Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Лабиринт, глава 10

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мы не умрем никогда. "Нызга"

 []
  Глава 10
  ----------------------------
  - Васильна! Васильна, эй, - врывается громкий шепот в мои уши.
  
  Заспанная Катя трясет меня за плечо, а я не в силах пошевелиться. От неудобной позы затекло все тело. С трудом поворачиваю голову. В сером сумраке раннего утра уже угадываются предметы, белеет окно напротив.
  
  - Ты чего тут сидишь-то? - по-прежнему тихо спрашивает подруга. - Тебе нехорошо, что ли?
  - Почему нехорошо? - разлепляю я губы.
  - Ну а чего ты тут сидишь?
  - Не знаю. Пошла проверить да, видимо, уснула.
  - Чего проверить? - Катя в чепчике выглядит по-прежнему странно, я даже и представить не могла, что кто-то в наше время спит в таких.
  - Мне послышалось, будто царапают по стеклу.
  - Царапают? По стеклу? - вид у нее становится еще более изумленным.
  - Ну да, - нехотя отвечаю я.
  - И ты не забоялась посмотреть?
  - Забоялась, конечно. Долго лежала. Потом ждать стало невыносимо.
  - Разбудила бы меня.
  - Да, - я нахожу в себе силы иронически оглядеть ее. - Ты неоспоримое подспорье в разборках с нечистой силой.
  - Да вы достали со своими выдумками, - уже с досадой произносит она. - А если это был бандит?
  - Ну и что бы ты сделала?
  - Знаешь, в таких ситуациях две головы и четыре руки лучше, чем одна.
  - Особенно выигрышны десять ног, - не могу удержаться я и фыркаю.
  
  Катя критически осматривает меня. Поджимает губы.
  
  - Ага, а вот так всю ночь торчать - лучше, что ли? Скоро вставать, а ты совсем не выспалась.
  - Вы офонарели обе, что ли? - вдруг говорит Машка. - Семь утра, дайте поспать в конце концов.
  - Вот видишь, - осуждающе шепчет Катя.
  - Слушайте, какого черта вы там шушукаетесь? Случилось что-то?
  - Васильна всю ночь проторчала на этом стуле, - уже не таясь произносит Катя.
  - Господи, зачем?? - Машка садится и вцепляется в свою шевелюру.
  - Меня разбудили странные звуки. Я испугалась.
  - Ну а на стуле-то ты зачем? - лицо Машки принимает страдальческое выражение.
  - Пошла проверить да, наверное, уснула.
  - Нет, я с вами тоже чокнусь, - она встает и как сомнамбула тащится к туалету. - Блин, все люди, как люди. И только вы...
  - Что - мы? - приосанивается Катя.
  - Нет, ну выходной день. Семь утра. А они сами не спят и другим не дают.
  
  Машку скрывает дверь. Слышатся невнятные ругательства, потом веселое журчание.
  
  - Мне страшно было, - оправдываюсь я. - Это ведь не специально.
  - Но сейчас ведь не страшно? - Катя выглядывает в окно. - Там никого, можешь сама убедиться, - сзади в этом своем чепчике она похожа на странноватую Белоснежку, такую..., не очень в своем уме.
  - Спать давайте, - появляется Машка.
  - Давайте, - с готовностью поворачивается Катя.
  - И что там? - нехотя интересуется Машка, одергивая пижаму.
  - Ну, чего... Лес, деревья. Стволы вон.
  - Здорово. Теперь марш по кроватям.
  - А разве кто-то против?
  
  Топаю к своей постели, залезаю под одеяло, закрываю глаза в полной уверенности, что не усну. Но засыпаю на удивление быстро, хотя я слишком продрогла, да и вообще с такими разговорами, думала, будет не до сна.
  
  
  - Тише ты, тш-ш-ш. Говорю же, она всю ночь не спала. Пусть подрыхнет.
  - Без нее, что ли, пойдем? Как же так? И вообще, завтрак-то остынет. Ой!
  
  Что-то со звоном падает и катится. А в ноздри мне вплывает запах яичницы, поджаренного хлеба. И аромат кофе, черт возьми.
  
  - М-м? - приоткрываю я глаза.
  - Ну вот. Разбудила, - с осуждением говорит Катя и говорит уже громко, не таясь.
  - Все равно вставать надо. Маринка, тут все так вкусно, мням. В основном - все Катя, я только кофе сварила.
  - Толстику повезло, - вяло комментирую я и переворачиваюсь на бок, чтобы лучше видеть.
  - Да уж... Лучше бы мне самой так повезло.
  - Ну, какие наши годы!
  - Вставай давай. Машка, наверное, специально дверь не прикрыла, - Катя появляется на пороге в фартуке, но, слава богу, уже без чепчика.
  - Ну неужели бы мы ее тут одну оставили? - Машка старается протиснуться мимо нее. - На что это вообще было бы похоже?
  - Ага, здорово по лесу шарашиться, когда ноги заплетаются, - Катя подбоченивается и сдвигает брови.
  - Ой, ну чего вы препираетесь? - сажусь я в постели и пытаюсь распутать одеяло.
  - За окном красота, - возвещает Машка, раздергивая шторы. - Правда, солнца нет.
  - Надо насчет следов посмотреть, - бурчу я, удачно выползая наконец из-под одеяла.
  - Насчет каких следов? - удивленно оборачивается она.
  - Ну, этих... Ночных...
  - Давайте все завтракать, - доносится из соседней комнаты. - Маша, помоги разложить по тарелкам.
  
