1. Переезд в Москву
Помытарившись несколько месяцев по Строителю, после нового года я перебрался в Москву к дальним родственникам Маклецовых - наших знакомых из 2-го подъезда. Им премного благодарен за их активное участие в моих делах. Сначала они познакомили меня со своими родственниками с Велозаводской улицы. Хозяин - интеллигентный, небольшого роста, хрупкой фактуры художник-реставратор из Исторического музея произвел на меня весьма приятное впечатление. По замыслу Маклецовых я должен был произвести такое же впечатление на его дочку. Но, ее сверхсубтильность не впечатлила меня. После званого обеда с показом в домашнем кинозале фильма об их путешествиях и этапах семейной жизни, снятого собственным киноаппаратом, я покинул их гостеприимный дом без попыток еще раз подивиться кинематографическому таланту его хозяина. В те времена домашние фильмы собственного производства были доступны только для очень элитных слоев общества. Но, до меня, видно, это тогда не дошло. Потом уже мама организовала мне такие же предсвадебные смотрины у наших бывших соседей по дому - Шкундиных. Но, и здесь произошла осечка: мы с Бэлой - моей ровесницей, симпатичной, невысокого росточка девушкой не оценили, по-видимому, неотразимых качеств друг друга. Поэтому при встречах в Менделеевке, в которой училась и она, мы обходились лишь вежливыми приветствиями. Ну, а потом я уже поселился у двух старушек. Сначала у Марии Григорьевны на Авиамоторной улице, а потом через месяц у ее младшей сестры - Варвары Григорьевны Семушкиной. Старушке было около 70 или чуть более, мне тогда казалось, что она стара, как земная кора, но, жизнь в ней била ключом. Жила она на первом этаже рядом с метро "Академическая" в старой пятиэтажке, . Дом под номером 5/1 стоял на улице Хулиана Гримау, звучавшей непривычно для русского уха. Это позволяло веселой старушенции, умышленно коверкая произношение этого трудновыговариваемого сочетания, добавляя и меняя буквы победно находить новые, никому неведомые, обороты в названии этой улицы.
Была у нас на двоих одна небольшая комната с комодом, шкафом, кроватью, диванчиком и столиком, но, тесноты большой я не испытывал. Диванчик со столиком были моей дипломатической зоной, там я спал и нагружал бумагу своими институтскими творениями. Кровать, комод и шкаф были зоной ее ответственности. За аренду угла она брала с меня не очень дорого. По утрам и вечерам трапезничали мы, не мешая друг другу, на кухне, в будни я обедал в студенческой столовой, в выходные дни я ходил в близлежащую столовую, в которой у меня чуть не случился роман с кассиршей. Отношения с Варварой Григорьевной у нас были дружеские, она не тяготилась моим присутствием, я ее.
2. О нестареющей любви и любви на стороне
Со своей подругой-ровесницей старушенция делила одного 70-летнего полотера-пенсионера - крепкого смышленого старичка, иногда заглядывающего к ней. Когда я, время от времени подтрунивая, выражал сомнение в боевых возможностях их не первой молодости героя, она, цыкнув, приговаривала, что жеребец его еще при делах - юная душа столь почтительной дамы не позволяла оскорблять ее зрелую любовь. Из этого наблюдения, да и по собственному опыту я прихожу к заключению, что состояние влюбленности покидает наши нестареющие души лишь посмертно или во времена психологического или физиологического ненастья.
В те и более ранние времена эти паркетные короли были нарасхват в состоятельных семьях, ублажая своей тяжелой работой не только блистающие деревяшки, но, и часто хозяйских жен, когда их мужья уходили на промысел. Об этом мне тихо, но, победно, часто с деталями, которые мы здесь опускаем, рассказывал и сам паркетных дел мастер, а еще чаще Варвара Григорьевна, весьма сведующая в его похождениях 20-30 летней давности. Она нянечкой работала в подобных семьях, где и познакомилась с мистером Чик-Чик. Этим мастерам за тяжелую и хорошо выполненную работу не грех бывало поднести не только рюмочку-другую, а возможно и предложить работу позанятнее. Тем более, что они и эту нелегкую работу выполняли тоже хорошо. Парни эти крепкие, выносливые и дети от них должны были быть такими же. Средства предохранения в первые десятилетия после войны генеральная линия партии не очень приветствовала - стране нужно было серьезное демографическое пополнение, что с глубоким чувством исполняемого патриотического долга претворяли в жизнь эти скромные половых дел мастера. Сказывала ВГ, что у мистера Чик-Чик с хозяюшками все было запросто, любимой ее и его поговоркой была такая - бух, раз и на матрас, чик, чик и мальчик. Потому, по ее рассказам, в этих семьях множились отпрыски с генетической тягой к паркетному блеску.
