такую погоду не хочется двигаться, а хочется лежать под теплым одеялом, читать интересную книжку, разгадывать кроссворд, готовить сладости, играть на рояле, рисовать, ну или мало ли у кого какое хобби. Каждый день дела гонят нас в разные стороны, заставляя успевать везде и всюду и было бы здорово, хотя бы в такой пасмурный и ненастный день получить от своих дел выходной.
Остановка постепенно пустела. За "черным пиджаком" приехало такси, а две среднестатистические женщины сели в какой-то троллейбус. Дождя совсем не было, но серое небо продолжало нагнетать тоску и предупреждать тех, кто еще не вышел из дома о том, что неплохо бы сегодня прихватить с собой зонтик. Автобуса всё не было и я, замерзший и раздраженный, засунул руки в карманы и принялся перебирать пальцами позвякивающую мелочь, пытаясь посчитать, сколько у меня денег, воспользовавшись только тактильными ощущениями. У меня вышло 22 рубля и, проверив, я понял, что не ошибся. Такие маленькие победы, как бы это нелепо не выглядело, порой очень сильно вдохновляют нас. Вот и сейчас, ожидание стало чуточку веселее, а погода, словно порадовавшись моему крохотному успеху, теплее. В воздухе отчего-то запахло герберами, оказалось, проехала машина из цветочного магазина. Маленькие ручейки воды стекали в канализацию через решетчатые отверстия, расположенные вдоль дороги, и, если хорошенько прислушаться, можно было услышать мелодичное журчание. Звук городских стоков - это что-то особенное, совсем не похожее на журчание лесных ручейков. В лесу, ручей журчит, проигрывая мелодии Шопена и Чайковского, а в городе ручеек - это музыкант - недоучка, вроде бы и выдающий порой неплохие вещи, но разглядеть и услышать их может человек, разве что чересчур внимательный и дотошный.
Под аккомпанемент из таких нелепых и наивных мыслей к остановке подкатил старенький автобус, который впрочем, находился, слава богу, не в аварийном состоянии, как этого можно было ожидать. В правом верхнем углу лобового стекла виднелась большая, мутная, и оттого плохо различимая цифра семь. Остановка засуетилась. Пенсионерки живенько протискивались между нестройными рядами ожидающих, норовя побыстрее оказаться возле заветной двери. Это самое стремление обычно раздражало меня, особенно в минуты, когда я оказывался по ту сторону двери и для выхода приходилось активно использовать плечи, чтобы пройти сквозь толпу старушенций, стремящихся занять местечко получше. Сейчас я встал позади всех входящих и, дождавшись пока они заберутся в автобус, поднялся следом.
В автобусе было душно. Верхние люки не открывали, видимо из-за того, что ветер, залетающий в них, был неимоверно холодным. В автобусе было много свободного места, я глянул на заднюю площадку и, увидев, что она свободна, направился туда, стараясь избежать ненужных столкновений, а значит извинений. Шел медленно, так как автобус двигался рывками. Чуть было не споткнулся о выставленную ногу молодой девушки, которая сидела на коленях, по моим предположениям подруги, и громко смеялась. Девочкам было на вид лет по семнадцать. В голове сразу же возникло: симпатичные и глупенькие. Девочки видимо причисляли себя к субкультуре эмо, так как носили длинные челки и навешали на себя всякую чепуховую, на взгляд взрослого разумного человека, атрибутику. Остановившись на задней площадке, я заметил, что всё это время за мной шла немолодая, темноволосая женщина-кондуктор. Почувствовав укол совести (что я преступник какой, чтобы не платить?), я суетливо достал из кармана мелочь и, отсчитав двенадцать рублей, отдал кондуктору. Всё это время она, молча, стояла и терпеливо ждала, не проявляя никаких признаков недовольства моей медлительностью. Хочу заметить, что терпение - довольно редкая черта не свойственная, к сожалению, тем, кто работает с людьми. Уверен, что каждый хоть раз побывал в ситуации, когда вас, казалось бы, за такую мелочь, отчитывала вахтерша. Когда вам раздраженно отвечал врач, всем своим видом показывая, насколько вы глупы и узколобы. Когда вас укорял продавец в магазине, лишь потому, что у вас нет подходящей купюры. Но женщина-кондуктор оставалась спокойной, за что я был ей чрезвычайно благодарен. Она протянула мне билетик с номером 466009 и, отвернувшись, медленно побрела к своему месту. Я несколько секунд смотрел на несчастливый билетик, считая и пересчитывая сумму по нескольку раз, тщетно пытаясь отыскать признаки счастья на таком крохотном кусочке бумаги, потом сунул билет в карман и, ссутулившись, принялся ловить взглядом прохожих за окном.
