Это меня не отпугнуло, в такие сказки я еще в детстве верить перестал. В город вернусь, будет, о чем рассказать. Заинтригованный я пошел туда, куда меня послал дед. Дом как дом. Не хуже других. Может, староват слегка, но не так, чтоб как у бабы Яги в землю врос, и крыт соломой. Нормально крыт, шифером, крыльцо высокое, половой краской выкрашено. Под крышей окно в светелку, в общем, ничего страшного. Правда номер у дома был 13, наверное отсюда и легенды.

Я поднялся на крыльцо и постучал. Почти сразу, как будто меня ждали, послышались шаркающие шаги, дверь с удавленным хрипом открылась, и на пороге появилась - ведьма не ведьма, но женщина весьма на нее похожая. Еще не дряхлая старуха, но из категории теток давно вышедшая, она тяжело встала передо мной на отечных ногах, обутых в растоптанные тапочки. Отдутловатое лицо с выпуклыми водянистыми глазами, добром не светилось.

Я изложил свою просьбу, и приготовился получить порцию брани, но вместо этого она неожиданно сказала:

Я поплелся за ней, по полутемным сеням. Перед тяжелой, обитой старыми одеялами дверью в избу, она остановилась и сказала:

- Сегодня у тебя с рыбалкой все равно не выйдет, гроза идет. Давай вещи сложишь, я тебе молока дам, а потом, делать тебе все равно нечего будет - баню истопи. У меня баня хорошая, по белому, вон на задах стоит. Денег мне оставь, я тебе к ночи ужин сготовлю.

Тетя Зина, как она велела себя называть, обладала замашками диктатора. Ткнув толстым пальцем в направлении лестницы, она отвела мне под жилье светелку под крышей, что-то вроде маленькой мансарды, в которой ничего не было, кроме старой железной кровати и древнего венского стула. Подниматься в светелку приходилось по деревянной лестнице, каждая ступенька которой, выпевала свою ноту, вместе складывающиеся в какую-то странную фразу. Перед лестницей, в старой деревянной рамке висела репродукция Рембрандта Даная, вынутая из какого-то журнала. Луч света от маленького окошка падал прямо на картину и женская фигура на ней, светилась сама собой, протягивая руку мне во след. В избе, удивившей меня количеством травы, развешенной в пучках под потолком, она напоила меня молоком из настоящей крынки, и выпроводила топить баню, совершенно не интересуясь моим желанием.

Стоя под открытым небом, я увидел, что горизонт на западе потемнел, и гроза действительно будет. Оставалась надежда, что дождь не будет затяжным.

Для городского меня, деревенская баня редкое наслаждение. Я с удовольствием возился с дровами, печкой и водой, с удовольствием мылся, мешало только неотвязное ощущение того, что я не один, что за мной кто-то подсматривает. Ощущение было настолько сильным, что я пару раз резко обернулся, ожидая увидеть какие-нибудь глаза, но никого не нашел, обругал себя шизофреником и успокоился.

Возвращаться в дом пришлось под начинающимся дождем, первые капли которого, шумно ударили по земле, приятно охладили разгоряченные баней щеки.

К моему приходу тетю Зину словно подменили. Провожал меня властный диктатор, злобный и ворчливый, а встречала добрая деревенская бабушка, дождавшаяся в гости любимого внука. Я стал и золотой, и соколик, и вообще самый ненаглядный. Может она только мытых мужиков любит, или я провонял чем в автобусе? Вопрос остался невыясненным.

Ужин она действительно приготовила, картошка, грибочки, огурчики, сметанка - самый деревенский набор. Украшением стола была большая стеклянная бутыль, старинного вида, заполненная коричневатой жидкостью. Жидкость оказалась неплохой наливкой, тети Зининого производства. Сама она пить отказалась, сказав что-то про давление, а меня с удовольствием и не скупясь, угощала. Наливка ароматно пахла какими-то травами. О них и шел разговор за столом. В чем, в чем, а в этом она разбиралась. По словам тети Зины она лечила травами всю деревню. Дурной глаз отводила, девкам замуж, выйти помогала, но злые и неблагодарные люди считают ее колдуньей. А она злого не не делала, просто хорошо травы знает - травы они все могут.

- Конечно. Что касаемо человека, то все возможно.

Помня свое первое впечатление от тети Зины и ее недавние слова о том, что ее считают колдуньей, я спросил:

- Сказок что ли начитался! Превращаться. Зачем превращаться, надо просто, чтобы тебя такой видели, какой сама хочешь. Вон она конопля-то. В любом овраге растет. Спорынья опять же.

Разговор становился все интереснее, но то ли после бани, то ли после выпивки, меня так потянуло в сон, что я отправился к себе, провожаемый скрипом ступенек, явно сказавших что-то осмысленное, и Данаей, помахавшей мне рукой.

Проснулся я среди ночи, на столе горела свеча, торчавшая из небольшого граненого стакана. И в комнате я был не один. На единственном венском стуле сидела, в чем мать родила, красивая полноватая женщина средних лет. Золотистые волосы, распущенные по плечам, обрамляли красивое лицо, сияли в свете свечи и растворялись в ночной темноте. Сказать, что я удивился, это не сказать ничего. Сон как рукой сняло, тем более что женщина показалась странно знакомой.

