Аннотация: Перевод этого текста http://www.fanfiktion.de/s/4d4b29fa000032b306701f40/1/Schneekristalle
Редактор перевода: wendellin
Литературный редактор: norlin ilonwe
Текст не закончен. Эпилог написан переводчиком (!)
1. Встреча в снегах
Зима обрушилась на Белерианд всей мощью, зажала в ледяные тиски и погребла север под толстым снежным покровом. Сияющая масса поглотила низкорослые деревья и кустарники, но высокие леса северного Оссирианда стойко сопротивлялись натиску стихии, и их голые, обледенелые ветви упрямо тянулись в небо. Казалось, край погрузился в глубокий покой.
Куруфинвэ Атаринкэ Феанарион, запрокинув голову, рассматривал синевато-стальное небо. Полдень миновал недавно, но здесь, на севере солнце садилось быстрее и теперь стояло невысоко над горизонтом. Оно сияло на безоблачном небосводе, в почти болезненной голубизне, и заставляло нестерпимо сверкать белый снег. Куруфин прищурился и скользнул изумрудным взглядом по редкому лесу.
Здешние деревья уступали южным сородичам в высоте, но были куда сильнее и крепче. Каждый год им приходилось выдерживать схватку с жестокой зимой, отчего кора их сделалась толстой, а ветви -- узловатыми. Только сильнейшие торжествовали победу над силами природы.
Вот и он. Стоит, как скала под ударами волн, запрокинул голову, и черные волосы струятся по плечам. Замерший и наслаждающийся тишиной, он кажется таким расслабленным и мирным. Лицо совсем спокойно... Едва верится в то, что это он совершил столько ужасного -- и совершит еще больше, ибо видения никогда не обманывали Владычицу. Младший из двоих, тот, в чьем сердце ярче и сильнее горит великое пламя. Она была права, сказав, что он придет сюда. Это был только вопрос времени. Теперь он тут, и будущее предрешено.
Куруфин с удовольствием вдыхал студеный морозный воздух. Он любил этот дикий край, который снова и снова отвоевывал у сурового мира право на жизнь, отчаянно сопротивляясь холоду, надвигающемуся из владений Моргота, и встречал каждую весну ликующим цветением. Неважно, как часто Враг насылает сюда свои разоряющие землю и убивающие все живое орды, -- он никогда не сможет уничтожить саму жизнь, что таится в глубине земли, до времени сокрытая в зернах. После каждого нашествия на свет вновь пробьется нежный росток и распустится новыми почками.
-- Даже ты не всесилен, -- прошептал Куруфин и с ненавистью взглянул на север, где далеко -- даже острые глаза его народа едва их различали -- клубились на горизонте темные облака, окутывая Зло, скрывая его от ненависти принцев нолдор. Но они, стражи севера, никогда не упускали врага из виду, держали в вечном кольце осады убийцу, вора, укравшего их самое бесценное достояние...
Куруфин повернулся и подхватил охотничий лук, пристроенный на низко склонившуюся ветвь. Он пришел сюда не предаваться мрачным, полным ненависти мыслям -- это, в конце концов, теперь случалось слишком часто. Он недовольно тряхнул головой. Думать о напряженности между ним и Тьелкормо, о постоянных ссорах, упреках и тревогах не хотелось. Причина была известна ему лучше, чем остальным братьям, все же именно он был ближе всех отцу по духу... Сильмарилли. Жажда их была столь сильна, что в иные дни казалось -- это разорвет ему сердце. Как часто он с яростью хватался за оружие, оглохший и ослепший от ненависти и желания немедленно штурмовать Ангбанд и повергать гнусных созданий Моргота в прах одним лишь гневом, чтобы взять Сильмарилли в руки... однако когда позже приходил в себя, проезжая в одиночестве ущелье Аглон, и видел мощные пики Тангородрима, возвышающиеся по ту сторону равнины, болезненная безнадежность его замыслов представала воочию.
Его лицо приобрело необыкновенно измученное выражение. О чем он думает сейчас? О тех телери, что убил в Альквалондэ? От этой мысли нахлынула горячая ярость, и стали дрожать руки. Нет, нужно заставить себя успокоиться и подчинить тело. Если задача останется невыполненной, прольется еще больше крови, невинные расстанутся с жизнями из-за стремления нолдор к Камням, этим Сильмариллам... Пальцы сами смыкаются на рукояти метательного ножа, и я внимательно слежу за эльда, подобравшим лук и замершим на краю утеса.
Мрачный, он спрыгнул со своего высокого места прямо в засыпанную ложбину. Снег взметнулся из-под ног кристальной пылью и засиял на солнце тысячью алмазов. Резкие черты лица тронула улыбка, на время вытеснив из сердца мучительную тревогу. Ему еще никогда не удавалось пройти мимо истинной красоты, и сейчас он следил за кружащимися в воздухе крохотными частицами льда, что переливались в слабых солнечных лучах подобно радуге. Страстно захотелось протянуть руку и поймать одну из них, но он сумел обуздать желание, зная, что не успеет и глазом моргнуть, как добыча растает на теплой ладони. В голове уже бродили мысли о том, как огранить настоящие кристаллы и алмазы -- столь филигранно, что они превратятся в никогда не тающие снежинки.
Он задумчиво опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть изящные тонкие разветвления, соединенные неведомой силой. Пораженный, он все же коснулся одной из снежинок кончиком пальца и увидел, как тонкий ледяной кристалл тотчас растаял и остался сиять на коже каплей воды. Так хрупко, так преходяще...
Рука застыла в замахе. Это осторожное, почти детское движение, которым он взял снежинку, невольно приковало взгляд, зачаровало. Его глаза сияют, губы слегка приоткрыты... Как он красив... Все предубеждения растаяли, словнолед на его пальцах...
Незаметно для себя я подалась впереди услышала, как под ногой хрустнула ветка.
Громкий треск и глухой удар, последовавший за сдавленным криком боли, заставили Куруфина вскочить. В мгновение ока оперение стрелы коснулось щеки, а наконечник нацелился в сторону, откуда донесся шум. Напрягшись всем телом, нолдо бдительным волчьим взглядом осматривал окрестности -- чтобы обнаружить барахтающуюся в снегу фигуру.
Нахмурившись, он осторожно приблизился. Кто-то подобрался ближе, чем хотелось бы. Неужели он настолько отвлекся, что не заметил этого? Проклиная себя, Куруфин бросил взгляд на дерево, которое возвышалось рядом с упавшим. Очевидно, тот укрывался именно там: отломившийся сук рухнул вниз и запутался в нижних ветвях.
Куруфин недоверчиво перевел взгляд на фигуру -- та все так же билась, пытаясь выбраться из глубокого снега. Что незнакомец мог делать там, на дереве, и, что еще важнее, почему он никак не дал о себе знать, когда обнаружил его, Куруфина? А ведь должен был видеть, в конце концов, нолдо целую вечность простоял на утесе. Беспокоило и то, что он сам никого не заметил, пока притаившийся с шумом не рухнул с дерева...
Он зашел со спины и, не опуская лук, остановился в нескольких шагах от незнакомца. Тот уже почти сумел выбраться из мягкого, рыхлого снега и теперь тяжело дышал, лихорадочно силясь освободить ноги и, кажется, не замечая присутствия нолдо. Куруфин быстро огляделся. Все было спокойно, ни одно движение более не нарушало зимний сон природы. Поэтому он решился: пренебрег риском попасть в засаду, шагнул к неизвестному и прицелился точно в затылок.
-- Daro! -- прошипел он, и фигура застыла.
Приглядевшись, Куруфин обнаружил, что цвет накидки незнакомца сложно определить... что-то между серым и белым. Казалось, он меняется при каждом движении. Капюшон сдвинулся в сторону так, что его удалось сбросить легким прикосновением стрелы, и когда ткань упала, глазам предстали каштановые волосы, заплетенные на эльфийский манер.
