Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Стрелок, главы 15 - 16

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире

 []
  Глава 15
  --------------------------------------
  Дома почему-то никого нет. И с одной стороны это хорошо, но с другой - может быть, родителей уже вызвали в школу?
  
  Прохожу в свою комнату, включаю свет, бросаю портфель на стол. Жалко, что Марте нельзя звонить. Когда говоришь с ней, чернота куда-то отступает. Чувствуешь себя нужным здесь для чего-то. Ну, не совсем уж бессмысленным и никчемным. А так... Вторая половина дня настолько отдалила радость встречи с Мартой, что она уже кажется какой-то вымышленной, ненастоящей. Будто я ее выдумал. Как выдумываю все подряд. Капитана того же. Голос. Двойника.
  
  Короче, опять до того тоскливо, что форменная жуть. Даже переодеваться не хочется. Переодевание это кажется до того бессмысленным действием. Ну, до того... Какая разница, одна на мне одежда или другая? Умыт я или грязен? Голоден или сыт? Я здесь или кто-то другой?
  
  Тьфу, жесть, как безысходность наматывает стальные кольца в груди. Сижу, как дурак, пялюсь в окно. И ничего не вижу. До того хреново.
  
  Блин, ну почему, почему нет кнопки??
  
  Закусываю губу, чтобы не разреветься. Прижимаю кулаки к груди. Как же больно, господи! Почти невыносимо. И за что мне все эти мучения, нафиг, а? Ты, господь сраный кретин, за что мне все это?? Какого черта, в конце концов?
  
  С минуту прислушиваюсь. Было бы просто великолепно, если бы этот самый дебил меня тут же бы и пришиб. Молнией, например, с потолка. Или током из стены. Ха-ха. А то и просто ударом кулака. Хрясь такой кулак из ниоткуда. И бабац меня по башке. Насмерть.
  
  Здорово бы было. Точно. Только ничего такого не происходит, сиди тут, не сиди. А все из-за того, что никого над нами нет и в помине. Либо есть, но ему похрен. Абсолютно. Он создал этот ублюдочный мир, и на том остановился. Отошел, так сказать, в туалет. Ха-ха. Или, например, он извращенный садист. Наблюдает за своими безмоглыми букашками-таракашками и радуется их страданиям. А что? Чем плохая идея?
  
  - А-а-а, - начинаю я выть. - А-а-а-а-а-а!!
  
  Стискиваю голову, раскачиваюсь туда-сюда.
  
  Уйти. Уйти отсюда! Как мне уйти-то? Почему я должен тут быть? Ну, почему??
  
  "Господь терпел и нам велел" - проявляется в моем мозгу голос попика. И снова: "Господь терпел и нам велел".
  
  Блин! Да чтоб ты провалился, что ли. Или повесился!
  
  Даю своему телу сползти на пол. Вцепляюсь пальцами в лицо. И еле удерживаю себя, чтобы не разодрать его. Ведь если раздеру - точно в дурдом сдадут. А оно мне надо?
  
  Какая тоска, тоска, тоска, тоска, тоска...
  
  Так тянет, так выворачивает внутренности. Уж вытянуло бы до конца. Ведь нет, тянет и тянет. Тянет и тянет. Выматывает. И нет этой муке предела.
  
  Щелкает замок входной двери. Слышится стук снимаемой обуви, шуршание одежды.
  
  И мне приходится поднять себя с пола. И усадить в кресло. И попытаться что-то состроить. Уж не знаю, что именно. Но попытаться. И все это через силу. Назло. Словно мне не фиолетово. Словно имеет какое-то значение.
  
  Легкие шаги. Скрип моей двери.
  
  - Даня, милый, ты давно дома?
  
  Не могу повернуть голову, мне чудится, что на моей роже какой-то чудовищный оскал.
  
  - Что с тобой, милый? Почему молчишь? - мама подходит ближе. - Уж не заболел ли ты часом?
  - Нет, мама, - отвечаю, и мне кажется, что я скулю, а не говорю.
  
  Но, похоже, мне это действительно только кажется, ведь мама не пугается и не изумляется.
  
  - А чего ты тут так сидишь? Даже не переоделся. И, наверное, не ел? - она протягивает руку, чтобы потрепать меня по волосам, но я отшатываюсь. - Да что с тобой??
  - Не знаю, - через паузу говорю я. - Наверное, просто устал.
  - А. Много уроков?
  
  Похоже, из школы не звонили, и она ничего не знает. А это странно. Это может означать только одно - Педрила что-то замышляет, готовится. Чтобы, так сказать, ударить уж сразу наповал и наверняка. Чем же я ему так сильно насолил-то? Веду себя тихо. Никуда не лезу.
  
  - Ну, что такое, Даня? Чего ты все молчишь?
  - Устал, мама. Надоело все.
  - Тебе надоело? Уже? - она наклоняется, чтобы заглянуть в лицо. - Но ведь ты только начинаешь жить.
  
  Блин, да лучше бы и не начинал!!
  
  - Мам, не вижу смысла, - у меня больше нет сил притворяться, а она все стоит и стоит; и не уходит.
  - В чем? - ее голос становится озабоченным.
  - Ни в чем.
  - Как такое может быть? В твоем-то возрасте. Это ненормально, знаешь.
  - Какая разница, есть я или нет. Или вот ты, например. Ну, не было бы нас с тобой, и что? Да ничего бы не изменилось. Ни-че-го. Бессмысленные жизни. Бессмысленные действия.
  
  Она молчит. Я заставляю себя поднять голову, чтобы посмотреть на нее. Она разглядывает меня, и в ее глазах сквозить что-то такое... Что-то, чему я не могу подобрать названия.
  
  - Сегодня тебе обязательно надо принять лекарство! - наконец с нажимом произносит она.
  
  Ну, приехали! Я молодец, точно. Не мог уж помолчать немного.
  
  
  Ночью ворочаюсь и ворочаюсь. Никак не удается уснуть, хотя очень стараюсь. Считаю баранов, пытаюсь ни о чем не думать, чтобы в голове воцарилась полная тишина. Это часто помогает, словно проваливаешься куда-то, проваливаешься, пока не перестаешь осознавать себя. Вот тогда-то и наступает сон, как правило, крайне глубокий. Ну, это все замечательно, конечно. Но только не сегодня. Сегодня не работает ничего.
  
  То так лягу, то этак. То открою глаза, то закрою. А результат один. И еще то в жар бросит, то зуб на зуб не попадает. Ерунда всякая, честное слово. И, главное, сегодня! Когда мне так надо заснуть, чтобы встретиться с Мартой.
  
  Наверное, если посмотреть со стороны, то идея выглядит идиотской. Ну, кто в здравом уме будет назначать свидание во сне, а? Еще большим придурком выглядит тот, кто пытается на такое свидание попасть. Ха-ха. Может быть, и так. Ну и что? С Мартой возможны любые чудеса. Она ведь такая же, как я. Или даже еще более странная. Со мной-то всякое происходит, точно? Почему же тогда после нашего знакомства не начаться уже конкретному волшебству?
  