  Мне приходится пошевеливаться, чтобы не заставлять себя ждать. И когда я появляюсь в гостиной, они обсуждают вопросы религии, а кофе все еще дымится.
  
  - Да ну, ерунда какая, - говорит Катя, болтая вилкой с нацепленным на нее кусочком яичницы. - Любая религия - это оболванивание.
  - Ну, не скажи, - Машка выкусывает ветчину из прожаренного яйца и довольно причмокивает. - Многие индийские верования, например буддизм, указывают дорогу к освобождению.
  - К какому еще дурацкому освобождению? - Катя делает большие глаза, а очередной кусочек яичницы опасно описывает круги вместе с вилкой. - От чего, скажи мне, пожалуйста.
  - Как, от чего? - не менее изумляется Машка. - От сансары, конечно.
  - Это еще что такое?
  
  Я аккуратно разрезаю свою яичницу, подцепляю из общей тарелки жареный хлеб и вгрызаюсь в его хрустящую мякоть. Делаю глоток кофе. Господи, он просто восхитителен.
  
  - А ты что по этому поводу думаешь, Васильна? - вопрос звучит неожиданно, и я вздрагиваю. - Ты-то чего молчишь?
  - В ка-каком смысле? - осторожно интересуюсь я, стараясь не подавиться.
  - Как, в каком? Ты что же, ничего не слышала?
  - Маринка просто говорить не хочет, не проснулась, - Машка берет еще один кусок хлеба, кладет на него сыр.
  - Слушай, - Катя облизывает губы за неимением салфетки. - Любая вера - это туфта, рамки, границы для человека. А в прикладном смысле - выуживание денег и оболванивание. Для лучшей управляемости. Этим, - она фыркает. - Стадом.
  - Ну нет, - Машка отпивает слишком много кофе и закашливается, мы с Катей принимаемся стучать по ее спине. - Да ну хватит же, - отпихивается она. - Все уже, все. Ф-фу.
  - Ну как "нет", - настаивает Катя. - Все эти дурацкие правила, нормы, которые непременно нужно соблюдать. Эти... Как их?
  - Медитации, - подсказывает Машка.
  - Точно. Иначе, якобы, переродишься совсем в скотину. Что это? Не оболванивание разве?
  - Если человека не ставить в рамки, он превратится в полное животное.
  - Ну, замечательно как, - Катя даже есть перестает. - А я считаю, что человек сам по себе должен быть честен, справедлив...
  - И мудр, - в тон ей подсказывает ехидная Машка.
  - Вот сейчас кину в тебя, - Катя обводит глазами стол. - Солонкой! Ну что? Разве я не права? - поворачивается она ко мне.
  - Господи, вы даже поесть нормально не дадите, - говорю я, подкладывая себе яичницы. - Сдались вам эти идиотские разговоры?
  - Если человек живет дерьмово, в следующей жизни он родится в таком же аду и, вероятнее всего, в еще худших обстоятельствах.
  - Насчет ада я не спорю, - соглашается Катя. - Я тоже считаю, что живем мы в аду. Но это фигурально выражаясь, а не в привязке к какой-то конфессии.
  - Вам не кажется, что все это слишком уж заумно для раннего-то утра? - да, еще от одной чашки кофе я бы точно не отказалась.
  - Это одиннадцать-то часов - раннее? - поднимает брови Машка.
  - Ад там, не ад, - продолжаю я, наливая кофе. - Но я согласна с Катей, что человек - если он, конечно, человек - сам по себе должен быть прекрасен. Душой там, телом. Это еще классик говорил. Или, по крайней мере, стремиться к этому. Иначе он, верно замечено, просто скотина, а не человек.
  - Во-от, - торжествующе улыбается Катя.
  - Другой вопрос, что практически никто критериям этим не соответствует. Те, что вокруг нас - живое тому подтверждение.
  - Ага? - подмигивает Машка.
  - Поэтому, чтобы общество не обратилось в конкретное свинство, ему и нужно навяливать рамки и запугивать загробными муками или идиотскими перерождениями.
  - Господи, - Катя откидывается на спинку стула. - В жизни и так мало чего хорошего. Маешься так, маешься, а потом тебя еще вечность поджаривать будут. Или что там? - обращается она к Машке.
  - Родишься вновь в каком-нибудь мире из линейки адов. Ну, или в еще худших обстоятельствах. Это чтобы ты мог изжить накопленные в прошлых жизнях проблемы и прегрешения.
  - "Из линейки адов", - задумчиво произносит Катя и уставляется в потолок. - Надо же... Не один ад, а целая куча. Кошмар какой.
  - Зато если ты будешь исправляться, тебя ждет нирвана. И на исправление дается не одна жизнь, как в христианстве, а бесконечное количество.
  
