Аннотация: Рассказ о человеке Джанке, парне с Улицы. Опубликован в альманахе журнала "Эдита" (Германия)"Без цензуры" (Unzensiert) номер 30
Свое первое ножевое он получил в девять лет, белым днем, в какой-то совершенно невинной драке на улице. Цветочек асфальта, чья мамаша явно не помнила, что когда-то принимала предписанные при родах муки, а папаша, скорее всего, явно не имел понятия о том, кого отымел десять лет назад.
Этот цветок асфальта, чему дивиться, вырос колючим, как чертополох, доверчивым, как манул на пожаре и обладал рядом крайне специфических талантов, как, например, не примыкая ни к одной из уличных группировок, никому не наступать на мозоль и всегда оказываться в ненужном месте в ненужное время, что всегда сходило ему с рук.
Его звали Джанке. И другого имени он не знал, что оно значило, откуда взялось - об этом он имел примерно такое же представление, как и о своей фамилии, а о ней у него представление было примерно такое же, как о влиянии глобального потепления на плодовитость морских черепах. Джанке - и все. Мама и папа, о которых речь шла чуть выше, его воспитанием, скажем так, не занимались, так как папа, как уже было сказано, понятия не имел, что ему кто-то там где-то кого-то и зачем-то родил, а мама вечно мучилась дилеммой - все-таки остановиться на крэке, или же остаться верной героину.
Как ни странно, врожденной тяги к наркомании у Джанке не было, несмотря на все усилия высоколобых провести прямую параллель между мамой-наркоманкой и возникающей наркозависимостью у ребенка еще до родов, так и не смотря на все усилия его мамаши ширяться, как не в себя, а попутно, когда вспоминала, что она хрупкий сосуд, внутри которого зародилась еще какая-то жизнь, кроме бледной трепонемы, гонококка и хламидий, принимала все меры, чтобы трепонемы, гонококк и хламидии так и оставались в устоявшейся компании.
Как бы не так. Джанке честно отмотал все девять месяцев положенного заключения в карцере, куда постоянно поступали то наркотики, то спиртное, то стучались снизу половые органы рискованных идиотов, вроде его папаши, а потом взял и родился, прямиком полетев в мусорный бак.
Выудил его оттуда какой-то сердобольный бомж, который вначале даже подумывал сдать находку в какое-нибудь госучреждение, но потом оставил себе, так как был бомжом богатым и даже мог ночевать в трансформаторной будке. Да и сообразить, куда нести Джанке он не мог. Вероятно, он и дал на редкость живучему ребенку это имя. А может, и нет, да и не один ли черт? Бомж был странным человеком. Вместо того, чтобы продать находку на органы (что было тогда, правда, еще не так распространено), или использовать еще как, он внезапно подсел вначале на вэлфер, а потом чуть было не нашел себе работу, чем окончательно подорвал бы свой авторитет среди собратьев. Странным он был человеком, чурался спиртного, откровенного криминала и наркотиков, в общем, отношение к нему было, скорее, осторожное, так как при всем своем убожестве материальном, здоровьем он обладал под стать героям древности, вроде Ахиллеса, пережив однажды прибавку в весе, выразившуюся в пуле сорок пятого калибра, выпущенной ему в живот не то по ошибке, не то со скуки, в общем, в больницу он не пошел, так как к докторам испытывал какое-то странное недоверие, а просто отлежался в своей будке, словно и не думая умирать. И не умер, кстати.
Джанке был не просто цветком асфальта или дитем улицы. Он был самой улицей, во всей красе и ублюдочности, национальность его не смог бы определить ни один борец с генами, все заведения, носившие прибавку "казенные", он миновал, начиная с приюта и кончая школой, ощущая к ним, как только научился анализировать свои ощущения, стойкую и упорную ненависть. Люди, о которых презрительно-завистливо говорят, что они-де, живут одним днем, по сравнению с Джанке могли бы послужить образцом продуманного и спланированного жития, с перспективами и прочей атрибутикой. Джанке жил. Вот и все.
Когда его рожа всплывала в ориентировках полиции местного участка, ее просто перелистывали - так он всем надоел. На остром криминале он не попадался ни разу, склонить его к сотрудничеству (а это было мечтой любого служителя закона по тому участку, это же была целая энциклопедия, интернет, поисковик и хроникер всего, что подпадало под статьи уголовного кодекса с асфальта!), так вот склонить его к сотрудничеству было так же легко и приятно, как попытка склонить к мужеложству самца амурского тигра - как говорится, кайфу мало, риску много.
Ну, не то, чтобы уж совсем не попадался. В его биографии имелся момент, когда он, несомый своей судьбой, случайно встрял в какую-то невнятную драку с поножовщиной, его все же посадили в тюрьму. Провел он там несколько лет, да и вышел, умудрившись и там не примкнуть ни к кому и не попасть в сексуальное рабство или на перо. Как? А черт его знает! Складывалось впечатление, что улица по имени "Джанке" просто на время оказалась ограниченной в стенах тюрьмы, а потом, словно очнувшись, вышла оттуда и вернулась в свои берега.
В отличии от усопшего уже бомжа-воспитателя, Джанке не чурался криминала, но, как и его гуру, бежал спиртного и наркотиков, объясняя это крайне просто - мир и без того достаточно не в своем уме, чтобы еще помогать ему в этом.
Криминал... Джанке, как и всякий нормальный человек с улицы, не делал большого различия в способах заработка денег, которых у него не было, кстати сказать, никогда. Куда они девались - он сам был менее всего в состоянии ответить.