  Мне кажется, мы стоим на пороге прыжка. Вместе мы сумеем покинуть этот мир и уйти в какой-то другой. Где нам будет комфортно, легко и бесконечно счастливо. Надо только не разлучаться. И тогда решение придет само. Бац так, и через секунду мы знаем, что делать.
  
  Но пока, пока я тут один. Верчусь, кручусь. Как дурацкий волчок, честное слово. И так тоска. Да еще любимой моей нельзя ни звонить, ни встречаться с ней. Остается только свидание во сне. Ха-ха. А уснуть не могу, хоть ты тресни.
  
  Наверное, тут помогла бы эта чертова таблетка. Ну, чтобы заснуть. Только никаких таблеток я больше не собираюсь жрать в принципе. Только если силой. Пусть зубы выламывают, в вены колят. Пусть. Но добровольно больше никогда. Ведь это отрава. Которая изменяет меня, делает безвольной тупой куклой. Без воображения, без ясности мысли. Вообще без всего. А тупая безвольная кукла не в состоянии быть вместе с Мартой. Я же готов на что угодно, только бы быть рядом с ней. Она здесь единственное, ради чего вообще стоит жить.
  
  Открываю глаза. Пялюсь в потолок. Он сейчас серо-синий. Темный такой. Можно представить себя в каюте космического корабля. Моя вахта закончилась, на пост заступил штурман. Он мой лучший друг. Там. Мы много времени проводим вместе. Ведь ни у меня, ни у него там нет Марты. Тьфу! Это у меня Марта, а у капитана нет кого-нибудь другого. Короче, поэтому я тамошний намного несчастнее меня здешнего. Это я так считаю, так как Марта у меня тут есть. Но я, ну, который капитан корабля, ни о чем таком не знаю и, поэтому, вполне там счастливый. Лежу такой, заложив руки за голову, и смотрю в потолок. А за стеной моей каюты - открытый космос.
  
  Ух ты, даже мороз продирает от такой мысли. Мельчайшая скорлупка, затерянная в безбрежности вселенной. Затерянная-то затерянная, конечно, да не совсем. Идем мы с важным заданием к определенному населенному миру. Чтобы, в общем, определить, понять до конца, а нужен ли этот убогий, нечистоплотный мир окружающему пространству. Ведь он выплевывает и выплевывает дерьмо вовне. Гадит, короче, заражает мерзостью все вокруг.
  
  Я капитан, а мой друг - штурман. И лежу я сейчас такой в своей каюте и стараюсь заснуть. Ведь завтра предстоит тяжелый день. Лежу такой, лежу, а сна ни в одном глазу. И вот приходят мне мысли про мальчика, который вот тоже сейчас ворочается и пытается отрубиться. Ха-ха. А за стенами звезды и космическая пыль. А дальше - другая галактика, наш спутник, куда не так давно летала другая экспедиция. Ну, и куда полетим мы. После этого задания.
  
  Крутятся видения. Исчезают. Наплывают. Снится какая-то мура. Как всегда, когда некая часть тебя бодрствует и не может отключиться полностью. Из одной ерунды проваливаюсь в другую. Из той - в третью. И так до бесконечности. Только ни замка, ни парка, ни старой громадной ели там нет. А, значит, нет и Марты.
  
  Просыпаюсь весь мокрый. Как мышь. Рубашку хоть выжимай. То же самое с наволочкой и простыней. Выбираюсь из постели, сдираю с себя рубашку. А тем временем вдруг становится дико холодно, прямо трясти начинает. Пока меняю белье, даже зубы стучат. Что за фигня, честное слово. Отрубился полностью. Абсолютно ничего не помню. Спал часа два. И за эти два часа вымок так, словно меня окунули в воду.
  
  Надо же было до такой степени провалиться. Просто в никуда. Полная бездна. И никакой Марты.
  
  Еще только шесть. До побудки полтора часа. И, наверное, еще есть время. Наверное, она все еще ждет меня. Там, под старой елью. Ждет-то, ждет. Вот только я туда попасть никак не могу. И ощущение собственного бессилия буквально выворачивает мозги. Я не сумел, не смог попасть к месту встречи, и теперь непонятно, неизвестно, когда увижу Марту.
  
  Глазам становится мокро. И горячо. И я в который уже раз с жестокой ясностью осознаю, что без нее невозможно уж совсем. Раньше хоть как-то можно было существовать. Пусть как механизм, как робот. Понуждая себя что-то делать, как-то реагировать на окружающую действительность. Но сейчас... Когда я знаю, что она есть. И что она рядом. Потерять ее было бы совсем уж немыслимо.
  
  Закутываюсь с головой. Дышу в сложенные ладони. Моя любимая - единственное, что есть у меня в этой жизни. Единственное, ради чего можно продолжать притворяться и существовать дальше.
  
  Звонит будильник. Затыкаю его. Минут пять лежу, не желая вставать. Не выспался, конечно же, вообще никак. В глаза словно песок насыпан. Рожу дерет. От слез, что ли. И нужно придумать что-то такое, что подняло бы меня из постели.
  
  Вяло перебираю мысли, но все автоматически посылается куда подальше. И это плохо, ведь если не вести себя, как требуется окружающим, то потом будет только хуже.
  
  Рисунок! Черт возьми, у меня же есть рисунок. Вскакиваю и трясущимися пальцами принимаюсь рыться в столе. И точно. Через минуту в моих руках уже лежит Марта. Едва набросанная, но четко угадываемая. Огромные удивленные глаза, глядящие внутрь себя. Чуть сжатые губы. Выбившаяся прядь волос. Это она, она, она!
  
  Едва удерживаюсь, чтобы не прижать ее к груди. И не отпускать. Господи, когда в следующий раз мы увидимся, я так и сделаю. Обниму крепко-крепко и не отпущу. Никогда.
  
  Кладу лист бумаги на стол. Чтобы не помять. Отхожу на шаг. И смотрю с расстояния. Как она говорила? Художник, которого знают за пределами галактики? Интересно. Может, мне что-то неизвестно о самом себе? Но... Но на рисунке Марта как настоящая. Только черты лица словно сквозь туман. И, может быть, их и не надо прорисовывать четче. Наверное, нужно оставить все, как есть. Вполне вероятно, что если проведешь более ясные линии, то что-то уйдет, отомрет, застынет. А тут - кажется, губы вот-вот дрогнут, произнося какое-то слово, а глаза вот-вот узнают меня, и в них засветится радость.
  
  - Даня! - звучит совсем рядом с моей дверью. - Даня, ты знаешь, сколько времени?
  
  Дверь распахивается, и я едва успеваю толкнуть заветный рисунок в ящик стола.
  
