Аннотация: Так зачем ты все это сделал-то? Не за тем же летел...
1
Первое, что он сделал, спрыгнув с автобуса на мерцающий всеми цветами мириадов реклам и вывесок, мокрый после дождя, асфальт, так это пошел вдоль мигающих неоном, магазинов, посматривая по сторонам.
Невысокого роста, в далеко не новой армейской куртке и брюках от той же коровы, кедах не кедах, чешках - не чешках, длинноволосый, с спутанными от неудобного спанья в самолете, а потом и автобусе, волосами, со старой, поношенной сумкой на правом плече, он шел аккуратно, умудряясь рассекать галдящую на всех, пожалуй, языках мира, толпу и никого особенно не задевая.
Шел быстро, мягко, но не оттого, что знал дорогу, а, скорее, по привычке. Привычки его были довольно своеобразными и первый магазин, который он навестил в Бангкоке, был магазин фирмы "Cold Steel", известной всем любителям обещанной "холодной стали" по разумному сочетанию цены и качества. Там он приобрел себе нож с фиксированным лезвием, который более известен, как "тычковый", или, как любят говорят тяготеющие к красоте в облике рекламного слогана: "нож последнего шанса", Safe Keeper III, который и повесил тут же на шею, расплатился и выше.
В Таиланд человек приехал отдохнуть, а если быть более точным, то прожить тут, пользуясь всеми хитростями - отъездами в соседнюю страну на сутки и так далее, как только можно дольше.
На Родине ему было нечего больше делать. Все, чего ему было от нее надо - это полного провала в памяти у всех, кто хоть как-то, где-то и когда-то с ним соприкасался. Тут, надо отдать ему должное, у него был истинный дар - о нем и его забывали очень скоро во всех коллективах после его ухода, но очень долго помнили отдельные лица.
Перед отъездом он довольно думал, что ему стоит сделать, и чего делать не стоит, но все же пришел к выводу, что сделать это надо. В общем, сейчас мусарня раздувала ноздри, а он спокойно пересек океан, уверенный, что его не найдут - и подцепив себе денег на билет и житье-бытье. Он подошел к дороге, фары били по нему, видно было монголоидное лицо. Лицо никого. Лицо, о котором проще сказать - никакое. Он сошел бы за своего везде, кроме тех мест, где внешность людская уж слишком ярко выражена - он не был бы своим у негров, да, пожалуй, что и арабов.
Нож он прибрел просто потому, что без ножа чувствовал себя, как бы выразиться, не просто голым, а еще сильнее. Чем раньше. Да, такое тоже бывает.
Он поднял руку, моментально возле него остановилась крошечная машинка с "шашечками", он сел в кабину и протянул водителю лист блокнота, на котором на местном наречии, был написан адрес, куда его надо было отвезти. Таец прочел, внял, и, судя по всему, не сильно боясь колеса Сансары, кинулся в поток машин. Может, хотел он просто поразить приезжего (это он заключил, попробовав разговорить пассажира), может, в самом деле так стремительно работал - кто знает. Он лихо запарковался у подъезда указанного в бумажке адреса, прочирикал что-то с каким-то кошачьим подтягиванием некоторых гласных, пассажир расплатился, после долгого перевода долларов в местную валюту (кончилось тем, что пассажир так и расплатился долларами, за что шофер и сунул ему свою визитку, дескать, только свистни-гикни: "Сивка-Бурка, вещий Каурка!").
Пообещавши свистеть, пассажир в своих армейских доспехах, позвонил в звонок, а открывшей ему дверь тайке протянул уже другой листок и другую сумму, в тех же долларах. Цены были, как ему и посулили в России, божеские. В комнате, где он бросил сумку и куртку, кроме кровати , где улеглось бы трое таких, как он и, если россыпью, то он и еще штук семь таек. К этой мысли он планировал вернуться чуть позже. А покамест расположился, быстро и умело, как человек, который долго и часто бывает в пути. То ли он переспал в дороге, то ли просто был на сон крепок, в смысле, мог не спать подолгу, но он принял церемониальный уже для каждого туриста, душ, высушился феном, подключил к сети свой ноут, между прочим, "Mac" да еще и времен Джобса, подлинного мастера.
