...Он въехал к себе в квартиру поздним пасмурным вечером. Настолько поздним, по крайней мере, для переезда, что еще немного и возмущенные жильцы имели бы полное право пожаловаться на нового жильца во всесильный ЖЭК.
Но он уложился в строго отведенное для допустимого шума время и, отпустив рабочих, таскавших зачехленные ящики, коробки, корзины, в которых что-то брякало, затворился у себя, так и не включив, как отметила соседка слева, свет.
Да и рабочие у него были, можно сказать, ему под стать - не произнесшие ни единого слова за все время перетаскивания заметно тяжелой клади и мебели, неутомимые, они без перекуров выполняли свою работу, а под конец, молча же, даже без пыхтения и негромких ругательств, внесли какую-то совершенно невообразимую размерами кровать и так же беззвучно удалились. От подъезда не уехало ни единой машины и осталось загадкой, как и на чем новый жилец привез к дому и бригаду, и вещи. Но ломать над этим голову никто не стал, тем более, что было, как уже сказано, пасмурно, сыро и мрачно и никто особенно не стремился смотреть в окно. Но соседа разглядеть в дверные глазки все же успели.
Он был чуть выше среднего роста, в странном, темно-сером плаще с очень длинными и широкими рукавами и с огромным капюшоном, который странный новосел не снял даже в подъезде, так и не открыв лица. В одной руке он держал какой-то ларец, окованный темным железом, украшенным непонятными выжженными узорами, в другой - длинную палку, загибающуюся сверху кольцом. Он шел легко, несмотря на явно тяжелую ношу, а на посох свой, иначе не назовешь, опирался чисто символически.
Открыв ключом дверь в свое новое жилище, он вытащил из-за пазухи какую-то тварь, мерзкую настолько, что даже тетя Сима, честно отдежурившая свое у глазка, так и не смогла описать насколько мерзкую. Не больше кошки, но со странными, огромными ушами, длиннющим хвостом с кисточкой, невероятно длинными усами, абсолютно без шерсти на теле, зато с частым гребешком вдоль всей спины. Может, игуана какая? - интересовались жильцы. "Может, может. А может, кошка эта... Как ее? Сфинкс, что ли?" - не спорила, но и не соглашалась тетя Сима.
В общем, странный сосед поставил ларец на пол, освободившейся рукой достал тварь из-за пазухи и, открыв дверь, первой туда ее и запустил. После чего вошел в квартиру сам и больше уже не показывался, пока его странная бригада переносила вещи, что, сами понимаете, для рачительного хозяина минимум странно. Переколотят же все, что можно, а то и сопрут чего! Но сосед так больше и не вышел.
В ночь его приезда дворовые псы, давно облюбовавшие себе этот пятиэтажный, но умудрившийся оказаться на отшибе дом, соседствующий с мрачной пустошью с одной стороны, а также лесом и кладбищем с другой, выли так, словно отпевали усопшего царя собак всея Руси. Угомонились они только с рассветом. А на следующую ночь концерт повторился. Так с тех пор и повелось, пока однажды собаки, которые, дело прошлое, уже давно всем осточертели из-за своего все прибывающего количества и агрессивности в период шумных бракосочетаний по весне, не исчезли из этого двора. Сразу. В одну ночь. Навсегда.
Вскоре к новому жильцу, въехавшему в квартиру умершей бабки Пелагеи, которую за глаза звали не иначе, как ведьмой (в глаза боялись), понемногу привыкли. Да и привыкать-то, собственно, оказалось совсем не к чему. Даже обычной для нововъехаших жильцов вакханалии перфоратора, вони растворителя и тяжких ударов кувалдой в стену не было! Сосед явно был дома, но то ли все его устраивало, то ли еще что, но шуму от него не было никакого.
Вне дома его видели крайне редко, да и то исключительно в вечернее или ночное время, когда он, молча и почти бесшумно, сбежав по лестнице вниз, исчезал во дворе.
Семибатюшный, местная гроза, алкоголик, оттянувший кошачий срок, как-то раз, будучи в подпитии (что, собственно, было его промежуточным состоянием между полной потерей навыка ходьбы и речи и белой горячки), как-то наскочил в подъезде на нового жильца. Тот попробовал было миновать Семибатюшного, но того мучила жажда, а потому он тут же сообразил, что жилец и не подумал даже проставиться, однако продолжает жить с ним, с матерым зеком, который не привык терпеть и прощать, в одном доме!
Как потом описывал эту встречу Семибатюшный участковому... Точнее, начну сначала. Ибо участковому, как это ни прискорбно звучит, Семибатюшный приврал, повествуя о произошедшем. Участковый, скажем больше, выслушал вольную и не имеющую ничего общего с истиной, к которой мы стремимся, интерпретацию. По словам Семибатюшного, этот бужор... А, мажор? Ну, да. Так вот, повстречав Семибатюшного на лестнице, вначале толкнул его, а когда Семибатюшный сделал ему корректное замечание, зверски избил и оставил валяться у мусоропровода, не работавшего ни дня с момента заселения. Участковый Семибатюшного знал хорошо, а потому, раз заявки на жертву соседа не поступило, мановением руки велел тому удалиться, что Семибатюшный мастерски и проделал, горько присовокупив напоследок: "Что же это, начальник, нет в мире правды?!", на что участковый, не отрываясь от заполнения какой-то никому не нужной бумаги, отвечал равнодушно: "Нет правды". На том они и расстались.