О ту пору Джанке стукнуло около сорока, или даже чуть больше. Как он умудрился прожить столько лет - загадка, которая заставила бы Сфинкса со стыда открыть справочное агентство. Невысокого роста, худой, жилистый, усатый и бородатый Джанке, как-то умудрился, судя по всему, перенять здоровье от своей приемной мамы, как он упрямо звал бомжа, что его вырастил, так как единственное, в чем Джанке похож был на детей нормальных (интересно, что тут критерий нормальности?), было первое сказанное им слово. "Мама". Ямайский негр, который растил Джанке, был смешлив и потому сначала не обращал внимания на свой интересный титул, а потом от души смеялся. Правда, звать его так мог только сам Джанке, потому что его мама, ростом махнувшая за два метра, просто ломала кости желающим посмеяться как над ним, так и причинить какой-то вред его найденышу. Второе слово, сказанное Джанке, было: "Б...дь!", что заставило негра окончательно принять на веру их несомненное родство, так как у него оно и служило как началом, так и концом любого предложения, присловьем, предлогом, связкой и вообще, универсальным ключом к пониманию мира.
Негр отдал концы, пока Джанке сидел в тюрьме, о чем тот узнал, лишь выйдя на свободу. Таким образом, Джанке оказался дважды сиротой, а это мало, кто может о себе заявить, скажем вам.
Азарт и издевка - вот то, что всегда, что бы ни творилось с ним или вокруг, ярко горело во взгляде этой улицы под названием "Джанке". Намечалось ли знакомство с прекрасной дамой баксов за десять, или готовились его резать, сидел ли он в полицейском участке или же отнимал у кого-то кошелек - азарт и издевка. Он был скор на слово, на удар, в решениях спонтанен, в беге прыток, а в рассуждениях чаще всего руководствовался вторым словом, произнесенным после "мамы". На руках красовались у него кожаный браслет и какой-то невнятный, вечный плетеный браслет из паракорда, а так же покрывали его тело татуировки, не выдававшие, однако, никакой его причастности к кому бы то или чему бы то ни было. "Легкий", "лихой" - вот первые слова, которые пришли бы вам в голову при первом же взгляде на этого человека.
Одет он был, благо теплый климат родного города позволял, в неубиваемые штаны военного покроя, свободные, линялые и пережившие все, что только может выпасть на долю штанов, временами меняющиеся майки и футболки, а порой даже и "кенгурухи" (или у него их было даже несколько, так как трансформаторная будка перешла к нему по наследству, ямайский негр даже после смерти, казалось, витал над ней грозным призраком с кулаками величиной в хороший кокос, а потому ее не заняли после его смерти, глупой и кровавой), а на ногах он носил неубиваемые, под стать штанам и кожаному жилету (куртку он спер с вешалки в секонд-хенде, а чтобы не мучиться с длинными рукавами, просто отрезал их к чертовой матери, став, тем самым, обладателем жилета), ботинки военного образца.
В каждом кармане его штанов, жилета или просто на нем запросто можно было найти все, что, казалось, смело могло отправить человека на нары, но его миновала чаша сия - Джанке-Улица был неприкосновенен для тружеников полиции, а точнее, кому охота была шмонать этого насмешливого выродка, а потом часами писать протокол, мучаясь от описи найденного и потом убедиться, что этого, как казалось на первый взгляд, для тюрьмы маловато? Ибо так оно и было. Джанке-Улица и был улицей - всегда на грани, всегда на краю и всегда же мимо кассы, будь то раздача бесплатной пищи или же тюремный срок.
Пожалуй, говоря о его фамилии, мы допустили грубую, оскорбительную неточность, граничащую с оскорблением величия. Какой-то коп, озверев от бесконечных приводов неискоренимого Джанке, внезапно пережил саттори, иначе не объяснить тот пророческий и, одновременно, философски-горький смысл, вложенный им в графу "Second name", куда он вписал, вдохновившись саттори, слово "Улица".
Так что у Джанке была самая настоящая фамилия, выданная, не шутки, между прочим, в правительственном учреждении, откуда он, после странных своих крестин, был вышвырнут обратно.
Джанке был смугл, сероглаз, длинноволос, хотя порой волосы все же стриг, не позволяя им слишком уж командовать ситуацией, та же участь временами постигала и усы с бородой. Вот с мытьем дело обстояло, скажем честно, когда как. Но по странной какой-то случайности, каких тьма была в его житие, грязными до отвращения его волосы не выглядели, даже если месяц не видели ничего, даже слегка похожего на моющее средство - будь то мыло или гель для мытья посуды.
Улица давала Джанке все. Казалось, он брал то, что было ему нужно на тот момент, прямо из ее влажного, теплого воздуха - будь то пачка дешевых сигарет, стакан кофе или же что-нибудь съедобное. О качестве двух последних Джанке чаще всего отзывался примерно так: "Да, с такого кофейку и жрачки ни бессонница, ни стояк мучить не будут".
Он был никем во всем своем великолепии. Он не был отбросом общества, которым побрезговала бы самая жалкая шпана, порой развлекавшаяся тем, что, полив бензином спящего бомжа, кидала на того спичку, ни шпаной, которая готова была на что угодно, лишь бы хоть чуть прыгнуть из штанов, ни преступником в прямом смысле этого слова. Он был всем. Нельзя сказать, чтобы пользовался он авторитетом - глупо было бы, но и презираемым ублюдком он тоже не был, а вот это уже, надо сказать, несколько странно. Джанке-Улица, ибо фамилия его неведомым путем просочилась на всеведущий асфальт, был улицей. Вот и все. Он абсолютно гармонично сливался со средой и, тем не менее, всегда был слегка сам по себе - будь то задумчивое сидение на ступеньках или же совместный налет на какую-нибудь небольшую лавчонку, просрочившую, как моментально узнавали, выплату копам или же серьезным людям, а потому временно предоставленную самой себе, что, собственно, делало ее законной добычей Джанке или же группы людей и Джанке, если добыча могла бы оказаться кусачей.
В порту ли, на вокзале, на складах или еще в каком подобном месте Джанке был просто, как рыба в воде. Его видели все и не замечал никто, а от его вечно азартного и издевательского взгляда не ускользало ничего. Ни убийство в ночной тиши на глухой окраине, где не было ни души, ни забытый грузчиком тюк, с чем-нибудь... Ммм... В общем, с чем-то, что Джанке мог быстро и легко унести один на спине.
