Аннотация: Небольшая повесть о проклятом болоте Манчак. Опубликована в журнале "Эдита" (Германия), номер 89
***
...Этот белый, больше всего походивший на тех самых призраков, что алкали увидеть туристы, почитающие себя экстремалами и умело, якобы невзначай, не для передачи, упаси Бог! - запугиваемые черным проводником-лодочником, с французским, разумеется, именем, так вот, стрелял этот белый так...
Впрочем, история начинается раньше...
1
Случилось это в октябре, в две тысячи шестнадцатом году. Нью-Орлеан, город луизианских ведьм, правящих его окраинами, да и не только уже окраинами, где жили черные, город, так и не оклемавшийся толком от стихийного бедствия, проснулся на заре - в массе своей. Счастливчики готовились пойти на работу, а люди разумные и удачливые еще только собирались вставать, чтобы указать счастливчикам фронт работ.
Солнце встало, как и положено, на востоке. Медленно поднялось из бескрайних и бездонных болот, скользнула по вершинам деревьев, чьи корни никогда не видели солнечного света, уходя в мрачную трясину, растеклось по ржавой воде, залив ее кровавыми бликами и аллигаторы, ворча, отправились на сиесту - во всяком случае, пока в воде или около не окажется чего-то достойного.
Самолет тяжко упал на поношенное шасси, что вызвало веселую истерику пассажиров, за исключением одного, сидевшего у окна аварийного люка, не отрывая взгляда от стекла весь многочасовой перелет. Он отказывался поднятием руки и от кофе, и от ужина, и от соков с водами, но зато налегал на чай, кратко переговорив со стюардессой в районе туалета, где остановил ее, молодую негритяночку, что-то негромком проговорил ей в ухо и купюра в пятьдесят баксом птичкой цвета надежды впорхнула той под передничек.
2
...Дело было странным. То есть, черт, настолько странным, что черные, посовещавшись, решили обратиться к Папе Лякуру - как он сам себя именовал и как величали его окружающие. Возможно, он действительно был Лякуром, и уж точно был чьим-то папой, но самым главным являлось то, что он был жрецом вуду, а точнее, сказать, бокором, черным колдуном. К нему обращались в совершенно неразрешимых ситуациях. Или когда для понимания вопроса, а следовательно, для следующих верных действий не хватало голов смотрящих за этим черным районом, или же когда дело было каким-то не просто необъяснимым с точки зрения людей здравых и серьезных, но отчетливо наводило на мысль о какой-нибудь сверхъестественной херне. Черные жили в районе Нового Орлеана, а если верить карте - так и даже в нем самом, но забывать о том, что вуду в Луизиане настолько сильно, что признано отдельной ветвью этой религии, а для многих местных - и образом жизни, пожалуй, не стоит. Или же когда просто требовалось поговорить с действительно умным человеком.
Папа Лякур принял делегацию в своем доме, как обычно, и внимательно выслушал. А дело было, скажем так, точнее, начиналось оно, достаточно обыденно. На одной из самых дурных окраин Нового Орлеана, который так и не оправился толком после пламенного привета от природы, а если точнее, в одном из его, скажем так, кварталов, а если уж совсем выкобениваться и придираться к словам, то в одном из тамошних домов, в определенные дни происходили сделки.
Ну, нельзя сказать, что там происходила торговля многотонными партиями наркотиков, ослу понятно, что эта ниша принадлежит правительству любой страны в своей стране и конкурентов оно не потерпит, или торговлей органами в массовом масштабе, или живым товаром, но, однако, для истинности картины, стоит уточнить, что там не продавали и по пакету травы. Сделки были крупные и деньги крутились довольно солидные. А потому, в отличии от остальной компании, ошивавшейся по тамошним улицам и склонной к криминалу ничуть не меньше, но постоянно пьяной или накуренной до такой степени, что не соображала, собственно, где она и находится, этот дом охранялся ребятами посерьезнее. Если там и раскурились на удачу, то, максимум, косячок на троих. Выдавали тружеников красные белки глаз и плевки, похожие на вату, усеивавшие площадку перед домом.
Ближе к вечеру, к этому дому, какой-то странной, равнодушной походкой, не то, чтобы нога за ногу, но и не несясь, как перепуганный рысак, а заодно и не пялясь по сторонам, подошел белый человек, что было диким уже само по себе.
Выглядел этот белый достаточно обыкновенно, а точнее, более, чем обыкновенно. Да и вел себя абсолютно естественно, каковые факты, видимо, и позволили ему пересечь, сохранив башку на плечах, то огромное расстояние от моста, делившего Новый Орлеан, до описываемого нами дома. Полиции тут сроду не бывало, копов никогда не интересовало, что происходило в этой части города - ниггеры занимались своими делами, а если часть товара попадал в соседнюю часть города, для белых дураков - да и плевать на это, в конце концов. Время от времени городское управление, получив перцу под хвост, оживлялось, а уж ближе к выборам, разумеется, такие нездоровые вспышки активности на него нападали регулярно и происходило что-то вроде рейдов, "для искоренения, очистки нашего города... от этой заразы... завоевания... идеалы" - но черных то заблаговременно кто-то предупреждал, или же они попросту разбегались по окрестностям и черта с два ты кого-нибудь в этих зарослях и болотах отыщешь. Да и охота была.
Тем не менее, это белый привлек их внимание. Хотя бы тем, что он был действительно... Странен. Одет он был в поношенную старую куртку военного образца, той самой, разумеется, модели "М-65", которую нашивал небезызвестный Джон Рэмбо, с бесчисленными карманами, с оборванными шевронами, застегнутую на все пуговицы, несмотря на теплую погоду. Из под нее виднелись штаны, пошитые, казалось, совсем уже из какого-то брезента, с карманами на бедрах, коленях и, кажется, даже на щиколотках, тоже, разумеется, военного какого-то образца. Обут этот искатель приключений был в нечто среднее между высокими кроссовками и военными летними ботинками, при взгляде на которые первое приходившее на ум слово было "изнасилованные". В общем, выглядел он, мягко сказать, не ахти. Правда, присмотревшись к нему, недреманные часовые поняли, что одеяния его, хоть и ношеные, и видавшие виды, очень далеки еще от признаков распада. Рабочая, пользованная по назначению, одежда - вот и все. Сам белый росту был среднего, а может, и чуть выше, во всяком случае, рядом с рослыми парнями на высокий рост он не претендовал. Лет ему скакнуло уже, скорее всего, за сорок, лицо его было сильно обветренным и загорелым, а кожа на носу слегка шелушилась, словно обгорев, обветренными и загорелыми были и его руки. Он был усат, бородат и длинноволос. Не мылся он, судя по всему, тоже пару недель - запах от него шел стойкий, уверенный запах парня, который предпочитает спать, не раздеваясь. Волосы свалялись и спутались, борода с усами тоже не отказались бы как от расчески, так и от ножниц, но владельцу всего это было, судя по всему, на это наплевать. В общем, белый, как и его костюм, нуждались в стирке и мытье. Это было заметно даже этим неграм, которые о том и другом вспоминали, попадая под дождь.
Бомж? Вряд ли. Не был он ни пьян, ни обколот, ни обкурен, не было в нем и той надломленности, что всегда выдает бомжа, даже если обрядить его во фрак. Выражение лица его, спокойного и равнодушного, все же выразило, наконец, какую-то эмоцию, по мере его уверенного приближения к дому, что столь сурово охранялся. Но эмоция была тоже не к месту. Эдакий изучающий интерес пресыщенного наблюдателя за живой природой. Парни насторожились. Ну, ладно, ладно. "Насторожились" - это, пожалуй, сильно сказано. Скажем так, уделили ему толику внимания.