В действительности же все выглядело несколько иначе. Сосед, имени и отчества которого так никто пока и не узнал, поднимался вверх по лестнице, когда на площадке между этажами встала на его пути крупная, тяжелая и нетрезвая фигура Семибатюшного. Вкратце тот описал глубину морального падение соседа, не выставившего ему, Семибатюшному, угощения, намекнул, что так себя вести нельзя и пообещал, что на первый раз такое он, по доброте, простит и даже крупной компенсации не потребует, но! Если сосед снова пренебрежет его кротостью, то ждут его, соседа, крупные неприятности.
Сосед выслушал весь монолог, к чести его сказать, с начала и до конца молча. Одет он был по обыкновению, в свой плащ с огромным капюшоном, полностью скрывавшим лицо, а на плече его висела холщовая сумка, очевидно, исполнявшая обязанности продуктовой. Ответом он Семибатюшного не удостоил и собрался было продолжить свой путь, минуя укрепрайон в лице местного "баклана", но тот крепко, силой его природа не обнесла, раз он все еще был жив, схватил невежу за эту самую сумку и развернул к себе.
- Вот тут-то, братцы, дурака я свалял! - рассказывал он эту мрачную историю своим сотоварищам.- Мне бы надо было его сразу бить, а не за сумку хватить, но ведь думал по добру все сделать! - возмущению Семибатюшного и его слушателей не было предела, каждый раз поднималась тема возмездия, обещания героя истории решить все, как он "там" (он многозначительно щурился на этом слове и все понимали, где это - "там") решал, да на том, как вы сами понимаете, все и заканчивалось, после упоминания Семибатюшным того факта, что он поскользнулся на брошенной кем-то кожуре от банана и подлый сосед сильно его толкнул, а потом сбежал в свою квартиру и там закрылся.
А было все намного проще. Как только рывок Семибатюшного развернул к нему соседа лицом, как на его и без того многострадальную печень обрушился жуткий, совершенно невыносимый, проникающий удар пальцами, сложенными так, что напоминали они лезвие копья. Семибатюшный отпустил сумку, корчась от невыносимой боли и тут на его левое ухо обрушился второй удар, но пальцы были сложены, на сей раз, "лодочкой". Тонкостей этих Семибатюшный не видел, так как упал возле ствола мусоропровода, приобняв его и прислонившись щекою к прохладной краске. Так что о тонкостях этих вам рассказал я, о чем прошу помалкивать. Последнее, что услышал не оглохшим ухом герой, было что-то вроде: "Не люблю живых!", донесшееся из-под капюшона и, говоря по чести, уже готовился умереть, как вдруг не любящий живых сосед ушел к себе и запер дверь. Семибатюшный и сам людей недолюбливал, а потому сильного удивления такая присказка не вызвала, смущала лишь тем, что была так откровенно сформулирована и высказана вслух. Ладно бы, "не люблю зеков, алкашей, бандитов, наркоманов" - ладно! Но "не люблю живых" в памяти Семибатюшного засело крепко, а поведение его даже стало чуть менее асоциальным. Живых он не любит... А сам-то какой?! Но этот вопрос Семибатюшного, следует, думаю, отнести или к риторическим, или просто безответным, каковых вопросов в мире великое множество. А сам Семибатюшный покидает страницы моей повести навсегда, ибо скучен он мне. Неинтересен.
На одном этаже с таинственным мизантропом, проживал также некий Никифор Сергеевич, очень достойный и вежливый человек, работающий, из-за своего феноменального обоняния, "нюхачом" - парфюмером. И как-то раз он несколько удивленно обмолвился на работе (но уж никак не в подъезде соседям!), что от их нового жильца пахнет невообразимым каким-то букетом, в частности, кровью и пылью. И еще чем-то, что имеет явно и растительное, и животное происхождение. Коллеги пожали плечами, предположили, что сосед работает архивариусом и патологоанатомом одновременно, посмеялись, да на том и предали загадочный аромат нового жильца забвению. Пусть хоть маковой росой пахнет, чай, детей с ним не крестить. И они тоже из моей повести немедленно удалятся.
Последнюю, самую решительную атаку на нового жильца провела тетя Сима, специально дождавшаяся у дверного глазка того момента, как сосед этот самый вернется с таинственного своего променада около полуночи.