Кодекс чести этого человека - а он был человеком - был краток в объеме и бездонен по содержанию. Состоял он из двух пунктов, которые количеством толкований и комментариев дали бы фору любому судопроизводству. "Не стучи" и "Не вмешивайся не в свое дело". Всего-то, да? А призадуматься? Не стучи на кого и когда? И не вмешивайся во что, если это самое что творится там, где ты живешь? А ведь это только азы трактовки этих двух великих пунктов. Джанке соблюдал оба. Жуткие сцены, столь любимые кинематографом, когда под покровом кромешной тьмы группы "опасных людей" грузят тоннами наркотики или живой товар, озираясь по сторонам и выставив отряд вооруженной охраны (что, к слову, никому и на хрен не надо, учитывая упомянутые два пункта), были для Джанке привычнее рекламы шампуня по телевизору. Если он оказывался не в то время и не в том месте, все знали, что его тут, можно сказать, что и нет. И на вопрос Грозного Босса, не видел ли кто чего, можно смело сказать, что никто. А если бы Грозный Босс (с парой горилл с бейсбольными битами за плечами, в атмосфере мрачной комнатушки, или ресторанчика, или загородной виллы, ну, режиссерам виднее), стал бы настаивать, ответ, что там околачивался Джанке-Улица, вызвал бы следующий вопрос: "Ну, и какого х... ты мне про это сказал, если я спросил, не видел ли кто?" Как-то так.
Не вмешивайся... Ну, было разок, было. Кто из нас без греха! Джанке спокойно проходил мимо грабежей и убийств, но вот трупы маленьких детей его сердили, когда же они в какой-то период стали появляться чаще допустимого, он напоролся на автора - именно, что напоролся, он никого не искал и не собирался принимать мер, это чистая правда! - тащившего куда-то в катакомбы теплоцентрали девчонку лет семи, то, ничтоже сумняшеся, перерезал тому глотку, от уха до уха, до позвоночника, дитя же, взяв за шкирку, отвел к полицейскому участку и забыл обо всем этом минут через пятнадцать, после того, как поел и уснул. А снилась ему в ту ночь, скажем правду, негритянка с сиськами, величиной в его голову, к которым он никак не мог подобраться - то не сходились в цене, а то кто-то успевал сойтись с ней в цене до Джанке. На этом его робингудовская деятельность, пожалуй, и исчерпывалась.
"Не вмешивайся" "Не стучи". Ага, так-то оно так. Это из разряда настоящих законов, уличных, а не писаных волками для овец, чтобы не блеяли так противно, когда их стригут или не бегали, когда гонят на бойню. Вот в случае с зарезанным убивцем все вышло как раз, как говаривала, почесывая свою седую, кудрявую бороду, его ямайская мама низким своим басом: "Ровно наоборот".
Детские крики Джанке услышал еще издалека, когда его талант оказываться не в том месте и не в то время нес его, ничуть не сопротивлявшегося, в районе десяти часов вечера по темным улицам. Куда он идет, Джанке еще не знал. Возле теплоцентрали стоял синий "Шевроле", а крепкий, спортивный мужчина, которому уж точно было не место за мостом Нью-Орлеана, в Алжире, тащил к трубам совсем малую девку. Место было неплохое - не отнять. Ни домов поблизости, ни людей, ни окон, которые бы глядели на это банальнейшую драму ночного города. Сейчас, точнее, чуть позже девочка умрет, а парень, выпустив пар, поедет к родителям. Но черт нес Джанке как раз туда и он остановился, покуривая, оставаясь незамеченным ни распаленным мужчиною, ни девкой, что уже почти исчезла под телом насильника.
"Б...дь, вот как раз случай, когда надо стучать. Но кому?" - сам себя спросил Джанке негромко. Стучать на ночной улице было некому. Ладно, некому, значит, не судьба. "И уж это точно не мое дело" - привел он сам себе последний аргумент, пожал плечами и пошел было своей дорогой, как вдруг девка пискнула особенно громко и высоко, а Джанке невольно обернулся. Какая-то она уж совсем мелкая. Он пожал плечами, покоряясь судьбе, посмотрел направо. Потом налево. Потом на небо и покаянно пробормотал: "Прости, мама", обращаясь к ямайскому негру. После чего бесшумно, что позволяли его армейские ботинки, пошел вперед. На его свист насильник обернулся и, слова худого не говоря, полоснул Джанке ножом по ребрам. "Б...дь!" - Рассерженно крикнул Джанке, слегка опешив от такой прыти. Быстро и ловко полоснул его любитель детской любви, но неумело - Джанке, левша, мертво схватил его за кисть правой руки с ножом, резко ударил правой во внутренний сгиб локтя, и продолжая движение, свою левую, с зажатой в ней кистью противника, дернул вверх, а правой, после удара в сгиб локтя, схватил того за шею сзади, под затылок, жестко впившись пальцами тому в ямочки под ушами, и резко дернул голову сластоюбца вниз, ножу навстречу. Что-то капустно прохрустело и клинок по рукоять ушел насильнику под подбородок. Улица провернул клинок в ране и для контроля резко дернули им слева-направо, раскрыв шею от уха, как уже было сказано, до уха, умудрившись ни разу не дотронуться до самого ножа. Джанке брезгливо оттолкнул усопшего и понял, что ребенок все это время смотрел на них, но ни удара, ни смерти насильника не понял и видеть не мог - тот оказался к ней спиной. "Б...дь!" - снова сказал Джанке, потрогав ребра. Новый рубец.
Он присел к девчонке и понял, что ей от силы лет восемь и что она точно не из их краев - пижамку с мишками и домашние туфли тут не то, что не носили, а даже и не знали, как это носить. Он поднял девочку на руки, подумал, что бы ей сказать и выдавил нечто вроде: "Очнись. Зубная... Феря" Кажется, так. Сел на тротуар, посадил ребенка рядом, чтобы тот не видел рукояти ножа под подбородком убитого, достал пачку сигарет, выщелкнул одну себе, пачку протянул девчонке, та отказалась. А, ну, да, точно. Не тот ребенок. Джанке протянул:"У-у-у", пожал плечами, хмыкнул и закурил.