Позже, на смену этим кудесникам полотерского промысла и ненавязчивого, постоянно востребованного интимного сервиса, начала приходить техника, и этот вид дамских развлечений стал постепенно угасать.
Несколько слов о полезности этих неутомимых тружеников демографического фронта. Деторождение с разных позиций - государства, мужчины, женщины смотрится по-разному. Государству нужен количественный и качественный рост прибывающего в его распоряжение человеческого материала. Поэтому ему все равно, с чьим участием заложено новое создание - мужа, любовника или вообще одноразового партнера. Желательно, чтобы ребенок рос в семье. Первенцев молодые жены, как правило, рожают от мужей, потому как любовь еще не прошла, постоянное присутствие мужа еще не обрыдло, ну и мало кто со стороны, в первые годы ее супружеской жизни, настолько сильно одурманивает ее сознание, чтобы она позволила себе слиться с чужаком в сладостном соитии. Но, годы идут, светлые и прозрачные, поначалу, отношения с мужем начинают тускнеть, покрываться коростой взаимного бытового раздражения, появляются новые друзья, средь них и более симпатные и могучие, умеющие тихо, виртуозно и ненавязчиво обволакивать женские ушки сладостным елеем. И когда возникает вопрос о втором ребенке, то женщина не всегда отдает в этом деле предпочтение мужу. Ей, как и государству, важно, чтобы качество выпускаемого в белый свет потомства было как можно более высоким. Поэтому, если поблизости обещающе крутится породистый самец и, тем более, если подтверждаются подозрения, что муж ее уже начал разбрасывать свое семя на стороне, то выбор в мятущейся женской головке начинает склоняться в пользу детопроизводства с качественным породистым генетическим материалом. Так что, в этом вопросе, интересы женщины и государства совпадают.
По исследованиям английских демографов около 30 процентов мужей не являются генетическими отцами детей. А так как в мире преобладают двухдетные семьи и учитывая то, что первенцы процентов на 90 являются произведением законного мужа, то уже вторые на 50 процентов куются на стороне. Способствует этому то, что муж не узнает, что это его ребенок (пока не появился ДНК-анализ), а если он еще и погуливает на стороне, то это весьма подходящий для ситуации акт изощренного возмездия со стороны жен. Ребенок, зачатый на стороне, вероятнее всего будет поздоровее, что нужно матери, государству и, в первую очередь, самому ребенку. А мать его испытает новые острые ощущения как в момент зачатия, так и за долгие годы воспитания, храня глубокую и мстительную тайну. Тайна эта будет и ее психологической поддержкой, снимающей депрессняк всякий раз тогда, когда муж будет уходить за сладостным промыслом на сторону. Может быть, эти мои измышления - сущий бред. Но, тогда почему 30 процентов мужей не являются генетическими отцами??? Цинично? Может быть. Но, и правдой попахивает.
Самая пикантная ситуация в этом деле у мужей. Далеко впереди качества потомства. У него должна быть гарантия того, что он отец детей. Качество тоже важно, но, оно на втором месте. Атавизм этот он притащил, как крест на плечах, еще из нашего стадного звериного прошлого. Вожак-орангутанг сильно наказывает самок своего клана за малейшую слабость на стороне. Она не смеет его ослушаться, потому что малейший рецидив непослушания для самца очень опасен. Он подрывает статус вожака, как единственного держителя власти в стаде. Говорят, что самцы дерутся за самок лишь с целью тиражирования своего генетического кода. Но, если самка хоть льва, хоть обезьяны забеременеет от другого самца, то он не будет убивать чужих детей, потому что он их не будет отличать от своих. Поэтому генетический код здесь не причем, генетические коды зверье мало что знает. Самцу важно, прежде всего, охранять свой статус вожака с помощью затрещин и самок, кои должны абсолютно принадлежать ему. В те времена единоначалие в большом стаде было оправдано, потому что так было проще выживать, коллективно защищаясь от внешних угроз. Также и у людей - в суровые времена выживания должно было быть единоначалие, жена должна быть при муже и обязательно послушна, как пример для детей в очень большой первобытной семье, дружно защищающейся от угроз извне. Сейчас уже другие времена и общество уже близко подошло к такому периоду, когда женщина на свое усмотрение вольна будет выбирать нужный ей генетический материал будущего ребенка. Сейчас она делает это в значительной мере по принуждению. Будут созданы специализированные мастерские по ремонту генетического материала сильной половины и лишь высококачественный материал будет направляться на искусственное оплодотворение столь же качественного женского материала. Мужчина и женщина будут наслаждаться близостью, не думая о последствиях. Человеческая порода улучшится неизмеримо, но, все равно ей на смену придет порода компьютерных монстров с невиданными возможностями. Опять непростительный резкий крен в сторону кристаллической жизни, потому вернемся к нашей биологической форме существования.