  Катя переводит на Машку взор, долго смотрит.
  
  - Да ведь так свихнуться можно, ты не находишь? - наконец говорит она.
  - Девчонки, - обращаюсь я сразу к обеим. - Заканчивайте вы этот дурацкий разговор. Тут с вами того и гляди крыша поедет. Еще до не менее дурацкой смерти. Нашли, о чем с утра разговаривать, честное слово.
  - И то правда, - начинает складывать тарелки Катя.
  - Посуду мою я, - заявляет Машка, поддергивая рукава свитера.
  - Ну, как хочешь. Пойду собираться тогда. А ты, Васильна?
  - Ну и я, - поднимаюсь я со стула. - Или тебе помочь? - обращаюсь к Машке.
  - Да я сама справлюсь. Одевайся лучше, ты всегда так долго возишься.
  
  Мы с Катей выходим в спальню. Пока я роюсь в своем рюкзаке, она медленно, словно раздумывая, переодевает штаны, натягивает теплую кофту. Потом поворачивается ко мне.
  
  - Слушай, что-то я не спросила, ты хоть нормально поспала?
  - Более или менее. Главное, заснула на удивление быстро, - поднимаю я на нее глаза. - Что-то мне тут то и дело ерунда всякая мерещится. Машке вон тоже кажется, - я хмыкаю. - Что мы попали куда-то черт знает куда. А тебе?
  - Что мне? - теперь она напяливает толстые носки и уже не смотрит на меня.
  - Ну, не мерещится?
  - Слушай, ну Машка - да. У нее натура такая. Иные миры, другие пространства. Но ты-то? - вдруг глядит она в упор.
  - Ты не отвечаешь на вопрос, - уклончиво замечаю я, застегивая замок на кофте.
  - Ты же знаешь, я реально смотрю на вещи. И чудиться мне будет только в одном случае - если сойду с ума. Маш, поторопись, - выглядывает она в соседнюю комнату. - Чего ты там развезла.
  
  Машка заканчивает греметь посудой, выключает воду и появляется в спальне еще более взлохмаченная, чем раньше.
  
  - Что? - спрашивает она. - Почти готовы? Даже Маринка?
  - Даже Маринка, - говорю я ей, выволакивая из рюкзака двухслойный шарф.
  
  
  Мы топаем по едва заметной тропинке. Вокруг вздымаются сосны и ели. Откуда-то пахнет прелой листвой. Сверху проглядывает солнце, и его неяркие лучи особенно приятны, когда у порога зима. Тихо. Только хрустнет иногда ветка под нашими ногами. Обычные лесные птицы уже улетели, а снегири и синицы еще не пожаловали. Воздух словно тонок и прозрачен.
  
  - Хорошо, - отмечает Машка, плетущаяся сзади.
  
  Катя только слегка пожимает плечом, но не оглядывается. А я помахиваю подобранным прутиком.
  