Белый, не ускоряя шага и не замедляя, подошел к ним и произнес фразу, совершенно неуместную и абсурдную в сложившихся обстоятельствах: "Мне нужны деньги". Голос у него был негромкий, глуховатый, равнодушный, а точнее, лишенный какой бы то ни было окраски. Это была простая констатация факта. Слегка насторожил акцент - это не был акцент, скажем, северных штатов, нет, английский белому был, судя по всему, не родным языком.
Старший подумал, что белому нужны не деньги, а, скорее, психиатр, но, к сожалению, тащить его к врачу не было ни у кого ни времени, ни желания. А потому проще было его избить и бросить в пыль, если не успеет удрать, а еще проще - проломить ему башку и бросить в болото, что простиралось прямо за этим домом и где его никто и никогда бы не нашел, будь хоть сыном самого, мать его, президента. Мать его. Мысли эти, да и сам белый, подпортили настроение старшему группы охраны саммита.
- Да они всем нужны, "снежок", - философски протянул старший, мигнув едва заметно, своим двум более молодым помощникам.
Одну руку он протянул к белому, намереваясь сграбастать того за куртку, а вторую - к мачете для рубки сахарного тростника, что лежало рядом с ним и сроду не пробовало ничего, что напоминало бы какую-нибудь флору. Чаще оно использовалось для куда более благородных целей. Двое его товарищей вооружены были точно так же, а у одного из них, по молодости и горячности, под куртку был заткнут еще и пистолет. Молодо-зелено, кому, в наше время, при нормальной, стабильной работе фирм, понадобится стрелять? Мачете и то - больше для блезиру. Эдакое церемониальное оружие. Чтобы не расслаблялись.
То, что было дальше, на драку даже как-то и не походило. Белый не показал никаких чудес, в духе Джета Ли, или Джеки Чана, или, что было бы как-то ближе, Стивена Сигала. Не показал он никаких бросков, кульбитов, не выхватил оружия, чтобы одновременно поразить всех троих, являясь спецагентом какого-нибудь сверхсекретного спецподразделения. "Снежок" просто схватил то, что было к нему поближе - большой палец левой руки старшего по охране и выломал его к черту, прижав его к предплечью по направлению к локтю, для верности придержав беднягу второй рукой за запястье. Улицу огласил дикий рев, белый же ублюдок, не говоря худого слова, сунул свой большой палец в правую глазницу стоявшему рядом молодому, тому, что со стволом, а когда тот вскинул руку к лицу, со всей дури дал ему ногой по яйцам. От этого простенького антраша негр повалился на спину, присоединив свои завывания к реву старшего, а белый, кто бы спорил, ублюдок, быстро поднял с земле упавший из-за свободных в поясе джинсов коллеги Фаринелли, пистолет, и пустил пулю в колено третьему.
Ничегошеньки он не сказал, ничегошеньки он не сделал, вроде добивающих ударов, казалось, он сразу и напрочь о них забыл. Он ударил в дверь ногой и прошел внутрь. То ли он не соображал, что выстрел переполошит весь кагал, заседавший в доме (так как жителям района на любую пальбу было попросту наплевать, если она не носила слишком уж личного характера), то ли соображал, но ему это было безразлично.
Пистолет был простой, ничего навороченного в нем не было. Обыкновенный исправный "Кольт" времен Второй Мировой войны, сорок пятого калибра, с обоймой на восемь патронов.
Дальше последовало то, что приобрело значимость даты и названия. "Бл...й стыд двенадцатого октября" - вот как именовалось это впоследствии черными парнями Нового Орлеана. Первый патрон белый истратил, как уже было сказано, во дворе, а остальные пошли в ход внутри. Как бы то ни было, убитых в доме не оказалось - ни слова не говоря, белый начал стрелять прямо от двери, благо сидели высокие стороны скученно. Поочередно в каждого, кто успел схватить оружие. Хотя нет. Нет. Главарь местной группировки все же удостоился пули в голову. То ли его морда не понравилась "снежку", то ли просто так уж сложилось, то ли еще что.
Наркотики его не заинтересовали, он рассовал по бесчисленным карманам все лежавшие на столе, в небольшой сумке, деньги, пистолет сбросил на пол, а с пола подхватил дробовик, который уронил один из раненых, помповое ружье "полицейского" образца, без приклада, сунул его под свою безразмерную куртку и спокойно ушел, так и не удостоив часовых у входа вниманием.
Папа Лякур выслушал всю эту галиматью и нахмурил свои поседевшие брови.
Лет ему было много, виды он видал. Видал он и стрельбу, и поножовщину, и кровную месть, и войны банд, и прочую чушь, которую белые успели так глубоко внедрить в головы его братьев. Вот к чему говорить о какой-то сегрегации (словарь старого бокора был богат) или расизме, если люди сами норовят себя убить? Он пытался мешать этому, по мере сил, но не мог, а в финале и перестал, с годами обзаведясь простой житейской мудростью: "Занимайся своими делами, не давай никому совать в них нос и не лезь в чужие". Последняя, впрочем, часть, была добавлена, скорее, из вежливости - при его весе на этом куске земли, он мог и сам влезть, куда угодно, а чаще - его туда приглашали.
Тем не менее, положение обязывало. Он был чем-то вроде старшего, или жреца этого дикого поселка, в котором люди исчезали так же легко и часто, как и рождались. Потому ушел Папа Лякур в свою рабочую комнату, а вернувшись оттуда, некоторое время молчал.
- Вот что, ниггеры. Это парня не надо искать. Он не сделал никому никакого зла.
- Ты соображаешь, что ты говоришь, Папа Лякур? - Обратился, встрепенувшись, тот, кто как-то сам по себе, стал среди этой банды "за старшего".
- Угу, да, соображаю, иначе ты пришел бы не ко мне, - довольно метко парировал Папа Лякур и новоиспеченный босс стух. - Этот человек просто забрал деньги. Причем даже не ваши деньги. Это были деньги тех ниггеров, что приехали к вам за "дурью", которую вы гоните в своих халупах, той самой, что делает из черных свиней. Но это не единственное средство прожить в этом мире, таких много, но мы не станем говорить сейчас об этом. Этот белый вряд ли сюда вернется. И вообще, вряд ли вернется на эту землю. Я бы даже не сказал, что он идет по этой земле. Нет, это не призрак. Это угасающий человек, не надо его искать, не надо его трогать, ничего хорошего из этого не получится. Человек, которому нечего терять, всегда одолеет идиотов, которым есть, что терять, а еще легче тех, которым, как вот вам, только кажется, что им есть, что терять. Оставьте его в покое. Забудьте про эти деньги. Тем более, что вся наркота осталась у вас и вы запросто продадите ее второй раз.
- А наша репутация? - Снова воспрял к жизни главный.
- А он вам ее спас.
- Э?
- Он застрелил вашего босса, ребята. В подставе вас не обвинят. Пусть ниггеры, что везли деньги, ищут его сами. Вы тоже ищете. Вслух. Не дошло?
- Ситуация дошла, Папа Лякур, но... Этот белый ублюдок в конец перепутал берега и мы просто обязаны... - Папа Лякур поднял руку и негр смолк.
- Вот что, ниггеры, - сказал старик для начала, обращаясь сразу ко всей возмущенной делегации, - мне не нравится слово, что вы употребляете для его названия. "Ублюдок". Оно не отражает сути.
- Почему это, Папа Лякур?
- Потому, - Папа Лякур говорил быстро, в своей привычной, агрессивно-насмешливой манере, - что, судя по всему, у этого парня, а правильнее сказать - мужика, яйца такие, какие и не снились никому из вас, да и мне, пожалуй, тоже.
- А это почему?!
- А это потому, ниггер, что он подошел к вам один, безоружный, без денег, в чужой стране, а ушел вооруженный, с деньгами, живой и невредимый. А вы, десять идиотов, у себя дома, вооруженные и с деньгами и тем, что вам кажется авторитетом, остались со своими голыми черными жопами. Ну, и кого тут яйца? У вас? Не думаю.
- Так что же, Папа, ты предлагаешь спустить такой беспредел на тормозах? - ошарашенно проговорил кто-то.