3. Обживаю новую келью
В трехкомнатной квартире вместе с нами жили еще 2 семьи. В одной комнате проживала супружеская пара. Они, имея еще одну квартиру, эту комнату сдавали своей племяннице - Ирине, очень симпатичной девушке, с приятной фигуркой, упакованной в удивительное обаяние. Была она на год старше меня, но, с неизмеримо большим жизненным багажом. Во второй комнате жила бабушка с внуком и внучкой: дочь ее, работавшую кассиршей в кинотеатре, убили, а отец, быстро нашедший себе подругу, изредка, при неизменном подпитии, навещал детей. Дети, как и отец, были, по настоящему, красивыми, но, жизнь их, без матери и отца, радостной назвать было нельзя. Мне их было жалко, но, помочь я им был не в силах, сам еле сводил концы с концами. Бабуля их была добрым человеком, но, позволяла себе иногда маленькие бытовые хитрости. Видела она плоховато и всякий раз, когда заходила на кухню, с полуиспугом восклицала - ой, кто это, потом ощупывала меня и, после опознания, начинала тягостные для меня, из-за однообразия, долгие беседы про неподъемность текущей жизни. Вот так, однажды, заходит она и, забыв про вышеупомянутый сложившийся церемониал, вдруг восклицает, - чьи эти 15 копеек лежат под столом. Я сказал, что не мои, поднял монетку и отдал ей. А потом долго ломал голову, как она, не различая появляющихся на кухне обитателей квартиры, могла разглядеть монетку и оценить ее достоинство. Но, приличных мыслей в голову не приходило, а неприличными ее загружать не хотелось. На следующий день, утраченный, было, ритуал ощупывания моей головы возобновился.
Я бы не стал акцентировать внимание на этом эпизоде, героическая бабуля того не заслуживает, но, такие и подобные им сюжеты по жизни встречаются довольно часто. Причем, постановка подобных спектаклей, часто базируясь на предполагаемой несообразительности вовлекаемых в это действо зрителей, выявляет высокий уровень недомыслия у постановщиков подобного фарса. Но, то, что позволяла себе бабуля, назвать фарсом я не имею права. К ней только глубокое уважение.
В доме на Хулиана Гримау были 3 попытки покушения на мою непорочную жизнь. Варвара Григорьевна часто ездила к своей сестре, жившей в полутора часах от нее. Как-то вечером, в один из таких отъездов, когда сидя за столом, я что-то там конспектировал, раздался стук, зашла Ирина. Она сказала, что у нее какие-то проблемы с ключом, не может попасть в комнату и не могла бы она, после трудового дня отдохнуть у меня на диванчике. Я проглотив язык и не смея ей отказать в такой малости, кивнул головой. Она легла прямо в своем светлосером костюмчике, ничем не накрываясь и как бы стала засыпать. Заниматься я уже не мог, меня трясло, в голове была каша: зачем она пришла, какие ее намерения, что хочет, почему ко мне, а не к бабуле, которую она больше знала и тд и тп . А она, то повернется так, то эдак, оголяя, как бы во сне, непубличные участки своего тела. Боковым зрением чувствую, что она чуть приоткрытыми глазами наблюдает за мной, в голове бухает, кровоток бурлит в мозгах и членах, изо всех сил сдерживаю глубокие вдохи-выдохи - признаки моего тяжелого волнения, легкие распирает, но, воздуха не хватает, делать что не знаю, но, делаю вид, что усердно занимаюсь. Часа через 2 этой непостижимо утомительной пытки она просыпается, благодарит, погладив мое одеревеневшее плечо, и уходит на кухню пить чай. Затем, уходит из дома, быстро возвращается и, не дождавшись родственников, каким-то образом попадает в свою комнату. Где-то часа через два я обнаруживаю на диване сережку и тотчас пытаюсь, после легкого стука в дверь комнаты, ее вернуть. Но, дверь не открывается, возможно, Ирина заснула по-настоящему. На более громкий стук я не решаюсь. Вечером возвращается ВГ, мы начинаем готовиться ко сну, но, заходит Ирина - она потеряла сережку и не находили ли мы ее. Я отдаю сережку ей. У Григорьевны в округлившихся глазах немой вопрос. Я вынужден был ей все рассказать и, она мне поведала, что девица эта крутится с какими-то крутыми парнями, приезжающими за ней на машине и не дай бог, что-нибудь от нее подцепить. Еще дважды Ирина таким образом посещала меня, руки ее во сне нечаянно касались моих ног, психика моя была на грани развала. К следующему ее приходу я уже запасся знаниями о ее, но, на третий раз вдруг неожиданно рано возвращается моя бабуля и застает сцену блаженного сна Ирины. Ирина сразу просыпается, встает и уходит, сославшись на то, что ей срочно нужно позвонить. Телефон у нас стоял в коридоре, один на 3 семьи.