За плечо заглядывать смысла нет, да и по роже получить недолго, так что пока осмотрим частично ту его часть, что повернута к нам, а так же нагло посмотрим в сумку. Белье, носки, несколько джемперов, свитер, модный, теплый, чистой исландской выделки, (он куда ехал-то вообще? Армейская куртка, плотные брюки, свитер, наконец-то! Плавки, полотенце, мазь от укусов насекомых и еще пара тюбиков разных снадобий, контейнер аптечный, набитый таблетками и все. А, нет. Несколько пачек сигарет. Вот, теперь все.
Теперь о спине... Да что ты будешь делать! Паренек, в своей время, видимо, играл в Александра Матросова и спиной пытался потушить чей-то ранцевый огнемет. Судя по жутким, бугрящимся, текущим и переливающимся, ожогам, нажил он себе это давно. Руки с плеч по пальца была забиты самыми разными татуировками, где и текста хватало (да, я вижу вас, эстеты, я слышу ваше: "Фи, текст!"), но все же вернемся к ожогу. Он был странно ровен по краям, словно горел, ограниченный какими-то стенками, или человек лежал на какой-то жаровне, пока его запекали на завтрак, под бекон.
Судя по всему, пожрать кому-то обломилось, и человек остался жить. Нож свой, благоприобретенный, не снимал он даже в душе, точнее, снял и тут же надел, как только вышел из-под воды. Раньше, чем трусы. Видимо, жизнь у человека была насыщенная и приучила его к странным трюкам.
Дальше начались чудеса. В сумке, что мы так тщательно, но не роясь, осмотрели, нашелся маленький рюкзак и термос, граммов на семьсот пятьдесят. Человек оделся и сбегал куда-то вниз, видимо, решить вопрос с кипятком. Вернулся он с полным и уже завернутыми термосом крепкого чая, сунул его в рюкзачок, пробежался по карманам, проверяя, все ли с собой и впервые его голос прозвучал в Таиланде: "Ну? Займемся развратом?"
2
Что именно имел он в виду под развратом, сказать не сложно. Баб. Самых обычных по половой принадлежностью. Как и все белые, он такого наслушался про таек, что просто горел нетерпением проверить, так ли оно все на самом деле.
Всех денег он с собой, понятное дело, не взял, а сунул в бездны куртки баксов пятьсот, что, впрочем, тоже представляло опасность, начни он махать ими направо и налево.
Он шел, легко и быстро, а в левой руке держал маленький барабанчик, дамару, тот самый, что выполнен в форме песочных часов, а делается всеми уважающими себя мастерами дамару, из половинок черепа, разумеется, мужской и женской, соединенных верхушками теменных костей. А стучать на натянутой коже очень просто - знай, верти себе рукой, а крошечное костяное било на шнурке будет летать аккурат от одной половинке к другой, издавай негромкие звуки. Для кого-то это игрушка, для кого-то тотем, для кого-то - предмет коллекционирование, но обязательно с заверением, что черепа и впрямь людские, для кого - ключ к вратам медитации, а и в конце-то концов, шиваиты по сю пору верят, что все в этой вселенной зародилось с первой вибрации этого барабанчика, принадлежащего Шиве.
Трудно сказать, был ли наш герой шиваитом или последователем тибетского буддизма. Но он знал, помимо чего-то еще, что к людям, которые ведут себя или выглядят странно (без экстремизма, конечно) пристает разная мелкая шпана куда реже, чем к дуракам с фотоаппаратами и расплывшимися улыбками.
Так, постукивая в дамару, дошел наш человек до центра города. Дошел - и оторопел, казалось, только сейчас дошло до него, куда он попал. Само собой, что поселился он не на окраине, но центр Бангкока заслуживает внимания. Улица именовалось "Сой Ковбой", в честь некоего шустрого американца, открывшего тут некогда первый, по сути, публичный дом. Теперь таким домом стала вся улица.
Герой наш слегка взбодрился и даже присел на одинокую лавочку, попить чайку и подумать о жизни.