  - Ты уже встал, милый? - от мамы пахнет сном и еще какой-то теплой дрянью. - А что это у тебя вид такой встрепанный? Что случилось? - она тянется ко мне ладонью.
  
  И я вновь отшатываюсь. Как и вчера. И это снова ставит ее в тупик.
  
  - Ты какой-то странный уже несколько дней, - озабоченно говорит она. - Что-то не то в школе?
  
  Ну, не объяснять же ей, что после встречи с Мартой я уже мало в чем могу притворяться. Особенно туго идет с тем, насколько мне отвратительны прикосновения других людей. И их запах. Словно разбираю его по полочкам. Вот подложка - несвежее, не совсем здоровое тело. Пожалуй, капелька вонючего пота отца. И еще, э-э... Идиоты наверняка совокуплялись сегодня ночью. Ну, или пытались совокупляться. И вот еще запашок, противненький такой. Похоже, позже она помогала себе сама. Ф-фу! А чуть выше - сильная струя ночного крема. Мерзко сладкого, тяжелого. А сверху - запах не первый раз надетого халата.
  
  Блин, меня сейчас вырвет.
  
  - Милый, да что с тобой? - ей все-таки удается потрепать меня по голове.
  
  Отскакиваю, как от удара. Прижимаю к груди сжатые ладони. Сердце колотится.
  
  - Мама, отстань! Отстань! Я опаздываю. Ты не видишь? Уйди!
  
  Она недоуменно замирает. Потом ее лицо искажается от обиды.
  
  - Ты ей-богу доведешь меня до инфаркта! И разве так должен себя вести с матерью мой сын?
  - Мама, не начинай, - прошу я, боком пробираясь к двери. - У меня крайне мало времени. Ну, посмотри же на часы!
  
  Она что-то говорит вслед, но я уже несусь в ванную. Так, душ, бутерброд, несколько глотков обжигающего чая, чистая, но мятая, рубашка, галстук. Два раза провести пятерней по волосам, вкривь-вкось одеться.
  
  И вот бегу по заснеженным улицам. Всю ночь, видимо, шел снег. Может, из-за этого я и не мог никак уснуть. Белые шапки на деревьях, карнизах, скамейках. Даже на тротуарах он еще не успел прокиснуть. И было бы у меня хоть чуточку времени, я бы притормозил. И полюбовался. Но его нет совсем. Неловко надетый носок натирает палец, под кое-как намотанный шарф задувает ветер. Мерзнут руки, так как варежки в спешке забыты дома.
  
  За две минуты до звонка влетаю в школу. Проношусь в раздевалку. И с последними переливами этого самого звонка вваливаюсь в класс. Там тишина. Как, впрочем, и всегда на уроках Гадюки. Даже на роже Макиной застыла гримаска, призванная изображать безысходность. Мельком смотрю на Завьялова.
  
  Похоже, сегодня он тоже плохо спал. На щеках нет румянца, всегда присущего ему. Да и все лицо как-то помято. Глаза без задора. И на мое приветствие он вяло кивает. Может, родители все-таки устроили ему взбучку?
  
  - Good morning, - царственной походкой вплывает Гадюка, обводит пустыми глазами класс; все вскакивают. - Sit down, please, - поводит она ладонью вниз.
  
  Мои одноклассники с грохотом опускают зады на стулья. А Гадюка делает несколько мелких шажков вперед, потом назад. То ли демонстрирует новую прическу, то ли юбку. А, может, и туфельки. Или просто, по своей гадючьей манере, свивает, развивает кольца. Поджидает жертву.
  
  Она вообще довольно миниатюрна. С маленькими ручками и ножками, с выхоленным тельцем. И большими, вытянутыми к вискам глазами. Которые абсолютно мертвы. Как у рыбы, честное слово. Ну, или у змеи.
  
  - Ну, что ж, - говорит она по-русски. - Кто у нас сегодня дежурный? Ты, Мальцева? Почему доска не протерта.
  
  Я, как, думаю, и остальные, тут же перевожу взгляд на доску. Доска себе, как доска. Ну, не идеальна, конечно. Но назвать ее не протертой не то, чтобы преувеличение, а, так сказать, наглая ложь. Однако Гадюка сегодня, похоже, еще не имела счастья сцепиться с кем бы то ни было, и яд, видимо, душит ей зоб. Или что там у змей.
  
  - Иди-ка, иди-ка сюда, Мальцева. Давай ближе.
  
  Мальцева - типичная русская матрешка с длинной русой косой - робко переступает по направлению к Гадюке, тоже, наверное, подозревая неприятность. И не успевает она оказаться в зоне доступности учительницы, как та мгновенно и крепко - будто всегда только это и делала, хватает ее за косу, наматывает на свою миниатюрную руку, подтягивает к лицу, принимающему в этот момент просто сатанинское выражение, и шипит:
  - Быстро протерла доску, Мальцева! И чтобы мне блестела! Чтобы блестела! И чтобы такое в последний раз. Ты поняла меня, Мальцева? - она отпускает косу.
  
  Бедная Надька, на глазах которой тут же показываются слезы, всхлипывает. Будто во сне нащупывает тряпку и, пятясь, вываливается из кабинета.
  
  Гадюка опять обводит класс мертвящим взором, чуть усмехается и царственно проходит к столу.
  
  Никому другому такое поведение не сошло бы с рук. Никому другому, но только не Гадюке. Никто и не пикнет про этот инцидент. Хотя, даже если бы и пикнул, никакого толку бы не было. Ведь всем отлично известно о куче подобных случаев. И что? Да ничего, черт побери.
  
  Муж у Гадюки - первый преступный авторитет в нашем городе. Который, по сути, и рулит всеми потоками - финансовыми там, ресурсными, управленческими. А Гадюка у него - любимая жена, холимая, лелеемая. Думаю, даже если ей насолишь и после этого свалишь куда-нибудь подальше, этот самый муж и там тебя достанет. Вот и ведет она себя так, как ей заблагорассудится, не считаясь ни с кем и ни с чем.
  
  Видел я его пару раз. Ну, сморчок сморчком. Но взгляд цепкий, жестокий. А сам он такой юркий, ну, прямо хорек. И она с ним на людях просто уси-пуси. Не знаю уж, как там у них без свидетелей, конечно.
  
  Короче, весь урок все сидят особо, так сказать, вздрюченные. Наверное, если б комар пролетел, было бы слышно. И одна часть моего мозга внимательно отслеживает происходящее, чтобы не попасть впросак, зато другая - непрерывно думает о Марте.
  
  Ведь она ждала, наверняка ждала под той старой елью. Всю ночь. А я не пришел. Не смог. И как она там сейчас, мне неизвестно. Что делает? О чем думает? Какое у нее выражение лица? Кстати, о лице Марты. Куда ни посмотрю, оно протаивает сквозь действительность. Словно растворяет ее, проникая откуда-то оттуда сюда.
  