  - Люблю вот просто так идти и идти. И не знать, что за поворотом, - говорит наконец Катя.
  - Вышагивать по незнакомой тропинке, - киваю я. - И не представлять, куда она заведет.
  - В логово дракона, - зловеще сипит Машка и смеется.
  - Слушай, - оборачиваюсь я. - Так здорово, что тебе весело. Наверное, если бы ты жила, как хочешь, никакого депресняка у тебя никогда и в помине бы не было.
  - Может быть, - смешно морщит она нос. - Не знаю. Но сейчас мне действительно здорово. Пусть вчера этими историями вы нагнали страху, но все равно было замечательно. И утром замечательно. И сейчас. Так хорошо, что никому ничего от меня не надо. Никто ничего не требует, не вынуждает. Мы идем по лесу, смотрим на всю эту красоту, слушаем тишину, вдыхаем лесные запахи. И нам комфортно всем вместе. Даже можно не разговаривать, все равно комфортно.
  - Ты и правда поэт, - подмигивает ей Катя.
  - Да ну, не издевайся. Ты же знаешь, пишу, когда хочется. Совсем не писать не могу. Это просто вылезает, вот и все, - она засовывает руки в карманы. - Но, конечно, до настоящих стихов мне далеко. Думаешь, я этого не вижу?
  - Да ничего я не думаю, - бросает на нее быстрый взор Катя. - Жизнь у нас одна, и она короткая. Поэтому надо стремиться делать то, что нравится.
  - Ты же понимаешь, что это невозможно, - обращаюсь я к ней.
  - Поэтому я и говорю "стремиться", - пожимает она плечами. - Или даже лучше - "пытаться". Ясно, что все мы поставлены в условия, когда приходится заниматься кучей всякой фигни только ради того, чтобы не умереть.
  - Например? - Машка тоже поднимает веточку с сосновыми шишками и легонько тыкает ею Катю в спину.
  - Ну перестань, - уворачивается та. - Например? Ну, вот ходить на работу, чтобы иметь деньги и покупать на них еду и одежду. Или жить с кем-то - просто ради того, чтобы не быть одной, не прослыть "синим чулком". Еще? Отодвигаться от пьяного кретина в метро, хотя хочется дать ему по роже.
  - Ну и много чего еще, - заканчиваю я за нее. - Всего не перечесть. Ты же сама все это знаешь, - обращаюсь я к Машке. - Чего тогда спрашиваешь?
  - Просто приятно слышать ваши голоса, - улыбается она. - В этом безмолвии.
  - Да, - соглашается Катя. - Притихло все. К холоду непременно. Заметили ледок на лужах? Еще вчера не было.
  - Вот бы увидеть зайца, - мечтательно щурится Машка. - Белку. Или, на худой конец, ежика.
  - Куда тебе - ежика-то? - принимается смеяться Катя. - Зачем?
  - Ну, смешной он. Забавный такой. Весь в иголках. И деловито так всегда топает по своим делам.
  - Умора, - продолжает улыбаться Катя.
  - К сожалению, здесь точно ничего такого нет, - говорю я. - Тут все людьми исхожено. Смотрите, сколько тропинок. Деревни, наверное, недалеко. Звери, даже такие маленькие, в таких лесах не водятся.
  - Ну и плохо, - упрямо засовывает подбородок в воротник Машка. - Так неинтересно. Я же не прошу медведя.
  - Ой, Маш, смешная ты все же, - фыркает Катя и оборачивается к ней. - Еще нам медведя не хватало. Для полного, нафиг, счастья.
  - Ну а чего? - гнет та свою линию. - Лес на то и лес. Чтобы в нем были животные, птицы. А тут ни того, ни другого.
  - Поехали бы хотя бы в конце лета, птицы бы не смолкали. А так - слушай тишину. Релаксируй. Ты же любишь все это.
  - Ой, ну в конце лета мы по-любому не смогли бы поехать.
  - Почему?
  - Ну, потому, что еще недавно в твоем мире Кати не было вовсе. А вдвоем мы с тобой не выбрались бы точно.
  - Опять ты за свое? - интересуется Катя.
  - За какое "свое"?
  - Придумываешь всякое да еще Васильну заморачиваешь. А она у нас падкая на разные причуды, - Катя искоса посматривает на меня. - Щелкнуло у нее что-то в мозгах, вот и все.
  - Ну замечательно как, - начинаю я. - Какую-то дур...
  - Смотрите, гриб! - вскрикивает Катя и бросается к ближнему дереву.
  - Ну, гриб и гриб, - обхватывает себя руками Машка. - Что с того-то? Варить ты его, что ли, собираешься?
  - Ты замерзла, что ли? - спрашиваю я у нее.
  - Да нет, нормально.
  - Опять, наверное, надела какую-нибудь тонкую кофту. Например, ту, с зайчиками.
  - Смотрите, девчонки, - улыбается Катя и протягивает нам большой гриб с плотной коричневой шляпкой. - Белый.
  - Вот не думала, что ты грибы знаешь, - удивляюсь я.
  - А как же не знать? Я же до девяти лет у бабушки в Леневке жила. Ты что, забыла? - в ее тоне проскальзывает искреннее недоумение.
  - А ты что, забыла, что Маринка вообще тебя раньше не знала? - подпихивает ее Машка.
  - Да я вообще не представляю, что Васильна помнит, а что - нет, - покусывает губы Катя и немного краснеет. - Честно говоря, мне в принципе непонятно, как ты могла забыть меня, - она пожимает плечами. - Одно дело - твой Витька, которого, если откровенно, я нахожу малоприятным. Другое - я, одна из твоих лучших подруг. Машу вон ты почему-то не забыла. В конце концов, это даже обидно.
  - Ну чего вы начали? - вступается Машка. - Охота вам разводить всякую мутотень? День такой хороший. Ты вот гриб нашла. Правда, я не знаю, куда его.
  - Как "куда"? Вечером пожарю с картошкой. Не все же нам тушенку одну лопать, - она вытаскивает из кармана пакет и складывает гриб туда. - Найти бы еще несколько штук, вообще бы без тушенки обошлись. Вкусно ведь.
  
  Идем дальше, и я замечаю, как солнечные лучи, просачиваясь через игольчатые кроны, причудливым кружевом ложатся на усыпанную прошлогодней хвоей землю. Словно ты в волшебном шатре. Или в зале с выложенной искусным мастером мозаикой на полу.
  