- А в чем беспредел? - Моментально повернулся Папа Лякур к говорившему. - Вот скажи мне, чувак, - он ткнул в сторону того морщинистым черным пальцем и тот бессознательно слегка отодвинулся, как отстранился бы от направленного, пусть и без злого умысла, в лицо пистолета, - если бы ты встретил белого в такой же ситуации, разве ты не захотел бы отнять его деньги?
- Я бы, конечно, захотел, но...
- Что - "но", ниггер? Почему?
- Он же белый, - да, Папа Лякур умел ставить перед людьми простые, но неразрешимые сходу, вопросы. Вот хоть этот. Как ни крути, а задумываться над тем, что разумеется само собой, дело, поверьте, весьма и весьма тягостное.
- А ты же черный. И чем ты недоволен? Белый сделал то же самое.
Воцарилась несколько напряженная пауза. Папа Лякур ей не тяготился, а остальным она понемногу начала поднимать накал. Но - в меру. С Папой шутки были хреновы и безо всякого вуду.
- То есть, Папа Лякур, ты хочешь сказать, прости, сказал, что ты не будешь помогать нам его искать? - Осторожно спросил кто-то, кто числился как-то само собой, за старшего.
- Я хочу сказать, что его незачем искать. Насколько я знаю, он никого не убил. Верно?
- Верно, - охотно отвечал старший, - кроме нашего босса.
- Все правильно. Он оставил вам автограф на память, мудаки. Его не надо искать. Вот лично ты - ты очень много потерял сегодня, ты, лично? - Папа Лякур умел как сам абстрагироваться от любой толпы, говоря только с нужным человека, так и абстрагировать, чудесным образом, того, с кем говорил. В пристальном взгляде его старческих, но все еще острых глаз, крылось нечто такое, что заставляло поглубже заглянуть себе в душу, или уж напрячь мозжечок, перед тем, как ответить.
- Не в том суть, Папа Лякур, я, разумеется, больше приобрел. Но это же бл...й стыд! - Нашел, наконец, новый лидер слова.
- Ты не представляешь, брат, какой бл...й стыд начнется, если вы все же решите его искать, - весело, небрежно отвечал Папа Лякур, но все, кто его знал (а тут его знали абсолютно все), твердо помнили - Папа Лякур может и пошутить, и попугать, и посмеяться, но если в речь его врезалось слово "брат", шутки кончились. - Поверьте мне, это я вам говорю, и как старый ниггер, вроде вас, баловавшийся той же херней, что и вы теперь. И как бокор. Это не даст ничего хорошего.
Негры пожали плечами, но спорить с Папой Лякуром не отважились. В конце концов, этот человек не ошибался еще ни разу, а потому стоило к нему прислушаться. Если у ниггеров с Востока горит зад посчитаться - весь Новый Орлеан в их полном распоряжении, пусть ищут на здоровье. Они же, местные, им помогут. Папа был прав - белый повалил их босса, а раненых пришлось примерно серединка на половинку. Подстава? Чья и кого? А? То-то и оно, ниггер. А если же Папа Лякур все же ошибся, всякое бывает, может лоа вздумали пошутить, или бокор их как-то не так понял, что ж. Голова белого просто будет отделена от тела, вот и всех дел. На этом черные ребята и успокоились. И, чинно поблагодарив Папу Лякура, отбыли.
Папа Лякур же долго сидел, задумавшись. Судя по всему, этот белый был никаким не Рэмбо, никаким не спецназовцем, ни каким ни страшным профессиональным убийцей. Просто ему дурью, невиданно крупно, повезло. Драка у дома - удачно попавший под руку палец, яйца и пистолет. А стрельба в доме - он бил от двери, а люди сидели кучно, да никто просто не успел толком подорваться и дать "оборотку" - ибо случаев, чтобы безоружный белый пришел, к ночи ближе, в этот район, чтобы выставить на бабки таких людей, не было попросту никогда.
Фартовый? Расчет был на это? Да, фартовый, слов нет, но расчетом тут и не пахло. Расчет был на что-то иное, куда более серьезное и важное для этого "снежка", чем все негры Нового Орлеана, вместе взятые. Просто то, что вышло, не могло не сложиться - оно было просто ступенькой. И, чувствовал старый бокор, белому приходилось преодолевать ступеньки и покруче. Это было уже не дело этого мира, заключил он. И он был прав, запретив пока еще слушающимся его молодым, искать белого отморозка.
Пришедший вечерком, как обычно, попить кофе и потрепаться о делах минувших, Старина Франк, подтвердил его размышления.
3
Белый отыскался позже, к вечеру. В этом же районе, но севернее на несколько кварталов. Он зашел в ломбард и обратился к стоявшему там за прилавком Старику Франку. "Франк" было его прозвищем. То ли потому, что над его стойкой был прибит золотой франк времен оных, то ли потому, что это было переделанное имя "Фрэнк", то ли еще почему, все об этом давно позабыли, а на "Франка" он отзывался вполне охотно.
Этот человек торговал всем, что попадало ему под руку, а под руку ему попадало все, что угодно. Цены он давал, как и положено, детские, взамен ломил людоедские, не чурался ни ростовщичества, ни чего другого и людям был совершенно необходим.
Белый, появившийся в его магазинчике, не удивил его ничуть. Жизнь вообще сложная и интересная штука, к этому выводу Франк пришел уже давно. Деньги, что ты получишь из рук белого, который не похож ни на копа, ни на ненавистного неграм по сию пору, южанина, ничем не хуже денег из рук его обычных посетителей.
- Что тебе надо, чувак? - Спросил он максимально вежливо, не вставая из-за прилавка.
Вместо ответа чужак вытащил из-под куртки "помповик" и, прежде, чем Франк успел поведать ему, что ждет того в случае грабежа, сказал: "Мне нужны патроны к этому оружию"
Как позже рассказывал Франк, английский язык белого был достаточно чистым, совершенно понятным, и, практически, правильным. Его выдавал лишь тяжелый акцент неведомого Франку происхождения. Откуда был этот человек, Франку было, откровенно говоря, наплевать.
- Понимаешь, парень, в соседних домах ты, возможно, нашел бы и кучу патронов, и кучу чего угодно, начиная от пластиковой взрывчатки и кончая ракетной установкой, но. Для того, чтобы купить что-то, относящееся к оружию, у Старика Франка, тебе нужно будет показать что-то, хотя бы слегка смахивающее на документы.
- Послушай, Франк, - сказал странный "снежок" все с тем же акцентом, - я не собираюсь ничего тебе предъявлять, по той простой причине, что у меня ни черта нету, кроме моего паспорта, который тут не годится. Я просто снесу тебе башку и заберу все, что мне тут надо. Ты опытный человек, судя по всему, давно торгуешь и живешь в этом районе, а то, что ты дожил до седой головы, говорит само за себя, дядя. Посмотри на меня. Похоже, что я шучу?
Франк послушно посмотрел на говорившего и признал, что тот, да, не шутит.
- Хорошо, мужик. Деньги в кассе лучше заряда в башку. Я дам тебе патронов. Сколько тебе нужно?
- Штук сто, - пожал плечами странный незнакомец.
- А у тебя, все же, есть, чем платить, или ты собираешься расплатиться со Стариком Франком теми же патронами, что он тебе продаст?
- Да нет. В этой штуке остался один патрон, я проверял. Это на тот случай, если ты заартачишься. А деньги - у меня есть. Белый вытащил из кармана пачку сотенных, перевязанных банковским способом и спросил: "Сколько с меня?"
Завидев деньги, Старик Франк оживился. В конце концов, может, это действительно что-то интересное? Может, что-то таинственное. А может, что-то такое, что его в любом случае, не касается.
- Знаешь что, "снежок", я могу предложить тебе еще и другое оружие, эта херня, что ты держишь в руках, носит на себе серийный номер и, готов спорить, украдена из местного арсенала. Судя по всему, тебе нужно что-то крупнокалиберное и убойное, я тебя верно понял, чувак?