Малейшие детали всех этих сцен и сейчас стоят в голове.
Потом Ирина совсем исчезает из этой квартиры, и позже мне ВГ поучительно докладывает, что она уехала жить к матери - у нее родился ребенок. И ехидно вопрошает, не я ли его папаша. Я ей сказал, что к этому событию я непричастен и, она успокоилась. Когда я переехал жить в общежитие, то там, за редким исключением, царило принудительное пуританство: сказывалась работа всяких комсомольских летучих бригад, денно и нощно контролирующих внутреннюю жизнь нашей обители. Сказывалась и перспектива вылететь из общежития, а то и из института. Совершенно другие нравы царили в студенческих общежитиях Ленинграда, где я бывал на практике, но, об этом потом.
4. Простота не хуже воровства....
В большом магазине на улице Винокурова, что рядом с Гримау, в те времена свободно лежала в больших жестяных банках килограмма на 2 развесная черная икра по цене, если память мне не изменяет, 19 рублей за 1 кг. Стипендия в нашем институте была 25, повышенная 35 рублей, так что с икрой у студента тогда проблем не было. Потом я, как химик, и сам научился ее делать, правда, синтетическую (из желатина и сливок с танином), не такую вкусную, но, очень похожую, в изобилии и недорогую. Стол она могла украсить вполне. Прочие продукты были тоже недорогими.
У Варвары Григорьевны я прожил до конца 1-го курса, а потом на 2-м получил место в общежитии на Соколе, где и провел оставшиеся 4 года учебы. Варвару Григорьевну изредка навещал, даже когда она переехала на Кутузовский проспект напротив бородинской панорамы, где ей дали комнату покрупнее. Она, конечно, давно почила, но, я, к сожалению, этого момента не уследил. Была она простая, очень простая женщина, прошедшая суровую ленинградскую блокаду, но, сохранившая в душе порядочность, лукавинку и молодецкий оптимизм. Вообще, жизнь моя была богата знакомствами с простыми, приятными людьми. Душа с ними отдыхает, чванство не царит между нами, мы рады улыбаться, общаться и видеть друг друга.
Я люблю простых людей, простых, но, не обделенных разумом, не кичащихся своим, каким-то особым происхождением, не выдувающих из себя персон исторического масштаба, с тонким и добрым чувством юмора, умеющих деликатно подтрунивать над другими и посмеяться над собой, добрых, участливых, не прямолинейных, как шпала и, не болтающих с пафосом ни о чем, не требующих благодарности за содеянное добро и, в то же время, умеющих остроумно и ненавязчиво благодарить, не падких на лесть и не умеющие лестью и предательством пробивать себе дорогу к успеху, не банально скромных, с развитым чувством меры, умеющих находить дружественные компромиссные решения и деликатно, без тупого назидательства, учить уму-разуму других, а также не выказывающих своего превосходства перед стоящими ниже на ступеньках социальной лестницы. Многими из этих качеств владела Варвара Григорьевна. Конечно, в почете у меня и честные, смелые, отважные, мужественные, бесконечно преданные, но, перечисление этих качеств, стало банальным пафосным набором, не часто имеющим место в сегодняшней реальной жизни и потому я их не упоминаю. Когда я перечислял все эти добрые качества, то в памяти всплыли лица симпатичных людей и персонажей-антиподов, так называемых черных доброжелателей, которых в моей биографии было немало и сыграли они в ней определенную, не всегда положительную роль. Но, о них потом.
5. Первый блин комом....