  - Давайте немного посидим, - предлагает Катя, показывая на поваленное дерево.
  - Ты устала? - удивляется Машка.
  - Нет, просто хочется посидеть, вытянуть ноги. Не ходить же нам бесконечно. Без перерыва.
  - А мне вот интересно, куда эта дорожка ведет, - усаживаюсь я рядом с нею.
  - Куда, куда... В деревню какую-нибудь. Куда же еще? Если люди протоптали, значит ходили из пункта А в пункт В.
  - Может, просто ягоды-грибы собирали, - Машка сметает перчаткой пожухлые иголки и тоже усаживается.
  - Но все равно ведь они откуда-то шли?
  - Может, как раз и шли оттуда, откуда и мы идем, - не уступает Машка.
  - Тогда мы просто дойдем до конца тропинки, - улыбается Катя. - И повернем обратно.
  - Ну-у, так неинтересно, - тянет Машка.
  - Надо было компас взять. Тогда шли бы по направлению, и все. Без привязки ко всяким дорожкам. Прямо по целине.
  - А у тебя компас есть, что ли? - недоверчиво спрашивает Машка.
  - Есть, конечно. Как не быть.
  - Ну вы же с Толстиком за городом не бываете, в лес не ходите.
  - Мне дедушка подарил. Давно еще. Он же геологом работал. Ты разве не знала?
  - Неа.
  - А мне больше нравится по дорожкам, - вклиниваюсь я.
  - Да знаем мы, знаем, - фыркает Катя. - Сто раз слышали.
  
  Сидим себе, сидим. Жмуримся на солнце, смотрим по сторонам. Даже общаться и то неохота. И без разговоров хорошо. Сосновый запах щекочет ноздри, его смолистый дух заполняет легкие. И кажется, мне по крайней мере, что и сама я становлюсь чем-то вроде дерева. Но Машке все неймется, ее вообще здесь будто подменили - ни тоски, ни отчаяния, ни надрывающих душу разговоров. Катя вот сидит спокойно, глядит себе, улыбаясь, поверх веток, руки сложены на коленях. А эта же... Вся искрутилась, изъерзалась. То туда посмотрит, то сюда. То голову повернет, то шарф поправит. То перчатки снимет, то наденет.
  
  - Тебя муравьи, что ли, за задницу кусают? - не выдерживаю в конце концов я.
  - Что-о? - изумляется она. И даже на пару секунд замирает.
  - Дед Пихто, - посмеиваюсь я над ней. - Чего тебе не сидится?
  
  Катя отвлекается от своих веток и с любопытством разглядывает уже нас.
  
  - Пфу, - с чувством морщит нос Машка. - Что мы сюда, рассиживать, что ли, приехали? Гулять мы приехали. Гулять!
  - Ну, вообще-то, - с коротким смешком говорит Катя. - Приехали мы сюда отдыхать. Хорошо проводить время. А уж как - хорошо, это от нас зависит.
  - Ну вот посидели, и хватит. Мне вот больше интересно, что там за тем перелеском.
  
  Моя голова словно сама по себе поворачивается в сторону, куда указывает Машкин подбородок.
  
  - Ну все, - улыбается Катя. - Теперь и Васильне не усидеть на месте, шило воткнулось и завращалось.
  
  Я осуждающе выставляюсь на нее, но не выдерживаю и смеюсь.
  
  - Слушай, но ведь действительно интересно.
  - Надо время засечь, - отвечает она. - Чтобы понимать, когда повернуть обратно. Надеюсь, вы осознаете, что вернуться надо если не засветло, то хотя бы в сумерках. Когда стемнеет, в лесу не видно ни зги. И нам будет не выбраться.
  - Что у тебя все за запугивания? - передергивает плечами Машка.
  - Это реальность, вот и все.
  - Да, это правда, - подтверждаю я. - Часа через полтора надо будет поворачивать.
  - Да ну вас, - Машка принимается ковырять носком ботинка испревшую хвою. - Перестраховщики.
  - Спорим, минут через сорок ты есть захочешь? - серьезным тоном спрашивает Катя, но в ее глазах пляшут чертенята.
  - Еще кто первым захочет, - вскидывается Машка, но увидев, что та шутит, сама начинает хохотать.
  - Пойдемте уже, - предлагаю я. - А то зад уже отсырел.
  
  Вновь выходим на тропинку. Вскоре она становится узкой, и нам приходится идти то гуськом, то разбредаться в разные стороны. Катя попутно ищет грибы и радостно вскрикивает, когда находит. Лично я в них ничего не понимаю, поэтому и не стараюсь ничего высмотреть под деревьями и среди пожухлой травы. Машка плетется, засунув руки в карманы. То поднимает глаза к небу, то вглядывается в глубь леса. А рожа у нее до того мечтательная, что я не могу удержаться от улыбки. Наверняка ведь идет и представляет себя сказочной принцессой среди волшебных деревьев. Или заколдованным принцем из чудесной страны.
  