- Да, ты совершенно верно меня понял, Старина Франк, - опять же равнодушно и совершенно бесцветным голосом, отвечал пришелец. Смотрел он в это время куда угодно, но только не на Франка. Лишь рука его лежала на пистолетной рукояти, а палец - на спусковом крючке дробовика, который он положил на прилавок. Не было в нем ни какой-то нарочитой угрозы, не было и нервозности, присущей людям, готовым на что угодно, не был он и под наркотой, не было в нем и следов какого бы то ни было безумия, но становилось понятно - если что-то пойдет не так, то Старина Франк останется без головы. И этому белому действительно наплевать на то, что будет дальше. Бродяга? Наркоман? Искатель правды? Искатель истины, которому нужно убойное оружие?
- Знаешь, что, "снежок", - сказал Старина Франк, чуть подумав, - у меня есть оружие для охоты на слонов, забытое здесь в свое время одним белым. Лет ему уже до черта, досталось оно мне в наследство, но работает исправно, хранилось оно хорошо, кстати, мы можем это проверить. Я могу продать его тебе. Оно хорошо всем, а главное, тем, что у него нет ничего, даже напоминающее связь с разыскиваемыми стволами. Но вот патронов, к сожаление, в других магазинах тебе для него, с твоим х...м паспортом купить ни пса не удастся. Что тебе нужно - пули?
- Прекрасно, - бодро молвив Старина Франк, которого порой кликали еще и "дядя Франк", и юркнул куда-то в заднюю комнату.
Белый не побежал за ним, не стал дергать цевье дробовика, а просто совершенно спокойно опустился на какую-то затрапезную табуретку, широко расставив ноги и положив дробовик на колени. Старина Франк вернулся очень скоро, неся в руках то самое обещанное ружье. Ружье? Ну, в общем, да. Хотя и не слишком длинное. Калибр внушал уважение. Было оно и потерто, и поцарапано снаружи, но белому, судя по всему, было глубоко на это наплевать.
- "Слонобой", - представил Старина Фрэнк своего питомца.
- Его надо попробовать, Франк. Мне не хочется купить оружие, которое разорвется у меня в руках. Оно ведь такое древнее...
- Разумеется, чувак, - согласился Старина Франк, - мы сейчас же его попробуем! - Он переломил ружье и вложил в ствол патрон.
- Переложи в другой ствол.
- Зачем, "снежок"?
- Затем, ниггер, - слово было произнесено, надо полагать, впервые под этой крышей из уст белого человека. - И без глупостей. Я выстрелю быстрее, если ты повернешь ствол ко мне. Доступно?
- Более, чем. Но ты, кажется, наглухо еб...й, раз так говоришь со мной здесь.
- Не страшно. Деньги у меня совершенно в своем уме.
Они вышли во двор, Старина Франк привязал ружье к продольной жердине своего забора, примотал к курку веревочку и, чуть отойдя, дернул. За грохотом и дымом он не заметил, как уголки рта белого идиота слегка дернулись. То ли с перепуга (немудрено, удар был такой, что вздрогнула земля, казалось, а уши заложило), то ли какой-то своей думке он улыбнулся. Грохот, который раздался при выстреле, способен был бы поднять все близлежащее кладбище безо всякого бокора.
Белый подошел к ружью, переломил, эжектор мягко выкинул гильзу и посмотрел в стволы на солнце. Снова дрогнул левой уголок губ. Снова сложил ружье, поднес к уху, взвел вхолостую и поочередно щелкнул. Видно было, что человек умеет обращаться с оружием.
- Сколько ты хочешь за этот "слонобой, дядя Франк? - Спросил он.
- Ну, я думаю, что если сумма в двадцать тысяч долларов не напугает тебя, "снежок", то ты получишь этот ствол и к нему сто штук патронов, о которых мы говорили. Больше у меня просто нет. Но все, как на подбор, как ты и просил, пули.
- Двадцать штук? Веселый ты парень, Франк, - не то согласился, не то возмутился белый.
- Видишь ли, "снежок", не будь это ружье так убого исцарапано и потерто, я бы...
- Не тяни резину, дядя Фрэнк. Так и говори, ниггер, что из этого ружья повалили кучу народу, а тебе, по жадности, никак не решиться его просто утопить. Впарить тут его сложно, впаривай мне.
- Твою мать, "снежок", я впервые вижу такого еб...го, как ты, - восхитился дядя Фрэнк.
- Мне знакомо это чувство, дядя Фрэнк, - понимающе кивнул головой белый, - точно такое же я испытал, однажды утром глянув на себя в зеркало. С теми же самыми словами.
- "Снежок", это "Holland and Holland", оно выпущено, когда еще, - с достоинством начал было дядя Фрэнк.
- Твоего дедушку гоняли палкой по маисовому полю, да, - еб...й "снежок" грубо перебил его, - но речь о другом. Или храни его на память, или продай мне, да я и свалю отсюда. Лечить будешь братьев по разуму. Это не "Холланд". И оно моложе даже меня. Это "Цигенхан и сын", не е...и мне мозги. Стоит оно куда дороже, но деваться тебе, да и мне, некуда. Ты ломишь, сколько душа пожелает, а моя, как ни странно, не против. Только не смей мне больше врать, ниггер. Вот твои двадцать кусков. Давай патроны. Еще мне нужен нож, хороший, только без историй, простой "тактик", спортивная сумка, длиной в этот ствол, а лучше чуть длиннее и буксировочный трос.
На землю упали две пачки стодолларовых банкнот, за которыми Старина Франк спокойно нагнулся. Странно. Этот белый не хотел издеваться над ним. Или как-то обидеть. За это Франк, походя утеревший бы нос любому штатному психологу, мог поручиться головой, или, что было еще дороже, своей солидной, ростовщически-букмекерской фирмой. Они прошли в офис, как обмолвился дядя Франк, где белый и получил все, что просил. Патронов, правда, в коробках набралось только девяносто девять - сотый они сами только что извели во время театрализованного представления.
- Могу скинуть чуток, - сказал Франк.
- Не надо, дядя Франк. Я пришел сюда за ружьем и патронами, а один патрон погоды не сделает. А это, - он поставил в угол свой дробовик, с которым пришел, - оставь себе. На счастье. Готов спорить, что ты сумеешь всучить его даже тому барану, у которого я его отобрал. А может, какой-нибудь дурак придет и купит его у тебя, чтобы снести себе свой глупый череп.
Дядя Фрэнк вдруг рассмеялся.
- Черт, чувак, ты точно чокнутый. Но это мне нравится.
Белый вдруг выудил ружье из черной брезентовой сумки, переломил его и вложил в стволы два патрона. Франк слегка насторожился - снова повеяло от этого парня чем-то... Странным. Он всегда мог сказать, готов ли выстрелить тот или иной наркоман, вломившийся в его контору, но тут его телепатические способности словно тонули в чем-то темном и глубоком.
- А теперь все же скажи мне честно, ниггер, откуда у тебя этот ствол? - Спросил "снежок". Странное дело. Не было в его "ниггере" ничего оскорбительного. Вот не было - и все. Этот человек, казалось, потерял в жизни все, включая расу, вот только цвет не поменял.
- Я сказал правду. Его оставил тут один белый. Е...й, вроде тебя. Его тело не нашли. А ружье это, его лодку и прочее, нашли на болоте.
- Скажи еще, что оно нашлось на болоте Манчак, - все так же спокойно говорил белый, но какой-то тенью и каким-то тяжким холодком вдруг повеяло в этот жаркий октябрьский вечер.
- Да.
- Ты в судьбу веришь, дядя Франк? - Внезапно спросил "снежок".
- Еще бы!
- Я тоже... Странная судьба у этого ружья. Не исключено, что оно еще к тебе вернется.