Жизнь он хотел сделать максимально простой. Думать дуновением ветра и все такое. Чистый Шао-Линь в голове. Хотелось ему и разврата, и криминала, и причем в Азии именно, так как белое уже стало вызывать сильные рвотные позыва после того, как ему шарахнуло слегка за сорок. Как говорил один растаман в фильме: "Ничто белое не принесет добра ни одному черному", но, оказалось, что и с белыми среди белых не все так хорошо, как хотелось бы. В общем, обычный, почти потерянный в этой жизни человек, который теперь хотел потеряться, видимо, уже окончательно. Время от времени вспыхивали неподалеку драки, которые тут же гасились вышибалами клубов и баров, но некоторых били долго и основательно, а никто и ухом не вел. Наш любитель чайку покрепче философски пожал плечами. Как жертва, он вряд ли кого-то бы сильно привлек - и его габариты, весьма превосходящие местные среднестатические, да и небогатая одежка этом способствовали. Что с такого взять? Вот он и сидел себе на лавочке, равнодушно глядя, как группа крепких ребят раз за разом сбивают на асфальт какого-то соплеменника, как явный сутенер потчует свою девицу оплеухами, как бросают на асфальт явные мелкие драг-диллеры белые комочки, а те, кто стоит рядом, столь же случайно бросает деньги, но каждый поднимает не то, что уронили и отнюдь не спешит, рассмеявшись слегка натянуто, вернуть владельцу подобранное.
Дурь, герыч, кокс. Это он знал точно, у кого брать и у кого выбирать ему поведали еще дома, незадолго до того, как он высадился на тайскую землю.
Скучно. Хоть бы драку какую затеяли с ним, что ли. Находится он тут на законных основаниях, нож в ход пойдет в самом крайнем случае, да и продается любому, кто может себе позволить "Cold Steel".
Ладно. Человек - сам творец своего счастья. И, как всегда прибавлял его старик-отец: "И несчастья тоже".
Герой наш, пару раз, тонко поймав момент, засветил, что имеется у него наличка и преспокойно вошел в какую-то внезапную чайную, где даже и полуголых-то баб не было, а уж про совсем голых - речь молчит. Просто СССР какой-то. Человек усмехнулся. СССР, конечно, тот еще был дурдом, но он давал гражданам самое важное - точку опоры. Твердую. Не загуби жаба людская правителей, могли бы себе покупать яхты, а народ обучать смирению, у нас это проходит на ура. Дали бы мелкий и чуть средний бизнес вести, частично бы границы приоткрыли - и не было бы никакой утечки мозгов. Патриотизм - слабое место у русских, если его еще помазать медком, то никак ты от него русского уже не отлепишь.
"Молоко, молоко, выпивается легко,
А творог, а творог проскочить никак не мог.
Мы помазали медком - проскочил и он легко" - внезапно исполнил он негромко пару строк из затерявшейся в переездах, книги. Десятки переездов и пропадающие книги. Он помнил все потерянные книг, до помарок в тексте и трещин на обложке. Интересно, где теперь его книжки? Прах? Или у кого-то на чердаке или в подвале кормят мышей? Забавно - кто-то еще задумывался о судьбе потерянных ими вещей?
- Do you speak English, mam*? - Осведомился он у подскочившей владелице аккуратной чайной. Он всмотрелся в лицо, в шею - не мелькает ли там кадычок, и не попал ли он, паче чаяний, в какой-нибудь гомосечий притон? Нет, вроде, нет.
- Yes, I do, mr*! - Отвечала ему мэм, сияя, как солнце в зените. Ну, учитывая ночь - как полночная луна.
- I want a big cap of green tea, mam. No milk, no sugar. Also, I am need a... Bathroom., - поведал он замеревшей леди.
- Sure, mr, just a minute! Bathroom is there, ahead and then door at Yоur right hand*, - он голову бы прозакладывал, что говорит владелица лавочки лучше в разы, но для него сделала исключение, суть он понял, кивнул и пошел в сторону двери.
Мы не станем, вопреки надеждам, рассказывать, что он забыл в туалете. Да. Пойдем традициям наперекор и не скажем. В конце концов, хоть какая-то личная жизнь у человека должна быть.
Вернулся он довольно скоро, сел на оставленное креслице и в тот же миг перед ним оказался поднос с чашечками, рисовое печенье и пузатенький заварочный чайник. Странно. Он одет, ну, если не "как огонь", как говаривали блатные про лохмотья, то уж всяко не графом. А такое создал тут движение. Может, не судьба ему пить этот чай? Или, что резоннее, не надо его пить?
Он резко встал, кинул на блюдце с рисовым печеньем пятидолларовую купюру и вышел, игнорируя все попытки владелицы задержать его. Если бы он видел выражение ее глаз в тот миг, когда стало ясно, что он не вернется, он бы в который раз поздравил себя с хорошей интуицией. На органы, может, и не порезали бы, но скинуть куда-нибудь в промышленный канал за городом, обобрав до нитки, могли запросто.