  Так-то оно так, да только прикоснуться к нему невозможно. Марта будто здесь и не здесь. И этот факт буквально сводит с ума. Хочется взять ее за руку. Посмотреть в глаза. Услышать голос.
  
  Поворачиваешь голову, лицо протаивает. Но на самом деле Марты тут нет! И, получается, как будто я все это сам себе придумал. Навообразил, как делал уже не единожды. И здесь, в этом мире, ее нет. Одна моя фантазия. Мечты.
  
  Уф, даже жарко становится. Ослабляю узел галстука, чтобы он меня не придушил. Блин, вот кто поручится, что та наша встреча и тот наш разговор были в действительности? Кто сможет уверить, что все это не то же самое, как и с капитаном? С двойником тем же? Ведь с ним-то я тоже разговариваю, встречаюсь. В детстве он вполне реально был участником моих игр. Точно? Почему же не заключить, что с Мартой все просто пошло несколько дальше? И теперь я не только разговариваю и вижу кого-то вымышленного, но даже и чувствую его.
  
  Как мне забыть прикосновение ее руки? А наше столкновение, когда я влетел в нее, как баран?
  
  Но ведь придуркам тоже много чего кажется. Что-то я такое слышал, что свои фантазии они могут принимать за настоящих людей, которых нет в действительности. У них даже отношения с ними бывают.
  
  - Дементьев! Stand up!
  
  Тут же в мой бок вонзается локоть Макиной. И ее можно понять - злоба Гадюки обычно имеет свойство переноситься и на окружающих эпицентр лиц. Встаю, стараясь не смотреть в глаза учительницы. Ее мертвящий взгляд вполне способен лишить воли. И даже, наверное, выпить жизненные соки.
  
  - What are you doing? - Гадюка слегка прищуривается, ее рот презрительно кривится, а коготки принимаются постукивать по нашему с Макиной столу.
  - I'm thinking. About the theme of this lesson, - стараюсь говорить твердо, чтобы она не учуяла слабину и не вцепилась мертвой хваткой. Мне и с Педрилой проблем хватает.
  - Really? - преувеличенно удивляется учительница, дробь коготков наращивает частоту.
  - Absolutely right.
  
  Ее ноздри начинают чуть заметно вздрагивать, а волна злобы буквально захлестывает меня с головой. И от этого все мое тело принимается мелко подрагивать, словно оно едва ли в силах вынести этот поток.
  
  И тут, в этой мертвящей тишине, вдруг слышится едва уловимое пиканье нажимаемых кнопок. Голова Гадюки мгновенно дергается.
  
  - Put your phone away, stupid fool!
  
  Осторожно поворачиваю голову и вижу красного, как рак, Петрова, который судорожно пытается засунуть смартфон в сумку. А он все не лезет и не лезет.
  
  - Stand up, idiot! - подскакивает к нему Гадюка.
  
  Вернее, не подскакивает, а переползает. Но так стремительно, как умеют делать только ядовитые змеи. Дурак Петров поднимает свой тощий зад и от нервности, что ли, начинает дергать дебильную крашеную челочку.
  
  Именно это, видимо, окончательно выводит училку из себя. Она на пару секунд вперяется в его рожу, замирает. Отчего тот бледнеет. А затем впечатывает ему пощечину.
  
  Удар получается хлестким. Звонким. Отчетливым. И на белой щеке сразу же появляется яркий след - отпечаток маленькой, но уверенной руки.
  
  
  Химию и биологию отсиживаю, как во сне. Меня не покидает ощущение нереальности, ну или не вполне реальности, происходящего. Словно я нахожусь здесь и одновременно где-то еще. В моем телефоне есть номер Марты. Я проверил это уже раз десять, не меньше. Но кто поручится, что я не вбил его туда сам, взяв, так сказать, из головы? Машинально беру карандаш и принимаюсь тыкать острием в ладонь. Сильнее и сильнее. Так, что еле заметные сначала отметины становятся глубже и глубже, грозя перерасти в ранки.
  
  - Ты совсем сдурел, что ли? - шипит Макина. - Отдай карандаш, придурок!
  
  Скашиваю на нее глаза. Ее нос сморщен, верхняя губа хищно приподнята, зрачки угрожающе сведены к переносице. Я ее раздражаю. Ладно. Впрочем, себя - тоже. Что толку колоть тело ножом или резать бритвой вены? Идиотизм. И обезьяна Макина в этом права. Надо уж так, чтобы сразу и наверняка. И чтобы не больно.
  
  Непонятно, зачем я втыкал в кожу это острие. То ли проверял болевые ощущения, то ли хотел почувствовать себя настоящим.
  
  - Слушай, тебе лечиться надо, - соседка поправляет золотую цепочку на шее, приглаживает волосы.
  
  И становится похожей уже не на макаку, а на мерзкого богомола. Только с крошечными глазками. Я отшатываюсь, смаргиваю. И с облегчением чувствую, что двойственность миров начинает разрушаться. Два мира сливаются в один. Вот этот. Где есть обезьяноподобная Макина и злобный петрушечный Гоблин. Скачущий сейчас где-то в конце кабинета. И где... Где, наверное, вовсе нет Марты...
  
  Шило втыкается мне в грудь. Снова и снова. Заставляя задохнуться. Согнуться пополам. Прижимаю руки к ранам. И удивляюсь, почему они не окрашиваются красным. Почему кровь алой лентой не выплескивается на стол.
  
  - Ты окончательно спятил, - выносит вердикт соседка.
  
  Спасительным звуком врывается в мою черно-красную пелену боли звонок. И я падаю щекой в раскрытую тетрадь.
  
  Глава 16
  -----------------------------------
  - Я сегодня почти не спал, - говорит Андрюха. - Все думал про то, что ты говорил.
  
  Мы идем вместе из школы. Я - помахивая портфелем. Он - угрюмо уставясь под ноги.
  
  - А почему? - пытаюсь проявить интерес. А сам все думаю, не зайти ли в то крошечное кафе и не спросить ли о девчонке, что была (или не была) со мной. Может, я и сам-то вообще не был в том кафе. А только представил. Как представляю раз за разом и все отчетливее и отчетливее свой корабль, друзей, коллег и тамошнюю жизнь.
  - Данилка, да что с тобой?
  
  Поворачиваю голову и натыкаюсь на Андрюхин встревоженный взор.
  
  Правда, можно еще позвонить. Проверить, так сказать, в лоб. Но ведь Марта твердо сказала не тревожить ее до конкурса. Хм, да и есть ли сам-то конкурс?
  
  - Данька!
  
  И получаю увесистый тычок в плечо. Даже отступаю на полшага.
  
  - Чего дерешься? - взглядываю я на Андрюху.
  - А ты чего не отвечаешь? Все молчишь. И типа совсем не здесь. Прямо как зомби. Даже не по себе, - он ежится, сдвигает свою смешную шапку назад, отчего его светлый чуб окончательно вырывается на свободу.
  