После этого, она вдруг вороватым движением руки с золотым браслетом, сдернула с меня простыню и заскочила на кровать так, что я оказался зажатым между ее ног, а точнее был просто придавлен ее толстыми ляжками. Я сделал попытку вскочить, но мне удалось только дернуть головой - мое тело мне не повиновалось! Она поняла это и громко захохотала, откинувшись назад. Теперь она колыхалась надо мной во всем порнографическом совершенстве, качались ее большущие груди, полный живот, украшенный снизу здоровенной черной мочалкой, покоился у меня на груди. Через мгновение я стал одновременно и зрителем и главным героем безобразной порнухи, превратившись в неутомимую секс-машину, которую я не мог остановить. Мне можно было только с удивлением наблюдать, что вытворяет мое тело, повинуясь малейшим бесстыдным фантазиям этой толстой тетки. Перед моими глазами бесконечно мелькали то ее ляжки, то груди, то необъятные ягодицы. Из всего этого пиршества плоти иногда выплывало ее округлое лицо, облепленное мокрыми от пота волосами. Оно впивалось своим ртом мне в губы, когда наступала краткая пауза, или заходилось в животном хохоте в моменты экстаза.

Оргия продолжалась несколько часов, до того момента, когда за окошком не стало светать. Моя ночная гостья оттолкнула меня, как надоевшую игрушку, задула свечу, на треть оплывшую и сгоревшую, и сказав:

- Прощай милый!, - выскочила из комнаты. Я рухнул на мокрую постель. Сил не просто не было, их не было вообще, никаких.

Сколько после этого я пролежал, нечего не соображая, то засыпая, то тупо бодрствуя, не знаю. Когда я немного пришел в себя, то увидел на столе вареную картошку, соленые грибы, и опять ту же самую бутылку вина, которым вчера вечером меня угощала старуха. Пока я ел, сил немного прибавилось, и даже появились какие-то туманные мысли то ли про рыбалку, то ли про то, что отсюда надо уматывать, но вскоре меня опять неудержимо потянуло в сон и я опустился на постель.

Проснулся я ночью и опять от света свечи.

Ничего не слышал в жизни ужаснее. Эти похотливые телеса опять были здесь и прошлая ночь повторилась полностью, а может быть, еще изощреннее, потому, что чувствуя мою усталость, она взяла все действие в свои руки и насиловала мое распростертое тело, не заботясь о том, как ему приходится под весом ее ненасытного чрева.

Под утро она задула свечу, от которой остался небольшой огарок и, оставив меня растерзанного и раздавленного, сказала:

Через несколько часов я немного начал соображать. В голове шумело, руки тряслись, но сквозь этот шум, понемногу пробивалось сознание того, что третью ночь мне не пережить, и что чем скорее я отсюда уберусь, тем лучше. Я поднял тяжелые веки и увидел, что на столе та же еда, что и вчера, но ума не притронуться к ней, на этот раз хватило. На то, чтобы натянуть одежду ушло около часа. Постоянно борясь с желанием свалиться в забытье, я оделся, покачнувшись ухватился за спинку кровати, толкнул дверь и вывалился в маленький тамбур ведущий на лестницу. Переведя дух открываю еще одну дверь. Но вместо того, чтобы оказаться на лестнице, оказываюсь опять в комнате из которой вышел. Наверное голова закружилась, и я двери перепутал. Еще одна попытка и тот же результат. Я начал что-то понимать, опять потащился в тамбур, но вместо того, чтобы выйти на лестницу, развернувшись попробовал войти обратно в светелку, и... оказался на лестнице. Один результат есть. Оставалось спуститься, но когда еле стоишь и постоянно борешся с желанием присесть, а лучше прилечь, задача не простая. Я поставил ногу на верхнюю ступеньку, и тут она проскрипела такую матершину, что я не столько от усталости, сколько от удивления, споткнулся и покатился вниз. При этом каждая ступенька провожала меня такими проклятиями, которых я даже в армии не слышал. Ударившись обоими коленями одновременно в самом низу лестницы, я покачиваясь встал. Передо мной была комната которой раньше в старухином доме не было - это я помнил точно - не откуда ей было взяться. Посреди комнаты старинная кровать с тяжелым пологом, а на кровати, я к своему ужасу, вижу свою ночную гостью, которая призывно машет мне рукой в золотом браслете, приглашая подойти. Я отшатываюсь, ударяюсь затылком о стену и вижу картину в облезлой раме, на картине Данаю, которая уже столько веков ждет своего возлюбленного. С клокочущим скрипом начала открываться дверь в избу, на пороге, не твердо стоя на опухших ногах, появилась тетя Зина. На ее лице сначала отразилось неподдельное изумление, а потом она произнесла:

Из последних сил, ожидая очередного подвоха, я рванулся к двери на улицу, на свободу, боднул обеими руками дверь и, поскользнувшись на крыльце упал, ткнувшись лицом в ледяные иголки колючего снега. Вдоль улицы мела поземка, холод сразу пробился сквозь рубашку к моему выдернутому из лета телу. Я замер онемев, но не надолго, потому, что за спиной послышались шаркающие шаги, и до боли знакомый голос в спину мне произнес:

Я бежал на непослушных разъезжающихся ногах вдоль улицы, а в спину меня толкал ее хохот - долгий настолько, что я и сейчас с ужасом просыпаюсь от него по ночам, ожидая увидеть возле своей постели полную красавицу с золотой кожей и волосами.

Вам Даная нравиться? - вы не там ее видели.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"