"Как-то вяло у меня идет разврат, - признался он себе честно и откровенно, - как-то не достает в нем азарта, разудалости и разгула. Да и разврата. Ладно, попробуем подогреть суп в горшке". Он решительно шагнул в какую-то подворотню, где приметил какое-то вялое колыхание, причиной которого оказался какой-то белый полудурок, пока у него между ног челноком летала голова кадыкастенькой девицы.
- Fuck off? - Уточнил наш герой, ибо это слово известно, увы, уже планете, верно всей.
- Yea*, - Подтвердил любитель прилюдных утех. Кадыкастик, тем часом, трудился изо всех сил.
-То есть, ты, просто так, послал меня на х...? - Уточнил наш герой.
- I don"t understand You, dude. Fuck off, - не унимался человек, который решил добиться оргазма вопреки всему, чему яро способствовала кадыкастенькая дева.
- И на х.. я пошел, и отъ...ся от тебя... Так, - вдруг как-то резко подобрался тот, для кого английский был не родным языком, - а ты с какого района, паренек?
- Плохой район, пацан, это плохой район. Все вы там, я слыхал, пидоры. Правда-нет?
- What the hell You... - начал разогреваться любитель сложных путей в простом отсосе.
- А шелуха есть? Мелочь? Нет? А прыгни! - Потребовал наш герой. Его юность, пройдя моря, океаны и годы ударила ему, наконец, в голову. Он поднял девочку с кадыком за косицу и, установив, как Джефф Питерс свинью, дал ей такого пинка, что та полетела впереди собственного визга. Недообслуженный клиент вытаращился на творящийся беспредел, но в миг следующий герой наш, не тратя времени, отведенного на разврат, даром, коротко и резко кинул левую руку, только что бывшую у левого же кармана брюк. По дороге рука собралась в кулак и так хорошо вошла распутнику в подбородок, что тот звонко, как чугунный горшочек, стукнулся затылком о стену и сполз в уличную грязь.
- Горшочек, не вари, - процитировал наш герой старинную сказку, - привет с Ельшанки, - добавил он и обыскал несчастного любите оральных утех, переложил себе в карманы все, что стоило переложить и стал подниматься с корточек. Нога чуть скользнула и потому он покачнулся, а бита, летевшая ему в затылок, всегда лишь скользнула по правому уху и плечу.
Выяснять, кто там сидит в пруду, а точнее, кто там сзади, герой наш не стал, он молча, с низкого старта, кинулся бежать, неведомо, куда - не обратно на светлые улицы, он уже видел, как там почти насмерть забивали людей и никто не мешал, а в глубины дворов и улочек. О красных фонарях можно было забыть. Погоня, а это была погоня, судя по голосам, гналось за ним трое минимум, а так же, самое смешное, поспешало, судя по высокому вокалу, и существо, которому он сорвал рабочую смену.
3
Ему было весело. Весело и свободно. Как когда-то, давно, когда даже имя его звучало как-то иначе. Как когда-то, когда ему было пятнадцать-шестнадцать лет. Отработал почти хорошо, только вот девочку, что мальчик, отпустил он зря. Надо было делиться с ней потом и все. И идти обратно. А теперь что?
А теперь самое веселье и поперло!
- Держи, поперло! - Прогремел иерихонской трубою его голос над темными здесь улочками, двориками и тупиками, жутковатенького вида.
Впереди маячила какая-то темная витрина, поневоле ставшая зеркалом, а потом тянулась уже какая-то полная чернота. Стену, что ли, выкрасили, ироды? Думать дальше было некуда - витрина сделала свое дело.
Витрина может уходить! Герой наш резко сел на корточки и, летевший за ним экзекутор с битой, споткнулся, перешел в полет и ударился головой в стекло. Выбраться оттуда он не пытался, а на треск звонка сигнализации обращать внимание было некогда. Второй из его мужеподобных преследователей резко кинул лоу-кик, не попал, повторил, повторил, он бил и бил, с обеих ног, с огоньком, с энтузиазмом, но попал раза два, да и то убого. Кончилось все простым, если смотреть, как полено, "цуки", которое нанес наш герой и угодивший зловредному азиату прямо в солнечное сплетение, а чтобы уж не думалось, прибавил от широты душевной в подбородок с колена. Человек улетел в то самое черное нечто, что начиналось от витрины и послышался плеск. Это было просто черная гладь каких-то скверных вод, а отсутствие электричества, новой Луны и поджимающее время не дали ему рассмотреть это вначале.