Первый свой экзамен на 1-м курсе, а была это математика, я завалил. Вроде был к нему готов, но, пожалуй, только морально. Психологически, похоже, я не тянул. Пришел, вытащил билет, сел, подготовил ответы на вопросы, хотел отвечать, но, тут подходит ко мне наш лектор, она же завкафедрой, вытаскивает у меня из стола учебное пособие и шпаргалки, о которых я и не знал и, не внимая моим воплям, что это все не мое, дает мне другой билет и без подготовки начинает меня гонять по всему курсу. Боевой настрой мой был смят, в голове сумятица от несправедливости и тяжелых вопросов экзаменатора, что-то мямлю, рисую какие-то графики-каракули, пытаюсь отвечать на град вопросов, но, получается все не очень убедительно, не более, как заявляет мне мой экзекутор, чем на слабенькую тройку. Но, так как я, по ее словам, при подготовке недобросовестно использовал шпаргалки, то и этой оценки я недостоин и ставит двойку!
Я вообще, по жизни, ни на каких экзаменах шпаргалками не пользовался. Я их не люблю. Пока, под страхом возможного обнаружения и наказания, отыщешь нужный материал, перекатаешь его на лист, у тебя не остается времени на его осмысление. Несправедливость обвинения в использовании мною шпаргалок была кощунственной. Долго доказывать обратное этому прокуратору не было желания и сил, потому что снизу, с зыбкой скамьи первокурсника, докричаться до мэтра, восседавшего на Олимпе математического трона, было невозможно. Удар был оглушительный.
У нас на первом курсе вместе с нами учились не набравшие на вступительных экзаменах нужных баллов кандидаты, которые не были зачислены в институт, но, были готовы заменить заваливших экзамены студентов. То ли у экзаменаторов был план по отсеву части студентов, то ли сказалось присутствие в моем столе шпаргалок, помноженное на мою неуверенность в ответах на экзамене, но, двойку я схлопотал и был на грани отчаяния. Навалились на меня во время сдачи экзаменов много всяких бытовых проблем. Уйму времени тратил на дорогу, когда жил в Строителе, надо было самому закупать продукты, готовить себе еду, мыть посуду, стирать, гладить, готовиться к экзаменам не докучая своим присутствием домочадцам (свет, туалет, ванная, вовремя, не поздно приходить домой и тп). Времени на экзамены было в обрез. Опереться было не на кого: домашние даже и не подозревали поначалу, что я начал свое движение в науку с двойки. Панические настроения тоже отнимали силы и время. Двойка изрядно опустошила мою пороховницу и даже возникало желание вернуться домой. Но, дальше, правда, дела пошли получше, я получил пятерки по начерталке и физике и пересдача математики на фоне этих оценок стала, в значительной степени, формальностью, хотя готовился я к ней в свои первые зимние каникулы после тяжелейшей сессии с предельным напряжением. Если бы не пересдал, то отчислили бы. На нашем институте обкатывали новые программы обучения студентов, с тем, чтобы их потом тиражировать в других институтах. Конкурс, в столь престижный институт, был достаточно велик - до 4-6 человек на место, за нашими спинами стояли когорты кандидатов и потому с нашим братом-студентом особо не церемонились. Пересдал я математику на твердую четверку, но, как мне сказала экзаменаторша, она не могла после двойки завкафедрой поставить мне четверку и потому в зачетке у меня рядом с пятерками засияла троечка. Но, я и тому был рад: сессия с пересдачей экзамена меня изрядно вымотала.
Таких коллизий было у меня еще немало, причем как положительных (вместо тройки поставили 5, чтобы не лишать меня повышенной стипендии), так и отрицательных, но, об этом дальше.
6. Москвичи и замкадыши
Сильно мне нравилась столовая в институте. Добираться до нее приходилось через сеть коридоров спускаясь все ниже и ниже к ее подвалам. С голодухи движение к ее чреву ускорялось, тянули усиливающиеся ароматы и снедь там казалась очень вкусной и, главное, была недорогой. Но, москвичи, которые учились в нашей группе, часто, иногда и демонстративно, воротили нос.
В нашей группе пролегла условная граница между столичными и приезжими. Причем москвичи-пацаны, кроме двоих, вели себя прилично, а девки изображали из себя избранное сословие, мало общались с периферией, в столовой брали только салат и кофе, остальное не отвечало их вкусовым требованиям, с неким презрением смотрели на гардероб иногородних, дружили только между собой и сплетничали про нас, раздувая наши очевидные недостатки на фоне своих неоспоримых достоинств. Правда, одна из них, Ленка Матвеева, вела себя совершенно нормально, без снобизма, хотя могла бы себе это позволить: ее отец был депутатом. Тогда депутаты не всегда портили своих детей снобизмом, исключительностью, заграничным обучением. На более поздних курсах она оказывала мне знаки внимания, и даже моему однокурснику, Виталию Луханину, в ответ на его предложение о дружбе заявила, что хотела бы дружить со мной. Об этом он мне как-то не по-еврейски, простодушно поведал. Но, она не была пределом моих мечтаний: много более симпатичных девушек крутилось в пределах досягаемости, да и я не хотел переходить дорогу Виталию. В итоге, у нее дружбы ни с кем из нашей группы так и не сложилось.