О тете Симе сказать можно и много, и мало, а так как краткость - сестра таланта, то я скажу как можно меньше - ей уже перевалило за шестьдесят лет, была она вдовою, за свою жизнь сменила тьму мужских профессий, не боялась никого и ничего, была крайне деятельна, активна и общительна. Общение свое, в силу былых профессий и окружения, она обильно уснащала матерной руганью, звучавшей в ее исполнении, как ни странно, ничуть не противно и не грубо. Женщиной она была крепкой, из тех, что и коня, и горящую избу переживут. А посему, как только сосед вынул из кармана ключ, тетя Сима моментально распахнула свою дверь и двинулась прямо на жильца, вежливо улыбаясь. На дворе, напомню, царила глухая полночь.
-Не знаю, как вас по имени-отчеству, - начала было тетя Сима, но сосед слегка поднял руку и отвечал с какой-то внутренней горечью:
- Не знаете, конечно. Но, тем не менее, стараетесь начать разговор. Разве же так делается? А, Серафима Викторовна? (Никогда и никто Серафиму Викторовну соседу не представлял, уж мне-то вы можете поверить!) Нет, не делается так, не делается, вы уж как там себе хотите, а делается иначе. Смотрите, как просто - поздороваться, узнать имя и отчество, а потом уже и начать разговор, если с вами захотят говорить.
По меркам тети Симы, сосед рискованно балансировал на грани тонкого хамства, но ухватить его "за язык" и призвать весь подъезд в свидетели падения нравов, чем так славилась тетя Сима, не получалось. Сосед явно не издевался, просто был человеком той породы, которая никогда не встречалась еще в жизни тети Симы. Хотя и чувствовалось, что разговором он явно очень тяготится, и не прочь его окончить, как только представится возможность. Но и это, как ни крути, тоже поводом для скандала было слабеньким, и тетя Сима растерялась окончательно.
- Попробуем еще раз, - предложил сосед, - здравствуйте, Серафима Викторовна!
- Здравствуйте, простите, не знаю, как звать-величать-то вас, - растерялась тетя Сима.
- Моего имени вам все равно не выговорить, не стоит и трудиться. Зовите меня так, как вам самой будет угодно. Я ничуть не шучу и нимало не обижаюсь. Можете звать Иваном Ивановичем, Шмулем Израилевичем, Сат-Оком, что в переводе с языка индейского племени шауни звучит, как "Длинное перо", а можете придумать что-то свое. Да! И остальные, кто, разумеется, пожелает знать, пусть зовут также. Я не смеюсь над вами, дорогая соседка, просто имя у меня начинается с шести согласных букв, и твердых, и шипящих. Причуда родителей! - сосед слегка развел ладони, словно говоря, что против судьбы и родительской воли не попрешь, и воспитанная суровыми родителями тетя Сима согласно закивала:
- Да, с родителями спорить не с руки. Но я так сразу имя и не выдумаю, да и понравится ли вам, - тетя Сима, в полном удивлении от своих, казалось бы, давно забытых эмоций, как робость, стеснительность и страх, опустила очи долу.
- А нам с Вами, Серафима Викторовна, не к спеху. А пока что - всего наилучшего! - сосед, оставшийся без имени, слегка поклонился и ушел в свою квартиру.
К чести Серафимы Викторовны я должен сказать, что она так и не выдумала имени, достойного ее воспитанного, но странного соседа, а потому весь подъезд так и звал его за глаза: "Этот, который" или "Ну, тот!", ничуть не обогнав тетю Симу в непростом деле дарования имени. Любое имя словно отлетало от странного соседа, и даже наш, способный дать меткую и злую кличку кому угодно, народ, так и отказался от этих затей. В глаза же обе стороны - и тот самый, и вежливые его соседи просто говорили при встрече: "Здравствуйте!" Устроило это, как ни странно, абсолютно всех. В конце концов, что такое имя, если оно, конечно, не Чингиз, Аттила или Тамерлан!
Так оно все и шло своим чередом, дни сменялись днями, вместо ушедших собак расплодились совершенно обнаглевшие кошки, но вот попойки и сборы, как матерых алкоголиков, так и молодежи возраста раннего для армии, но годящегося для колонии, в подъезде прекратились. Причиной же, положившей начало столь странному феномену, был самый обычный труп, встреченный тетей Симой на лестничной площадке в тот момент, когда она, не боящаяся, как уже говорено, никого и ничего, примерно в полночь вышла выбросить мусор. Вы думаете, что она наткнулась на чье-то безжизненное тело и, чудом не потеряв сознание, убедилась в том, что человек мертв и вызвала соответствующие службы? Нет, нет, господа мои! Если бы тетя Сима просто наткнулась на чье-то лежащее тело, то или перешагнула бы, обматерив непросыхающую пьянь, или бы уж присмотрелась, но, даже поняв, к примеру, что перед ней труп, в конвульсиях бы не забилась и ароматических солей не потребовалось бы. Но тут!
Итак, тетя Сима в ватнике, оставшемся от мужа, резиновых сапогах и платке на голове, вышла из своего жилища, спиной к лестничной площадке, тщательно заперла дверь и только тогда повернулась в сторону лестницы. В тот же миг, нет, не стану врать, спустя несколько секунд, подъезд огласился иерихонской трубой. Это тетя Сима оповещала мир, что пришел, судя по всем, последний день.