- Тю! Да тут ишшо и морэ! - Воскликнул наш герой с непередаваемой одесской интонацией, которая далась ему, скажем честно, так себе.
Третьему, который третьим и подбежал, было явно нечего ловить. Русский весил раза в два больше и только что снарядил двух старших товарищей не то в морг, не то в больницу, если успеть.
- Я не хочу драться! Дай мне достать друзей! - Отчаянно завопил он, когда русский побежал к нему. Кадыкастая девица убого, но бегло перевела это на английский. Сейчас и дальше писать станем по-русски. Знайте, что разговоры там велись на английском. Кроме тех, что на русском.
- Вынимаешь - отдаешь все деньги мне. И свои. Не хочешь - сброшу обоих следом. - Кадыкастенькая девочка попыталась профессионально улыбнуться и русский резкой пощечиной сломал ей нос, присовокупив: "Это чтобы не мерещилось, что все прошло хорошо. Деньги. Сюда. Все"
Он вывалил содержимое сумочки на асфальт, взял бумажник, подтянул к себе завывающее среднеполое существо и выудил еще денег, из-за резинки чулок и из бюстгальтера, где покоились вполне себе претендующие на размер второй силиконовые груди.
Процедуру он повторил еще трижды, а того, кто показал ему границу земного и морских хлябей, даже слегка помог вытащить. Слегка? Собственно, сам и вытащил, при содействии среднеполого и третьего пацифиста.
Дожидаться благодарности, как и полиции, он не стал, а быстро, уверенно зашагал туда же, откуда пришел. Он рассчитал верно - такой наглости от него не ждал никто - ни проехавшие навстречу две патрульные машины (он отчаянно махал им рукой, указывая себе за спину и корча жуткие рожи, стараясь дать понять, что творится там черт-те что), ни пробежавшая мимо него кодла ребят, словно в одной форме отлитые с теми, которые его догнали. Шпана. Сутенеры. Скучно. Сюда он приехал забыть о снегах России и просто пожить, поработать для себя. У Океана. Он всегда мечтал об океане. Но вид ночного Сой-Ковбоя разбудил в нем какую-то затихшую, как казалось ему, струнку - и она отозвалась. Итоги - озабоченный с тяжелым сотрясением мозга, бабомужик со сломанным носом, два полутрупа (или два трупа) и свидетель. Два. Мужебаба молчать не станет. И немного денег. Ну, чайку попить. На свои и своего. Он сел на маленькую скамеечку и спокойно пил чай, попутно думая, не грабануть ли ему какой магазинчик, или не приобрести ли оружие посерьезнее, хотя бы в том же "Cold Steel"?
Тяжелое, черное желание завозилось у него в груди. Хотелось безнаказанной жестокости, то, что было - это так. Подачка на ту сторону. Ему было мало простой драки. Город напоминал ему город из фильма "Город Грехов", значит, тут было можно все. Просто знать - где и как?
А чего он хочет-то? Купить тесак и раскромсать кого-нибудь в черном тупике? Вломиться в беззащитный домик с пожилыми людьми и детьми и устроить там Сонгми? Ограбить самую беззащитную лавочку, раскидать товары, что ему надо-то?
Безнаказанность - это не беспредел, хотя всякий беспредел - от безнаказанности. Нужна безнаказанность - ищи тех, кто ее продает.
Тут обнаружил он, что поодаль от него, но на ту же лавочку, присело это среднеполое.
- Ну, а тебе-то какого х.. надо? Моего? "Ничего ты не получишь, сам себя ты, грешник..."
- Муцись, - вдруг, улыбнувшись почти по-человечески, закончило среднеполое.
- Здрасьте, муж приехал, слазьте, ты говоришь по-русски? - Спросил он с начинавшим пробуждаться интересом. Безнаказанность, говоришь... Это, часом, не она ли сидит, с уже сломанным им носом? Он спокойно сможет переломать ему все кости, двести с лишним, не зажимая рта - и вряд ли кто выскочить помочь. Хотя, признаем, полиция прилетела быстро и не в розыске ли он уже? Хотя вряд ли.