Глаз, на первом курсе, положил я на Наташу Гаврилову - замужнюю красавицу из нашей группы, на год старше нас, достаточно стройную, но, с хорошо развившимися, видно из-за полноценной и насыщенной супружеской жизни, формами и умудренную жизненным опытом. Она была не менее симпатична, чем моя первая любовь - Галя Гаврилова, но, совершенно недосягаема. Я для нее был человек-невидимка. Да и мои претензии на нее были чисто виртуальными. Не было ни средств, ни времени, а из-за этого и острого желания, чтобы хоть каким-то образом обратить на себя ее внимание: первый и второй курсы прошли в битве за место на студенческой скамье, ибо скамью эту укорачивали, продолжая отчислять нашего брата вплоть до 3-го курса. Ну и шансы мои на то, чтобы отвоевать в ее сердце кусочек для моей персоны, были мизерными.
Собственно, настоящая студенческая жизнь началась только с 3-го курса. На первых двух нас угнетали черчением, начертательной геометрией, математикой, во всех ее формах, философией, диалектикой и прочими древнеримскими науками эпохи Возрождения. Ну а Наташу Гаврилову, по крайней мере, на этапе студенческой жизни, по-видимому, вполне устраивал ее состоятельный муж: никто к ней так и не прицепился. Но, глазенками, в поисках достойного мачо, она неизменно и без стеснения шарила по институтским аудиториям, коридорам и закоулкам, а также на дискотеках, кои тогда назывались попросту вечерами встречи или танцевальными вечерами, на которые она ходила без мужа. Натуру человеческую ни заповедями, ни калачами не поправишь.
7. Корифеи МХТИ им Менделеева
Институт наш был весьма закоулист. Заплутаться там было запросто. Были там убогие (в основном) и роскошные залы и аудитории. Но, более всего меня поразил большой актовый зал. Сделан он был по подобию Колизея с круговыми трибунами, круто восходящими вверх, с высокими ступеньками, чем был не очень удобен, но, с хорошим обзором и акустикой. В этом зале мы встречались со звездами экрана и эфира, политическими светилами, которые раз в неделю приглашались к нам в рамках программ клуба интересных встреч. Там же проводились лекции научных светил институтского и вселенского масштабов.
Были у нас свои корифеи - академики и членкоры, но, с академическими институтами по их количеству и качеству мы состязаться не могли: ученых, масштаба Сахарова, Келдыша или Ландау с Мигдалом у нас не было. Работали у нас академики Жаворонков, Петрянов-Соколов, разработавший волокна для респираторов, используемых, в первую очередь, в атомной промышленности. Эти волокна многие годы не могли воспроизвести американцы. Петрянов же был основателем любимого мною журнала "Химия и жизнь". Ректором тогда был бывший министр культуры России - преогромнейший Кафтанов. Когда он плыл по коридору боковые светильники гасли. Озаряли нас своим сиянием и другие светила науки, но, они от нас были далеки и мы, особо, своим вниманием их не баловали. В основной своей массе это были люди чопорные, лекции читали по уже сложившимся за многие годы скучным канонам, без юношеского задора, с экономным расходом эмоциональной энергии. Но, были и исключения. Мне нравились профессор Суворов Н.Н. с которым у меня случился небольшой производственный конфликт, доцент Дракин Сергей Иванович и физик, членкор Тарасов Василий Васильевич.
Лаборант Дракин, молодой, неказистый и тщедушный, учась на вечернем, по карьерной лесенке, быстро добрался до должности доцента-химика. При крутых темпах научного роста не успевал усваивать новые знания, из-за чего на лекциях по строению атома путался, краснел, заикался и этим был близок нам. Студент над ним издевался, лепил провокационные вопросы, иногда и про любовь, но, Дракин, под маской напускного безразличия к нашему глуму, держал удар. Упорно готовился к следующим лекциям, успешнее и остроумнее, раз от разу, парировал еще более изощренные вопросы аудитории и рос в наших глазах: быстро стал доктором, профессором, уважаемым в ершистой студенческой и научной среде человеком, а позже и светилом, как минимум, институтского масштаба.