Озадаченный, Куруфин даже опустил лук, но, опомнившись, снова рванул его вверх. Доверие пусть и к собственному народу в этих землях слишком часто оплачивалось жизнью, ибо коварство Моргота было безгранично, и он нередко подчинял волю эльдар своей отравляющей мощи. А сверх того, был мастером наводить ложные личины.
В один шаг он обогнул фигуру. Теперь стрела смотрела незнакомцу прямо в лицо. Лицо, несомненно, эльда... очень красивого эльда... эллет!
Он широко распахнул глаза от изумления и позволил натяжению лука чуть ослабнуть. Перед ним в снегу действительно была эллет. Она тяжело дышала, карие глаза сверкали сквозь упавшие на лицо спутанные каштановые волосы. Куруфин окинул ее одним взглядом: правую руку, которую она, баюкая, прижала к груди, многочисленные прорехи на накидке и кровь, струившуюся на снег из разодранной щеки. Падение явно обошлось не без потерь. На мгновение воцарилась тишина.
-- Что ты искала тут? В этих диких местах опасно! -- заговорил он на синдарине.
На его недружелюбный тон она ответила лишь пристальным и гневным взглядом из-за легкой завесы волос. На лбу Куруфина прорезалась вертикальная черточка. Девушка глядела столь разъяренно, что будила в нем слишком легко вспыхивающую ярость. Охотнее всего он сгреб бы ее за ворот и мигом вытряс ответ, тогда бы этот наглый взгляд исчез. Не без труда он овладел с собой и дал ей почувствовать всю силу взгляда своих изумрудных глаз. Он знал, какое воздействие это оказывает на мориквенди, к которым эта эллет, несомненно, принадлежала; свет Амана и отражение духа, пылавшего в нем почти столь же ярко, как в отце, были для сумеречных квенди столь же пугающи, сколь и прекрасны. Лишь немногие могли ему противостоять, когда он сознательно так на них смотрел.
Она не стала исключением, с удовлетворением понял Куруфин, видя, как она испуганно моргнула и отвела взгляд. И внезапно перед ним оказалась просто девушка в снегу, поранившаяся, беспомощная. Он опустил лук. От нее не исходило никакой опасности.
Все, что она говорила о его глазах, оказалось правдой. Словно сияющее изумрудное пламя его взгляд опалилменя, мой разум. Его глаза прекрасны, они околдовывают, как сверкающие драгоценные камни наших залов. Надо было оставаться настороже: она говорила, что я ни в коем случае не должна испытать на себе его силу, иначе весь замысел потерпит крах. Нужно было пытаться скрыть горькое разочарование, проглотить гнев и ярость на саму себя. Из-за этой небрежности весь план теперь виситбуквально на кончике ножа. Маскировка слетела, превосходная возможность бездарно упущена. Левая нога невыносимо болит, правая рука ушиблена, нож потерялся. Никаких шансов. Я полностью в его руках, и должна что-то придумать. Но быстро!
Он присел на корточки, приподнял ее подбородок и заставил снова посмотреть на себя. Взгляд беспокойно забегал -- больше нескольких мгновений смотреть ему в глаза она не могла. Несмотря на нелепость ситуации, он не мог не улыбнуться. В своей беспомощности она напоминала олененка. Более того, по натянутому выражению лица, больше похожему на гримасу, Куруфин понял, что ее мучает боль. Взгляд его сделался задумчивым. Девушку окружает тайна, но эта эллет не из морготовых палачей -- в темных глазах светится свободная воля, и сама она излучала невинность, должно быть, она совсем юная... Нолдо совершенно не понимал, что делать в этой ситуации, а девушка явно нуждалась в помощи. И он решился.
Поднявшись, он крепко взял ее под руку и попытался сильным движением вытянуть из снега. Крик боли заставил его остановиться и испуганно посмотреть на нее. Только теперь стало видно, что в ее левое бедро глубоко вонзился обломок расщепившейся ветви. Кровь блестела на штанах того же странного цвета, что и накидка, и они быстро становились темно-красными. Куруфин осторожно усадил стонущую девушку на землю, она тяжело выпрямилась и с искаженным болью лицом уставилась на рану. Он присел рядом и достал из-за пояса охотничий нож. Последовал немедленный и отчаянный рывок в сторону, но нолдо успел поймать беглянку за колено и подтащил ближе к себе.
-- Я хочу только осмотреть рану, -- насмешливо произнес он и одним движением вспорол штанину по всей длине. Девушка глубоко вздохнула, и он не смог сдержать коварной усмешки, зная, что разрезал ткань больше, чем это было необходимо. Обнажившаяся безупречно стройная нога притянула его одобрительный взгляд прежде, чем он занялся самой раной.
Обломок ветки глубоко вошел в тело, но к счастью, не задел артерию -- в противном случае девушка истекла бы кровью за считанные мгновения. Однако мышцы были серьезно повреждены. Сам обломок казался небольшим, и Куруфин отважился вытащить его быстрым рывком. Эллет вздрогнула и вскрикнула, но он, не отвлекаясь, быстро прижал к ране плащ, туго завязал края, стянул ремнем и закрепил, чтобы повязка не сползла. Теперь срочно требовался целитель, который позаботился бы о ране и осмотрел руку.
Снова взяв девушку за подбородок, Куруфин заставил ее смотреть на себя. В темных глазах стояли слезы боли, губы дрожали. Невольно он вгляделся в ее черты. Она была исключительно мила, особенно теперь, когда выглядела такой хрупкой и уязвимой, как юная косуля. Длинные густые ресницы, на которых блестели слезы, скрывали карие глаза, нежные округлые щеки были словно бархат, а дрожащие алые губы выглядели волшебно притягательно. Он озадаченно встряхнул головой. Она будила в нем желание взять ее на руки и укачать, как дитя, чтобы утишить все ее тревоги и боль. Алая царапина на щеке только усиливала впечатление ее беспомощности. Пришлось снова сделать усилие и посмотреть ей в глаза, чтобы изгнать эти странные чувства.
-- Скажи мне, как твое имя, и что ты делала в этой глуши? -- потребовал он резче, чем намеревался, и с недовольством отметил, как упрямые искорки вновь вспыхнули в ее глазах. На приказ она отреагировала вовсе не так, как он привык... что с одной стороны его безмерно рассердило, а с другой -- сделало ее еще загадочней и очаровательней. Он сердито тряхнул головой, отгоняя мысли. Перед ним на снегу сидела нахальная, упрямая эллет, полностью беззащитная и совершенно очевидно не обрадованная тем, что он ее обнаружил. Да кто она такая, что осмелилась не отвечать на вопросы лорда в его собственных владениях?
Он резко поднялся и взглянул на нее с презрением. Что ж хорошо, можно поступить иначе! Она нуждается в его помощи, у нее нет выбора, кроме как заговорить.
-- Ну, хорошо, если ты предпочитаешь молчать, я не могу больше тратить время. Namárië! -- Куруфин развернулся и двинулся в направлении, откуда пришел. Раз, два, три, четыре...
-- Подожди! -- она звонко окликнула его.
На лице Куруфина появилась торжествующая усмешка. Его необычайно позабавило, как измученно звучал ее голос. Безусловно, ей стоило больших усилий обуздать гордость.
Он ускорил шаг, сделав вид, что не слышал.
-- Подожди! Пожалуйста, подожди! -- позвала она громче.
Усмешка спряталась так же быстро, как появилась, и Куруфин, нахмурившись, обернулся. И замер, пораженный: оказалось, она сумела подняться и теперь хромала вперед с искаженным от боли лицом. Невольно он даже сделал шаг навстречу, но сдержался и, скрестив руки, ждал, пока она доковыляет. Наконец, тяжело дыша, девушка рухнула перед ним, и с безграничным изумлением он понял, что это поклон.