- А что с ним, дяденька? - Спросила девочка.
- С этим-то? - Он толкнул труп ногой, задев рукав и посмотрев на часы. Десять. - Резко заболел и уснул. Но утром будет в порядке. Наверное. Да и хрен с ним.
- Нельзя говорить "хрен", - сказала девчонка дрожащим голосом.
- Да? - Искренне удивился Джанке и повторил вслух: "Хрен, хрен... Да ладно, можно. Ну, сама попробуй"
- Хрен, - послушно сказал ребенок.
- Получилось? - Поинтересовался Джанке.
- Угу.
- Вот. Значит, можно, - сказал Джанке, но тут ребенок повалился ему на колени, судя по всему, не пережив последствий озвучки страшного слова, произнесенного самой. Джанке быстро осмотрел ребенка, бормоча: "Б...дь, б..дь, ..ть твою мать, девка, ты это..." - он подумал, что опоздал и спас жизнь трупу, которого уже успели порезать. Ан нет. Просто обмерла. Похлопав по щеке ребенка, Джанке привел ее в себя и предложил немного посидеть.
- А теперь пошли. Зубная феря. Отведу тебя. Тебя куда вести?
- Лучше везти, идти очень далеко, - стыдливо сказал ребенок и назвал район. Точно. Средний класс.
- Нет уж. Отведу тебя к легавым, пусть сами решают. Пошли. Феря.
- К собакам? - Тихонечко спросил ребенок.
- Всякие бывают, - пожал плечами Джанке. Так они и шли. Джанке вел ребенка за шиворот, на всякий случай.
- Не феря. Или "фея", или "фейри", - вдруг сказала девчонка.
- Да .б твою мать, ребенок, я хоть что-то сегодня сделал правильно? - Искренне возмутился Джанке.
Помолчали, шествуя по улицам.
- Мена зовут Рита, - сказал ребенок.
- Бывает, - согласно кивнул Джанке, - а мы, кстати, пришли. Фейри. Вот и будка с легавыми. Иди, стучи и расскажи, что в голову придет. Стоп. Тебе - туда, мне (он указал большим пальцем руки за спину) - туда. Пока. Не гуляй по ночам.
- Я не гуляла, - всхлипнула Рита, - я искала нашу кошку.
- Не надо искать ночами кошек, Рита, - усмехнулся иронично Джанке, - кошки сами ищут ночь.
- А что у меня на одежде, на руках? - Спохватилась девочка, попав в круг света фонаря.
- Клюквенный морс. Но просроченный. Полное дерьмо. Так что лизать не надо, - и Джанке исчез в темноте, не дожидаясь последствий нарушения одного из главных законов.
Но последствия, увы, сказались негативно, правда... Впрочем, вперед забегать не будем. На следующее утро в катакомбы многотоэтажек, внутри каждой из которых впору было заподозрить наличие сатанинского капища, при том не сильно-то и ошибившись, въехала полицейская машина, не замеченная, решительно, никем - ни спящими бомжами, ни еще не подобранными трупами, мирно стынувшими с ночи.
Внутри ее сидел единственный коп, которому было негласно позволено появляться там даже с наступлением темноты, при этом, конечно, не зарываясь, черный, как совесть мэра города, вечный "офицер" без надежды стать сержантом даже к выходу на пенсию, весом под сто пятьдесят кило и ростом в хорошую опорную мачту, откликавшийся на имя Сэм. Редкое имя.
Джанке, незадолго до въезда Сэма в опору темных сил, успевший грабануть какого-то заморского идиота, в запале щелкавшего страшные трущобы Нью-Орлеана, что находились за мостом, обремененный неприличной суммой денег, смирно ел хот-дог, скромно сидя на чем-то, что, по замыслу Творца, должно было быть при рождении травкой под соответствующим деревцем. Миром и покоем веяло от этого человека, который успел уже позабыть, что вчера ночью спас неведомого ему ребенка. Планы на вечер он не строил, ибо все было предельно ясно - Мамми-Долл, Мамочка-Куколка, та самая, будоражившая его ночные грезы, заполоняла его воображение и была, благодаря туристу с отклонениями в развитии, досягаема хоть на целую неделю. Колымага Сэма, такая же верная закону и глупости, как и ее водитель, заскрипев, встала напротив Джанке, вырвав того из процесса переваривания пищи. "Началось", - подумал Джанке, - "турист, поди, не послушал мудрого совета и побежал в участок. А почему его там-то на хрен не послали?"
- Садись в машину, Джанке, - молвил Сэм, открывая соседнюю дверь, а не ту, заднюю, что предназначена для загрузки нарушителей закона. Из машины Сэм не вышел, но в руке спокойно держал пистолет, тупым рылом косившимся Джанке куда-то в район солнечного сплетения. Дело было не в туристе, ясное дело.
- До центра подкинь, шеф, - сказал Джанке, не заставляя себя просить дважды по двум причинам - был понятлив от рождения, а негр не умел просить. - В чем дело, Сэм? Что за переполох средь бела дня, когда вот так, за здорово живешь, меня, как последнюю шпану, везут на глазах у всех, в полицейской телеге?
- Да черт его знает, - недоуменно отвечал Сэм, сам не до конца понявший в участке смысл приказа достать Джанке хоть из-под земли. - Кого-то убили ночью тут, у вас, на пересечении у теплоцентрали и какую-то пигалицу приволокли в полицию под дверь.
- А я тут при чем? - С интересом спросил Джанке, выудив ловко и изящно, с невинным лицом котенка, который берет то, что ему запрещено под взглядом любящих хозяев, сигарету из пачки Сэма, торчавшую у того из кармана. Тот посмотрел на Джанке совершенно же взглядом доброго хозяина пушистого шалунишки и чиркнул зажигалкой.
- А вот это, Улица, я и в самом деле, не знаю, - на этом Сэм умолк, а Джанке, покуривая, важно смотрел по сторонам. Ехали они по тем местам, что зовутся людьми нежными и умными, трущобами. Слово это Джанке знал, но с местом своего житья не ассоциировал. Это был его мир. Улица. И его величество асфальт, с которого он и поднялся сорок с лишним лет назад навстречу солнцу.