Физик Тарасов потрясал нас своими очень оригинальными идеями, читал лекции с огоньком, в полемиках с аудиторией, отчего залы на его лекциях-спектаклях были всегда переполнены. Артистичностью и режиссерскими талантами он не страдал, просто внутреннего его запала было достаточно, чтобы зажечь аудиторию. Я с удовольствием ходил на его лекции. Спать там не хотелось.
Тарасов Василий Васильевич.
8. Вплавь по Мещере
Первый курс я закончил нормально, со стипендией и желанием продолжать постигать науки и дальше. Дался он нелегко и надо было основательно отдохнуть.
Летом 65 года мы собрались в поход на резиновых лодках по Пре вместе с Ниной, ее будущим мужем Валентином и нашим соседом по дому Геннадием Сысоевым.
Это было повторением, в какой-то мере, нашей школьной авантюры, с тем лишь отличием, что, в тот раз, мы с Аркашкой Тюриным и Сашкой Прошляковым стартовали почти от самого начала Пры - от Спас-Клепиков, а на этот раз от села Деулино, которое находилось где-то в срединной части этой реки. Да и годков у нас тогда было примерно в 2 раза меньше, а опыта никакого. Нина с Валей плыли на двухместной надувной лодке промышленного производства, а мы с Геной на камере от трактора "Беларусь" с привулканизированным к ней резиновым дном. Лодка наша получилась непомерной тяжести, исключительной тихоходности и бесконечной вертлявости, так как была почти круглой.
Пути-дороги к Пре: то ли реки,то ли дороги. Место нашего старта ниже Деулино.
Донести ее на плечах до Пры под силу было лишь гигантам, коих среди нас не оказалось. Поэтому Валя на мотоцикле вместе со мной отвез ее и весь наш скарб до Деулино, откуда мы должны были стартовать. Вернувшись в Рязань, Валентин вместе с Ниной и Геной добирался обратно до места нашего старта налегке автобусом и далее попутками. До Деулина рейсовый автобус тогда не ходил. Видно не был еще запрет на транспортное сообщение с этими местами, не столь отдаленными, в далекие петровские времена. Да и проехать по той дороге автобусу было не по зубам, особенно после дождя.
В те годы цивилизованный туризм по Пре еще не набрал силу, народу было мало, зато грибов и ягод было немерено. Были в неограниченных количествах маслята, лисички, рыжики, подосиновики, подберезовики и конечно белые. Мы брали только последние, причем достаточно было отойти на 10-15 шагов от места стоянки и попадаешь на частокол белых, в худшем случае на подберезовики или рыжие круги лисичек, которые тоже весьма вкусны при несложном приготовлении. Были у нас в изобилии богатый подножный корм, рыба, ягоды, который придавал нам силы в борьбе с нашей резиновой богиней и безотвязным комариным братством.
Геннадий, я и Валентин прокладываем кратчайший маршрут
Мы с Геной, который тоже имел виды на Нину, чем очень был недоволен Валя, на своем тихоходном танкере все время отставали, грести на нем было немыслимо, зато наслаждаться великолепием плывущих мимо красот было в самый раз. Стояло долгое летнее тепло, дождей было мало, августовский комар сходил на нет, у нас была изумительная кухня и удачливая рыбалка.
Правда, мы напарывались на коряги, прокалывали лодки, шли медленно, плутали по различным рукавам Пры, бывало спорили и поругивались, особенно по поводу дежурства по кухне, клеили продырявленные корягами лодки, но, это были мелочи, не испортившие общего впечатления о походе. Были у нас встречи и с местным зверьем - с лосями и кабанами. Бывало подвывали и волки. Но, было это по ночам. Вообще, в Мещере волков одомашнивают, но, дикие волки их системно истребляют. Не любят они оборотней.
Волк одомашненный на Пре Кабан
Кабаны, большие любители водных пространств и болот, блуждали около палатки, не смея попроситься к нам. Тогда их было много и такие встречи не были редкостью. В более поздние времена следы их пребывания на пути нашего следования уже попадались реже.
В том походе я стал основательнее приобщаться к рыбной ловле. Правда, задолго до этого, мы изредка ходили с отцом, а иногда и с нашим соседом Геной Сысоевым рыбачить с ночевкой на Бабинку, что находилась недалеко от Оки. С этой рекой связан миф о том, что на ней перевернулся ковчег Степана Разина, набитый златом. Ушел ковчег с концами. В те годы я был слишком юн и рыбацкого опыта обрел не очень много. Снасти рыбацкие у нас были тогда примитивные: самодельные удочки, да сетка для хранения улова в воде. На Пре при нас были уже спиннинги, удочки, всякие подсекатели, донки и прочий спортивно-рыбацкий инвентарь. Так что успех на 50% уже был уже гарантирован. Для остальных 50 % надо было лишь добавить ума и сноровки.