Автобус двигался медленно. Подобно кораблю, плывущему по морю, автобус, с таким же неумолимым пафосом и необыкновенной торжественностью, рассекал водную гладь луж. В едва приоткрытые боковые окна влетали обрывки, такого пронзительного на улице, ветра. В салоне эти рваные ветерки напоминали легкий морской бриз, освежающий и насыщенный влагой. Может быть, внутри автобуса я был единственным, кто думал о ветре. Другие пассажиры были увлечены чем-то другим и совсем не отвлекались на подобные мелочи. На следующей остановке место на задней площадке мне пришлось поделить с молодой парочкой, тащившей огромную спортивную сумку. Когда они вошли, я неловко подвинулся, освобождая побольше места. Они засуетились, одобрительно улыбнулись и, удобно расположившись, принялись доставать деньги за проезд. В передней части автобуса опять громко засмеялись. Те же самые девушки, тем же самым смехом. Рядом с ними стояла немолодая черноволосая дама в сером пальто и с темно-зеленым зонтиком в руке. Время от времени она неодобрительно поглядывала на девушек, позволявших себе столь громкие протесты всеобщей тишине. На противоположной стороне сидел высокий и худощавый дед, одетый в советских времен пиджак и помятые брюки. На голове у него красовалась еще более старая и замызганная коричневая кепка. Дед не вызывал ни капли сочувствия, так как держался бодро и уверенно. "Может быть, он даже военный, - подумал я, - осанка у него - что надо". Жаль только, что годы все равно возьмут свое и от выправки деда останется один только упрямый, привыкший смотреть пристально, взгляд.
Девушки снова засмеялись. На этот раз до такой степени громко, что женщина с зонтиком не выдержала и на весь автобус прошипела: прекратите кричать. Честное слово, звучало это премерзко. Повисла неловкая пауза - секунды на обдумывание со стороны девушек - и понеслось.
- А какое право вы имеете нас затыкать? Мы просто смеемся и ничего не нарушаем.
- Вы нарушаете общественный порядок, - голос из серого пальто был, чуть ли не истеричным, пальцы рук крепко сжимали зонтик и поручень.
- Мы просто смеемся! Какое вы имеете право? - Девушки видимо пришли в ярость от замечаний, произнесенных на весь автобус, и перешли в чрезвычайно агрессивную оборону.
- Давайте тогда все начнем тут орать! - Видимо аргументы у женщины с зонтиком закончились, и она принялась давить на подружек своим эмоционально-богатым внутренним миром.
- Девочки вы не правы, что же вы себе позволяете такое, - послышалось от пенсионерки, сидевшей недалеко от эпицентра бури, - я в свое время бы промолчала, а вы возмущаться. Вон оно как!
- А нынче такая молодежь! Черти чего говорят и никто им не указ, - подключился к унижению девчонок дед.
- Это всё от воспитания, - неслось откуда-то сбоку.
- Ой, да вы не обращайте внимания, - заявила одна из бабушек, - это, наверное, детдомовские девочки, вот и не воспитаны как следует.