-- Меня зовут Ровайльталь, hír nîn! -- задыхаясь, произнесла она. -- Я шла из северного Оссирианда и держала путь к Митриму, чтобы повидать родных. Но заблудилась в лесу и залезла на дерево в надежде увидеть Арос, чтобы сориентироваться. Я не заметила тебя и, когда ты вдруг спрыгнул с утеса, испугалась и потеряла равновесие. Извини, hír nîn, я знаю, я вела себя некрасиво, но меня воспитали так, что я привыкла справляться со всем сама.
Озадаченный этим неожиданным потоком слов, Куруфин смотрел на темную голову, склоненную перед ним. Все в нем твердило, что она лжет. Но почему? Она должна понимать, что он видит ее насквозь! Никто в здравом уме не преподнесет столь очевидную ложь сыну Феанаро. Но, взглянув на ее искаженное страданием лицо, и заметив, как она дрожит, он ощутил, как в нем заговорило сострадание пополам с весельем. Эллет вряд ли сохраняла ясную голову, если из-за боли уже потеряла власть над собственным телом. Куруфин вздохнул. Он не мог оставить ее в снегу -- даже если ее странное поведение рассердило его, нельзя было отрицать собственного разгоревшегося любопытства. Что она пыталась так упорно скрыть? Только набравшись терпения, он сможет выяснить правду; правду, которая ему наверняка не понравится, но которую нужно непременно узнать...
-- Хорошо, Ровайльталь, -- он произнес ее имя подчеркнуто насмешливо, дав понять, что распознал ложь. -- Позволь проводить тебя под мой кров. Там можно будет позаботиться о твоих ранах.
Куруфин протянул руку, и девушка нерешительно взялась за нее. Почувствовав, как холодна ее ладонь, он нахмурился. Ей действительно нужен целитель и как можно скорее. С его помощью она поднялась на ноги и тут же задохнулась от боли. Да, так они и трех шагов не пройдут.
Смирившись с неизбежным, он поддержал ее, а затем плавным движением подхватил на руки. Она резко вскрикнула и попыталась освободиться из железных объятий. Пришлось выругаться и кое-как передвинуть руку, чтобы меньше задевать рану. Всхлипывая, она обхватила его за шею, теперь уже оставив всякое сопротивление -- столь сильной была боль. С беспокойством Куруфин заметил, как на плаще, превратившемся в повязку, проступает кровь. Не без труда подняв лук, он двинулся вперед по глубокому снегу, стараясь торопиться, но то и дело проваливаясь в сугробы почти по колено. Путь лежал в Майремар, его дом в Химладе. Если он будет двигаться быстро, то доберется туда не больше, чем за час.
-- Hannon le, -- прошептала она ему в плечо. Он с жалостью посмотрел на ее бледное лицо, по которому струились слезы. Она выглядела еще привлекательней, когда, пристально взглянув на него, изнуренно закрыла темные глаза. Покачав головой, он продолжил путь, утопая в рыхлом сияющем снегу. Это маленькое снежное чудовище опасно. Но Куруфинвэ Феанарион был не из тех, кого пугает опасность, -- он любил ее!
2. Майремар
Слабый луч утреннего солнца скользнул по носу. Она сонно натянула одеяло на голову и уютно закопалась поглубже в мягкую, душистую ткань. Но... тихий смешок прогнал сладкий сон. Щуря глаза, эллет откинула одеяло и к своему замешательству узрела незнакомую комнату. Нахмурив брови, оглядела потолок, искусно отделанный темными решетчатыми деревянными панелями. Переместила взгляд на расшитые блистающими нитями ковры, закрывшие стены, огромные окна, и, наконец, на тонкую шелковую обивку причудливого ложа, на котором она и проснулась, заботливо укрытая белоснежным шерстяным одеялом. Где она? Точно не дома...
Еще один смешок прервал ее размышления. Испугавшись, эллет приподнялась... и вовремя прижала одеяло к груди, с ужасом поняв, что с нее исчезла вся одежда. Теперь она ошарашенно уставилась на усмехающегося темноволосого эльда, который, скрестив руки, небрежно опирался о дверной косяк и наблюдал за ней с нескрываемым весельем в изумрудных глазах.
-- Ну, выспалась, маленькое снежное чудовище? -- поинтересовался Куруфин с очередным смешком. Он ждал, пока она проснется, однако не подозревал, что ее пробуждение окажется таким забавным спектаклем: это растерянное лицо стоило любого ожидания... не говоря уж об обнаженной груди, которую он успел заметить в тот момент, когда она откинула одеяло. Она всего лишь мориквенди, синда, а может даже из нандор или линдар, если в ее истории об оссириандском происхождении есть хоть капля правды. Эллет, в которых нет нолдорской крови, не казались ему привлекательными, но сейчас приходилось признать, что девушка не просто красива -- в ней была особая прелесть. Сейчас она еще больше напоминала косулю: водопад каштановых волос, большие темные глаза, и страстный охотник вроде него не мог пройти мимо такой добычи. Он одарил одобрительным взглядом ее стройное тело, чьи очертания обрисовывались под одеялом. Вот мелькнула белоснежная кожа, вот нежная округлая грудь...
К его огромному удовольствию она покраснела, заметив его взгляд. Торопливо натянула одеяло повыше, и он увидел, как выражение испуга на ее лице сменяется гневом. С восхищением он наблюдал, как ее глаза сузились, а маленькие руки сжались в кулаки... великолепна!
-- Как я сюда попала и где, во имя Валар, моя одежда? -- прошипела девушка. Куруфин с трудом удержался от смеха и небрежно оттолкнулся от косяка. Он испытывал искушение проверить, как далеко сможет зайти... Упругой походкой хищника приблизился, и в ответ на это ее глаза окончательно превратились в щелочки, а рот сжался в узкую полоску.
-- Ты ничего не помнишь? -- спросил он бархатным голосом. Эллет недоверчиво взглянула на него и отодвинулась насколько могла, когда он склонился над ней, упершись руками в край ложа. Расстояние между ними теперь не превышало одной ладони.
-- Я принес тебя сюда.
В ее глазах он прочел, горячее желание свернуть ему шею. С хищной улыбкой приблизил губы к ее левому уху. Она напряглась, еще секунда -- и рванется, чтобы сбежать... но хороший охотник успеет первым.
-- Ты была так благодарна за то, что я принес тебя из леса, и целитель смог позаботиться о твоих ранах. Но, должно быть, обезболивающее зелье, что он дал тебе, помрачило разум, если ты больше не помнишь прекрасную ночь, которой одарила меня из благодарности! -- промурлыкал эльф, скользнув губами по ее коже. Он почувствовал, как она окаменела. Но уже в следующий миг опомнилась. Впрочем, с нолдо ей не тягаться. Она не успела выхватить кинжал, привычно висевший в ножнах на поясе -- Куруфин перехватил ее запястье и жестким движением выкрутил руку, так что раздался вскрик, и оружие выпало и разжавшихся пальцев.
-- А вот этого бы я делать не стал, -- шепнул он все тем же мурлыкающим голосом, в котором теперь появились угрожающие нотки. Он сильнее сжал ее запястье, отчего девушка с трудом перевела дыхание. Куруфин не был готов к такой быстрой и точной реакции и злился на себя за то, что засмотрелся на красоту и забыл -- гостья хранила какую-то тайну, а не была просто безобидной и ищущей защиты эллет, которую он подобрал в снегу. Вовсе нет. Она опасна, у нее прекрасные навыки, она не боится взяться за оружие и по какой-то неведомой причине она сидела на дереве, случайно -- случайно! -- стоявшем рядом с его, Куруфина, любимой охотничьей тропой. Стоило помнить и о маскировке, текучий серо-белый цвет которой позволял идеально сливаться с зимним пейзажем. Не забыл он и страстную ненависть, сверкнувшую в ее глазах, когда он угрожал ей стрелой. Она не случайно оказалась там, это было очевидно. Оставалось выяснить только, с какой целью она забралась на дерево и почему упала.