У двери ее соседа неуверенно постукивая по ней ладонью, на которой уже не осталось и клочка кожи, стоял труп. Ни о каком маскараде или розыгрыше речи тут идти не могло. Яркий свет "новой" лампочки, что на девяносто девять ватт, взамен запрещенным "стоватткам", заливал площадку ярким светом. При жизни труп явно был рослым, крепким мужчиной, одет был в безупречно пошитый, но уже давно сгнивший костюм, плоти на его костях осталось уже совсем мало, а та, что осталась, на плоть походила слабо. Покойный повернул к тете Симе ужасное лицо, где на остатках щек курчавилась черная борода и вежливо кивнул, хрустнув позвонками, что указывало на то, что в свое время труп получил изрядное воспитание, которое не смогла искоренить даже загробная жизнь. Вот в ответ на этот теплый жест доброй воли тетя Сима и исполнила соло на иерихонской трубе.
Сказать, что в следующий миг подъезд огласился криками, стуком распахивающихся дверей, лязгом замков и взволнованными голосами, было бы, скажем так, не полной правдой. Или, даже, скорее, не совсем правдой. Ладно, скажу, как было - никто вообще не тронул своей двери. Отгадкой на загадочное поведение соседей служит тот факт, что голос тетя Симы узнал всякий, а в помощи она не нуждалась еще ни разу. Это первая часть разгадки. Вторая же часть - никто допреж такого не слыхивал даже от нее, так что оказаться первым дураком, который подставляет голову под невесть, что, никто не пожелал. К чести соседей добавлю, что если бы партия тети Симы продолжилась, они бы, скорее всего, вышли. Мне, во всяком случае, хочется в это верить. Вот понимаю, что бред, да. Но хочется!
Но вернемся к суровой прозе бытия. В следующий миг тяжкое ведро тети Симы обрушилось на вовремя подставленную руку покойника, отчего содержимое ведра рассыпалось по всей площадке. К чести трупа будет сказано, ответной агрессии он не проявил, а лишь прохрустел костями плеч, пожав ими в некотором недоумении. После чего, отступив на шаг, труп продолжил постукивать в дверь ее соседа. Я не могу уверенно сказать, продолжила бы тетя Симу атаку, озлился бы покойник, или что бы могло случиться дальше. Ибо одна дверь все же распахнулась! Дверь ее безымянного соседа. Тетя Сима как раз наполняла легкие новой порцией воздуха, как сосед ее, все так же спрятанный под капюшоном, прошипел что-то нечеловеческим голосом и на неведомом никому языке и труп исчез, как и не был, оставив после себя запах свежей земли и гнилого мяса. Мусор, однако, с площадки никуда не исчез.
- Черт вас понес в полночь мусор выносить! - начал свою речь сосед, перехватив инициативу у тети Симы, что было, как вы уже понимаете, пожалуй, что и впервые в ее непростой жизни. - Здравствуйте, Серафима Викторовна! - непоследовательно продолжал сосед, - надеюсь, что вы не слишком напуганы?
- Здравствуйте! - вложив весь набранный в легкие воздух в приветствие, отвечала тетя Сима. Акустический удар был таков, что под потолком заболталась сиротливо лампочка и сосед невольно отпрянул.
- Как вы себя чувствуете, Серафима Викторовна? Сносно? - участливо продолжил сосед, - уж не напугал ли вас мой визитер? Так он уже ушел, изволите видеть! Думаю, что и нам с вами тоже пора по домам?
Тетя Сима деревянно кивнула, и ничуть не тревожась о судьбе мусора, вернулась к себе. Сосед же ее, прошептав себе под нос что-то вроде: "Не люблю живых!" скрылся, в свою очередь, у себя.
Утром следующего же дня все женщины подъезда были посвящены в ужасную историю. Причем не поверить в нее не осмелился никто. Репутация честного человека охраняла тетю Симу и ее рассказ. Равно как и то, что она, подобно героине одного из рассказов О'Генри, "выпивала немного красного за обедом", но никогда не злоупотребляла им. Да и с психикой у нее был полный порядок, разве что добавилось в волосах немного седины, что заметили все дамы упомянутого подъезда и что лучше всего доказывало правдивость слов рассказчицы. Все ужасались, ахали, охали, предлагали пригласить священника, но не смогли договориться о сумме взноса с квартиры, а потому оставили эту затею. Пробовали подключить и мужей, но те отреагировали, как и малороссияне Гоголя: "Брешут, сучи бабы!", тем дело и кончилось.