- Ты тоже на Манчак? - Осмелел дядя Франк, но белый, не разряжая ружья, убрал его в сумку, сумку пристроил на боку, не задергивая "молнии" и молча вышел, кивнув старику на прощание головой и не издав ни звука.
На чем они и распростились.
4
Всю ночь белого было не видно и не слышно, а под утро, к куда более, скажем так, цивилизованному, ладно, хватили через край, к более приличному месту в тех же почти краях, приехал автобус с развеселыми туристами с самых разных краев света, желающих повидать чудовищное и жуткое болото Манчак, овеянное легендами, которые мастерски и невзначай раздували донельзя перед своими пассажирами владельцы лодок и они же - проводники, гиды, а заодно и погребальная контора, как пойдет. Послушать их, так каждая выбоина на весле была оставлена осатаневшим аллигатором, а кто понаглее, так намекал и на оборотней, каждая выбоина на бортах была оставлена ударами когтистых пальцев всплывающих из бездны покойников, особенно беспокойных в этом месяце, кстати, может, передумаете, а если нет, то есть еще... Точнее, нет, уже нет. Что? А, пустяки. Раньше мы порой брались и за ночные экскурсии, но не в этом октябре. Тут не найдется лодочника, что повезет людей в этом октябре по Манчаку. Нет, нет и еще раз... Сколько? Смеетесь? У меня дети. И жена. И у всех остальных тоже. Сколько?
Белый, пришедший к пристани пешком, был замечен владельцем одного из суденышек издалека. Тот вел себя не как турист. Не было у него с собой ни фотоаппарата, ни видеокамеры, лишь висела на боку какая-то длинная сумка. Руки он держал в карманах, а на голову его был наброшен капюшон. Видны были лишь его седеющая борода с усами и длинные космы.
"Наркоман? Бомж? Да нет, вряд ли" - подумал капитан лодочки, стоявшей несколько наособицу. Брал он намного дороже остальных.
Он привычно протянул белому листок, как и остальным, в котором тому надлежало расписаться, чтобы было потом, что предъявить властям. В листке, собственно, самым важным являлся один пункт - никто не имеет никаких претензий к тому, что, упав за борт, утонет или будет съеден. Останавливаться для его спасения было просто опасно - тогда аллигаторы получили бы куда больше мяса, чем один, упавший за борт, идиот. Белый, не читая, поставил длинную, четкую подпись на незнакомом Самюэлю, как звали этого дорогостоящего негра, языке. Буквы, которые стояли в графе "Подпись" были ему незнакомы. Часть была, вроде бы как, английскими, а часть - черт-те что.
- Это что такое? - Резко спросил он у белого. Не было нужды судиться потом с его родней, если такая есть. Хотя... Но все-таки.
- Я говорю на вашем языке, - отвечал тот с тяжелым, незнакомым тому акцентом, - но я не умею на нем писать. Не переживай, мужик, тут написано все, что нужно и любая экспертиза, если что, подтвердит мой почерк. Я написал на своем родном. Это моя подпись. Можешь считать, что она тоже годится.
После чего он отдал деньги за билет и уселся ближе к борту.
Впоследствии капитан авианосца не поленился и, зная уже национальность пассажира, нашел человека, который перевел ему подпись, складываясь со смеху. Она гласила: "Да пошло оно все на х...".
За все путешествие по таинственному Манчаку, которое про себя Самюэль величал "Маршрутом для белых дебилов номер один", самому простому и безопасному, но, тем не менее, достаточно мрачному из-за окружающих его деревьев, а еще более из-за таинственной атмосферы, навеки поселившейся над этими болотами, и, кроме того, здорово разбодяженной его собственными рассказами, что наводили ужас на туристов даже днем, белый не сказал ни слова. (К чести Самюэля будет сказано, остальные лодочники и этот-то маршрут почитали достаточно рисковым, потому он, как уже было сказано, брал куда больше).
То ли белый не слушал этого негра, то ли просто дремал - черт его знает, этого белого. Он был совершенно равнодушен. Лишь время от время вскидывал голову и осматривался. Казалось, он ищет что-то вокруг, но не находит, да и ищет лишь для очистки совести. Что-то говорило Самюэлю, что с белым еще хлопот хватит.
"С белыми, е..и их мать, хлопот всегда до задницы, особенно черному парню", - мелькнуло в голове у Самюэля, когда он увидел, что какая-то ополоумевшая курица, призвав спутника сфотографировать сей подвиг, сунула в воду руку. В этот момент лодка как раз стояла напротив островка, о котором вел негр какой-то ужасный рассказ. Фигурировали там и аллигаторы, и трупы, и трупы аллигаторов, и прочее, но реальность оказалась проще и быстрее, в рассказе негра несколько недоставало динамики. Вода вскипела.
Огромная голова аллигатора, казалось, вызванная из бездн заклинаниями капитана, распахнув пасть, кинулась на лодку. Каждому, кто успел с борта увидеть эти жернова, почудилось, что это чудовище по его душу. Нет, не совсем. Хищник кинулся за законной добычей, которую днями, а то и неделями, дожидался тут - за жирной рукой тупой белой клячи. Ну, теперь будет тебе фотка, дурак, а вам - что рассказать, - успел подумать Франк, глядя на происходящее. Поделать тут он все равно ничего бы не смог.
...Этот белый, больше всего походивший на тех самых призраков, что алкали увидеть туристы, почитающие себя экстремалами, и умело, якобы невзначай, не для передачи, упаси Бог! - запугиваемые черным, так вот, стрелял этот белый так... Вернее, все было не совсем так.
В минуты реальной опасности что-то почти всегда случалось со зрением Самюэля. Что-то такое, что несколько раз спасало ему жизнь - картинка словно зависала перед ним, время замедлялось, а звук исчезал зачастую вообще. Причем сам он мог двигаться в это время почти что в своем обычном ритме, правда, потом оказывалось, что он здорово вымотан. Картинка поплыла, он видел, как вяло и неспешно смыкается пасть аллигатора на руке истошно вопящей идиотки (аллигатор обозначил себя чуть раньше, чем принято у них, бьющих сразу и наверняка - то ли оголодал, то ли знал, что делает), как вдруг белый, что так и сидел со своей сумкой, вскочил, одновременно кинув руку в эту самую сумку.
Над Манчаком, оглашающимся привычным, увы, для этой воды, воплем дуры-бабы, прогремел гром. Практически сдвоенный.
Замедленным своим зрением увидел Самюэль, как правый глаз аллигатора вместе с куском черепа, словно вдруг провалился внутрь его же головы, а затем верхняя челюсть его практически оторвалась, оставшись болтаться на куске мяса и кожи. Видел еще кормчий, как разорвался бок у сумки этого странного мужика, откуда полыхнуло неспешно синее пламя.
Эхо еще кидалось, словно само собой и напуганное, меж деревьев, островков и над водой, как белая дура упала на руки своему мужу, успевшему сделать отменное фото, аллигатор, убитый наповал, с развороченным черепом, погружался на дно, обеспечив сородичей долгожданным мясом, а белый, как ни в чем не бывало, сел на свое место, выудил из сумки ружье-двустволку, переломил, выкинул гильзы за борт, а в стволы сунул еще два патрона. Сложил ружье, убрал в сумку, ту пристроил на колени и закурил.
- Эй, мужик, - окликнул того Самюэль, - ты всегда носишь на прогулку гранатомет? - Ибо такого калибра Самюэль еще в жизни своей у ружей не видел.
Белый молча кивнул, не сказав ни слова.
- А разрешение у тебя на него есть? - Как-то, словно бы на "автомате", продолжал Самюэль расспросы. Тут белый впервые посмотрел ему прямо в глаза, так ничего и не сказав. Самюэль решил, что расспросы эти ни к чему. Тем более, что пассажиры его впали в дружный коллективный шок, восторг, истерику, меняясь ролями с лихорадочной скоростью. На капитана они просто накричали, напирая на то, что не стоит задавать глупых вопросов человеку, спасшему их всех, и его, между прочим, осла, тоже, от верной смерти. Затем, спохватившись, они кинулись к странному мужику, и тот все же разжал губы, сжимавшие сигарету.