Насчет первого у него было подозрение: кого, как не его можно было подкарауливать в этой глуши, его, который предпочитал охотиться в тех местах, как раз из-за их пустынности? Но почему она его подстерегала и зачем? У нее не оказалось при себе оружия, ни ножа, ни яда. Не была она и соглядатаем Моргота, тень не легла на юную душу, это подтвердил и целитель. Тем не менее, она, подобно вероломному убийце или шпиону, не хотела, чтобы Куруфин ее обнаружил.
-- Скажи, что ты забыла на том дереве? -- прошипел Куруфин и еще крепче сжал ее руку. Ее стон доставил ему мрачное удовлетворение.
-- Hír nîn, я же говорила, -- выдавила девушка. Он сжимал ее руку до тех пор, пока не почувствовал, что еще немного -- и кость треснет.
-- Hír nîn! -- вскрикнула девушка, извиваясь от боли. -- Пожалуйста! Я прошу помощи и защиты в моем путешествии у Куруфина, лорда Химлада! Пожалуйста, прекрати! -- ее голос сорвался на крик. Он с презрением отпустил и выпрямился, не удостоив вниманием рыдания девушки, скрючившейся над больной рукой.
-- На время твоего выздоровления мой дом к твоим услугам, -- холодно произнес он. -- А вот столь злосчастную поездку в это время года я не поддержу, Ровайльталь, -- фальшивое имя прозвучало насмешливо в его устах. Куруфин развернулся и направился прочь. У двери остановился:
-- Тебе принесут одежду. Ты свободна под крышей моего дома, но я запрещаю покидать его без разрешения, пока ты полностью не поправишься. На ужин я жду тебя в большой зале.
С этими словами он захлопнул дверь и запер ее на замок.
"Я раскрою твою тайну, маленькая лгунья, даже если мне понадобятся на это недели", -- мрачно подумал он и сердито устремился вперед, не обращая внимания на напуганных криками девушки эльдар, бросающих на него недоверчивые взгляды.
***
Эрендис, всхлипывая, осматривала запястье, на котором темными багровыми пятнами отпечатались следы пальцев. От такой хватки останутся синяки. Руку мучительно закололо, когда кровь снова начала свой бег по венам. Ругаясь про себя, девушка отерла слезы. Проклятый нолдо, как она его ненавидела! Напугать до смерти такой дерзкой ложью, а потом чуть не сломать руку -- о, это вполне подтверждало все, что она слышала о его беспощадной и бессовестной жестокости. Жалость ему неведома. Она, дрожа, натянула одеяло на грудь.
Однако вчера ей удалось увидеть и другую сторону хозяина дома. Воспоминания о прошедшем дне медленно всплывали в ее памяти. Весь путь до Майремара Куруфин нес ее на руках, ни о чем не спрашивая и не упрекая. Ее поместили в этой комнате, и целитель позаботился о ранах. Вспомнила она и об утишающем боль питье, и о предупреждении целителя: напиток погрузит в глубокий, долгий сон и спутает память. Эллет со злостью подумала о словах Куруфина, будто бы она, одурманенная питьем, из благодарности провела с ним ночь. Быть столь коварным, чтобы попытаться заставить ее в это поверить! Отвратительно! С содроганием она вспомнила близость ненавистного тела, прикосновение проклятых губ... и свою слабость, мурашки по коже, бешеные удары сердца. "Страх! -- сказала она себе. -- Я не испытывала ничего, кроме страха и злости на этого убийцу телери, моих родичей в Альквалондэ". Она бы заколола его собственным кинжалом, не будь он так быстр.
Эрендис задрожала сильнее, осознав, в насколько безвыходном положении находится. Она только что выдала себя своим поведением. Куруфин знал, что слова о путешествии лживы, и, по крайней мере, подозревал, что в ее планах он занимал какое-то особое место -- и, безусловно, что она не замышляла ничего хорошего. Девушка провела рукой по лицу.
Спокойно, спокойно, думай, приказала она себе. Если бы он узнал, что ты хочешь его убить, тебя бы ждала смерть или, по меньшей мере, ужасная расплата и плен. Да, ты потерпела неудачу и из-за этой слабости многим из твоего народа предстоит умереть. Теперь придется и дальше держаться за глупую ложь и делать хорошую мину при плохой игре. Он не позволит уйти, пока ты не выздоровеешь или не скажешь правду. Итак, время есть, ты должна быть поблизости, завоевать его доверие и заставить поверить себе. О Валар, помогите мне!
Девушка в отчаянии повесила голову и осторожно погладила больную руку. В этот момент в дверь постучали. Она в испуге подтянула одеяло повыше и отозвалась дрожащим голосом:
-- Войдите!
В комнате появилась черноволосая эллет со свертком в руках.
-- Лорд Куруфинвэ прислал меня с этим, -- объяснила вошедшая и положила ношу на сундук. -- И надо осмотреть твои раны.
Эллет приблизилась к Эрендис и помогла подняться. Та, борясь со смущением, позволила откинуть одеяло и осмотреть свое тело. На собственные ушибы она глядела неохотно. В тех местах, которым во время падения довелось ближе познакомиться с деревом, светлую кожу покрывали синяки. Особенно досталось ребрам: при каждом вздохе она ощущала боль. Правая рука пострадала: не только следы пыток Куруфина читались на запястье -- болезненный ушиб на плече давал о себе знать. Но еще хуже дело обстояло с бедром. Эрендис едва могла стоять, и когда эллет тронула белую повязку, ей пришлось сжать губы, чтобы не издать ни звука. Она вспомнила, что говорил целитель: ветка глубоко воткнулась в ногу и сильно повредила мышцы. Пришлось расширить рану, чтобы удалить мелкие щепки. Некоторое время придется избегать любой нагрузки, поэтому целитель наложил толстую, тугую повязку от колена до бедра, которая позволила держать ногу в слегка согнутом положении.
Без помощи эллет, должно быть, по обиталищу Куруфина и Келегорма пришлось бы разгуливать голой. Теперь же Эрендис удалось облачиться в теплое сиреневое платье, темно-коричневый лиф которого ловко зашнуровала нолдиэ. Она же заплела косу и помогла натянуть мягкую кожаную обувь. А в конце Эрендис чуть не расплакалась -- эльдиэ протянула ей костыли. Быть беспомощной и зависеть от других девушка ненавидела -- по крайней мере, в этом она не солгала Куруфину: ее учили добиваться всего самой и самой же вставать на ноги.
Но как только Эрендис попыталась опереться на костыли, правую руку пронзила страшная боль, а без этих подпорок она не сделала бы и шагу. Некоторое время пришлось помучаться, прежде чем нашелся выход. Он не был приятным и не оставлял ничего от природной грации квенди: Эрендис придумала двигаться по коридорам Майремара, подпрыгивая на здоровой ноге и опираясь на единственный костыль здоровой же рукой. Выглядело это, несомненно, презабавно. Ее провожало немало насмешливых взглядов. Стыдясь, она избегала смотреть в глаза нолдор, которые наверняка принимали ее за неполноценную, неловкую эллет из диких мориквенди.
"Проклятые! Убийцы! Изгнанники!" -- шипела она мысленно. Но вскоре слишком обессилела от этого способа движения, чтобы задумываться о нолдор. Кроме того, она все больше и больше попадала под чары дома. Он был ослепителен. Хотя он выглядел готовым к обороне и был возведен из простых материалов, ведь в суровых землях Химлада сложно найти что-то, кроме камня и дерева, ей никогда не приходилось видеть ничего подобного. Все сооружение, сочетание материалов, детали и украшения казались девушке диковинными и непривычными. Ничего удивительного: ведь большинство здешних строителей и обитателей принадлежали к нолдор из далекого благословенного Амана, где не только звучала чуждая речь, были другие обычаи и нравы, но и возводились совсем иные дома.