Но оно не кончилось. С тех пор в упомянутом подъезде среди ночи можно было вполне напороться на вполне себе подвижный труп, который шел или стоял у уже печально известной квартиры. Вскоре тетя Сима привыкла к ним и стала даже пошугивать от двери, угрожая шваброй, матерясь и добавляя: "У-у, сучья кость, опять приперся?! Натряси мне тут земли-то, натряси, я тебя, пропадужина, носом-то натычу! Кости прибери, собачья погибель, мослов мне тут не оставь! Иди отсель на ..., а не то я тебя ошарашу чем по черепку-то!" Трупы же, кстати, вели себя пристойно, агрессивности не проявляли, дверями не ошибались, не пили, не курили, а те, у кого еще оставалась хоть часть речевого аппарата, даже здоровались. А тетю Симу даже, кажется, побаивались. Самое странное же было то, что тетя Сима, которая, казалось бы, должна была голову открутить своему соседу, это уж как минимум, стала с ним еще сердечнее. О трупах у них как-то разговор не заходил, поэтому они, преисполненные обоюдного уважения здоровались, обменивались жалобами на ужасную погоду (которая, как нам с вами известно, ужасна всегда), да и прощались на том.
Но не все, далеко не все были столь терпеливыми, как тетя Сима! Нет! Кто-то из соседей, убедившись, что в подъезде ползет по этажам очередной гость с погоста, вызвал полицию. Уточнять, что труп ползет, он не счел нужным, просто назвал адрес и номер квартиры, у которой оный труп и местоположение пребывать имеет.
Район, где стоял описываемый нами дом, был вполне себе криминальный, а потому наряд полиции прибыл молниеносно. Осмотреть труп, как ни крути, и проще, и безопаснее, чем брать наркомана, скажем, бегающего с топором по подъезду.
Вот тут-то и вышла закавыка! Труп они нашли сразу, тот, как и все остальные, подбирался к заветной двери, но ног у него не было, а рука была только одна, потому выходило это у него медленно. Попасть к соседу он просто не успел, как был настигнут нарядом полиции, а вот что делать дальше, не знал никто. Ни бдительный сосед, ни полиция, ни сам труп, который, судя по всему, трупом стал несколько лет назад, разве что сохранил неприличную для трупа бойкость. Пока власти чесали в затылке, труп добрался до двери и стал скрябаться в нее, царапая обивку. Но никто ему не открыл, и он преспокойно исчез, как не был, оставив слабый запах сладкого брожения. В дверь, к которой так настойчиво полз труп, позвонили и сотрудники полиции, но и им никто не открыл, так что все, что им осталось, это плюнуть на пол (конечно, только фигурально!) и, утешив себя вековой мудростью: "Нету тела - нету дела", отбыть восвояси.
Несмотря на то, что тетя Сима уверяла людей, что гости соседа ее - неопасные, в общем, создания, мало кто рисковал выйти в подъезд после полуночи, а уж расположиться там, чтобы распить пару бутылок горячительного... Нет, в конце концов, не всем же быть столь храбрыми, как тетя Сима, которая даже как-то предложила одному покойнику сигаретку, пока, дескать, тот ждет. От сигаретки труп отказался, но поклонился тете Симе в пояс, чем вызвал на ее щеках слабую краску. Гости ее соседа были спокойны, молчаливы, покорны и, не побоюсь этого слова, кротки. Вреда от них не было никакого, а вот ремонт в подъезде на сей раз имел хоть какой-то смысл - никто не расписал стен безграмотной матерщиной и не накидал в потолок горелых спичек. Вскоре жители подъезда оценили всю пользу творящегося у них в подъезде аномального действа и с соседом в его вечном балахоне с капюшоном и с вечным же посохом, теперь раскланивались просто, я бы сказал, тепло. В скором же времени и возле дома перестали собираться любители пошуметь, так как путь гостей безымянного господина пролегал по улице, добирались они до дома всегда своим ходом. Теперь довольны были и жители соседних подъездов. Конечно, труп у дверей - зрелище не особенно, чтобы уж эстетическое, но лучше заблеванного подъезда, шприцов и презервативов по углам. Полиция домом тоже была довольна.
...В четвертой квартире на площадке таинственного господина, проживала молодая девушка со странным для наших широт именем "Ядвига". От роду ей был двадцать один год, но выглядела она лет на шестнадцать, не больше. Она снимала однокомнатную квартиру, училась в университете и мечтала зацепиться в большом городе. Стандартный, как видите, набор. Так, да не так. Мало, мало было этой Ядвиге просто окончить ВУЗ и устроиться продавщицей, снимая тот же угол и надеясь женить на себе какого-нибудь простофилю. Мало было ей и того, что могла бы дать работа по специальности, если бы ей удалось ее найти. Я открою вам небольшую тайну - не тетя Сима была первой, кто увидел жуткого гостя на пороге соседской квартиры. Ядвига видела там такого же на несколько дней раньше, но выходить в подъезд не стала, что неудивительно, но и в обморок не рухнула, а дождалась, пока труп пустят в квартиру, а потом долго стояла у розетки, которая находилась в общей с гостеприимным соседом стене, приложив к уху стакан и внимательно вслушиваясь, что уже достаточный повод для удивления.