- Отъе...сь все от меня, - сказал он мрачно и повернул голову в сторону болота.
...Когда лодка, привезя с собой страшно довольных своей отвагой и приключением, туристов, подошла к берегу, белый сошел на причал последним. Присел прямо на задницу, кинув сумку сбоку и закурил, достав из одного из бесчисленных карманов пачку сигарет неизвестной негру марки. Золотая пачка с теми же, неизвестными капитану, буквами, что и на подписи. Он пару раз затянулся и махнул рукой, подзывая владельца к себе.
К слову сказать, в Новом Орлеане негры давно уже отвыкли от того, что белый масса может махнуть им рукой и ниггер поспешно бежит на его зов. Самюэль возмутился. Но поведение странного человека, как и сам человек, его заинтересовало, особенно после происшествия в лодке и поэтому он все-таки подошел.
- Что тебе, "снежок"? - Грубо сказал он. В конце концов, его рабочий день закончился, и перед сидел просто один обалдевший то ли от жары, то ли от ядовитого дыхания болота, белый.
- Слушай, то, что ты сейчас показал, парень, - раздался его глуховатый голос, - это не болото Манчак. Это вообще не Манчак. Это шоу для идиотов. Мне сказали на берегу, что ты лучший, кто знает эти болота. Может, даже лучше, чем думаешь сам.
- Ну, приходи на экскурсию, "снежок", она состоится ночью. Народу, правда, будет меньше, а может, и больше, но для тебя место в лодке я обязательно найду, я тебе обещаю. Но и стоить оно будет дороже.
- Это резонно, - согласился белый и сунул в руку черного сложенную купюру. - Я вернусь к закату. Во сколько отходит твоя лодочка?
- Как обычно. Как только стемнеет.
- В таком случае, я буду тут до того, как стемнеет, - с этими словами он поднялся, не заметив протянутой ему руки Самюэля (тот бы голову прозакладывал, что это не было нарочитым, но меньше всех он бы смог объяснить, почему он так решил. Хотя старина Франк его бы прекрасно понял), повернулся и зашагал в сторону города, исчезнув среди маленьких домов, которые постепенно сбегались к тому самому мосту, что делил город надвое.
5
Как и обещал, белый притащил свою задницу задолго, собственно, до заката солнца. Свою сумку, точнее, свой гранатомет в новой сумке, он принес с собой. Сказать по чести, это слегка успокаивало и расслабляло. Самюэль только-только выспался и пришел к своей лодке лишь чуть раньше того.
- Угу, - больше "снежок" ничего говорить не стал, расплатился, не торгуясь, выудив для этого откуда-то из кармана у колена рулончик долларов, сел на свое место в лодке, накинул капюшон и, кажется, задремал. Хотя черт его знает. В тот момент, когда у аллигатора пошла несрастуха с обедом, Самюэль тоже думал, что белый спит, как сурок. Да и вообще, в первую поездку негр был уверен, что белый просто утопит свою сумку, для надежности, не знакомя с содержимым широкую общественность, а на этом его интерес к Манчаку и окончится. Не тут-то было.
Где бы этот белый не околачивался целый Божий день, помыться он так и не помылся. Пассажир Самюэля был действительно странен. Белый, это понятно. Ума нет. Оружие? Манчак? Внешний вид? А денег, как у сучки блох? Разумеется, он уже понял, кого катает на лодочке по романтическим местам, слухи обо всем, происходившем в этом районе, или "этом поселке", или уже "этой автономии", или в этом графстве, разлетались быстрее, чем стрелял этот белый, но Самюэль давно уже привык помалкивать на все темы, которые как-то касались вещей хоть и обыденных, но считавшихся противозаконными. Сам заговорит кто - можно поддержать разговор, но, упаси Бог, не задавая вопросов. Вообще не задавая. Никаких. Даже: "А сколько времени-то было?" - на такой вопрос можно получить в качестве ответа удар ножом, примеров тому была масса, работа у людей, что и говорить, нервная, а стукачей никто не отменял. А белым копам из-за моста посадить ниггера с этой стороны - это как охотнику добыть голову слона. Такое начальство отметит. Человек, что не боится работать в этих районах, быстро пойдет в рост...
Тут было то же самое. То, что человек этот был белый, хотя бы цветом, роли не играло. Сидеть в тюряге никто не хочет, будь он хоть черным, хоть белым, хоть зеленым в полосочку. Но поневоле вызывало и уважение, и усиливало непонимание то, что белый, которому вся суть была бы, как минимум, ехать сейчас в Квебек, словно ни в чем не бывало, шляется по здешним местам. А самое интересное, его никто не трогает, а еще страннее то, что никто, кажется, и не ищет. Хотя ниггеры из-за моста, конечно, не спустят на тормозах пропавшую кучу "зелени". Может, белый чересчур в себе уверен, по глупости? Иностранец, как-никак? Или отморозок? Не похоже. Ощущение, что человек просто устроил себе каникулы, именно это слово почему-то пока пришло в голову Самюэлю, да, устроил каникулы, да и положил на все, включая здравый смысл.
Почему-то казалось, что он близок к верному пониманию, но угадал то ли не полностью, то ли не совсем в том русле, где следовало искать ответ. А у белого ответ был, кажется, на все один - в сумке. Кстати, левая рука его так и покоилась там. Даже тут, у берега.
Время шло, а людей пока что не было. Самюэля это не напрягало, сбегутся. Но молчание тяготило. Как и эта статуя в куртке Дж. Рэмбо.
- А ты не разговорчив, мужик, - сказал Самюэль.
- Отъе...сь, - отвечал белый.
Чернокожий, удовлетворенно крякнув, пошел к нему, покачивая лодку. В конце концов, белый этот вызывал, помимо постоянного ощущения странности, еще и раздражение.
- Слушай, "снежок", ты, конечно, оплатил место и вообще мужик с яйцами, но если ты и впредь будешь так со мной разговаривать, то я тебя просто выкину и хер с ними, с деньгами.
- Ты хочешь говорить, а не я. Так что отъе..сь, - пожал плечами белый.
- Сам напросился. Выходи из лодки, - Самюэль понемногу начинал звереть.
- Слушай, чувак. Если ты не угомонишься, то сейчас просто огребешь пиз...й, чтобы не скучно ждать было, вот и все, - равнодушно сказал белый.
- А вот это ты зря, - оживился негр. Дрался он хорошо. - Вылезай. Посмотрим за пиз..ли.
- Ну, ты сам этого хотел, Жорж Дантен, - пробормотал белый, оставляя сумку на скамье и прыгая на берег.
- Какой еще Жорж? Ты под дурью? - Спросил капитан лайнера.
- Это литературный герой. Лекции читать не буду. Ты, вроде, собирался получить п...ы и угомониться, или как? - Спросил белый, скидывая капюшон.
- Ладно, белый придурок, - прошипел негр, надвигаясь на белого. Дальше было что-то странное. Пальцы белого двумя веерами кинулись к его глазам, а нога, левая, оторвалась от земли, явно намереваясь ударить Самюэля в пах. Странное начало, но на миг его руки оказались не у дел, а голова чуть отшатнулась - глаза есть глаза. С резким шагом вперед, вливаясь в движение негра, белый шагнул вперед, ударив того под подбородок, держа при этом руку так, как обычно хватают человека за горло. Но он не хватал, а ударил, резко и быстро, одновременно подхватывая негра под поясницу второй рукой, словно призывая к неприличному танцу "танго" и эту вторую руку, нежно обхватившую Самюэлю талию, он жестко дернул к себе. Ноги капитана взлетели в воздух, а задом он почти с метровой высоты ударился о доски причала. Будь там асфальт, как он позже честно признавал, он бы не встал. Удар по голосовым связкам и дыхательному горлу, лишил его как вокальных данных, так и воздуха. В следующий миг перед лицом Самюэля, сидевшего на заду, нелепо и непристойно раскорячив ноги, возникла подошва ботинка белого парня. Какое-то время Самюэль созерцал полустертые, но, тем не менее, шипы твердого пластика, а заодно стальные набойки на носке и каблуке белого. Нога исчезла. Самюэль все понял, слегка подняв в знак этого руки.