Она едва могла вспомнить, как Куруфин принес ее сюда, в город нолдор Майремар, что на ее языке звался Маэнесгар. Куруфин и его брат Келегорм возвели его и были здесь правителями. От других разведчиков Эрендис знала, что город хорошо укреплен, стоит на холме, полностью окруженном высокой каменной стеной, в которой проделаны лишь одни тщательно охраняемые ворота. Почти на все дома внутри крепостного вала пошли крепкие химладские деревья. Сами принцы обитают в сердце города на вершине холма. Стены их чертогов, возведенные на каменном фундаменте, сооружены из того же темного дерева, что и прочие дома.
Должно быть, именно под их сводами Эрендис и очутилась, поскольку бродила по длинным, с высокими потолками коридорам, где на стенах висели картины и гобелены с изображениями историй и подвигов, в большинстве ей незнакомых. Снова и снова она замирала, с удивлением глядя на виды Амана, и часто не имела понятия, что именно здесь изображено, но неизменно восхищалась мастерством художника и яркими красками.
Окна, к ее изумлению, были очень маленькими, вероятно, чтобы в случае нападения оставить как можно меньше лазеек вторгшимся врагам. Ей удалось разглядеть только небольшой кусочек города, где беспечно кипела жизнь. Она с грустью прислонилась лбом к изукрашенной резьбой раме. Находиться взаперти было мучительно. Хотелось увидеть открытое небо над головой, ощутить дуновение ветра на коже, почувствовать себя живой. Но приказ Куруфина был недвусмыслен: не покидать дома без его разрешения. И она должна была подчиниться, поскольку ни мига не сомневалась, что любого, кто посмеет ослушаться, непременно ждут тяжелые последствия. Вздохнув, она двинулась дальше. Впрочем, покинуть дом все равно бы не удалось -- пока ей не попалось ни одной двери, ведущей наружу. Это и в самом деле была крепость, своим существованием бросавшая вызов Морготу. Но искусные гобелены и резьба показывали, что нолдор способны даже крепость превратить в произведение искусства.
Удивленная Эрендис брела по коридорам, поворачивая на каждом изгибе в разные стороны. В проходах этого прихотливого лабиринта ее ждали все новые истории на стенах, другие резные узоры на потолке и иногда статуи, которые девушка долго и задумчиво рассматривала, гадая, кого или что они представляют. С каждым шагом становилось ясно, сколь мало она знает о нолдор, Амане и Валиноре. У нее на родине предпочитали не говорить о деяниях "братоубийц", за исключением тех, что касались Белерианда. К тому же, между ее народом и нолдор не было никаких сношений, разве что на границах, а тогда речь шла о войне, не о культуре. Среди синдар жила только одна нолдиэ, но та говорила о своей прежней жизни лишь с самыми близкими.
Внезапно коридор вывел Эрендис во входной чертог этого огромного дома, и девушка зачарованно замерла. Высокие потолки здесь поддерживали каменные колонны, пол под ногами был отшлифован за сотни лет, но хотя залу создали мастера нолдор, глаз не находил и следа украшений. Предназначением этого места был сбор воинов в случае нападения и последний рубеж обороны всей крепости. Небольшие входные ворота были снабжены гигантским засовом, и сейчас он, разумеется, был отодвинут. На стенах висели копья и щиты, прекрасные с виду, но, без сомнения, настоящие, предназначенные для боя. Это убранство сразу вселяло ощущение невероятной безопасности и защищенности. Несмотря на скудость обстановки, здесь любой почувствовал бы себя на редкость уверенно.
Зала не была пуста. Нолдор то и дело проходили через нее, спеша по важным делам, а многие просто бродили, переговариваясь на языке, который она не понимала. Девушка прищурилась. Это, должно быть, квенья -- речь, на которой Элу Тингол запретил говорить! С горечью она смотрела на эльдар, что проходили мимо и исчезали в переплетении коридоров, одаряя ее удивленными или насмешливыми взглядами. Здесь Элу Тингол, король синдар, ее народа, не имел власти -- это место принадлежало нолдор.
Эрендис вздохнула и перевела взор на лестницу, что вела к небольшой двери напротив ворот. Несмотря на размер и роскошную резьбу, дверь была основательно укреплена. Она то и дело открывалась, впуская эльдар, и Эрендис смогла рассмотреть, что за ней скрывалось. Увиденное вызвало улыбку: кажется, к своему облегчению она нашла Большой зал, в котором Куруфин ждал ее на ужин. Чертог, то и дело появляющийся в дверном проеме, несомненно, был самым большим в доме. Девушке удалось заметить величественные колонны и высокие окна. Кажется, пол там лежал выше входной залы -- не зря к двери вела лестница высотой в пару локтей. Должно быть, это тоже являлось частью стратегии: сверху ведь всегда легче обороняться.
По обе стороны от лестницы вглубь дома уходили коридоры, по которым она недавно бродила. Эрендис обернулась в поисках скамьи или лавки, чтобы дать отдых измученному телу, и вдруг заметила очередную дверь. Удивленная, она замерла. Простой, почти незаметный проход в стене был открыт.
Эрендис закусила губу. Один короткий взгляд наружу... увидеть небо, вдохнуть воздуха... Она не могла противиться искушению и заковыляла к двери. Та, к удивлению, оказалась железной и легко повернулась на петлях. Ее покрывала тонкая гравировка с изображением кузнеца, но уже через мгновение свежий воздух стал Эрендис интереснее, чем все творения нолдор. Она воровато огляделась -- никому, казалось, не было до нее дела -- и отважилась проскользнуть наружу. Но к собственному изумлению, снова оказалась не под ясным небом, а в крытой колоннаде. Взгляд озадаченно взметнулся вверх -- колоннада оказалась переходом. Озорная улыбка появилась на ее лице. Куруфин разрешил ходить, где она пожелает, под крышей его дома. Ну, в конце концов, она все еще находится под крышей!
3. Снежинка
Ее усталость буквально сдуло ветром, когда она отправилась бродить по длинной колоннаде, подставляя лицо холодным порывам воздуха, насквозь пронизывающим переход. Как этого не хватало в роскошных чертогах! Она окинула взглядом заснеженный ландшафт. Под полуденным солнцем все сияло: крыши домов, нетронутый белый покров на вершине холма... Отсюда, сверху было хорошо видно зимний Химлад, что безлесной равниной простирался с юга почти до самого горизонта, где в ясные дни, подобные сегодняшнему, можно было разглядеть Нан-Эльмот и Регион. Она бы охотнее оказалась там, в Дориате, чем в лапах жестокого принца нолдор!
Эрендис резко отвернулась. Ей нельзя выказывать тоску, она должна быть сильной, иначе никто не поверит истории про странствующую деву нандор, которая ни в чем не повинна, кроме того, что надерзила Куруфину.
"Соберись! - мысленно приказала она себе. - Не смей колебаться! Слишком многое стоит на кону!"
Миновав поворот, она остановилась, оторопев. Перед ней оказалась крытая лестница, пологими витками поднимающаяся в гору. Пришлось высунуться между колоннами, чтобы рассмотреть этот неожиданный подъем. С удивлением Эрендис поняла, что у холма есть еще одна вершина, куда и вела лестница. Оттуда сверху наверняка можно окинуть взором весь город. Задувающий ветер донес равномерные, звонкие звуки ударов. Вот и разгадка! Колоннада вела к кузнице. Но почему она стояла на отшибе, а шел туда такой кружной путь?