- Говорю, но не в п..., - покраснело среднеполое, - я учился на
- Не договаривай. На фил, что факе. Понятно. Дружба народов. Скажи мне, мразь, где достойный человек, вроде меня, может здорово оторваться, не думая о руке закона? Перевело? Или челюсть сломать? Где моя может творить плохо, полиции ни-ни, моя платить деньги. Так?
- Так, так, идти за мной, - среднеполое поклонилось и повело его куда-то в какие-то совсем уж закуты и перевалы. Как тут люди попадали домой ночью? А очень просто - до ночи каждый успевал запереться в своем крольчатнике и не отпирал до утра.
Существо семенило перед ним. Понятно дело, ночь пропала, работа тоже, кому оно нужно, пока нос не вправят? А для этого нужны деньги. Все верно. А почему бы просто не сделать с ним все, что в голову придет? Может, еще и трахнуть? Да куда попадешь, а оно будет в это время медленно умирать. А потом все. Отмыться, забыться, забиться к океану и все. И нет его. А этого - так никогда не было... Поток его дум прервал бабомужик, видимо, чуявший, что думы идут и о нем и радоваться этому повода нет.
- Совсем мелкие там девоцки, совсем ницьи. Трахай (почти без акцента), режь, бей, что хоцесь, - распиналось существо.
- А потом СПИД и полиция, понятно.
- Нет суд. Нет полиция. Нет СПИД - все... Ни единожды, - порой среднеполое ударялось чуть ли не в лингвистические дебри. Смешно, однако, ему не было. Сейчас его темная сторона получит право на свет, большой зал, арену Рима.
- Насовсем или можно в рент? - Спросил он у среднеполого, тот уже перестал вызывать у него омерзение.
- В рент. Сломал, убил - купил. Купил луцсе сейчас, потом сможешь чуть десевле возвернуть.
На пути у них встал контейнер. Он осмотрелся. Порт. Док. Заброшенный, как видно, не совсем. Он давно уже держал свой ножичек между пальцев, чтобы не волновать охраны заметными и понятными движениями. Странно. Навстречу им из темноты от входа в контейнер, поднялось только двое.
- Их что, только двое? - Бросил он среднеполому.
- Да, всегда. Куда больше? Все знают, чьи они. Кого бояца?
- Кто говорит по-английски? - Обратился он к двум подошедшим парням. Вот тут было ясно, что с ними драться без нужды крайней не стоит.
- Я немного, что хочешь, белый парень? - Сказал тот, что был постарше.
- Посмотреть, - отвечал наш герой. Владел он собой уже скверно. Десятки лет копилась в нем эта едкая, въедающаяся, разъедающая душу, чернота. Тьма. И вот время ее, кажется, пришлось. Он чувствовал, как судороги шли по его левой щеке, а глаза его не узнала бы в этом момент и родная мать - белая радужка и красный белок.
Железная дверь омерзительно завизжала, видимо, тут и впрямь все было серьезно - скрип этот в ночной тишине, в соседнем доке и по воде разошелся громом небесным - и всем было все равно.
Он заглянул в контейнер, жадно вдыхая запах детского почти пота, какой-то странных запах курений, миски для еды и ведро с водой и кружкой, а также еще пара ведер понятного назначения.
Но главное - вот они. Эта? Нет, эта? Эти близняшки? Ах, да!
Страшный удар локтем меж лопаток кинул среднеполое лицом на стену контейнера и бабомужик отключился. То ли навеки, то ли временно, то ли, очнувшись от удара в хребет и головой о железо, будет мнить себя бабочкой.
Двое ребят не отреагировали никак. Только тот, что говорил по-английски, точнее, думал, что знает этот языка, поинтересовался, что случилось.
- Этот ублюдок обещал привести меня к мальчикам! К белым, краденным, чистеньким мальчикам! А это что?! Немытые тайки?!
- Он спутал дни. Мальчики вторую и четвертую недели. А чем тебе не годятся тайки? Да, девки, но зад-то есть. А помыться может вон там, - он указал на металлический бак, что возвышался над землей в высокой, метра два, стальной раме. Покрутил вентиль. Побежали сверху струйки воды.
- Кто говорит по-английски? - Обратился он в этот пованивающий, но одновременно, такое ароматный, так маняще пахнущий контейнер. Запах смерти, ужаса, страха и веры, все угасающей веры этих глазастых кусков мяса. Запах угасающей веры всегда особенно силен.