  Смешная она немного. И чудаковатая. Но такая своя. И так хочется, чтобы хотя бы частичка ее мечтаний стала явью. Человеку с богатым воображением вообще тяжело в нашей действительности. Когда ты мечтаешь о красоте, а тебя раз за разом окунают в помои, прикладывают мордой к чугунной стене, в кровь разбивают губы. И чудесное в человеке отступает вглубь, старается скрыться, ничем не проявлять себя. Но все равно прорывается. Причем иногда в искаженных и болезненных формах. Чего же в этом хорошего? Жалко мне Машку. И кажется, что не заживется она здесь, не дотянет.
  
  Может, это и к лучшему? К чему мучаться, переживать? Здешний бренный мир для приземленных и заранее подсчитывающих выгоду. Либо для тех, кто в состоянии приспособиться.
  
  - О Маше думаешь? - вполголоса вдруг спрашивает Катя. Настолько вдруг, что я вздрагиваю и в недоумении оглядываюсь.
  - Откуда ты знаешь?
  - По лицу твоему видно, - усмехается она. - Такое выражение... Даже не могу подобрать определения.
  - И крупными буквами на лбу написано "Маша", - хмыкаю я.
  - Нет, не написано. Но ты без конца на нее посматриваешь.
  - Ну, ты даешь. Тебе бы следователем работать, а не по клавишам стучать.
  - Ну, работаем мы все из-за денег. Тут уж деться некуда.
  - Это все верно. Только мне кажется, что свои таланты ты зарываешь в землю.
  - Да плевать я хотела на место Борис Борисыча, - недовольно произносит она.
  - В каком смысле? - не понимаю я.
  - Ты мне сто раз говорила, что не ему бы нами руководить, а мне бы им.
  - Да-а? - еще больше изумляюсь я.
  
  Она быстро смотрит на меня, потом опускает глаза и морщится.
  
  - Все время забываю, что ты ничего не помнишь. Иногда это так напрягает, будто с чужим человеком разговариваю.
  - Ну а мне-то, представь, каково? - я поднимаю ветку и принимаюсь отщипывать засохшие иголки.
  - Так и не вспомнила меня? - чуть сбоку взглядывает она.
  - К сожалению, нет. Кто знает, скольких знакомых еще я теперь не знаю? Только будущее это и покажет.
  - Да-а, - тянет Катя и замолкает.
  
  Машка тем временем начинает идти быстрее. То под ноги себе посмотрит, то опять - в небо. На лице ее по-прежнему блуждает улыбка.
  
  - Ей много дано, - говорит наконец Катя. - Только она разбрасывается, растаскивает себя по мелочам и обыденным делам, оставляя то, что дано, на потом. Наверное, ей кажется, что написать или нарисовать она успеет всегда, не денется же это. Но не замечает, что шелуха повседневности постепенно поглощает ее. Можно сказать, погребает, насыпая могильный холмик.
  
  Я снова вздрагиваю и перевожу взгляд на Катино лицо, пытаясь понять, к чему она все это говорит.
  
  - Как-то ты слишком мрачно выражаешься, - отбрасываю я ставшую внезапно ненужной ветку.
  - Говорю правду, - она сжимает губы. - Вот и все. Подвожу итоги.
  - Господи, да не рано ли? - беру я ее за рукав. - Тем более за другого человека.
  - Никто не знает, когда кирпич на голову упадет, - она немного замедляет шаги, но руку не выдергивает. - Проблема каждого, что он считает свою жизнь бесконечной.
  - Неправда. Все знают, что умрут. Например, я тоже знаю, - с шутливой интонацией произношу я, пытаясь перевести беседу в иное русло.
  - Знают. Но абстрактно. Никто и никогда не примеряет это знание к себе. Пока не настигнет болезнь или не подойдет старость. А кто-то и до последней минуты все не верит, что конкретно он вот сейчас перестанет существовать.
  - Да ты-то откуда все это знаешь? - чувствую, как брови мои ползут вверх. - Ведь то, о чем ты сейчас говоришь, тоже абстрактно.
  
  Она некоторое время молчит, только покачивает головой, то ли споря с кем-то, то ли наоборот - соглашаясь.
  
  - Прежней тебе было известно, что буквально на моих руках умерли несколько человек. Нет, не в один момент, - предупреждает она мой вопрос. - Это были разные люди. И в разное время. Но конец был всегда один и тот же, - она подталкивает ногой комок листьев. - Либо сожаление, даже отчаяние, что не успел, профукал в никуда жизнь. Либо злость. Либо совсем уж детская вера, что все это понарошку, и вот-вот произойдет чудо.
  - Ну хорошо, - упрямо продолжаю я. - Ну а что делать, если ты не знаешь, для чего она - эта твоя жизнь? Плывешь себе и плывешь по течению. Живешь, как живется, просто стараясь не скатиться в дерьмо и не превратиться в сволочь. Если нет у тебя никаких талантов или способностей. Вот ты, - поворачиваюсь я к ней. - Сама-то ты знаешь ответ на этот вопрос?
  - Какой? - она смотрит себе под ноги.
  - Зачем ты живешь? Какой в твоей жизни смысл?
  - Примерно представляю, я много думала об этом.
  - Ну, и?
  - Мне кажется, я здесь затем чтобы помогать людям, - она принимается крутить конец своей косы.
  - В каком смысле? - не понимаю я. - Ты же не миллионерша и не проповедник.
  