Она немного помедлила, но в итоге верх взяли любопытство и упрямство. В конце концов, крыша дома Куруфина по прежнему находилась у нее над головой, так что никто не мог бы упрекнуть ее в нарушении приказа. Поэтому она начала трудный подъем. Одолеть множество ступенек с костылем и поврежденной левой ногой было более чем сложно. Несколько раз она почти впадала в отчаяние и хотела повернуть назад, но упрямо заставляла тело двигаться дальше. Теперь стало ясно, почему над колоннадой соорудили крышу: если бы масса снега, скопившаяся на вершине холма, обрушилась на лестницу, потребовалось бы немало усилий, чтобы расчистить путь.
Когда долгий путь завершился на последней ступеньке, девушка ощутила себя полностью истощенной и устало привалилась к колонне. На лбу выступил пот, здоровые рука и нога дрожали от напряжения, ушибы ребер снова напомнили о себе болью, а в левом бедре кололо. Задыхаясь, Эрендис поглядела на оставшуюся внизу лестницу и не смогла сдержать торжествующей улыбки, которая, впрочем, тут же увяла, едва пришло осознание, что придется столько же хромать обратно. Но она отринула эти мысли, сосредоточившись на цели своего пути, и огляделась. Глаза ее округлились.
Лестница привела ее к чему-то вроде мощеного дворика, заботливо очищенного от снега. Навесы и домики располагались здесь полукругом, между ними переплетались дорожки, ведущие к другим постройкам, жавшимся к вершине холма, словно в поисках защиты от ветра и непогоды. Ей показалось удивительным, что на строительство не пошла древесина -- все дома были сложены из сверкающих серо-белых камней. Девушка благоговейно смотрела на изящные строения, казавшиеся высеченными из цельной глыбы -- нельзя было понять, где заканчивается один камень и начинается другой. Она протянула руку к ближайшей стене, возведенной словно бы силой чар, и провела ладонью по украшенным каменными цветами колоннам, несущим филигранную куполообразную крышу. Пальцы скользнули по гладкому, холодному камню, не обнаружив в нем ни малейшего изъяна. Она с удивлением коснулась тонких цветов, изображенных с такой любовью к деталям, что ей почти почудилась бархатистая нежность живых лепестков.
Вновь позабыв об усталости, эллет похромала дальше -- взглянуть на строения вокруг. Сердце заколотилось быстрее, и она почувствовала себя такой взволнованной, маленький и незначительной, как никогда прежде. С пугающей ясностью она поняла, что ее глазам предстало слабое отражение города нолдор в Амане -- Тириона. Никогда ей не доводилось видеть подобное искусство, величие и достоинство. Строения сияли такой красотой, что ее сердце чуть не разорвалось. На глаза навернулись слезы.
Ни одна постройка здесь не походила на другую, каждый чертог был возведен иным способом, нежели другие: часть зданий была открытыми, легкими и изящными, часть -- укрепленными и величественными. Некоторые строения словно перетекали одно в другое, иные стояли особняком. Были там и чертоги, гордо вздымавшиеся в ледяное, голубое небо маленькими башнями. Другие, наоборот, лепились к холму, как дитя к материнской груди. Каждое здание мастера украсили особо: цветами, или сияющими кристаллами, крупными надписями на незнакомом ей языке, барельефами с изображениями давних деяний и историй, лепниной с картинами жизни далеко за Морем. Это место было отражением силы, мудрости, честолюбия и бесконечной скорби по какой-то ужасной потере. В каждой колонне, каждом куполе, каждом каменном цветке читалась чистая любовь и терзавшая мастера тоска. Повсюду, казалось, разливался мягкий свет: по скалам, по искрящимся драгоценным камням, по изгибам каменных лепестков. По щекам Эрендис невольно покатились слезы. Чуждая, скорбная величественность этого места глубоко ее тронула.
-- Красиво, правда? -- раздался между построек тихий голос. Эллет порывисто обернулась и увидела Куруфина, наполовину скрытого барельефом с розами, чьи лепестки усыпали алые драгоценные камни. Кажется, она целую вечность смотрела на него -- темно-карие глаза, блестящие от слез, встретились с изумрудными, хранящими неизбывную тоску. Девушка моргнула, и волшебство мгновения рассеялось. Она уставилась в пол и слегка всхлипнула, поспешно вытирая слезы.
-- Простите, лорд, я только хотела... -- у нее сорвался голос. Эллет уже не помнила, зачем она выбралась из дома. Магия этого места совершенно смешала ее чувства и воспоминания.
-- Я припоминаю, что категорически запретил тебе покидать дом без моего разрешения, -- угрожающе тихо произнес эльда. Девушка проглотила ком в горле. От холода в его голосе у нее перехватило дыхание, а сердце испуганно забилось.
-- Ты сказал, мне можно свободно ходить под крышей дома, -- начала она дрожащим голосом, все еще глядя в пол. Смотреть в сердитые зеленые глаза не доставало смелости. -- Я так и сделала.
Помедлив, она все же бросила осторожный взгляд из-под густых ресниц. Куруфин растерянно посмотрел на нее, затем на крытую колоннаду и снова на нее. Она ошибается или в его глазах вспыхнула насмешка?
-- Однако сейчас ты, без сомнения, не под крышей, как ты, наверно, заметила, моя дорогая Ровайльталь, -- с иронией ответил он и скрестил руки на груди. Девушка бросила излишний взгляд на голубое вечернее небо без единого облачка.
-- Да, лорд, -- прошептала она и снова уставилась в пол, но с внезапно загоревшейся смелостью, которую так ценили ее сородичи, вдруг упрямо подняла взор и взглянула в его лицо, застывшее победным выражением. -- Но только потому, что меня околдовало это чудесное место. Как можно требовать, чтобы сердце осталось глухо к такой красоте, прелести и бесконечной тоске? Я родилась в сумраке и скиталась в нем до сих пор, не догадываясь об этом, но теперь мое сердце узнало свет, пришедший из-за моря и сияющий лишь здесь. Неужели меня накажут за стремление к свету, который манил твой народ, и в котором моему было отказано? Сумерки кажутся мне горьким уделом после того, что я узрела.
Она, полная страсти, смотрела теперь гордо, и горечь ее народа, Оставшихся, заставила ее стоять прямо и величественно. Синдэ больше не чувствовала себя крошечной и незначительной.
На некоторое время воцарилась тишина. Нолдо глядел на нее, и на его лице нельзя было прочесть никаких чувств. Он стоял подобно одной из многочисленных статуй этого дома: недосягаемый, благородный, мудрый -- и свет Амана сиял в его глазах. Эрендис почувствовала, как ее гордость исчезает, тает, и она снова становится маленькой израненной синдэ, ничего не значащей и достойной порицания. Что за речью она тут разразилась, она, чей народ сотни лет назад отвернулся от света и с тех пор блуждал в сумерках, она, которая была так юна, что до этого еще никогда не покидала родных мест, она, кого заставила плакать красота этого места, потому что ей не доводилось видеть подобного. Смешно. Он рожден в сиянии Благословенного края и долго там жил, ему сотни лет, и он видел мир. Здешний край для него лишь слабое отражение Амана. Она перед ним -- не более чем дикий ночной зверек, привлеченный слабым свет маленькой лампы, принятым за сияние луны.
-- У тебя смелое сердце, маленькая синдэ, -- прервал нолдо ее мысли. Она недоверчиво взглянула на него, но в его глазах в этот раз не было и тени насмешки, лишь странное выражение, которого она прежде не замечала и не совершенно не могла разгадать.
Он протянул ей руку.
-- Пойдем, я покажу тебе кузницу.
Это было странно и непонятно. Ее глаза округлились от удивления. Нолдо, который лишь несколько часов назад чуть не сломал ей руку, сейчас смотрит дружелюбно? Этот жестокий нолдо, которого она намеревалась убить, чтобы защитить свой народ от его ужасных деяний? И никакого наказания, ни выговора за дерзкие слова, а вместо этого дружеское приглашение в кузницу? Да что творится у него в голове?
По всей видимости, ничего хорошего, поскольку на его лице вновь появилась усмешка.