Подобное заявление звучало так наигранно и было до того обидно девчонкам, что они попытались скрыть боль от прямого оскорбления за довольно неправдоподобной маской смеха.
- Мы-то? Конечно из детдома, - смеялись и переглядывались они,- Зато мы не мешаем другим заниматься личными делами и чужой смех не вызывает у нас зависти. Ну, подумаешь, посмеялись!
- А то, что вы другим мешаете, а? - дедушку видимо задел даже не смех, а пререкания подростков с взрослыми.
- Кому мы мешаем? Да, что уже посмеяться нельзя?
Под непрекращающиеся споры и пререкания автобус подъехал к остановке и женщина в сером пальто вышла. Может быть, ей и правда было нужно выходить, а может она не ожидала такого отпора от семнадцатилетних девчонок и таким образом избегала спора. Собственно, отсутствие этой женщины не потушило пламя конфликта, которое охватывало и вовлекало в себя все новых и новых людей. Кто-то из молодых просил отвязаться от девочек, кто-то обвинял их, чуть ли не во всех смертных грехах. Молодая парочка, стоявшая рядом со мной, пока воздерживалась от высказываний, преимущественно общаясь между собой и стараясь не смотреть в сторону спорящих. Шум стоял такой, каким я представлял себе рынки средневековья или современные распродажи.
- Да вы позорите наше общество!
- А вы-то сами? Придираетесь по мелочам.
- Чему только вас в школе учат?
- Да всему. Уж поверьте!
- Тихо! - громко и резко произнесла кондуктор.
Как славно у нее получилось произнести эти слова: громко, четко и совсем не надрывно. Толпа мигом примолкла, лишь дед продолжал бормотать себе под нос про потерянное поколение.
- Сами-то, каковы, а? Сидите тут целый день, телефонов накупили! Разговариваете, орёте в трубки, как глухие и глаз не поднимите! А как девчонки посмеялись, так налетели на них, коршуны. Сами хороши! Воспитали таких детей, а теперь негодуете, праведники чертовы.
Было немного неловко слышать такие крепкие, даже мужские слова в речи довольно неприметной женщины. Но получалось у нее неплохо. Все слушали, кто-то морщился, качал головой, опускал глаза, но все слушали. Даже старый дед, как-то осунулся и примолк, вслушиваясь в речь женщины-кондуктора. Девушки сидели ошарашено и пытались выдавить из себя торжествующую улыбку, что получалось, по школьной системе оценок, на слабую тройку. Кондуктор закончила говорить и двинулась к только что вошедшему - брать деньги за проезд.
Автобус молчал. Кто-то промямлил: общество виновато. Моя фантазия зацепилась за эту мысль. Это было действительно похоже на правду. Девушки смеялись это, безусловно, их вина, их невежливость. С другой стороны вежливость женщины в сером пальто также ставится под сомнение, лишь потому, что замечания так громко и таким тоном вежливые люди не делают. Про начавшийся балаган упоминать, думаю, не стоит. Кондуктор, принявшая сторону девушек, и еще более громко рассказывая об изъянах общества, не забывая вставить крепкое словцо, тоже до уровня изысканной леди не дотягивает. Получается, что интеллигенция, воплощение вежливости и хороших манер - это молодая парочка со спортивной сумкой, я и еще пара человек, не принимавших участие в споре (среди них подвыпивший человек, спящий на переднем сидении так, что его и спор не разбудил и молодой длинноволосый парень с наушниками в ушах, который вроде обратил внимание на волнения, но вынимать наушники не стал), и, собственно, никак не обозначивших свою позицию?
Я вышел на следующей остановке и отправился прямиком к дому, стараясь больше не думать над случаем в автобусе. Солнце в этот день словно и не думало выглядывать, и я шел, поплотнее запахиваясь в легкую куртку. То и дело приходилось обходить лужи и опускать голову, натыкаясь на встречный ветер. В такую погоду настроение почему-то улучшается, когда знаешь, что дома тебя ждет чашка горячего чая.