В участке же начался какой-то бред. Оказалось, что кинокамера, установленная над участком, запечатлела Джанке, который вел с собой ребенка, а руки у Джанке были покрыты, как и часть лица, чем-то темным. Быстрый же анализ его одеяний показал, что на нем простая кровь, при чем того самого человека, которого в состоянии несколько мертвом, обнаружили на рассвете. Джанке послал всех было на три веселых буквы, но камера и съемка заставили его отнестись к делу посерьезнее. После чего, не гася ни на миг своего азартно-издевательского взора, Улица заунывно поведал собранию, что нашел несчастное дитя в объятиях убитого, а перемазался, само собой, вытаскивая бедное чадо из лап кем-то неведомым, но, несомненно, достойным, убитого извращенца. Вывалив на стол перед почтенным собранием эту ахинею, Джанке умолк.
- Джанке, будь это кто-то из вашего сброда, мы бы поверили тебе, но у нас беда. Человек, которого ты убил...
- Стоп, начальник, - с достоинством кавалера ордена Бани, прервал его Джанке. - Если я ничего не путаю, мне даже обвинения не было предъявлено, я не арестован, а доставлен для дачи свидетельских показаний. Да и суда я тут что-то не наблюдаю, так что звать меня убийцей, офицер, рановато.
- Ну, да. Что-то вроде того. Так вот. У убитого черт-те кем ублюдка папаша оказался видной фигурой в муниципалитете.
- Издалека видной? - Уточнил Джанке.
- Из самого Нью-Йорка. Чуешь разницу?
- Не особо. Первое слово одно и то же - "Нью", только со вторым разница и видна. Тут "Орлеан", там "Йорк". А так у нас все города, как я помню, на один лад. Как и права граждан. И закон. Для всех. У вас есть свидетели, капитан? Нет. И у меня нет. Одно несчастное дитя, которое я, б..дь...
- Да, да. Вырвал из лап.
- Да, что-то в этом роде.
- Вот ее и придется спросить, Джанке-Улица. Может, ты напряжешь склероз, и заговоришь раньше, чем получишь обвинение в убийстве и прочей лабуде, получив взамен явку с повинной и помощь следствию?
- Я не убийца. Я простой бродяга. Джанке по фамилии "Улица".
- Верно, Джанке. Ты не профессиональный убийца. Но ты не напомнишь мне, за что получил первый срок?
- За соучастие в убийстве первой степени. И ..й ли?
- Да, тогда всем скопом не удалось доказать, что убил того парня в драке именно ты. Но удар тот же - от уха до уха, задет позвоночник, а вот тех, кто был тогда с тобой в той драке, увы, возле тебя этой ночью не было, и поделить одну мокруху на всех не получится.
- Кэп. Давайте уже сюда ребенка, и я пойду. Меня мучает сразу все, что может мучить мужчину моих лет и здоровья. Тяга к странствиям, боязнь замкнутого пространства с решетками, голод, жажда и неприличная страсть к продажной любви.
Разумеется, Джанке-Улица знал, что если ребенок не похищен из интерната детей с задержкой в развитии, а попутно не является слепоглухонемым, то песня его, увы, спета. Да еще и так глупо. Вот что случается, когда нарушаешь настоящие законы. "Не вмешивайся". Увы, увы.
Ребенок оказался, хуже всего, вполне себе развитым ребенком из среднего класса. Видать, грешный сынок видной фигуры побаивался запасаться продукцией того же возраста, но происхождения уличного, опасаясь намотать на винт что-нибудь, вроде СПИДа, которым там мог болеть, кто угодно.
Джанке посмотрел на ребенка. Чертов тупой ребенок сейчас вывалит дяде-легавому все, что знает, как и положено воспитанному ребенку. Ребенок посмотрел на Джанке. И молчал.
- Рита, скажи нам, что случилось с тобой вчера ночью? - С ласковостью, напугавшей бы и беглого каторжника-бессрочника, спросил капитан полиции у ребенка. Родители ребенка воинственно смотрели у ребенка из-за спины. К воинственности примешивалась мука, тоска и боль, что заставило Джанке криво усмехнуться. Две курицы разного пола прощелкали клювами и чадо их увезли к черту на рога для приобщения к миру взрослых, быстрому, эффективному, кровавому и последнему, а отвечать будет Джанке-Улица. "Так мне и надо, е.и его мать, б...дь" - философски рассудил Джанке.
- Дяденька схватил меня на улице, я вышла из дома поискать кошку. Марту. Ее нашли утром, - Рита смотрела на дядю-легавого с легкой оторопью, - мы обычно не теряем кошку!
- Верю, верю, а дальше что? - Спросил дядя, улыбаясь улыбкой Джека-Потрошителя. Джанке равнодушно вытянул ноги.
- А дальше я плакала. И кричала! И стучалась затылком, но не больно, потому, что лежала на сидении, а оно мягкое! - Как-то, словно бы оправдываясь сказала Рита.
- А потом, бедный ребенок? - Капитан явно выговорил это словосочетание впервые. Дети, которые попадали к нему под ясны очи, обычно шли или по мокрому, или по грабежу, или по грабежу с мокрым, или по... В общем, да.
- А дальше я не помню! - Разревелся ребенок.
- Прекратите издеваться над моей дочерью! - Страшным фальцетом завопила курица мужского полу, судя по всему, являвшаяся папашей девочки Риты.
- Сэр, мне тоже тяжело, (" С перепою" - подумал весело Джанке), но это моя работа, простите, придется договорить. Или мы так и будем продолжать до тех пор, пока ребенок не вспомнит. День за днем. Убит человек, спасена ваша дочь, но мы должны удостовериться, что это и есть тот человек, что разыскивается нами уже два месяца. И что этот парень... Тьфу, мужчина, - указал капитан на Джанке, - в свою очередь, не совершил преступления.