  Под неярким солнцем волосы переливаются, отдавая в рыжину. И выглядят почти золотыми. Я рассматриваю Завьялова, словно вижу его в первый раз. Светлые глаза в густых ресницах, немного вздернутые брови, придающие ему выражение, будто он всегда несколько удивлен. Нежный румянец. Четкая линия губ. Острый подбородок.
  
  - Ты чего??
  - Знаешь, у тебя очень фактурное лицо, - медленно говорю я. - Мне обязательно нужно будет тебя порисовать.
  - В каком смысле? Зачем? - он засовывает руки в карманы и пожимает плечами.
  - В изостудии нам дали задание нарисовать портрет современника. Звучит, конечно, по-дурацки. Но не в этом суть. А в том, что именно сейчас я понял, что ты и являешься тем самым современником. Ну, тем, кого мне и хочется нарисовать. Не Макину, не Трухова. Ну, и не Петрова, ясно.
  - Ты думаешь? - его брови еще больше вздергиваются.
  - Да. Однозначно. Так что ты спрашивал?
  
  На солнце набегает туча. Начинает сыпать густой снег. И почти мгновенно мы погружаемся в сумрак.
  
  - Ничего себе, - говорит Андрюха, поднимая глаза вверх. - Какой снегопад. А ведь совсем недавно было так солнечно.
  - Вот так и жизнь человека, - не знаю, к чему выдаю я. - Жив, жив, а через мгновение мертв. И зачем жил, дергался, мельтешил? Броуновское движение.
  
  Он смотрит на меня, потом отводит взгляд.
  
  - Вот я и рассказывал тебе, что совсем не мог спать. Все мысли эти не шли из головы. Ну, о собственной бессмысленности, тоске навозного червя. И о желании стать бабочкой. Красивой, замечательной и умеющей летать.
  - Или космическим лучом, - еще более неожиданно для себя продолжаю я.
  - К-каким лучом? - запинаясь, спрашивает он, и в глазах его что-то проскальзывает.
  
  Что-то сродни тому, что вчера вечером я заметил в глазах мамы. Неужели они все действительно считают, что я реально спятил?
  
  - Ну, тем, что представляет собой пучок элементарных частиц, которые двигаются с высокими энергиями в космическом пространстве. Разве ты еще не читал? Ведь это крайне интересно! Они свободны, абсолютно свободны. Летят сквозь пространство...
  - Наверное, интересно. По крайней мере ты так говоришь, что после твоих слов хочется прочитать сразу все.
  
  Космические лучи. Да уж... Может, двойник как раз и пытался сообщить мне, что чтобы освободиться, я тоже должен стать тем самым лучом? Вернее, что по сути своей я им и являюсь, но просто пойман, закабален в белковом теле. Иначе зачем он неоднократно втолковывал мне, что я луч? Но не просто луч, получается, а космический. Ведь двойник-то сам тоже приходит из космоса.
  
  - Нет, с тобой сегодня точно что-то не то, - Андрюха легонько касается моей руки пальцами в шерстяной перчатке.
  
  Странно, что мне не противно. Может быть, не противно потому, что это не прикосновение голой мерзкой кожи? Видимо, да. Хотя и сам Андрюха какой-то не противный и не вызывает отвращения, как почти все остальные. Ладонь у него всегда сухая. И теплая. С ним даже за руку здороваться вполне можно.
  
  - Вот я все думаю, - говорит он, отмахиваясь от снежинок, усиленно сыплющихся нам в лица. - А вот любовь, ну, она вот, интересно, может как-то избавить от безысходности. От бессмысленности там.
  
  Надо же, куда его повернуло. Даже странно. Ну, для пацана, то есть. Не удачливость, не самоуверенность, не длина хрена. А...
  
  - Не знаю, честно говоря, - начинаю помахивать портфелем сильнее. - Не уверен.
  - Ну как? - он недоуменно щурит глаза. - Ты же встретил свою любовь. Верно? Так появился ли в твоей жизни смысл?
  - Слушай, Андрюха, я не знаю, что такое любовь. Вся та мура, которую под этим словом подразумевают, не стоит выеденного яйца. И ни вдохновить, ни придать смысл не может. Точно.
  - А Марта? - Андрюха даже останавливается.
  
  Я тоже торможу, начинаю сгребать ботинком горку снега. Потом поднимаю голову и смотрю на своего собеседника.
  
  - Марта - это да, - медленно произношу я. - Марта - моя любимая. Думаю, мы созданы друг для друга. Точно. И без нее мне теперь уж вообще никак, - я сглатываю. - Без нее только смерть.
  - Ну вот! - он улыбается мне.
  - Но любовь ли это... Даже не знаю. Может, все это называется другим словом. Которое мне не известно. Или которого просто нет в нашем лексиконе.
  - Ну, вот ты встретил девчонку, - начинает он.
  - Да какая разница, девчонка она или нет? - прерываю я его.
  - Т-то есть, как? - он снова останавливается и пожимает плечами. - Не хочешь же ты сказать, что мог бы такое же почувствовать к пацану?
  
  Я долго гляжу на него, Андрюха даже краснеет. А мне становится его искренне жаль. Ведь вот не противный он, не дурак. И хоть и чуточку, но отличается же от всех остальных. А такие шоры.
  
  - Ты чего? - спрашивает он и натягивает шапку глубже на уши.
  - Мы ведь уже затрагивали эту тему. Пусть и вскользь. Точно?
  - Ну, - соглашается он, немного подумав.
  - Мне все равно, мальчик она или девочка.
  - Это к-как?
  - Ой, блин, боже ж ты мой! - я вдруг ощущаю себя безмерно уставшим и таким старым, словно мне лет сто, не меньше. - Ну, не собираемся же мы с Мартой совокупляться-то! Сколько повторять?
  - Да ты успокойся, не нервничай, - несколько пугается он.
  - Неужели ты считаешь, что абсолютная идентичность, ну, может, именно это и есть та самая любовь, зависит от наличия или отсутствия у твоего любимого каких-то там дырок или отростков? Вот нет у человека определенной дырки, и я его ни за что не полюблю! Так, что ли, по-твоему??
  
  Андрюха в немом изумлении таращится на меня. Хлопает ресницами.
  
  - Тоска какая, блин! - меня, по-моему, даже передергивает. - Ты в лицо человеку смотри, в глаза его. В душу! - опускаю руки, вяло потираю ладони в перчатках. - А не на то, можно ли ему что-то куда-то засунуть. То, о чем ты говоришь, называется похотью. И ничем не отличимо от инстинкта размножения других животных на этой планете. А к идентичности и неразъединимости двух существ не имеет ну никакого отношения! Да выгляди Марта как угодно, хоть кожаным мешочком или чудищем с щупальцами, - тут я начинаю смеяться - Она все равно остается Мартой. Тем созданием, с которым у нас и мысли одинаковые, и интересы. И вообще все. С кем я неразделим.
  