Так продолжалось довольно долго, пока однажды вечером Ядвига, увидев, что тетя Сима ушла куда-то из дома, не позвонила своему соседу в дверь. Дверь не открывали долго, Ядвига терпеливо стояла на коврике, внутренне содрогаясь, но не желая отступать. Этой девочке и в самом деле было мало просто огней большого города. Наконец, дверь открылась и на пороге, в своем вечном капюшоне на лице, предстал сосед. Правда, на сей раз на нем был не тяжелый балахон, а что-то вроде домашнего черного с золотом, халата с длинными рукавами, прятавшими пальцы рук. Халат спускался почти до пола, но можно было увидеть, что под ним у хозяина надеты черные же, домашние брюки и закрытые мягкие туфли. Он молча уставил капюшон на Ядвигу, которой словно стало еще меньше лет, чем ей давали обычно. Но она взяла себя в руки, понимая, что если и есть у нее шанс изменить свою судьбу, то он сейчас стоит перед ней в черном с золотом одеянии, с вечным посохом в руке и выжидательно молчит.
- Нам с вами нужно объясниться! - внезапно для себя самой начала Ядвига. Сосед в ответ усмехнулся и иронично отвечал:
- Таким тоном раньше требовали сатисфакции за лишение невинности сестры или еще чего-то, в этом роде. Сестры у вас нет, получается, должно быть, что я обрюхатил вашего жениха?
- Почему - жениха? - поневоле втягиваясь в странную беседу, спрашивала Ядвига.
- Ну, не невеста же у вас, я надеюсь? Значит, жених. Но я прошу простить мне эти плоские и несмешные шутки и внимательно вас слушаю.
- У нас принято приглашать гостей в дом, - обиделась Ядвига, не понимая толком, даже на что. Разве что на то, что она так долго готовилась к этому разговору, а он превратился в дурацкий фарс.
- А я думал, что у вас принято ходить в гости по приглашению. Но, что поделать, может быть, в ходу какие-то новые веяния? Входите, входите, не бойтесь, ничего вокруг не бойтесь и проходите сразу на кухню, прошу меня простить еще раз, больше я вас никуда пустить просто не могу!
Ядвига молча шла за хозяином, поглядывая по сторонам, но двери в комнаты были закрыты, а по пути на кухню всего и интересного было, что коллекция холодного оружия, а если точнее, то ножей и кинжалов самых неожиданных и странных форм. Материалы, которые пошли на изготовление, тоже были очень разными. Если часть из ножей и не была из чистого золота, то была позолочена, а часть же явно была из какого-то острого светлого камня. Попадались ножи синего камня, а несколько было и синего металла.
- Золото, нефрит, обсидиан, булат, - вдруг проговорил хозяин, словно на затылке у него была пара глаз. - В этой части моей коллекции представлены ритуальные ножи, которыми люди умело и бодро пользовались, принося своих соплеменников или врагов в жертву. Некоторые из этих ножей старше города, где мы с вами нынче живем. Некоторые застали и пережили Кортеса. Некоторые - атлантов.
- А вам они, что - тоже? - Ядвига замялась, не осмелившись продолжить вопрос. Почему-то она сразу поверила в слова соседа про атлантов...
- Нет, мне они нужны не для жертвоприношений, - усмехнулся сосед и, распахнув дверь в кухню, вошел в нее первым, быстро проговорив: "Нельзя, Икзиктис!"
И Ядвига, вошедшая вслед за ним, увидела то самое странное животное, о котором повествовала когда-то тетя Сима. На невысокой табуретке сидело нечто, очень отдаленно напоминающее кошку, совершенно лысое, с неестественно длинным хвостом и красным гребешком вдоль спины. Уши у существа были огромными и кожистыми, как у слона. Небесно-синие глаза завораживали, они звали подойти поближе, но Ядвига упорно сопротивлялась этому странному желанию. Тут вдруг тот, кого назвали Икзиктисом, не вставая с табуретки, открыл рот, усеянный массой игольчатых зубов и неимоверно длинным фиолетовым языком достал Ядвиге до лица, лизнув ее в нос. Девушка отпрянула, а хозяин рассмеялся.
- Вы ему понравились! Это большая редкость! - сказал он, молча указав гостье на табурет темного дерева с мягким сидением. Она села, незаметно принюхиваясь. Но никакой мертвечиной, как она втайне ожидала, не пахло. Она не сумела бы сказать, чем пахло на кухне, но запах был ей почти приятен.
- А кто это? - просто для того, чтобы что-то сказать, спросила Ядвига. Обстановка, коллекция ножей, Икзиктис, да и сам хозяин просто подавили ее. Почти подавили.
- Это? Крогуруша*, - ответил владелец Икзиктиса. Странное слово он объяснять не стал, словно надеясь, что его попросят объяснить.
- Значит, все верно, - неожиданно сказала Ядвига. - Теперь понятно. Нет тут ничего аномального. Вы настоящий колдун. Некромант. Крогуруша не ходит, абы за кем. Тем более, такая, как ваша.
На миг воцарилось молчание, хозяин положил руки на стол, широкие рукава упали с них и Ядвига увидела узкие кисти его рук, с тонкими, длинными пальцами, унизанными странной формы перстнями.