- У дочери мистера Травести серьезная психическая травма, - сухо сказал кто-то бесцветный, то ли адвокат, то ли, что скорее, врач, прибывшей с четой Травести, - она вполне могла забыть все, что угодно.
- Осмотр не дал подтверждений действий сексуального характера в ее отношении, так что мало ли, простите, мистер Травести, что! Ну, увезти ее увезли, но пока не факт, что насиловать и убивать, увез молодой человек, сын уважаемого человека, как оказалось, с тяжелым нервным расстройством, может, привез бы обратно, если бы этот выродок не зарезал его! - Это продрало какого-то дорого одетого мужика средних лет. Джанке Улицы усмехнулся, глаза его стали еще более азартными и издевательскими, чем были. Интересен мир, а, твою мать? Спасаешь ребенка, а, оказывается, спасать надо было бедного больного ублюдка, которого затащила на себя мокрожопая пигалица, вот оно, что.
- Да потому, что кто-то успел вмешаться, - крикнул Травести, а лицо его внезапно обрело что-то, делавшее его похожим чуть ли не на мужчину. Что-то эдакое... Такое вот... Все из себя... Поперло вдруг из него. С другой стороны, дочь же он как-то заделал? Значит, хотя бы одно яйцо у него... Хотя... Хрен знает. Мамаша очень даже из себя, так что папашей Риты мог быть какой-нибудь... Джанке-Коттедж, или что там у них, - весело неслось в голове Джанке, понимавшего, что часы его свободы уже тикают в обратную сторону. Эх, Мамми-Долл, Мамми-Долл! Какую сладкую неделю сорвал нам какой-то больной на чердак ублюдок. Да и я хорош. Прости, Мамми-Долл, ты же готова была уже даром дать, просто твой пимп мешался. Не того я резал. Точнее, не только того. Точнее... В общем, вот такая вот любовь. Несложившаяся. Ну, хоть двадцатку я тебе авансом меж сосков успел сунуть, так что поминай без горести.
- Вмешаться?! - Крикнул внезапно дядя в дорогом костюме, - во что?!
- Сэр, при всем уважении, в моем районе одиннадцать убийств, одного почерка, так что опасения мистера Травести по поводу его дочери, что была похищена...
- Да вы понимаете, что ее не насиловали?! Вы же не хотите сказать, что сын главы муниципалитета -маньяк?!
- Я хочу сказать, - раздался голос Джанке-Улицы. Лица повернулись к нему - кто с удивлением, кто с надеждой, кто с досадой, а капитан - с тоской.
- Ну, и что вы нам можете сказать? - Зло спросил дорого стоивший дядя.
- Идите на ...й, - сказал Джанке и, после сделанного заявления, смолк.
- Это что - все? - Как-то ошалело спросил капитан.
- Да, - подтвердил Джанке.
- Хорошо... Хотя, что тут хорошего! Веди себя прилично, пока не сунул в камеру!
- Жене будешь совать, кэп. Если еще свой конец не пропил, - Джанке Улица. Человек, который катился по асфальту все свои сорок с лишним лет, не боявшийся никого, кто ходит на двух ногах, не любивший никого, кроме мамы, той, что с Ямайки, не имевший ни кола, ни двора, ни вообще ни черта, включая моральные устои и завтрашний день.
- Да если это сделал этот джентльмен, - папа Травести указал на издевательски щурившегося Джанке, - я отдал бы ему в благодарность все, что имею! Дом, машину, счет в банке и почитал бы великой честью его обнять!
- И замучились бы лечить лишай, уважаемый! - Дорого стоивший дядя стоял на ногах твердо, - этот человек уже сидел за убийство, так что не исключено, что крал дочь мистера Травести вообще не сын главы муниципалитета! А напротив, пытался защитить!
- Я тоже хочу сказать! - Звонко крикнул ребенок Рита. Все смолкли. Рита повернулась к дорогому дядя из муниципалитета, чтобы адрес был понят точно.
- Пошел на ..й! - Звонко крикнула маленькая девочка. Все обмерли.
- Так. Я вижу, из какой семьи этот невинный ребенок! Была бы она чуть старше...
- Кто-нибудь уступит мне очередь, когда придет пора ссать тебе на могилу, - весело сказал Джанке, - сейчас ты скажешь, что этого выблядка, что убил одиннадцать человек, стоило спасать от этой мокро... мокорозадой девчонки. И, да - пошел на ..й!
- Да тут вообще хоть что-то есть от полицейского участка? - Ледяным тоном спросил дорогой дядя из муниципалитета.
- А то. Мигалка и кофейный автомат, - поделился Джанке, - правда, кофе у них - дерьмо.
Наступила тишина, которую, как ни странно, нарушило нечто, что ранее говорило о психической травме Риты.
- Ребенок в шоке, господин помощник главы муниципалитета. Этот... Человек, мистер Джанке Улица, не был пойман на месте преступления. Так что, боюсь, у главы муниципалитета проблемы.
- Вспомнила! - Снова крикнула Рита.
- Что вспомнила?! - Оторопело спросил капитан.
- Этот дяденька Джанке вытащил меня из-под того дяденьки, что меня увез! А что было перед - не помню. Было темно и очень-очень тяжело сверху. Все было теплое, липкое и потом оказалось красным. Это уже когда мы с дядей Джанке сюда пришли. И лицо, и ручки, и пижамка, и сам дядя Джанке - все было в красном. Дядя Джанке сказал, что это клюквенный сок, но это... Как его... Просраченный! А потому лучше не лизать. И, да - пошел на ..й! - Завершила Рита свой монолог, снова обратившись к дорогому дяде.
Джанке ржал в голос, утирая слезы, ему уже было решительно наплевать на то, что будет с ним чуть погодя, ясно и так, что ничего, скорее всего, хорошего.
- Кэп, - просмеялся он, - у меня отняли нож, когда привезли сюда. Суньте его хоть куда, в любой ваш компьютер, на нем нет крови этого упыря. Делайте любые анализы. Я нашел девчонку под трупом этого недоношенного и приволок сюда. Вот и все. Сэм, да и кто угодно вам скажут, что я не пользуюсь чужими ножами. Проверьте.