  Завьялов молчит. То открывает рот, видимо, собираясь что-то сказать, то закрывает его.
  
  - Вообще, - продолжаю я. - Мне кажется, что деление на пол есть только в нашем мире. Так было сделано каким-то дебилом для лучшего, с его точки зрения, размножения. Наверное, в безбрежном космосе ничего подобного больше нет. Как нет и этого дурацкого деления на "мужскую и женскую энергию". Умора! Надо же было такое выдумать.
  - Блин, какой же ты все-таки странный, - наконец выдавливает он.
  - Ну, не знаю. Наверное, есть куча людей, которые считают примерно так же. То, что я их не встречал, не означает, что их нет.
  
  Сбитый с толку Андрюха так и не находит ничего путного в ответ. И расстаемся мы почти без слов. Он идет домой, а я в то кафе. В "Ро".
  
  Там, как и в прошлый раз, почти никого. Но обстановка знакомая. Значит, уж я-то тут точно бывал. Прохожу к витрине, где выставлены разные пирожные. Делаю вид, что рассматриваю. А сам кошусь на официанток. Ну, или как их там назвать, не знаю.
  
  Девчонки совсем незнакомые, не те, что были в прошлый раз. Получается, спросить будет не у кого. Ладно.
  
  - Пожалуйста, чашечку "Варусси", - говорю я. - И эклер с шоколадным кремом.
  
  Та, что стоит за кассой, согласно кивает. Другая тут же принимается готовить кофе. Ага, ничего неожиданного. Такой кофе действительно есть в ассортименте. Хотя до нашей с Мартой встречи я о нем и не слышал.
  
  - Присаживайтесь, - предлагает та, что за кассой. - Как будет готово, мы вам принесем.
  
  Снимаю пальто. Долго разматываю шарф. Стряхиваю снег с шапки. Потом сажусь за тот самый столик в углу. Кладу руки на стол. Поворачиваюсь к окну. Метет так, что захватывает дух. Сплошной стеной. В стекло щедрой рукой бросают снежинки. Они на мгновение будто прилипают - при желании можно даже рисунок рассмотреть. И тут же их относит в сторону. Но другая партия, дождавшаяся наконец своей очереди, не медля припечатывается к блестящей поверхности вслед за теми.
  
  Игра этих узоров просто завораживает. Не оторваться. И в какой-то миг начинает казаться, что они складываются в очертания лица. До боли знакомого и родного. Складываются. И рассыпаются. Складываются и рассыпаются. И вползает такая тоска по Марте, что начинают дрожать пальцы.
  
  - Вот, молодой человек, - ставят передо мной поднос. - Ваш "Варусси" и эклер с шоколадным кремом. Все правильно?
  
  Киваю, не в силах выдавить ни слова. Расстегиваю воротничок рубашки. И стараюсь не смотреть на место напротив. Где в прошлый раз сидела Марта. Моя Марта. Моя любимая. И где сейчас до невыносимости пусто.
  
  Горло еще больше сжимает спазм. Я как придурошный рву замок портфеля, выхватываю телефон. Провожу языком по пересохшим губам. Быстрым шагом, почти бегом, устремляюсь вон из кафе, на улицу. И там, оплевываемый со всех сторон густым снегом, нажимаю на заветный вызов.
  
  Идет длинный гудок. Один. Другой. Третий. Сглатываю. Ладони становятся мокрыми. И я уже не понимаю, трясет меня от волнения или от холода.
  
  - Да, - наконец раздается голос, и я чуть не роняю телефон. - Что случилось, Габриэль?
  
  Облизываю губы. Тело дергает так, как, наверное, у прошитого током. Одновременно хочется скакать от радости и сворачиваться от боли. От боли, которую вызывает столь непримиримое несоответствие близости ее родного голоса и ужасающего отсутствия самой Марты рядом.
  
  - Марта, - сдавленно говорю я и замолкаю. Горло пережимает так сильно, что через него буквально не вытолкнуть ни слова.
  - Что? Что случилось? - в ее голосе появляется тревога. - Ты вчера не пришел, я беспокоилась.
  
  Немыслимый восторг океанской волной захлестывает меня с головой.
  
  - Марта. Марта. Марта. Марта, - твержу я, как сумасшедший. - Невозможно без тебя. Слышишь? Невозможно!
  - Ну, ну, - ласково говорит она, и кажется, что ее рука гладит меня по голове. - Перестань. И мне плохо. Просто невыносимо, - в ее горле тоже словно пересыхает. - Нужно подождать. Нужно просто немного подождать.
  - Марта...
  - До встречи под старой елью, Габриэль, - она наверняка улыбается.
  - Постой! Погоди! Не вешай трубку.
  - После конкурса. Слышишь? После конкурса. А пока - до встречи.
  - Марта!!
  - Любимый...
  - Марта!!! - ору я.
  
  Короткие гудки. Тишина там, где только что был ее голос. И такое отчаяние, что из глаз тут же брызжут слезы.
  
  - Невозможно, невозможно, невозможно, - бормочу я.
  
  Боль рвет грудь. И я притискиваю сжатые руки. Чтобы хоть немного унять. Убаюкать.
  
  - Парень, ты рехнулся, что ли? - толстая тетка с кошелкой стоит прямо напротив меня. - Уже пять минут на тебя пялюсь. В такую-то погоду вмиг воспаление схватишь. С девчонкой, что ли, поругался? - участливо интересуется она.
  
  Кидаю на нее взгляд и дергаю дверь кафе. И, уже стоя там, вытаскиваю платок. Вытираю лицо, мокрое от растаявшего снега и слез. Здесь так тепло, что мне вдруг становится ясно, что замерз ну просто до невообразимого состояния. Наверное, действительно чуть не до воспаления легких.
  
  Сгорбившись, иду в свой угол. Прихлебываю остывший кофе. И, чтобы согреться, заказываю горячий, обжигающий чай с лимоном и корицей.
  
  Вот что бы на моем месте сделал настоящий мужик? Племенной, так сказать, самец-осеменитель? А? Вот начхал бы он на все. Верно? Положил бы, так сказать, с прибором. Разыскал бы, схватил за волосы и отволок. В свою пещеру.
  
  Да только так нельзя. Вообще. Никак. Поступить хотя бы в тысячной доле так - означает конец. Всего. Навсегда.
  
  Да и сам-то я напоминаю этого самого настоящего мужика в той же степени, как птица бегемота.
  
  Надо же. Нам обоим настолько плохо. Ну, что кошмар полный. А Марта, руководствуясь какими-то своими соображениями, не стремится этот невыносимый круг разорвать. Наоборот укрепляет его. Она говорит "подожди". Она говорит "нужно сыграть так, чтобы то, что я слышу и чувствую, услышали и почувствовали те, кто будут сидеть в зале". И для этого она работает и работает. Как проклятая. И отодвигает. Нас обоих. На время.
  