- А вы не так просты, как можете показаться, - сказал, помолчав, ее сосед. - Может, вы и еще что-то скажете? Внезапное?
"Странное слово он выбрал. Внезапное. Почему? Не ждет от людей ничего интересного?" - она озвучила свои мысли вслух.
- Да, соседка, вы правы. Максимум, что можно ждать от человека - это внезапное слово, поступок или мысль. А так все предсказуемо до ужаса. Мне скучно. Скучно с вами. С людьми, - и, подернувшись под шелком халата, добавил: "Не люблю живых".
- Именно поэтому вы и выбрали такую специальность, как некромантия? - несмело спросила девушка.
- Выбрал. Мне проще с теми, кого уже не мучают земные страсти. От них не ждешь ни предательства, ни подлости, ни обмана, ни удара в спину. Отбросив эстетическую часть моего искусства, я бы сказал, что лучшего и пожелать нельзя.
Они помолчали.
- А не могли бы вы снять свой капюшон на минутку? - спросила неожиданно для себя Ядвига, напоминая себе булгаковскую Маргариту на балу у сатаны. Но отказа она, в отличии от Маргариты, просившей Абадонну снять очки, не получила. Хозяин молча скинул свой капюшон. На Ядвигу с темного, загорелого (как и сумел загореть-то, все время в капюшоне!)лица некроманта смотрели белые, без радужки глаза с красным, вертикальным кошачьим зрачком. Над верхней губой некроманта росли длинные, тонкие, как у китайца, усы, а под нижней примостилась изящная эспаньолка. Голова его была совершенно лысой, а по коже ее бежали непонятные значки и символы черного цвета. Сосед снова накинул капюшон.
- Ну, раз уж мы так с вами запросто, то задам и я вопрос - что вам от меня нужно? - спросил он.
И тут Ядвига упала перед ним на колени. Это был искренний, молитвенный почти порыв и некромант невольно отшатнулся.
- Возьмите меня в ученицы! Я не желаю тупо и методично состариться, живя в кротовой норе с мужчиной, которого буду презирать за то, что он не дал мне дворца. Мужчина, который даст мне дворец, будет презираем мною за то, что не пишет для меня стихов. Я не хочу быть серой, я не хочу быть "всеми", я хочу - сама!
Последняя фраза была несколько странной, но некромант, кажется, прекрасно ее понял.
- Хорошо сказано. Но если бы вы знали, на что претендуете, то ваш порыв был бы менее страстным. Даже смерть не приходит к таким, как я, привычным путем. Путь некроманта - путь смерти и боли, там нет места ни любви, ни счастью. А как же материнство? Семья? Роль жены при любящем муже?
- Я не хочу быть женой. А если и буду, то такой, которая и сильнее, и свободнее любой незамужней дурочки!
- Жена должна тяготеть к мужу, а не к свободе, - мрачно заявил некромант.
- Я обойдусь без этого! - твердо отвечала Ядвига, - в конце концов, вы же смогли примирить с собой жителей нашего дома. Думаю, пожелай вы, подняться смогли бы куда выше! - глаза ее полыхнули огнем при этих словах и колдун усмехнулся негромко.
- Верно. Я был там, на высотах. Там скучно. Так же, как и тут. На сегодня разговор окончен, ответ я дам вам завтра. Не раньше. Приходите в это же время. И будьте готовы узнать много неприятного, к примеру, о таких вещах, как оплата.
Ядвига покорно встала, а некромант неожиданно щелкнул пальцами и свет исчез, но в следующий миг стены озарились рубиновым огнем, потом полыхнули изумрудной зеленью, а та уступила место темно-синему сапфиру. По стенам побежали тени людей, зверей и чудовищ, кухню наполнил аромат неизвестных Ядвиге растений, послышались странные звуки, пение неведомых ей птиц и вдруг некромант снова щелкнул пальцами и все исчезло.
- Когда-то я мечтал хотя бы об этом, - невесело сказал он. - Мне казалось, что и этого хватит, чтобы быть счастливым. Все оказалось куда сложнее. Куда страшнее. Куда скучнее.
- В эпоху компьютерной графики на таком далеко не уедешь, - голос Ядвиги стал немного резковат и некромант усмехнулся.
- Почувствовала себя разочарованной? Что тебе показать? Чудовищ соседних измерений? Успеется, если договоримся. А пока пошла прочь! - он резко вскочил на ноги и указал на дверь. Лицо девушки вспыхнуло, но она смолчала и покорно пошла в указанном направлении.
- А ты молодец, - раздался спокойный на сей раз голос ее соседа. - Я ожидал истерики.
- Скажите, вы убивали людей? - тихо-претихо спросила Ядвига.
- Да. Я убивал, покупал, продавал, предавал, ломал, покорял людей, я делал с ними все, что только можно делать с людьми, спрашивай, не промахнешься. А теперь мне хватает и моих гостей, к которым все уже успели привыкнуть. Ты думаешь, что власть над людьми это то, к чему следует стремиться? Ты представить себе не можешь, как скоро она тебе надоест, и насколько дикими могут стать твои мечты. А потом придет скука. Мой путь почти пройден - я был человеком толпы, был учеником колдуна, колдуном, владыкой, убийцей, а теперь могу стать учителем, чтобы благодарно уйти в небытие, облитый напоследок, как соусом, твоими слезами, - он снова грустно усмехнулся под тончайшим шелком капюшона.