  Катя хмурится, по-прежнему не глядя на меня. Как бы шутя пинает камешек.
  
  - Ну, как сказать-то, - она медлит. - Я тоже долго не осознавала, а потом до меня доперло, что всегда, когда человеку плохо, я автоматически стараюсь ему помочь, найти выход из ситуации. То же самое касается того, когда кто-то поворачивает не в ту сторону. Ну, фигурально выражаясь. Или не замечает, что у него под носом.
  
  Я во все глаза смотрю на нее. А она бросает на меня быстрый взгляд и продолжает:
  - Причем это не на сознательном уровне, просто так получается. Само собой.
  - Слушай, ну а откуда ты можешь знать, та сторона или не та?
  - Внутреннее ощущение. Как объяснить-то... В общем, просто знаю - вот это хорошо и правильно, а вот то - плохо.
  
  Мы некоторое время идем молча и совсем отстаем от Машки.
  
  - Ну а почему ты уверена, что твое это знание верное? Неужели ты всерьез считаешь себя мерилом всех вещей? - не унимаюсь я.
  - Ну, не мерилом, - усмехается она. - Но когда кому-то плохо, ты ведь тоже это видишь?
  - Плохо-то ладно, - засовываю я руки в карманы. - Другое дело знать, выбирает человек правильное ответвление в жизни или нет.
  - Ну а что? - смотрит она в упор. - Скажешь, Машка не разбрасывается? Да она всю свою жизнь тратит на всякую ерунду. Хотя вот ей точно надо сконцентрироваться на рисовании или стихах. Даже не могу сказать, на чем больше. Может, и на том и на этом одновременно. Ведь ясно же, что если бы она не выкидывала все это на помойку, из нее вышло бы нечто замечательное. А не просто обычный человек, которых пруд пруди.
  - Странно, что я тебя совсем не помню, - медленно говорю я. - Правда, иногда кажется, что знала всегда. Но... Не помню совершенно.
  - Да, с тобой, конечно, интересный случай. Хотя, бывает, люди вообще память теряют. У тебя, по крайней мере, не так.
  - Девчонки! - кричит Машка. - Вы чего там плететесь? Как улитки, честное слово.
  - Да скоро уж обратно поворачивать.
  - Вот именно, - Машка машет нам рукой. - Шевелите ногами.
  
  Она ждет нас у старого дерева, уходящего кроной высоко вверх. Тропинка становится совсем едва заметной, люди нечасто ей ходят. Однако ходят.
  
  - Чернику, видимо, собирают, - будто отвечая на мой незаданный вопрос говорит Катя.
  - Ну да, наверное, - подтверждает Машка. - Вон, листья все опали, а палки торчат, - кивает она на все еще зеленые кустики.
  - Еще минут двадцать, и пора назад, - сообщаю я.
  - Чего вы там все шушукались? - спрашивает она.
  
  Мы идем дальше уже все рядом, так как особой разницы нет - дорожка почти не видна.
  
  - О тебе, кстати, разговаривали, - Катя то сдергивает перчатку, то снова надевает ее.
  - Обо мне? - удивляется Машка. - Как бы нам не заблудиться.
  - А чего блудить-то? Шагай себе по тропинке, да шагай.
  - Да она ж вот-вот пропадет.
  - Пропадет, значит, раньше повернем. Какая уже разница-то? Все равно домой пора.
  
  Машка натягивает капюшон, передергивает плечами.
  
  - Замерзла? - спрашиваю я. - Пошли обратно тогда.
  - Ты лучше скажи, чего это вы мне косточки перемывали? - зыркает она черными глазами.
  - Да не перемывали мы. Просто разговаривали.
  - Ну и о чем вы "просто разговаривали"?
  - А разговаривали мы о том, что надо бы тебе на все плюнуть и заняться только стихами.
  - Или рисованием, - подтверждает Катя.
  - Ну да, или рисованием.
  
  Машка усмехается и горбится.
  