  Стискиваю зубы, чтобы не дать вырваться воплю. Что крутится и крутится у меня внутри. Всовываю в рот эклер. И принимаюсь жевать. И глотать, и давиться. Чтобы затолкать, запихать этот крик обратно.
  
  Пора домой. К рисунку. К окну. К альбомам. Пора. Чтобы не свихнуться от боли.
  
  Медленно и очень тщательно одеваюсь, чувствуя недоуменные взгляды официанток. Да уж, сегодня им будет что рассказать своим знакомым. Про идиота, который пялился, пялился в окно да и выбежал в одном пиджаке наружу. А там метель - стеной. А там холод - в минус. А он без шапки, без пальто знай себе по телефону треплется. Потом вернулся, рожа мокрая, и сам будто по башке ударенный. Так и не отошел. Занятно, правда? "Клево"!
  
  Вечером в интернете отыскиваю тот самый конкурс, который действительно сейчас идет. Вернее, проводится. Имени А.Вейсмана. Выдающегося скрипача, почившего уже, так сказать, в бозе.
  
  Хорошо. А это означает, что через три, максимум, четыре дня, ну, когда этот самый конкурс уже закончится, Марта сама позвонит. Нужно только выдержать. Перекантоваться как-то. Конечно, если бы я мог управлять снами, мне бы и горя мало - встречался бы с ней в нашем парке. Ну, у замка. И помнил бы потом обо всем этом. Но только как настроиться, чтобы туда попасть?
  
  Когда мы были вместе, и Марта рассказывала обо всем этом, я почти видел и замок, и сосны. И ее саму. Там. Запыхавшуюся от быстрого бега. С глазами, как две вселенные.
  
  Но... Пора спать. Давно пора спать. Лампа тускло светит на край стола. А рука сама так и тянется к ящику. Чтобы вынуть рисунок. Чтобы вынуть.
  
  Но я не решаюсь. Я боюсь. Что увидев ее, зайдусь в крике, не смогу. Ведь тут, настолько близко, будет и она, и в то же время не она. И пальцы коснутся лица. Но не настоящего, а нарисованного.
  
  И все-таки не выдерживаю. Быстрым движением дергаю ящик, нащупываю лист бумаги и выдергиваю его наверх.
  
  Боже мой! Глаза на половину лица. Глядящие не на собеседника, а вовнутрь себя. Чуть сжатые губы. Разметавшиеся волосы. Тонкий овал лица.
  
  У меня перехватывает дыхание. Смотрю и не могу наглядеться. И чем дольше гляжу, тем больший ком встает в горле.
  
  Из коридора доносятся легкие шаги. Словно кто-то крадется на цыпочках. Резко выключаю лампу и замираю, готовый при первом скрипе двери нырнуть в постель. Шаги затихают прямо напротив моей комнаты. Наверное, там пытаются различить, сплю я или нет. Ага, вот мама (а то, что это именно она, нет сомнений) по-прежнему почти неслышно идет обратно.
  
  А я со стоном валюсь на кровать. Нет ничего. Ни прошлого, ни будущего. Ни планеты, ни мира. Нет вообще никого. Нигде! Никогда!
  
  Есть только Марта. Марта и я. Мы...
  
  Плывем в идущем волнами пространстве-времени. Как в океане. Он теплый, искристый. Почти живой. Такой до невозможности свежий. Словно ветер. Переливающийся разноцветными точками. Обхватывающий нас. Несущий. И в то же время подчиняющийся малейшему движению наших пальцев. Наших мыслей. Чувств.
  
  Марта чуть впереди. Она оборачивается. И я в какой уже раз будто столбенею от ее лучистых глаз. И вдруг очень четко понимаю, что да. Именно это и есть любовь. Она внутри меня. И снаружи. Везде. Повсюду. Но главное - она мой стержень. Тот, что является основой меня. Не тела, не разума, а именно меня. Какой-то сущности, что может жить где угодно, как угодно. Но оставаться мною...
  
  Просыпаюсь весь мокрый. Хотя лежу без одеяла, поперек кровати. Ведь я хотел лишь прикорнуть, отдаться, как дурак, отчаянью. А сон настиг меня так внезапно. Как дурман. Нет! Как волшебство.
  
  Сдираю рубашку и перекатываюсь к стене.
  
  На моих руках, на всем теле до сих пор дыхание океана. Нежная податливость его струн. Легкая дрожь измерений. Изгиб времени.
  
  А в глазах... В глазах - Марта. Видимая столь ясно. Хоть закрой веки, хоть открой. Словно она минуту назад была рядом. Словно она и сейчас здесь.
  
  - Марта, - шепчу я и хочу обнять.
  
  Но ладони встречают пустоту. Снова и снова. И боль отсутствия опять прошивает насквозь.
  
  Только на мгновение. Ведь затем я вижу родное лицо. Очень близко. А по моей щеке будто проводит пальцами незримая рука.
  
  
  Будильник рвет тишину. Дергаюсь, пытаюсь нащупать его и затыкаю. А сам лежу. Улыбаюсь. И стараюсь вспомнить, удержать.
  
  Бесспорно, в парке под старой елью я не был. Однако сегодня Марта в конце концов дождалась меня. Так или иначе.
  
  - Так или иначе, так или иначе, - бормочу я как болван.
  
  И улыбаюсь. Нужно прожить этот день. И следующий. И, наверное, еще один. Это долго. Безмерно долго. Но! Вполне можно представить, что сегодняшний уже прожит почти наполовину. Ведь эту половину Марта была со мною, а я - с нею.
  
  - Даня! Даня! - дверь в мою комнату открывается, вспыхивает свет. - Да что с тобой такое последнее время? - мама обеими ладонями потирает заспанное лицо, щурит глаза. - Который раз ты уже просыпаешь?
  - Да я не сплю, мам. Так. Лежу. Вставать неохота, - закидываю руки за голову.
  - Как так "неохота"? - вполне натурально изумляется она. - А как же школа?
  - Ну, и что "школа"?
  - Как это "что"?? Не выучишься, никуда не поступишь. Никуда не поступишь, не будешь иметь хорошей работы. Не будешь иметь хорошей работы, на что собираешься жить?
  - Четкая цепочка, - соглашаюсь я. - Без изъянов. Но как на каторге, честное слово.
  - Ты видишь, сколько времени?
  
  Мама не дает вовлечь себя в дискуссию, и она абсолютно права. Так как знает, что в равном бою - проиграет. Аргументы ее будут не точны или бессмысленны, а спор очень скоро превратится в перепалку.
  
  Со вздохом встаю. Иду в душ. Завтракаю. Одеваюсь. А сам все вспоминаю наши сегодняшние встречи с Мартой. И улыбаюсь. Как дурак.
  
  - Ты чего все время улыбаешься? - настороженно интересуется мама.
  