- Я цуть-цуть! - Поднялась девчонка лет девяти. Это тебе не Юг России, где все зреет куда быстрее. Но и там ребенок девяти лет - ребенок. А эти, кажется, уже в этом возрасте готовы ко всему. И тут он понял, что эта готовность вбита бамбуковыми палками, голодом, возможно - наркотиками, это надломленные куколки из жженого сахара, их уже не склеить, только переварить, в любви, покое, вере. Смешно... Вся их вера в том сейчас, что я не передумаю и палец мой не ткнется еще в какую. "Лишь бы не меня!" - вот чем звучал каждый бесшумный вздох, вот что отчаянно, на разрыв отражалось в глазах малых таек.
- Азиатская невозмутимость, кажется, дала течь, - это он сказал по-русски. Та, которая говорила по-английски насторожилась, видимо, решив, что пришла пора перевода, а она слова не поняла... Ее накажут. Ее жутко накажут. Ее убьют, как тех, кто больше не вернулся, уходя с мужчинами, но еще хуже были те, кто вернулся.
"Отвезти подальше. И дальше..." - Он содрогнулся. А язык она должна понимать, чтобы могла умолять, пока будут силы и язык умолять и понимать все то, что он будет говорить, а он будет сопровождать каждое действо предисловием. Разведет костер, накалит железа, чтобы не умерла раньше от порезов... А потом - просто забыть. О таких ведь говорят, что они и родителям не нужны. Ну, а он уж точно не хочет им быть.
- Сколько просишь? - Спросил он того, что говорил по-английски. За поясом второго виднелся символ дружбы народов - советский "ТТ", какой же путь он проделал...
- Рент? - Уточнил полиглот.
- Насовсем. Эту, - рука его чуть дрожала, когда он положил ее девочке на плечо.
- Тысяча баксов. Годится? - Спросил все тот же.
Мысли били его в череп, грозя проломить. Можно все. Все. В этом мире можно все. Всем. Всем, кто хоть чуть смел - а тут так даже и трусам предоставят все возможности... Как велики древние страны, с древними традициями. В той же Индии тебя по сей день могут убить туги, служители богини Кали, где-то едят мозг из головы обязательно живой обезьяны, где-то жарят поп-корн из опарышей, что специально разводят на туше гнилой свиньи, где-то замуж выдают семилетних девочек, а я сейчас просто куплю себе человека. Могу сделать рабой, женой, слугой, домашней игрушкой, сучкой, сдавать друзьям на прокат, но куда слаще будет доставлять ей непереносимую боль, шепча о том, что дальше будет только хуже -и! Фанфары! Никто не придет! И - никто не придет помочь, кошмар не окончится с приходом зари! И это правильно - просто она расплатится за деньги, что перешли в чужие руки из моих, собой - всем, чем есть. И это правильно в этом стране. И, значит, правильно для меня. Для тебя. Или тут речь о правильности излишня? Давай деньги - бери товар, хорошего дня!
Какая-то жалкая тысяча баксов - и все. Вседозволенность, безнаказанность, беспредел, крики, вопли и абсолютная власть!
- А тест-драйв? Надо хоть... Потрогать! - Нашелся он.
- Верно. Трогай, - кивнул таец и он резко рванул ребенка к себе. Повернул к себе спиной, прошелся пальцами по плечам, по груди. Ребенок крупно дрожал, а по его лицу стекали капли пота.
"Ори, как можно громче, чтобы все легли, когда я тебя кину обратно. Не вставать, пока... Пока не встанете" - Что он делает?! Он тут что - за этим?
Рывок. Ребенок летит в своих приятельниц, но веса у них еще малы для серьезных травм и что-то вопит. Вот и говорите, что азиатская послушность у девиц зря так гипертрофирована! Никто и не пикнул, когда все они намертво вжались в пол. Он вцепился слегка, все же, успевшему удивиться выходке клиента, большими пальцами в глаза, вдавливая их в орбиты, ладонями сжимая виски, а остальными пальцами вцепившись тому за челюстью. Дикий крик, железная шея тайца мякнет на миг (как-никак, два глаза сразу!)и он тут же, быстро, зажав голову под мышкой и резко рванув тело врага вверх, ее ломает и разворачивается лицом ко второму, но не спеша отпускать первого. Второй, поняв, что дело первого закрыто, просто стреляет, раз за разом, в тело напарника. Вот чего тебе "Беретта" не покупалась, козлиная твоя рожа?! Пули "ТТ" пробивают покойника насквозь, но пока без успеха - прострелена куртка, остальное в белый свет, а вот и "кланк" - привет, обойма кончилась. Была неполной, сделано три выстрела. Или ухаживал ты за ней, как и за своим товаром.