  - Ну вы и артистки, - говорит она наконец. - Тоже мне выдумали. А на что тогда я жить должна? Светку вон поднимать?
  - А на что тебе тогда твой Сережик? - в тон ей отвечает Катя.
  - Ну-у, Сережик..., - горбится она сильнее.
  - Или пусть обеспечивает, - в голосе Кати проскальзывает металл. - Или пусть валит. Светопреставления не случится.
  - Ты вот, почему-то, Толстика своего не выпинываешь, - заявляет Машка.
  - Во-первых, собственность у нас совместная, и просто так выпнуть его я не могу. А во-вторых, и главных, заметь - у меня нет твоих талантов. Я обычный человек, и нет разницы, с тем мужиком я живу или с этим. И жизнь с кем бы-то ни было не отнимает у меня драгоценного времени.
  - А у меня, выходит, отнимает...
  - У тебя - да. Ты не столько даже о Светке своей заботишься, сколько о Сережике. А пишешь - урывками, рисуешь - и того меньше.
  - Но если любишь человека, - начинает Машка.
  - Это, - прерывает ее Катя. - Если любишь. А ты же с ним таскаешься, как нянька с избалованным донельзя барчуком. Вот появится, - Катя косится в мою сторону и хмыкает. - Настоящий принц на белом коне. Тогда ты и поймешь разницу.
  
  Можно было бы придраться, для чего она приплела этого самого принца из наших разговоров, но неохота. Потому что я с ней согласна на все сто. Во многих Машкиных стихотворениях есть нечто, что просто недвусмысленно вызывает восхищение. Когда понимаешь, что вот-вот, и появится настоящий поэт. Что ему, поэту-то этому, не хватает для рождения совсем немного. И исчезнет рваность, шероховатость, неровность. А островки красоты наконец объединятся в материк.
  
  - Ой, девчонки, смотрите-ка - снег! - восклицает вдруг Машка.
  
  И я в недоумении оглядываюсь по сторонам. Поглощенная разговором и собственными мыслями я и не заметила, что налетела внезапно метель, и вокруг нас пляшет сплошное полотно снежинок.
  
  - Вот же блин, - с досадой говорит Катя. - Ведь только что ничего не было, светило солнце.
  - Да где светило-то? Наверное, давно и не светило. Мы просто не обращали внимания.
  - Стойте, - хватает она меня за рукав. - Да остановись же, дуреха! - ловит она Машку. - Нам больше нельзя вперед. Надо возвращаться.
  - Да куда возвращаться-то? - осматривается та. - Ты видишь, куда? Все одинаковое.
  
  И верно, вокруг сплошная пелена снега, когда любое направление кажется одинаково верным. И в то же время - одинаково неправильным.
  
  - Что ж такое-то? - пожимает Машка плечами. - Куда идти?
  
  Катя всматривается нам под ноги. Брови ее сурово сдвигаются, губы стискиваются.
  
  - Туда, - показывает она. - И поскорее, пока вьюга полностью не замела наши следы.
  
  Она устремляется влево, мы торопливо идем за ней. Я стараюсь не думать о том, что эта метель повсюду, и что тропинка давно была едва видна. А уж теперь - нам ее и подавно не угадать. Потому что если думать об этом, становится страшно.
  
  - Ну все, - говорит Катя через несколько минут. - Здесь уже совсем не знаю. Не видно ни черта.
  
  Мы топчемся на месте. Я тоже смотрю, нагибаюсь, стараясь понять. Но все это дохлый номер. Вокруг совершенно одинаковые стволы деревьев, без какой-либо прогалины. И совершенно одинаковая земля, покрытая тонким слоем мокрого снега.
  
  - Что же делать? - жалобно спрашивает Машка и ежится сильнее.
  - Совсем замерзла? - не знаю, зачем спрашиваю, ведь это очевидно.
  
  Она виновато отворачивается, а я принимаюсь лупить ее по спине и плечам, стараясь разогреть.
  
  - Ой, ну ты что же? - вскрикивает она, вяло отбиваясь. - Зачем?
  - А затем, балда, что надо было теплее одеваться! Вот нам с Катей не холодно. Вот мы с Катей не замерзли.
  - Черт, - говорит Катя.
  - Ясно, что снег скоро закончится.
  - К тому же, думаю, он и растает скоро.
  - Через неделю? Да все уже! Хватит меня бить.
  - Конечно, нет, - удивленно выставляется на Машку Катя.
  - Через две, - оптимистично заявляю я, хотя шутить мне вовсе не хочется.
  - Вот сейчас как стукну больно! - поворачивается ко мне Катя. - Если не похолодает, то завтра вечером его уже не будет.
  - А пока мы можем со всеми удобствами перекантоваться вон под той елкой.
  - Нет, ну ты у меня дождешься! - хмурит она брови.
  - Так что же делать? - Машка переступает ногами, и напоминает испуганного олененка.
  - Как "что"? - хмыкает Катя. - Идти. В этом же направлении. Ведь пришли мы откуда-то оттуда, - показывает она рукой. - Даже если собьемся, все равно тут должно быть много поселков. А значит, достаточно дорог.
  - Постой, - останавливаю я ее. - А если мы заблудимся еще сильнее? Забредем вообще в чащу?
  
  Она оглядывается и внимательно смотрит на меня. Пожимает плечами.
  
  - Ты считаешь, что оставаться на одном месте - лучше?
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"