  Странный вопрос, верно? Неужели принято всегда выглядеть как выходец из могилы?
  
  - А что? - спрашиваю я в ответ, поглубже нахлобучивая шапку.
  - Мне кажется, ты издеваешься надо мною.
  
  Интересный какой поворот. Еще одно свидетельство того, что человек прежде всего думает исключительно о себе. И любые действия или проявления эмоций со стороны других он непременно связывает со своей персоной.
  
  - Ну и зря, - пытаюсь я справиться с губами. - Просто вчера переборщил с герадоном.
  - Как это? - она вытягивается в мою сторону, и сразу становится похожей на ищейку, старающуюся взять след.
  - Шучу, - концы моего рта неудержимо ползут вверх. - Мам, я жутко опаздываю. Извини.
  
  И вот несусь. Где оскальзываюсь, где пробираюсь по колено в ледяной каше. Шарф выбивается из-под воротника, и за шиворот задувает ветер. Но мне скорее жарко, чем холодно. Сегодня первым уроком физика, и вваливаться к Сандосу в класс после звонка совсем не хочется. Сандоса, все-таки, я уважаю, как ни крути.
  
  Бегу, бегу, думая, как бы не опоздать. И параллельно - о законах сохранения в механике, об энергии теплового движения. А через все это толчками пробивается радость. То там, то сям всплывают мысли о Марте. То так, то этак на окружающем фоне проявляется ее лицо. И в этот момент мне кажется, что мое собственное - приобретает совсем уж щенячий вид.
  
  Пытаюсь придать себе серьезное выражение, хмурю брови, закусываю губы. Но тут, через дорогу от школы, слышу звонок.
  
  
  Весь мой день проходит словно в тумане. Я как-то даже глупею. И слава богу, что нет ни контрольных, ни самостоятельных. И что никто не вызывает меня к доске. Хотя некоторые из учителей косятся в недоумении, но сегодня нет ни английского, ни географии, ни биологии. А, значит, нет никого, кто поспешил бы воспользоваться моим неловким положением и устроить неприятность. На переменах ухожу в дальний коридор, чтобы уж точно никто не пристал. Ни с дурацкими разговорами, ни с дебильными вопросами. В моей душе радость. Огромная, всепоглощающая, занимающая всего меня целиком. Но на дне этой радости - густая взвесь страха. Я слишком счастлив. Слишком. А сраные боги такого не прощают. В их понимании простой смертный не может испытывать ничего подобного.
  
  Хоть я и не верю ни в каких богов, однако морду бы им начистил. Точно. За их злопамятность и тупость.
  
  Смешно, честное слово. Ведь дело-то совсем не в этом. Ну, а в том, что почему-то в нашем мире за любой большой радостью следует несчастье или горе. Словно ты разом выбираешь положенный тебе лимит всего хорошего, и теперь на твою долю остаются только дерьмо и мрак.
  
  И мне страшно. Страшно больше никогда не увидеть Марту, не услышать ее голоса. Потерять ее. А без нее-то вот уже вообще никак. Невозможно.
  
  Но лучше не думать! Не думать... Ведь и мысли обладают определенной вещественностью. Кто знает, не сами ли мы навлекаем на себя те или иные неприятности?
  
  Приваливаюсь грудью к подоконнику, вглядываюсь в заснеженную пустоту за окном. И вновь на меня накатывает радость.
  
  Там, в этом океане, были только мы вдвоем. Только нас двое. Марта и я. И еще - ощущение не знающей границ гармонии. А здесь, без Марты, все кажется пустым никчемным сном. И хочется проснуться. Туда.
  
  - Ты что это тут прячешься?
  
  До чего все-таки у Лекалова противный голос. Как у какого-то мерзкого скопца или дьячка. Хотя вот ни того, ни другого я никогда не видел. И уж тем более не слышал.
  
  - Почему не отвечаешь?
  
  Его гадкая и наверняка влажная ладонь ложится мне на плечо. Я отклоняюсь в сторону, чуть разворачиваюсь к нему. Ну отчего люди не хотят оставить друг друга в покое? Какое этому дурацкому Антону до меня дело? Вот не раз уже замечал, стоит тебе уединиться, как обязательно кто-нибудь припрется и пристанет. Словно в самой человеческой природе заложен запрет на отклонение от стадности.
  
  Его рожа излучает доброжелательность, губы растянуты в улыбке, а вдоль воротника рассыпана перхоть. Равномерно так. Будто специально выверено. В дополнение - попахивает ногами. Старым потом. И еще противно так изо рта.
  
  - Я за тобой специально слежу. Ты уже третью перемену здесь торчишь, - тон Лекалова доброжелателен ничуть не меньше, чем общее выражение лица. - Ты даже обедать не ходил. Что-то случилось?
  
  Единственный, кого бы я не послал - это Андрюха. Но в нем как раз есть некая деликатность - ведь вот он-то сегодня даже не подходит, не заговаривает. Хотя, может, ему просто не до меня.
  
  - Ты сегодня особенно странный. Неужели тебя без экзаменов приняли в Оксфорд? - в его голосе появляется язвительность, а в глазах - патока.
  
  За людьми хорошо было бы наблюдать со стороны, находясь за толстой стеклянной перегородкой. Как в виварии. Но так... Быть постоянно среди них...
  
  - Ты ведь у нас первый ученик, не правда ли? - он поправляет галстук, не отводя от меня взор.
  
  Господи, почему бы ему не заткнуться?
  
  - Слушай, а почему бы тебе в конце концов не заткнуться? - говорю я ему.
  - Ф-фу, как грубо! - поднимает он брови в деланном возмущении. - Неужели это все, что ты можешь сказать в ответ на мою заботу?
  
  Ну, он и "фрукт". Этот Лекалов. Как помои. Пристанет, не отвяжешься. И никак потом не отмыть.
  
  - Займись лучше своей Верочкой. Или Наденькой. Ну, той. Из параллельного класса. Наверное, она будет просто счастлива, - я хмыкаю. - В отличие от меня.
  
  Делаю шаг в сторону и пытаюсь обогнуть этого прилипалу. Но он хватает меня за рукав.
  
  - Как ты невежлив, Дементьев.
  
  Зато мне как противно, ужас. Пиджак сейчас точно не отчистить.
  
  - Отвали! - говорю я и с силой выдираю руку из его цепких пальцев.
  
  Мутная волна страха, пробужденная вонью этого дурака, поднимается со дна души. Непонятно как, но он изгадил мою радость. Нарушил ее чистоту и свет.
  
  - Еще пожалеешь, Данечка..., - с издевкой договаривает Лекалов.
  
  Я останавливаюсь. Меня охватывает ярость. Практически неконтролируемая. Единственный удар. В морду. В эту кривящуюся противную морду. Один удар. Один. Ему хватит.
  
  Делаю несколько глубоких вдохов. Облизываю губы. Сглатываю. И говорю:
  - Отвали.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"