- А как вы вообще оказались здесь? - несмело спросила Ядвига.
- Из-за одного дурака, который считает, что я от него прячусь, - мрачно усмехнулся ее сосед.
Они уже дошли до двери, некромант открыл ее и вышел в коридор, спиной вперед, чтобы придержать дверь перед Ядвигой. Поэтому он не сразу увидел то, что увидела она - на лестнице, выше их площадки на пролет, стоял заросший неопрятной бородой мужчина, высокого роста, бледный, как смерть и с яростными, темными глазами.
- Наконец-то! Сколько лет я тебя искал! - восторженно прохрипел заросший клочковатой щетиной незнакомец.
- Да нет. Просто ты мне так надоел, что я позволил себя найти, - устало поправил его некромант, обернувшись на звук голоса.
- Зачем ты убил мою сестру, мразь?! - негромко спросил заросший щетиной и из-под полы его болотного плаща на свет божий явился вульгарный обрез. Некромант на миг сощурился насмешливо, словно попросив повторить смешную шутку, чтобы лучше ею насладиться и внезапно помрачнел. А вот бородач напротив, приободрился.
- Свяченое серебро. Самое то против тебя. Чуешь, нелюдь?
- Твою сестру я убил случайно. Вольно было ей и еще группе идиотов, в неурочный час, обрядившись, как вампиры семнадцатого века, бродить по кладбищу, заброшенному сотню лет назад и именно потому, что оно было нечистым. Но тебя все равно не переубедить, раз ты столько лет потратил на мои розыски. Один момент - мы здесь не одни, здесь еще человек, почти ребенок. Пусть уходит?
- Черта с два! - злорадно просипел бородач. - Смену себе растишь? Ну, пусть увидит, что с вами делают, глядишь, поумнеет! - бородатый вскинул обрез.
За то время, что требуется для выстрела дуплетом из двух стволов, за время нажатия курков, удара по капсюлю, времени сгорания пороха и полета пуль, некромант мог сделать многое. Может, убить стрелка. Увернуться. Загородиться так ни слова и не проронившей, Ядвигой. Но он увидел другое - два ствола в трясущихся руках и молодую девушку, почти ребенка, рядом с собой. Он не знал, что было в стволах - пули или картечь, которая накрыла бы их обоих. И, возможно, не сумел бы объяснить, почему он сделал то, что сделал. И он, теряя бесценное время, резко дернул Ядвигу за руку, пряча за своей спиной. В тот же миг по подъезду раскатился грохот выстрелов сразу из двух стволов. Обе пули попали в цель, они ударили некроманта в грудь, тот пошатнулся и упал, чуть не уронив Ядвигу и обронив свой посох. Она наклонилась к нему.
- Вот за это я и не люблю живых, - чуть слышно проговорил некромант. - С вами вечно одни неприятности, - он слабо улыбнулся. Ядвига, не совсем понимая, что делает, взяла его посох в руку, и губы колдуна перекосило, словно нервным тиком: "Положи, он не для тебя... Слишком тяже..." Белые глаза закрылись, губы сомкнулись и некромант вытянулся на площадке. Мертвый. В тот же миг пальцы Ядвиги, которыми она сжимала посох, словно макнули сначала в кипяток, а потом в лед, в глазах почернело, в голове загремели неслыханные хора низких, угрожающих голосов, шипение, вой ветра и какая-то дикая, никогда прежде не ощущавшаяся ею сила стала вливаться в нее. Глаза ее открылись и недобро уставились на бородатого стрелка. Так недобро смотрела на него худенькая девушка, почти ребенок, что тот полез было в карман, очевидно, за патронами. Но она успела первой. Она не понимала, что делает, не понимала, откуда знает, как это делать, не знала, получится ли - но она страстно хотела причинить человеку, лишившему, как она думала, ее мечты, страшную боль. Посох задрожал в ее руке и бородач, выронив обрез, схватился за горло и кубарем скатился по ступенькам, задерживаясь на каждой и корчась, как перерубленный лопатой червь. Затих. Как поняла Ядвига, навсегда - очевидно, при падении сломал шею или разбил голову. Но Ядвига, твердо зная и четко осознавая, что это она причина его смерти, не сильно расстроилась, скажем так. Наконец-то в ее жизни появилось что-то, что отделяет ее от других. "Не люблю живых" - вспомнилась ей любимая присказка некроманта. Она тоже их не любит. Со временем она разберется и с приобретенной силой, и с умениями.
А если что-то пойдет не так, она знает, из какой могилы вызвать себе на помощь наилучшего из учителей.
-----------------
*Крогуруша - помощник и спутник темного колдуна с очень опасными наклонностями. Чаще всего походит на кошку.