Кэп открыл было рот, но тут снова вмешалось ворвавшееся весенним ветром новое действующее лицо. Было оно все в веснушках, горело малиновым румянцем и оказалось экспертом-стажером, бабьего полу, как чуть погодя определил Джанке, слегка сомневавшийся в начале.
- Капитан, ДНК на одиннадцати трупах и ДНК убитого вчера мистера Томаса Рича идентичны. Это его мы и искали всем городом. Сына главы муниципалитета. - И эксперт замахал какими-то бланками, листами и бумажками, вперемешку с пакетиками, баночками и еще какой-то хренью.
Рита покосилась на эксперта, подумала, открыла было ротик, но смолчала, видимо, не была до конца уверена, что и ту стоит послать и что та, скорее всего, человек полезный.
- Я бы советовал вам оставить в покое ребенка и бродягу, господин бывший помощник бывшей главы муниципалитета, - вдруг заговорил очередной визитер из ниоткуда, строгостью костюма споривший с дорогим дядей, а строгостью манер - с главным церемониймейстером двора Ее Величества Королевы Великобритании, - пока они не подали иск на вашу откровенно противоправную деятельность. Я - сотрудник Федерального Бюро Расследований, агент Ротманс.
- "Кэмел" лучше, - сожалеюще сказал Джанке, подмигнув агенту.
- Возможно. Не курю. Так вот, мистер Джанке Улица привел ребенка в двадцать три часа пятнадцать минут. Убит Томас Рич был около десяти часов вечера, о чем с уверенностью говорит весь набор собранных нами улик и данных, от состояния крови на месте смерти, до состояния крови на Рите в момент прибытия в участок, от момента ее похищения, кстати, план "Перехват" провалился с треском, так как мистер Травести видел, как ребенка сунули в синий "Шевроле" и тут же позвонил в полицию. По этому поводу уже начато расследование и ...
-...кому-то раздерут зад, - закончил Джанке Улица.
- Совершенно верно, спасибо, сэр, - агент Ротманс благодарно кивнул, Джанке в ответ махнул рукой, дескать, чего там, свои люди, - а покамест я бы советовал вам, капитан, отпустить и мистера Джанке, и родителей бедной девочки с ребенком. И завершить блестяще проваленное дело, законченное, увы, неизвестно, кем.
Но дорогой дядя пошел напролом.
- Бил Джанке этого дядю, что катал тебя на машине чем-то блестящим, или нет? Может, в шутку, по шее? А?
- Если вы не угомонитесь, сэр, то составите компанию тем, кто провалил "Перехват", в одной тюремной камере.
- А там тебя покатают... На одноколесном мотоцикле. В меховой опушке. У седла, - подхватил Джанке.
- И, да, - внезапно молвил мистер Травести, обращаясь к бывшему заместителю бывшей главы, - пошел на ..й!
Джанке Улица покинул полицейский участок и неспешно побрел в сторону родного квартала. Мамми-Долл, Мамми-Долл, как же нам с тобой повезло!
- Папа, - Рита дернула мистера Травести за рукав и тот поспешно присел на корточки, - тот дядя Джанке соврал. Он убил того, кто меня украл. А ты даже "спасибо" не сказал! - Рита была возмущена, мать ее ахнула. В самом деле, они задержались зачем-то на миг в участке, а Джанке исчез, как призрак. Но он был еще виден. И папа Травести заорал на весь район: "Мистер Улица! Мистер Джанке Улица! Постойте, умоляем вас!"
Джанке Улица остановился, пожав плечами. Ну, вот. Снова задержка. Хотя девчонка молодец. Не уличная, но умом почти, как наши. Можно и попрощаться. А эти две курицы хоть научаться за дитем смотреть. Мать их.
Семья Травести, с Ритой на маминых руках, рысью подбежала к Джанке и папа благодарно протянул ему руку, не утирая слез, а потом махнул свободной рукой и прижал Джанке к себе. Тот покорно прильнул к груди мистера Травести, как-то странно поводя руками, то ли от непривычного жеста собеседника, то ли пытаясь высвободиться.
Когда они, наконец, разорвали объятия, Джанке пробормотал: "Ну, все, ребята, не за что, пока. Рита, ты молоток"
- Сэр! - Снова раздалось за спиной уже уходившего Джанке, - сэр! Мои часы и бумажник, простите, сэр, но... Я... Сэр... Мистер Улица!
- Ты же говорил, что отдал бы и дом, и машину, и счет в банке, или уже заднего дал? Ну, ори громче, участок в пяти шагах, - издевательски сощурился Джанке Улица, в чьих карманах нашли удобное пристанище упомянутые предметы.
- Дорогой, - строго сказал миссис Травести, - я думала, мы хотели поблагодарить мистера Джанке?
- Да... Конечно... Да. Дом. Счет. Машину. Часы. Да. Но там... Карточка... На семнадцать тысяч долларов! Но... Да что я несу! Джанке, ты спас мою дочь, а я просто дурак! - И мистер Травести вторично протянул Джанке руку. - Пин-код семь-три-два-один.
- Х-ха. Похоже, обошлось без Джанке-Коттеджа, - усмехнулся Джанке Улица, - у тебя их целых два.
- Чего два? - Недоуменно спросил мистер Травести.
- У бабы своей спроси, - подмигнул Джанке миссис Травести, от чего та засмеялась, а Рита повернулась в сторону полицейского участка, сложила ладошки рупором и крикнула в сторону выходящего дорогого дяди: "Эй! Ты, ты! Дурак ты! И, да - пошел на..й!"
- Рита, никогда не говори это тем, кто сильнее тебя на улице. То есть тем, кто старше, - внезапно сказал Джанке, когда отсмеялся. - До свидания, ребята. Смотрите за девкой, а для контроля - заделайте еще пару штук!
И Джанке Улица, человек, только что разбогатевший тысяч на восемнадцать, так как часики тоже были козырные, пошел себе своей дорогой, не оборачиваясь.