- Вставай, дядя. Хватит, я думаю. И учти. Я разговариваю так не потому, что ненавижу или презираю тебя или еще кого-то. Я так говорю, потому, что больше всего я ненавижу и презираю сам себя, - белый повернулся к негру спиной и шагнул в лодку.
- Странный ты, мужик, - просипел Самюэль, когда связки его дали ему возможность хоть что-то выдавить. - Ты теперь скажешь, что ты парень без спецподготовки, да?
- Какая спецподготовка, б..дь, начало - это классика уличной драки, "обманка" для лохов, а дальше - простейший захват. Ты купился на первое, сработало и второе. Вот и все, - белый закурил, глядя на небо.
- Говорят, сегодня тут опять стреляли, - неопределенно молвил Самюэль, глядя на белого.
- Да ладно. Такой благополучный район, - поразился тот, если можно представить себе пораженное наплевательство. Свои слова он сопроводил следующими действиями - вытащил из сумки свое чудовищное оружие, переломил, выкинул за борт стреляную гильзу, кинул в ствол патрон, закрыл ружье и убрал его в сумку, посмотрел куда-то вбок. Самюэль тяжело вздохнул, закуривая.
Стреляли. Ишь. Так уж и "стреляли". Стрелял он один, если что. Когда шел он в направлении причала, возник на его пути некий негр, одетый отчего-то в легкий костюм, уместный тут так же, как, например, он сам - белый в районе черных.
- Слушай, "снежок", есть разговор, - начал тот обычной негритянской скороговоркой.
- Воспитанные люди говорят: "Вы". Так что слушаю вас, ниггер, - отвечал белый. Негр оторопел.
- Как ты меня назвал?
- А ты как меня назвал?
- "Снежок"!
- А я тебя - "ниггер". Что не так?
- А ты знаешь, что это значит?
- А ты?
- "Снежок" - значит "белый", твою мать!
- А "ниггер" значит "негр", твою мать, раз уж мы на "ты", - отвечал тот.
- Это оскорбительное название, "снежок", - зловеще сказал негр в костюме.
- А "снежок" - это, конечно, почтительное обращение к незнакомому человеку?
- К белому - да.
- Ну, тогда и к черному - тоже. Я "снежок", ты "ниггер". "Снежок" - белый, "ниггер" - негр. Если ты китаец, то пора принимать ванну со скипидаром, - белый торопился, да еще и был зол с утра, как пес.
- Так. Кажется, спрашивать, ты ли тот белый мудак, что напряг братьев на бабло, глупо, - заключил негр, и рука его нырнула под пиджак, куда-то за спину - жара заставляла носить пиджак расстегнутым.
Разумеется, никто ничего не видел, как всегда. Но сказать, что никто ничего не слышал - так соврать не смогли бы даже тут. Жуткий грохот разорвал тишину и негр в костюме, проломив чью-то чахлую изгородь, рухнул спиной в какой-то многовековой бурьян.
- Очень глупо, - согласился белый слегка запоздало, вынул из кармана ленту "скотча", заклеил, абы как, дыру в сумке и исчез меж дворами.
- Так ты не слышал, что тут стреляли? - Спросил Самюэль, посмеиваясь. Что-то заинтересовало его в этом белом. Он не смог бы сказать, что, да и общаться с тем приходилось, как с самкой гремучей змеи в период месячных, но он словно ощупью искал точки соприкосновения.
- Смеешься? Я тут проездом, откуда мне и что знать? - Спросил белый и снова посмотрел капитану в глаза. Взгляд его был спокоен, тяжел, мрачен, но основным выражением было все то же равнодушие, но на дне, словно готовая выплеснуться вот-вот, колыхалась какая-то странная дымка, и негр понял, что эта дымка - последнее, что он хотел бы вызвать к жизни.
- Понятно, - кивнул он. Точно, "гремучка" в период красных дней календаря.
- Это хорошо, когда понятно, - одобрительно сказал белый, достал из кармана батончик "Snickers", очистил, бросив фантик в карман своих штанов, откусил кусок и начал жевать.
"Полудурок. Но опасный" - на этом умозаключении капитан фрегата и успокоился. Все так. Полочка найдена, ярлычок, пусть временный, тоже. Все хорошо. Но что-то говорило Самюэлю, что скоро навернется его полочка, вместе с шурупами.
- Ты охотник? - Снова нарушил молчание чернокожий кормчий.
- Нет. Охотился несколько раз, не более, - отвечал белый своим глуховатым, прокуренным голосом.
- Ты не спецагент, не охотник, драться ты не умеешь, стрелять, получается, тоже. Тогда объясни тупому ниггеру, как ты изголился отстрелить крокодилу башку, не вынимая своей ракетной установки из сумки? Где ты научился так стрелять?
- Нигде. Мне показывали, как стрелять, но стрелял я в жизни не так много. И всегда хорошо. Думаю, это врожденное, - отвечал белый.
- Почему? Врожденный боксер, значит, может быть, а стрелок - нет? А когда я чуть проветрил башку, выкинув оттуда все парашу, что скопилась за сорок с лишним лет, мои навыки в самых разных вещах прянули вверх, - отвечал белый, пожав плечами. Он доел шоколадку и закурил, опять же свои странные сигареты.
- Что ты куришь, чувак? - Спросил негр, - не обижайся, но я не пойму, чем так несет.
- Свои, отечественные. Хочешь? - Белый протянул негру пачку, тот выудил сигарету и прикурил, прислушиваясь к ощущениям.
- Похоже на ослиное дерьмо пополам с табаком, причем крепким, - сделал он вывод.
- Ну, тогда кури своего "Верблюда", - ответил белый равнодушно.
- Да я его и курю, но это, кстати, тоже прикольные сигареты, - сказал негр.
- Окей, - на этом содержательном высказывании белый снова замолк, а затем, наконец, подъехала группа заранее напуганных туристов.
"Усталость, измученность, а еще какой-то странный, абсолютный, глубокий покой", - вот как охарактеризовал бы Самюэль своего странного пассажира, что уже накинул на голову капюшон, как только автобус туристов запыхтел за поворотом. Если, конечно, у негра возникло бы желание ломать себе голову столь сложными материями, как психоанализ. Парень этот явно много повидал, а еще больше, судя по всему, над этим думал, что никогда и никого не доводило до добра, это Самюэль знал по своему опыту. Белый, видимо, нет, но что с него взять?
А тем часом к вратам обители Папы Лякура приблизилась вторая делегации чернокожих братьев, на сей раз той части потерпевших от распоясавшегося белого, что лишилась денег.
Вопросы они задавали примерно те же самые, разве, что боялись они Папу Лякура еще больше, чем те, что были у него давеча.
Папе Лякуру до смерти надоели как первые, так и вторые. В кои-то веки в поселке происходит что-то, в самом деле заслуживающее внимания, а тут эти ниггеры со своей херней! Большое дело - просрали двести тонн баксов, епа мать.
- Вы не знаете, кто вы на этой земле, - начал он, минуя фазу Папы Лякуры и говоря уже с позиции бокора, что негры тонко и точно чувствовали каждый раз, когда приходили к этому темному дому. - Половина из вас носит сделанные мною гри-гри, талисманы вуду, а вторая половина - крестики белых, а чуть что, вы всем скопом бежите ко мне. Вы не знаете, кто вы.
- А твой ёб...й белый знает, что ли? - Распрямился вожак.