-- Идем, я не кусаюсь. И я позволяю тем, кого до слез тронуло искусство моих рук, взглянуть на настоящие творения, -- он с иронией поклонился и снова протянул руку.
Как зачарованная, она двинулась к нему, а, оказавшись рядом, воззрилась так, будто сомневаясь, что он в своем уме. Куруфин закатил глаза и вздохнул.
-- О, Эру, -- обратился он к небу, -- я думал, что ты даровал ей ясный рассудок и способность узреть искусство и красоту, но я точно ошибся, раз она уставилась на меня такими пустыми и выпученными как у лягушки глазами!
Эти слова вырвали девушку из задумчивости. Она наградила его крайне сердитым взглядом, упрямо вздернула подбородок и схватила его протянутую руку.
-- Наконец-то, пойдем, маленькая лягушка, -- и вновь насмешки в его голосе хватило было на десятерых.
***
Чуть позже Куруфин обнаружил, что не может контролировать эмоции, что случалось с ним крайне редко. Усмешка, казалось, приклеилась к губам, и он не имел представления, когда она исчезнет. Что странно, это не беспокоило его и вполовину так сильно, как в обычных обстоятельствах.
Нынче обстановка в его кузнице были крайне далека от привычной. Веселая эллет птичкой прыгала на одной ноге по мастерской, разглядывала все круглыми от удивления глазами и хватала любопытными руками каждое изделие, на которое падал взгляд. При этом она неизменно бормотала что-то под нос, и изумленные возгласы то и дело вырывались из ее груди. Неутихающий поток синдарской речи напомнил нолдо щебет певчей птички, которая кружит около корзинки, полной зерна.
К его удовольствию она привела в ужасное замешательство работавших кузнецов. Некоторые застывали на месте и озадаченно глядели на каштановые кудри эллет, которая едва доставала им до груди. А она с упоением исследовала мечи, кольца, ожерелья, украшения или искусно сработанные ключи и что-то щебетала высоким голосом, чтобы в следующий момент оказаться уже в другом углу и осматривать другую кузню. Собравшиеся здесь нолдор выглядывали из мастерских и наблюдали за нежданным маленьким вихрем. Кто-то ругался, другие закипали от злости на синдэ, столь бесцеремонно заявившуюся в кузницу лучших мастеров к востоку от моря. Но многие, как и сам Куруфин, не могли удержаться от улыбки, видя вблизи такую самозабвенность и беззаботную радость юности. Это было редкое, но приятное ощущение -- услышать в этом месте древней мудрости, среди камня и металла, веселый голос существа, чья оживленность рассеяла величественную тишину подобно тому, как первые теплые лучи весеннего солнца растапливают зимний лед.
Куруфин насмешливо покачал головой, подумав о том, как она всего полчаса назад, опираясь на его руку, ковыляла по запутанным переходам, задрав нос и с деланным равнодушием поглядывая как в его сторону, так и на окружающие красоты. Она, определенно, плохо притворялась, и нолдо ощущал, как дрожала ее рука от желания не только больше не прикасаться к нему, но и от растекавшейся по венам ярости и с трудом сдерживаемой глубокой ненависти. Он злобно притянул ее ближе, на что ее тело отозвалось легкой дрожью, а губы сжались. Если бы она настолько разъярилась, что больше не сумела бы скрывать свой секрет! Ибо во время утреннего столкновения он выяснил, что ни силой, ни болью, ни, тем паче, хитростью ее обороны не преодолеть. Ярость -- вот ключ. Ярость толкнула ее утром на атаку с кинжалом, и только из ярости она раскроет свою тайну. А у него достаточно времени и довольно возможностей, чтобы разжигать ее гнев и подначивать. Одно его присутствие заставляло ее глаза упрямо сверкать, а находиться с ним рядом для эллет было почти невыносимо.
Но до сих пор ему не удалось вынудить ее на вспышку гнева, а как только они добрались до кузницы, маска ее невозмутимости пошла трещинами, и гостья принялась восхищенно рассматривать внутренность мастерской, где один из кузнецов как раз ковал сияющую сталь, которой предстояло превратиться в ослепительный шлем. У следующей наковальни с ее самообладанием было вконец покончено: она заворожено наблюдала за серебряными и золотыми браслетами, которые выходили из-под звонкого молоточка. К собственному изумлению, Куруфин и не подумал воспользоваться моментом. Он почувствовал теплоту в сердце, столь редкую для него. Он сам ставил кузнечное искусство превыше любых других занятий, даже охота отступала на задний план по сравнению с этим. От восторга на лице гостьи лед внутри начал таять, и он ничего не смог с этим поделать.
-- Ну, иди уже, наконец! -- скомандовал Куруфин, и она сразу перестала судорожно цепляться за его руку. Эллет взглянула на него неверяще и в тот же момент с воодушевлением ринулась вперед, как щенок, которого отпустили с поводка.
С широкой усмешкой он шествовал за ней по рядам, наблюдая, как она с детской жадностью радуется всем этим чудесным вещам, и тайком обменивался улыбками с друзьями, которые ошеломленно уставились на гостью. Потом он еще наслушается всякого, от непрозрачных намеков до язвительных шуточек, но их озадаченные лица того стоили.
Девочка оказалась действительно смелой. Она была не только достаточно дерзкой, чтобы настолько рискованным способом истолковать его приказ оставаться под крышей, а потом разглагольствовать по поводу вещей, о которых не имела ни малейшего представления. Нет, она еще и совершенно бесцеремонно бросилась в кузницу величайших мастеров нолдор и касалась таких произведений искусства, которые решительно не предназначались для рук таких маленьких синдар. Он не мог не удивиться ее бесстрашию и только диву давался, глядя, как бойко и легкомысленно она бросилась вперед. Она явно еще очень, очень молода, и ей не приходилось расплачиваться за безрассудную отвагу. Куруфин поймал себя на том, что смотрит на ее кудрявую головку почти с нежностью. Он раздраженно отмахнулся от этого чувства. Эта прыгающая от верстака к верстаку мнимая линдэ -- просто нахалка, в ней нет ни капли уважения! Неудивительно, если окажется, что она и впрямь из зеленых эльфов, которые бродят без лорда по лесам Оссирианда, из тех кочующих чудаков, что застряли в своем развитии на той ступени, где его предки были тысячи лет назад! Кузницы Майремара даже показались ей отражением Валинора.
К его досаде полные злости мысли куда-то улетучились, когда она вдруг застыла, как вкопанная, затем медленно повернулась и взглянула на него огромными круглыми глазами. Взор сияющих карих глаз поразил его в самое сердце, и надо было быть совершенно каменным, чтобы такой взгляд не тронул самых нежных и сокровенных уголков души. В ее глазах светился такой изумленный восторг и счастливое восхищение, что его неприязнь практически растаяла и утонула где-то в недрах души.
Он точно знал, что она увидела. Куруфин подошел ближе, взял ее за руку и повел к небольшому двору в форме полумесяца, лежащему перед ними.
-- Добро пожаловать в сердце Майремара, приют искусств в Средиземье. -- Он, не скрывая торжества, величественно подошел к распахнутой двери. Эта кузница была предметом особенной гордости его мастеров. Ее выстроили из самого светлого камня, какой только удалось отыскать, и каждый резчик по камню вложил все свое умение. Так родился этот шедевр, подобный изящному, небольшому дворцу. Стены вздымались, словно воздушные, принимая прихотливые формы, в которых отразилось и мастерство, и благородство. Справа и слева от врат из белого дерева поднимались башенки, и звенящие от порывов зимнего ветра серебряные колокола на их шпилях звучали мягко и нежно над кузнями и городом внизу, мирно расположившимся у подножия холма. Когда они прошли врата, он, как обычно, благоговейно коснулся большой серебряной звезды, врезанной в дерево. Каждый ее луч оканчивался большим сияющим кристаллом. Ровайльталь потрясенно задержала дыхание. Куруфин усмехнулся.