Визг тормозов вывел Джанке из задумчивости. Машины такого класса на их улицах бывали нечасто, в основном, уже в виде деталей, или в контейнерах по пути в порт. Без пломб и печатей.
- Слушай, ты, ублюдок, ты спас никчемную девку, но ты и впрямь думаешь, что кто-то узнает про то, что вытворял сын мистера Рича и того сместят? А если и так - думаешь, он тебя простит?! Тебя зарежут завтра же, свои же, баксов за пятьсот, цены тут низкие! - Из-за приоткрытого стекла свирепо шипел на Джанке дорогой дядя. Шофер, сидевший впереди, молчал, напоминая каменное изваяние, но габариты его ясно говорили, что даже на этой улице ему особенно бояться нечего. Ну, говорили ему, во всяком случае.
- Ты чего же такой трудный у мамы-то вырос? Тебе два человека сказали, куда идти, - Джанке тряхнул головой в веселом недоумении, - а ты снова тут. Тебе сказали: "Пошел на ..й!", а ты приехал ко мне. Я что - похож? - И его окурок метко упал дорогому дяде за пазуху, а сам он тем часом поставил ногу на дверцу шофера и спокойно посоветовал: "Не вылезай, увози своего хозяина, иначе попадешь домой через морг". Шофер профессионально оценил обстановку, как-то саму собой сложившуюся вокруг их машины и увидел, что улице есть дело до странного авто. Тут были и белые ребята, давно уже не мучившиеся расовыми вопросами, и негры, дредастые и бритые, и какие-то шлюхи, а также несколько азартных парней латинского типа. Шофер пожал плечами и молча укатил вместе с боссом, который, подвывая, все тащил рубашку из-под жилета и из брюк, не в силах вытащить окурок Джанке-Улицы.
- Эй, Джанке! Как оно? - Окликнул кто-то Джанке-Улицу. - Говорят, тебя в полицию таскали?
- Да нет, врут, - Джанке подмигнул тому, кто спросил и все засмеялись.
Улица знает все. Ее нельзя переделать, ее нельзя изменить, ее нельзя подавить, только закатать в асфальт. На котором снова вырастут новые улицы. И новые Джанке.
А сам Джанке уже шел спорым шагом к Мамми-Долл. Как бы то ни было, дорогой дядя был прав - задерживаться в городе после его балета с ножом было бы глупо. Кэпу он сказал правду - нож его в деле не участвовал, он просто не успел его достать, когда схватил извращенца, поднявшего руку с ножом, над Ритой, которая смотрела на него, лежа на спине у труб теплоцентрали. Пугал, видимо, судя по всему. Дальше была драка, в ходе которой милейший господин Рич, кажется, пускал в ход изысканные приемы видеоуроков ножевого боя, ничуть не преуспев, а Джанке дрался так, как дерется улица - не брезгуя ничем, в результате чего получил новый шрам на ребрах, несчитанное очередное ножевое, а потом завладел оружием и отправил урода повидать прадедушку. И что не так?
И со временем ФБР-овец не наврал. Час примерно Джанке сидел рядом с ребенком, который потерял сознание.
И дядя в лимузине не врал. Жить ему, Джанке, осталось совсем недолго. Но с чего, собственно, ему, Джанке, стоило себе отказывать в визите к Мамми-Долл?
Новая мысль посетила Джанке, когда он брякнулся с Мамми-Долл и закурил.
- Слушай, Мамми-Долл, а какого черта нам делать в этом городе? У меня есть немного денег. Поедем в другой. Оба.
- Ты меня в свои женщины, что ли, зовешь? - Рассмеялась Мамми-Долл, но в глазах ее мелькнула растерянность. Джанке-Улица был прав. Когда бы не пимп, сутенер Мамми-Долл, давала бы она ему и задарма. Этот блеск в глазах ни с чем не спутать.
- Собирай манатки. Что-нибудь вроде документов. Поедем с тобой в страну непуганых драг-дилеров. В Голландию.
- А почему туда?
- А почему не туда?
- А проституция там легализована, я видела в телеке! - Возопила радостно Мамми-Долл, не вполне еще придя в себе после скачек сначала на ней, потом под ней, потом снова на ней, а потом резким предложение руки и сердца.
- Забудь. Увижу с другим кобелем - сиськи на макушке завяжу. Узлом. Двойным, - подумав, прибавил Джанке, оценив в очередной раз грудь его верной жены.
- А другой город? - Соображала Мамми-Долл еще с трудом, ибо в деле своем повидала всякого, но вот географию как-то пропустила.
- А там вообще другая страна, не то, что город, - пояснил Джанке, вставая.
- Так ты не шутишь? - Спросила Мамми-Долл спокойным-преспокойным голосом.
- Да нет, вроде, - азартно-издевательское выражение ни на миг не оставляло глаза Джанке.
- Значит, едем, - все так же спокойно отвечала Мамми-Долл.
И они пошли на выход, после кратких сборов. А на лестнице повстречался им пимп, о котором уже столько раз упомянуто в этой истории. Был он щеголеват, нахрапист, отважен, как мусорная собака в период течки и вел себя примерно так же.
- Куда это вы собрались, милые мои? Арендуешь мою собственность, Джанке? За это доплата, - Сутенер протянул руку и Джанке от души туда плюнул.
- Сдачи не надо. Не арендую. А забираю. Совсем. Бесплатно, - уточнил Джанке, уклонился от удара и ударил сам, жестко, в печень, потом сразу в подбородок и в висок, отчего повалился пастырь заблудших бабьих душ по ступенькам и сломал себе, к сожалению, шею. Впрочем, горевали о нем недолго, да и то, наверное, не на этом свете.
Джанке Улица и Мамми-Долл. Человек, который не может пропасть, пока улица существует. И не пропадет, пока на улицах правит его величество асфальт. А в какой это будет стране - да какая хрен разница.
А Джанке и Мамми-Долл той же ночью покинули Нью-Орлеан на поезде.
И субботнюю ночь они, скажу по секрету, провели скоромно.