- Еще раз заговоришь со мной в таком тоне - и место вожака освободится и в вашей банде, - недобро пообещал Папа Лякур.
- Уважение, брат, уважение, - забормотал большой босс больших негров из-за моста.
- Так-то лучше. Тем более, что большего от вас я и не требую. Нет. Во-первых, этот белый не мой, а во-вторых, он тоже пока не знает. Он и идет, чтобы узнать.
- А ты, Папа Лякур?
- А я знаю. Именно поэтому вы бегаете ко мне, а не я к вам.
Эта речь Папы Лякура, как и все его речи и откровения (кроме очень личных, само собой), моментально разошлась по всему району.
А лодка же с бесстрашными туристами, вцепившимся в выданные им Самюэлем факелы (фонари тоже были, но разве фонарь это та вещь, которую потащишь на Манчак?! А хвастать-то потом чем? Светили мы фонариками? То-то), с самим Самюэлем и с белым, который от факела отказался, уверенно рассекала темные воды Манчака.
Негр громким, явственно несшимся по водной глади голосом, рассказывал бедолагам всякие ужасы, вроде исчезнувших деревень, беглых рабов в период рабства, что поголовно обрели тут мученический венец, искавших в жутком месте укрытия преступников, всех до единого убитого оборотнями, не забыв поведать и о тяготевшем над болотом проклятии Королевы Вуду. На устную часть рассказа негр напирал, а вот покинутые домики (где внезапно канули в Лету хозяева), разбитые лодки на берегах островков, а пару раз и на всплывших внезапно утопленников, с чем-то вроде колодок на шее, указывал лишь мельком, как на мелкую обыденность, которая призвана лишь подтвердить правду его слов, в этом нуждающихся. Он снова завел речь о проклятии Королевы Вуду, которую белые, поймав, сдуру держали на Манчаке.
Белый при этих словах вдруг поднял голову, накрытую капюшоном.
- Если ты не прекратишь орать, обезьяна, - произнес белый своим выцветшим, глуховатым голосом, но на сей раз громко и отчетливо, - я отрежу тебе башку и брошу ее аллигаторам.
- Ты назвал меня обезьяной?! - закричал черный.
Белый лишь согласно кивнул, не удостоив того ответом.
- Ты вообще соображаешь, что ты делаешь?! - Снова зарычал Самюэль, словно подзабыв, кого везет и что не далее, как пару часов назад, сидел на заднице, изучая подметку этого человека.
- Прекрасно соображаю, - успокоил его белый.
- "Обезьяна", значит, "горилла", так? Горилла, значит, "ниггер", так? - Накручивать себя и выворачивать слова собеседника в свою пользу умеет каждый негр в США, а уж в Новом Орлеане - особенно. Пусть порой теряется логическая связь, главное - быстро влететь в Великую Территорию Политкорректности.
Но белый лишь пожал плечами.
- А для тебя что - все это одно и то же? - Спросил он. - Я назвал тебя "обезьяной", а не "ниггером". Ты чем-то недоволен? - Поинтересовался он.
- А ты был бы доволен?!
- Я недоволен тем, что ты орешь. А по-хорошему ты не понимаешь. Я буду тебе очень признателен, если ты заткнешься и перестанешь нагонять жути на этих дураков, которые не понимают, куда они приехали, - нимало не стесняясь, показал белый рукой на остальных пассажиров. Те возмущенно загалдели, но, в конце концов, это была не Трафальгарская площадь, где на каждом пятачке красуется полисмен, а очень опасное и таинственное место. Да и кроме того, некоторые из них были в этой лодке и на утренней экскурсии. А потому на инцидент решили просто не обращать никакого внимания. Перепалка меж капитаном судна и таинственным белым, который так и не снял своего капюшона, сошла на нет.
Факелы отражались в мертвящей воде Манчака. Вокруг, тут и там, стояли могучие, изогнутые деревья, поросшие белым мхом, как старые шкафы в заброшенном доме ведьмы обрастают жуткой паутиной. Деревья, извилистые корни которых никогда не видели солнечного света, а так и крылись в тяжелой, бездонной и какой-то даже маслянисто-мертвой воде Манчака, простирали над ними своим огромные, корявые руки-ветви. А над самим Манчаком полновластно царила почти что полная уже луна. Окончательно она нальется завтра.
Тяжелые пеликаны, потревоженные негромким гулом мотора или светом, порой снимались с веток, а порой и нет. Повсюду, на отмелях, да и просто в воде, вспыхивали алые огоньки.
- Аллигаторы, - показал на них негр, но говоря уже гораздо тише. Пассажиры взволнованно загалдели и лодка озарилась бликами фотовспышек.
- Какие оху...е фотки у вас получатся, - завистливо произнес белый из-под капюшона, - не видать ни пса и что-то, вроде как, мелькает. Жуть берет. Остальное доделывает воображение. Вот и не мешайте ему. Никто из вас никогда больше сюда не приедет, я уверен, так прекратите, наконец, пиз...ть и просто побудьте на Манчаке.
Пассажиры, как ни странно, прислушались к его совету и завороженно затихли. Белый был прав. Теперь каждому виделось что-то свое. И лишь изредка обращались они, негромко, как сговорившись, с вопросами к Самюэлю, а тот, поняв, что белый прав и так жути нагоняется куда больше, так же негромко отвечал, с тревогой порою осматриваясь по сторонам.
Ночная экскурсия обошлась без происшествий, по сравнению с утренней, но адреналину выжала из пассажиров куда больше. Ночной Манчак был ужасен, только и всего. А легкое обрамление в виде россказней Самюэля в начале, просто дало толчок безграничному страху, что сидит в каждом человеке с момента, когда ему удалось разжечь первый в мире костер.
Под утро лодка вернулась обратно, без потерь и проблем. Самюэль ничуть не удивился, увидев, что белый и на сей раз никуда не ушел, а так и сидел на досках, покуривая и держа на коленях сумку. Самюэль пришвартовал лодку до утра, а затем приблизился к белому. Пора было, как он внезапно понял, что-то решать. С чего в его голову пришла такая дурацкая мысль, он бы и сам не смог ответить, но с этим белым его словно что-то начинало связывать, а это Самюэлю было и даром не нужно, да и "обезьяна" его, как ни крути, все же должна была обидеть. "Должна" - сидело в его голове докучливо, но он отмахнулся. Сел рядом с белым.
- Ты намедни, говорят, перестрелял кучу моих братьев, парень? - Спросил он. Зашел, скажем так, сразу с козырей.
- Это была твоя семья? - Равнодушно спросил белый.
- Да нет. Просто все черные - братья.
- А-а. А почему? - Все так же равнодушно спросил белый. Было видно, что ему глубоко наплевать, будет ли продолжаться этот щекотливый разговор, или сейчас закончится, или перейдет в стрельбу с поножовщиной. Что так, что эдак.
- Хотя бы потому, что так проще противостоять вам, белым, - со злостью произнес негр, - ведь вы же считаете нас обезьянами и дураками, что, разве не так?
- Да, так, - согласился тот, - и что? Я считаю такими же обезьянами и дураками и всех остальных. И желтых, и красных, и белых.
- А себя? - Неожиданно развеселился Самюэль.
- А себя в первую очередь. Знаешь, я всю жизнь куда-то бегу. И впервые в жизни я бегу куда-то осмысленно. Я был очень тяжело болен много лет. Меня вылечили наши леса. Как-то раз я просто положил на все болт и просто свалил в лес. Это просто надо было сделать - и я это сделал. И это, как любят говорить у вас, в Америке, впаривая эскимосу холодильник, "и это работает!". Так вот, это сработало.
- А почему ты не остался в лесах? - С искренним удивлением спросил чернокожий. В конце концов, чокнутые попадаются разные, в том числе, и просто еба...ые, вроде этого белого со спутанными грязными волосами. Которых все время несет туда, куда собака х.. не совала - в поисках того, что они там сроду не теряли. Хотя бы потому, что сроду там не были!