В Деулино, где-то около сараев мы накопали червей, был и опарыш. Лохотронили мы рыб и на хлеб с маслом. Подсолнечным. Оказалось, что падки они и на чисто человеческие деликатесы. Спиннингом таскали щук, на удочки шли окуни и белорыбица. Деликатесные блюда у нас шли во всех вариантах: уха, рыба жаренная, вареная, вялено-сушеная, разве что только не было копченой. Но, в более поздние времена мы освоили и этот вид приготовления деликатесных рыбных яств. Толе Ворбьеву на заводе сделали специальную коптильницу, мы ее набивали ольховой стружкой и иногда, при выездах на природу брали с собой, добывая из нее неповторимый аромат и незабываемый вкус свежезапеченной рыбы
Пра, около Кудома-Веретье. Коряги-охотницы
А еще были грибы с майонезом, грибные супы, ягоды. Это был сказочный период, когда туристов было еще немного, а лесных даров немерено. Потом все стало меняться в обратную сторону. Но, река осталась, чистая и вольная.
Петляли мы по Пре дней десять. Закончили мы второй мой резиновый поход по Пре тоже в Брыкином Бору - лесной столице Мещеры и Приокского заповедника. Тогда нам удалось заглянуть и в местный музей, повествующий о жителях лесных и водных угодий Мещеры, увидеть вживую могучих зубров, стерхов и даже побывать в студенческом общежитии, где коротали вечернее время студенты рязанского педагогического и сельхоз института.
Брыкин бор
В ту пору из Брыкиного Бора уже начал ходить до Спасска рейсовый автобусик. Мы без сожаления отдали наш белорусоколесный крейсер местному жителю и автобусом, через Спасск, с пересадкой там на другой автобус, добрались до Рязани. С собой привезли много сушеных белых грибов, вяленой воблы, соленой щуки и массу приятных впечатлений и воспоминаний.
История возникновения Брыкиного Бора идет от Степана Разина, а точнее, от его сподручного - разбойного атамана Брыкина. Грабя купеческие водные и сухопутные караваны на Оке и Пре они прятались в малодоступном бору, который потом народ и окрестил Брыкиным. Награблено богатств им было немерено. Да и людей он сильно не жаловал, если они возражали против грабежей. Полетели жалобы в Москву, выславшую стрельцов. Поначалу безуспешно и не раз бились
Зубры мещерского разлива: стадо и хозяин
стрельцы с атамановым войском. Но, в конце концов, победили. Перед гибелью атаман Брыкин закопал свои несметные сокровища на высоком берегу Пры в большой лодке. Много было кладоискателей, но, тайны своей золотая лодка так и не выдала. И продолжает в ней сверкать многопопудовое золотишко, озаряемое тусклом светом тлеющих корешков подземного мира.
А Брыкин Бор, после снятия разбойничей осады, начал активно расти. В 1901 году под эгидой Русско-Бельгийского общества был пущен крупный подземный стекольный завод, выпускающий стекло особо высокого качества с хорошим спросом. Зеркальное стекло очень высокого качества вывозили по Оке на баржах и продавали в Европу. Но, в 1903 году был выкуплен конкурентом - Екатеринославским
Остатки стекольного завода в Брыкином Бору
стеклозаводом и был закрыт. Стекловаренные печи стояли в подвалах, что очень экономило тепло и губило жизни стекловаров, тающих от зноя. Построен тогда же был спиртзавод, госпиталь, большая оранжерея, множество лесопилок. Но, в годы коммунизма все это было низведено на нет. Сейчас в Брыкином Бору осталось лишь управление заповедника и лесничества, в бывшем здании стеклозавода организован музей флоры и фауны мещерского края.
Брыкин Бор. Музей флоры и фауны Окского заповедника
И все же свой первый поход на резиновых лодках по Пре мне понравился и запомнился больше всех остальных, даже тех, когда мы Пру вспарывали байдарками, в большой компании. Тот наш школьный поход был походом на выживание, каждый день требовал от нас предельного напряжения, память о нем уже нестираемо отпечаталась в сознании.
Хорошенько освежив свои извилины общением с мещерскими лесами и водами, отдохнув в летние каникулы дома, я опять поехал в Москву продолжать свое образовательное странствие по аудиториям Менделеевки, осваивать премудрости 2-го курса.
Продолжение следует