Из штаба на передовые позиции атакующих полков прискакал командующий Восточного фронта Серышев. Когда он увидел залёгшие в поле батальоны, у него потемнело лицо, высокий лоб пересекли суровые складки морщин, и он резко крикнул, не слезая с коня: "Чего вы разлеглись, как на пляже, мать вашу...! Командира Амурского полка срочно ко мне!". К нему подбежал с испуганным видом и вытянулся по стойке "смирно" человек в новом овчинном полушубке, в валенках на ногах и серой каракулевой папахе на голове, сбитой набекрень. "Комиссар Особого Амурского полка Пётр Бударин, товарищ командующий!" - представился он дрожащим, срывающимся голосом.
"На хрена ты мне нужен, комиссар? От тебя тут толку, что от козла молока. Где командир полка?" - грозно крикнул Серышев. "Командир полка тяжело ранен. Я решил временно взять командование полком на себя" - нерешительно ответил Бударин. "Хе...ово ты командуешь, комиссар полка. Почему твои солдаты закопались в снег, и бояться задницы поднять? А ты сам, что здесь делаешь? За их спинами трусливо прячешься?! Расстреляю к ё....й матери!" - уже в ярости крикнул Серышев, лицо его покраснело и покрылось белыми пятнами.
Комиссар хорошо понимал, что Серышев не шутит и, зная, что вчера командующий самолично расстрелял командира роты, не выполнившего его приказ, робко попытался оправдаться: "Товарищ командующий, у нас в полку очень много больных и обмороженных, к тому же боеприпасы на исходе, а у белых на позициях пулемёты...". "Ты мне тут басни не рассказывай, соловей сраный. Может быть, ты думал, что беляки пирогами вас встречать будут? Немедленно поднимай свой полк, и вперёд! Мать твою...! Когда патроны закончатся - в штыки веди! Это мой приказ!" - резко оборвал малоубедительные оправдания Бударина командующий фронтом, демонстративно положив правую руку на кобуру своего револьвера.
"Есть!" - нерешительно ответил комиссар и метнулся выполнять приказ Серышева. Он с трудом собрал около двух рот солдат, накануне покинувших поле боя, и повёл их в атаку на виду у сурово наблюдающего за ним Серышева. Они почти дошли до своих однополчан, залёгших на снегу перед колючкой, как вдруг забарабанили длинными очередями четыре пулемёта барнаульцев, поддержанные из окопов у сопки винтовочными залпами. Следом за ними загрохотали две полковых батареи, пристрелянных ещё по предыдущей атаке. Шальной осколок снаряда попал комиссару Бударину между глаз. Он откинулся резко назад, неловко вскинул вверх обе руки и замертво упал навзничь в истоптанный солдатскими валенками снег.
Бойцы, потеряв в бою своего командира, остановились под перекрёстным пулемётным огнём, а затем развернулись и в панике побежали назад, увлекая за собой залёгший полк. Эту нарастающую, бесконтрольно бегущую лавину, охватил страх смерти. В спину ей с разных сторон свистели пули и визжали осколки разрывающихся повсюду снарядов. Обезумевшие от страха бойцы бежали, бросая в глубокий снег свои винтовки. Они бросали на произвол судьбы своих раненых товарищей, умоляющих их о помощи. Командующий фронтом Серышев метался на коне и, что-то яростно выкрикивая, стрелял из револьвера в воздух, напрасно пытаясь остановить людскую лавину, гонимую непреодолимым чувством страха. Наконец, поняв, что это не имеет никакого результата, он с отчаянием махнул рукой и, пришпорив коня, ускакал в сторону штаба фронта.
Та же участь постигла и роты 6-го стрелкового полка, наступавшие по центру. Один из танков, поддерживавших атаку полка, прорвался за проволочные заграждения, но был подбит метким орудийным выстрелом с белого бронепоезда, а второй - поломался, не доехав до вражеских позиций. К пяти часам вечера стало ясно, что атака захлебнулась. Пехота красных на всех участках залегла перед проволокой, прижатая к земле пулемётными очередями, после чего начала отползать назад, оставляя за собой убитых и раненых. При свете дня раненых невозможно было эвакуировать, так как открытая местность простреливалась насквозь, и 35-градусный мороз добил их за считаные часы.