-- По-настоящему эти врата красивы ночью, -- мягко заметил он, и ответ на ее вопросительный взгляд лишь загадочно улыбнулся, а затем повел гостью дальше.
Они вступили в небольшой внутренний двор, и Куруфин услышал восхищенный вздох своей спутницы. Ее нельзя было за это винить: он сам каждый раз испытывал восторг, когда входил сюда. Пол был отделан тем же белым камнем, из которого возвели само здание. Каменные плиты разных размеров, форм и текстуры под рукой мастера превратились в почти безупречной ровности пол. Идеальный круг, образованный стенами, напротив входа замыкал темно-серый каменный выступ.
Крытые аркады глубоко вдавались во внутренний двор, так что печи, наковальни, молоты, резцы и инструменты для шлифовки были надежно укрыты от ветра и непогоды. Из темно-серого возвышения почти в центре двора ключом била кристально чистая вода, которая лилась в широкую серебряную чашу в форме большого цветка. Оттуда она, лениво журча, перетекала в водовод, пролегавший по зданию и уходящий в другие кузни. В свете послеполуденного солнца белый камень и вода источника сияли и сверкали, словно соревнуясь в яркости.
Куруфин повернулся и взглянул на Ровайльталь. Она стояла, как громом пораженная. На глазах у нее блестели слезы, губы дрожали. Каштановые волосы переливались на солнце так, словно темно-красное пламя притаилось в глубине локонов, обрамлявших будто выточенное из слоновой кости лицо. На щеках горел бархатистый румянец, губы были подобны рубинам, а ее темные глаза светились. Куруфин задумчиво наблюдал. Он думал, что нашел в снегу простую гальку, а оказалось, что в его руке драгоценный камень. Она была достойна внимания. Ему еще не доводилось видеть равных ей по красоте детей средиземских лесов.
Как и равных по нахальству. "Не забывай, накануне она подстерегала тебя в чаще, а утром угрожала твоим собственным оружием", -- попытался воззвать он к разуму. Напрасно: едва взглянув на нее, он отбросил все сомнения и улыбнулся той особенной улыбкой, что шла от самого сердца. Ее ответная улыбка была не менее искренней. Казалось, она тоже на время позабыла о своей глубочайшей неприязни к нему.
-- Это самое прекрасное, что я видела в жизни, -- произнесла эллет чуть дрогнувшим голосом. Куруфин грустно улыбнулся.
-- Это память о моем доме. В этих кузнях слились воедино Тирион и Форменос. Здесь наша новая родина. Сердце Майремара -- это лишь копия, но в то же время нечто новое и особенное. Это помогает унять тоску.
И все же воспоминания причиняют боль -- воспоминания о том, что мы потеряли навсегда, опрометчиво оставили в гневе, с пылающими сердцами, не думая о том, что не будет возврата к домам, где мы провели детство, к улицам, где прошла наша юность, к кузням, где ковалась наша зрелость...
Он долго и печально смотрел в глаза эллет, а она задумчиво глядела на него. Но затем он взял себя в руки и вновь улыбнулся.
-- Пойдем, покажу еще кое-что! -- скомандовал Куруфин и, предложив гостье руку, с удовлетворением отметил, что в этот раз она не колебалась.
Он провел эллет сквозь аркады в крытую часть здания, где стоял длинный, покрытый темной тканью стол. На нем в беспорядке валялись шлифовальные инструменты всех размеров и тонкие резцы, больше похожие на иглы. Здесь Куруфин работал, пока не прервал занятие, чтобы сходить в свои покои за книгой об алмазах и наткнулся на беглянку. С момента их встречи в лесу из головы не шла одна мысль...
Куруфин отпустил руку эллет, склонился над столом и взял деревянную шкатулку, отделанную внутри темным бархатом. Бросил на содержимое испытующий взгляд, к своему удовольствию нашел, что все осталось на своих местах, обернулся к гостье и позволил ей посмотреть. Она прижала ладонь ко рту, что и было той реакцией, на которую он надеялся. Плод трудов сегодняшнего дня вызвал в нем законную гордость.
В шкатулке лежали снежинки самых разных форм и размеров. Вот только они были не из замерзшей воды, а из сверкающего горного хрусталя и алмазов. Сперва он опробовал идею на менее ценном материале и довольно скоро понял, как повторить изящную структуру снежных кристаллов. Результатом стали хрупкие, но прекрасные, сияющие, крошечные снежинки. Но настоящее искусство заключалось в том, чтобы заключить их в украшение, не повредив и сохранив их легкость.
Ровайльталь осторожно протянула палец и бесконечно бережно коснулась одного из кристаллов. На ее лице был написан восторг, блики алмазов отражались в темных глазах.
-- И как это только возможно? -- воскликнула она, неверяще глядя на снежинки, которые никогда не растают и не потеряют своего блеска.
Он вызывающе усмехнулся и приглашающим жестом указал на стоящий здесь же стул.
-- Убедись сама, это возможно.
Эллет испытующе взглянула на него, затем озорно улыбнусь и захромала к стулу.
-- Ну тогда покажи мне свое колдовство, нолдо, -- последовал дерзкий ответ.
Куруфин недоверчиво посмотрел на нее. У этой девушки не было ни капли уважения, и рамки приличий явно были не для нее. Она абсолютно невозможна. Но в конце концов, ей придется ощутить последствия на собственной шкуре. Впрочем, не сейчас. Сейчас он должен доказать свою славу величайшего мастера нолдор.
Его недолго беспокоило, что делать это предстояло для наглой, недостойной эллет из мориквенди, которая вздумала подвергнуть сомнению его способности. Куруфин только рассмеялся, достал из поясного мешочка алмаз размером с ноготь большого пальца и перекатил камень в ладони, с удовольствием заметив изумление на лице эллет. А затем приступил к работе -- наколдовывать ей снежинку, которую она никогда не забудет.
Вместо эпилога
Его лицо со слегка заострившимися чертами казалось вылепленным из белого алебастра. Никогда не ведавшие отдыха руки были спокойно вытянуты вдоль тела, с которого ужасно ровными складками ниспадал задрапированный на груди плащ.
Келегорм смотрел на брата, а тот так мирно лежал с закрытыми глазами, глазами которые уже не взглянут ни на что, пока не изменится мир.
Он отвернулся, сжав кулаки, не в силах выносить это зрелище. Расправил плечи.
-- Где...? -- хрипло спросил он. Заканчивать вопрос не требовалось.
Стоявшие с каменными лицами нолдор расступились. У противоположной стены покоилось тело Эрендис, укрытое до шеи темной тканью.
У Келегорма дернулась щека. Он потянулся, чтобы отбросить покров, но его руку перехватил оруженосец. Опасно сузив глаза, Келегорм медленно повернул к нему голову.
-- Не надо, мой лорд, -- ответил тот на невысказанный гнев. -- Там... у нее отверстая рана на горле.
-- Кто? -- одними губами произнес Келегорм, бледнея от ярости. -- Кто? -- повторил он уже громче звенящим от гнева голосом. Кто посмел лишить его права расплаты?
Нолдор взирали на него столь же непроницаемо.
-- Не знаю, мой лорд, -- наконец ответил один из них, выступая вперед.
-- Не знаешь?
-- Нет, -- он твердо взглянул ему в глаза. -- Не знаю. Но надеюсь на прощение для того, кто исполнил наше горячее желание.
Келегорм вгляделся в стоящего перед ним воина. Тот смотрел прямо и открыто, и в его широко распахнутых серых глазах не читалось никакого сомнения.
Сын Феанора медленно склонил голову в знак согласия.
Над телом Куруфинвэ Атаринкэ Феанариона взметнулся и опал шелестящий алый шелк, и подобная снежинке серебряная звезда замерла на его холодной груди.