Охранники, все же, не совсем лохи, просто первый не ожидал такого фортеля. Еще бы он ожидал, когда наш герой-то понял, что идет драка уже к момента захвата шеи! Второй орудует "ТТ", как дубинкой, но герою нашего рассказа удается пока уклоняться, раз за разом, круг за кругом. На стрельбу могут приехать. Могут и не приехать. Полиция куплена. Его просто пристрелят и скинут в канал. Остальных запрут, этому дадут поощрение и нового напарника. На секунду его противник, задумав сменить линию атаки, пошел было в полуприсяд, но вот руку, для защиты лица, груди и шеи выставить подзабыл. В следующий миг лезвие ножа, купленного несколько часов назад, по пальцы, его держащие, вошло второму тайцу за правое ухо. Для верности нож он провернул еще пару раз, да и сунул поглубже. Затем нож полетел в воду.
- Встать, - командуешь ты по-английски. - Дети молча, как по команде, встали. Просто отряд!
- Господин теперь наш господин? - Спрашивает его совершенно серьезно та, что он обучил краткому полету.
- Да. Спроси, каждая ли знает, как попасть домой? - Ребенок резко оборачивается и что-то повелительно, оттого вдвое смешнее, рявкает. Хор в ответ.
- Да, каждая, господин, - поворачивается к нему его толмач.
- Они купленные? Спроси.
- Все краденные, господин, - через миг докладывает переводчица.
- А ты?
- И я.
- Переводи и сама выполняй. По домам бегом, вашу мать!
Он дождался, пока дети исчезнут из виду, отошел от контейнера, удивляясь себе, усмехнулся.
- Какой-то странный вышел у меня разврат. Разгул, беспредел, безнаказанность. Полная, - обратился он к чашке чая. Даже чай он пил все еще свой. Тот понимающе, как показалось герою нашего рассказа, стелился над краями чашки паром.
Чай был допит, термос улегся в рюкзак, а человек ушел оттуда и снова же в центр города. Там он снова взял такси и, откинувшись на сидении, молчал, бездумно и хорошо молчал, размышляя, "А ведь я этого хотел, чего врать. Очень хотел. И был готов, и был бы прав по здешним меркам, да и не только по здешним, таким уже и в Европе балуются, но кустари, нет этого потока со здешним размахом, и его естественности, "купил - замучил - убил" как тут", - он непонимающе поднял плечи: "А на кой черт я вообще все это сделал? Я же ехал за обратным? "Я" - над собой?" - и снова усмехнулся.
4
Самолет на Самуи начал взлетать, когда молоденькая стюардесса подошла к сидящему на самом заднем месте, у иллюминатора, человеку в старой военной куртке. Билет он, тем не менее, взял дорогой.
- Вы чего-нибудь желаете? - Заученно улыбнулась она, но пассажир внезапно схватил ее за руку и подтащил к себе.
- Желаю, - на чистейшем английском вдруг заговорил он, - желаю девочку, маленькую, крепенькую, цвета бронзы, девочку, лет четырех или пяти...Я... Я вижу ее, в платье с милыми рюшечками, что пришила ей любящая мать... А она все бежит от меня, спасаясь, я все же ближе и ближе и я знаю, что нет ничего сладостнее погони, а она знает тоже самое, но по-другому, понимаете? И вот она несется вдоль дикой горной речки в джунглях, оборачивается, видит меня, и кричит, кричит, кричит...
Стюардесса мечтала только об одном - чтобы психопат дотерпел хотя бы до точки прибытия, и там его сдадут полиции и "скорой". Но пока лучше не злить этого... Эту... Это... Существо.
- Да, да, она бежит и бежит, без всякой надежды, кроме инстинкта, маленькая, в бантиках и рюшках, и кричит. И знаете, что я хочу, что бы она кричала? "Папа, папка, догоняй!"
Мужчина отпустил руку стюардессы, которая в жизни так не мечтала врезать залпом стакан текилы и рассмеялся.
- Подними руку - и!.. Опусти. Не обижайся на меня, - сказал он, цитируя одного героя из фильма, которого она, понятное дело, не знала, - я просто веселый человек.